"В Израиле “чужой” это только условность, и между людьми намного больше общего, чем различного, а когда тебе что-то срочно нужно или необходимо позарез, то тут же между тобой и самым чужим человеком налаживается связь."

"В Танахе заложено четыре уровня смысла и они определяются аббревиатурой ПаРДеС: Пшат (самый простой уровень понимания), Ремез (намек), Драш (метафорическое толкование) и Сод (секретный мистический уровень). До Сода (секрета) добираются только мудрецы, да и те – не раньше сорока лет. А кто пытается понять секретный уровень Библии раньше, тот может наломать дров, повредиться в уме или даже умереть. Смысл этого всего в том, что понять секреты жизни может только человек, который пребывает в мире с самим собой. Тогда он может спокойно зайти в Пардес, понять все на свете и выйти из него обратно в настоящий мир с миром и без вреда для головы."

"Вероятно, просто всегда следует помнить о том, что мы никогда не знаем, на какую рану в душе другого человека упадут наши слова."

"Наверное, существуют в душе такие зоны, прикасаться к которым до поры до времени нельзя, потому что если коснешься не вовремя, незатянувшаяся рана так заболит, что продолжать дальше смиряться с действительностью станет невозможным."

"...как и почему случилось так, что презирать свою Родину сделалось модно и элитно? Здесь не принято своей страной гордиться, вспоминал он слова Алены. Но как же это может быть не принято гордиться родной страной? Это же противоестественно..."

— Мне один человек говорил, – сказал Непомилуев угрюмо, – что извне нас победить невозможно, потому что сильна наша армия, а вот изнутри разложить постараются. И не старшее поколение, которое войну и голод видало, а молодых. И главная их задача – перессорить отцов и детей. Но неужели они все правы и конец эсэсэсэру придет?

"Пушкина бы на картошку отправили, пусть бы тут любовался прощальной осенней красой, пропади она пропадом. Он, говорят, картошку печеную любил."

хорошо вот так говорить о Пушкине, и пробовать его кусать, щипать и дразнить. Почему у вас то не так, Алексансергеич, почему это? А ему самому смешно в его высях. Эх, племя младое, незнакомое. Дурное, нелепое. Наследнички. Да вцепляйтесь вы в мои бакенбарды сколько хотите, висните на них, ножками дрыгайте, пишите свои глупые курсачи и дипломы, защищайте смешные диссеры, пейте, ешьте, пляшите и веселитесь за мой счет, но главное, живите, любите друг друга, пока вам жизнь дана.

"...в разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса..."

«Здесь всё подлинное. Река, холмы, деревья — сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест…»

«Пил он беспрерывно. До изумления, паралича и бреда. Причём бредил он исключительно матом»

— Ну, пошли! А то закроют сельский маг...
Друзья направились в микрорайон, жизнелюбивые, отталкивающие и воинственные, как сорняки...

— Раз говорю, не поеду.
— Объясни, почему?
— Тут нечего объяснять... Мой язык, мой народ, моя безумная страна... На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Здесь мои читатели. А там... Кому нужны мои рассказы в городе Чикаго?
— А здесь кому они нужны? Официантке из «Лукоморья», которая даже меню не читает?
— Всем. Просто сейчас люди об этом не догадываются.