Картина была написана уже зрелым мастером как отклик на смерть любимой супруги Клеопатры Лонгиновны Воробьевой, урожденной Шустовой (1797–1840). Романтическая трактовка сюжета перекликается со стихотворением русского поэта-декабриста В.Ф. Раевского «Картина бури», написанным в 1820-х годах.
Гигантов бурных строй по высоте летит,
И молния сильней на горизонте блещет!
Удар удару вслед гром яростный вторит
И смертоносные перуны долу мещет!
Пловец в волнах погибель зрит,
Сильнее хладный дождь шумит,
Во мраке бледный огнь мерцает,
Перун из черных туч летит
И раздробленный дуб пылает!..
Картина наполнена философско-символическим смыслом. Природная стихия уподоблена бурным скорбным чувствам художника. Ствол склонившегося над потоком старого ветвистого дерева воспринимается как фигура человека, который всегда стоит над пропастью неизвестности. Молния ассоциируется с ударом судьбы, который разбивает жизнь автора на счастливое «до» и горестное «после». И, несмотря на то, что полотно отражает его переживания, связанные с конкретным событием, картина аллегорична, а ее тема актуальна во все времена. Это качество делает картину интересной для зрителя любой эпохи.
Сам художник именовал картину «Буря». Под этим названием полотно экспонировалось на выставке Императорской Академии художеств в 1842 году и было разыграно в лотерее Общества поощрения художников 1859 года.
@pic_history
#МаксимВоробьев #Романтизм
Гигантов бурных строй по высоте летит,
И молния сильней на горизонте блещет!
Удар удару вслед гром яростный вторит
И смертоносные перуны долу мещет!
Пловец в волнах погибель зрит,
Сильнее хладный дождь шумит,
Во мраке бледный огнь мерцает,
Перун из черных туч летит
И раздробленный дуб пылает!..
Картина наполнена философско-символическим смыслом. Природная стихия уподоблена бурным скорбным чувствам художника. Ствол склонившегося над потоком старого ветвистого дерева воспринимается как фигура человека, который всегда стоит над пропастью неизвестности. Молния ассоциируется с ударом судьбы, который разбивает жизнь автора на счастливое «до» и горестное «после». И, несмотря на то, что полотно отражает его переживания, связанные с конкретным событием, картина аллегорична, а ее тема актуальна во все времена. Это качество делает картину интересной для зрителя любой эпохи.
Сам художник именовал картину «Буря». Под этим названием полотно экспонировалось на выставке Императорской Академии художеств в 1842 году и было разыграно в лотерее Общества поощрения художников 1859 года.
@pic_history
#МаксимВоробьев #Романтизм
Она основана на совсем недавних реальных событиях. Они и через 2 года, когда Жерико завершил работу, всё еще оставались во Франции на слуху. Неопытный и нерешительный мореплаватель, эмигрант Гюг Дюруа граф де Шомаре, пользуясь коррупцией среди французских чиновников, купил себе место капитана королевского фрегата «Медуза». 18 июня 1816 года судно отправилось к берегам Западной Африки, но из-за непрофессионализма капитана село на камни неподалёку от островов Зелёного мыса. Когда стало ясно, что сдвинуть корабль с места не удастся, а запасы воды и еды на исходе, для капитана, губернатора и других высокопоставленных лиц выделили шлюпки, а для 149 оставшихся пассажиров был наспех сооружён плот, на котором они и отправились в непредсказуемый дрейф.
Предполагалось, что шлюпки помогут его буксировать. Но они предательски и трусливо скрылись из виду, оставив переполненный плот один на один с водной стихией. Очень скоро люди начали терять человеческий облик. Борясь за безопасные места у мачты и последние капли воды, они дрались, убивая друг друга и сталкивая в воду. Лишь через 13 дней несчастные увидели на горизонте спасительный корабль «Аргус» – именно этот момент запечатлел Жерико.
Команде «Аргуса» открылось жуткое зрелище: из 149-ти в живых осталось 15 (пятеро из них скончалось почти сразу после спасения). Окоченевшие трупы на плоту перемежались с полуживыми. Оставшиеся в живых вялили на мачте мясо погибших.
Работая над «Плотом «Медузы», Жерико почти год прожил отшельником в своей мастерской. Чтобы ничего не отвлекало его от дела, он даже обрил голову наголо. Мучительно добивался, чтобы ракурсы и позы изображаемых им людей были правдивы. Для этого он лепил восковые фигурки, комбинируя их в различных положениях на игрушечном плоту. Жерико не удовлетворяла работа натурщиков – он пришёл к выводу, что позирование никогда не выглядит естественно. Тогда он стал посещать больницы, где наблюдал и зарисовывал умирающих, а потом и морги. Его устрашающие этюды с отрезанными головами и сваленными в кучу людскими конечностями – оттуда.
Главным достижением Жерико в «Крушении плота «Медузы» стала сложнейшая композиция. Осознав ограниченность фронтальной расстановки фигур, Жерико разворачивает композицию вглубь. Пространство картины становится не просто трёхмерным – оно затягивает зрителя. Обратите внимание на труп у нижнего края картины – создаётся впечатление, что его погружённая под воду голова уходит как раз под раму и, значит, оказывается в нашем, реальном, пространстве.
Многим картина Жерико представлялась метафорой государственного упадка, аллегорией постнаполеоновской Франции. И хотя Жерико решал не социальные, а чисто художественные задачи, в ней видели обвинение существующего строя, вот почему на родине столь выдающаяся работа сначала не получила одобрения. К счастью, Жерико всё-таки успел насладиться признанием своего главного труда: кто-то посоветовал ему везти картину в Лондон, где в это время была бурная художественная жизнь. В английской столице к «Плоту «Медузы» выстроились очереди. Всего за месяц её посмотрело более 50 тысяч человек. С этого начался триумфальный дрейф «Крушения «Плота Медузы» в историю европейского искусства.
@pic_history
#ТеодорЖерико #Романтизм
Предполагалось, что шлюпки помогут его буксировать. Но они предательски и трусливо скрылись из виду, оставив переполненный плот один на один с водной стихией. Очень скоро люди начали терять человеческий облик. Борясь за безопасные места у мачты и последние капли воды, они дрались, убивая друг друга и сталкивая в воду. Лишь через 13 дней несчастные увидели на горизонте спасительный корабль «Аргус» – именно этот момент запечатлел Жерико.
Команде «Аргуса» открылось жуткое зрелище: из 149-ти в живых осталось 15 (пятеро из них скончалось почти сразу после спасения). Окоченевшие трупы на плоту перемежались с полуживыми. Оставшиеся в живых вялили на мачте мясо погибших.
Работая над «Плотом «Медузы», Жерико почти год прожил отшельником в своей мастерской. Чтобы ничего не отвлекало его от дела, он даже обрил голову наголо. Мучительно добивался, чтобы ракурсы и позы изображаемых им людей были правдивы. Для этого он лепил восковые фигурки, комбинируя их в различных положениях на игрушечном плоту. Жерико не удовлетворяла работа натурщиков – он пришёл к выводу, что позирование никогда не выглядит естественно. Тогда он стал посещать больницы, где наблюдал и зарисовывал умирающих, а потом и морги. Его устрашающие этюды с отрезанными головами и сваленными в кучу людскими конечностями – оттуда.
Главным достижением Жерико в «Крушении плота «Медузы» стала сложнейшая композиция. Осознав ограниченность фронтальной расстановки фигур, Жерико разворачивает композицию вглубь. Пространство картины становится не просто трёхмерным – оно затягивает зрителя. Обратите внимание на труп у нижнего края картины – создаётся впечатление, что его погружённая под воду голова уходит как раз под раму и, значит, оказывается в нашем, реальном, пространстве.
Многим картина Жерико представлялась метафорой государственного упадка, аллегорией постнаполеоновской Франции. И хотя Жерико решал не социальные, а чисто художественные задачи, в ней видели обвинение существующего строя, вот почему на родине столь выдающаяся работа сначала не получила одобрения. К счастью, Жерико всё-таки успел насладиться признанием своего главного труда: кто-то посоветовал ему везти картину в Лондон, где в это время была бурная художественная жизнь. В английской столице к «Плоту «Медузы» выстроились очереди. Всего за месяц её посмотрело более 50 тысяч человек. С этого начался триумфальный дрейф «Крушения «Плота Медузы» в историю европейского искусства.
@pic_history
#ТеодорЖерико #Романтизм
"Вид на Рим с холма Авентин"
1836 г.
Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер
Частная коллекция.
«Вид на Рим с холма Авентин» относится к позднему периоду, который считается расцветом творчества Уильяма Тёрнера. Большинство произведений тех лет ныне входят в коллекции крупнейших музеев мира, и всего шесть работ такой важности и качества остаётся в приватных собраниях. В 2014 году на аукционе Sotheby's пейзаж был куплен за £30,3 млн. Это стало самой высокой ценой за произведение какого-либо британского художника и сделало Тёрнера одним из трёх мастеров доимпрессионистского периода (наряду с Рубенсом и Рафаэлем), чьи работы были оценены так дорого.
Важные работы такого качества появляются на аукционных подиумах крайне редко. Так, 5 июля 2017 года пейзаж «Эренбрейтштейн», написанный в то же время, что и «Вид на Рим», был продан за £18,5 млн.
@pic_history
#УильямТёрнер #Пейзаж #Романтизм
1836 г.
Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер
Частная коллекция.
«Вид на Рим с холма Авентин» относится к позднему периоду, который считается расцветом творчества Уильяма Тёрнера. Большинство произведений тех лет ныне входят в коллекции крупнейших музеев мира, и всего шесть работ такой важности и качества остаётся в приватных собраниях. В 2014 году на аукционе Sotheby's пейзаж был куплен за £30,3 млн. Это стало самой высокой ценой за произведение какого-либо британского художника и сделало Тёрнера одним из трёх мастеров доимпрессионистского периода (наряду с Рубенсом и Рафаэлем), чьи работы были оценены так дорого.
Важные работы такого качества появляются на аукционных подиумах крайне редко. Так, 5 июля 2017 года пейзаж «Эренбрейтштейн», написанный в то же время, что и «Вид на Рим», был продан за £18,5 млн.
@pic_history
#УильямТёрнер #Пейзаж #Романтизм
Эжен Делакруа картину назвал «28 июля, 1830». Этих цифр было достаточно, чтобы французские зрители поняли и вспомнили конкретный день, кровавый и страшный, вдохновивший и подаривший надежду.
В этот день в Париже вспыхнул мятеж, который позже назовут Июльской революцией и который привел к смене власти и политического режима. Казалось бы – дело было затеяно гиблое: одного короля меняли на другого. Карл Х, убежденный консерватор, пришел к власти в 1824 году и за 6 лет правления постепенно уничтожил все институты и законы, принятые при Наполеоне. За триколор грозила смертная казнь, например. Когда же в 1830-м правительство приняло ряд указов, ограничивающих свободу слова и распускающих Палату представителей, французы вспомнили о том, что баррикады – это пока единственный проверенный способ выразить недовольство. Членов правительства арестовали, король отрекся от престола и уехал в Великобританию.
Эжен Делакруа, сын бывшего министра иностранных дел при Наполеоне, не стоял на баррикадах, но был «восторженным наблюдателем». «Я выбрал современный сюжет – баррикады. И раз уж я не сражался за свою страну, я буду писать в ее честь», - сообщает художник брату. Картину размером три на два с половиной метра Делакруа напишет всего за три месяца. Он работает быстро и восторженно, оставляя в широких размашистых мазках еще и собственные переживания, перерабатывая свое настроение в уникальную живописную манеру.
Это первая картина Делакруа, которая изображает его современников и близкие, конкретные события. Красный, белый и синий цвета, отражаясь от трехцветного флага в руках Свободы, звучат на всем полотне. Любимые всеми романтиками трупы на первом плане не сильно похожи на тела павших героев. А по живым еще мятежникам можно уверенно судить об их недавнем участии в мародерстве: на плече мальчишки и рабочего в берете одинаковые сумки с боеприпасами, и это сумки королевских солдат. Тело мужчины без штанов на первом плане убеждает нас не сомневаться в нравах восставших – его штаны конечно украли.
И несмотря на это картине «28 июля, 1830» удалось стать символом не только революции, но и всей Франции и свободы вообще. Питерский искусствовед Илья Доронченков утверждает, что со времен раннего христианства, когда абстрактные ценности воплотились в жизни Христа, до Делакруа никому не удавалось создать такой реальный и полнокровный символ абстрактного понятия. Понятия свободы.
Государство купило картину сразу же как только она была представлена на Салоне 1831 года, но только спустя 43 года ее вынесли из темных дворцовых коридоров и водрузили на стену Лувра для всеобщего обозрения. Каждое правительство, разными способами приходящее к власти во Франции, считало ее слишком опасной.
@pic_history
#ЭженДелакруа #Романтизм
В этот день в Париже вспыхнул мятеж, который позже назовут Июльской революцией и который привел к смене власти и политического режима. Казалось бы – дело было затеяно гиблое: одного короля меняли на другого. Карл Х, убежденный консерватор, пришел к власти в 1824 году и за 6 лет правления постепенно уничтожил все институты и законы, принятые при Наполеоне. За триколор грозила смертная казнь, например. Когда же в 1830-м правительство приняло ряд указов, ограничивающих свободу слова и распускающих Палату представителей, французы вспомнили о том, что баррикады – это пока единственный проверенный способ выразить недовольство. Членов правительства арестовали, король отрекся от престола и уехал в Великобританию.
Эжен Делакруа, сын бывшего министра иностранных дел при Наполеоне, не стоял на баррикадах, но был «восторженным наблюдателем». «Я выбрал современный сюжет – баррикады. И раз уж я не сражался за свою страну, я буду писать в ее честь», - сообщает художник брату. Картину размером три на два с половиной метра Делакруа напишет всего за три месяца. Он работает быстро и восторженно, оставляя в широких размашистых мазках еще и собственные переживания, перерабатывая свое настроение в уникальную живописную манеру.
Это первая картина Делакруа, которая изображает его современников и близкие, конкретные события. Красный, белый и синий цвета, отражаясь от трехцветного флага в руках Свободы, звучат на всем полотне. Любимые всеми романтиками трупы на первом плане не сильно похожи на тела павших героев. А по живым еще мятежникам можно уверенно судить об их недавнем участии в мародерстве: на плече мальчишки и рабочего в берете одинаковые сумки с боеприпасами, и это сумки королевских солдат. Тело мужчины без штанов на первом плане убеждает нас не сомневаться в нравах восставших – его штаны конечно украли.
И несмотря на это картине «28 июля, 1830» удалось стать символом не только революции, но и всей Франции и свободы вообще. Питерский искусствовед Илья Доронченков утверждает, что со времен раннего христианства, когда абстрактные ценности воплотились в жизни Христа, до Делакруа никому не удавалось создать такой реальный и полнокровный символ абстрактного понятия. Понятия свободы.
Государство купило картину сразу же как только она была представлена на Салоне 1831 года, но только спустя 43 года ее вынесли из темных дворцовых коридоров и водрузили на стену Лувра для всеобщего обозрения. Каждое правительство, разными способами приходящее к власти во Франции, считало ее слишком опасной.
@pic_history
#ЭженДелакруа #Романтизм
Французский художник XIX века Жан-Батист Камиль Коро (1796 – 1875) известен, прежде всего, как один из прямых предшественников импрессионизма, писавший лирические пейзажи. Его портреты – в основном поздние работы, и некоторые из них не менее значительны, чем его пейзажная живопись, хотя и менее известны.
Интересно, что Коро, за редкими исключениями, почти не писал мужчин. Большинство его портретов – женские. Можно даже говорить об особом женском типе Коро – немного холодном, меланхолическом и совершенно чуждом всякого заигрывания со зрителем. Все «девушки Коро» погружены в себя, задумчивы и отстранённо-мечтательны. Таковы героини его знаменитых картин «Прерванное чтение» и «Ателье», таковы портреты племянниц художника Мари-Луизы Лауры Сеннегон, в замужестве госпожи Филибер Бодо, и Луизы Клер Сеннегон, будущей госпожи Шармуа, таков и последний шедевр 78-летнего Коро «Дама в голубом». Так что «тёмный, прямой и взыскательный взгляд» (воспользуемся строчками Марины Цветаевой) и плотно сжатые губы «Итальянки с жёлтым рукавом» не являются в творчестве Коро чем-то исключительным. Скорее, эти черты отражают его психологические предпочтения и, возможно, его собственный характер – закрытый, целеустремлённый и цельный.
Трижды в своей жизни Коро путешествовал по Италии – в 1820-х, 1834-м и 1843-м. Именно там его талант окреп и освободился от сковывающих условностей французской Академии; в Италии Коро, можно сказать, нашёл себя. Он воздавал должное не только прелести итальянской природы, но красоте римских женщин. Сохранилось письмо художника к другу его молодости Абелю Осмону, фрагмент из которого уместно процитировать:
«По-моему, римлянки – самые красивые женщины в мире… Их глаза, плечи, руки и бёдра превосходны. В этом они лучше, чем наши… Но, с другой стороны, им далеко до грации и любезности француженок… Как художник, я предпочитаю итальянку; но в вопросах, касающихся чувственности отношений между мужчиной и женщиной, - я однозначно выбираю француженку».
@pic_history
#КамильКоро #Портрет #Романтизм
Интересно, что Коро, за редкими исключениями, почти не писал мужчин. Большинство его портретов – женские. Можно даже говорить об особом женском типе Коро – немного холодном, меланхолическом и совершенно чуждом всякого заигрывания со зрителем. Все «девушки Коро» погружены в себя, задумчивы и отстранённо-мечтательны. Таковы героини его знаменитых картин «Прерванное чтение» и «Ателье», таковы портреты племянниц художника Мари-Луизы Лауры Сеннегон, в замужестве госпожи Филибер Бодо, и Луизы Клер Сеннегон, будущей госпожи Шармуа, таков и последний шедевр 78-летнего Коро «Дама в голубом». Так что «тёмный, прямой и взыскательный взгляд» (воспользуемся строчками Марины Цветаевой) и плотно сжатые губы «Итальянки с жёлтым рукавом» не являются в творчестве Коро чем-то исключительным. Скорее, эти черты отражают его психологические предпочтения и, возможно, его собственный характер – закрытый, целеустремлённый и цельный.
Трижды в своей жизни Коро путешествовал по Италии – в 1820-х, 1834-м и 1843-м. Именно там его талант окреп и освободился от сковывающих условностей французской Академии; в Италии Коро, можно сказать, нашёл себя. Он воздавал должное не только прелести итальянской природы, но красоте римских женщин. Сохранилось письмо художника к другу его молодости Абелю Осмону, фрагмент из которого уместно процитировать:
«По-моему, римлянки – самые красивые женщины в мире… Их глаза, плечи, руки и бёдра превосходны. В этом они лучше, чем наши… Но, с другой стороны, им далеко до грации и любезности француженок… Как художник, я предпочитаю итальянку; но в вопросах, касающихся чувственности отношений между мужчиной и женщиной, - я однозначно выбираю француженку».
@pic_history
#КамильКоро #Портрет #Романтизм
Telegram
История одной картины
Впервые полотно всплыло в 2013 году всё на том же Sotheby's. Сын Тамары Георгиевны, дипломат Владимир Носенко опознал один из лотов аукциона и заявил об этом. Полотно было снято с торгов до дальнейшего выяснения обстоятельств. В следующем году аукционный дом получил ответ на запрос из московского ОВД, в котором сообщается: «в материалах уголовного дела отсутствует описание, фотографии и какие-либо другие официальные документы, которые могли бы дать возможность сравнить картину, похищенную в 1997 году у потерпевшей Носенко Т.Г., с картиной, представленной на аукционе Сотбис в 2013 году». То есть доказать, что этот «тот самый Айвазовский», не представляется возможным. Таким образом, с юридической точки зрения ситуация для бывших владельцев оказалась практически безнадежна.
Страсти вокруг картины разгорались нешуточные. Представители Sotheby's заявили, что картина не числится ни в списке украденных предметов искусства, составленном Министерством культуры России, ни в международном Art Loss Register. Однако аукционисты связались с «предположительно бывшим владельцем картины» и договорились о выплате определенного процента со стоимости лота. Похоже, в Sotheby's тоже не были уверены в чистоте происхождения картины и понимали, что такой способ решить проблему оптимален для всех. Однако российские и, возможно, британские правоохранители иначе посмотрели на это дело. МВД и Интерпол настойчиво требовали снять картину с торгов. Утром 2 июня 2015 года за несколько минут до начала торгов картина таки были снята.
@pic_history
#ИванАйвазовский #Романтизм
Страсти вокруг картины разгорались нешуточные. Представители Sotheby's заявили, что картина не числится ни в списке украденных предметов искусства, составленном Министерством культуры России, ни в международном Art Loss Register. Однако аукционисты связались с «предположительно бывшим владельцем картины» и договорились о выплате определенного процента со стоимости лота. Похоже, в Sotheby's тоже не были уверены в чистоте происхождения картины и понимали, что такой способ решить проблему оптимален для всех. Однако российские и, возможно, британские правоохранители иначе посмотрели на это дело. МВД и Интерпол настойчиво требовали снять картину с торгов. Утром 2 июня 2015 года за несколько минут до начала торгов картина таки были снята.
@pic_history
#ИванАйвазовский #Романтизм
Полноценная встреча двух гениев произошла в 1836 году на одной из академических выставок в Петербурге. В дальнейшем многие картины художника были написаны под влиянием поэзии Пушкина. Возможно, именно она имела наибольшее значение для становления Айвазовского как выдающегося живописца. Примечательно, что Крым занимал важное место в жизни обоих. Айвазовский родился в Феодосии, а Пушкин пробыл в ссылке в Гурзуфе несколько недель — в наказание за слишком вольнолюбивые стихи. Впоследствии поэт писал, что это время было удивительным, прекрасным и счастливым.
Впечатления, полученные Пушкиным в Крыму, нашли отражение в его творчестве. Для Айвазовского же всегда была очевидна схожесть творческого процесса в живописи и стихосложении. Он говорил, что сюжет картины рождается в памяти, так же как строки стихов.
Дата написания картины Айвазовского «А.С. Пушкин в Крыму у Гурзуфских скал» — 1880 год. На полотне изображен поэт, в поисках вдохновения задумчиво любующийся полной луной, которая отражается в спокойном море. Пушкин, чье творчество оказало огромное влияние на формирование Айвазовского как живописца, запечатлен им в момент поиска новых идей, образов и фраз. Произведение, написанное через столько лет после трагической гибели Пушкина, кажется выраженной на холсте благодарностью, отображением внутреннего мира и стремлений самого Айвазовского. В дальнейшем художник написал целую серию картин, посвященных любимому поэту и приуроченных к памятным датам его жизни.
@pic_history
#ИванАйвазовский #Романтизм
Впечатления, полученные Пушкиным в Крыму, нашли отражение в его творчестве. Для Айвазовского же всегда была очевидна схожесть творческого процесса в живописи и стихосложении. Он говорил, что сюжет картины рождается в памяти, так же как строки стихов.
Дата написания картины Айвазовского «А.С. Пушкин в Крыму у Гурзуфских скал» — 1880 год. На полотне изображен поэт, в поисках вдохновения задумчиво любующийся полной луной, которая отражается в спокойном море. Пушкин, чье творчество оказало огромное влияние на формирование Айвазовского как живописца, запечатлен им в момент поиска новых идей, образов и фраз. Произведение, написанное через столько лет после трагической гибели Пушкина, кажется выраженной на холсте благодарностью, отображением внутреннего мира и стремлений самого Айвазовского. В дальнейшем художник написал целую серию картин, посвященных любимому поэту и приуроченных к памятным датам его жизни.
@pic_history
#ИванАйвазовский #Романтизм
Мы видим босоногую девочку, в переднике у нее завязаны собранные грибы, на плечах сидит маленький братишка, крепко обхватив сестру пухлыми ручками. Девочка одета в простенький сарафан. Она испуганно оглядывается туда, откуда идут тучи, прикидывая, успеют ли они добраться до дому, прежде чем хлынет ливень. Мальчик же уткнулся в нее, на тучи он не смотрит. Видно, что он тоже испуган, а сестренка ему кажется защитой. Глядя на этих детей, мы представляем вполне реальных крестьянских ребятишек, и в то же время вспоминаем сказочных Аленушку и Иванушку.
Дети пытаются добежать до дома раньше, чем разразится гроза – а это будет с минуты на минуту. Перед нами короткий момент, предшествующий грозе. Небо затянуто, физически ощущается, какой там сейчас тяжелый, душный воздух. Порывы ветра клонят высокую траву, растрепывают выбившиеся из-под косынки волосы девочки и, кажется, подталкивают детей. А внизу, у самой земли, болотные травы не колыхнутся. Зато ненадежный мостик ощутимо шатается под ногами девочки. Кажется, тревожное ощущение ожидания грозы объединило настроение природы и детей. Великолепно написано небо, в нем отражено всё разнообразие предгрозового состояния: чередование оттенков, надвигающиеся тучи, яркие проблески солнца.
Эту девочку Маковский встретил в Тамбовской губернии. Он вышел на природу с мольбертом, а вокруг него собралась стайка деревенских детей. Бойкая глазастая девчонка спросила: «А что ты делаешь?». Художник ответил, что рисует, и предложил и ее нарисовать. Договорились устроить «сеанс» завтра. На следующий день вокруг Маковского собралось еще больше детворы – а той девочки не было. Зато пришел ее маленький братик, который и рассказал, что вчера сестренка пошла по грибы, а он увязался за ней. Когда возвращались, погода резко переменилась, запахло грозой. Торопясь успеть домой до дождя, девочка посадила малыша на плечи. Перебираясь через хлипкий мостик на болоте, она поскользнулась и увязла. Братишка выбрался на землю, а сестра совсем промокла. К вечеру у нее поднялся жар, и лежала она теперь в постели, сил набиралась. Эта история легла в основу картины и дала ей название.
Много лет художник вспоминал, что вот бы той глазастой девчушке показать, что из истории их получилось… Стоит отметить, что Маковского, даже в период увлечения народничеством, нельзя назвать певцом сирых и убогих. Его люди из народа, как правило, очень красивые, дети непременно пухленькие, со здоровым румянцем на щеках. Кажется, что их очень легко «перенести» в салоны и богатые хоромы.
@pic_history
#КонстантинМаковский #Романтизм
Дети пытаются добежать до дома раньше, чем разразится гроза – а это будет с минуты на минуту. Перед нами короткий момент, предшествующий грозе. Небо затянуто, физически ощущается, какой там сейчас тяжелый, душный воздух. Порывы ветра клонят высокую траву, растрепывают выбившиеся из-под косынки волосы девочки и, кажется, подталкивают детей. А внизу, у самой земли, болотные травы не колыхнутся. Зато ненадежный мостик ощутимо шатается под ногами девочки. Кажется, тревожное ощущение ожидания грозы объединило настроение природы и детей. Великолепно написано небо, в нем отражено всё разнообразие предгрозового состояния: чередование оттенков, надвигающиеся тучи, яркие проблески солнца.
Эту девочку Маковский встретил в Тамбовской губернии. Он вышел на природу с мольбертом, а вокруг него собралась стайка деревенских детей. Бойкая глазастая девчонка спросила: «А что ты делаешь?». Художник ответил, что рисует, и предложил и ее нарисовать. Договорились устроить «сеанс» завтра. На следующий день вокруг Маковского собралось еще больше детворы – а той девочки не было. Зато пришел ее маленький братик, который и рассказал, что вчера сестренка пошла по грибы, а он увязался за ней. Когда возвращались, погода резко переменилась, запахло грозой. Торопясь успеть домой до дождя, девочка посадила малыша на плечи. Перебираясь через хлипкий мостик на болоте, она поскользнулась и увязла. Братишка выбрался на землю, а сестра совсем промокла. К вечеру у нее поднялся жар, и лежала она теперь в постели, сил набиралась. Эта история легла в основу картины и дала ей название.
Много лет художник вспоминал, что вот бы той глазастой девчушке показать, что из истории их получилось… Стоит отметить, что Маковского, даже в период увлечения народничеством, нельзя назвать певцом сирых и убогих. Его люди из народа, как правило, очень красивые, дети непременно пухленькие, со здоровым румянцем на щеках. Кажется, что их очень легко «перенести» в салоны и богатые хоромы.
@pic_history
#КонстантинМаковский #Романтизм
«Семья короля Карла IV» – ода или насмешка?
«Семья короля Карла IV» – парадный портрет, и в то же время в нём легко считывается ирония Гойи. С одной стороны, испанские правители, нынешние и будущие, показаны в блеске королевской славы. Гойя тщательно воспроизводит их одежду, обильно украшенную придворным ювелиром драгоценными камнями. Женские украшения, ордена короля (среди них – недавно учреждённый орден Марии Луизы и Золотого руна, а также Крест Непорочного зачатия) – всё это Гойя выписывает, кажется, с каким-то особым удовольствием. С не меньшим вкусом и знанием дела передана фактура тканей: тяжёлой золотой парчи, мягкого и вкрадчиво-матового бархата, лёгких кружев. Однако роскошь нарядов только оттеняет физические несовершенства героев. По воспоминаниям, король был феноменально рыхл, а королева-распутница – и вовсе безобразна. И Гойя не стремится дать их в идеализированном виде. Он изображает не богоподобных венценосцев, а заурядных смертных из плоти и крови.
В демократической критике принято будет писать о семье Карла IV чуть ли не с отвращением: духовное убожество, мещанская заурядность, семья лавочников, вульгарность, невежество, вырождение и прочая, и прочая. В работе Гойи видели чуть ли не карикатуру. Вряд ли это и в самом деле так. Скорее, мы имеем дело с критической крайностью. А Гойя оставался художником, он создал остро-характерные портреты, раскрывающие в нём знатока человеческой природы. И, кстати, монархами портрет был воспринят благосклонно.
Но вот что еще интересно: на этом портрете изображены люди, близкие по крови – король с королевой, три их дочери, три сына, внук, зять, сестра королевы и брат короля. Как это было принято среди европейских правящих династий, многие из них связаны двойной родственной связью: муж Марии-Луизы – одновременно её же кузен; брат короля Антонио Паскуаль был женат на королевской дочке, своей племяннице Марии Амалии (её на картине нет – она умерла за два года до её создания, в 1798-м; и может быть, это её Гойя изобразил отвернувшейся к стене?). Но несмотря на кровную близость, люди эти выглядят удивительно отчуждёнными, разрозненными, замкнутыми в себе, словно их собрала для позирования художнику простая случайность. А еще на картине есть тот, кто внимательно наблюдает за всеми ними.
Автопортрет Гойи в картине «Семья короля Карла IV»
Франсиско Гойя говорил: «Я признаю трёх учителей - Рембрандта, Веласкеса и природу». В этом парадном портрете короля Карла IV с его близкими есть прямая отсылка к веласкесовым «Менинам» – знаменитой картине-иллюзии, где в окружении королевских особ (инфанты Маргариты и отражающихся в зеркале короля и королевы, её родителей) кумир Гойи Веласкес изобразил себя самого за работой. Гойя здесь без стеснения подражает Веласкесу. Точно так же в групповое изображение семьи Карла IV Франсиско Гойя вписывает автопортрет: в затемнённом левом углу, позади королевских особ, за мольбертом, можно разглядеть по-рембрандтовски задумчивое лицо художника.
@pic_history
#ФрансискоГойя #Портрет #Романтизм
«Семья короля Карла IV» – парадный портрет, и в то же время в нём легко считывается ирония Гойи. С одной стороны, испанские правители, нынешние и будущие, показаны в блеске королевской славы. Гойя тщательно воспроизводит их одежду, обильно украшенную придворным ювелиром драгоценными камнями. Женские украшения, ордена короля (среди них – недавно учреждённый орден Марии Луизы и Золотого руна, а также Крест Непорочного зачатия) – всё это Гойя выписывает, кажется, с каким-то особым удовольствием. С не меньшим вкусом и знанием дела передана фактура тканей: тяжёлой золотой парчи, мягкого и вкрадчиво-матового бархата, лёгких кружев. Однако роскошь нарядов только оттеняет физические несовершенства героев. По воспоминаниям, король был феноменально рыхл, а королева-распутница – и вовсе безобразна. И Гойя не стремится дать их в идеализированном виде. Он изображает не богоподобных венценосцев, а заурядных смертных из плоти и крови.
В демократической критике принято будет писать о семье Карла IV чуть ли не с отвращением: духовное убожество, мещанская заурядность, семья лавочников, вульгарность, невежество, вырождение и прочая, и прочая. В работе Гойи видели чуть ли не карикатуру. Вряд ли это и в самом деле так. Скорее, мы имеем дело с критической крайностью. А Гойя оставался художником, он создал остро-характерные портреты, раскрывающие в нём знатока человеческой природы. И, кстати, монархами портрет был воспринят благосклонно.
Но вот что еще интересно: на этом портрете изображены люди, близкие по крови – король с королевой, три их дочери, три сына, внук, зять, сестра королевы и брат короля. Как это было принято среди европейских правящих династий, многие из них связаны двойной родственной связью: муж Марии-Луизы – одновременно её же кузен; брат короля Антонио Паскуаль был женат на королевской дочке, своей племяннице Марии Амалии (её на картине нет – она умерла за два года до её создания, в 1798-м; и может быть, это её Гойя изобразил отвернувшейся к стене?). Но несмотря на кровную близость, люди эти выглядят удивительно отчуждёнными, разрозненными, замкнутыми в себе, словно их собрала для позирования художнику простая случайность. А еще на картине есть тот, кто внимательно наблюдает за всеми ними.
Автопортрет Гойи в картине «Семья короля Карла IV»
Франсиско Гойя говорил: «Я признаю трёх учителей - Рембрандта, Веласкеса и природу». В этом парадном портрете короля Карла IV с его близкими есть прямая отсылка к веласкесовым «Менинам» – знаменитой картине-иллюзии, где в окружении королевских особ (инфанты Маргариты и отражающихся в зеркале короля и королевы, её родителей) кумир Гойи Веласкес изобразил себя самого за работой. Гойя здесь без стеснения подражает Веласкесу. Точно так же в групповое изображение семьи Карла IV Франсиско Гойя вписывает автопортрет: в затемнённом левом углу, позади королевских особ, за мольбертом, можно разглядеть по-рембрандтовски задумчивое лицо художника.
@pic_history
#ФрансискоГойя #Портрет #Романтизм
Увлекательная «Санта-Барбара»
«Санта-Барбара» – это не только бесконечная американская мыльная опера. В Испании XVIII века так же называлась королевская ковровая фабрика – мануфактура «Санта-Барбара» (или, сказать проще, фабрика святой Варвары). «Совпадение? Не думаю», – так и тянет пошутить, тем более что и задача у обеих Санта-Барбар была примерно одинаковой: на длительное время сделать людям красиво, а также приятно, весело и интересно. Испанская «Санта-Барбара» для этой цели выпускала гобелены – большие безворсовые ковры ручной работы с жизнерадостными сюжетами и исполненными изящества харизматичными героями. Такие гобелены могли занимать почти всю стену, и ими с удовольствием декорировали не только частные дома, но и королевские покои.
Вот на такую фабрику гобеленов и устроился работать приехавший в конце XVIII века в Мадрид из Сарагосы молодой художник Франсиско Гойя (справедливости ради скажем – попал он туда не с улицы, а по протекции Франсиско Байеу, придворного художника и старшего брата жены Гойи Хосефы). Задачей Гойи было создавать рисунки, на основе которых «Санта Барбара» будет ткать гобелены. Какие же сюжеты могут подойти?
Кстати сказать, во Франции примерно в это же время или чуть раньше фабрику гобеленов возглавлял коллега Гойи – знаменитый художник Франсуа Буше. Темы для гобеленов выбирались идиллические: у французов это были резвящиеся на лоне природы пастухи и пастушки, в Испании персонажами гобеленов тоже были люди из простонародья – махо и манолас. Махо – это представители испанских городских низов, весёлые, темпераментные и витальные. Они готовы в любой момент схватиться за нож, не дураки выпить и вообще довольно криминализированы (как всякие социальные «низы») и в то же время остаются хранителями народных традиций. Их страстных подруг называют «махи» (отсюда – название известных картин Гойи). «Махи» – женщины легкого нрава и таких же правил, что отличает их от «манолас» – приличных девушек строгих правил, этаких «благородных мах», впрочем, столь же безоглядно уверенных в собственной неотразимости.
Во времена Гойи изображения махо, мах и манолас были чрезвычайно популярны. Их национальные наряды были так выразительны, ярки и красивы, что даже аристократки, женщины из знатных родов, очень любили время от времени, особенно во время карнавалов и светских вечеринок, наряжаться в народном духе. Это было модно, а в текущей политической ситуации еще и помогало сохранять национальную идентичность. Особой приверженностью к испанскому народному костюму отличалась небезызвестная герцогиня Альба. На ростовых портретах Гойи она, аристократка, как раз одета в испанском народном стиле.
Картоны Гойи для «Санта-Барбары»
Всего Гойя выполнил не менее шестидесяти монументально-декоративных панно, служащих эскизами для гобеленовой мануфактуры. Их отличает удивительная, не представимая в дальнейшем творчестве Гойи искрящаяся жизнерадостность, многообразие и звучность палитры. Гойя вдохновенно создаёт счастливую утопию «естественного человека» с опорой на глубоко народные образы и представления о мире – образы той среды, откуда вышел и он сам.
Картоны Гойи едва не были утрачены. После создания шпалер эскизы, на основе которых делались гобелены, становились не нужны. Сам Гойя, чей ранний период исследователи назовут «гобеленовым», не очень любил эти работы, справедливо полагая, что способен на большее, и не собирался их хранить. Картоны были забыты и некоторое время их местонахождение оставалось не известным. В 1860-х они были случайно обнаружены в каком-то подвале и переданы в Прадо.
Гобелен Гойи «Зонтик»
«Зонтик» – один из самых жизнерадостных и красивых картонов Гойи. Он изображает молодую манолас, сидящую на траве с маленькой собачкой на коленях. День солнечный, и чтобы красотка не обгорела, её услужливо прикрывает зонтиком юный махо в бархатном костюме и головном платке, которые, наряду с широкополыми шляпами, любили носить молодые испанцы.
@pic_history
#ФрансискоГойя #Романтизм
«Санта-Барбара» – это не только бесконечная американская мыльная опера. В Испании XVIII века так же называлась королевская ковровая фабрика – мануфактура «Санта-Барбара» (или, сказать проще, фабрика святой Варвары). «Совпадение? Не думаю», – так и тянет пошутить, тем более что и задача у обеих Санта-Барбар была примерно одинаковой: на длительное время сделать людям красиво, а также приятно, весело и интересно. Испанская «Санта-Барбара» для этой цели выпускала гобелены – большие безворсовые ковры ручной работы с жизнерадостными сюжетами и исполненными изящества харизматичными героями. Такие гобелены могли занимать почти всю стену, и ими с удовольствием декорировали не только частные дома, но и королевские покои.
Вот на такую фабрику гобеленов и устроился работать приехавший в конце XVIII века в Мадрид из Сарагосы молодой художник Франсиско Гойя (справедливости ради скажем – попал он туда не с улицы, а по протекции Франсиско Байеу, придворного художника и старшего брата жены Гойи Хосефы). Задачей Гойи было создавать рисунки, на основе которых «Санта Барбара» будет ткать гобелены. Какие же сюжеты могут подойти?
Кстати сказать, во Франции примерно в это же время или чуть раньше фабрику гобеленов возглавлял коллега Гойи – знаменитый художник Франсуа Буше. Темы для гобеленов выбирались идиллические: у французов это были резвящиеся на лоне природы пастухи и пастушки, в Испании персонажами гобеленов тоже были люди из простонародья – махо и манолас. Махо – это представители испанских городских низов, весёлые, темпераментные и витальные. Они готовы в любой момент схватиться за нож, не дураки выпить и вообще довольно криминализированы (как всякие социальные «низы») и в то же время остаются хранителями народных традиций. Их страстных подруг называют «махи» (отсюда – название известных картин Гойи). «Махи» – женщины легкого нрава и таких же правил, что отличает их от «манолас» – приличных девушек строгих правил, этаких «благородных мах», впрочем, столь же безоглядно уверенных в собственной неотразимости.
Во времена Гойи изображения махо, мах и манолас были чрезвычайно популярны. Их национальные наряды были так выразительны, ярки и красивы, что даже аристократки, женщины из знатных родов, очень любили время от времени, особенно во время карнавалов и светских вечеринок, наряжаться в народном духе. Это было модно, а в текущей политической ситуации еще и помогало сохранять национальную идентичность. Особой приверженностью к испанскому народному костюму отличалась небезызвестная герцогиня Альба. На ростовых портретах Гойи она, аристократка, как раз одета в испанском народном стиле.
Картоны Гойи для «Санта-Барбары»
Всего Гойя выполнил не менее шестидесяти монументально-декоративных панно, служащих эскизами для гобеленовой мануфактуры. Их отличает удивительная, не представимая в дальнейшем творчестве Гойи искрящаяся жизнерадостность, многообразие и звучность палитры. Гойя вдохновенно создаёт счастливую утопию «естественного человека» с опорой на глубоко народные образы и представления о мире – образы той среды, откуда вышел и он сам.
Картоны Гойи едва не были утрачены. После создания шпалер эскизы, на основе которых делались гобелены, становились не нужны. Сам Гойя, чей ранний период исследователи назовут «гобеленовым», не очень любил эти работы, справедливо полагая, что способен на большее, и не собирался их хранить. Картоны были забыты и некоторое время их местонахождение оставалось не известным. В 1860-х они были случайно обнаружены в каком-то подвале и переданы в Прадо.
Гобелен Гойи «Зонтик»
«Зонтик» – один из самых жизнерадостных и красивых картонов Гойи. Он изображает молодую манолас, сидящую на траве с маленькой собачкой на коленях. День солнечный, и чтобы красотка не обгорела, её услужливо прикрывает зонтиком юный махо в бархатном костюме и головном платке, которые, наряду с широкополыми шляпами, любили носить молодые испанцы.
@pic_history
#ФрансискоГойя #Романтизм
Но, учитывая, что подписанного Жерико в наших музеях нет, да и просто работ Жерико в мире немного, будем относиться к этому портрету как к доказанной работе одного из первых французских художников-романтиков. Тем более, что все характерные признаки у этюда присутствуют: сложный разворот фигуры, резкий контраст света и тени, глубокая темнота фона, великолепная лепка формы, и, главное, предельная романтизация образа — всё, что так любил Жерико. Героя картины — растрёпанного хмурого человека с античным торсом и совершенно не античным лицом, легко представить и на поле боя, и на палубе корабля, и на покорённой вершине — в любом месте, позволяющем поспорить с судьбой или стихией и красиво победить или драматически погибнуть.
Известно, что занимаясь у Герена, Жерико часто «улучшал» постановки, то приписывая натуре воображаемый фон, то усиливая контрастность света. Герен, известный живописью классической и скучноватой, терпел его эксперименты, но предостерегал от подобного остальных студентов: «Что вы стараетесь подражать ему. Пусть работает как хочет, в нем материала на трех-четырех живописцев, не то, что у вас».
Вероятно, когда-то картина была светлее, но сейчас её краски изрядно изменились — причина в готовом красителе на основе битума, который был очень эффектен при написании теней, но со временем сильно потемнел.
@pic_history
#ТеодорЖерико #Портрет #Романтизм
Известно, что занимаясь у Герена, Жерико часто «улучшал» постановки, то приписывая натуре воображаемый фон, то усиливая контрастность света. Герен, известный живописью классической и скучноватой, терпел его эксперименты, но предостерегал от подобного остальных студентов: «Что вы стараетесь подражать ему. Пусть работает как хочет, в нем материала на трех-четырех живописцев, не то, что у вас».
Вероятно, когда-то картина была светлее, но сейчас её краски изрядно изменились — причина в готовом красителе на основе битума, который был очень эффектен при написании теней, но со временем сильно потемнел.
@pic_history
#ТеодорЖерико #Портрет #Романтизм
Когда корабль французской дипломатической миссии, в составе которой был и Делакруа, отплывал в Марокко, у художника уже определенно сформировался свой взгляд на искусство. Но до сих пор по части цвета и контрастных сочетаний лучше Рубенса он ничего не встречал и не признавал. А в Марокко и Алжире он увидел все эти цвета и рефлексы вживую, увидел насыщенный свет и прозрачные тени, увидел ослепительный, роскошный, величественный Восток, о котором фантазировал в «Смерти Сарданапала». В жизни Делакруа, не особо богатой на судьбоносные события, поездка на Восток оказалась не только живописным, но философским прозрением.
По сравнению с динамичными и даже надрывными композициями предыдущих полотен Делакруа, «Алжирские женщины» - само спокойствие и нега. Как будто время в этом измерении движется медленно или счет ему никто просто не ведет. Здесь нет ни сюжета, ни действия, ни истории, ни символа. Чистая живопись.
Покидая Марокко и прибывая в Алжир, Делакруа тосковал только об одном: что не смог поближе увидеть местных женщин. Оказалось, что в Алжире все немного проще. Бывший капитан алжирского флота провел Эжена прямо в свой гарем – любуйся.
В низкой, душной, пропахшей сладким кальянным дымом и чаем комнате полулежали три женщины. Они проводили здесь целые дни, они были частью этой комнаты. Что успевал – зарисовывал акварелью, иногда акварели не хватало и он делал пометки в блокноте: «нежно-голубой, зеленый, золотисто-желтый» - это про платок, «сиреневато-фиолетовые рукава, сиреневато-фиолетовое на плечах, на груди полосы фиолетовые, нежные» - это про рубашку.
«Алжирские женщины» - алогичный, необъяснимый, волшебный магнит. Вольную копию с нее делал Огюст Ренуар (только по этой копии современники и могут судить сейчас о подлинной яркости красок у Делакруа, потому что его картина сохранилась плохо и потемнела), а потом написал по ее мотивам свою «Одалиску». Для Синьяка эта картина стала откровением «оптического смешения наиболее удаленных компонентов». О Пикассо все и так понятно – 15 картин, эротичных и прямолинейных, повторяющих основные линии композиции первоисточника, одна из которых стала самой дорогой картиной в мире и ушла с молотка за 180 млн. долларов.
Спустя много лет Делакруа напишет о своих восточных каникулах: «Я жил там в двадцать раз интенсивнее, чем в Париже».
@pic_history
#ЭженДелакруа #Романтизм
По сравнению с динамичными и даже надрывными композициями предыдущих полотен Делакруа, «Алжирские женщины» - само спокойствие и нега. Как будто время в этом измерении движется медленно или счет ему никто просто не ведет. Здесь нет ни сюжета, ни действия, ни истории, ни символа. Чистая живопись.
Покидая Марокко и прибывая в Алжир, Делакруа тосковал только об одном: что не смог поближе увидеть местных женщин. Оказалось, что в Алжире все немного проще. Бывший капитан алжирского флота провел Эжена прямо в свой гарем – любуйся.
В низкой, душной, пропахшей сладким кальянным дымом и чаем комнате полулежали три женщины. Они проводили здесь целые дни, они были частью этой комнаты. Что успевал – зарисовывал акварелью, иногда акварели не хватало и он делал пометки в блокноте: «нежно-голубой, зеленый, золотисто-желтый» - это про платок, «сиреневато-фиолетовые рукава, сиреневато-фиолетовое на плечах, на груди полосы фиолетовые, нежные» - это про рубашку.
«Алжирские женщины» - алогичный, необъяснимый, волшебный магнит. Вольную копию с нее делал Огюст Ренуар (только по этой копии современники и могут судить сейчас о подлинной яркости красок у Делакруа, потому что его картина сохранилась плохо и потемнела), а потом написал по ее мотивам свою «Одалиску». Для Синьяка эта картина стала откровением «оптического смешения наиболее удаленных компонентов». О Пикассо все и так понятно – 15 картин, эротичных и прямолинейных, повторяющих основные линии композиции первоисточника, одна из которых стала самой дорогой картиной в мире и ушла с молотка за 180 млн. долларов.
Спустя много лет Делакруа напишет о своих восточных каникулах: «Я жил там в двадцать раз интенсивнее, чем в Париже».
@pic_history
#ЭженДелакруа #Романтизм
Мне нужна модель, которая двигается!
Камилю Коро исполнилось 78 лет, когда он написал свою «Даму в голубом». Картина, в 1912-м году переданная Анри Рюаром в Лувр, считается последним шедевром Коро. Написанная за год до смерти художника, «Дама в голубом» до сих пор не утратила загадочной притягательности. Некоторые полагают, что в этой картине зашифрован итог всей творческой жизни Коро.
Он был знаменитым (не исключено – великим) пейзажистом. «Король пейзажа», «поэт рассветов», предтеча имрпессионизма… Коро писал портреты между делом и исключительно для себя. Интересная деталь: женских портретов Коро исполнил множество – мужских в его творчестве почти и нет. Если вглядываться неторопливо и внимательно, все «женщины Коро» – узнаваемый типаж. Они никогда не заигрывают со зрителем, не ищут его взгляда, не кокетничают. Напротив, девушки с картин Коро всегда без остатка поглощены своими, ведомыми только им одним переживаниями. Они часто задумчивы и почти всегда меланхоличны. Как следствие, героини Коро выглядят немного застывшими, словно замёрзшими, замершими в оцепенении, хотя обладают и внутренней силой, и скрытой энергией. «Мне нужна модель, которая двигается!» - мучился Коро от того, как сложно давалось изображение тела в движении.
Волнует ли Коро индивидуальность Эммы в «Даме в голубом»? Скорее нет, чем да. Важнее то, что он «впустил» Эмму в свою мастерскую. Ему 78, он знает, что смертельно болен, и явно подводит этой картиной какой-то важный итог. О том, что это именно мастерская Коро, свидетельствуют его пейзажи на стенах: обобщенно-французский, с деревом и такого же рода итальянский – с водной гладью. Коро решает в этом портрете отнюдь не психологические, а чисто художественные задачи: как «выставить свет», как соблюсти баланс горизонталей и вертикалей, как «схватить все оттенки и тем самым передать иллюзию жизни» (его слова последних лет), где именно среди плавных цветовых переходов разместить неожиданное контрастное пятно – он ценил такие штуки, называл их «приправой». Когда после многочисленных лессировок богатая и приглушенная оливково-синяя палитра картины обрела законченность и гармонию, Коро, должно быть, удовлетворённо вздохнул, а потом внёс последний штрих: ярко-оранжевый кончик веера.
@pic_history
#КамильКоро #Портрет #Романтизм
Камилю Коро исполнилось 78 лет, когда он написал свою «Даму в голубом». Картина, в 1912-м году переданная Анри Рюаром в Лувр, считается последним шедевром Коро. Написанная за год до смерти художника, «Дама в голубом» до сих пор не утратила загадочной притягательности. Некоторые полагают, что в этой картине зашифрован итог всей творческой жизни Коро.
Он был знаменитым (не исключено – великим) пейзажистом. «Король пейзажа», «поэт рассветов», предтеча имрпессионизма… Коро писал портреты между делом и исключительно для себя. Интересная деталь: женских портретов Коро исполнил множество – мужских в его творчестве почти и нет. Если вглядываться неторопливо и внимательно, все «женщины Коро» – узнаваемый типаж. Они никогда не заигрывают со зрителем, не ищут его взгляда, не кокетничают. Напротив, девушки с картин Коро всегда без остатка поглощены своими, ведомыми только им одним переживаниями. Они часто задумчивы и почти всегда меланхоличны. Как следствие, героини Коро выглядят немного застывшими, словно замёрзшими, замершими в оцепенении, хотя обладают и внутренней силой, и скрытой энергией. «Мне нужна модель, которая двигается!» - мучился Коро от того, как сложно давалось изображение тела в движении.
Волнует ли Коро индивидуальность Эммы в «Даме в голубом»? Скорее нет, чем да. Важнее то, что он «впустил» Эмму в свою мастерскую. Ему 78, он знает, что смертельно болен, и явно подводит этой картиной какой-то важный итог. О том, что это именно мастерская Коро, свидетельствуют его пейзажи на стенах: обобщенно-французский, с деревом и такого же рода итальянский – с водной гладью. Коро решает в этом портрете отнюдь не психологические, а чисто художественные задачи: как «выставить свет», как соблюсти баланс горизонталей и вертикалей, как «схватить все оттенки и тем самым передать иллюзию жизни» (его слова последних лет), где именно среди плавных цветовых переходов разместить неожиданное контрастное пятно – он ценил такие штуки, называл их «приправой». Когда после многочисленных лессировок богатая и приглушенная оливково-синяя палитра картины обрела законченность и гармонию, Коро, должно быть, удовлетворённо вздохнул, а потом внёс последний штрих: ярко-оранжевый кончик веера.
@pic_history
#КамильКоро #Портрет #Романтизм
Чуждому рассудочности Гейнсборо лучше всего удавались портреты не заказные, а написанные по собственному желанию. И «Портрет Сары Сиддонс» принадлежит к числу таких. Художник писал актрису не ради заработка, а из чувства человеческой симпатии и солидарности. Как и Гейнсборо, Сара происходила из не особо состоятельной многодетной семьи и добилась признания лишь собственным трудолюбием и талантом.
Рациональный Рейнолдс изобразил Сару по всем канонам «высокого искусства» - в роли Музы Трагедии и в окружении аллегорических фигур Преступления и Раскаяния. Гейнсборо больше, чем аллегориям, доверяет своей спонтанной способности ухватывать и воссоздавать человеческую индивидуальность. В его версии «Портрета Сары Сиддонс» нет никаких намеков на актёрскую профессию героини, поскольку Гейнсборо мало интересуется созданием типического. Ему не слишком важен статус или общественное положение – ценен только характер, человеческая индивидуальность. В Саре он видит не актрису, а живого собеседника, умного и темпераментного.
Перед нами красивая и волевая женщина с изящным и немного хищным профилем, одетая в повседневное платье в полоску. Её палевый (темно-желтый) шарф и коричневый мех контрастируют с голубыми лентами в отделке платья, но еще более драматическим контрастом выступает массивная черная шляпа с пером на ярко-красном фоне. Сара на портрете выглядит очень уверенной. Взгляд её карих глаз остёр и насмешлив. Она явно знает себе цену, но не опускается до высокомерия.
Курьёзно, что техническую сложность для художника представлял профиль Сары, данный в развороте 3/4. Гейнсборо никак не удавалось достоверно передать форму и он добродушно ворчал «Треклятый нос, конца ему нет!» Один из тех, кто позднее анализировал «Портрет Сары Сиддонс», даже доказывал, что вся картина «построена на носах» - то есть в её отдельных элементах повторяются очертания характерного носа актрисы.
@pic_history
#ТомасГейнсборо #Романтизм #Портрет
Рациональный Рейнолдс изобразил Сару по всем канонам «высокого искусства» - в роли Музы Трагедии и в окружении аллегорических фигур Преступления и Раскаяния. Гейнсборо больше, чем аллегориям, доверяет своей спонтанной способности ухватывать и воссоздавать человеческую индивидуальность. В его версии «Портрета Сары Сиддонс» нет никаких намеков на актёрскую профессию героини, поскольку Гейнсборо мало интересуется созданием типического. Ему не слишком важен статус или общественное положение – ценен только характер, человеческая индивидуальность. В Саре он видит не актрису, а живого собеседника, умного и темпераментного.
Перед нами красивая и волевая женщина с изящным и немного хищным профилем, одетая в повседневное платье в полоску. Её палевый (темно-желтый) шарф и коричневый мех контрастируют с голубыми лентами в отделке платья, но еще более драматическим контрастом выступает массивная черная шляпа с пером на ярко-красном фоне. Сара на портрете выглядит очень уверенной. Взгляд её карих глаз остёр и насмешлив. Она явно знает себе цену, но не опускается до высокомерия.
Курьёзно, что техническую сложность для художника представлял профиль Сары, данный в развороте 3/4. Гейнсборо никак не удавалось достоверно передать форму и он добродушно ворчал «Треклятый нос, конца ему нет!» Один из тех, кто позднее анализировал «Портрет Сары Сиддонс», даже доказывал, что вся картина «построена на носах» - то есть в её отдельных элементах повторяются очертания характерного носа актрисы.
@pic_history
#ТомасГейнсборо #Романтизм #Портрет
Telegram
ИОК | Картины
Зачем испанцам хоронить сардину?
В пепельную среду – день, предшествующий началу Великого Поста, жители Мадрида и других городов Испании, а также испанских колоний в Латинской Америке, шумной толпой высыпали на улицы. Многолюдная процессия несла впереди себя большую рыбу (сделанную из подручных материалов). Со всех сторон раздавались притворные рыдания и громкий потешный плач. Ближе всех к безвременно почившей рыбе располагались громко стенающие «вдовы» с черными усами – группа ряженых испанских мужчин. Все идущие изображали безутешную скорбь, неизбежно переходящую в народные гуляния с песнями и плясками. Задача похорон сардины та же, что у любого карнавала: повеселиться и покуражиться так, чтобы хватило на все семь недель предстоящего поста. В конце праздника чучело рыбы сжигали (совсем как чучело Масленицы во время аналогичного праздника), а пепел бросали в воду.
В наше время этот обычай с соблюдением всех установленных ритуалов лучше всего сохранился на острове Тенерифе – самом большом из островов Канарского Архипелага, бывшей испанской колонии. Пиренейские конквистадоры в XVI веке экспортировали на Тенерифе из Испании не только грипп и оспу, но также католическую религию и сопутствующие ей ритуалы вроде потешных похорон мёртвой рыбы, нашедших отражение в известной картине Франсиско Гойи.
Версии происхождения «Похорон сардинки»
Похороны мёртвой рыбы бессмысленны только на взгляд рационалиста. Но в карнавальном сознании, переворачивающем мир вверх ногами и предпочитающем порядку – весёлый хаос, ничего невозможного не существует. По одной из версий, похороны сардины – это трансформация другого карнавального ритуала, еще более древнего. Когда-то в Испании накануне поста принято было погребать специально для этой цели заколотого поросёнка. Название такого жертвоприношения – cerdna – было созвучно слову «сардина», так что со временем и хоронить стали её: чем абсурднее, тем веселее!
Другая версия приурочивает ритуал как раз к эпохе Гойи: якобы при короле Карлосе III, первом покровителе художника, народ во время карнавала угостили протухшими сардинками. Но угощение сопровождалось таким количеством вина, что подданные Карлоса III не обиделись, а решили учредить торжественные похороны безвременно усопшей рыбы.
Место картины в творчестве Франсиско Гойи
Фред Лихт, специалист по творчеству Гойи, пишет: «Похороны сардинки» – одно из самых удивительных и виртуозных из дошедших до нас произведений кисти Гойи. Редко кто достигал такой решительности и смелости мазка. Каждый мазок является каллиграфическим чудом и в то же время с виртуозной точность живописует выражения лиц и эмоциональный заряд каждой позы или жеста. Глядя на картину, мы оказываемся где-то посередине, в идеальной точке равновесия между гобеленами Гойи и его «черными картинами». Буйное народное веселье первых постепенно сменяется тревожностью последних. В потемнении колорита, в неоднозначной маске на стяге и особенно в избыточности жестов и движений зритель начинает смутно ощущать беспокоящий подтекст массовой истерии, лежащей в основе фиесты».
@pic_history
#ФрансискоГойя #Романтизм
В пепельную среду – день, предшествующий началу Великого Поста, жители Мадрида и других городов Испании, а также испанских колоний в Латинской Америке, шумной толпой высыпали на улицы. Многолюдная процессия несла впереди себя большую рыбу (сделанную из подручных материалов). Со всех сторон раздавались притворные рыдания и громкий потешный плач. Ближе всех к безвременно почившей рыбе располагались громко стенающие «вдовы» с черными усами – группа ряженых испанских мужчин. Все идущие изображали безутешную скорбь, неизбежно переходящую в народные гуляния с песнями и плясками. Задача похорон сардины та же, что у любого карнавала: повеселиться и покуражиться так, чтобы хватило на все семь недель предстоящего поста. В конце праздника чучело рыбы сжигали (совсем как чучело Масленицы во время аналогичного праздника), а пепел бросали в воду.
В наше время этот обычай с соблюдением всех установленных ритуалов лучше всего сохранился на острове Тенерифе – самом большом из островов Канарского Архипелага, бывшей испанской колонии. Пиренейские конквистадоры в XVI веке экспортировали на Тенерифе из Испании не только грипп и оспу, но также католическую религию и сопутствующие ей ритуалы вроде потешных похорон мёртвой рыбы, нашедших отражение в известной картине Франсиско Гойи.
Версии происхождения «Похорон сардинки»
Похороны мёртвой рыбы бессмысленны только на взгляд рационалиста. Но в карнавальном сознании, переворачивающем мир вверх ногами и предпочитающем порядку – весёлый хаос, ничего невозможного не существует. По одной из версий, похороны сардины – это трансформация другого карнавального ритуала, еще более древнего. Когда-то в Испании накануне поста принято было погребать специально для этой цели заколотого поросёнка. Название такого жертвоприношения – cerdna – было созвучно слову «сардина», так что со временем и хоронить стали её: чем абсурднее, тем веселее!
Другая версия приурочивает ритуал как раз к эпохе Гойи: якобы при короле Карлосе III, первом покровителе художника, народ во время карнавала угостили протухшими сардинками. Но угощение сопровождалось таким количеством вина, что подданные Карлоса III не обиделись, а решили учредить торжественные похороны безвременно усопшей рыбы.
Место картины в творчестве Франсиско Гойи
Фред Лихт, специалист по творчеству Гойи, пишет: «Похороны сардинки» – одно из самых удивительных и виртуозных из дошедших до нас произведений кисти Гойи. Редко кто достигал такой решительности и смелости мазка. Каждый мазок является каллиграфическим чудом и в то же время с виртуозной точность живописует выражения лиц и эмоциональный заряд каждой позы или жеста. Глядя на картину, мы оказываемся где-то посередине, в идеальной точке равновесия между гобеленами Гойи и его «черными картинами». Буйное народное веселье первых постепенно сменяется тревожностью последних. В потемнении колорита, в неоднозначной маске на стяге и особенно в избыточности жестов и движений зритель начинает смутно ощущать беспокоящий подтекст массовой истерии, лежащей в основе фиесты».
@pic_history
#ФрансискоГойя #Романтизм
Загадка № 1. Почему именно маха?
Герцогиня Альба познакомилась с Гойей, когда тот уже был придворным художником, прославившимся портретами вельмож. Мастеру было под пятьдесят, аристократке чуть за тридцать. Знатностью рода она даже превосходила тогдашнюю королеву Испании. У Гойи в роду тоже были идальго, но они отнюдь не составляли основу родового древа художника. Якобы первыми словами герцогини при виде Франсиско были следующие: «Послушайте, любезный, вам бы гораздо больше пошли широкие штаны и зеленый жилет уличного художника, чем этот золоченый камзол. Это все равно, что одеть мою собачку в бальное платье королевы!». Не ручаемся, что привели их дословно, но смысл передали верно – аристократка до кончиков пальцев с первого взгляда поняла, с кем имеет дело. Конечно, такое отношение сперва уязвило Гойю. Он не сразу понял, что герцогиня ему скорее польстила. Во-первых, на тот момент аристократы ей уже изрядно надоели. А во-вторых, она и сама любила наряжаться махой.
Позже, когда отношения между художником и его Музой выйдут за рамки «аристократка и ее знакомый живописец», герцогиня будет упрашивать Гойю написать ее в образе махи. На что тот будет неизменно отвечать: «Вы не маха. И никогда ею не станете, сколько бы ни наряжались!».
И это был не комплимент. Гойя к тому времени уже хорошо изучил нрав герцогини, ее взбалмошность и любовь ко всему, что поострее и погорячее. Он знал, что ей и махой хоть ненадолго хотелось бы стать. Но – нет.
Загадка № 2. Вещий сон
И тем не менее Каэтана Альба все-таки предстала в образе махи на полотне Гойи.
По легенде, однажды герцогине приснился сон, в котором служанка ее бабушки, прославившаяся в столице как ведьма, предсказала, что Каэтана умрет вскоре после того, как художник напишет ее в платье махи. Казалось бы, суеверия и боязнь смерти должны были бы и саму Альбу удерживать от желания позировать в таком костюме. Но – нет. Каэтана всегда любила играть с огнем. Кроме того, намного больше смерти строптивая красавица боялась старости. Гойя очень убедительно изображал старух в своих «Капричос», и Альба не раз говорила, что очень боится дожить до такого.
На потрете герцогине 35 лет. Через пять лет она умрет при невыясненных обстоятельствах.
Загадка № 3. Только ли Гойя?
На полотне Альба пальчиком указывает на надпись у своих ног. «Solo Goya» («Только Гойя») – читаем там. На предыдущем портрете герцогини в белом платье надпись была значительно скромнее. Просто указание, кто именно изображен и кто писал портрет. В этот раз для усиления эффекта даже на перстнях Альбы красуется ее имя и имя художника.
Портрет написан менее чем через год после смерти супруга Каэтаны – герцога Хосе Марии Альвареса де Толедо и Гонзага. Тогда вдова покинула Мадрид и жила в своем родовом имении. Вместе с ней во дворце жил и Гойя.
Герцогиня, привыкшая к мужскому поклонению, будет и Гойю заставлять себя ревновать. Как только их отношения входили в спокойное русло, Альба тут же находила себе любовников. Так что по сей день неизвестно, чья инициатива была у такой надписи на картине. Возможно, это капризная Каэтана смилостивилась и разрешила Гойе считаться главным в ее жизни. А может быть таким образом сам Франсиско Гойя хотел указать, что лишь он один ее достоин.
@pic_history
#ФрансискоГойя #Романтизм
Герцогиня Альба познакомилась с Гойей, когда тот уже был придворным художником, прославившимся портретами вельмож. Мастеру было под пятьдесят, аристократке чуть за тридцать. Знатностью рода она даже превосходила тогдашнюю королеву Испании. У Гойи в роду тоже были идальго, но они отнюдь не составляли основу родового древа художника. Якобы первыми словами герцогини при виде Франсиско были следующие: «Послушайте, любезный, вам бы гораздо больше пошли широкие штаны и зеленый жилет уличного художника, чем этот золоченый камзол. Это все равно, что одеть мою собачку в бальное платье королевы!». Не ручаемся, что привели их дословно, но смысл передали верно – аристократка до кончиков пальцев с первого взгляда поняла, с кем имеет дело. Конечно, такое отношение сперва уязвило Гойю. Он не сразу понял, что герцогиня ему скорее польстила. Во-первых, на тот момент аристократы ей уже изрядно надоели. А во-вторых, она и сама любила наряжаться махой.
Позже, когда отношения между художником и его Музой выйдут за рамки «аристократка и ее знакомый живописец», герцогиня будет упрашивать Гойю написать ее в образе махи. На что тот будет неизменно отвечать: «Вы не маха. И никогда ею не станете, сколько бы ни наряжались!».
И это был не комплимент. Гойя к тому времени уже хорошо изучил нрав герцогини, ее взбалмошность и любовь ко всему, что поострее и погорячее. Он знал, что ей и махой хоть ненадолго хотелось бы стать. Но – нет.
Загадка № 2. Вещий сон
И тем не менее Каэтана Альба все-таки предстала в образе махи на полотне Гойи.
По легенде, однажды герцогине приснился сон, в котором служанка ее бабушки, прославившаяся в столице как ведьма, предсказала, что Каэтана умрет вскоре после того, как художник напишет ее в платье махи. Казалось бы, суеверия и боязнь смерти должны были бы и саму Альбу удерживать от желания позировать в таком костюме. Но – нет. Каэтана всегда любила играть с огнем. Кроме того, намного больше смерти строптивая красавица боялась старости. Гойя очень убедительно изображал старух в своих «Капричос», и Альба не раз говорила, что очень боится дожить до такого.
На потрете герцогине 35 лет. Через пять лет она умрет при невыясненных обстоятельствах.
Загадка № 3. Только ли Гойя?
На полотне Альба пальчиком указывает на надпись у своих ног. «Solo Goya» («Только Гойя») – читаем там. На предыдущем портрете герцогини в белом платье надпись была значительно скромнее. Просто указание, кто именно изображен и кто писал портрет. В этот раз для усиления эффекта даже на перстнях Альбы красуется ее имя и имя художника.
Портрет написан менее чем через год после смерти супруга Каэтаны – герцога Хосе Марии Альвареса де Толедо и Гонзага. Тогда вдова покинула Мадрид и жила в своем родовом имении. Вместе с ней во дворце жил и Гойя.
Герцогиня, привыкшая к мужскому поклонению, будет и Гойю заставлять себя ревновать. Как только их отношения входили в спокойное русло, Альба тут же находила себе любовников. Так что по сей день неизвестно, чья инициатива была у такой надписи на картине. Возможно, это капризная Каэтана смилостивилась и разрешила Гойе считаться главным в ее жизни. А может быть таким образом сам Франсиско Гойя хотел указать, что лишь он один ее достоин.
@pic_history
#ФрансискоГойя #Романтизм
В ночь с 5 на 6 января 1781 года малочисленная французская армия высадилась на острове Джерси (отсюда другое название картины Копли – «Штурм Джерси»). Целью французов было вернуть остров, ставший английским владением в 1066-м году.
С восходом солнца французы подошли к столице, захватили губернатора Мозеса Корбета и заставили его подписать документ о капитуляции. Однако британский гарнизон и полиция Джерси, расквартированные за пределами города, отказались принять капитуляцию. Имея численное превосходство, они организовали контратаку во главе с 24-летним майором Фрэнсисом Пирсоном. Размещая своих людей по позициям для решающего боя за центр города, юный Пирсон был застрелен французским снайпером, убитым, в свою очередь, черным слугой Пирсона по имени Помпей. Апогей битвы проходил на Королевской площади, которую можно узнать по статуе Георга II. Французы были побеждены.
На фоне неизбежного поражения в американских колониях британцы восприняли новость о победе над французами (союзниками США и извечными противниками англичан) «на ура». Картину заказывали неоднократно. Это сразу же укрепило репутацию Копли.
Тему благородного героя, истекающего кровью на поле битвы, ввёл в моду земляк Копли Бенджамин Уэст. Но Копли дополнительно нагнетает драматизм. Для этого он переносит смерть майора из начала боя в его победоносный конец. Картина полна движения и цвета, красочного буйства бело-красных солдатских мундиров. Опрокинутое тело поддерживает группа солдат, сверху развевается британский флаг. Слева стоит чернокожий слуга Помпей, целящийся в снайпера. Справа для большего драматизма Копли изобразил семью гражданских, которые хотят вырваться с поля битвы. Эта группа была написана с жены, семейной медсестры и детей художника.
Картина удостоилась множества лестных отзывов. Эбигейл Смит Адамс (жена 2-го президента США) писала, что никогда не видела живописи более выразительной, чем эта: «Я смотрела на картину, пока мне не сделалось дурно. Вы можете мне не верить, но я услышала стоны раненого сержанта, прижимающего платок к груди, пока кровь струится по его руке».
@pic_history
#ДжонКопли #Романтизм
С восходом солнца французы подошли к столице, захватили губернатора Мозеса Корбета и заставили его подписать документ о капитуляции. Однако британский гарнизон и полиция Джерси, расквартированные за пределами города, отказались принять капитуляцию. Имея численное превосходство, они организовали контратаку во главе с 24-летним майором Фрэнсисом Пирсоном. Размещая своих людей по позициям для решающего боя за центр города, юный Пирсон был застрелен французским снайпером, убитым, в свою очередь, черным слугой Пирсона по имени Помпей. Апогей битвы проходил на Королевской площади, которую можно узнать по статуе Георга II. Французы были побеждены.
На фоне неизбежного поражения в американских колониях британцы восприняли новость о победе над французами (союзниками США и извечными противниками англичан) «на ура». Картину заказывали неоднократно. Это сразу же укрепило репутацию Копли.
Тему благородного героя, истекающего кровью на поле битвы, ввёл в моду земляк Копли Бенджамин Уэст. Но Копли дополнительно нагнетает драматизм. Для этого он переносит смерть майора из начала боя в его победоносный конец. Картина полна движения и цвета, красочного буйства бело-красных солдатских мундиров. Опрокинутое тело поддерживает группа солдат, сверху развевается британский флаг. Слева стоит чернокожий слуга Помпей, целящийся в снайпера. Справа для большего драматизма Копли изобразил семью гражданских, которые хотят вырваться с поля битвы. Эта группа была написана с жены, семейной медсестры и детей художника.
Картина удостоилась множества лестных отзывов. Эбигейл Смит Адамс (жена 2-го президента США) писала, что никогда не видела живописи более выразительной, чем эта: «Я смотрела на картину, пока мне не сделалось дурно. Вы можете мне не верить, но я услышала стоны раненого сержанта, прижимающего платок к груди, пока кровь струится по его руке».
@pic_history
#ДжонКопли #Романтизм
Нарни, или Нарния, – так называется древний городок в центрально-итальянской Умбрии. Коро попал туда во время трёхлетнего (1825-1828) творческого путешествия по Италии. На родине, во Франции, ему преподавали искусство пейзажа художники Мишалон и Бертен, но это был пейзаж академический (или, как его еще называли – исторический) с его традиционными условностями и статичной монументальностью. А Коро искал чего-то совсем иного – более живого, более непосредственного. Его интуиция подталкивала к пейзажу менее умозрительному и более близкому к реальности. В Италии Коро писал продуктивно и много, он чувствовал себя освободившимся. Одним из результатов этого вдохновенного труда стал замечательный «Мост в Нарни».
По сути, традиционная тема: живописные руины, вписанные в ландшафт. Но Коро наполняет её новым, живым и праздничным, содержанием. С поразительной точностью ему удаётся схватить и передать момент раннего солнечного утра. Короткий и лучезарный миг, который вот-вот исчезнет: солнце поднимется выше, свет станет ярче, тени обозначатся резче и пейзаж переменится, станет совсем другим. А ощущение радости – уйдёт. И потому для Коро так важно запечатлеть испытанное настроение (его потом станут называть создателем «пейзажа настроения»). Коро не особо интересны отдельные детали пейзажа – важнее передать прозрачность воздуха, рассеянный утренний свет, контраст желтого песчаного дна и темно-зелёного холма, оттенки цветных отражений в мутноватой воде.
Конечно, критики и публика Салона приняли первую работу Коро довольно прохладно. И вторую. И много последующих. А для Коро, по складу своего характера чуждого всякой революционности (он ведь целых 7 лет не решался бросить торговлю, чтобы заняться живописью, – отец не разрешал), официальное признание Салона было так важно! И так недостижимо. Однажды он все-таки получил второй приз и нравоучение: «В следующий раз, мсье, привозите полотна поменьше». В другой раз о его деревьях станут говорить, что они написаны губкой, которую Коро обмакивал в грязь. И вечно картины Коро будут развешивать в самых темных уголках – там, где его валёры (тончайшие переливы цвета) и вовсе не разглядеть. В 1865-м, когда Коро уже будет под 70, его картины войдут в моду и получат признание, но золотая медаль Салона всё равно уйдёт академисту Александру Кабанелю, изобразившему президента Наполеона III. Того самого Наполеона III, который съязвил по поводу утренних пейзажей Коро: «Чтобы понять этого художника, нужно слишком рано вставать».
Только постфактум критика поймёт, что «Мост в Нарни» – это точка отсчёта для пейзажного искусства новейшего времени и настоящий шедевр. Один из критиков справедливо напишет о прорыве, который, сам того не осознавая, совершил своей картиной Коро: «Самостоятельно, не имея никакой программы, чисто интуитивно Коро перенёсся через пятьдесят лет живописи, перейдя от классицизма к имрпессионизму». А британский историк искусства и писатель Кеннет Кларк пошутит по поводу «Моста в Нарни», что в этой картине Коро сделался «свободен, как самый энергичный Констебл».
@pic_history
#КамильКоро #Пейзаж #Романтизм
По сути, традиционная тема: живописные руины, вписанные в ландшафт. Но Коро наполняет её новым, живым и праздничным, содержанием. С поразительной точностью ему удаётся схватить и передать момент раннего солнечного утра. Короткий и лучезарный миг, который вот-вот исчезнет: солнце поднимется выше, свет станет ярче, тени обозначатся резче и пейзаж переменится, станет совсем другим. А ощущение радости – уйдёт. И потому для Коро так важно запечатлеть испытанное настроение (его потом станут называть создателем «пейзажа настроения»). Коро не особо интересны отдельные детали пейзажа – важнее передать прозрачность воздуха, рассеянный утренний свет, контраст желтого песчаного дна и темно-зелёного холма, оттенки цветных отражений в мутноватой воде.
Конечно, критики и публика Салона приняли первую работу Коро довольно прохладно. И вторую. И много последующих. А для Коро, по складу своего характера чуждого всякой революционности (он ведь целых 7 лет не решался бросить торговлю, чтобы заняться живописью, – отец не разрешал), официальное признание Салона было так важно! И так недостижимо. Однажды он все-таки получил второй приз и нравоучение: «В следующий раз, мсье, привозите полотна поменьше». В другой раз о его деревьях станут говорить, что они написаны губкой, которую Коро обмакивал в грязь. И вечно картины Коро будут развешивать в самых темных уголках – там, где его валёры (тончайшие переливы цвета) и вовсе не разглядеть. В 1865-м, когда Коро уже будет под 70, его картины войдут в моду и получат признание, но золотая медаль Салона всё равно уйдёт академисту Александру Кабанелю, изобразившему президента Наполеона III. Того самого Наполеона III, который съязвил по поводу утренних пейзажей Коро: «Чтобы понять этого художника, нужно слишком рано вставать».
Только постфактум критика поймёт, что «Мост в Нарни» – это точка отсчёта для пейзажного искусства новейшего времени и настоящий шедевр. Один из критиков справедливо напишет о прорыве, который, сам того не осознавая, совершил своей картиной Коро: «Самостоятельно, не имея никакой программы, чисто интуитивно Коро перенёсся через пятьдесят лет живописи, перейдя от классицизма к имрпессионизму». А британский историк искусства и писатель Кеннет Кларк пошутит по поводу «Моста в Нарни», что в этой картине Коро сделался «свободен, как самый энергичный Констебл».
@pic_history
#КамильКоро #Пейзаж #Романтизм
Согласно мифу, воспроизводимому в «Георгиках» Вергилия, лесная нимфа Эвридика была покорена музыкой и пением влюблённого в неё Орфея. Но счастье взаимной любви длилось недолго. Когда Эвридика с подругами-дриадами водила хороводы в роще, её ужалила смертоносная змея. Потерявший жену Орфей был безутешен. Он решает отправиться в подземное царство и вымолить у Аида и Персефоны отпустить Эвридику с ним. Его музыка помогла ему быть убедительным. Лишь одно условие было выдвинуто легендарному певцу: не оглядываться – иначе Эвридика умрёт. Но Орфей не вытерпел. Он повернулся удостовериться, что любимая следует за ним, и лишился Эвридики, теперь уже навсегда.
У Камиля Коро есть и менее известная картина «Орфей оплакивает Эвридику», рисующая предпоследний акт свершившейся драмы (финалом которой станет растерзание Орфея обезумевшими вакханками). А картина «Орфей, ведущий Эвридику из преисподней» показывает зрителю тот момент, когда еще жива надежда, когда Орфей держит свою лиру в высоко поднятой руке, как путеводный факел, озаряющий путь, а мрачные тени подземного царства тают в предутреннем тумане.
Пейзаж для Коро в этой картине оказывается, как ни удивительно, намного важнее главных персонажей. Коро был настоящим виртуозом в передаче переходных состояний природы – этих туманов, которые вот-вот рассеются, но могут и угрожающе сгуститься. Или этих коротких минут, которые уже и не ночь, но и еще и не утро – недаром его называли «певцом рассвета», а президент Французской Республики Наполеон III шутил: «Чтобы понять этого художника, придётся слишком рано вставать».
В изображении Царства теней нет ничего пугающего или резкого – только призрачность, только прозрачность. Достичь этой невероятной зыбкости Коро помогали валёры – тончайшие переходы тонов в пределах одного цвета. Известен афоризм художника «Валёры – прежде всего!». Коро еще будут называть «поэт деревьев». Его деревья – особые, узнаваемые. Они написаны тонкой кистью, мазками и помельче, и покрупнее. Разные размер и плотность мазка дают возможность показать, как волнуется крона деревьев, как подрагивают на ветру листья. Мы смотрим на неподвижное полотно и – о, чудо! – ощущаем вибрацию воздуха и трепет листвы.
После импрессионизма этому больше не принято удивляться. Но Коро начал писать за несколько десятилетий до экспозиций импрессионистов, а к ним самим отнёсся настороженно: называл «бандой», отговаривал своего ученика и тёзку Камиля Писсарро участвовать в их выставках. И, тем не менее, лирический пейзаж Коро делает его самым близким предтечей имперессионизма.
Коро пришлось снести немало нападок за верность собственной манере, за свой незапланированный авангардизм. Им долго и высокомерно пренебрегал официальный Салон. Картины Коро развешивали в самых тёмных залах выставок Салона, где его валёры мудрено было разглядеть, а о его великолепных деревьях обидно утверждали, что это-де «какая-то грязная мыльная пена».
В действительности живые деревья в царстве мертвых – чудесная живописная находка Коро. Он видел в создании пейзажей высшую и единственную цель собственной жизни. Ради неё он отрёкся от радостей супружества – по сути, сознательно отказался от счастья Орфея и Эвридики. «У меня, – признавался Коро, – есть единственная цель, которой я намерен следовать всю жизнь, – писать пейзажи. Это решение не подлежит изменению и не позволяет мне связывать себя узами брака».
@pic_history
#КамильКоро #МифологическаяСцена #Романтизм
У Камиля Коро есть и менее известная картина «Орфей оплакивает Эвридику», рисующая предпоследний акт свершившейся драмы (финалом которой станет растерзание Орфея обезумевшими вакханками). А картина «Орфей, ведущий Эвридику из преисподней» показывает зрителю тот момент, когда еще жива надежда, когда Орфей держит свою лиру в высоко поднятой руке, как путеводный факел, озаряющий путь, а мрачные тени подземного царства тают в предутреннем тумане.
Пейзаж для Коро в этой картине оказывается, как ни удивительно, намного важнее главных персонажей. Коро был настоящим виртуозом в передаче переходных состояний природы – этих туманов, которые вот-вот рассеются, но могут и угрожающе сгуститься. Или этих коротких минут, которые уже и не ночь, но и еще и не утро – недаром его называли «певцом рассвета», а президент Французской Республики Наполеон III шутил: «Чтобы понять этого художника, придётся слишком рано вставать».
В изображении Царства теней нет ничего пугающего или резкого – только призрачность, только прозрачность. Достичь этой невероятной зыбкости Коро помогали валёры – тончайшие переходы тонов в пределах одного цвета. Известен афоризм художника «Валёры – прежде всего!». Коро еще будут называть «поэт деревьев». Его деревья – особые, узнаваемые. Они написаны тонкой кистью, мазками и помельче, и покрупнее. Разные размер и плотность мазка дают возможность показать, как волнуется крона деревьев, как подрагивают на ветру листья. Мы смотрим на неподвижное полотно и – о, чудо! – ощущаем вибрацию воздуха и трепет листвы.
После импрессионизма этому больше не принято удивляться. Но Коро начал писать за несколько десятилетий до экспозиций импрессионистов, а к ним самим отнёсся настороженно: называл «бандой», отговаривал своего ученика и тёзку Камиля Писсарро участвовать в их выставках. И, тем не менее, лирический пейзаж Коро делает его самым близким предтечей имперессионизма.
Коро пришлось снести немало нападок за верность собственной манере, за свой незапланированный авангардизм. Им долго и высокомерно пренебрегал официальный Салон. Картины Коро развешивали в самых тёмных залах выставок Салона, где его валёры мудрено было разглядеть, а о его великолепных деревьях обидно утверждали, что это-де «какая-то грязная мыльная пена».
В действительности живые деревья в царстве мертвых – чудесная живописная находка Коро. Он видел в создании пейзажей высшую и единственную цель собственной жизни. Ради неё он отрёкся от радостей супружества – по сути, сознательно отказался от счастья Орфея и Эвридики. «У меня, – признавался Коро, – есть единственная цель, которой я намерен следовать всю жизнь, – писать пейзажи. Это решение не подлежит изменению и не позволяет мне связывать себя узами брака».
@pic_history
#КамильКоро #МифологическаяСцена #Романтизм
Но дело даже не в изображенных на картине предметах: сами по себе они совершенно будничны. Дело – в умении Коро сделать так, чтобы пейзаж вызывал у зрителя ощущение умиротворения и спокойствия, чтобы наполненность светом и воздухом на какой-то момент рождала чувство благодатного растворения в природе. Чтобы от светлых гармоний зеленого, серебристого и охры перехватывало дыхание.
Кто хоть немного знаком с биографией Коро, знает, что пейзаж был для художника без преувеличения смыслом существования. «Моя единственная и неизменная цель, которой я намерен посвятить всю жизнь, – писать пейзажи», – говорил Коро. И еще он был уверен: «Человек не должен начинать карьеру художника, пока не почувствует в себе страстное влечение к природе».
В поисках натуры Коро много путешествовал: мы можем видеть на его картинах залитые слепящим солнцем города Италии, густые сумеречные леса центральной Франции, безмятежно спящие озёра Швейцарии. Но чтобы написать этот пейзаж, уезжать далеко Коро не пришлось: в окрестностях Парижа, в местности д'Авре, у его родителей, владельцев модного магазина одежды, имелась вилла, приобретённая по случаю у богатого парижского банкира. Когда стало окончательно ясно, что Камиль не хочет продолжать семейное дело и жаждет быть не торговцем сукном, а художником, его отец поступил великодушно. Он тогда в сердцах заявил Камилю «Я ничем не могу тебе помешать. Хочешь развлекаться – развлекайся!» и мог бы прогнать сына на вольные хлеба. Но вместо этого положил ему ежегодное содержание в полторы тысячи франков и разрешил оборудовать в мансарде загородного дома мастерскую.
Из окон мастерской Коро в Виль д'Авре был виден пруд. И еще – какие-то непричесанные заросли. Именно их Коро обессмертит.
Коро посчастливилось в том отношении, что его лирические пейзажи успели стать очень востребованными при его жизни. В 60-70-х годах XIX века все хотели приобрести Коро, в особенности почему-то в Новом свете. Тогда Коро нанял ассистентов, которые копировали его картины, а он лишь снабжал их своей подписью, так что проблема подлинности Коро – весьма актуальна. Французский искусствовед и хранитель Лувра Рене Юиг язвительно пошутил: «Коро написал 3 тысячи картин, 10 тысяч из которых были проданы в Соединенных Штатах».
@pic_history
#КамильКоро #Пейзаж #Романтизм
Кто хоть немного знаком с биографией Коро, знает, что пейзаж был для художника без преувеличения смыслом существования. «Моя единственная и неизменная цель, которой я намерен посвятить всю жизнь, – писать пейзажи», – говорил Коро. И еще он был уверен: «Человек не должен начинать карьеру художника, пока не почувствует в себе страстное влечение к природе».
В поисках натуры Коро много путешествовал: мы можем видеть на его картинах залитые слепящим солнцем города Италии, густые сумеречные леса центральной Франции, безмятежно спящие озёра Швейцарии. Но чтобы написать этот пейзаж, уезжать далеко Коро не пришлось: в окрестностях Парижа, в местности д'Авре, у его родителей, владельцев модного магазина одежды, имелась вилла, приобретённая по случаю у богатого парижского банкира. Когда стало окончательно ясно, что Камиль не хочет продолжать семейное дело и жаждет быть не торговцем сукном, а художником, его отец поступил великодушно. Он тогда в сердцах заявил Камилю «Я ничем не могу тебе помешать. Хочешь развлекаться – развлекайся!» и мог бы прогнать сына на вольные хлеба. Но вместо этого положил ему ежегодное содержание в полторы тысячи франков и разрешил оборудовать в мансарде загородного дома мастерскую.
Из окон мастерской Коро в Виль д'Авре был виден пруд. И еще – какие-то непричесанные заросли. Именно их Коро обессмертит.
Коро посчастливилось в том отношении, что его лирические пейзажи успели стать очень востребованными при его жизни. В 60-70-х годах XIX века все хотели приобрести Коро, в особенности почему-то в Новом свете. Тогда Коро нанял ассистентов, которые копировали его картины, а он лишь снабжал их своей подписью, так что проблема подлинности Коро – весьма актуальна. Французский искусствовед и хранитель Лувра Рене Юиг язвительно пошутил: «Коро написал 3 тысячи картин, 10 тысяч из которых были проданы в Соединенных Штатах».
@pic_history
#КамильКоро #Пейзаж #Романтизм