"Повар" ("Натюрморт с поросенком")
1570 г.
Джузеппе Арчимбольдо
Национальный музей Швеции, Стокгольм.
Эта картина – классический перевертыш с элементами сюрреализма, которые были так свойственны творчеству Арчимбольдо. Если смотреть на полотно в обычном положении, то это классический натюрморт, на котором видны руки человека, снимающую металлическую крышку с такого же большого блюда. На нем лежат различные мясные блюда – жареный поросенок, тушка кролика и небольшой цыпленок. Вроде все обычно, качество изображения на высоте, но никакого особенного впечатления работа не производит.
Но стоит только перевернуть полотно на 180 градусов, как все радикально меняется. Рядовой натюрморт превращается в оригинальный портрет. На нем изображена голова человека, составленная из совершенно необычных предметов – пищи. Лицо формируется кроличьей тушкой, верхняя часть головы, лоб и затылок – это поросенок, а нос создается цыпленком, его голова и клюв превращаются в глаз персонажа.
На голове повара оказывается шляпа, созданная из блюда. Она украшена «брошью» из ломтика лимона с зубочисткой, а также «пером» из веточки дуба с желудями. Второе блюдо формирует своеобразный воротник или латы. В целом получившийся портрет выглядит цельным и органичным, а облик человека - узнаваемым.
#ДжузеппеАрчимбольдо #Портрет #Натюрморт #Маньеризм #Сюрреализм
1570 г.
Джузеппе Арчимбольдо
Национальный музей Швеции, Стокгольм.
Эта картина – классический перевертыш с элементами сюрреализма, которые были так свойственны творчеству Арчимбольдо. Если смотреть на полотно в обычном положении, то это классический натюрморт, на котором видны руки человека, снимающую металлическую крышку с такого же большого блюда. На нем лежат различные мясные блюда – жареный поросенок, тушка кролика и небольшой цыпленок. Вроде все обычно, качество изображения на высоте, но никакого особенного впечатления работа не производит.
Но стоит только перевернуть полотно на 180 градусов, как все радикально меняется. Рядовой натюрморт превращается в оригинальный портрет. На нем изображена голова человека, составленная из совершенно необычных предметов – пищи. Лицо формируется кроличьей тушкой, верхняя часть головы, лоб и затылок – это поросенок, а нос создается цыпленком, его голова и клюв превращаются в глаз персонажа.
На голове повара оказывается шляпа, созданная из блюда. Она украшена «брошью» из ломтика лимона с зубочисткой, а также «пером» из веточки дуба с желудями. Второе блюдо формирует своеобразный воротник или латы. В целом получившийся портрет выглядит цельным и органичным, а облик человека - узнаваемым.
#ДжузеппеАрчимбольдо #Портрет #Натюрморт #Маньеризм #Сюрреализм
Аньоло Бронзино написал «Портрет Элеоноры Толедской» вскоре после того, как она вышла замуж за герцога Козимо I Медичи в 1539 году. Эта картина, одно из сокровищ Национальной галереи в Праге, примечательна не только очарованием изображённой женщины и известным именем художника — придворного живописца семьи Медичи, — но и предшествующей историей.
Герцогиня Элеонора Толедская (1522 – 1562) изображена примерно в возрасте 24-х лет. На ней дорогое платье, в котором, возможно, она прибыла во Флоренцию на свадьбу. Её правая рука, лежащая на лифе, может быть намёком на беременность (между 1540-м и 1543 годами она родила четырёх детей, а позже – ещё четверых). Кисть нетипично украшена двумя кольцами, которые видны только на этом портрете и его копии. Хотя взгляд зрителя сначала привлекает большое обручальное кольцо с бриллиантом, второе — менее заметное, на мизинце — может рассказать внимательному человеку о её жизни гораздо больше.
На кольце у самого края портрета изображены два рога изобилия, рукопожатие и маленькая птичка — чибис. Руки, как символ супружеской верности и плодовитости, говорят об очень счастливом браке Элеоноры и Козимо — редкое явление в этот период. Ну, а чибис, pavoncella по-итальянски, был личной «импресой» (эмблемой), которую Козимо Медичи выбрал для своей супруги после свадьбы. Кольцо было обнаружено в семейной гробнице Медичи в XIX веке и сейчас выставлено в Палаццо Питти во Флоренции.
Элеонора — вторая дочь вице-короля Неаполя Педро Альвареса де Толедо, — была знатнее своего мужа. Козимо рассчитывал за счёт женитьбы добавить аристократизма дому Медичи и получить поддержку своего всемогущего испанского тестя. Поначалу молодая герцогиня-иностранка не пользовалась любовью флорентийцев. Однако со временем она завоевала их расположение, став меценатом многих художников и построив множество храмов. Благодаря своему уму и лидерским качествам, она также стала доверенным лицом мужа и исполняла обязанности правительницы в его отсутствие.
Козимо и Элеонора были тесно связаны с Бронзино. Художник переехал ко двору Медичи в 1533 году — за шесть лет до их бракосочетания. Среди прочего он создал декорации для праздничного въезда 17-летней будущей герцогини во Флоренцию, оформил её личную часовню в Палаццо Веккьо сценами Сотворения мира и ликами святых, делал всё возможное, чтобы запечатлеть важные моменты жизни супруги своего патрона. Бронзино написал серию портретов Элеоноры Толедской, в том числе два — с сыновьями (и ни одного — с дочерьми).
#АньолоБронзино #Портрет #Маньеризм
@pic_history
Герцогиня Элеонора Толедская (1522 – 1562) изображена примерно в возрасте 24-х лет. На ней дорогое платье, в котором, возможно, она прибыла во Флоренцию на свадьбу. Её правая рука, лежащая на лифе, может быть намёком на беременность (между 1540-м и 1543 годами она родила четырёх детей, а позже – ещё четверых). Кисть нетипично украшена двумя кольцами, которые видны только на этом портрете и его копии. Хотя взгляд зрителя сначала привлекает большое обручальное кольцо с бриллиантом, второе — менее заметное, на мизинце — может рассказать внимательному человеку о её жизни гораздо больше.
На кольце у самого края портрета изображены два рога изобилия, рукопожатие и маленькая птичка — чибис. Руки, как символ супружеской верности и плодовитости, говорят об очень счастливом браке Элеоноры и Козимо — редкое явление в этот период. Ну, а чибис, pavoncella по-итальянски, был личной «импресой» (эмблемой), которую Козимо Медичи выбрал для своей супруги после свадьбы. Кольцо было обнаружено в семейной гробнице Медичи в XIX веке и сейчас выставлено в Палаццо Питти во Флоренции.
Элеонора — вторая дочь вице-короля Неаполя Педро Альвареса де Толедо, — была знатнее своего мужа. Козимо рассчитывал за счёт женитьбы добавить аристократизма дому Медичи и получить поддержку своего всемогущего испанского тестя. Поначалу молодая герцогиня-иностранка не пользовалась любовью флорентийцев. Однако со временем она завоевала их расположение, став меценатом многих художников и построив множество храмов. Благодаря своему уму и лидерским качествам, она также стала доверенным лицом мужа и исполняла обязанности правительницы в его отсутствие.
Козимо и Элеонора были тесно связаны с Бронзино. Художник переехал ко двору Медичи в 1533 году — за шесть лет до их бракосочетания. Среди прочего он создал декорации для праздничного въезда 17-летней будущей герцогини во Флоренцию, оформил её личную часовню в Палаццо Веккьо сценами Сотворения мира и ликами святых, делал всё возможное, чтобы запечатлеть важные моменты жизни супруги своего патрона. Бронзино написал серию портретов Элеоноры Толедской, в том числе два — с сыновьями (и ни одного — с дочерьми).
#АньолоБронзино #Портрет #Маньеризм
@pic_history
Своим успехом Лавиния Фонтана обязана, прежде всего, отцу – художнику Просперо Фонтане. Он поощрял интерес дочери к живописи, был её учителем и первым агентом. Родитель также позаботился, чтобы она получила блестящее образование и устроил её брак с человеком, который – вопреки традиции – согласился переехать в дом жены, взял на себя хозяйство и дал ей возможность развивать карьеру.
Просперо разработал для Лавинии и рекламную стратегию, которая принесла плоды: многие её ранние картины были подарены или проданы по очень низким ценам. Как отмечает Кэролайн Мёрфи, скромная стоимость работ в сочетании с талантом, замужним статусом художницы, её эрудицией и образованностью привлекли богатую клиентуру – «она стала выдающимся портретистом элиты болонского общества».
В основном Фонтана писала женские портреты — очевидно, клиенткам было более комфортно позировать живописцу-женщине. Она изображала их в разные моменты жизни — от помолвки до беременности и даже в период траура по почившему супругу. Во время сеансов у неё возникали тёплые и даже дружеские отношения с заказчицами. Многие из них предстают на картинах в виде библейских и мифологических персонажей, что, по замыслу художницы, подчёркивает их красоту и нравственность.
«Визит царицы Савской к царю Соломону» – один из таких примеров. На полотне в образах израильского царя и правительницы Шебы изображены Винченцо I Гонзага, герцог Мантуи, и его жена Элеонора Медичи, позади которой стоят её фрейлины. Этот эпизод из Ветхого Завета был выбран потому, что члены семьи Гонзага считали себя потомками царицы Савской. По-видимому, Лавиния Фонтана написала этот групповой портрет в 1600 году, когда герцогский двор останавливался в её родной Болонье по пути во Флоренцию – на свадьбу их родственников Марии Медичи и Генриха IV Французского.
Эта картина исключительна ещё и тем, что донесла через века до наших дней представление о стиле одежды того времени. Как отмечает историк моды Дженнифер Харагучи, «определяя культуру Возрождения как своего рода «демонстрацию», искусствоведы объясняют, что социальная идентичность и престиж дворянства зависели от величественного представления искусно сделанного платья и украшений. Многие изображения в портретах и книгах по костюмам служат очевидным свидетельством стремления благородного сословия эпохи Ренессанса театрально демонстрировать публике свои одежды и драгоценности».
Лавиния Фонтана следовала этой пышной традиции и старалась, чтобы самые ценные активы её покровителей были изображены в полном блеске. Даже в библейских сценах она облекала женщин в самые яркие наряды своего времени, в течение многих лет оттачивая мастерство передачи тканей на заказах своих клиенток. Она показывает старые и новые стили плетения шёлка с золотым узором.
Как пишет историк Кэрол Кольер Фрик, на картине «Визит царицы Савской к царю Соломону» можно увидеть одновременно «раннее горизонтальное плетение шёлка, а также более новое, диагональное, представленное в геометрическом узоре на зелёной с золотом нижней юбке [первой из фрейлин]... Красная шёлковая ткань с чёрным цветочным узором [на следующей фрейлине], – возможно, новинка в текстильных мотивах, которая описывается в документах как linea tronca или bastone rotto (прерывистая линия или ломаная палочка)».
Лавиния Фонтана изображала своих покровительниц, в первую очередь – дворянок Болоньи, такими, какими они хотели себя видеть. Она подчёркивала их величие роскошными платьями, но на первом месте для художницы – ревностной католички – всегда был моральный облик её натурщиц. Все дамы на её портретах придерживаются в одежде строгих законов и предписаний, которые, по-видимому, были отменены в конце эпохи итальянского Ренессанса.
Стоит отметить, что ряд дорогостоящих картин Лавинии Фонтаны некоторое время ошибочно приписывали другому болонцу – её современнику Гвидо Рени. Полотно «Визит царицы Савской к царю Соломону» входило в их число.
#ЛавинияФонтана #Маньеризм
@pic_history
Просперо разработал для Лавинии и рекламную стратегию, которая принесла плоды: многие её ранние картины были подарены или проданы по очень низким ценам. Как отмечает Кэролайн Мёрфи, скромная стоимость работ в сочетании с талантом, замужним статусом художницы, её эрудицией и образованностью привлекли богатую клиентуру – «она стала выдающимся портретистом элиты болонского общества».
В основном Фонтана писала женские портреты — очевидно, клиенткам было более комфортно позировать живописцу-женщине. Она изображала их в разные моменты жизни — от помолвки до беременности и даже в период траура по почившему супругу. Во время сеансов у неё возникали тёплые и даже дружеские отношения с заказчицами. Многие из них предстают на картинах в виде библейских и мифологических персонажей, что, по замыслу художницы, подчёркивает их красоту и нравственность.
«Визит царицы Савской к царю Соломону» – один из таких примеров. На полотне в образах израильского царя и правительницы Шебы изображены Винченцо I Гонзага, герцог Мантуи, и его жена Элеонора Медичи, позади которой стоят её фрейлины. Этот эпизод из Ветхого Завета был выбран потому, что члены семьи Гонзага считали себя потомками царицы Савской. По-видимому, Лавиния Фонтана написала этот групповой портрет в 1600 году, когда герцогский двор останавливался в её родной Болонье по пути во Флоренцию – на свадьбу их родственников Марии Медичи и Генриха IV Французского.
Эта картина исключительна ещё и тем, что донесла через века до наших дней представление о стиле одежды того времени. Как отмечает историк моды Дженнифер Харагучи, «определяя культуру Возрождения как своего рода «демонстрацию», искусствоведы объясняют, что социальная идентичность и престиж дворянства зависели от величественного представления искусно сделанного платья и украшений. Многие изображения в портретах и книгах по костюмам служат очевидным свидетельством стремления благородного сословия эпохи Ренессанса театрально демонстрировать публике свои одежды и драгоценности».
Лавиния Фонтана следовала этой пышной традиции и старалась, чтобы самые ценные активы её покровителей были изображены в полном блеске. Даже в библейских сценах она облекала женщин в самые яркие наряды своего времени, в течение многих лет оттачивая мастерство передачи тканей на заказах своих клиенток. Она показывает старые и новые стили плетения шёлка с золотым узором.
Как пишет историк Кэрол Кольер Фрик, на картине «Визит царицы Савской к царю Соломону» можно увидеть одновременно «раннее горизонтальное плетение шёлка, а также более новое, диагональное, представленное в геометрическом узоре на зелёной с золотом нижней юбке [первой из фрейлин]... Красная шёлковая ткань с чёрным цветочным узором [на следующей фрейлине], – возможно, новинка в текстильных мотивах, которая описывается в документах как linea tronca или bastone rotto (прерывистая линия или ломаная палочка)».
Лавиния Фонтана изображала своих покровительниц, в первую очередь – дворянок Болоньи, такими, какими они хотели себя видеть. Она подчёркивала их величие роскошными платьями, но на первом месте для художницы – ревностной католички – всегда был моральный облик её натурщиц. Все дамы на её портретах придерживаются в одежде строгих законов и предписаний, которые, по-видимому, были отменены в конце эпохи итальянского Ренессанса.
Стоит отметить, что ряд дорогостоящих картин Лавинии Фонтаны некоторое время ошибочно приписывали другому болонцу – её современнику Гвидо Рени. Полотно «Визит царицы Савской к царю Соломону» входило в их число.
#ЛавинияФонтана #Маньеризм
@pic_history
Из чего состоит картина Эль Греко «Поклонение имени Иисуса»?
Венчает композицию монограмма из трех букв, происходящая от сокращения греческого написания имени Иисус (Ihsous) в окружении сонма ангелов и святых. В этом виде она существовала начиная с 9-го века в качестве печати на монетах Византийской империи. Позже монограмму HIS католики стали использовать для украшения различной церковной утвари. А в 16-м веке эти три буквы получили трактовку Jesum Habemus Socium, что в переводе с латыни означает «С нами Бог» – девиз ордена иезуитов.
Нижний левый угол отдан на откуп тому, ради кого, собственно, затевалась вся картина. Король Филипп II изображен коленопреклоненным в компании почтенной публики: папы римского Пия V и дожа Альвизе I Мочениго – главы Венецианской республики. 25 мая 1571 года эти трое подписали договор о создании Священной лиги – военной коалиции католических государств для борьбы с Османской империей, стремившейся захватить восточное побережье Средиземного моря.
По одной из версий, Эль Греко приурочил написание картины уходу из жизни в 1578 году Дона Хуана Австрийского, брата Филиппа II. Под его предводительством войска Священной лиги одержали победу над османцами в битве под Лепанто. Поскольку турки исповедовали ислам, то считались неверными, и война против них носила также религиозный характер. Пасть мифического чудовища Левиафана, плавающего в геенне огненной в правом углу картины, поглощает заблудшие души еретиков в огромных количествах.
Удалось ли Эль Греко достичь поставленной цели?
И да, и нет. Поначалу ему удалось-таки вызвать интерес короля, и тот назначил ему личную встречу. Выяснилось, что автора картины, посвященной венценосной особе, ранее уже рекомендовал для работы в Эскориале сам Тициан. Отказываясь от приглашения для росписи дворца по причине старческого недомогания, он написал в письме Филиппу II, что его молодой и талантливый ученик с острова Крит достоин заменить его в этом ответственном деле.
Правитель не спешил следовать совету именитого мастера и решил подвергнуть Эль Греко испытанию, заказав ему в 1580 году написание алтарного образа «Мученичество святого Маврикия» для собора Сан Лоренсо. С этой работой дело не заладилось сразу: художник медлил с выполнением поручения, ссылаясь на отсутствие средств для приобретения необходимых расходников. Монарх велел удовлетворить его потребности и предоставить в его распоряжение драгоценный ультрамарин, чтобы «работа могла быть исполнена с тем совершенством, с каким подобает работать художнику, находящемуся на службе у короля».
Несмотря на количество использованного ультрамарина и факт, что по художественным достоинствам картина Эль Греко «Мученичество святого Маврикия» нисколько не уступает, а возможно и превосходит привлекшую внимание императора работу «Поклонение имени Иисуса», ей не удалось стать судьбоносным полотном и выполнить возложенную на нее миссию. Художник слишком вольно подошел к трактовке религиозной сцены и посвятил первый план не самому моменту мученической гибели святого, а его беседе с соратниками, в которой они решают принести свои жизни в жертву за веру.
Филипп II был очень религиозен, и его больше интересовало следование канонам, а не художественные высоты. Поэтому вожделенная работа в Эскориале отошла итальянцу Ромуло Чинчиннато (кто теперь вспомнит это имя?). А злополучное полотно заняло место на одной из стен монастыря, примыкающего к королевскому дворцу.
Там же хранится до сих пор и оригинальная картина (размером 140 х 110 см), подарившая Эль Греко шанс на воплощение мечты. Художник также писал маленькие копии некоторых своих работ, чтобы держать у себя в студии. И экземпляр «Поклонения имени Иисуса», хранящийся Национальной галерее Лондона – один из них.
#ЭльГреко #РелигиознаяСцена #Маньеризм
@pic_history
Венчает композицию монограмма из трех букв, происходящая от сокращения греческого написания имени Иисус (Ihsous) в окружении сонма ангелов и святых. В этом виде она существовала начиная с 9-го века в качестве печати на монетах Византийской империи. Позже монограмму HIS католики стали использовать для украшения различной церковной утвари. А в 16-м веке эти три буквы получили трактовку Jesum Habemus Socium, что в переводе с латыни означает «С нами Бог» – девиз ордена иезуитов.
Нижний левый угол отдан на откуп тому, ради кого, собственно, затевалась вся картина. Король Филипп II изображен коленопреклоненным в компании почтенной публики: папы римского Пия V и дожа Альвизе I Мочениго – главы Венецианской республики. 25 мая 1571 года эти трое подписали договор о создании Священной лиги – военной коалиции католических государств для борьбы с Османской империей, стремившейся захватить восточное побережье Средиземного моря.
По одной из версий, Эль Греко приурочил написание картины уходу из жизни в 1578 году Дона Хуана Австрийского, брата Филиппа II. Под его предводительством войска Священной лиги одержали победу над османцами в битве под Лепанто. Поскольку турки исповедовали ислам, то считались неверными, и война против них носила также религиозный характер. Пасть мифического чудовища Левиафана, плавающего в геенне огненной в правом углу картины, поглощает заблудшие души еретиков в огромных количествах.
Удалось ли Эль Греко достичь поставленной цели?
И да, и нет. Поначалу ему удалось-таки вызвать интерес короля, и тот назначил ему личную встречу. Выяснилось, что автора картины, посвященной венценосной особе, ранее уже рекомендовал для работы в Эскориале сам Тициан. Отказываясь от приглашения для росписи дворца по причине старческого недомогания, он написал в письме Филиппу II, что его молодой и талантливый ученик с острова Крит достоин заменить его в этом ответственном деле.
Правитель не спешил следовать совету именитого мастера и решил подвергнуть Эль Греко испытанию, заказав ему в 1580 году написание алтарного образа «Мученичество святого Маврикия» для собора Сан Лоренсо. С этой работой дело не заладилось сразу: художник медлил с выполнением поручения, ссылаясь на отсутствие средств для приобретения необходимых расходников. Монарх велел удовлетворить его потребности и предоставить в его распоряжение драгоценный ультрамарин, чтобы «работа могла быть исполнена с тем совершенством, с каким подобает работать художнику, находящемуся на службе у короля».
Несмотря на количество использованного ультрамарина и факт, что по художественным достоинствам картина Эль Греко «Мученичество святого Маврикия» нисколько не уступает, а возможно и превосходит привлекшую внимание императора работу «Поклонение имени Иисуса», ей не удалось стать судьбоносным полотном и выполнить возложенную на нее миссию. Художник слишком вольно подошел к трактовке религиозной сцены и посвятил первый план не самому моменту мученической гибели святого, а его беседе с соратниками, в которой они решают принести свои жизни в жертву за веру.
Филипп II был очень религиозен, и его больше интересовало следование канонам, а не художественные высоты. Поэтому вожделенная работа в Эскориале отошла итальянцу Ромуло Чинчиннато (кто теперь вспомнит это имя?). А злополучное полотно заняло место на одной из стен монастыря, примыкающего к королевскому дворцу.
Там же хранится до сих пор и оригинальная картина (размером 140 х 110 см), подарившая Эль Греко шанс на воплощение мечты. Художник также писал маленькие копии некоторых своих работ, чтобы держать у себя в студии. И экземпляр «Поклонения имени Иисуса», хранящийся Национальной галерее Лондона – один из них.
#ЭльГреко #РелигиознаяСцена #Маньеризм
@pic_history
Telegram
ИОК | Картины
"Мученичество святого Маврикия и Фиванского легиона"
1580 г.
Эль Греко
Эскориал, Мадрид.
1580 г.
Эль Греко
Эскориал, Мадрид.
Картину «Роже спасает Анжелику» Энгр написал по мотивам поэмы Лудовико Ариосто «Неистовый Роланд». По сюжету прекрасная Анжелика прикована к скале и оставлена на съедение морскому чудовищу. Ее спасатель – рыцарь Роже, прилетевший на мифическом животном с головой орла и телом лошади. Стиль картины точнее всего будет описать как осовремененный Энгром маньеризм.
Светлое тело Анжелики выделяется на фоне темной скалы, морской пучины и чудовища. Длинные волнистые волосы девушки как будто продолжаются морской волной. Традиционно для Энгра женское тело кажется лишенным каких бы то ни было углов и резких линий, оно состоит из округлостей, изгибов и волн. Контраст с Роже решен не только в цвете (она сияет белизной, он – темным золотом), Анжелика к тому же полностью обнажена, он – облачен в сверкающую кольчугу. Роже и Анжелика представляют собой два полюса красоты: беззащитный женский и воинственный мужской. Копье Роже выполняет роль оси, объединяющей картину в одно целое и соединяющей все ее части.
К фигуре Анжелики у критиков возникло немало вопросов. Энгра обвиняли в том, что руки ее – словно без костей, что на шее – третья грудь выросла (шея действительно выглядит странно полной), а голова запрокинута чрезвычайно манерно (признаем, не без того). А вот король Людовик ХVIII пришел в восторг от этой картины и приобрел ее для тронного зала Версальского дворца. Позже она была перевезена в Люксембургский музей, а затем попала в Лувр.
#ДоминикЭнгр #Маньеризм
@pic_history
Светлое тело Анжелики выделяется на фоне темной скалы, морской пучины и чудовища. Длинные волнистые волосы девушки как будто продолжаются морской волной. Традиционно для Энгра женское тело кажется лишенным каких бы то ни было углов и резких линий, оно состоит из округлостей, изгибов и волн. Контраст с Роже решен не только в цвете (она сияет белизной, он – темным золотом), Анжелика к тому же полностью обнажена, он – облачен в сверкающую кольчугу. Роже и Анжелика представляют собой два полюса красоты: беззащитный женский и воинственный мужской. Копье Роже выполняет роль оси, объединяющей картину в одно целое и соединяющей все ее части.
К фигуре Анжелики у критиков возникло немало вопросов. Энгра обвиняли в том, что руки ее – словно без костей, что на шее – третья грудь выросла (шея действительно выглядит странно полной), а голова запрокинута чрезвычайно манерно (признаем, не без того). А вот король Людовик ХVIII пришел в восторг от этой картины и приобрел ее для тронного зала Версальского дворца. Позже она была перевезена в Люксембургский музей, а затем попала в Лувр.
#ДоминикЭнгр #Маньеризм
@pic_history
Мадонна с длинной шеей: история создания
Пармиджанино приступил к работе над картиной в 1534 году по заказу Елены Тальяферри, сестры его близкого товарища Энрико Байардо. Задумана она была для семейной капеллы в базилике Санта Мария деи Серви, что принадлежала ордену францисканцев. Спустя шесть лет, на момент смерти художника, работа так и не была окончена. Проведя еще два года в его мастерской, «Мадонна» все-таки отправилась в капеллу Тальяферри и заняла свое законное место.
По версии Вазари, Пармиджанино не смог дописать картину из-за того, что та его «не вполне удовлетворяла». Существуют и более современные версии, предполагающие, что таким образом живописец умышленно хотел подчеркнуть невозможность достижения идеала и бесконечность стремления к нему.
Независимо от причин, колонны за спиной Богородицы уходят в никуда, а вместо лица шестого ангела зияет лишь размытый зловещий набросок. Согласно сохранившимся эскизам, в компанию святому Иерониму Пармиджанино планировал написать святого Франциска – но и от того осталась только еле заметная наметка ноги.
Чистая эссенция маньеризма
В стремлении преодолеть зашедшие в тупик клише ренессансной живописи, Пармиджанино прибегает ко всем доступным на тот момент уловкам. Подобно бунтующему подростку, делающему все наперекор устаревшим взглядам предков, он искажает перспективу (несоизмеримо миниатюрная фигура святого Иеронима у подножия трона, на котором восседает Мария). Сбивает в кучу персонажей на левой стороне полотна, оставляя для равновесия лишь колонну на правой. Максимально удлиняет и округляет пропорции тел, практически лишая пальцы Мадонны намека на кости и суставы.
Все это парадоксальным образом работает не только на придание изображению гипнотизирующей текучести затейливо перекликающихся линий. Но помещает сцену за пределы земного пространства, где не имеют силы аксиомы Евклидовой геометрии, а всё живое и неживое подчиняется законам нездешней, сверхъестественной грации.
Странным сном спит Младенец на коленях Матери. Его неестественная поза с ниспадающей, словно вывернутой из плечевого сустава рукой, отсылает к классической иконографии пьеты (от итал. pietà – «жалость») – изображению оплакивания девой Марией мертвого Христа, которого она держит на коленях. Так в одной точке встречаются настоящее и будущее: живописец предвосхищает уготованную Христу участь.
Что говорит "Мадонна с длинной шеей" о Пармиджанино, художнике и алхимике
«Мадонна с Младенцем, ангелами и пророком» (еще одно название картины) – своеобразный символ и вместе с тем – итог жизни живописца, апогей его творческого поиска. Здесь он доводит до совершенства фирменную змеевидную грацию и заодно, желая того или нет, задает направление для будущих новаторов, играющих на поле сюрреализма.
«Мадонна с длинной шеей» – одновременно оправдательный акт в подшивке прижизненных деяний художника Пармиджанино и приговор ему. Сосуд для алхимических экспериментов в руках одного из ангелов изображен не только затем, чтоб рифмоваться с его обнаженным бедром и отзеркаливать образ Богоматери как бесценный сосуд, что дал жизнь Богочеловеку. Ртуть, для которой предназначается эта «ваза Гермеса», – убийца Пармиджанино-алхимика, так и не нашедшего сил отказаться от идеи найти способ укрощения строптивого текучего металла и, возможно, причина, по которой работа так и не была окончена.
Незавершенный шедевр с вызывающе ассиметричной архитектоникой и доведенной до грани допустимого маньеристской анатомией фигур фиксирует новаторство и талант художника на самом взлете и тут же сообщает о его трагическом падении. Эпитафией к этому памятнику просятся слова Вазари: «О, если бы только Господь пожелал, чтобы он продолжал заниматься живописью, а не увлекался мечтой заморозить ртуть, ради приобретения богатств, больших, чем какими наделили его природа и небо! Ведь в таком случае он стал бы в живописи поистине единственным и несравненным. Он же в поисках того, чего найти никогда не мог, потерял время, опозорил свое искусство и погубил жизнь свою и славу».
#ФранческоПармиджанино #РелигиознаяСцена #Маньеризм
@pic_history
Пармиджанино приступил к работе над картиной в 1534 году по заказу Елены Тальяферри, сестры его близкого товарища Энрико Байардо. Задумана она была для семейной капеллы в базилике Санта Мария деи Серви, что принадлежала ордену францисканцев. Спустя шесть лет, на момент смерти художника, работа так и не была окончена. Проведя еще два года в его мастерской, «Мадонна» все-таки отправилась в капеллу Тальяферри и заняла свое законное место.
По версии Вазари, Пармиджанино не смог дописать картину из-за того, что та его «не вполне удовлетворяла». Существуют и более современные версии, предполагающие, что таким образом живописец умышленно хотел подчеркнуть невозможность достижения идеала и бесконечность стремления к нему.
Независимо от причин, колонны за спиной Богородицы уходят в никуда, а вместо лица шестого ангела зияет лишь размытый зловещий набросок. Согласно сохранившимся эскизам, в компанию святому Иерониму Пармиджанино планировал написать святого Франциска – но и от того осталась только еле заметная наметка ноги.
Чистая эссенция маньеризма
В стремлении преодолеть зашедшие в тупик клише ренессансной живописи, Пармиджанино прибегает ко всем доступным на тот момент уловкам. Подобно бунтующему подростку, делающему все наперекор устаревшим взглядам предков, он искажает перспективу (несоизмеримо миниатюрная фигура святого Иеронима у подножия трона, на котором восседает Мария). Сбивает в кучу персонажей на левой стороне полотна, оставляя для равновесия лишь колонну на правой. Максимально удлиняет и округляет пропорции тел, практически лишая пальцы Мадонны намека на кости и суставы.
Все это парадоксальным образом работает не только на придание изображению гипнотизирующей текучести затейливо перекликающихся линий. Но помещает сцену за пределы земного пространства, где не имеют силы аксиомы Евклидовой геометрии, а всё живое и неживое подчиняется законам нездешней, сверхъестественной грации.
Странным сном спит Младенец на коленях Матери. Его неестественная поза с ниспадающей, словно вывернутой из плечевого сустава рукой, отсылает к классической иконографии пьеты (от итал. pietà – «жалость») – изображению оплакивания девой Марией мертвого Христа, которого она держит на коленях. Так в одной точке встречаются настоящее и будущее: живописец предвосхищает уготованную Христу участь.
Что говорит "Мадонна с длинной шеей" о Пармиджанино, художнике и алхимике
«Мадонна с Младенцем, ангелами и пророком» (еще одно название картины) – своеобразный символ и вместе с тем – итог жизни живописца, апогей его творческого поиска. Здесь он доводит до совершенства фирменную змеевидную грацию и заодно, желая того или нет, задает направление для будущих новаторов, играющих на поле сюрреализма.
«Мадонна с длинной шеей» – одновременно оправдательный акт в подшивке прижизненных деяний художника Пармиджанино и приговор ему. Сосуд для алхимических экспериментов в руках одного из ангелов изображен не только затем, чтоб рифмоваться с его обнаженным бедром и отзеркаливать образ Богоматери как бесценный сосуд, что дал жизнь Богочеловеку. Ртуть, для которой предназначается эта «ваза Гермеса», – убийца Пармиджанино-алхимика, так и не нашедшего сил отказаться от идеи найти способ укрощения строптивого текучего металла и, возможно, причина, по которой работа так и не была окончена.
Незавершенный шедевр с вызывающе ассиметричной архитектоникой и доведенной до грани допустимого маньеристской анатомией фигур фиксирует новаторство и талант художника на самом взлете и тут же сообщает о его трагическом падении. Эпитафией к этому памятнику просятся слова Вазари: «О, если бы только Господь пожелал, чтобы он продолжал заниматься живописью, а не увлекался мечтой заморозить ртуть, ради приобретения богатств, больших, чем какими наделили его природа и небо! Ведь в таком случае он стал бы в живописи поистине единственным и несравненным. Он же в поисках того, чего найти никогда не мог, потерял время, опозорил свое искусство и погубил жизнь свою и славу».
#ФранческоПармиджанино #РелигиознаяСцена #Маньеризм
@pic_history
Из гонителей – в адепты
Эпизод, изображенный на полотне Пармиджанино, описан в книге Нового Завета «Деяния святых апостолов». До судьбоносного события Савл был воинствующим фарисеем, ярым преследователем первых христиан. Приблизительно спустя год после казни и воскрешения Христа он следовал по своим кровожадным делам в Дамаск.
Как вдруг с неба пролился божественный свет, и раздался голос: «Савл! Савл! Что ты гонишь меня?» Упав с лошади, напуганный до полусмерти иудей спросил: «Кто ты, Господи?» На что был ответ: «Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна» (Деян. 9:4-9). После этой беседы Савл ослеп, не ел и не пил три дня до того момента пока Анания, один из семидесяти учеников Христа, не исцелил его и не окрестил с именем Павел.
С этого момента апостол Павел становится одним из самых ревностных проповедников христианской веры. Его Послания впоследствии составили значительную часть Нового Завета и легли в основу христианского учения в целом. Именно герою картины Пармиджанино принадлежат знаменитые слова о любви, одно из самых емких определений, когда-либо написанных: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор.13:4-8).
«Темная» лошадка
Естественно, такой значимый религиозный сюжет неоднократно находил отражение в ренессансной живописи. Но в подавляющем большинстве случаев изображается многофигурная сцена: передается смятение, паника и хаос в рядах спутников Савла, но у зрителя нет возможности сконцентрироваться на переживаниях главного героя, фактически его перерождении. За исключением разве что Караваджо, который, подобно Пармиджанино, помещает в фокус самого Савла и его коня.
Картина Пармиджанино «Обращение Савла» стоит особняком также потому, что, пожалуй, никому другому ни до ни после него не удавалось настолько выразительно донести грандиозность преображения, происходящего сиюминутно с падшим ниц фарисеем. Все пространство вокруг него будто дрожит и переливается. Тревожным, почти фантасмагоричским выглядит пейзаж на фоне. От одеяний Савла исходит слабое, едва видимое сияние, словно отражение его внутреннего перехода от помрачения к просветлению.
Любопытна фигура коня, которой отводится большая часть полотна. Его взгляд кажется почти человеческим и направлен прямо в глаза зрителю. Да и взор самого Савла обращен скорее к коню, чем к свету, прорывающемуся сквозь тучи и олицетворяющему глас Божий.
Традиционно в этой сцене изображали самого Христа, восседающего на облаке. Так было и на первоначальных эскизах Пармиджанино. Но в конце концов он отказался от этого замысла. Можно предположить, что именно белый конь, сбросивший Савла с высоты его гордыни, и есть символ воскресшего Христа, явившегося будущему апостолу. В Откровении Иоанн Богослов описывает Его второе пришествие так: «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует» (Отк. 19:11). Отсюда и мог почерпнуть вдохновение Пармиджанино.
В такой трактовке становится ясно, отчего изображение животного доминирует в пространстве картины и почему Савл простирает к нему руку, будто в отчаянном жесте о помощи. Как бы то ни было, в живописном воплощении Пармиджанино этот знаменательный эпизод неизменно вызывает мощный эмоциональный отклик, позволяя всецело ощутить величие и сверхъестественную природу момента, разделившего жизнь некогда жестокого иудея на «до» и «после».
#ФранческоПармиджанино #РелигиознаяСцена #Маньеризм
@pic_history
Эпизод, изображенный на полотне Пармиджанино, описан в книге Нового Завета «Деяния святых апостолов». До судьбоносного события Савл был воинствующим фарисеем, ярым преследователем первых христиан. Приблизительно спустя год после казни и воскрешения Христа он следовал по своим кровожадным делам в Дамаск.
Как вдруг с неба пролился божественный свет, и раздался голос: «Савл! Савл! Что ты гонишь меня?» Упав с лошади, напуганный до полусмерти иудей спросил: «Кто ты, Господи?» На что был ответ: «Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна» (Деян. 9:4-9). После этой беседы Савл ослеп, не ел и не пил три дня до того момента пока Анания, один из семидесяти учеников Христа, не исцелил его и не окрестил с именем Павел.
С этого момента апостол Павел становится одним из самых ревностных проповедников христианской веры. Его Послания впоследствии составили значительную часть Нового Завета и легли в основу христианского учения в целом. Именно герою картины Пармиджанино принадлежат знаменитые слова о любви, одно из самых емких определений, когда-либо написанных: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор.13:4-8).
«Темная» лошадка
Естественно, такой значимый религиозный сюжет неоднократно находил отражение в ренессансной живописи. Но в подавляющем большинстве случаев изображается многофигурная сцена: передается смятение, паника и хаос в рядах спутников Савла, но у зрителя нет возможности сконцентрироваться на переживаниях главного героя, фактически его перерождении. За исключением разве что Караваджо, который, подобно Пармиджанино, помещает в фокус самого Савла и его коня.
Картина Пармиджанино «Обращение Савла» стоит особняком также потому, что, пожалуй, никому другому ни до ни после него не удавалось настолько выразительно донести грандиозность преображения, происходящего сиюминутно с падшим ниц фарисеем. Все пространство вокруг него будто дрожит и переливается. Тревожным, почти фантасмагоричским выглядит пейзаж на фоне. От одеяний Савла исходит слабое, едва видимое сияние, словно отражение его внутреннего перехода от помрачения к просветлению.
Любопытна фигура коня, которой отводится большая часть полотна. Его взгляд кажется почти человеческим и направлен прямо в глаза зрителю. Да и взор самого Савла обращен скорее к коню, чем к свету, прорывающемуся сквозь тучи и олицетворяющему глас Божий.
Традиционно в этой сцене изображали самого Христа, восседающего на облаке. Так было и на первоначальных эскизах Пармиджанино. Но в конце концов он отказался от этого замысла. Можно предположить, что именно белый конь, сбросивший Савла с высоты его гордыни, и есть символ воскресшего Христа, явившегося будущему апостолу. В Откровении Иоанн Богослов описывает Его второе пришествие так: «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует» (Отк. 19:11). Отсюда и мог почерпнуть вдохновение Пармиджанино.
В такой трактовке становится ясно, отчего изображение животного доминирует в пространстве картины и почему Савл простирает к нему руку, будто в отчаянном жесте о помощи. Как бы то ни было, в живописном воплощении Пармиджанино этот знаменательный эпизод неизменно вызывает мощный эмоциональный отклик, позволяя всецело ощутить величие и сверхъестественную природу момента, разделившего жизнь некогда жестокого иудея на «до» и «после».
#ФранческоПармиджанино #РелигиознаяСцена #Маньеризм
@pic_history
Telegram
История одной картины
"Обращение Святого Савла"
1601 г.
Микеланджело Меризи де Караваджо
Церковь Санта-Мария-дель-Пополо, Рим.
1601 г.
Микеланджело Меризи де Караваджо
Церковь Санта-Мария-дель-Пополо, Рим.
Петр и Павел: единство или борьба противоположностей?
Несмотря на кажущуюся простоту композиции, эта картина Эль Греко стала благодатным полем для интерпретаций, на котором поломали немало копий маститые искусствоведы. Версии о том, что именно имел в виду художник и какой смысл вкладывал в жесты первоапостолов выдвигались самые противоречивые, вплоть до противоположных.
Согласно одной из них, на полотне запечатлен эпизод из жития святых, описанный в Послании к Галатам. В нем апостол Павел обличает своего старшего соратника в лицемерии и непоследовательности, после того как тот стал чураться язычников в присутствии принявших христианскую веру иудеев, в то время как ранее отмечал необходимость проводить миссионерскую деятельность не только среди евреев, но и других народов.
С этой точки зрения положение апостола Павла на картине трактуется как доминирующее, его жест – обвиняющим, а апостол Петр выступает раскаивающимся отступником. Но у этой концепции есть немало противников, и не безосновательно: ей не соответствует характер взглядов обоих святых. Они направлены будто бы не извне, а внутрь, на созерцание чего-то сокровенного от наших глаз. Больше похоже на то, что проповедники глубоко погружены в свои молитвы либо серьезные размышления духовного толка.
Конечно, стройность композиции держится на противопоставлении, как это очень часто случается у Эль Греко. Опыт и седина святого Петра контрастирует с решительностью и твердым взглядом его более молодого соратника. Излюбленным приемом художника в принципе была игра на контрасте, особенно между земными и небесными материями. И как обычно предпочитал поступать Эль Греко в подобных случаях, он подчеркивает его комбинированием в рамках одного полотна различных художественных средств.
Человеческая природа апостолов отражена при помощи четко, максимально реалистично прорисованных ликов, их рук, фона. А неотмирность, сопричастность Духу Святому нашла воплощение в сияющих накидках, написанных в свободной, экспрессивной манере. Иерархия апостолов передана при помощи колористики: в византийской иконописной символике золотистый – высший цвет в табели о рангах, а красный следует сразу за ним.
Ловцы человеков
Из Священного Писания известно, что первоапостолы пришли к вере радикально разными путями. Рыбака Симона призвал сам Христос, дав ему имя Петр. Жестокого фарисея Савла поверг ниц глас Божий спустя год по воскресении Христовом, когда тот следовал в Дамаск, будучи преследователем первых христиан. Так он стал апостолом Павлом, одним из наиболее активных проповедников христианства. На эту разницу в их судьбах обращает внимание художник, помещая в правый нижний угол две книги.
Нижняя, большая – очевидно Евангелие, на котором зиждется христианское учение. Поверх него раскрыта книга Деяний, созданная апостолами. Неизвестно, входило ли это в замысел Эль Греко, но получился занятный баланс. Фигура апостола Петра занимает меньше места на полотне, что с лихвой компенсируется наличием на переднем крае книги, в которой описываются самые важные события его жизни – годы, проведенные рука об руку со Спасителем.
Павел же, чья фигура доминирует на картине, левой рукой уверенно опирается на созданные им тексты (ведь именно он написал существенную часть апостольских Посланий), но правой словно принимает духовный опыт у более умудренного Петра. Это переплетение рук и жестов двух апостолов и есть смысловой и композиционный центр картины, неслучайно расположенный аккурат на золотом сечении. Именно взаимодействие и мистический обмен мудростью таких разных, но объединенных общим делом миссионеров, а не их противостояние – ключевая идея работы Эль Греко.
#ЭльГреко #РелигиознаяСцена #Маньеризм
@pic_history
Несмотря на кажущуюся простоту композиции, эта картина Эль Греко стала благодатным полем для интерпретаций, на котором поломали немало копий маститые искусствоведы. Версии о том, что именно имел в виду художник и какой смысл вкладывал в жесты первоапостолов выдвигались самые противоречивые, вплоть до противоположных.
Согласно одной из них, на полотне запечатлен эпизод из жития святых, описанный в Послании к Галатам. В нем апостол Павел обличает своего старшего соратника в лицемерии и непоследовательности, после того как тот стал чураться язычников в присутствии принявших христианскую веру иудеев, в то время как ранее отмечал необходимость проводить миссионерскую деятельность не только среди евреев, но и других народов.
С этой точки зрения положение апостола Павла на картине трактуется как доминирующее, его жест – обвиняющим, а апостол Петр выступает раскаивающимся отступником. Но у этой концепции есть немало противников, и не безосновательно: ей не соответствует характер взглядов обоих святых. Они направлены будто бы не извне, а внутрь, на созерцание чего-то сокровенного от наших глаз. Больше похоже на то, что проповедники глубоко погружены в свои молитвы либо серьезные размышления духовного толка.
Конечно, стройность композиции держится на противопоставлении, как это очень часто случается у Эль Греко. Опыт и седина святого Петра контрастирует с решительностью и твердым взглядом его более молодого соратника. Излюбленным приемом художника в принципе была игра на контрасте, особенно между земными и небесными материями. И как обычно предпочитал поступать Эль Греко в подобных случаях, он подчеркивает его комбинированием в рамках одного полотна различных художественных средств.
Человеческая природа апостолов отражена при помощи четко, максимально реалистично прорисованных ликов, их рук, фона. А неотмирность, сопричастность Духу Святому нашла воплощение в сияющих накидках, написанных в свободной, экспрессивной манере. Иерархия апостолов передана при помощи колористики: в византийской иконописной символике золотистый – высший цвет в табели о рангах, а красный следует сразу за ним.
Ловцы человеков
Из Священного Писания известно, что первоапостолы пришли к вере радикально разными путями. Рыбака Симона призвал сам Христос, дав ему имя Петр. Жестокого фарисея Савла поверг ниц глас Божий спустя год по воскресении Христовом, когда тот следовал в Дамаск, будучи преследователем первых христиан. Так он стал апостолом Павлом, одним из наиболее активных проповедников христианства. На эту разницу в их судьбах обращает внимание художник, помещая в правый нижний угол две книги.
Нижняя, большая – очевидно Евангелие, на котором зиждется христианское учение. Поверх него раскрыта книга Деяний, созданная апостолами. Неизвестно, входило ли это в замысел Эль Греко, но получился занятный баланс. Фигура апостола Петра занимает меньше места на полотне, что с лихвой компенсируется наличием на переднем крае книги, в которой описываются самые важные события его жизни – годы, проведенные рука об руку со Спасителем.
Павел же, чья фигура доминирует на картине, левой рукой уверенно опирается на созданные им тексты (ведь именно он написал существенную часть апостольских Посланий), но правой словно принимает духовный опыт у более умудренного Петра. Это переплетение рук и жестов двух апостолов и есть смысловой и композиционный центр картины, неслучайно расположенный аккурат на золотом сечении. Именно взаимодействие и мистический обмен мудростью таких разных, но объединенных общим делом миссионеров, а не их противостояние – ключевая идея работы Эль Греко.
#ЭльГреко #РелигиознаяСцена #Маньеризм
@pic_history
Эль Греко, его сын и все-все-все
Действительно, картина «Погребение графа Оргаса» словно распадается на две части. Одна из них, «нижний» мир, отдана на откуп заказчику и выполнена в лучших традициях ренессансной живописи. Это тщательнейшим образом выписанный групповой портрет, на котором, помимо высшей знати города Толедо (многие современники художника узнавали в них себя или своих соседей), спрятан автопортрет автора (смотрит в глаза зрителю прамо над головой святого Стефана) и даже портрет его малолетнего сына. Хорхе Мануэля опознали в нижней левой части холста по платку, на уголке которого Эль Греко оставил подпись на греческом языке и дату рождения своего отпрыска – 1578 год.
Художественный язык верхнего, божественного, мира разительно отличается от натурализма нижней части картины. Пропорции фигур ангелов и святых по-маньеристски удлиняются и искажаются, разные планы композиции причудливо переплетаются между собой. Отовсюду бьет ослепительный свет, рисуя шелковистые блики на развевающихся одеяниях небожителей.
Венчает композицию Христос в сияющей белоснежной накидке. Чуть ниже запечатлены святой Петр с ключами от небесного града, Богородица, переливающиеся складки мантии которой можно рассматривать долгие минуты и Иоанн Креститель, согласно классической иконографии изображенный в скупом облачении с рукой, простирающейся в традиционном жесте молитвенного заступничества. У их подножия – ангел в завораживающей золотистой тунике бережно возносит на небеса душу усопшего, о бренном теле которого тем временем заботятся святые Стефан и Августин, облаченные в католические священнические ризы.
Строгий, статичный и преисполненный печальной торжественности момент погребения подчеркивается и усиливается динамикой клубящегося, расширяющегося во все стороны поднебесья в верхней части полотна. Это противопоставление и одновременно взаимодействие двух миров заставляет зрителя вновь и вновь переводить взгляд с пугающего мертвенно-серого лица графа Оргаса к стройной триаде деисусной композиции.
Видимо, именно этим занятием был слишком долго увлечен Сальвадор Дали. Поговаривают, что, впервые увидев картину Эль Греко «Погребение графа Оргаса», эксцентричный художник лишился чувств прямо посреди церкви Санто Томе.
@pic_history
#ЭльГреко #РелигиознаяСцена #Маньеризм
Действительно, картина «Погребение графа Оргаса» словно распадается на две части. Одна из них, «нижний» мир, отдана на откуп заказчику и выполнена в лучших традициях ренессансной живописи. Это тщательнейшим образом выписанный групповой портрет, на котором, помимо высшей знати города Толедо (многие современники художника узнавали в них себя или своих соседей), спрятан автопортрет автора (смотрит в глаза зрителю прамо над головой святого Стефана) и даже портрет его малолетнего сына. Хорхе Мануэля опознали в нижней левой части холста по платку, на уголке которого Эль Греко оставил подпись на греческом языке и дату рождения своего отпрыска – 1578 год.
Художественный язык верхнего, божественного, мира разительно отличается от натурализма нижней части картины. Пропорции фигур ангелов и святых по-маньеристски удлиняются и искажаются, разные планы композиции причудливо переплетаются между собой. Отовсюду бьет ослепительный свет, рисуя шелковистые блики на развевающихся одеяниях небожителей.
Венчает композицию Христос в сияющей белоснежной накидке. Чуть ниже запечатлены святой Петр с ключами от небесного града, Богородица, переливающиеся складки мантии которой можно рассматривать долгие минуты и Иоанн Креститель, согласно классической иконографии изображенный в скупом облачении с рукой, простирающейся в традиционном жесте молитвенного заступничества. У их подножия – ангел в завораживающей золотистой тунике бережно возносит на небеса душу усопшего, о бренном теле которого тем временем заботятся святые Стефан и Августин, облаченные в католические священнические ризы.
Строгий, статичный и преисполненный печальной торжественности момент погребения подчеркивается и усиливается динамикой клубящегося, расширяющегося во все стороны поднебесья в верхней части полотна. Это противопоставление и одновременно взаимодействие двух миров заставляет зрителя вновь и вновь переводить взгляд с пугающего мертвенно-серого лица графа Оргаса к стройной триаде деисусной композиции.
Видимо, именно этим занятием был слишком долго увлечен Сальвадор Дали. Поговаривают, что, впервые увидев картину Эль Греко «Погребение графа Оргаса», эксцентричный художник лишился чувств прямо посреди церкви Санто Томе.
@pic_history
#ЭльГреко #РелигиознаяСцена #Маньеризм