#сознание #самоощущение #я #количественная_теория #свет_включён #Broks

В книге «The Darker the Night, the Brighter the Stars: A Neuropsychologist's Odyssey Through Consciousness» (Темнее ночь — ярче звёзды: одиссея нейропсихолога сквозь сознание) Пол Брокс описывает свои субъективные человеческие переживания в связи со смертью жены от рака в контексте сегодняшних знаний о том, что есть сознание. Это довольно глубокая книга, заставляющая задуматься о том, что делает каждого из нас личностью [решил прослушать по рекомендации Питера Аттии (поиск по Мета-Ф #Attia)].

Брокс, будучи нейропсихологом, в своей работе постоянно сталкивается с различными неврологическими и психиатрическими расстройствами (хотя с точки зрения современных знаний нейробиологии вряд ли теперь можно строго отделить неврологию от психиатрии), каждое из которых по-своему влияет на сознание пораженного субъекта.

В книге также рассматриваются современные теории сознания. Одна из них постулирует, что сознание является целостным конструктом (либо оно есть, либо его нет). Вторая, пучковая, предполагает количественность сознания: чем больше соответствующих нервных клеток, тем «выше качество сознания», при этом нет четкого порога, когда появляется сознание. В своем зачаточном состоянии оно появляется у низших животных, нарастает у млекопитающих по мере усложнения головного мозга и достигает пика у человека. Однако дальнейшее биологическое усложнение головного мозга, вероятно, могло бы привести и к усложнению сознания.

Интересно также описание работы, позволившей обнаружить визуализационные маркеры сознания. Как оказалось, до 10 % людей не имеют этих маркеров, т. е. в каком-то смысле не имеют сознания. Интересно, что ученый, много работавший в этой области, выяснил, что у него самого «нет сознания» согласно этим критериям. Его личные переживания по этому поводу заслуживают отдельного внимания.

Возвращаясь к нейропатологии, Брокс описывает переживания некоторых своих пациентов с длительной депрессией. Эти пациенты после перехода на антидепрессанты становились другими людьми, поскольку качество их жизни повышалось, однако у них неминуемо возникало ощущение, что они утратили свое «я». Настоящий «я», говорил один из них, — это депрессивный нелюдимый человек с массой проблем. Но на лекарствах я другой, не настоящий, хотя мне и окружающим меня людям так легче живется. В этой связи Брокс отмечает (это же констатируют многие другие ученые, включая Сапольски, Харриса, Аттию и др.), что «я» не существует (there is no such thing as ‘self’). Каждый из нас продукт сегодняшнего биохимического состояния головного мозга, поэтому ни депрессивный «я», ни недепрессивный «я» не являются истинными «я», поскольку это ложная субъективная конструкция.

Реально существует только восприятие и реакция на него, причем оба процесса определяются текущим биохимическим качеством протекающих в головном мозге процессов, определяемых сегодняшним состоянием организма, которое, в свою очередь, является продуктом генетики и эпигенетики, окружающих факторов, биологических циклов, сиюминутных влияний и т. д. Однако есть существенное отличие: «ненастоящий я» на антидепрессанте не испытывает субъективных страданий, которые имели бы место в отсутствие антидепрессанта.

Эту же мысль можно выразить по-другому: каждый день (каждое мгновенье) формируется новое я, являющееся биохимическим продуктом головного мозга, тогда как неразрывность я во времени мнимая концепция. Я сегодня и я вчера — разные люди, поскольку они являются продуктом разной, пусть и нередко похожей биохимии. Это имеет большие практические последствия с точки зрения концепций вины, наказаний, создания благоприятной для людей атмосферы и уменьшения страданий. Жизнь с пониманием отсутствия я (и тем самым свободы воли) могла бы помочь всем, но особенно тем из нас, кому не повезло больше всего: заключенным, пациентам с нейропсихиатрическими нарушениями, людям с аддикциями и т. д.

#сахар #фруктоза #ожирение #Джонсон #Attia #мочевая_кислота #диабет

После того, как Питер Атия пообщался с нефрологом Риком Джонсоном по поводу того, какое место фруктоза играет в современной эпидемии ожирения и сахарного диабета, решил глубже погрузиться в биохимию обмена фруктозы и послушать книгу Джонсона — The Fat Switch («Переключение на жир»).

В книге автор подробно останавливается на регулировании обмена фруктозы и его значении не только для человека, но и других животных. В отличие от глюкозы, обмен фруктозы не регулируется с помощью отрицательной обратной связи, поэтому вся поступающая фруктоза бесконтрольно утилизируется в гликолитическом цикле с образованием макроэргов, которые, будучи в избытке, начинают запасаться в виде жира. Параллельно возникает дисбаланс мочевой кислоты и инсулинорезистентность, в результате чего потребление фруктозосодержащих продуктов не вызывает чувства насыщения («я могу съесть ведро ягод»).

Этот механизм может носить эволюционно-приспособленческий характер. У животных, впадающих в истинную (лягушки, некоторые грызуны) или псевдоспячку (медведи), потребление фруктозосодержащих продуктов позволяет резко накопить жир. С помощью одних лишь глюкозосодержащих продуктов (например, на основе крахмала) добиться этого достаточно сложно, поскольку фосфофруктокиназа при избытке АТФ тормозит гликолиз; включаются механизмы насыщения.

Далее Джонсон описывает эти процессы у приматов, у которых в определенный момент в эволюционном развитии возникли соответствующие мутации, которые позволили резко накапливать жир при поедании фруктов в период их сезонного созревания (при проживании в средних широтах). Необходимости различия спелых и недоспелых фруктов мы обязаны существованию трех, а не двух типов колбочек в сетчатке.

После этого Джонсон описывает историю сахара и развитие человеческой цивилизации. Ожирение было известно с древнейших времен, но было характерно только вельможам и только в определенных регионах (южных регионах), где были доступны виноград и сладкие вина, которые на регулярной основе могли себе позволить, как правило, только аристократы. Первое промышленное использование сахара в кулинарии началось с британских завоеваний Индии. Индусы знали о сахаре, содержащемся в тростнике (родом из Гвинеи), но широко не возделывали эту культуру.

Британцы организовали промышленное получение сахара, поэтому первые эпидемические масштабы ожирения возникли именно в Британии, причем по мере того, как сахар становился достоянием не только богатых, но людей с любым достатком, заболеваемость ожирением нарастала. За Британией последовали Нидерланды, Франция, Италия и Испания, США, а затем и Восточная Европа.

Сейчас во времена кока-колы и добавления сахара или высокофруктозного кукурузного сиропа в бекон, мясо, соусы и каши эпидемия ожирения бушует повсеместно. Особенно уязвимы к ней люди, которые лишь совсем недавно столкнулись с благами цивилизации и познали западный стиль питания: на островах Тонга ожирением (индекс массы тела >30) страдают более 95 % населения.

Интересно отметить, что у людей с дефицитом фруктокиназы (фруктозурия) — фермента, бесконтрольно вводящего фруктозу в гликолитический цикл, не только нет каких-либо нарушений здоровья, но более того, они устойчивы к набору массы тела, атеросклерозу и повышению артериального давления. В настоящее время активно разработаются лекарства для ингибирования фруктокиназы.

Автор предлагает вполне логичные и хорошо известные шаги: изменение диеты с почти полным исключением сахара и спелых сладких фруктов (например, винограда). Десерты, как и прежде, должны быть только по праздникам, праздники должны случаться пару раз в год. Ограничение калорий тоже важно, но на фоне ограничения сахара/фруктозы и легких углеводов в целом. С возрастом снижается способность организма противостоять биохимической атаке моносахарами, в результате чего, собственно, и развивается метаболический синдром и сахарный диабет. Даже простое потребление лишних 15 калорий в сутки может приводить к набору 1–1,5 кг год.