НЕБО, КОТОРОЕ ТЕБЯ СЪЕСТ

Никогда не слышал раньше этого слова. А двенадцатилетний мальчик слышал.

Он сказал, проходя через долгий и пустой застеклённый коридор где-то в шереметьевском аэропорту: «Настоящее лиминальное пространство».

Я сам этого мальчика не видел: мне про него рассказали.

Так я и узнал, что такое «лиминальный».
Это межеумочный, пограничный, поворотный.

Это то, что вызывает тревогу.

...Человек оглядывается в последний раз на свою пустую квартиру перед тем, как съехать. Голые стены, вынесенная мебель, где-то валяется на полу листок («...если когда-нибудь, в дымный апрель, вы вдруг вспомните обо мне...» – не волнуйся: никто не вспомнит). В этой квартире даже может появиться эхо. Это больше не твой дом.
Вот это всё и называется лиминальным.
Пустой коридор школы. Ночной коридор больницы. Игровая площадка без детей. Пустой дворец. Морг.

Нам там неуютно.

Мы дневные существа с большими глазами. Когда-то мы вышли из редеющих тропических лесов в колыхающуюся саванну и сперва испугались её. А потом уже испугались и леса. Так и зависли между ними: между полем и чащей, между лугом и рощей. Любим дачу, но хотим, чтобы лес не наступал. Любим лес, но хотим, чтобы он был посветлее, почище, без буераков, окультуренным, с нежными ландышами, лучше бы – парком.
 
Не поэтому ли самые умные спрятались потом от бескрайних саванн в пещеры?
«Я очень люблю фотографии коридоров, арок, туннелей», – сказала моя подруга, а я подумал: «Наверное, это в нас тоже от наших ушедших во тьму первобытных предков». Что-то древнее, эволюционное. Застраховаться от тигра, льва, непогоды, набрать корнеплодов и ягод, прижаться спиной к стене, развести у входа огонь.
Не поэтому ли мы так любим Венецию? Во-первых тонет, во-вторых, узкая. Город-пещера. Однажды я жил там семь дней в старинном многоярусном доме. Два этажа, тесные комнаты, высокие окна, а на втором – винтовая лестница с люком на крышу. Терраса. «Мы будем тут часто сидеть», – сказала моя подруга.

Мы сидели там не больше тридцати минут в день.

Всё остальное время мы прятались в доме по комнатам, пили вино в зале с камином, шуршали бумагой сэндвичей, делали пасту с оливками. Нежные ландыши, не перенёсшие лиминальность крыш.

...У Левитана есть картина «Над вечным покоем». Там явлена нам как на ладони (причём в абсолютно прямом смысле) вся наша межеумочность, половинчатость, вся наша противоречивая жизнь. С одной стороны, огромное небо, облака-великаны, река, а с другой стороны (и это уже не вводное слово) – замкнутость жизни, церквушка, немного деревьев, жалкий погост.

И свет горит в оконце.

Я хотел написать: «Наверное, батюшка, наговорившись с Богом, пьёт свой одинокий чай», но потом спросил знакомого священника, может ли батюшка пить чай в церкви.

Вряд ли, ответил он. Скорее всего, он провёл службу и ушёл. Вот сторож может. А потом подумал и написал: «Но вообще непросто всё это. Скорее всего, это всё же алтарь. И там батюшка может молиться. Может, у него горе какое».

Меня эта последняя фраза как оцарапала. «Может, у него горе какое».

Может, у нас у всех горе? Обыкновенное такое, ничем не утешаемое, лиминальное горе. В межеумочном, пограничном, (бес)поворотном глухом краю.

Смотри, смотри, небо тебя сейчас проглотит.
________
(Давнишняя, сколько-то лет назад написанная колонка для Литературной газеты; #вконтакте_напомнил)

Автобус Алексей. И кот без штанов и крестик на лобовом )))

Мой пухленький рюкзачок с рукописями! )))

Ночью примчала в Москву и ночью уезжаю.

Днем был эфир на Звезде. Где-то в пути между вокзалами полностью погрузилась в текст, как сказал бы Карбань, взмыла в поэтические эмпиреи…

Всё как во сне.

***
Тебе моя нежность зачем?
Тебе моя нежность за что?
И сам ты не знаешь наверно.
За розовый шрам на плече,
За сны о прекрасной Елене.
За то, что придумал Гомер,
А мы проживаем сегодня.
Как в море в степи бтр
Под Троицким словно под Троей.
Герой, поскорее проснись!
Гекзаметры нынче без толку.
— Я — Гектор. Парис, отзовись.
Приём! Доложи обстановку.
2024

На Ладожском Робо-кафе.
Роботица говорит: «Лучший город в Галактике — Санкт-Петербург».

Футурама.
)))

Ольга Бонч-Осмоловская говорит, что у питерцев есть несколько идентичностей: Васька (это те, которые любят Васильевский остров), Петроградка (те, которые предпочитают Петроградку) и Мурино (люди, считающие, что весь Питер был пристроен к их городу )).

Я сегодня — на Петроградке, потому что бар Кальмиус в этом районе.

Сегодня, 15 сентября, в 18:00 ждем друзей в Кальмиусе.

Парнас. Мне туда )))) ахаха 🤣