Forwarded from Нейроэкзистенциализм
L'umana fragilità
Неаполитанский художник Сальватор Роза написал, пожалуй, самое трогательное из всех "memento mori", озаглавленное просто L'umana fragilità (Человеческая хрупкость). Она была написана под впечатлением от вспышки бубонной чумы, которая поразила его родной Неаполь в 1655 году и унесла жизнь его сына Розальво, а также брата Сальватора, его сестры, ее мужа и пятерых их детей.
Отвратительно ухмыляясь, крылатый скелет тянется из темноты за любовницей Розы, Лукрецией, чтобы забрать их сына, даже когда он делает первую попытку писать. Настроение разбитого сердца художника бессмертно выражено в восьми латинских словах, которые ребенок, ведомый скелетной фигурой, начертал на холсте:
Conceptio culpa
Nasci pena
Labor vita
Necesse mori
(Зачатие - грех, рождение - боль, жизнь - труд, смерть - неизбежность)
#culture
Неаполитанский художник Сальватор Роза написал, пожалуй, самое трогательное из всех "memento mori", озаглавленное просто L'umana fragilità (Человеческая хрупкость). Она была написана под впечатлением от вспышки бубонной чумы, которая поразила его родной Неаполь в 1655 году и унесла жизнь его сына Розальво, а также брата Сальватора, его сестры, ее мужа и пятерых их детей.
Отвратительно ухмыляясь, крылатый скелет тянется из темноты за любовницей Розы, Лукрецией, чтобы забрать их сына, даже когда он делает первую попытку писать. Настроение разбитого сердца художника бессмертно выражено в восьми латинских словах, которые ребенок, ведомый скелетной фигурой, начертал на холсте:
Conceptio culpa
Nasci pena
Labor vita
Necesse mori
(Зачатие - грех, рождение - боль, жизнь - труд, смерть - неизбежность)
#culture
Forwarded from Нейроэкзистенциализм
Инфибуляция и скотоводство
Большинство человеческих культур в той или иной степени пронизаны обычаями, установками и нормами контролирующими поведение женщин. Социальные реальности человеческих сообществ по всему земному шару имеют как региональные отличия, так и повсеместно распространенные общие локусы. Контроль за женским поведением является одним из таких системообразующих узлов, в котором пересекаются фрэймворки общественной жизни, мифологии и традиций.
Бытие определяет сознание, а образ жизни определяет культуру, которая в свою очередь, влияет на образ жизни, замыкая петлю самопричинности (self-causation). Колесо человеческой цивилизации вращается на оси репродуктивного инстинкта, и вполне закономерно, что “спицы” поддерживают структуру общества обеспечивающую репродукцию.
В скотоводсте (pastoralism), как способе существования человеческих сообществ, основной системообразующий ресурс добывается тяжелым мужским трудом вахтовым методом. Овцы, козы, верблюды, крупный рогатый скот (cattle), лошади, ламы, олени и яки — им всем нужны пастбища. Мужчины пасут скот, женщины сидят на хозяйстве и занимаются потомством. Длительное отсутствие мужчин в поселении — а это могут быть недели — создаёт проблему неуверенности в отцовстве (paternity uncertainty). Ряд сообществ нашел решение в распространенных культурных практиках, которые на первый (и даже на второй, третий и n-ный) взгляд кажутся варварскими, но основаны на логике, за которой стоит слепая и безжалостная Мать-Природа.
Как таковое, системное ограничение женских прав и свобод, как я уже писал, это администрирование репродуктивного ресурса. Любопытно то, как в зависимости от условий проживания в регионе и культурных особенностей сообщества, различаются мужские способы обезопасить свои родительские инвестиции.
Во-первых, это нормы регулирующие сексуальное поведение:
• Добрачное целомудрие,
• Дресс-код,
• Брак священен,
• Мужчина богоподобен,
• Секс ритуализирован.
Во-вторых, это ограничение женской мобильности:
• Туда нельзя, сюда нельзя,
• Только с разрешения,
• Только в сопровождении.
В-третьих, это *TRIGGER WARNING* хирургическое вмешательство:
• Удаление клитора,
• Удаление больших и малых половых губ,
• Инфибуляция (fibula - застежка/заколка) или “фараоново обрезание”, которая представляет из себя удаление женских наружных половых органов и зашивание вульвы оставляя небольшое отверстие для мочи и менструальных выделений.
Инфибуляция проводится в детском возрасте (4-10 лет), и деинфибуляция зачастую проводится непосредственно перед родами. После рождения ребенка процедура может повторяться.
Анализ 500 000 женщин в 34 странах, основанный на “Этнографическом атласе” Руперта Мёрдока и базе данных Standard Demographic and Health Surveys (DHS), показал, что в сообществах исторически более склонных к скотоводству, женщины:
1. Чаще подвергались инфибуляции,
2. Более ограничены в своей мобильности, и придерживаются более толерантных взглядов в отношении домашнего насилия как санкции за нарушение ограничений,
3. Придерживаются более строгих норм в отношении девственности и промискуитета.
Любопытно, что подобные институционализированные практики коррелируют не столько с мужским доминированием, сколько со способом существования, то есть с разведением скота, который нужно пасти. У культур-землепашцев и животноводов (кто разводит птиц, пчёл, свиней и т.д) нет феномена длительного отсутствия мужчин (absenteeism), и, как следствие, другой экологический ландшафт, который обусловливает иные культурные адаптации.
On the Economic Origins of
Constraints on Women’s Sexuality
#culture #sex
Большинство человеческих культур в той или иной степени пронизаны обычаями, установками и нормами контролирующими поведение женщин. Социальные реальности человеческих сообществ по всему земному шару имеют как региональные отличия, так и повсеместно распространенные общие локусы. Контроль за женским поведением является одним из таких системообразующих узлов, в котором пересекаются фрэймворки общественной жизни, мифологии и традиций.
Бытие определяет сознание, а образ жизни определяет культуру, которая в свою очередь, влияет на образ жизни, замыкая петлю самопричинности (self-causation). Колесо человеческой цивилизации вращается на оси репродуктивного инстинкта, и вполне закономерно, что “спицы” поддерживают структуру общества обеспечивающую репродукцию.
В скотоводсте (pastoralism), как способе существования человеческих сообществ, основной системообразующий ресурс добывается тяжелым мужским трудом вахтовым методом. Овцы, козы, верблюды, крупный рогатый скот (cattle), лошади, ламы, олени и яки — им всем нужны пастбища. Мужчины пасут скот, женщины сидят на хозяйстве и занимаются потомством. Длительное отсутствие мужчин в поселении — а это могут быть недели — создаёт проблему неуверенности в отцовстве (paternity uncertainty). Ряд сообществ нашел решение в распространенных культурных практиках, которые на первый (и даже на второй, третий и n-ный) взгляд кажутся варварскими, но основаны на логике, за которой стоит слепая и безжалостная Мать-Природа.
Как таковое, системное ограничение женских прав и свобод, как я уже писал, это администрирование репродуктивного ресурса. Любопытно то, как в зависимости от условий проживания в регионе и культурных особенностей сообщества, различаются мужские способы обезопасить свои родительские инвестиции.
Во-первых, это нормы регулирующие сексуальное поведение:
• Добрачное целомудрие,
• Дресс-код,
• Брак священен,
• Мужчина богоподобен,
• Секс ритуализирован.
Во-вторых, это ограничение женской мобильности:
• Туда нельзя, сюда нельзя,
• Только с разрешения,
• Только в сопровождении.
В-третьих, это *TRIGGER WARNING* хирургическое вмешательство:
• Удаление клитора,
• Удаление больших и малых половых губ,
• Инфибуляция (fibula - застежка/заколка) или “фараоново обрезание”, которая представляет из себя удаление женских наружных половых органов и зашивание вульвы оставляя небольшое отверстие для мочи и менструальных выделений.
Инфибуляция проводится в детском возрасте (4-10 лет), и деинфибуляция зачастую проводится непосредственно перед родами. После рождения ребенка процедура может повторяться.
Анализ 500 000 женщин в 34 странах, основанный на “Этнографическом атласе” Руперта Мёрдока и базе данных Standard Demographic and Health Surveys (DHS), показал, что в сообществах исторически более склонных к скотоводству, женщины:
1. Чаще подвергались инфибуляции,
2. Более ограничены в своей мобильности, и придерживаются более толерантных взглядов в отношении домашнего насилия как санкции за нарушение ограничений,
3. Придерживаются более строгих норм в отношении девственности и промискуитета.
Любопытно, что подобные институционализированные практики коррелируют не столько с мужским доминированием, сколько со способом существования, то есть с разведением скота, который нужно пасти. У культур-землепашцев и животноводов (кто разводит птиц, пчёл, свиней и т.д) нет феномена длительного отсутствия мужчин (absenteeism), и, как следствие, другой экологический ландшафт, который обусловливает иные культурные адаптации.
On the Economic Origins of
Constraints on Women’s Sexuality
#culture #sex
Forwarded from Нейроэкзистенциализм
Путешествие героя: мономиф и смысл жизни
Мифы пронизывают всю нашу жизнь. С их помощью мы объясняем себе произошедшее и происходящее, находим смыслы в окружающем. Прогнозирование будущего, объяснение настоящего, повествование о прошлом — это всё мифы.
В равной степени подойдут оба определения мифа: и как folk tale, и как неверного убеждения. Наша личная история — такой же миф, попытка осмысления и объяснения. Чаще всего, такая же художественно - обобщенно - некорректная.
Автор "Тысячеликого героя", Джозеф Кэмпбелл, поддался соблазну свести всё сюжетное и архетипическое разнообразие к мономифу, впихнуть и усреднить всё до одного всеобъемлющего нарратива "Путешествия героя", за что по сей день подвергается беспощадной критике и побиванию фольклористами. И поделом. Есть за что.
Современники перетрясли 17 элементов "Путешествия героя" Кэмпбелла до 7 более универсальных:
1. Протагонист (персонаж)
2. Сдвиг (новизна)
3. Квест (цели)
4. Союзники (друзья)
5. Вызов (трудности)
6. Трансформация (личное изменение)
7. Наследие (положительное влияние)
Затем они составили шкалу, основанную на этих элементах, для оценки осмысленности жизни участников психологических экспериментов. Также оценивались каузальные ассоциации, и проводилась ренарративизация (re-storying) жизни как "путешествия героя". Депрессия немношк отступала, а смысла в жизни, по словам респондентов, прибавлялось.
Мы прирождённые рассказчики. Мифы, которые мы рассказываем вслух, на бумаге, в интернете, или внутри себя, направляют чью-то жизнь и оправдывают чью-то смерть. Подобно ручьям, траектории отдельных судеб впадают в бурлящие реки больших мифов, чтобы найти себя или наоборот, потерять.
В конечном счёте, все факты нашей частной жизни будут адаптированы для соответствия какому-то большому мифу. Если даже не нами, то кем-то другим. Нам остаётся найти для себя баланс между складностью истории, которую мы себе рассказываем, количеством страданий и смысла, который мы ощущаем во время и после.
В сухом остатке последней главы, возможно, будет какая-то мораль или ценное умозаключение, которое мы оставим тем, кому ещё жить. Но это не точно.
Seeing your life story as a Hero's Journey increases meaning in life
#psychology #culture
Мифы пронизывают всю нашу жизнь. С их помощью мы объясняем себе произошедшее и происходящее, находим смыслы в окружающем. Прогнозирование будущего, объяснение настоящего, повествование о прошлом — это всё мифы.
В равной степени подойдут оба определения мифа: и как folk tale, и как неверного убеждения. Наша личная история — такой же миф, попытка осмысления и объяснения. Чаще всего, такая же художественно - обобщенно - некорректная.
Автор "Тысячеликого героя", Джозеф Кэмпбелл, поддался соблазну свести всё сюжетное и архетипическое разнообразие к мономифу, впихнуть и усреднить всё до одного всеобъемлющего нарратива "Путешествия героя", за что по сей день подвергается беспощадной критике и побиванию фольклористами. И поделом. Есть за что.
Современники перетрясли 17 элементов "Путешествия героя" Кэмпбелла до 7 более универсальных:
1. Протагонист (персонаж)
2. Сдвиг (новизна)
3. Квест (цели)
4. Союзники (друзья)
5. Вызов (трудности)
6. Трансформация (личное изменение)
7. Наследие (положительное влияние)
Затем они составили шкалу, основанную на этих элементах, для оценки осмысленности жизни участников психологических экспериментов. Также оценивались каузальные ассоциации, и проводилась ренарративизация (re-storying) жизни как "путешествия героя". Депрессия немношк отступала, а смысла в жизни, по словам респондентов, прибавлялось.
Мы прирождённые рассказчики. Мифы, которые мы рассказываем вслух, на бумаге, в интернете, или внутри себя, направляют чью-то жизнь и оправдывают чью-то смерть. Подобно ручьям, траектории отдельных судеб впадают в бурлящие реки больших мифов, чтобы найти себя или наоборот, потерять.
В конечном счёте, все факты нашей частной жизни будут адаптированы для соответствия какому-то большому мифу. Если даже не нами, то кем-то другим. Нам остаётся найти для себя баланс между складностью истории, которую мы себе рассказываем, количеством страданий и смысла, который мы ощущаем во время и после.
В сухом остатке последней главы, возможно, будет какая-то мораль или ценное умозаключение, которое мы оставим тем, кому ещё жить. Но это не точно.
Seeing your life story as a Hero's Journey increases meaning in life
#psychology #culture
Forwarded from Нейроэкзистенциализм
Natality: Ханна Арендт против надежды
"Очевидно: если вы не принимаете нечто, принимающее форму "судьбы", вы изменяете не только её "естественные законы", но и законы противника, играющего роль судьбы."
– Ханна Арендт
"Jewish Writings"
В редакционной статье под заголовком "Дни перемен" в еженедельной газете для немецких еврейских иммигрантов Aufbau, основанной в Нью-Йорке в 1934 г., Арендт утверждает, что страх и надежда - "два заклятых врага еврейской политики". Она рассказывает о битве за Варшавское гетто, рассуждая о том, как надежда была использована против еврейского народа:
"Все началось 22 июля 1942 года. Именно в этот день председатель "Еврейского совета" инженер Адам Черняков покончил жизнь самоубийством, поскольку гестапо потребовало от него поставлять для депортации от шести до десяти тысяч человек в день. В гетто находилось полмиллиона евреев, и гестапо боялось вооруженного или пассивного сопротивления. Ничего подобного не произошло. Двадцать-сорок тысяч евреев добровольно пошли на депортацию, не обращая внимания на листовки, распространяемые польским подпольным движением и предостерегающие от этого. Население было "зажато между страхом и лихорадочной надеждой". Одни надеялись, что "эвакуация" означает только переселение, другие - что эти меры их не коснутся. Одни боялись, что сопротивление будет означать верную смерть, другие - что за сопротивлением последует массовая казнь в гетто, а поскольку еврейское мнение в целом было настроено против сопротивления и предпочитало иллюзии, те немногие, кто хотел бороться, уклонялись от принятия на себя такой ответственности. Немцы тщательно использовали как надежду, так и страх."
У Арендт был целый ряд претензий к надежде:
• Надежда обесчеловечивает, поскольку отвращает человека от этого мира
• Надежда - это стремление к какому-то предопределенному будущему результату
• Надежда отрывает нас от настоящего момента
• Надежда пассивна
• Надежда существует наряду со злом
Джорджо Агамбен в “Homo sacer. Sovereign Power and Bare Life” называет дегуманизированную человеческую жизнь "голой жизнью" (bare life), а её носителя - homo sacer: некто, кого можно убить, не совершая ни убийства, ни святотатства, поскольку он изгнан из пределов человеческого и божественного права, и его жизнь более не признается человеческой. Арендт была знакома с "голой жизнью" в этом смысле, посвятив целую главу "Истоков тоталитаризма" обсуждению "подготовки живых трупов" в концентрационных лагерях и лагерях уничтожения, единственным результатом которой было достижение "полного господства" через уничтожение "уникальности" и "индивидуальности" человека.
Отказ Арендт от надежды отнюдь не бросает нас “напризволяще”. В качестве деятельной проактивной альтернативы она предлагает рождённость (натальность, natality). Если надежда - это то, что мы имеем, то натальность - это то, что мы делаем. Лучший пример этого можно найти в "Истоках тоталитаризма", главе, которая начинается с осуждения надежды и страха и заканчивается отрывком из Августина, вдохновившим Арендт на концепцию натальности:
“Начало, прежде чем оно станет историческим событием, есть высшая способность человека; в политическом отношении оно тождественно свободе человека. Initium ut esset homo creatus est - "чтобы начало было положено, человек был создан", - говорит Августин. Это начало гарантируется каждым новым рождением, это действительно каждый человек.”
▶️ "No Hope = No Fear" - Soulfly
• Arendt’s Notion of Natality
• When hope is a hindrance
#psychology #culture #global
"Очевидно: если вы не принимаете нечто, принимающее форму "судьбы", вы изменяете не только её "естественные законы", но и законы противника, играющего роль судьбы."
– Ханна Арендт
"Jewish Writings"
В редакционной статье под заголовком "Дни перемен" в еженедельной газете для немецких еврейских иммигрантов Aufbau, основанной в Нью-Йорке в 1934 г., Арендт утверждает, что страх и надежда - "два заклятых врага еврейской политики". Она рассказывает о битве за Варшавское гетто, рассуждая о том, как надежда была использована против еврейского народа:
"Все началось 22 июля 1942 года. Именно в этот день председатель "Еврейского совета" инженер Адам Черняков покончил жизнь самоубийством, поскольку гестапо потребовало от него поставлять для депортации от шести до десяти тысяч человек в день. В гетто находилось полмиллиона евреев, и гестапо боялось вооруженного или пассивного сопротивления. Ничего подобного не произошло. Двадцать-сорок тысяч евреев добровольно пошли на депортацию, не обращая внимания на листовки, распространяемые польским подпольным движением и предостерегающие от этого. Население было "зажато между страхом и лихорадочной надеждой". Одни надеялись, что "эвакуация" означает только переселение, другие - что эти меры их не коснутся. Одни боялись, что сопротивление будет означать верную смерть, другие - что за сопротивлением последует массовая казнь в гетто, а поскольку еврейское мнение в целом было настроено против сопротивления и предпочитало иллюзии, те немногие, кто хотел бороться, уклонялись от принятия на себя такой ответственности. Немцы тщательно использовали как надежду, так и страх."
У Арендт был целый ряд претензий к надежде:
• Надежда обесчеловечивает, поскольку отвращает человека от этого мира
• Надежда - это стремление к какому-то предопределенному будущему результату
• Надежда отрывает нас от настоящего момента
• Надежда пассивна
• Надежда существует наряду со злом
Джорджо Агамбен в “Homo sacer. Sovereign Power and Bare Life” называет дегуманизированную человеческую жизнь "голой жизнью" (bare life), а её носителя - homo sacer: некто, кого можно убить, не совершая ни убийства, ни святотатства, поскольку он изгнан из пределов человеческого и божественного права, и его жизнь более не признается человеческой. Арендт была знакома с "голой жизнью" в этом смысле, посвятив целую главу "Истоков тоталитаризма" обсуждению "подготовки живых трупов" в концентрационных лагерях и лагерях уничтожения, единственным результатом которой было достижение "полного господства" через уничтожение "уникальности" и "индивидуальности" человека.
Отказ Арендт от надежды отнюдь не бросает нас “напризволяще”. В качестве деятельной проактивной альтернативы она предлагает рождённость (натальность, natality). Если надежда - это то, что мы имеем, то натальность - это то, что мы делаем. Лучший пример этого можно найти в "Истоках тоталитаризма", главе, которая начинается с осуждения надежды и страха и заканчивается отрывком из Августина, вдохновившим Арендт на концепцию натальности:
“Начало, прежде чем оно станет историческим событием, есть высшая способность человека; в политическом отношении оно тождественно свободе человека. Initium ut esset homo creatus est - "чтобы начало было положено, человек был создан", - говорит Августин. Это начало гарантируется каждым новым рождением, это действительно каждый человек.”
▶️ "No Hope = No Fear" - Soulfly
• Arendt’s Notion of Natality
• When hope is a hindrance
#psychology #culture #global