«За туалетом. Автопортрет»
1909 г.
Зинаида Серебрякова
С полотна смотрит сама Серебрякова. Она невинна, молода и полна энергии. Ее лицо дышит юношеской свежестью, а озорные карие глаза светятся радостью жизни и счастьем.
Именно глаза – большие, наполненные глубокой внутренней жизнью и обаянием, являются доминирующим акцентом картины.
Композиционно картина представляет собой изображение художницы, отражённой в зеркале, — видна рамка зеркала, а свеча с подсвечником в левом нижнем углу показана дважды, вместе со своим отражением.
Окружающая художницу обстановка отличается простотой домашнего уюта, но в то же время – кокетливостью, вследствие присутствия различных предметов женского быта.
Палитра богата на перламутрово-розовые, серебристо-голубые, золотистые тона, благодаря чему полотно дарит ещё больше теплоты своему зрителю.
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет #Модернизм
1909 г.
Зинаида Серебрякова
С полотна смотрит сама Серебрякова. Она невинна, молода и полна энергии. Ее лицо дышит юношеской свежестью, а озорные карие глаза светятся радостью жизни и счастьем.
Именно глаза – большие, наполненные глубокой внутренней жизнью и обаянием, являются доминирующим акцентом картины.
Композиционно картина представляет собой изображение художницы, отражённой в зеркале, — видна рамка зеркала, а свеча с подсвечником в левом нижнем углу показана дважды, вместе со своим отражением.
Окружающая художницу обстановка отличается простотой домашнего уюта, но в то же время – кокетливостью, вследствие присутствия различных предметов женского быта.
Палитра богата на перламутрово-розовые, серебристо-голубые, золотистые тона, благодаря чему полотно дарит ещё больше теплоты своему зрителю.
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет #Модернизм
"За туалетом. Автопортрет"
1909 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственная Третьяковская галерея.
Граница между зрителем и героиней
В 1910 году автопортрет «За туалетом» стал главным событием весенней выставки Союза русских художников в Петербурге. Он удивил не только критику и зрителей, но и Александра Бенуа, дядю Зинаиды Серебряковой.
Каким образом эта милая, застенчивая и необщительная девушка, вместо активного участия в «художественной жизни» воспитывающая детей и наслаждающаяся счастливой семейной жизнью, сумела заставить говорить о своей работе завзятых посетителей художественных салонов и самих художников? Возможно, в свежести ее восприятия и было дело. От картины исходит ощущение молодой, беспричинной радости, радости не «потому что», а от самого процесса бытия.
Серебрякова изобразила себя перед зеркалом. Подразумеваемое, но практически невидимое зрителю, оно создает некую границу, отделяющую героиню от зрителя. И это позволяет говорить, что вопреки сознательным взглядам художницы, абсолютно нетерпимой к всевозможным революционным, авангардистским течениям в искусстве, она интуитивно воплотила в картине элементы модерна. Несмотря на очевидную реалистичность изображения, создаваемая зеркалом и игрой отражения отгороженность, отдельность модели от мира, воплощает то, что Сарабьянов называл пребыванием одновременно «в потусторонней и посюсторонней реальности». Александр Бенуа тоже находил элементы ар-нуво в работе своей племянницы, хотя сама она так не считала. Зинаида Серебрякова, воспитанная на идеалах «мирискусников», оказалась «более роялистом, чем сам король», как пошутил кто-то из их окружения, сравнивая художественные взгляды Серебряковой и Бенуа.
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет #Реализм
1909 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственная Третьяковская галерея.
Граница между зрителем и героиней
В 1910 году автопортрет «За туалетом» стал главным событием весенней выставки Союза русских художников в Петербурге. Он удивил не только критику и зрителей, но и Александра Бенуа, дядю Зинаиды Серебряковой.
Каким образом эта милая, застенчивая и необщительная девушка, вместо активного участия в «художественной жизни» воспитывающая детей и наслаждающаяся счастливой семейной жизнью, сумела заставить говорить о своей работе завзятых посетителей художественных салонов и самих художников? Возможно, в свежести ее восприятия и было дело. От картины исходит ощущение молодой, беспричинной радости, радости не «потому что», а от самого процесса бытия.
Серебрякова изобразила себя перед зеркалом. Подразумеваемое, но практически невидимое зрителю, оно создает некую границу, отделяющую героиню от зрителя. И это позволяет говорить, что вопреки сознательным взглядам художницы, абсолютно нетерпимой к всевозможным революционным, авангардистским течениям в искусстве, она интуитивно воплотила в картине элементы модерна. Несмотря на очевидную реалистичность изображения, создаваемая зеркалом и игрой отражения отгороженность, отдельность модели от мира, воплощает то, что Сарабьянов называл пребыванием одновременно «в потусторонней и посюсторонней реальности». Александр Бенуа тоже находил элементы ар-нуво в работе своей племянницы, хотя сама она так не считала. Зинаида Серебрякова, воспитанная на идеалах «мирискусников», оказалась «более роялистом, чем сам король», как пошутил кто-то из их окружения, сравнивая художественные взгляды Серебряковой и Бенуа.
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет #Реализм
"Балетная уборная. Снежинки"
1923 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственный Русский музей.
«Снежинки» – одна из написанных Серебряковой в Мариинском театре картин «из жизни балетной уборной». В свою парижскую поездку в 1905 году Зинаида Серебрякова была совершенно очарована балеринами Дега. Ее собственную балетную серию можно считать диалогом с прославленным живописцем. Ключевое отличие: балерины Дега безличны, они – ощущение, проявление танца в женском теле; балерины Серебряковой отнюдь не абстрактны, это реальные девочки или девушки с разными характерами, имеющие ввиду предполагаемого зрителя, немного кокетничающие перед ним.
На картине «Снежинки» девушка слева лукаво посматривает в сторону зрителя. И, кстати, кажется приветом художницы самой себе из былых счастливых времен: те же слегка раскосые глаза, изогнутые брови, застенчивая озорная улыбка. Эта балерина похожа на саму художницу в юности.
Чувственность у Серебряковой – особый сплав невинности и прельстительности. Именно так воспринимаются все эти изгибы, случайная обнаженность, завязывание пуантов на изящных ножках. Впору вспоминать пушкинских красавиц «и ножки их» (Пушкина Серебрякова обожала). Этот удивительный сплав женского и детского, слияние чувственности и невинности свойственны и ее ню, в том числе, знаменитой «Купальщице».
Примечательно, что ни на одной из балетных работ или эскизов нет сцен самого спектакля. Художницу интересует процесс подготовки и предвкушение, владеющее девочками в гримерной, некое ожидание чуда. В этом Серебрякова схожа с Дега, который тоже не писал танцовщиц во время выступления. Но настроение картин совершенно разное, у Серебряковой оно гораздо светлее и радостнее (хотя жизнь художницы в это время не изобиловала радостями). Атмосфера балета у нее – это атмосфера праздника, легкости, бесшабашности, вдохновения, полета и застенчивого кокетства.
#ЗинаидаСеребрякова #Артдеко
1923 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственный Русский музей.
«Снежинки» – одна из написанных Серебряковой в Мариинском театре картин «из жизни балетной уборной». В свою парижскую поездку в 1905 году Зинаида Серебрякова была совершенно очарована балеринами Дега. Ее собственную балетную серию можно считать диалогом с прославленным живописцем. Ключевое отличие: балерины Дега безличны, они – ощущение, проявление танца в женском теле; балерины Серебряковой отнюдь не абстрактны, это реальные девочки или девушки с разными характерами, имеющие ввиду предполагаемого зрителя, немного кокетничающие перед ним.
На картине «Снежинки» девушка слева лукаво посматривает в сторону зрителя. И, кстати, кажется приветом художницы самой себе из былых счастливых времен: те же слегка раскосые глаза, изогнутые брови, застенчивая озорная улыбка. Эта балерина похожа на саму художницу в юности.
Чувственность у Серебряковой – особый сплав невинности и прельстительности. Именно так воспринимаются все эти изгибы, случайная обнаженность, завязывание пуантов на изящных ножках. Впору вспоминать пушкинских красавиц «и ножки их» (Пушкина Серебрякова обожала). Этот удивительный сплав женского и детского, слияние чувственности и невинности свойственны и ее ню, в том числе, знаменитой «Купальщице».
Примечательно, что ни на одной из балетных работ или эскизов нет сцен самого спектакля. Художницу интересует процесс подготовки и предвкушение, владеющее девочками в гримерной, некое ожидание чуда. В этом Серебрякова схожа с Дега, который тоже не писал танцовщиц во время выступления. Но настроение картин совершенно разное, у Серебряковой оно гораздо светлее и радостнее (хотя жизнь художницы в это время не изобиловала радостями). Атмосфера балета у нее – это атмосфера праздника, легкости, бесшабашности, вдохновения, полета и застенчивого кокетства.
#ЗинаидаСеребрякова #Артдеко
"Карточный домик"
1919 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственный Русский музей.
В карточный домик, разваливающийся от любого тычка и порыва ветра, превратился счастливый, уютный быт семейного портрета «За завтраком». В отличие от последнего, во всей красе изображающего счастье и благодать, «Карточный домик» Зинаида Серебрякова написала в самое тяжелое время своей жизни. В 1919 году сожгли имение в Нескучном, семья переехала в Харьков, а вскоре на руках у нее умер муж. Она осталась с четырьмя детьми и матерью. На долгое время главным вопросом стало обеспечение хлеба насущного на уровне «не дать детям умереть с голоду». Художница устроилась в Археологический институт, делала зарисовки находок. Жили в страшной бедности, а самым невозможным было поверить, что вот это теперь и есть жизнь, а прошлое – рассыпалось, как карточный домик. Разве что иногда в разговоре у нее вырывалось судорожное: «Мы живем, все время мечтая куда-то уехать».
Как отличаются повзрослевшие, вытянувшиеся и сильно исхудавшие дети от изображенных за завтраком. Разве можно узнать в раскладывающей карты Тане – худой, с опущенными глазами и недетским смирением в позе и выражении лица – холеную пухлую малышку из «Завтрака»? Младшая, Катя, на той картине не показана. Но уж точно она тогда была иной, чем здесь: большеглазая девочка на дальнем плане, в глазах которой словно застыло отчаянье, беспомощность и беззащитность. В лицах старших мальчиков не осталось ни малейшего намека на безмятежность и озорство: тревожность и какая-то странная для детей тихость, смиренность.
Изменились не только лица. Отдельным персонажем «Завтрака» были руки кого-то из взрослых, разливающие суп по тарелкам. Эти руки – словно гарантия безопасности, дети под защитой, они накормлены, невредимы, беззаботны. Здесь же таким персонажем выступает растерзанная кукла, валяющаяся возле маленькой вазы с увядшими цветами.
Дети все в темной одежде, вокруг накрытого не белоснежной, как в портрете счастливых времен, а темной скатертью стола, тесно сгрудившись, словно согревая друг друга, они смотрят на карточное свое строение, опасаясь, что оно рухнет, и при этом точно зная, что да, этот домик рассыплется, как рассыпалась вся их прошлая жизнь. Карточный домик заменил собой обеденный натюрморт былых времен – ладный, говорящий о сложившемся укладе и уютном, теплом доме. Дети собирают картонный домик, словно пытаясь восстановить тот рухнувший, казавшийся незыблемым в своем спокойствии уклад, тот сожженный дом, который им больше не вернуть. А карты рассыпаются...
#ЗинаидаСеребрякова #Модерн
1919 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственный Русский музей.
В карточный домик, разваливающийся от любого тычка и порыва ветра, превратился счастливый, уютный быт семейного портрета «За завтраком». В отличие от последнего, во всей красе изображающего счастье и благодать, «Карточный домик» Зинаида Серебрякова написала в самое тяжелое время своей жизни. В 1919 году сожгли имение в Нескучном, семья переехала в Харьков, а вскоре на руках у нее умер муж. Она осталась с четырьмя детьми и матерью. На долгое время главным вопросом стало обеспечение хлеба насущного на уровне «не дать детям умереть с голоду». Художница устроилась в Археологический институт, делала зарисовки находок. Жили в страшной бедности, а самым невозможным было поверить, что вот это теперь и есть жизнь, а прошлое – рассыпалось, как карточный домик. Разве что иногда в разговоре у нее вырывалось судорожное: «Мы живем, все время мечтая куда-то уехать».
Как отличаются повзрослевшие, вытянувшиеся и сильно исхудавшие дети от изображенных за завтраком. Разве можно узнать в раскладывающей карты Тане – худой, с опущенными глазами и недетским смирением в позе и выражении лица – холеную пухлую малышку из «Завтрака»? Младшая, Катя, на той картине не показана. Но уж точно она тогда была иной, чем здесь: большеглазая девочка на дальнем плане, в глазах которой словно застыло отчаянье, беспомощность и беззащитность. В лицах старших мальчиков не осталось ни малейшего намека на безмятежность и озорство: тревожность и какая-то странная для детей тихость, смиренность.
Изменились не только лица. Отдельным персонажем «Завтрака» были руки кого-то из взрослых, разливающие суп по тарелкам. Эти руки – словно гарантия безопасности, дети под защитой, они накормлены, невредимы, беззаботны. Здесь же таким персонажем выступает растерзанная кукла, валяющаяся возле маленькой вазы с увядшими цветами.
Дети все в темной одежде, вокруг накрытого не белоснежной, как в портрете счастливых времен, а темной скатертью стола, тесно сгрудившись, словно согревая друг друга, они смотрят на карточное свое строение, опасаясь, что оно рухнет, и при этом точно зная, что да, этот домик рассыплется, как рассыпалась вся их прошлая жизнь. Карточный домик заменил собой обеденный натюрморт былых времен – ладный, говорящий о сложившемся укладе и уютном, теплом доме. Дети собирают картонный домик, словно пытаясь восстановить тот рухнувший, казавшийся незыблемым в своем спокойствии уклад, тот сожженный дом, который им больше не вернуть. А карты рассыпаются...
#ЗинаидаСеребрякова #Модерн
"Купальщица"
1911 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург.
Распространено мнение, что Серебрякова изобразила здесь саму себя. На самом деле ей позировала сестра Катя, с которой они были очень похожи. Стиль портрета определяют как неоклассицизм. Мы видим возврат к красоте и гармонии тела и свойственное, пожалуй, всем ню Серебряковой слияние чувственности и невинности, свежести, естественности.
Зинаида Серебрякова, по сути, первая в России смело вернулась к изображению женского тела не как способа выражения неких живописных тенденций или «учебного пособия», а как источника красоты, проявления красоты, самоценного эстетического объекта. Женское тело у Серебряковой приобретает самостоятельное значение, а не выражает некие идеи.
Купальщица – очень красивая женщина, с чуть раскосыми глазами – изображена в естественной, непринужденной позе на берегу реки среди густой зелени. Контраст прохладной зелени и золотистого молодого тела смягчен белоснежной драпировкой. Очень характерное, запоминающееся лицо у девушки: немного лукавый взгляд, легкий поворот головы, полуулыбка, выбившиеся прядки волос. При кажущейся «классичности» сюжета, картина оставляет впечатление сиюминутности и неповторимой естественности. Сама Серебрякова так поясняла любовь к ню: «просто потому, что хорошо человеческое юное и чистое тело».
Со временем написанная ею обнаженная натура стала цениться куда выше, чем было при жизни художницы. К примеру, картина «Спящая девочка» была продана за 500 долларов в 1923 году на американской выставке русских художников. А в июне 2015 года на аукционе Sotheby’s неизвестный покупатель приобрел эту картину за 5,9 млн долларов при эстимейте 600–900 тысяч долларов, что на тот момент стало рекордной ценой на работы Серебряковой.
#ЗинаидаСеребрякова #Модерн
@pic_history
1911 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург.
Распространено мнение, что Серебрякова изобразила здесь саму себя. На самом деле ей позировала сестра Катя, с которой они были очень похожи. Стиль портрета определяют как неоклассицизм. Мы видим возврат к красоте и гармонии тела и свойственное, пожалуй, всем ню Серебряковой слияние чувственности и невинности, свежести, естественности.
Зинаида Серебрякова, по сути, первая в России смело вернулась к изображению женского тела не как способа выражения неких живописных тенденций или «учебного пособия», а как источника красоты, проявления красоты, самоценного эстетического объекта. Женское тело у Серебряковой приобретает самостоятельное значение, а не выражает некие идеи.
Купальщица – очень красивая женщина, с чуть раскосыми глазами – изображена в естественной, непринужденной позе на берегу реки среди густой зелени. Контраст прохладной зелени и золотистого молодого тела смягчен белоснежной драпировкой. Очень характерное, запоминающееся лицо у девушки: немного лукавый взгляд, легкий поворот головы, полуулыбка, выбившиеся прядки волос. При кажущейся «классичности» сюжета, картина оставляет впечатление сиюминутности и неповторимой естественности. Сама Серебрякова так поясняла любовь к ню: «просто потому, что хорошо человеческое юное и чистое тело».
Со временем написанная ею обнаженная натура стала цениться куда выше, чем было при жизни художницы. К примеру, картина «Спящая девочка» была продана за 500 долларов в 1923 году на американской выставке русских художников. А в июне 2015 года на аукционе Sotheby’s неизвестный покупатель приобрел эту картину за 5,9 млн долларов при эстимейте 600–900 тысяч долларов, что на тот момент стало рекордной ценой на работы Серебряковой.
#ЗинаидаСеребрякова #Модерн
@pic_history
"За завтраком"
1914 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственная Третьяковская галерея.
«Как же за завтраком, когда обед подают?», – удивлялись зрители. Но в доме Серебряковых был принят европейский режим питания, более физиологичный, чем привычный трехразовый, состоящий из завтрака, обеда и ужина. Утром подавался «маленький завтрак», а в полдень следовало то, что мы называем ланчем, плотный второй завтрак. О нем и речь.
За столом изображены трое старших детей художницы. По дальнюю сторону – восьмилетний Женя, на переднем плане – Саша, которому 6-7 лет, справа двухлетняя Тата. Младшей, Катюше, за стол пока рано, она еще на руках у кормилицы.
Отдельный персонаж – руки кого-то взрослого, разливающие суп. Мы не знаем, кто это – бабушка, няня или кухарка. Но именно ее руки добавляют уюта и ощущения защищенности картине. Дети не оставлены, они под присмотром, их кормят. Смотреть, как ест ребенок – особое, понятное каждой матери ощущение. Это о том, что дети здесь, рядом, с ними всё хорошо, они сыты и здоровы.
Руки на этом портрете вообще написаны виртуозно: разливающие суп руки взрослой женщины, мягкие, пухлые ладошки Таты, длинные пальцы уже большого Жени, Сашина ладонь с зажатой в ней ложкой – еще не такая вытянутая, как у старшего брата, еще таящая отголоски детский пухлости, но уже гораздо более «взрослая», чем младенческая ладошка Таты.
Композиция кажется спонтанной, но при этом очевидно, что она хорошо продумана и согласована. Помимо великолепной работы портретиста, обращает на себя внимание и натюрморт. Серебрякова отлично передает фактуру предметов: матовое сияние столового серебра, блестящий желтый бок кувшина, поджаристая корочка хлеба, контраст материалов, тяжесть деревянных стульев, мягкая белизна скатерти, соединяющая и предметы, и персонажей вокруг себя.
Эта работа – одно из самых интимных и обаятельных произведений Серебряковой. Она на долгие годы стала образцом семейного и детского портрета. По словам Александра Бенуа, Зинаида Серебрякова, «не знает себе соперников» в этом жанре.
Картина «За завтраком» возникла не на пустом месте. Предварительные портреты, эскизы – в них уже заметно мастерство, с которым Серебрякова пишет детей: материнская интонация бесконечной нежности и при этом ни малейшего намека на слащавость, сентиментальность, сюсюканье. Так ребенка видит любящая его мать, а не дамы в салоне, умиляющиеся над парадным вариантом абстрактного ангелочка в кудряшках.
Если попытаться сравнить детские портреты Серебряковой с кем-то, то разве с классиками. Впрочем, сама она такой аналогией была бы возмущена до глубины души, потому что чрезвычайно скромно оценивала собственное дарование и боготворила классиков.
#ЗинаидаСеребрякова #Реализм
@pic_history
1914 г.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова
Государственная Третьяковская галерея.
«Как же за завтраком, когда обед подают?», – удивлялись зрители. Но в доме Серебряковых был принят европейский режим питания, более физиологичный, чем привычный трехразовый, состоящий из завтрака, обеда и ужина. Утром подавался «маленький завтрак», а в полдень следовало то, что мы называем ланчем, плотный второй завтрак. О нем и речь.
За столом изображены трое старших детей художницы. По дальнюю сторону – восьмилетний Женя, на переднем плане – Саша, которому 6-7 лет, справа двухлетняя Тата. Младшей, Катюше, за стол пока рано, она еще на руках у кормилицы.
Отдельный персонаж – руки кого-то взрослого, разливающие суп. Мы не знаем, кто это – бабушка, няня или кухарка. Но именно ее руки добавляют уюта и ощущения защищенности картине. Дети не оставлены, они под присмотром, их кормят. Смотреть, как ест ребенок – особое, понятное каждой матери ощущение. Это о том, что дети здесь, рядом, с ними всё хорошо, они сыты и здоровы.
Руки на этом портрете вообще написаны виртуозно: разливающие суп руки взрослой женщины, мягкие, пухлые ладошки Таты, длинные пальцы уже большого Жени, Сашина ладонь с зажатой в ней ложкой – еще не такая вытянутая, как у старшего брата, еще таящая отголоски детский пухлости, но уже гораздо более «взрослая», чем младенческая ладошка Таты.
Композиция кажется спонтанной, но при этом очевидно, что она хорошо продумана и согласована. Помимо великолепной работы портретиста, обращает на себя внимание и натюрморт. Серебрякова отлично передает фактуру предметов: матовое сияние столового серебра, блестящий желтый бок кувшина, поджаристая корочка хлеба, контраст материалов, тяжесть деревянных стульев, мягкая белизна скатерти, соединяющая и предметы, и персонажей вокруг себя.
Эта работа – одно из самых интимных и обаятельных произведений Серебряковой. Она на долгие годы стала образцом семейного и детского портрета. По словам Александра Бенуа, Зинаида Серебрякова, «не знает себе соперников» в этом жанре.
Картина «За завтраком» возникла не на пустом месте. Предварительные портреты, эскизы – в них уже заметно мастерство, с которым Серебрякова пишет детей: материнская интонация бесконечной нежности и при этом ни малейшего намека на слащавость, сентиментальность, сюсюканье. Так ребенка видит любящая его мать, а не дамы в салоне, умиляющиеся над парадным вариантом абстрактного ангелочка в кудряшках.
Если попытаться сравнить детские портреты Серебряковой с кем-то, то разве с классиками. Впрочем, сама она такой аналогией была бы возмущена до глубины души, потому что чрезвычайно скромно оценивала собственное дарование и боготворила классиков.
#ЗинаидаСеребрякова #Реализм
@pic_history
Эта работа пастелью относится к так называемому «марокканскому циклу» Серебряковой, включающему около 200 работ. Это «этюды», как сама художница называла свои зарисовки, созданные во время двух поездок в экзотические края, состоявшиеся в 1928 и 1932 годах. Также по свежим впечатлениям из этих путешествий художница уже в Париже написала несколько работ маслом.
Две судьбы суждено было прожить Зинаиде Серебряковой. В первой она – потомок художественного семейства, счастливая, любимая и любящая жена, мать обожаемых детей, известная художница. Вторая судьба – вдова, разлученная с детьми, выбивающаяся из сил, чтобы заработать на кусок хлеба, не нашедшая места на чужбине и утратившая родину, раздираемая тревогой и снедаемая безысходной тоской.
Золотой дождь на Серебрякову в Париже не пролился. «Никто не понимает, что начать без копейки безумно трудно. А время идет, и я бьюсь все на том же месте», – в отчаянье пишет она матери.
Самым светлым событием этой «жизни после жизни» для Зинаиды Серебряковой стали, пожалуй, поездки в Марокко. Бельгиец барон Броуэр увидел на одной из выставок ее картины и предложил оплатить поездки с тем, что сможет забрать себе любые понравившиеся из написанных там картин. В 1928 и 1932-м году Зинаида путешествовала по Марокко.
Дочь Серебряковой Татьяна писала о времени второго пребывания в Марракеше: «Соприкосновение с этим сказочным миром заставило ее забыть все неприятности, она бродила по улицам Марракеша и Феса и рисовала, рисовала… Рисовала так жадно, так много, что ей не хватило бумаги, которую она взяла с собой, и Катюша выслала ей еще партию. В этот период она работала буквально молниеносно. Эта молниеносность была вызвана тем, что Коран запрещает людям позировать, и ей с трудом удавалось за небольшую плату “ловить” модель. Она рассказывала мне, что больше тридцати минут не трудилась ни над одним пастельным портретом, а ведь каждый ее набросок является законченным произведением искусства! Ее привлекала гордая поступь, осанка арабов, стройность их фигур и декоративность бурнусов и одеяний».
А вот отрывок из ее письма художницы, отправленное в Москву Е. Е. Лансере из Марракеша в декабре 1928 года: «Меня поразило все здесь до крайности — и костюмы самых разнообразных цветов, и все расы человеческие, перемешанные здесь — негры, арабы, монголы, евреи (совсем библейские) и т. д. Жизнь в Марракеше тоже фантастическая — все делается кустарным образом, как должно быть было и 1000 лет назад. На площади — называется Джемаль Эль Фиа — каждый день тысячи людей смотрят, сидя кружками на земле, на танцы, фокусников, укротителей змей (совсем как дервиши и индусы) и т. д., и т. д. Все женщины закрыты с ног до головы, и ничего, кроме глаз, не видно. Я вот уже две недели как здесь, но так одурела от новизны впечатлений, что ничего не могу сообразить, что и как рисовать. Как только сядешь (в углу улицы, всегда, впрочем, смрадном) рисовать, так женщины уходят, арабы же не желают, чтобы их рисовали, и закрывают свои лавочки и требуют на чай — 20 или 10 франков за час!!! Вообще… я рискнула этой поездкой, так как деньги на нее дал мне взаймы тот господин Броуэр, у которого я рисовала в Брюгге летом портреты. Он хотел, чтобы я сделала “ню” с туземок прекрасных, но об этой фантазии и говорить не приходится — никто даже в покрывалах, когда видна только щелка глаз, не хочет позировать, а не то что заикнуться о “ню”. Взяла себе вчера проводника, араба, говорящего по-французски, 10 франков в день, — чтобы ходить со мной по городу, т. к. одной никак нельзя: запутаешься в лабиринтах уличек и еще попадешь в запретные для европейцев места...»
#ЗинаидаСеребрякова
@pic_history
Две судьбы суждено было прожить Зинаиде Серебряковой. В первой она – потомок художественного семейства, счастливая, любимая и любящая жена, мать обожаемых детей, известная художница. Вторая судьба – вдова, разлученная с детьми, выбивающаяся из сил, чтобы заработать на кусок хлеба, не нашедшая места на чужбине и утратившая родину, раздираемая тревогой и снедаемая безысходной тоской.
Золотой дождь на Серебрякову в Париже не пролился. «Никто не понимает, что начать без копейки безумно трудно. А время идет, и я бьюсь все на том же месте», – в отчаянье пишет она матери.
Самым светлым событием этой «жизни после жизни» для Зинаиды Серебряковой стали, пожалуй, поездки в Марокко. Бельгиец барон Броуэр увидел на одной из выставок ее картины и предложил оплатить поездки с тем, что сможет забрать себе любые понравившиеся из написанных там картин. В 1928 и 1932-м году Зинаида путешествовала по Марокко.
Дочь Серебряковой Татьяна писала о времени второго пребывания в Марракеше: «Соприкосновение с этим сказочным миром заставило ее забыть все неприятности, она бродила по улицам Марракеша и Феса и рисовала, рисовала… Рисовала так жадно, так много, что ей не хватило бумаги, которую она взяла с собой, и Катюша выслала ей еще партию. В этот период она работала буквально молниеносно. Эта молниеносность была вызвана тем, что Коран запрещает людям позировать, и ей с трудом удавалось за небольшую плату “ловить” модель. Она рассказывала мне, что больше тридцати минут не трудилась ни над одним пастельным портретом, а ведь каждый ее набросок является законченным произведением искусства! Ее привлекала гордая поступь, осанка арабов, стройность их фигур и декоративность бурнусов и одеяний».
А вот отрывок из ее письма художницы, отправленное в Москву Е. Е. Лансере из Марракеша в декабре 1928 года: «Меня поразило все здесь до крайности — и костюмы самых разнообразных цветов, и все расы человеческие, перемешанные здесь — негры, арабы, монголы, евреи (совсем библейские) и т. д. Жизнь в Марракеше тоже фантастическая — все делается кустарным образом, как должно быть было и 1000 лет назад. На площади — называется Джемаль Эль Фиа — каждый день тысячи людей смотрят, сидя кружками на земле, на танцы, фокусников, укротителей змей (совсем как дервиши и индусы) и т. д., и т. д. Все женщины закрыты с ног до головы, и ничего, кроме глаз, не видно. Я вот уже две недели как здесь, но так одурела от новизны впечатлений, что ничего не могу сообразить, что и как рисовать. Как только сядешь (в углу улицы, всегда, впрочем, смрадном) рисовать, так женщины уходят, арабы же не желают, чтобы их рисовали, и закрывают свои лавочки и требуют на чай — 20 или 10 франков за час!!! Вообще… я рискнула этой поездкой, так как деньги на нее дал мне взаймы тот господин Броуэр, у которого я рисовала в Брюгге летом портреты. Он хотел, чтобы я сделала “ню” с туземок прекрасных, но об этой фантазии и говорить не приходится — никто даже в покрывалах, когда видна только щелка глаз, не хочет позировать, а не то что заикнуться о “ню”. Взяла себе вчера проводника, араба, говорящего по-французски, 10 франков в день, — чтобы ходить со мной по городу, т. к. одной никак нельзя: запутаешься в лабиринтах уличек и еще попадешь в запретные для европейцев места...»
#ЗинаидаСеребрякова
@pic_history
Как же Серебряковой, при ее достаточно тяжелом финансовом положении, удалось поехать в Африку, да еще и на шесть недель? Ответ мы находим в воспоминаниях ее дочери Екатерины: «…В Бельгии была большая выставка, и мама принимала в ней участие, выставляя свои работы, среди которых были и обнаженные. Бельгийский король посетил эту выставку, шел со своей свитой и остановился перед мамиными работами. Среди сопровождавших его людей был барон Броуэр, который увидел, что король остановился перед мамиными работами, и решил заказать ей портреты своей семьи». Встреча эта произошла весной 1928 года; конечно же Зинаида Серебрякова согласилась написать портреты семьи Брауэров и отправилась в Брюгге. После окончания сеансов барон понял, что не ошибся в выборе мастера: работы Серебряковой ему понравились. «У него были большие имения в Марокко, и он предложил маме, что он отправит ее туда рисовать, оплатит ей дорогу» - вспоминала Екатерина, которая приехала к матери в Париж как раз весной 1928 года. – «У него там была одна знакомая, и он хотел, чтобы мама ее нарисовала. Он оплатил маме дорогу, и мама должна была отдать ему все работы, которые он выберет...»
И вот в декабре 1928 года Зинаида Серебрякова приехала в Марракеш. Первые две недели она не могла рисовать – настолько ее поразила атмосфера этого пестрого, говорливого города, населенного людьми разных рас и национальностей. «Каждый день ложусь в отчаянии и решаю уехать, а утром опять не нагляжусь на эту удивительную картину жизни» - писала художница брату Евгению Лансере. Яркие восточные базары, непривычные цвета и запахи, совсем другие человеческие типажи, быт, нравы, архитектура, природа – все это будило воспоминания о сказках «Тысячи и одной ночи». Прошло немного времени, и Серебрякова начала рисовать. Работать приходилось очень быстро, можно сказать – стремительно. Художница поначалу стеснялась работать на улицах незнакомого города, да и модели, которых она пыталась рисовать, частенько требовали денег, а после могли встать и просто уйти. Поэтому Серебрякову спасала скорость, зоркий глаз, умение «цеплять» образ и… пастель, которой она работала просто виртуозно.
Ее покровитель, де Брауэр, очень надеялся получить работы в стиле ню. Марракеш – не Париж, здесь мусульманские обычаи запрещали женщинам лицо показывать, не говоря уже о позировании нагишом. И все же Серебрякова сделала несколько изумительных пастельных этюдов с обнаженной натурой, и, как на всех ее предыдущих картинах, мы видим не томных одалисок, но прекрасных молодых женщин, чьи позы естественны, а тела наполнены жизнью.
Шесть недель в сказочном Марокко пролетели очень быстро, а их результатами стали 60 этюдов. По возвращению в Париж Серебрякова показала «свой Марракеш» на небольшой выставке в галерее Бернхейма-младшего. Александр Бенуа открыто восхищался ее работами: «Своей коллекцией Марокко, созданной в течение всего только шестинедельного пребывания, она просто всех поразила: такая свежесть, простота, меткость, живость, столько света!» И почти сразу, по свежим еще впечатлениям, художница написала несколько полноформатных картин маслом, в том числе «Марокканку в белом» и «Марокканку в розовом».
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет
И вот в декабре 1928 года Зинаида Серебрякова приехала в Марракеш. Первые две недели она не могла рисовать – настолько ее поразила атмосфера этого пестрого, говорливого города, населенного людьми разных рас и национальностей. «Каждый день ложусь в отчаянии и решаю уехать, а утром опять не нагляжусь на эту удивительную картину жизни» - писала художница брату Евгению Лансере. Яркие восточные базары, непривычные цвета и запахи, совсем другие человеческие типажи, быт, нравы, архитектура, природа – все это будило воспоминания о сказках «Тысячи и одной ночи». Прошло немного времени, и Серебрякова начала рисовать. Работать приходилось очень быстро, можно сказать – стремительно. Художница поначалу стеснялась работать на улицах незнакомого города, да и модели, которых она пыталась рисовать, частенько требовали денег, а после могли встать и просто уйти. Поэтому Серебрякову спасала скорость, зоркий глаз, умение «цеплять» образ и… пастель, которой она работала просто виртуозно.
Ее покровитель, де Брауэр, очень надеялся получить работы в стиле ню. Марракеш – не Париж, здесь мусульманские обычаи запрещали женщинам лицо показывать, не говоря уже о позировании нагишом. И все же Серебрякова сделала несколько изумительных пастельных этюдов с обнаженной натурой, и, как на всех ее предыдущих картинах, мы видим не томных одалисок, но прекрасных молодых женщин, чьи позы естественны, а тела наполнены жизнью.
Шесть недель в сказочном Марокко пролетели очень быстро, а их результатами стали 60 этюдов. По возвращению в Париж Серебрякова показала «свой Марракеш» на небольшой выставке в галерее Бернхейма-младшего. Александр Бенуа открыто восхищался ее работами: «Своей коллекцией Марокко, созданной в течение всего только шестинедельного пребывания, она просто всех поразила: такая свежесть, простота, меткость, живость, столько света!» И почти сразу, по свежим еще впечатлениям, художница написала несколько полноформатных картин маслом, в том числе «Марокканку в белом» и «Марокканку в розовом».
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет
…Две судьбы суждено было прожить Зинаиде Серебряковой. В первой она – потомок художественного семейства, счастливая, любимая и любящая жена, мать обожаемых детей, известная художница. Вторая судьба – вдова, разлученная с детьми, выбивающаяся из сил, чтобы заработать на кусок хлеба, не нашедшая места на чужбине и утратившая родину, раздираемая тревогой и снедаемая безысходной тоской.
…Золотой дождь на Серебрякову в Париже не пролился. «Никто не понимает, что начать без копейки безумно трудно. А время идет, и я бьюсь все на том же месте», – в отчаянье пишет она матери.
Самым светлым событием этой «жизни после жизни» для Зинаиды Серебряковой стали, пожалуй, поездки в Марокко. Бельгиец барон Броуэр увидел на одной из выставок ее картины и предложил оплатить поездки с тем, что сможет забрать себе любые понравившиеся из написанных там картин. В 1928 и 1932-м году Зинаида путешествовала по Марокко.
Вот отрывок из ее письма художницы, отправленное в Москву Е. Е. Лансере из Марракеша в декабре 1928 года: «Меня поразило все здесь до крайности — и костюмы самых разнообразных цветов, и все расы человеческие, перемешанные здесь — негры, арабы, монголы, евреи (совсем библейские) и т. д. Жизнь в Марракеше тоже фантастическая — все делается кустарным образом, как должно быть было и 1000 лет назад. На площади — называется Джемаль Эль Фиа — каждый день тысячи людей смотрят, сидя кружками на земле, на танцы, фокусников, укротителей змей (совсем как дервиши и индусы) и т. д., и т. д. Все женщины закрыты с ног до головы, и ничего, кроме глаз, не видно. Я вот уже две недели как здесь, но так одурела от новизны впечатлений, что ничего не могу сообразить, что и как рисовать. Как только сядешь (в углу улицы, всегда, впрочем, смрадном) рисовать, так женщины уходят, арабы же не желают, чтобы их рисовали, и закрывают свои лавочки и требуют на чай — 20 или 10 франков за час!!! Вообще… я рискнула этой поездкой, так как деньги на нее дал мне взаймы тот господин Броуэр, у которого я рисовала в Брюгге летом портреты. Он хотел, чтобы я сделала “ню” с туземок прекрасных, но об этой фантазии и говорить не приходится — никто даже в покрывалах, когда видна только щелка глаз, не хочет позировать, а не то что заикнуться о “ню”…» Впрочем, Серебряковой все же удавалось найти натурщиц для позирования в обнаженном виде.
Критики отмечают большую зрелость и проработанность произведений, созданных во второй поездке в Марокко весной 1932 года: художница побывала в Марракеше, Фесе и Сефру.
Дочь Серебряковой Татьяна писала о времени второго пребывания в Марракеше: «Соприкосновение с этим сказочным миром заставило ее забыть все неприятности, она бродила по улицам Марракеша и Феса и рисовала, рисовала… Рисовала так жадно, так много, что ей не хватило бумаги, которую она взяла с собой, и Катюша выслала ей еще партию. В этот период она работала буквально молниеносно. Эта молниеносность была вызвана тем, что Коран запрещает людям позировать, и ей с трудом удавалось за небольшую плату “ловить” модель. Она рассказывала мне, что больше тридцати минут не трудилась ни над одним пастельным портретом, а ведь каждый ее набросок является законченным произведением искусства! Ее привлекала гордая поступь, осанка арабов, стройность их фигур и декоративность бурнусов и одеяний».
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет
…Золотой дождь на Серебрякову в Париже не пролился. «Никто не понимает, что начать без копейки безумно трудно. А время идет, и я бьюсь все на том же месте», – в отчаянье пишет она матери.
Самым светлым событием этой «жизни после жизни» для Зинаиды Серебряковой стали, пожалуй, поездки в Марокко. Бельгиец барон Броуэр увидел на одной из выставок ее картины и предложил оплатить поездки с тем, что сможет забрать себе любые понравившиеся из написанных там картин. В 1928 и 1932-м году Зинаида путешествовала по Марокко.
Вот отрывок из ее письма художницы, отправленное в Москву Е. Е. Лансере из Марракеша в декабре 1928 года: «Меня поразило все здесь до крайности — и костюмы самых разнообразных цветов, и все расы человеческие, перемешанные здесь — негры, арабы, монголы, евреи (совсем библейские) и т. д. Жизнь в Марракеше тоже фантастическая — все делается кустарным образом, как должно быть было и 1000 лет назад. На площади — называется Джемаль Эль Фиа — каждый день тысячи людей смотрят, сидя кружками на земле, на танцы, фокусников, укротителей змей (совсем как дервиши и индусы) и т. д., и т. д. Все женщины закрыты с ног до головы, и ничего, кроме глаз, не видно. Я вот уже две недели как здесь, но так одурела от новизны впечатлений, что ничего не могу сообразить, что и как рисовать. Как только сядешь (в углу улицы, всегда, впрочем, смрадном) рисовать, так женщины уходят, арабы же не желают, чтобы их рисовали, и закрывают свои лавочки и требуют на чай — 20 или 10 франков за час!!! Вообще… я рискнула этой поездкой, так как деньги на нее дал мне взаймы тот господин Броуэр, у которого я рисовала в Брюгге летом портреты. Он хотел, чтобы я сделала “ню” с туземок прекрасных, но об этой фантазии и говорить не приходится — никто даже в покрывалах, когда видна только щелка глаз, не хочет позировать, а не то что заикнуться о “ню”…» Впрочем, Серебряковой все же удавалось найти натурщиц для позирования в обнаженном виде.
Критики отмечают большую зрелость и проработанность произведений, созданных во второй поездке в Марокко весной 1932 года: художница побывала в Марракеше, Фесе и Сефру.
Дочь Серебряковой Татьяна писала о времени второго пребывания в Марракеше: «Соприкосновение с этим сказочным миром заставило ее забыть все неприятности, она бродила по улицам Марракеша и Феса и рисовала, рисовала… Рисовала так жадно, так много, что ей не хватило бумаги, которую она взяла с собой, и Катюша выслала ей еще партию. В этот период она работала буквально молниеносно. Эта молниеносность была вызвана тем, что Коран запрещает людям позировать, и ей с трудом удавалось за небольшую плату “ловить” модель. Она рассказывала мне, что больше тридцати минут не трудилась ни над одним пастельным портретом, а ведь каждый ее набросок является законченным произведением искусства! Ее привлекала гордая поступь, осанка арабов, стройность их фигур и декоративность бурнусов и одеяний».
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет
Граница между зрителем и героиней
В 1910 году автопортрет «За туалетом» стал главным событием весенней выставки Союза русских художников в Петербурге. Он удивил не только критику и зрителей, но и Александра Бенуа, дядю Зинаиды Серебряковой.
Каким образом эта милая, застенчивая и необщительная девушка, вместо активного участия в «художественной жизни» воспитывающая детей и наслаждающаяся счастливой семейной жизнью, сумела заставить говорить о своей работе завзятых посетителей художественных салонов и самих художников? Возможно, в свежести ее восприятия и было дело. От картины исходит ощущение молодой, беспричинной радости, радости не «потому что», а от самого процесса бытия.
Серебрякова изобразила себя перед зеркалом. Подразумеваемое, но практически невидимое зрителю, оно создает некую границу, отделяющую героиню от зрителя. И это позволяет говорить, что вопреки сознательным взглядам художницы, абсолютно нетерпимой к всевозможным революционным, авангардистским течениям в искусстве, она интуитивно воплотила в картине элементы модерна. Несмотря на очевидную реалистичность изображения, создаваемая зеркалом и игрой отражения отгороженность, отдельность модели от мира, воплощает то, что Сарабьянов называл пребыванием одновременно «в потусторонней и посюсторонней реальности». Александр Бенуа тоже находил элементы ар-нуво в работе своей племянницы, хотя сама она так не считала. Зинаида Серебрякова, воспитанная на идеалах «мирискусников», оказалась «более роялистом, чем сам король», как пошутил кто-то из их окружения, сравнивая художественные взгляды Серебряковой и Бенуа.
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет #Реализм
В 1910 году автопортрет «За туалетом» стал главным событием весенней выставки Союза русских художников в Петербурге. Он удивил не только критику и зрителей, но и Александра Бенуа, дядю Зинаиды Серебряковой.
Каким образом эта милая, застенчивая и необщительная девушка, вместо активного участия в «художественной жизни» воспитывающая детей и наслаждающаяся счастливой семейной жизнью, сумела заставить говорить о своей работе завзятых посетителей художественных салонов и самих художников? Возможно, в свежести ее восприятия и было дело. От картины исходит ощущение молодой, беспричинной радости, радости не «потому что», а от самого процесса бытия.
Серебрякова изобразила себя перед зеркалом. Подразумеваемое, но практически невидимое зрителю, оно создает некую границу, отделяющую героиню от зрителя. И это позволяет говорить, что вопреки сознательным взглядам художницы, абсолютно нетерпимой к всевозможным революционным, авангардистским течениям в искусстве, она интуитивно воплотила в картине элементы модерна. Несмотря на очевидную реалистичность изображения, создаваемая зеркалом и игрой отражения отгороженность, отдельность модели от мира, воплощает то, что Сарабьянов называл пребыванием одновременно «в потусторонней и посюсторонней реальности». Александр Бенуа тоже находил элементы ар-нуво в работе своей племянницы, хотя сама она так не считала. Зинаида Серебрякова, воспитанная на идеалах «мирискусников», оказалась «более роялистом, чем сам король», как пошутил кто-то из их окружения, сравнивая художественные взгляды Серебряковой и Бенуа.
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Портрет #Реализм
Интересно проследить, как изменилась картина к окончательному воплощению. На варианте из Русского музея перед нами бытовой сюжет. Крестьянки трудятся над холстом на фоне узнаваемого Нескучного, в котором Серебрякова писала эти работы. В итоговой картине художница отказалась от повествовательности. История, которая представлена на «Белении холста» из Третьяковской галереи – не о быте, она вышла на монументальный, архетипический уровень. Фигуры женщин кажутся огромными, они закрывают всё небо, четко выделяясь на его бледно-голубом фоне. Этот эффект достигается за счет того, что мы их видим снизу вверх, что придает фигурам монументальности.
Колорит картины лаконичен и построен на ритмичной перекличке красного, синего, белого тонов и их оттенков, мазок четок – никаких заигрываний с импрессионизмом. Если говорить о художественной перекличке, то уместно вспомнить разве что фрески мастеров Возрождения. На итоговой картине крестьянки вовсе не выглядят крестьянками за работой, они кажутся богинями, не просто отбеливающими холст, а создающими весь мир. Ну или хотя бы Млечный Путь.
Впрочем, с этой аналогией в диссонанс вступают великолепно написанные ноги женщин: крепкие и в то же время изящные, смуглые, пронизанные солнечные светом и излучающие тепло молодого тела – очень реальные, человеческие, женские.
Изображение крестьян – одна из ключевых тем Зинаиды Серебряковой, наравне с семейными портретами и просто портретами, ню и балеринами. «Беление холста» – высшая реализация этой темы в творчестве художницы.
Со своими моделями из числа крестьян Серебрякова была в теплых отношениях. Когда началась революция, именно свои крестьяне предупредили Серебряковых, что готовится поджог их имения. А когда умер муж, нередко передачи от крестьян позволяли Зинаиде Серебряковой и ее детям в Харькове продержаться в то голодное время.
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Модерн
Колорит картины лаконичен и построен на ритмичной перекличке красного, синего, белого тонов и их оттенков, мазок четок – никаких заигрываний с импрессионизмом. Если говорить о художественной перекличке, то уместно вспомнить разве что фрески мастеров Возрождения. На итоговой картине крестьянки вовсе не выглядят крестьянками за работой, они кажутся богинями, не просто отбеливающими холст, а создающими весь мир. Ну или хотя бы Млечный Путь.
Впрочем, с этой аналогией в диссонанс вступают великолепно написанные ноги женщин: крепкие и в то же время изящные, смуглые, пронизанные солнечные светом и излучающие тепло молодого тела – очень реальные, человеческие, женские.
Изображение крестьян – одна из ключевых тем Зинаиды Серебряковой, наравне с семейными портретами и просто портретами, ню и балеринами. «Беление холста» – высшая реализация этой темы в творчестве художницы.
Со своими моделями из числа крестьян Серебрякова была в теплых отношениях. Когда началась революция, именно свои крестьяне предупредили Серебряковых, что готовится поджог их имения. А когда умер муж, нередко передачи от крестьян позволяли Зинаиде Серебряковой и ее детям в Харькове продержаться в то голодное время.
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Модерн
«Как же за завтраком, когда обед подают?», – удивлялись зрители. Но в доме Серебряковых был принят европейский режим питания, более физиологичный, чем привычный трехразовый, состоящий из завтрака, обеда и ужина. Утром подавался «маленький завтрак», а в полдень следовало то, что мы называем ланчем, плотный второй завтрак. О нем и речь.
За столом изображены трое старших детей художницы. По дальнюю сторону – восьмилетний Женя, на переднем плане – Саша, которому 6-7 лет, справа двухлетняя Тата. Младшей, Катюше, за стол пока рано, она еще на руках у кормилицы.
Отдельный персонаж – руки кого-то взрослого, разливающие суп. Мы не знаем, кто это – бабушка, няня или кухарка. Но именно ее руки добавляют уюта и ощущения защищенности картине. Дети не оставлены, они под присмотром, их кормят. Смотреть, как ест ребенок – особое, понятное каждой матери ощущение. Это о том, что дети здесь, рядом, с ними всё хорошо, они сыты и здоровы.
Руки на этом портрете вообще написаны виртуозно: разливающие суп руки взрослой женщины, мягкие, пухлые ладошки Таты, длинные пальцы уже большого Жени, Сашина ладонь с зажатой в ней ложкой – еще не такая вытянутая, как у старшего брата, еще таящая отголоски детский пухлости, но уже гораздо более «взрослая», чем младенческая ладошка Таты.
Композиция кажется спонтанной, но при этом очевидно, что она хорошо продумана и согласована. Помимо великолепной работы портретиста, обращает на себя внимание и натюрморт. Серебрякова отлично передает фактуру предметов: матовое сияние столового серебра, блестящий желтый бок кувшина, поджаристая корочка хлеба, контраст материалов, тяжесть деревянных стульев, мягкая белизна скатерти, соединяющая и предметы, и персонажей вокруг себя.
Эта работа – одно из самых интимных и обаятельных произведений Серебряковой. Она на долгие годы стала образцом семейного и детского портрета. По словам Александра Бенуа, Зинаида Серебрякова, «не знает себе соперников» в этом жанре.
Картина «За завтраком» возникла не на пустом месте. Предварительные портреты, эскизы – в них уже заметно мастерство, с которым Серебрякова пишет детей: материнская интонация бесконечной нежности и при этом ни малейшего намека на слащавость, сентиментальность, сюсюканье. Так ребенка видит любящая его мать, а не дамы в салоне, умиляющиеся над парадным вариантом абстрактного ангелочка в кудряшках.
Если попытаться сравнить детские портреты Серебряковой с кем-то, то разве с классиками. Впрочем, сама она такой аналогией была бы возмущена до глубины души, потому что чрезвычайно скромно оценивала собственное дарование и боготворила классиков.
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Реализм
За столом изображены трое старших детей художницы. По дальнюю сторону – восьмилетний Женя, на переднем плане – Саша, которому 6-7 лет, справа двухлетняя Тата. Младшей, Катюше, за стол пока рано, она еще на руках у кормилицы.
Отдельный персонаж – руки кого-то взрослого, разливающие суп. Мы не знаем, кто это – бабушка, няня или кухарка. Но именно ее руки добавляют уюта и ощущения защищенности картине. Дети не оставлены, они под присмотром, их кормят. Смотреть, как ест ребенок – особое, понятное каждой матери ощущение. Это о том, что дети здесь, рядом, с ними всё хорошо, они сыты и здоровы.
Руки на этом портрете вообще написаны виртуозно: разливающие суп руки взрослой женщины, мягкие, пухлые ладошки Таты, длинные пальцы уже большого Жени, Сашина ладонь с зажатой в ней ложкой – еще не такая вытянутая, как у старшего брата, еще таящая отголоски детский пухлости, но уже гораздо более «взрослая», чем младенческая ладошка Таты.
Композиция кажется спонтанной, но при этом очевидно, что она хорошо продумана и согласована. Помимо великолепной работы портретиста, обращает на себя внимание и натюрморт. Серебрякова отлично передает фактуру предметов: матовое сияние столового серебра, блестящий желтый бок кувшина, поджаристая корочка хлеба, контраст материалов, тяжесть деревянных стульев, мягкая белизна скатерти, соединяющая и предметы, и персонажей вокруг себя.
Эта работа – одно из самых интимных и обаятельных произведений Серебряковой. Она на долгие годы стала образцом семейного и детского портрета. По словам Александра Бенуа, Зинаида Серебрякова, «не знает себе соперников» в этом жанре.
Картина «За завтраком» возникла не на пустом месте. Предварительные портреты, эскизы – в них уже заметно мастерство, с которым Серебрякова пишет детей: материнская интонация бесконечной нежности и при этом ни малейшего намека на слащавость, сентиментальность, сюсюканье. Так ребенка видит любящая его мать, а не дамы в салоне, умиляющиеся над парадным вариантом абстрактного ангелочка в кудряшках.
Если попытаться сравнить детские портреты Серебряковой с кем-то, то разве с классиками. Впрочем, сама она такой аналогией была бы возмущена до глубины души, потому что чрезвычайно скромно оценивала собственное дарование и боготворила классиков.
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Реализм
На картине «Снежинки» девушка слева лукаво посматривает в сторону зрителя. И, кстати, кажется приветом художницы самой себе из былых счастливых времен: те же слегка раскосые глаза, изогнутые брови, застенчивая озорная улыбка. Эта балерина похожа на саму художницу в юности.
Чувственность у Серебряковой – особый сплав невинности и прельстительности. Именно так воспринимаются все эти изгибы, случайная обнаженность, завязывание пуантов на изящных ножках. Впору вспоминать пушкинских красавиц «и ножки их» (Пушкина Серебрякова обожала). Этот удивительный сплав женского и детского, слияние чувственности и невинности свойственны и ее ню, в том числе, знаменитой «Купальщице».
Примечательно, что ни на одной из балетных работ или эскизов нет сцен самого спектакля. Художницу интересует процесс подготовки и предвкушение, владеющее девочками в гримерной, некое ожидание чуда. В этом Серебрякова схожа с Дега, который тоже не писал танцовщиц во время выступления. Но настроение картин совершенно разное, у Серебряковой оно гораздо светлее и радостнее (хотя жизнь художницы в это время не изобиловала радостями). Атмосфера балета у нее – это атмосфера праздника, легкости, бесшабашности, вдохновения, полета и застенчивого кокетства.
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Артдеко
Чувственность у Серебряковой – особый сплав невинности и прельстительности. Именно так воспринимаются все эти изгибы, случайная обнаженность, завязывание пуантов на изящных ножках. Впору вспоминать пушкинских красавиц «и ножки их» (Пушкина Серебрякова обожала). Этот удивительный сплав женского и детского, слияние чувственности и невинности свойственны и ее ню, в том числе, знаменитой «Купальщице».
Примечательно, что ни на одной из балетных работ или эскизов нет сцен самого спектакля. Художницу интересует процесс подготовки и предвкушение, владеющее девочками в гримерной, некое ожидание чуда. В этом Серебрякова схожа с Дега, который тоже не писал танцовщиц во время выступления. Но настроение картин совершенно разное, у Серебряковой оно гораздо светлее и радостнее (хотя жизнь художницы в это время не изобиловала радостями). Атмосфера балета у нее – это атмосфера праздника, легкости, бесшабашности, вдохновения, полета и застенчивого кокетства.
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Артдеко
В карточный домик, разваливающийся от любого тычка и порыва ветра, превратился счастливый, уютный быт семейного портрета «За завтраком». В отличие от последнего, во всей красе изображающего счастье и благодать, «Карточный домик» Зинаида Серебрякова написала в самое тяжелое время своей жизни. В 1919 году сожгли имение в Нескучном, семья переехала в Харьков, а вскоре на руках у нее умер муж. Она осталась с четырьмя детьми и матерью. На долгое время главным вопросом стало обеспечение хлеба насущного на уровне «не дать детям умереть с голоду». Художница устроилась в Археологический институт, делала зарисовки находок. Жили в страшной бедности, а самым невозможным было поверить, что вот это теперь и есть жизнь, а прошлое – рассыпалось, как карточный домик. Разве что иногда в разговоре у нее вырывалось судорожное: «Мы живем, все время мечтая куда-то уехать».
Как отличаются повзрослевшие, вытянувшиеся и сильно исхудавшие дети от изображенных за завтраком. Разве можно узнать в раскладывающей карты Тане – худой, с опущенными глазами и недетским смирением в позе и выражении лица – холеную пухлую малышку из «Завтрака»? Младшая, Катя, на той картине не показана. Но уж точно она тогда была иной, чем здесь: большеглазая девочка на дальнем плане, в глазах которой словно застыло отчаянье, беспомощность и беззащитность. В лицах старших мальчиков не осталось ни малейшего намека на безмятежность и озорство: тревожность и какая-то странная для детей тихость, смиренность.
Изменились не только лица. Отдельным персонажем «Завтрака» были руки кого-то из взрослых, разливающие суп по тарелкам. Эти руки – словно гарантия безопасности, дети под защитой, они накормлены, невредимы, беззаботны. Здесь же таким персонажем выступает растерзанная кукла, валяющаяся возле маленькой вазы с увядшими цветами.
Дети все в темной одежде, вокруг накрытого не белоснежной, как в портрете счастливых времен, а темной скатертью стола, тесно сгрудившись, словно согревая друг друга, они смотрят на карточное свое строение, опасаясь, что оно рухнет, и при этом точно зная, что да, этот домик рассыплется, как рассыпалась вся их прошлая жизнь. Карточный домик заменил собой обеденный натюрморт былых времен – ладный, говорящий о сложившемся укладе и уютном, теплом доме. Дети собирают картонный домик, словно пытаясь восстановить тот рухнувший, казавшийся незыблемым в своем спокойствии уклад, тот сожженный дом, который им больше не вернуть. А карты рассыпаются...
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Модерн
Как отличаются повзрослевшие, вытянувшиеся и сильно исхудавшие дети от изображенных за завтраком. Разве можно узнать в раскладывающей карты Тане – худой, с опущенными глазами и недетским смирением в позе и выражении лица – холеную пухлую малышку из «Завтрака»? Младшая, Катя, на той картине не показана. Но уж точно она тогда была иной, чем здесь: большеглазая девочка на дальнем плане, в глазах которой словно застыло отчаянье, беспомощность и беззащитность. В лицах старших мальчиков не осталось ни малейшего намека на безмятежность и озорство: тревожность и какая-то странная для детей тихость, смиренность.
Изменились не только лица. Отдельным персонажем «Завтрака» были руки кого-то из взрослых, разливающие суп по тарелкам. Эти руки – словно гарантия безопасности, дети под защитой, они накормлены, невредимы, беззаботны. Здесь же таким персонажем выступает растерзанная кукла, валяющаяся возле маленькой вазы с увядшими цветами.
Дети все в темной одежде, вокруг накрытого не белоснежной, как в портрете счастливых времен, а темной скатертью стола, тесно сгрудившись, словно согревая друг друга, они смотрят на карточное свое строение, опасаясь, что оно рухнет, и при этом точно зная, что да, этот домик рассыплется, как рассыпалась вся их прошлая жизнь. Карточный домик заменил собой обеденный натюрморт былых времен – ладный, говорящий о сложившемся укладе и уютном, теплом доме. Дети собирают картонный домик, словно пытаясь восстановить тот рухнувший, казавшийся незыблемым в своем спокойствии уклад, тот сожженный дом, который им больше не вернуть. А карты рассыпаются...
@pic_history
#ЗинаидаСеребрякова #Модерн