"Портрет Екатерины II"
1763 г.
Федор Степанович Рокотов
Государственная Третьяковская галерея.
Этот портрет, написанный Рокотовым в Петергофе в 1763-м году в честь коронации Екатерины II, стал эталоном изображением императрицы. Чеканный профиль, как на монетах великих империй, и выработанная годами упражнений и беспощадного корсета осанка настолько впечатлили новоиспечённую российскую государыню, что она повелевает и впредь изображать себя, ориентируясь на рокотовский оригинал.
Почему Рокотов, который, согласно официальной версии его происхождения, был всего лишь крепостным, получил допуск к изображению императрицы, до сих пор понятно не до конца. Аргунов, художник в то время гораздо более именитый, к этой работе допущен не был. А малоизвестный и сравнительно молодой (к 1763-му году ему было меньше тридцати) Федор Рокотов – был. Причем взошедшую на престол в результате дворового переворота Екатерину не остановил даже тот факт, что ранее Рокотов уже написал несколько портретов её постылого свергнутого супруга, Петра Федоровича. Более того: императрица доверит Рокотову и портреты собственных маленьких сыновей – будущего императора Павла I и незаконного отпрыска от связи с Григорием Орловым, Алексея Бобринского.
Как бы то ни было, коронационный портрет вышел удачным и даже единственным в своём роде. Рокотов выбрал редкий для XVIII века тип – профильный, построив композицию вокруг полуразвернутой сидящей фигуры Екатерины. Её дикое врожденное властолюбие, стоившее жизни Петру III, выглядит у Рокотова облагороженным и в определенной степени прекрасным.
Нидерландец Георг Гроот раньше писал её вместе с мужем – еще юношески худую, с острым, выдвинутым вперёд подбородком, с крепко сжатыми тонкими губами. На этом портере она выглядит отчуждённой и напряжённой – вряд ли такой она рисовала сама себя в воображении. Итальянец Пьетро Ротари напишет позже другой её портрет – уже начавшей полнеть и оплывать, душевно аморфной (какой Екатерина не была никогда), подозрительно похожей на антипатичную ей императрицу Елизавету Петровну. Конечно, оба портрета иностранцев не могли понравиться Екатерине. Но вот русский Рокотов сумел ухватить её характер, её суть: ум, энергия, всепоглощающая воля к власти, и сама воплощенная власть, которая для императрицы превыше всего.
1763 год. Год, когда написан портрет Рокотова и когда Екатерина восходит на престол. Отдавая себе отчёт в шаткости собственного положения, она умно играет на усталости придворных кругов от крайностей самодержавия. Она заблаговременно рисует целую программу оздоровления государства: либеральных послаблений, уважения законности и человеческого достоинства, обещает расцвет просвещения, вербует сторонников и очаровывает противников. По-видимому, Рокотов в полной мере осознает все тонкости этого политического расклада, поскольку изображает императрицу так, будто она находится в состоянии диалога с невидимым собеседником. Её взгляд по-царски снисходителен и в то же время напряжённо-внимателен. Она готова слушать и слышать, внимать и учиться (вспомним хотя бы её переписку с энциклопедистами), но неумолимо сжатые губы и характерный волевой подбородок говорят: право окончательных решений отныне и навсегда Екатерина оставляет за собой.
Несмотря на все преимущества близости ко двору, Рокотову явно интереснее внутренняя жизнь модели, чем её статусные атрибуты. Через несколько лет после написания коронационного портрета Екатерины Рокотов по не известным нам мотивам самовольно порывает с Академией, оставляет Петербург и навсегда уезжает в далекую от придворных интриг Москву, чтобы больше не зависеть от изменчивой благосклонности двора и стать первым русским «свободным художником».
#ФедорРокотов #Портрет
@pic_history
1763 г.
Федор Степанович Рокотов
Государственная Третьяковская галерея.
Этот портрет, написанный Рокотовым в Петергофе в 1763-м году в честь коронации Екатерины II, стал эталоном изображением императрицы. Чеканный профиль, как на монетах великих империй, и выработанная годами упражнений и беспощадного корсета осанка настолько впечатлили новоиспечённую российскую государыню, что она повелевает и впредь изображать себя, ориентируясь на рокотовский оригинал.
Почему Рокотов, который, согласно официальной версии его происхождения, был всего лишь крепостным, получил допуск к изображению императрицы, до сих пор понятно не до конца. Аргунов, художник в то время гораздо более именитый, к этой работе допущен не был. А малоизвестный и сравнительно молодой (к 1763-му году ему было меньше тридцати) Федор Рокотов – был. Причем взошедшую на престол в результате дворового переворота Екатерину не остановил даже тот факт, что ранее Рокотов уже написал несколько портретов её постылого свергнутого супруга, Петра Федоровича. Более того: императрица доверит Рокотову и портреты собственных маленьких сыновей – будущего императора Павла I и незаконного отпрыска от связи с Григорием Орловым, Алексея Бобринского.
Как бы то ни было, коронационный портрет вышел удачным и даже единственным в своём роде. Рокотов выбрал редкий для XVIII века тип – профильный, построив композицию вокруг полуразвернутой сидящей фигуры Екатерины. Её дикое врожденное властолюбие, стоившее жизни Петру III, выглядит у Рокотова облагороженным и в определенной степени прекрасным.
Нидерландец Георг Гроот раньше писал её вместе с мужем – еще юношески худую, с острым, выдвинутым вперёд подбородком, с крепко сжатыми тонкими губами. На этом портере она выглядит отчуждённой и напряжённой – вряд ли такой она рисовала сама себя в воображении. Итальянец Пьетро Ротари напишет позже другой её портрет – уже начавшей полнеть и оплывать, душевно аморфной (какой Екатерина не была никогда), подозрительно похожей на антипатичную ей императрицу Елизавету Петровну. Конечно, оба портрета иностранцев не могли понравиться Екатерине. Но вот русский Рокотов сумел ухватить её характер, её суть: ум, энергия, всепоглощающая воля к власти, и сама воплощенная власть, которая для императрицы превыше всего.
1763 год. Год, когда написан портрет Рокотова и когда Екатерина восходит на престол. Отдавая себе отчёт в шаткости собственного положения, она умно играет на усталости придворных кругов от крайностей самодержавия. Она заблаговременно рисует целую программу оздоровления государства: либеральных послаблений, уважения законности и человеческого достоинства, обещает расцвет просвещения, вербует сторонников и очаровывает противников. По-видимому, Рокотов в полной мере осознает все тонкости этого политического расклада, поскольку изображает императрицу так, будто она находится в состоянии диалога с невидимым собеседником. Её взгляд по-царски снисходителен и в то же время напряжённо-внимателен. Она готова слушать и слышать, внимать и учиться (вспомним хотя бы её переписку с энциклопедистами), но неумолимо сжатые губы и характерный волевой подбородок говорят: право окончательных решений отныне и навсегда Екатерина оставляет за собой.
Несмотря на все преимущества близости ко двору, Рокотову явно интереснее внутренняя жизнь модели, чем её статусные атрибуты. Через несколько лет после написания коронационного портрета Екатерины Рокотов по не известным нам мотивам самовольно порывает с Академией, оставляет Петербург и навсегда уезжает в далекую от придворных интриг Москву, чтобы больше не зависеть от изменчивой благосклонности двора и стать первым русским «свободным художником».
#ФедорРокотов #Портрет
@pic_history
Стихи Николая Еремеевича Струйского, восторженного и неистового графомана-холерика, не устававшего воспевать супругу и называвшего её «Сапфирой», печатались на дорогой бумаге в специально для этой цели построенной типографии в их поместье Рузаевка, с современнейшим оборудованием и опытными печатниками. Все шедевры полиграфического искусства (по качеству исполнения им действительно в России не было равных) из типографии Струйских тотчас же отсылались императрице Екатерине II, чтобы она могла похвастать ими перед своими просвещёнными иностранными визитёрами.
А что же портрет, написанный другом семьи Рокотовым в тот год, когда 18-летняя Сашенька стала женой Струйского? Да ничего! Просто оставался висеть в одной из дальних и тёмных комнат. Он явно недостаточно впечатлял Александру Петровну: известно, что в парадной зале она приказала повесить другой свой портрет – поколенный или в полный рост и в платье с фижмами.
Рокотов вряд ли стал бы писать Стуйскую так. Он не любил помпезных парадных портретов. Он был единственным для своей эпохи художником, кто мог с лёгкостью пренебречь многоцветной роскошью нарядов, переливающихся шелков и пенящихся кружев, которые так любили придворные итальянцы и французы. Он даже не выписывал фон со сложными по композиции натюрмортами, как его ровесник и соперник Левицкий. Всё это было ему бесконечно чуждо. По большому счету, Рокотова интересовало лишь лицо модели и те черты её внутреннего мира, которые он единственный был способен вызывать к жизни на своих портретах. «Души изменчивой приметы переносить на полотно» – скажет о методе Рокотова поэт Николай Заболоцкий, один из многочисленных поклонников «русской Джоконды».
О модели рокотовского портрета по мемуарам известно не слишком много, но достаточно. Она была приветливой, обходительно и гостеприимной хозяйкой. Милой и спокойной. Гости побаивались странностей Струйского, но теплота и радушие Александры сглаживали их. Родила мужу 18 детей, из них – целых 4 пары близнецов. Некоторые из детей умерли при родах или в младенчестве, но большинство Александра Петровна сумела поднять на ноги и вывести в люди. Она на целых 43 года пережила своего оригинала-мужа, но всю жизнь сохраняла о нём память, оставляя неприкосновенной обстановку в его кабинете. Слухи о романе Струйской и Рокотова, по-видимому, всего лишь плод романтической фантазии зрителей.
Александра Петровна так и не узнала о маленьком секрете Рокотова и Струйского, который они предпочти от неё скрыть. Дело в том, что она не была первой любовью Николая Еремеевича. В ранней юности он уже был женат, а в 20 лет остался вдовцом. В пензенском имении Струйских долго хранился «Портрет неизвестного в треуголке». Благообразный юноша с здоровым румянцем. Красивый рисунок губ. Мягкая улыбка. Прототип – не известен. Когда картина попал в руки исследователей, поначалу решили, что это портрет Алексея Бобринского, незаконного сына Екатерины II и Григория Орлова (когда-то давно Рокотов писал его младенцем). Неясно было только, зачем портрету Бобринского было храниться в семейном собрании Струйского.
На помощь пришли новейшие методы исследования: в рентгеновских лучах стало видно, что мужской камзол и треуголка написаны поверх женского платья, а вот лицо оставлено без изменений. Так родилась версия, что это портрет первой жены Струйского, Олимпиады Сергеевны. При пособничестве Рокотова Николай Еремеевич накануне новой женитьбы позаботился, чтобы у второй Струйской не возникло малейших поводов для расстройства или ревности.
Александра на портрете Рокотова написана естественно и просто. Никаких ужимок и причуд. Никаких сложных укладок и сложносочиненных нарядов. Никакого жеманства. Не понять, о чем она думает. Не ответить даже, какие цвета преобладают в портрете – настолько плавны и тонки переходы оттенков. Всё зыбко и всё загадочно. Это именно «ускользающая красота», мерцающая, пленительная, недоговоренная и в полной мере оценённая лишь в ХХ веке.
#ФедорРокотов #Портрет
@pic_history
А что же портрет, написанный другом семьи Рокотовым в тот год, когда 18-летняя Сашенька стала женой Струйского? Да ничего! Просто оставался висеть в одной из дальних и тёмных комнат. Он явно недостаточно впечатлял Александру Петровну: известно, что в парадной зале она приказала повесить другой свой портрет – поколенный или в полный рост и в платье с фижмами.
Рокотов вряд ли стал бы писать Стуйскую так. Он не любил помпезных парадных портретов. Он был единственным для своей эпохи художником, кто мог с лёгкостью пренебречь многоцветной роскошью нарядов, переливающихся шелков и пенящихся кружев, которые так любили придворные итальянцы и французы. Он даже не выписывал фон со сложными по композиции натюрмортами, как его ровесник и соперник Левицкий. Всё это было ему бесконечно чуждо. По большому счету, Рокотова интересовало лишь лицо модели и те черты её внутреннего мира, которые он единственный был способен вызывать к жизни на своих портретах. «Души изменчивой приметы переносить на полотно» – скажет о методе Рокотова поэт Николай Заболоцкий, один из многочисленных поклонников «русской Джоконды».
О модели рокотовского портрета по мемуарам известно не слишком много, но достаточно. Она была приветливой, обходительно и гостеприимной хозяйкой. Милой и спокойной. Гости побаивались странностей Струйского, но теплота и радушие Александры сглаживали их. Родила мужу 18 детей, из них – целых 4 пары близнецов. Некоторые из детей умерли при родах или в младенчестве, но большинство Александра Петровна сумела поднять на ноги и вывести в люди. Она на целых 43 года пережила своего оригинала-мужа, но всю жизнь сохраняла о нём память, оставляя неприкосновенной обстановку в его кабинете. Слухи о романе Струйской и Рокотова, по-видимому, всего лишь плод романтической фантазии зрителей.
Александра Петровна так и не узнала о маленьком секрете Рокотова и Струйского, который они предпочти от неё скрыть. Дело в том, что она не была первой любовью Николая Еремеевича. В ранней юности он уже был женат, а в 20 лет остался вдовцом. В пензенском имении Струйских долго хранился «Портрет неизвестного в треуголке». Благообразный юноша с здоровым румянцем. Красивый рисунок губ. Мягкая улыбка. Прототип – не известен. Когда картина попал в руки исследователей, поначалу решили, что это портрет Алексея Бобринского, незаконного сына Екатерины II и Григория Орлова (когда-то давно Рокотов писал его младенцем). Неясно было только, зачем портрету Бобринского было храниться в семейном собрании Струйского.
На помощь пришли новейшие методы исследования: в рентгеновских лучах стало видно, что мужской камзол и треуголка написаны поверх женского платья, а вот лицо оставлено без изменений. Так родилась версия, что это портрет первой жены Струйского, Олимпиады Сергеевны. При пособничестве Рокотова Николай Еремеевич накануне новой женитьбы позаботился, чтобы у второй Струйской не возникло малейших поводов для расстройства или ревности.
Александра на портрете Рокотова написана естественно и просто. Никаких ужимок и причуд. Никаких сложных укладок и сложносочиненных нарядов. Никакого жеманства. Не понять, о чем она думает. Не ответить даже, какие цвета преобладают в портрете – настолько плавны и тонки переходы оттенков. Всё зыбко и всё загадочно. Это именно «ускользающая красота», мерцающая, пленительная, недоговоренная и в полной мере оценённая лишь в ХХ веке.
#ФедорРокотов #Портрет
@pic_history
В числе других полотен, полученных Русским музеем из петербургской камер-цалмейстерской конторы (учреждения, ведавшего убранством и меблировкой императорских покоев) был и портрет миловидного двух- или трехлетнего малыша с погремушкой в руке. Авторство картины было под вопросом. Что же до личности ребёнка, то на основании имевшегося на обороте ярлыка с указанием, что ранее картина хранилась в личных покоях Екатерины II, резонно предположили, что это не кто иной как великий князь, будущий император Павел I в младенчестве.
Стилистическая экспертиза очень скоро установила не только автора (им, безусловно, мог быть только Рокотов – наиболее ценимый при дворе портретист, не раз писавший и Павла, и саму Екатерину, и даже её фаворитов), но и время создания – примерно середину 1760-х годов. На этом все вопросы атрибуции портрета могли бы считаться исчерпанными. Но вот незадача! Великий князь Павел, наследник русского престола, родился в 1754-м. А значит, к середине 60-х он должен был быть скорее мрачным подростком (или, как тогда говорили, недорослем), чем трогательным карапузом в младенческом платьице и чепце.
Можно было бы списать несоответствие на ошибочно высчитанную хронологию. Но был еще более четкий признак, что на портрете всё же не Павел. Дело в том, что на пятый день после рождения наследник престола был пожалован орденом - высокой регалией, с которой он впоследствии изображался на всех без исключения портретах (вспомним, например, детские портреты Павла, написанные Алексеем Антроповым или Антоном Лосенко). Младенец же с портрета Рокотова никаких царских отличий не имел.
И вдруг всё стало на свои места: это действительно был сын Екатерины (ведь с чего бы ей держать в собственных комнатах портрет чужого ребенка?), но не Павел! В 1762 году, перед самым переворотом, приведшим её к власти, Екатерина в атмосфере строжайшей тайны родила мальчика от своего возлюбленного Григория Орлова.
Ей даже не пришлось хорошенько разглядеть новорожденного. Никто не должен был узнать о событии, поэтому преданный гардеробмейстер Екатерины Василий Шкурин инсценировал пожар в одном из подсобных помещений Зимнего дворца, отвлекая внимание челяди, а сам навсегда унёс бастарда из царских покоев. В семье Шкурина он воспитывался до 12-ти лет, потом будет отдан в Сухопутный шляхетский корпус, командирован за границу и лишь в 20 лет узнает тайну своего рождения.
Незаконный сын Екатерины получил имя Алексей и фамилию Бобринский, произведённую от названия села Бобрики, купленного для него матерью, чтобы в дальнейшем обеспечить ему какой-то доход.
Не секрет, что Екатерина терпеть не могла детей. «Бедный, бедный Павел» (в фильме под таким названием его гениально играет Виктор Сухоруков) боялся своей августейшей маменьки до озноба и икоты. Незаконный же Бобринский долгое время скитался вдали от родины, бросался, как все молодые люди его круга и возраста, в авантюры и кутежи, время от времени посылал униженные прошения об «особой милости» посетить Петербург. Уже взрослым человеком он был несколько раз снисходительно, но и с необходимой дистанцией принят Екатериной. Материнские чувства никогда не входили в число её добродетелей. Кому-то это покажется чудовищным, но власть в Российской (да и не только) империи – вообще жутковатая штука. Как остроумно заметил Тютчев, «наша история до Петра – сплошная панихида, после – одно уголовное дело».
Знал ли Рокотов интимный секрет Екатерины – тайну рождения ребёнка, чей портрет был ему заказан? По-видимому, знал. Об этом говорит и скрупулезная тщательность исполнения, и главное, то очевидное, не подлежащее сомнению сходство с августейшей матерью, которое Рокотов, намеренно или случайно, придал малолетнему Алексею Бобринскому.
@pic_history
#ФедорРокотов #Портрет
Стилистическая экспертиза очень скоро установила не только автора (им, безусловно, мог быть только Рокотов – наиболее ценимый при дворе портретист, не раз писавший и Павла, и саму Екатерину, и даже её фаворитов), но и время создания – примерно середину 1760-х годов. На этом все вопросы атрибуции портрета могли бы считаться исчерпанными. Но вот незадача! Великий князь Павел, наследник русского престола, родился в 1754-м. А значит, к середине 60-х он должен был быть скорее мрачным подростком (или, как тогда говорили, недорослем), чем трогательным карапузом в младенческом платьице и чепце.
Можно было бы списать несоответствие на ошибочно высчитанную хронологию. Но был еще более четкий признак, что на портрете всё же не Павел. Дело в том, что на пятый день после рождения наследник престола был пожалован орденом - высокой регалией, с которой он впоследствии изображался на всех без исключения портретах (вспомним, например, детские портреты Павла, написанные Алексеем Антроповым или Антоном Лосенко). Младенец же с портрета Рокотова никаких царских отличий не имел.
И вдруг всё стало на свои места: это действительно был сын Екатерины (ведь с чего бы ей держать в собственных комнатах портрет чужого ребенка?), но не Павел! В 1762 году, перед самым переворотом, приведшим её к власти, Екатерина в атмосфере строжайшей тайны родила мальчика от своего возлюбленного Григория Орлова.
Ей даже не пришлось хорошенько разглядеть новорожденного. Никто не должен был узнать о событии, поэтому преданный гардеробмейстер Екатерины Василий Шкурин инсценировал пожар в одном из подсобных помещений Зимнего дворца, отвлекая внимание челяди, а сам навсегда унёс бастарда из царских покоев. В семье Шкурина он воспитывался до 12-ти лет, потом будет отдан в Сухопутный шляхетский корпус, командирован за границу и лишь в 20 лет узнает тайну своего рождения.
Незаконный сын Екатерины получил имя Алексей и фамилию Бобринский, произведённую от названия села Бобрики, купленного для него матерью, чтобы в дальнейшем обеспечить ему какой-то доход.
Не секрет, что Екатерина терпеть не могла детей. «Бедный, бедный Павел» (в фильме под таким названием его гениально играет Виктор Сухоруков) боялся своей августейшей маменьки до озноба и икоты. Незаконный же Бобринский долгое время скитался вдали от родины, бросался, как все молодые люди его круга и возраста, в авантюры и кутежи, время от времени посылал униженные прошения об «особой милости» посетить Петербург. Уже взрослым человеком он был несколько раз снисходительно, но и с необходимой дистанцией принят Екатериной. Материнские чувства никогда не входили в число её добродетелей. Кому-то это покажется чудовищным, но власть в Российской (да и не только) империи – вообще жутковатая штука. Как остроумно заметил Тютчев, «наша история до Петра – сплошная панихида, после – одно уголовное дело».
Знал ли Рокотов интимный секрет Екатерины – тайну рождения ребёнка, чей портрет был ему заказан? По-видимому, знал. Об этом говорит и скрупулезная тщательность исполнения, и главное, то очевидное, не подлежащее сомнению сходство с августейшей матерью, которое Рокотов, намеренно или случайно, придал малолетнему Алексею Бобринскому.
@pic_history
#ФедорРокотов #Портрет
Почему Рокотов, который, согласно официальной версии его происхождения, был всего лишь крепостным, получил допуск к изображению императрицы, до сих пор понятно не до конца. Аргунов, художник в то время гораздо более именитый, к этой работе допущен не был. А малоизвестный и сравнительно молодой (к 1763-му году ему было меньше тридцати) Федор Рокотов – был. Причем взошедшую на престол в результате дворового переворота Екатерину не остановил даже тот факт, что ранее Рокотов уже написал несколько портретов её постылого свергнутого супруга, Петра Федоровича. Более того: императрица доверит Рокотову и портреты собственных маленьких сыновей – будущего императора Павла I и незаконного отпрыска от связи с Григорием Орловым, Алексея Бобринского.
Как бы то ни было, коронационный портрет вышел удачным и даже единственным в своём роде. Рокотов выбрал редкий для XVIII века тип – профильный, построив композицию вокруг полуразвернутой сидящей фигуры Екатерины. Её дикое врожденное властолюбие, стоившее жизни Петру III, выглядит у Рокотова облагороженным и в определенной степени прекрасным.
Нидерландец Георг Гроот раньше писал её вместе с мужем – еще юношески худую, с острым, выдвинутым вперёд подбородком, с крепко сжатыми тонкими губами. На этом портере она выглядит отчуждённой и напряжённой – вряд ли такой она рисовала сама себя в воображении. Итальянец Пьетро Ротари напишет позже другой её портрет – уже начавшей полнеть и оплывать, душевно аморфной (какой Екатерина не была никогда), подозрительно похожей на антипатичную ей императрицу Елизавету Петровну. Конечно, оба портрета иностранцев не могли понравиться Екатерине. Но вот русский Рокотов сумел ухватить её характер, её суть: ум, энергия, всепоглощающая воля к власти, и сама воплощенная власть, которая для императрицы превыше всего.
1763 год. Год, когда написан портрет Рокотова и когда Екатерина восходит на престол. Отдавая себе отчёт в шаткости собственного положения, она умно играет на усталости придворных кругов от крайностей самодержавия. Она заблаговременно рисует целую программу оздоровления государства: либеральных послаблений, уважения законности и человеческого достоинства, обещает расцвет просвещения, вербует сторонников и очаровывает противников. По-видимому, Рокотов в полной мере осознает все тонкости этого политического расклада, поскольку изображает императрицу так, будто она находится в состоянии диалога с невидимым собеседником. Её взгляд по-царски снисходителен и в то же время напряжённо-внимателен. Она готова слушать и слышать, внимать и учиться (вспомним хотя бы её переписку с энциклопедистами), но неумолимо сжатые губы и характерный волевой подбородок говорят: право окончательных решений отныне и навсегда Екатерина оставляет за собой.
Несмотря на все преимущества близости ко двору, Рокотову явно интереснее внутренняя жизнь модели, чем её статусные атрибуты. Через несколько лет после написания коронационного портрета Екатерины Рокотов по не известным нам мотивам самовольно порывает с Академией, оставляет Петербург и навсегда уезжает в далекую от придворных интриг Москву, чтобы больше не зависеть от изменчивой благосклонности двора и стать первым русским «свободным художником».
@pic_history
#ФедорРокотов #Портрет
Как бы то ни было, коронационный портрет вышел удачным и даже единственным в своём роде. Рокотов выбрал редкий для XVIII века тип – профильный, построив композицию вокруг полуразвернутой сидящей фигуры Екатерины. Её дикое врожденное властолюбие, стоившее жизни Петру III, выглядит у Рокотова облагороженным и в определенной степени прекрасным.
Нидерландец Георг Гроот раньше писал её вместе с мужем – еще юношески худую, с острым, выдвинутым вперёд подбородком, с крепко сжатыми тонкими губами. На этом портере она выглядит отчуждённой и напряжённой – вряд ли такой она рисовала сама себя в воображении. Итальянец Пьетро Ротари напишет позже другой её портрет – уже начавшей полнеть и оплывать, душевно аморфной (какой Екатерина не была никогда), подозрительно похожей на антипатичную ей императрицу Елизавету Петровну. Конечно, оба портрета иностранцев не могли понравиться Екатерине. Но вот русский Рокотов сумел ухватить её характер, её суть: ум, энергия, всепоглощающая воля к власти, и сама воплощенная власть, которая для императрицы превыше всего.
1763 год. Год, когда написан портрет Рокотова и когда Екатерина восходит на престол. Отдавая себе отчёт в шаткости собственного положения, она умно играет на усталости придворных кругов от крайностей самодержавия. Она заблаговременно рисует целую программу оздоровления государства: либеральных послаблений, уважения законности и человеческого достоинства, обещает расцвет просвещения, вербует сторонников и очаровывает противников. По-видимому, Рокотов в полной мере осознает все тонкости этого политического расклада, поскольку изображает императрицу так, будто она находится в состоянии диалога с невидимым собеседником. Её взгляд по-царски снисходителен и в то же время напряжённо-внимателен. Она готова слушать и слышать, внимать и учиться (вспомним хотя бы её переписку с энциклопедистами), но неумолимо сжатые губы и характерный волевой подбородок говорят: право окончательных решений отныне и навсегда Екатерина оставляет за собой.
Несмотря на все преимущества близости ко двору, Рокотову явно интереснее внутренняя жизнь модели, чем её статусные атрибуты. Через несколько лет после написания коронационного портрета Екатерины Рокотов по не известным нам мотивам самовольно порывает с Академией, оставляет Петербург и навсегда уезжает в далекую от придворных интриг Москву, чтобы больше не зависеть от изменчивой благосклонности двора и стать первым русским «свободным художником».
@pic_history
#ФедорРокотов #Портрет