Веселые обитательницы веселых кварталов

Наиболее именитая из них, Томимото Тоёхина, помещена в центр. Она была прославленной гейшей из веселого квартала Ёсивара. Свой псевдоним красавица получила благодаря искусному исполнению томимото-буси – произведений песенно-сказового жанра, которые были очень популярны в Японии периода Эдо. Исполнялись они под аккомпанемент сямисэна – традиционного японского инструмента, ближайшим родственником которого, из знакомых европейцам, можно назвать лютню.

Точный возраст Томимото на момент написания гравюры неизвестен, но считается, что она старше своих товарок, совсем молоденьких девушек. И эту разницу каким-то непостижимым образом художнику удается передать, несмотря на довольно обобщенное изображение черт лиц моделей – ее выдает более спокойный, умудренный опытом, взгляд.

Справа от нее, в черном кимоно с узором стоит Нанивая Кита, также известная под именем О-Кита. Она была дочерью владельца чайного домика в районе Асакуса. Согласно сохранившимся документам, О-Кита была невероятно популярной, и сделалась высокомерной и заносчивой до такой степени, что отказывалась выполнять свои обязанности и разливать чай, пока за ней не приходили – что называется, ждала особого приглашения.

Зато ее красота привлекала в заведение отца толпы любопытных поклонников и приносила ему хорошую прибыль. И это несмотря на очень юный возраст: согласно общепринятому мнению, на этой гравюре девушке должно быть 15 лет.

Полторы тысячи за красивые глаза

Третья красавица – Такасима Хиса, или просто О-Хиса, была старшей дочерью Такасимы Чобэя, владельца еще одного чайного домика, на этот раз в районе Рёгоку. И хотя она проигрывала в популярности своей младшей сопернице О-Ките, красота шестнадцатилетней О-Хисы ценилась очень и очень высоко.

Один состоятельный торговец предложил за нее целых полторы тысячи рё (японских золотых монет), но родители отказали ему, и девушка осталась работать в заведении отца. Видимо, в долгосрочной перспективе она могла принести более существенный доход, привлекая клиентов, которые слетались поглазеть на красивую официантку, как мухи на мед.

Нещадно эксплуатировал достоинства первых красавиц Эдо и художник. Гравюры с их изображением пользовались таким успехом, что Утамаро продолжал штамповать новые, изображая трех девушек как вместе, так и по отдельности.

Но самой известной и перепечатываемой вновь и вновь оставалась ксилография «Три красавицы наших дней», также получившая распространение под названиями «Три красавицы эры Кансей» и «Три известных красавицы». Оригинальные доски со временем окончательно износились, а новые имели некоторые отличия от первоначальных, по которым исследователи определяют их принадлежность к тому или иному тиражу.

Так, на более поздних версиях отсутствует надпись с названием гравюры или имена моделей, либо и то и другое вместе. Причины, по которым так получилось, доподлинно неизвестны. Предполагают, что, возможно, они вызваны либо переездом красоток в другой город, либо закатом их популярности, поэтому имена уже перестали иметь какое-либо значение.

А первых отпечатков со всеми надлежащими надписями и характерным блеском на заднем фоне, которого на своих работах мастер добивался при помощи слюдяного порошка, что придавало особой роскоши и без того самой люксовой разновидности гравюр – нисики-э – в мире осталось всего два. К ним относят экземпляры, хранящиеся в бостонском Музее изящных искусств и Коисикавском музее укиё-э в Токио.

@pic_history

#КитагаваУтамаро #Портрет

«Семья короля Карла IV» – ода или насмешка?

«Семья короля Карла IV» – парадный портрет, и в то же время в нём легко считывается ирония Гойи. С одной стороны, испанские правители, нынешние и будущие, показаны в блеске королевской славы. Гойя тщательно воспроизводит их одежду, обильно украшенную придворным ювелиром драгоценными камнями. Женские украшения, ордена короля (среди них – недавно учреждённый орден Марии Луизы и Золотого руна, а также Крест Непорочного зачатия) – всё это Гойя выписывает, кажется, с каким-то особым удовольствием. С не меньшим вкусом и знанием дела передана фактура тканей: тяжёлой золотой парчи, мягкого и вкрадчиво-матового бархата, лёгких кружев. Однако роскошь нарядов только оттеняет физические несовершенства героев. По воспоминаниям, король был феноменально рыхл, а королева-распутница – и вовсе безобразна. И Гойя не стремится дать их в идеализированном виде. Он изображает не богоподобных венценосцев, а заурядных смертных из плоти и крови.

В демократической критике принято будет писать о семье Карла IV чуть ли не с отвращением: духовное убожество, мещанская заурядность, семья лавочников, вульгарность, невежество, вырождение и прочая, и прочая. В работе Гойи видели чуть ли не карикатуру. Вряд ли это и в самом деле так. Скорее, мы имеем дело с критической крайностью. А Гойя оставался художником, он создал остро-характерные портреты, раскрывающие в нём знатока человеческой природы. И, кстати, монархами портрет был воспринят благосклонно.

Но вот что еще интересно: на этом портрете изображены люди, близкие по крови – король с королевой, три их дочери, три сына, внук, зять, сестра королевы и брат короля. Как это было принято среди европейских правящих династий, многие из них связаны двойной родственной связью: муж Марии-Луизы – одновременно её же кузен; брат короля Антонио Паскуаль был женат на королевской дочке, своей племяннице Марии Амалии (её на картине нет – она умерла за два года до её создания, в 1798-м; и может быть, это её Гойя изобразил отвернувшейся к стене?). Но несмотря на кровную близость, люди эти выглядят удивительно отчуждёнными, разрозненными, замкнутыми в себе, словно их собрала для позирования художнику простая случайность. А еще на картине есть тот, кто внимательно наблюдает за всеми ними.

Автопортрет Гойи в картине «Семья короля Карла IV»

Франсиско Гойя говорил: «Я признаю трёх учителей - Рембрандта, Веласкеса и природу». В этом парадном портрете короля Карла IV с его близкими есть прямая отсылка к веласкесовым «Менинам» – знаменитой картине-иллюзии, где в окружении королевских особ (инфанты Маргариты и отражающихся в зеркале короля и королевы, её родителей) кумир Гойи Веласкес изобразил себя самого за работой. Гойя здесь без стеснения подражает Веласкесу. Точно так же в групповое изображение семьи Карла IV Франсиско Гойя вписывает автопортрет: в затемнённом левом углу, позади королевских особ, за мольбертом, можно разглядеть по-рембрандтовски задумчивое лицо художника.

@pic_history

#ФрансискоГойя #Портрет #Романтизм

Кроме того, Кристус добавил к изображению раму-тромплёй («обманку») – подобный приём использовал и ван Эйк – как окно между моделью и зрителем, тем самым создав иллюзию пространства. Чтобы усилить это ощущение, живописец сделал оригинальный ход – «посадил» над своим именем очень реалистичную муху.

Однако само исполнение «Портрета картезианца» отличается от манеры ван Эйка и демонстрирует новшества, которые Кристус привнёс во фламандскую портретную живопись. Вместо того чтобы использовать равномерный тёмный задний план, художник поместил своего анонимного героя в белых одеждах на тёплый сложный красный фон.

Здесь он также представил новую концепцию в панельной живописи – портрет в угловом пространстве. Фигура освещена с двух сторон – расположенным наискось интенсивным источником света справа и более мягким лучом, озаряющим задний левый угол. Возможно, Кристус позаимствовал эту идею диагонального освещения отдалённых углов у доэйковских миниатюристов, например, у братьев Лимбургов.

В более поздних портретах живописец отказался от сложного освещения и замысловатого ощущения пространства, которые демонстрирует эта работа. Вместо этого Кристус отдавал предпочтение композиционному балансу вертикальных, горизонтальных и диагональных линий, замыкающих модель в динамичной геометрической конструкции. Наиболее яркий пример тому – «Портрет девушки» (ок. 1470 года) из коллекции Берлинской картинной галереи.

Нимб, следы которого окружают голову монаха, был удалён в июне 1992 года. Тщательно изучив изображение, реставраторы пришли к выводу, что он был сделан при помощи циркуля, игла которого повредила красочный слой на правом виске модели. А смещение даты относительно центра в нижней части рамы свидетельствует, что мысль указать год создания работы пришла Кристусу позже.

@pic_history

#ПетрусКристус #Портрет

Но, учитывая, что подписанного Жерико в наших музеях нет, да и просто работ Жерико в мире немного, будем относиться к этому портрету как к доказанной работе одного из первых французских художников-романтиков. Тем более, что все характерные признаки у этюда присутствуют: сложный разворот фигуры, резкий контраст света и тени, глубокая темнота фона, великолепная лепка формы, и, главное, предельная романтизация образа — всё, что так любил Жерико. Героя картины — растрёпанного хмурого человека с античным торсом и совершенно не античным лицом, легко представить и на поле боя, и на палубе корабля, и на покорённой вершине — в любом месте, позволяющем поспорить с судьбой или стихией и красиво победить или драматически погибнуть.

Известно, что занимаясь у Герена, Жерико часто «улучшал» постановки, то приписывая натуре воображаемый фон, то усиливая контрастность света. Герен, известный живописью классической и скучноватой, терпел его эксперименты, но предостерегал от подобного остальных студентов: «Что вы стараетесь подражать ему. Пусть работает как хочет, в нем материала на трех-четырех живописцев, не то, что у вас».

Вероятно, когда-то картина была светлее, но сейчас её краски изрядно изменились — причина в готовом красителе на основе битума, который был очень эффектен при написании теней, но со временем сильно потемнел.

@pic_history

#ТеодорЖерико #Портрет #Романтизм

С одной стороны, перед нами парадный портрет со всеми необходимыми атрибутами – пышностью одежд, драпировками и колоннами на фоне и подчеркнутой роскошью обстановки, которую Виже-Лебрен даёт с чисто женской скрупулёзностью в деталях. С другой стороны, парадный портрет как жанр не предполагает присутствия детей, да еще троих. Российских монархинь, к примеру, сложно представить изображенными в компании их малолетних наследников. Если бы даже можно было вообразить подобное, тогда бы речь шла уже не о парадном портрете – скорее о жанровом.

Но вот Мария-Антуанетта по портретам в первую очередь вспоминается в окружении её чад. Прежде всего, конечно, на ум приходит «Нападение черни на Тюильри», знаменитейшая картина неизвестного художника, где Мария-Антуанетта закрывает собой от разъяренной толпы перепуганных детей – это одна из самых пронзительных иллюстраций необратимой жестокости революции. Но так же обстояло дело с её портретами и до начала революционных катаклизмов: портреты королевы, написанные придворной художницей Виже-Лебрен, в том числе изображают Марию-Антуанетту в окружении чад.

Возможно, сложившийся канон писать королеву вместе с наследниками, закрепился благодаря тому, что дети для Марии-Антуанетты были выстраданными. Как известно, в течение семи лет их династический брак с Людовиком ХVI был бесплодным. Причина этого была известна всему французскому двору: дофин страдал от фимоза (сужения крайней плоти), но, будучи крайне боязлив, не мог решиться на операцию. Унизительность ситуации негативно сказалась на характере Марии-Антуанетты – она стала с истерическим упорством предаваться безудержным кутежам (впоследствии расточительство Марии-Антуанетты послужит поводом обвинить её во всех бедах Франции). Однако в конце концов Луи ХVI согласился на операцию, все прошло благополучно, и у французской монархии появились долгожданные наследники, которые, на их несчастье, после Революции больше не понадобятся Французской Республике.

Старшая девочка, Мария-Тересия-Шарлотта, льнёт к матери, с немым обожанием глядя на неё, а малышка София-Беатрис, возле чьей колыбели стоит дофин Людовик-Джозеф, сидит на руках у Марии-Антуанетты. Но картина, вопреки сюжету (да и вопреки обычной сентиментальной манере Виже-Лебрен), не производит впечатления идиллической. Возможно, дело здесь в резких контрастах темных драпировок и почти черного потолка с тревожно-красным бархатом платья королевы. Или же отсутствие «умилительного» объясняется тем, что ни у одного из четырёх персонажей картины мы не видим улыбки – даже дети слишком серьезны.

Ретроспективно мы можем приписать картине предчувствие скорых и страшных потрясений (всего через каких-то 4 года Мария-Антуанетта будет судима и обезглавлена). И хотя это стало бы слишком большой натяжкой, обусловленной нашим знанием о незавидном будущем французской монархии, трудно все-таки не вспомнить и признание Элизабет Виже-Лебрен «Я редко ошибалась в своих предсказаниях, глядя на выражение лиц своих vis-à-vis».

@pic_history

#ВижеЛебрен #Рококо #Портрет

Излюбленным жанром Фриды стал автопортрет: подолгу разглядывая себя в зеркале и анализируя собственные физические и душевные страдания, она переносила увиденное на холст. Так появилась картина Фриды Кало «Автопортрет с обезьянкой», с описанием которой мы предлагаем вам познакомиться.

На полотне изображена молодая женщина с обезьянкой, выглядывающей из-за ее правого плеча. Фоном для моделей служат густые заросли кустарника с крупными темно-зелеными листьями. Можно предположить, что «Автопортрет с обезьянкой» — это скорее парадная картина, так как себя Фрида Кало нарисовала в нарядной одежде, украшенной золотой каймой. Выражение лица женщины строгое и торжественное, взгляд обращен на зрителя, но при этом устремлен внутрь себя. Ее роскошные черные волосы уложены в причудливую прическу, которую украшает ярко-красная лента, словно оберег обвившаяся вокруг шеи Фриды и связывающая ее с обезьянкой. Животное обхватило свою хозяйку лапками, будто ища у нее защиты.

В картине Фриды Кало «Автопортрет с обезьянкой», как и в других произведениях этой художницы, есть свой символизм. Спустя 2 года после аварии она познакомилась с известным художником Диего Риверой, который был старшее ее почти в два раза. Их отношения были очень сложными: Ривера часто отсутствовал дома, давая Фриде поводы для ревности. Свои душевные терзания художница выплескивала на холст, изображая себя в окружении домашних любимцев — обезьянки Чангито и собачки Сеньора Ксолотля. Лента, украшающая прическу и тянущаяся к животным, символизировала не только связь между ними и хозяйкой, соединяя их вместе, но и подчеркивала одиночество Фриды Кало.

«Автопортрет с обезьянкой», написанный в 1940 году в жанре фолк-арт, — одно из таких полотен, повествующих зрителю об одинокой, но так и не утратившей силу духа женщине. Искусствоведы, поклонники таланта художницы и истинные знатоки искусства считают эту картину одним из лучших автопортретов Кало, созданных ею в зрелый период творчества.

@pic_history

#ФридаКало #Портрет

Искусствоведы давно признали, что в этой картине переплетены две темы. Ван Дейк представляет себя идеальным придворным, чья преданность монарху уподобляется природной склонности подсолнуха следовать по пути солнца. В то же время он подводит зрителя к мысли о том, что живопись – это благородное искусство.

Автор книги «Взгляд Ван Дейка» Джон Пикок развивает эти темы, исследуя культурную среду, в которой была создана картина. В частности, он утверждает, что в «Автопортрете» тонко соединены восприятие как реального мира, так и его трансцендентных – то есть недоступных опытному познанию – истин. Такая неоплатоническая идея была центральной доктриной двора Карла I, хорошо подходящей для абсолютизма, который наделял монарха непогрешимой божественной властью.

Карл I и Ван Дейк в чём-то походили друг на друга – оба невысокие, болезненные, но при этом в высшей степени амбициозные. Монарх стремился сосредоточить в своих руках всю полноту власти и объединить Британию под знаком общей религии. Он был буквально одержим идеей заполучить фламандского гения в придворные художники – и когда тот приехал в Лондон в 1632 году, был просто осыпан милостями. Многочисленные королевские заказы, три комнаты во дворце, немалое денежное содержание в 200 фунтов стерлингов, поместье на Темзе и, наконец, знак высочайшей благосклонности – титул рыцаря. Демонстрируя золотую цепь на шее, Ван Дейк напрямую хвастает своим дворянством. Взгляд, который на «Автопортрете с подсолнухом» движется снизу вверх, может означать одновременно и продвижение художника по социальной иерархии, и символ познания божественного.

Нарциссизм, как свидетельствуют историки, был одной из черт характера Ван Дейка. В отличие от Рембрандта, для которого написание собственных образов было вопросом самопознания и практики, придворный художник Карла I явно любовался собой.

Вместе с тем, Джон Пикок считает, что цепь – не только буквальный знак королевской милости и расположения, но и сочетание двух хорошо узнаваемых мотивов. Это Золотая цепь Гомера, иллюстрирующая связи между царствами земным и божественным, и кольца Платона, которые символизировали энергию вдохновения, охватывающую космос. По словам исследователя, такая иконография, основанная на неоплатонической идее о Вселенной, построенной в виде связанной иерархии, была распространена при дворе Стюартов.

Ещё один объект, на котором стоит остановиться подробнее – подсолнух. То, как Ван Дейк трактует растение, соответствует описаниям в текстах о травах и лекарствах, появившихся вскоре после завоза цветка в Европу в XVI веке. Благодаря яркому внешнему виду и свойству поворачиваться вслед за дневным светилом подсолнух стали широко использовать на геральдических знаках и эмблемах. Цветок быстро наделили человеческой формой и лицом, чувствами и даром зрения – особенно в трактовке иезуитов. Они отождествляли его с человеческой душой, чья любовь к Богу заставляет её обращаться к божественному сиянию.

Подсолнух сопровождает героя ещё одного портрета кисти Ван Дейка. Этот цветок художник изобразил рядом с сэром Кенельмом Дигби – своим другом, «виртуозом» философии и естествознания, а также членом-основателем Королевского общества. Пикок рассматривает множество тем, которые объединяют эти две картины. Сравнивая «Автопортрет» и «Портрет Кенельма Дигби», он убедительно показывает, что Ван Дейк был не только знаком с современными ему рассуждениями об искусстве, красоте, знаниях и понятиях идеального придворного. Он был способен развернуть и передать переплетающиеся послания в контексте свои образов. Живописец переформулировал аргумент XVII века о том, что благородство искусства основывается на интеллектуальных навыках, подчеркнув его трансцендентные цели. В этом автопортрете Ван Дейк демонстрирует цели искусства, а не средства.

@pic_history

#АнтонисВанДейк #Портрет #Барокко

Мне нужна модель, которая двигается!

Камилю Коро исполнилось 78 лет, когда он написал свою «Даму в голубом». Картина, в 1912-м году переданная Анри Рюаром в Лувр, считается последним шедевром Коро. Написанная за год до смерти художника, «Дама в голубом» до сих пор не утратила загадочной притягательности. Некоторые полагают, что в этой картине зашифрован итог всей творческой жизни Коро.

Он был знаменитым (не исключено – великим) пейзажистом. «Король пейзажа», «поэт рассветов», предтеча имрпессионизма… Коро писал портреты между делом и исключительно для себя. Интересная деталь: женских портретов Коро исполнил множество – мужских в его творчестве почти и нет. Если вглядываться неторопливо и внимательно, все «женщины Коро» – узнаваемый типаж. Они никогда не заигрывают со зрителем, не ищут его взгляда, не кокетничают. Напротив, девушки с картин Коро всегда без остатка поглощены своими, ведомыми только им одним переживаниями. Они часто задумчивы и почти всегда меланхоличны. Как следствие, героини Коро выглядят немного застывшими, словно замёрзшими, замершими в оцепенении, хотя обладают и внутренней силой, и скрытой энергией. «Мне нужна модель, которая двигается!» - мучился Коро от того, как сложно давалось изображение тела в движении.

Волнует ли Коро индивидуальность Эммы в «Даме в голубом»? Скорее нет, чем да. Важнее то, что он «впустил» Эмму в свою мастерскую. Ему 78, он знает, что смертельно болен, и явно подводит этой картиной какой-то важный итог. О том, что это именно мастерская Коро, свидетельствуют его пейзажи на стенах: обобщенно-французский, с деревом и такого же рода итальянский – с водной гладью. Коро решает в этом портрете отнюдь не психологические, а чисто художественные задачи: как «выставить свет», как соблюсти баланс горизонталей и вертикалей, как «схватить все оттенки и тем самым передать иллюзию жизни» (его слова последних лет), где именно среди плавных цветовых переходов разместить неожиданное контрастное пятно – он ценил такие штуки, называл их «приправой». Когда после многочисленных лессировок богатая и приглушенная оливково-синяя палитра картины обрела законченность и гармонию, Коро, должно быть, удовлетворённо вздохнул, а потом внёс последний штрих: ярко-оранжевый кончик веера.

@pic_history

#КамильКоро #Портрет #Романтизм

Чуждому рассудочности Гейнсборо лучше всего удавались портреты не заказные, а написанные по собственному желанию. И «Портрет Сары Сиддонс» принадлежит к числу таких. Художник писал актрису не ради заработка, а из чувства человеческой симпатии и солидарности. Как и Гейнсборо, Сара происходила из не особо состоятельной многодетной семьи и добилась признания лишь собственным трудолюбием и талантом.

Рациональный Рейнолдс изобразил Сару по всем канонам «высокого искусства» - в роли Музы Трагедии и в окружении аллегорических фигур Преступления и Раскаяния. Гейнсборо больше, чем аллегориям, доверяет своей спонтанной способности ухватывать и воссоздавать человеческую индивидуальность. В его версии «Портрета Сары Сиддонс» нет никаких намеков на актёрскую профессию героини, поскольку Гейнсборо мало интересуется созданием типического. Ему не слишком важен статус или общественное положение – ценен только характер, человеческая индивидуальность. В Саре он видит не актрису, а живого собеседника, умного и темпераментного.

Перед нами красивая и волевая женщина с изящным и немного хищным профилем, одетая в повседневное платье в полоску. Её палевый (темно-желтый) шарф и коричневый мех контрастируют с голубыми лентами в отделке платья, но еще более драматическим контрастом выступает массивная черная шляпа с пером на ярко-красном фоне. Сара на портрете выглядит очень уверенной. Взгляд её карих глаз остёр и насмешлив. Она явно знает себе цену, но не опускается до высокомерия.

Курьёзно, что техническую сложность для художника представлял профиль Сары, данный в развороте 3/4. Гейнсборо никак не удавалось достоверно передать форму и он добродушно ворчал «Треклятый нос, конца ему нет!» Один из тех, кто позднее анализировал «Портрет Сары Сиддонс», даже доказывал, что вся картина «построена на носах» - то есть в её отдельных элементах повторяются очертания характерного носа актрисы.

@pic_history

#ТомасГейнсборо #Романтизм #Портрет

Викторина Меран вернулась неожиданно. 6 лет о ней не было ничего слышно, никто не знал, куда она исчезла. Говорили, что все эти годы любимая натурщица Мане прожила в Америке. Бросать ей в Париже было нечего, жалеть тоже не о чем: нищета, мечты об актерской славе, гитара и несколько художников, которые готовы платить за то, что она раздевается в их мастерских. Поэтому Викторина рванула за океан, не раздумывая, за какой-то страстной роковой любовью. А вернувшись, опять согласилась позировать Мане. Правда предупредила, что на этот раз у нее совсем другие планы, позирует по старой дружбе и искренней сердечной привязанности, но уже готовит первые картины в Салон и тоже, да-да, стала художницей.

В «Железной дороге» она наконец-то прилично одета, да и вообще просто одета. Вместо злополучного черного кота, который вызвал бурю возмущения у критиков и зрителей, Мане возвращает ей на колени мирно спящего щенка. Собака, символ преданности и верности, спала на кровати тициановской «Венеры урбинской», и была безжалостно заменена в «Олимпии» Мане на выгнувшего спину шипящего черного котенка. Кошка – это возмутительно, воплощение изменчивости, вожделения, ведьмовской натуры и, наконец, порочности, она стояла у ног обнаженной Олимпии и шипела на зрителя.

Картину приняли в Салоне в 1874 год, в тот самый год, когда в ателье фотографа Надара состоялась первая выставка импрессионистов. В «Железной дороге» все было пристойно – и ничего не сбивало зрителя с благочестивых мыслей. Но над Мане снова смеялись.

Современному зрителю трудно понять, что смешного видел карикатурист или журнальный критик в этой картине. Их выводила из себя абсолютная бессюжетность и нелитературность изображенного: то ли портрет, то ли жанровая сцена, железная дорога, а поездов не видно. Так смотрят на магазинные вывески из проезжающей кареты, а не на женщину с ребенком. Говорили, что картина схематична, а перспектива бездарно искажена, переднее пространство будто кто-то сжал и впечатал в железные прутья ограды.

Это последняя картина, для которой Викторина Меран позировала Мане. Потом ее принимали несколько раз в Салоне, а потом перестали, позже она пристрастилась к выпивке, стала жить с юной натурщицей, играла на гитаре у входа в парижские кафе, продавала рисунки их нетрезвым посетителям. А после смерти Мане написала письмо его вдове, в котором попросила выдать ей процент от продажи картин с ее изображением. Утверждала, что Эдуар обещал с ней поделиться, когда наконец-то прославится и начнет зарабатывать. Не известно, как отреагировала мадам Мане на письмо Викторины. Известно только, что в 1898 году «Железная дорога» была продана за 100 тысяч франков американцу Генри Осборну Хэвемайеру, принадлежала его потомкам до 1956 года и ими же была передана в дар Национальной галерее искусств Вашингтона.

#ЭдуарМане #Портрет #Импрессионизм

@pic_history

«Кто она?», – спрашивали его. «Неизвестная», – лаконично отвечал Крамской. Давайте разбираться.

Куртизанка? Содержанка высокопоставленного человека? А может, возлюбленная самого императора? Или все же литературная героиня? Дочь художника? Признаемся сразу, точного ответа мы не знаем. После Крамского осталось немало дневников и писем. Ни единого упоминания о работе над этой картиной в них не встречается.

На 11-ю выставку передвижников не рекомендовали приводить юношей и молодых девушек. Дело в том, что среди народнических, обличительных картин, словно гостья из другого мира, затесалась «Неизвестная» Крамского. Изящно и подчеркнуто богато одетая красивая женщина, в чьем взгляде таится высокомерие и еще что-то трудно вербализируемое. «Кокотка в коляске!» – обошелся без поиска глубоких смыслов художественный критик Владимир Стасов. Общественное мнение такую версию в основном поддержало, потому что именно из-за этой картины был установлен эдакий возрастной ценз 16+. Неприлично-с!

В ней видели Анну Каренину, Настасью Филипповну и даже «Незнакомку» Блока, хотя стихотворение было написано гораздо позже. А что же прообразы из реальной жизни? Самая распространенная версия озвучена Стасовым. Кокотка, куртизанка, содержанка. В пользу этого – подчеркнуто роскошный наряд. Высший свет уже вводил в моду «изысканную простоту»: аристократы разорялись, поэтому особым шиком стало не гнаться за модой слишком стремительно. В то же время купеческие дочери и куртизанки часто могли себе позволить «всё лучшее сразу». А поскольку вход в высшее общество для них был закрыт, они особенно старательно наряжались для прогулок. Но Дмитрий Андреев, специалист по костюмам эпохи Александра II, утверждает, что дама на окончательной версии картины одета не только богато, но и с безупречным вкусом. Нувориши и их женщины так не одевались…

Немало и мелодраматических версий, пытающихся пролить свет на имя дамы в модной шляпке «франциск». История про невиданной красоты крестьянку Матрену Саввишну, на которой женился дворянин Бестужев, после бросил ее, и она умерла, вообще заслуживает того, чтобы стать сюжетом сериала на пару сотен серий. Минус традиционный – отсутствие каких бы то ни было доказательств того, что на картине изображена Матрена.

Мы не знаем имя, но есть кое-то, что мы можем утверждать. Крамской рассказал нам историю об одиночестве, о противостоянии одиночки и толпы, о презрении, которое возвращает социуму презираемая им. Эти темы мы встречаем и в других работах художника.

@pic_history

#ИванКрамской #Портрет #Реализм

Знаменитый английский актёр и драматург Дэвид Гаррик (David Garrick) приходился Хогарту близким другом. Оба – и художник, и актёр – боготворили Уильяма Шекспира. Гаррик даже построил в его честь «храм Шекспира» в Хэмптоне. А Хогарт написал замечательный портрет Гаррика в роли шекспировского Ричарда III (Галерея изящных искусств Уолкер, Ливерпуль).

Гаррик был одним из немногих, кого не смущал взрывной характер Хогарта. Рассказывают, что однажды Гаррик, будучи в гостях у художника, как раз работавшего над его портретом, неосмотрительно заметил, что голова кажется ему не слишком похожей. Хогарт мгновенно подбежал к портрету и замазал лицо Гаррика (результат напряженной работы в течение нескольких дней) черной краской. Впрочем, даже это не помешало их дружбе.

«Портрет Дэвида Гаррика с супругой» можно назвать парадным портретом лишь отчасти. С одной стороны, такие необходимые атрибуты торжественных портретов, как колонна и золотые кисти, Хогарт оставил. Подобного рода портреты обязательно изображали людей в их общественно значимом амплуа – и действительно, Гаррик занят своим делом. Перед ним на зелёном сукне – чернильница и исписанные листы, по-видимому, он работает над прологом к какой-то пьесе. Однако присутствие на портрете супруги Гаррика, Евы Мэри Вайгель, сразу лишает портрет необходимой для жанра доли официозности.

Ева была популярной танцовщицей и законодательницей мод, известной под сценическим псевдонимом «мадемузель Вайолетт». На портрете Хогарта она с затаённой улыбкой подкрадывается к мужу сзади и протягивает изящную кисть, чтобы тихонько вытащить из его пальцев перо. Всё это придаёт атмосфере картины лёгкость и игривость, характерные для искусства рококо.

Картина изобилует и другими рокайльными мотивами: деревянная спинка кресла «кабриоль» украшена узорами в форме раковин и завитков, жесты героев исполнены изящества, а их наряды соответствуют моде эпохи рококо. Кстати, и Дэвид, и Ева славились своим умением одеваться, в честь Дэвида даже была названа модель двубортного пальто с воротом-пелериной. Хогарт с видимым удовольствием передает на холсте синий бархат камзола, желтый шелк платья, обильно пенящиеся кружева, браслеты Евы, цветок в петлице Гаррика. Официальный портрет вдруг превращается в жанровую сценку – камерную по духу и забавную по настроению. Семейство Гаррика было одними из самых дорогих Хогарту людей, и чувства обоюдной симпатии и восхищения переполняют картину, делая её немного не по-хогартовски жизнерадостной.

@pic_history

#УильямХогарт #Рококо #Портрет

Кажется, что герои этой картины погружены внутрь электрического поля, что сейчас их пальцы соприкоснутся и произойдет мощнейший разряд или короткое замыкание. А на самом деле это свадебный портрет одной семейной пары, который был написан для водружения над каминной полкой.

Ханс и Эрика Титце были, конечно, не простыми любителями прекрасного, а продвинутыми искусствоведами, которые страстно поддерживали художников-авангардистов и даже создали Венское общество развития современного искусства. Поэтому свой парный портрет они заказали самому скандальному в Австрии молодому художнику – 23-летнему Оскару Кокошке. Нужно помнить, что примерно в это же время венские критики в ярости и священной брезгливости предупреждали: на выставку Кокошки можно идти только если вы уже пережили сифилис. А тут каминная полка в семейном гнездышке молодоженов!

Это, пожалуй, самые симметричные и гармоничные лица во всем портретном творчестве художника. Строгие и правильные. В чертах и мимике – ни искажающих переживаний, ни страстей. Но настоящий ключ внутрь персонажей – это руки. Кокошку гипнотизируют руки, они – символ телесности и вещественной, реальной сути, которая важнее слов и масок-лиц. На всех его портретах (и автопортретах) руки говорят о герое больше, чем глаза, улыбка и поза. Чтоб никто не сомневался, где искать правду, Кокошка увеличивает руки героев, делая их несоразмерно большими, он заостряет суставы и переплетает пальцы, добавляет интенсивности цвету и линиям на руках. И если читать по рукам, то совершенно очевидно, кто из двух изображенных героев отрешен и погружен в свои мысли, а кто – волнуется и пытается прорваться в мир другого.

О Хансе и Эрике Титце художник говорил: они замкнутые люди, и это создает напряжение вокруг них. Оскар Кокошка, который не считал кисти единственным инструментом художника, уверенно пускал в ход пальцы, ногти, иглы и вполне представлял себе в этой роли даже молоток, все же ни на одной из своих картин не оставил столько нервных царапин, сколько на этой. Здесь все трещит и искрится. Будет буря.

@pic_history

#ОскарКокошка #Портрет #Модерн

Многоликий Коринт

Мы видим его и облаченным в рыцарские доспехи, и со стаканом красного шампанского в одной руке и правой грудью своей жены – в другой. Тридцатилетним франтом с щегольски подкрученными усами и дряхлеющим, обезображенным болезнью стариком. А один из наиболее сдержанных автопортретов Коринта был выпущен в ФРГ в виде почтовой марки по случаю 50-й годовщины смерти художника.

«Автопортрет со скелетом» – один из самых известных, можно сказать, каноничных образов художника. Коринт запечатлел себя в мюнхенской студии в компании с анатомическим экспонатом для студентов-медиков. То, как он будто бы нарочно не скрывает, а выпячивает свои недостатки: невыгодное положение лица, подчеркивающее двойной подбородок, глубокие залысины и потешно поджатый подбородок – не отталкивает, но, напротив, с первого взгляда заставляет проникнуться симпатией к нескладному на вид художнику.

В правом верхнем углу в обрамлении дурашливых вензелей виднеется подпись автора и его возраст на тот момент: 38 лет. В том, как обозначена дата создания полотна – буквой «a.» – сокращением от латинского слова anno («в году»), некоторые исследователи склонны усматривать отсылку к автопортрету Дюрера 1500 года, подписанным на похожий манер.

Танцы со смертью

«Автопортрет со скелетом» написан Коринтом в качестве ответа, или даже насмешки над известной картиной глубоко почитаемого в то время во всей Германии швейцарского художника Арнольда Беклина. Его «Автопортрет со смертью, играющей на скрипке» в своей предельной серьезности – полная противоположность подчеркнуто обыденной сцены с холста Коринта.

Если Беклин сдувает пыль с популярного средневекового сюжета «Пляска смерти», чтобы в очередной раз напомнить, что костлявая стоит у каждого буквально над душой (но и нередко играет роль музы для деятелей искусства), то скелет Коринта – лишь учебная модель без какого-то ни было зловещего или потустороннего контекста. Он безвольно подвешен за железный крюк, словно разделанная бычья туша в мясной лавке.

«Да, человек смертен, – будто бы соглашается художник. – Но все мы сгнием в земле, оставив после себя только обнаженные кости и череп». Для Коринта смерть на данном этапе жизни – всего-навсего ее естественный и неизбежный итог, лишенный всякого мистического, сверхъестественного или драматического символизма.

Эту констатацию оттеняет и усиливает атмосфера очередного будничного баварского денька. Сквозь раскрытое панорамное окно студии врывается свежий воздух. Снаружи зеленеют деревца, возвышаются купола старинных мюнхенских соборов и дымятся заводские трубы. Как будто подчеркнуто ординарен наряд Коринта – ничем не примечательная клетчатая рубашка и такой же скучный галстук.

В шутку и всерьез

По-настоящему глубокомысленный здесь один только взгляд художника. И в этом весь Коринт: за любой его насмешкой всегда скрывается нечто большее. Слишком уж много яростной энергии бурлило в его мятущейся душе, чтобы он мог оставаться простым комиком-пересмешником.

«Ловис Коринт – это художник-экспрессионист во всех смыслах этого термина. Это художник, нарушающий всякую меру, вводящий в живопись насилие и жестокость, секс, болезненность.

@pic_history

#ЛовисКоринт #Портрет #Импрессионизм

«Помада» написана в фовистическом стиле с уклоном в экспрессионизм. Изображенная в профиль женщина вытянулась в направлении зеркала и тщательно подводит губы. Яркий цвет помады и интенсивный макияж явно свидетельствуют о том, что они не являются всего лишь украшением, а представляют собой печать профессиональной принадлежности. В левой руке женщина сжимает еще несколько тюбиков для наведения подобающей ситуации красоты.

Цветовая палитра картины интенсивная, синий фон – густой и плотный, женская фигура на нем выделяется очень ярко. Практически прямая диагональ, созданная спиной и изящной, вытянутой шеей, и округлая, мягкая нижняя линия, подчеркивающая изгибы и формы, выводят взгляд зрителя к смысловому и цветовому эпицентру картины – месту соприкосновения алого рта и алой помады.

Через несколько лет Купка присоединиться к течению Робера Делоне, орфизму. О сочетании красного и синего Делоне говорил, что по воздействию оно подобно удару кулака. Купка об этом явно знал и раньше, не зря ведущие акценты «Помады» – красный и синий (это же сочетание он повторяет еще в одной своей работе с "макияжем").

Картина лишена как морализаторства, так и любования пороками. Купка показывает очень реальный, земной мир, никоим образом не кажущийся порождением воображения. Он такой, как есть – деградирующий, материалистический и при этом обладающий своеобразным притяжением. Конечно, до Тулуз-Лотрека, особо отличившегося в деле познания этой стороны жизни, Купка не дотягивал, но моделей своих для этого цикла писал по личным, так сказать, впечатлениям.

@pic_history

#ФрантишекКупка #Портрет

Общим местом в хогартоведении стало говорить о реализме и демократизме художника. В первую очередь, речь, конечно, идёт о его сатирических циклах: «Карьера проститутки», «Модный брак» - они не только изображают людей из различных, в том числе низших, сословий современного английского общества, но и рассуждают о морали и этике. Но едва ли не в большей степени гуманизм Хогарта проявляется там, где он перестаёт быть сатириком, - в его поздних портретах. Среди них стоит особо выделить «Портрет слуг Хогарта». Это работа постаревшего художника, умудрённого опытом и проникшегося сочувствием к «маленькому человеку».

«Продавщица креветок» написана так, словно кисть стремительно выхватывает её из многолюдного людского потока в ясный солнечный день. Юная уличная торговка, водрузив поднос с морской снедью поверх шляпы, полуобернулась и улыбается, будто увидела что-то забавное или кого-то хорошо знакомого. Образ «Продавщицы креветок» исполнен обаяния. С живейшей симпатией Хогарт показывает нам сущность человека без грима и притворства, без навязанной социальной роли.

Известный прежде всего как гравёр, прославившийся искусством виртуозно тонких линий, но не цвета, в «Продавщице креветок» Хогарт предстаёт как выдающийся колорист. В его палитре преобладают холодные тона – коричневые, зелено-серые и розовые. Мазки кисти Хогарта, широкие и стремительные, с одной стороны, наталкивают на мысль, что перед нами лишь подмалёвок – предварительное расположение цветовых пятен на холсте для будущей картины, которая могла бы быть написана в более традиционной технике (и возможно, в законченном виде лишилась бы львиной доли своего очарования). С другой стороны, «Продавщица креветок» может рассматриваться как смелое колористическое новаторство Хогарта: здесь он, подобно художникам будущего, не даёт тонких цветовых переходов, а напротив, смело и непосредственно кладёт мазки разного цвета рядом друг с другом. Перед нами полноценный эффект разложения сложного колорита на более простые составляющие, которые мы так ценим в искусстве импрессионизма. Изображение словно рождается тут же, возникает из ничего на глазах у изумлённого зрителя.

С азартом полемиста Хогарт критиковал современников за «изображение мертвых натур», за страсть к слепому подражанию художникам прошлого. Живость и бойкость его «Продавщицы креветок», её яркий румянец и приоткрытые влажные губы, стремительный и лёгкий мазок – это настоящий вызов Хогарта статичному искусству своей эпохи.

@pic_history

#УильямХогарт #Портрет

Почему Рокотов, который, согласно официальной версии его происхождения, был всего лишь крепостным, получил допуск к изображению императрицы, до сих пор понятно не до конца. Аргунов, художник в то время гораздо более именитый, к этой работе допущен не был. А малоизвестный и сравнительно молодой (к 1763-му году ему было меньше тридцати) Федор Рокотов – был. Причем взошедшую на престол в результате дворового переворота Екатерину не остановил даже тот факт, что ранее Рокотов уже написал несколько портретов её постылого свергнутого супруга, Петра Федоровича. Более того: императрица доверит Рокотову и портреты собственных маленьких сыновей – будущего императора Павла I и незаконного отпрыска от связи с Григорием Орловым, Алексея Бобринского.

Как бы то ни было, коронационный портрет вышел удачным и даже единственным в своём роде. Рокотов выбрал редкий для XVIII века тип – профильный, построив композицию вокруг полуразвернутой сидящей фигуры Екатерины. Её дикое врожденное властолюбие, стоившее жизни Петру III, выглядит у Рокотова облагороженным и в определенной степени прекрасным.

Нидерландец Георг Гроот раньше писал её вместе с мужем – еще юношески худую, с острым, выдвинутым вперёд подбородком, с крепко сжатыми тонкими губами. На этом портере она выглядит отчуждённой и напряжённой – вряд ли такой она рисовала сама себя в воображении. Итальянец Пьетро Ротари напишет позже другой её портрет – уже начавшей полнеть и оплывать, душевно аморфной (какой Екатерина не была никогда), подозрительно похожей на антипатичную ей императрицу Елизавету Петровну. Конечно, оба портрета иностранцев не могли понравиться Екатерине. Но вот русский Рокотов сумел ухватить её характер, её суть: ум, энергия, всепоглощающая воля к власти, и сама воплощенная власть, которая для императрицы превыше всего.

1763 год. Год, когда написан портрет Рокотова и когда Екатерина восходит на престол. Отдавая себе отчёт в шаткости собственного положения, она умно играет на усталости придворных кругов от крайностей самодержавия. Она заблаговременно рисует целую программу оздоровления государства: либеральных послаблений, уважения законности и человеческого достоинства, обещает расцвет просвещения, вербует сторонников и очаровывает противников. По-видимому, Рокотов в полной мере осознает все тонкости этого политического расклада, поскольку изображает императрицу так, будто она находится в состоянии диалога с невидимым собеседником. Её взгляд по-царски снисходителен и в то же время напряжённо-внимателен. Она готова слушать и слышать, внимать и учиться (вспомним хотя бы её переписку с энциклопедистами), но неумолимо сжатые губы и характерный волевой подбородок говорят: право окончательных решений отныне и навсегда Екатерина оставляет за собой.

Несмотря на все преимущества близости ко двору, Рокотову явно интереснее внутренняя жизнь модели, чем её статусные атрибуты. Через несколько лет после написания коронационного портрета Екатерины Рокотов по не известным нам мотивам самовольно порывает с Академией, оставляет Петербург и навсегда уезжает в далекую от придворных интриг Москву, чтобы больше не зависеть от изменчивой благосклонности двора и стать первым русским «свободным художником».

@pic_history

#ФедорРокотов #Портрет

«Не существует более гуманистической картины периода Кватроченто, будь то внутри или вне Италии», - считал историк искусств Бернард Беренсон. И действительно, - здесь и потрясающая для того времени прорисовка портрета в плане натуралистичности, и вечные ценности, но без доли пафоса. Единство старика и внука подчеркивается одинаковым цветом одежд, при этом каждый из них выражает любовь к другому по-своему: старик смотрит на мальчика с нежностью и словно с высоты прожитых лет, а в облике ребенка – детская невинная доверчивость и искреннее обожание. Спокойный пейзаж за окном и лентой вьющаяся река призваны усилить ощущения неумолимости времени и связи поколений.

О том, кто был реальными прототипами старика и внука, известно не более, чем о том, что же происходило с картиной в течение 400 лет. Возможно, мальчик – это сын Доменико Ридольфо (ребенок подходит по возрасту), а старик весьма отдаленно напоминает Франческо Сасетти – одного из знатных людей Флоренции 15 века. Впрочем, сходство с Сасетти весьма условно, а вот ринофима у модели Гирландайо – заболевание, проявляющееся в шишковидных наростах на носу – неоспоримый факт. Точные причины возникновения ринофимы медикам до сих пор не ясны, при этом ряд специалистов считает, что алкоголь здесь играет не последнюю роль. Так что не исключено, что наш дедушка от лишнего бокала не отказывался.

«Старик откровенно некрасив» – с этих слов начинается чуть ли не каждое описание картины. Может, именно поэтому шедевр и не был оценен по достоинству в свое время. Язык Ренессанса строго предполагал, что нравственность, высокие моральные стандарты, красота души и прочая духовность присущи лишь внешне привлекательным (по меркам эпохи) людям. Поэтому не совсем понятно, как в Кватрочетно мог появиться столь реалистичный, и, главное, человечный портрет. Классические лица XV века – это лица без тени каких-либо внутренних противоречий. И то же, в принципе, можно было бы сказать и об изображенном Гирландайо дедушке, если бы не оттягивающий на себя максимум внимания нос с бугорками. Но непривлекательность старика в сочетании с его благостным и любящим выражением лица, с обожанием смотрящий на деда внук-ангелочек – все это делает полотно на редкость гармоничным. Вот эта вот амбивалентность «на лицо ужасные, добрые внутри» появится в искусстве гораздо позже, портреты же раннего Возрождения предполагали однозначные посылы. Однако изображенная ринафима у Гирландайо – словно протест против принятой в искусстве идеализации.

Впрочем, не исключено, что Гирландайо и не имел в виду ничего такого, а просто передал внешность своей модели с максимальной точностью, что и требовало ренессансное «подражание натуре». Вазари отмечает, что сходство портретов Гирландайо с оригиналом практически не имело во Флоренции себе равных.

@pic_history

#ДоменикоГирландайо #Портрет #Возрождение

По свидетельствам очевидцев, Рубинштейн была существом необыкновенным. Высокая, угловатая, обладавшая отнюдь не канонической красотой, она была настолько уверена в своей привлекательности, что заражала этой уверенностью всех вокруг. Не будучи профессиональной танцовщицей, в условиях конкуренции с такой грозной соперницей, как Анна Павлова, всего за пару сезонов, она поставила Париж на колени. В 1910 году она была здесь повсюду: на афишах, открытках, газетных страницах, коробках с конфетами. Серийные театралы, журналисты, феминистки, художники, бакалейщики и уличные чистильщики обуви были без ума от Иды Рубинштейн – Серов рукоплескал вместе со всеми.

Согласно одной из версий, писать Иду Рубинштейн поручил художнику Дягилев, рассчитывавший повторить прошлогодний успех (когда Серов сделал для Русских сезонов в Париже плакат с Анной Павловой). Однако, самый дотошный биограф Серова – Игорь Грабарь – утверждал, что «Серов был до такой степени увлечен ею, что решил во что бы то ни стало писать ее портрет».

Художник хотел, чтобы Ида Рубинштейн позировала обнаженной. Озвучить лично свою просьбу скромный Валентин Александрович не решился, это сделал за него Лев Бакст. Уговаривать Иду ему не пришлось.

Решив писать портрет в бывшем домовом монастыре, служившем мастерской-студией многим парижским художникам, Серов не напрасно опасался ажиотажа. Все, что делала Ида Рубинштейн – на сцене и вне ее, – было пропитано эротизмом. Критики писали о ее «сладострастно окаменелой грации», о «гибельной чувственности». Писать ее обнаженной, да еще и в относительно публичном месте было весьма провокационной затеей – как если бы, скажем, Дэмьен Херст взялся рисовать обнаженную Шерон Стоун где-нибудь в Сентрал-Парке сразу после премьеры «Основного инстинкта». Серов просил коллег держать язык за зубами и ничем не выдавать во время сеансов своего присутствия (разумеется, прибытие актрисы в церковь сопровождалось толпами зевак). Сам он во время работы облачался в специально купленную грубую холщовую блузу – чтобы «усмирить плоть» и символически подчеркнуть свою роль в происходящем.

Над портретом Иды Рубинштейн Валентин Серов работал в совершенно несвойственной ему манере. Обычно не терпевший позирования, он усадил свою модель в подчеркнуто вычурной позе. Писал непривычно быстро: единственная пауза возникла в связи с тем, что Ида улетела на сафари, где, по ее словам, собственноручно убила льва.

Мастерица мистификаций и гений автопиара, она обожала скармливать журналистам невероятные подробности своей удивительной, наполненной приключениями жизни. Вполне возможно, единственным Львом, убитым ее чарами, был Бакст. Впрочем, к делу это не относится и уж тем более не отменяет ощущения, что у мольберта стоял другой художник.

Неестественная мертвенная палитра вместо привычной живости красок. Обезжиренная геометрия лопаток вместо традиционного портретного сходства. Во всех отношениях голая форма вместо обычной содержательности – это был категорически не тот Серов, к которому привыкла публика.

Позднее искусствоведы многое объяснят, разглядев в неестественной позе акцент на артистической профессии Иды Рубинштейн, в мертвенных красках – намек на ее роковой образ, в перспективе, уткнувшейся в глухую стену, - связь с древнеегипетскими рельефами и мысль о том, что талант обречен существовать вне пространства и времени. «Ни цветом, ни композицией, ни перспективой - ничем не выявляется пространство, в котором размещена фигура. Кажется, что она распластана, прижата к холсту, и при всей остроте и экстравагантности модели это создает впечатление ее слабости и беззащитности», - писал Дмитрий Сарабьянов.

@pic_history

#ВалентинСеров #Портрет

Глаза – любимый физиологический символ Редона. Глаза сами по себе, плавающие в пространстве, глаз, парящий как воздушный шар, в небе, глаз-призрак, предстающий крошечным героям в замковой арке. Глаза разного размера у одержимых какой-то страстью героев. Трогательно созерцательный циклоп, панически испуганные глаза яйца, зажатого в подставке. Наконец, закрытые глаза. Ничего еще не видившие или уже насмотревшиеся? Уснувшие или еще не проснувшиеся?

У Одилона Редона несколько работ с таким названием. После двадцати черно-белых лет он начинает работать с маслом и пастелью – и переписывает, расцвечивает некоторые из собственных литографий. Живописный вариант «Закрытых глаз» хранится сейчас в Музее Орсе: тонкая полупрозрачная красочная поверхность, сквозь которую проступает плетение холста, сдержанная и почти не цветная. Мираж. Эта картина в точности повторяет литографию Редона и очень схожа по композиции с его же работой, которая хранится в Музее Ван Гога и которую в свое время купил у художника Тео Ван Гог. Наконец, еще одни «Закрытые глаза» находятся в частной коллекции. Взгляд, обращенный не на мир, а внутрь, к собственному сознанию, повторяется у Редона постоянно: он пишет так и Богоматерь, и Будду. Старых, огромных богов, посетивших видимый мир.

Образы, рожденные воображением, были для Редона так же реальны, как ветра и грозы, как штормы и солнечный свет – все то, что невозможно потрогать, но что можно явственно ощутить. Джон Ревалд писал о Редоне: «Редон жил в мире прекрасных и беспокойных грез, неотделимых от действительности. Поскольку они были для него реальностью, он не давал себе труда раскрывать их значение; он стремился лишь выразить их самыми чувственными красками, самыми сильными или самыми тонкими противопоставлениями черного и белого». Ни для мрачных, фантасмагорических нуаров, ни для ярких, шквальных цветных работ Редона нет однозначного толкования и не должно быть. Этот факт невероятно выводил из себя критиков, язвивших о том, что «глаз» на литографии Редона может быть оком Совести, оком Неопределенности или просто булавкой для галстука. Этот же факт невероятно раззадоривал поэтов символистского лагеря искать и формулировать значение образов в работах Редона.

Редон утверждал, что не вкладывал в картины определенного смысла, но и не возражал и даже ждал, что эти смыслы будет искать сам зритель. Он говорил: «Мои работы вдохновляют, но не обозначают сами себя. Они ничего не называют. Подобно музыке они переносят нас в мир многозначный и неопределенный».

@pic_history

#ОдилонРедон #Портрет #Символизм