Когда-то в «Афише» я очень любил редактировать рубрику «Балет», которую вела Юлия Яковлева. Ну как редактировать — по сути просто читать. На балете я был один раз в жизни, но Юля писала про него так, что это было неважно: она умела рассказывать про па-де-де и Баланчина так, что получалась просто очень хорошая литература. Собственно, закономерно, что в прошедшем десятилетии Яковлева стала из критика писательницей — детективы, замечательные детские книги, даже сериалы.

Ну вот, а теперь времена настали такие, что я опять редактировал текст Юли, только уже не про балет, а про то, как она два месяца говорила с российскими детьми о войне. Лучше бы этот повод снова посотрудничать никогда не возникал, конечно. Но текст рекомендую.

https://holod.media/2022/05/13/kids_about_war/

Мне кажется, что сохранять в России те публичные внегосударственные гуманитарные инициативы, которые еще могут быть сохранены, — по-прежнему важная миссия. Может быть, даже более важная сейчас, потому что более опасная. Мои друзья из фестиваля Beat Film Festival будут его проводить и в 2022 году — и это одна из немногих хороших вещей, которые остаются в Москве 2022 года.

Вот программа: https://beatfilmfestival.ru/programs/festival

«Холод» продолжает писать и говорить о войне и ее последствиях. Новые материалы выходят каждый день, и моя идея ежедневного дайджеста закономерно пала жертвой этой постоянной загрузки. Я понимаю, что такие пачки ссылок легко полайкать, но трудно освоить. Тем не менее, мне кажется важным фиксировать то, что мы выпускаем, — и трудно сокращать список материалов, заслуживающих того, чтобы их прочитали. В этот раз я искусствено ограничился десятью, хотя крутого было гораздо больше.

6 лонгридов

Как российские национальные меньшинства из-за войны осознают себя собой, а не русскими. Совершенно неочевидный для моего русского сознания сюжет, который оказался дико интересным, сложным и, что отдельно важно, направленным будущее.

Сага о мирных людях, которые два месяца выживали в аду «Азовстали». Мало кто умеет писать такое на русском языке. Текст не подписан, но когда-нибудь он обязательно будет подписан.

Юлия Яковлева, великие тексты которой про балет я когда-то читал и чуть-чуть редактировал в «Афише», два месяца разговаривала с российскими детьми о войне и сделал из этих разговоров эссе, в котором надежды больше, чем отчания. Уже писал о нем выше.

Собранный из исторических книг текст про то, как советских женщин сначала сексуально эксплуатировали во время Великой Отечественной, а потом травили за это после войны. Вообще ничего об этом не знал.

Сегодняшний материал про жизнь в Николаеве. Город обстреливают каждый день, там месяц не было воды, там остаются сотни тысяч. Это про рутинизацию войны, которая происходит даже там, где все время летают бомбы.

Почему пожилые люди решают покончить жизнь самоубийством. Этот текст был сделан еще до войны, потом замер, теперь мы его выпустили — и это история про одиночество в России, которое тоже в каком-то смысле один из ключей ко всему.

2 интервью

Глеб Павловский пытается хоть как-то осмыслить и ощупать происходящее. Понимаю тех, кто считает, что он не имеет права говорить или что-нибудь такое; вопрос про личную ответственность тут, конечно, очень изящно проскочен. Но мне всегда очень интересно, как он думает.

Режиссер Кантемир Балагов — совсем другой кейс: если ГП на ходу изобретает рамки и концепты, то тут буквально видно по ответам, как человек мучается и находит нового себя в этом новом жутком мире, и это тоже мощный эффект.

2 колонки

Исследовательница уличного криминала Светлана Стивенсон объясняет паттерны поведения российской власти через блатной язык и кодекс. Очень складно.

Ваня Боганцев пытается очертить контуры школьной реформы в России, которая когда-нибудь станет окончательно неизбежна. Завидую ваниной способности думать о будущем — особенно так конкретно.

С недавних пор возможностей поддержать «Холод» снова стало больше. Можно с российской карты, можно с нероссийской, можно через Patreon. Призываю. Но можно и просто читать. Этого достаточно.

https://holod.media/donate/

❗️Новое шоу на «Холоде»

Когда-то давно мы задумали в «Холоде» шоу от подростков и для подростков — потому что, кажется, с этой группой людей в современной России не говорит почти никто.

Государство так устроено, что в 18 тебя могут призвать и отправить на войну умирать, но до 18 твое мнение никого не волнует. Фразы вроде «Здесь нет ничего твоего», «вырастешь — поймешь», «не лезь в печку поперед бабки» и прочие выражения, фиксирующие реальность, в которой дети — имущество, слишком хорошо знаем мы все.

Одно из них мы взяли в название этого шоу. Посмотрите, что детям и подросткам есть сказать об этой войне. Это люди, которым достанется страна после войны, которую начали не они.

Смотрите, шерьте и подписывайтесь на канал, дадим детям голос.

https://youtu.be/HhFObkqqnGE

Вот история Вадима Шишимарина, первого россиянина, осужденного за военное преступление в Украине. В Украине их подразделение дольше стояло в лесу, чем двигалось. Потом свои же ранили четырех своих, потому что какой-то призывник наступил на растяжку. Поехали отвозить раненых в Россию. Попали под обстрел. начали плутать. Заехали в какую-то деревню с лейтенантом в багажнике. Там убили мирного селянина, который просто поехал посмотреть подбитый танк. Потом их расстреляли украинские охотники. потом они ночевали в хлеву. Ну и так далее — вплоть до того, как Шишимарин и сослуживцы сдались первому попавшемуся мужику.

Это, конечно, чистый абсурд войны, Ярослав Гашек сто лет спустя, такой авантюрный роман, но с одной поправкой — в его центре не плут, а человек без свойств. В одном издании, где я когда-то работал, мы говорили, что пишем для тех, у кого есть интерес к жизни. Все, что мы узнаем о Шишимарине, говорит о том, что у него этого интереса нет. Его отец даже не знает, кем работал сын. Его мать не знала, что идет война. Он сам на суде произнес фразу, которая станет одним из символов всего происходящего: «Я выстрелил, чтобы от меня отстали».

И в этом смысле контраст с теми, кого Шишимарину сказали считать врагами, очень разительный. Тут у всех есть какая-то страсть, какое-то обостренное чувство жизни. Самые яркие в этом смысле охотники, но и человек, которого Шишимарин убил, чтобы начальник не надоедал, — он ведь тоже оказался в этом месте в это время из-за своего любопытства.

Ну и отдельно здорово, что это коллаборация российской и украинского журналистов. круто, что такое возможно.

(Дисклеймер: российская соавторка материала — моя жена Нина Назарова, которую я очень люблю.)

https://www.bbc.com/russian/features-61608424

Когда пару месяцев назад все обсуждали колонку в РИА Новости про то, что украинцев придется массово денацифицировать с помощью репрессий, я увидел, что ее автор Тимофей Сергейцев в 80-х был последователем «методологической» школы Щедровицкого, а потом, например, участвовал в избирательной кампании Кучмы в Украине. В общем, показалось, что его история может быть одним из ключей к тому, как стало возможным замыслить войну. У дураков вроде меня иногда сходятся мысли с great minds, и когда мы начали обсуждать потенциальные сюжеты для «Холода» с Ильей Венявкиным, оказалось, что он тоже хотел повнимательнее на Сергейцева посмотреть.

Сказано — сделано: вот этот текст, и получилась по сути такая сфокусированная на одном человеке история путинских интеллектуалов. То есть этот материал, по-моему, довольно внятно и мощно объясняет, как так получилось, что люди, которые в конце 1980-х помогали налаживать демократические механизмы на советских предприятиях, в 2010-х стали поджигателями войны, убежденными в том, что для очередного цивилизационного рывка России нужно кого-нибудь массово поубивать. Отдельно любопытно, что рядом с фигурой Сергейцева все время маячит Дмитрий Киселев — причем начинается это еще с Киева начала 2000-х. Ну и вообще тот факт, что деукранизировать Украину предлагает человек, который занимался кампаниями Кучмы, Януковича и Яценюка, — это, конечно, впечатляющий финт.

Короче говоря, я бы сравнил этот текст Ильи с нашими любимыми профайлами философов в «Нью-Йоркере», только герои «Нью-Йоркера» обычно «хорошие», а тут история о том, как человек, уверовавший в мессианскую функцию своего учения, сползает в кровавый ад. Тот случай, когда очень приятно и почетно было поработать редактором, хоть в контексте войны и сложно о чем-то говорить, что это приятно.

При этом делать тут просто хорошую мину было бы странно, и надо признать, что мысли сошлись не только у нас с Ильей. Ровно вчера вышел материал Андрея Перцева на «Медузе» про методологов. Он начинается с того же стихотворения Сергейцева, которым текст на «Холоде» заканчивается, ну и вообще во многом о том же — хотя далеко не во всем. Проигрывать конкуренцию обидно до слез, но думаю, что по итогу реальность скорее в выигрыше, и эти материалы удобно сравнивать на независимых журфаках как разные способы развернуть и трактовать одну и ту же тему. У Перцева методологи, кажется, получаются такими шарлатанами, удачно присосавшимися к большой политике и большим деньгам. У Венявкина — куда более влиятельными фигурами, синтезировавшими Зиновьева и Щедровицкого в новый агрессивный империализм полурелигиозного толка. Читатель может выбирать, а это хорошо, когда можно выбирать.

В общем, если у вас есть интерес к идеологической истории современной российской власти, прочитайте оба материала. А если не очень — прочитайте только материал «Холода», там есть герой, его приключения и прочие нарративные делишки.

https://holod.media/2022/06/10/sergeitsev/

Когда сегодня вынесли приговор Алексею Горинову — 7 лет тюрьмы за то, что назвал войну войной, — я крепко охуел и решил посмотреть, а что это за человек.

Кроме новостей о суде и приговоре не было вообще ничего. только несколько страниц с краткими справками. Из которых следовало, что Горинов был районным депутатом еще в перестроечные времена, а потом был дежурным на мемориале Немцова и участвовал в «Солидарности» и других оппозиционных активностях.

Но это были строчки в резюме. А при более пристальном рассмотрении вскрылась история настоящего подвижника, который протестовал, когда в начале 1990-х во власть стали возвращать советских бюрократов, в 1993 году поддерживал Верховный Совет (!!), а еще глубоко в 2000-х начал защищать активистов в участках и судах — умудряясь даже шутить над ментами. А еще Горинов очень любит космос, как и многие из нас.

В общем, это на самом деле очень яркая история про последиссидентское поколение. И очень грустная.

Алексей Горинов не должен сидеть в тюрьме, и я надеюсь, что он выйдет на свободу гораздо раньше, чем через семь лет.

https://holod.media/2022/07/08/gorinov/

«Ощупывая северо-западного слона»: мой подкаст про Петра Мамонова для «Арзамаса»

Позавчера год назад умер Петр Николаевич Мамонов, а позавчера вышел мой подкаст про него на «Арзамасе». Там я в компании разных умных людей, близких к Мамонову и небезразличных к его творчеству, пытаюсь понять, что все это такое было. То есть это такое сложно организованное полотно из моего конферанса, интервью с Троицким, Ковригой, Хотиным, Сапрыкиным, отцом Космой и другими тяжеловесами, фрагментов речи самого Мамонова и Липницкого, а также, конечно, песен.

С Мамоновым у меня отношения странные. Это не та музыка, которая помогает мне жить и выживать. Но какие-то эпизоды, связанные с Петром Николаевичем, на меня повлияли изрядно — прежде всего это та самая телепередача «Земля-Воздух» и мой собственный визит в деревню Ефаново в 2006 году. Материал тогда получился не слишком удачный, но это был первый мой опыт, так сказать, нарративной журналистики для «Афиши», и вся та поездка ощущалась вполне эпохально.

В общем, с одной стороны, песни «Звуков Му» и другое творчество Мамонова существуют где-то рядом со мной последние 25 лет. С другой, я ощущаю с ними некоторую дистанцию. Возможно, это неплохая позиция, чтобы попробовать потолковать о том, что такое Мамонов, как объяснить его слова, позы и загибы и что они могут значить для нас сегодня. Это мы и попытались сделать в пяти выпусках подкаста.

Именно «мы», потому что это результат большого коллективного труда. Прежде всего я хочу поблагодарить Славу Рогожникова. Он придумал саму идею подкаста, заставлял меня ее разрабатывать, даже когда я пытался соскочить, постоянно помогал ценными советами, а главное — взял почти все интервью. Я бы сказал, что он даже больше автор подкаста, чем я. Далее: Мика Голубовский и Юлия Глухова придумали и сделали весь звук. Абсолютно потряс меня фактчекер Алексей Бороненко, который в процессе проверки моих текстов нашел статьи Мамонова в журнале «Пионер» и его переводы скандинавской поэзии, опубликованные в советское время. Всем остальным участникам тоже огромное спасибо.

Мы придумали и начали делать этот проект до войны. У меня не было особых сомнений, что надо продолжать: «Арзамас» — один из тех проектов, который выглядел бесконечно нужным и до, и после 24 февраля (честно говоря, давно мечтал сделать с ними что-то масштабное, и вот наконец). Подкаст, конечно, совсем не про войну, но война меняет реальность настолько, что все оказывается немного про нее — и так или иначе она проникла практически каждый выпуск. Ненавязчиво, но настойчиво.

https://arzamas.academy/podcasts/325

И чтобы внести этот канал хотя бы немного чужого контента, вот несколько подкастов, которые я слушал в последнее время (за большинство рекомендаций спасибо тому же Мике Голубовскому).

9/12
Мой любимый жанр «жизнь после новостей» применен к событию, которое на меня оказало магнетический эффект. Что происходит после катастрофы: релевантный для многих из нас вопросов, хоть пока мы и живем внутри катастрофы. То есть заход во многом близок сериалу Turning Point, но тут меньше политики и больше культуры и жизни отдельных людей. Пара эпизодов (про мусульман, например) довольно предсказуемы, но эпизод про нью-йоркский The Onion, сатирическую газету, первый бумажный выпуск которой должен был выйти именно что 12 сентября, очень хорош.

Mother Country Radicals
Еще один мой любимый сюжет: The Weathermen, «Синоптики», дети богатых родителей, которые в конце 1960-х радикализировались и решили, что мирного студенческого протеста недостаточно, и с расистским полицейским государством надо бороться с помощью насилия (кстати, уверен, что в песне «Наутилуса» именно эти синоптики имеются в виду). Был уверен, что в этом канале появлялись какие-то ссылки на тексты про них, я читал их довольно много, но не нашел почему-то. Собственно, подкаст рассказывает историю этого движения от максимально первого лица: автор и ведущий — сын Бернадин Дорн, девушки, которая заварила всю эту кашу. Голос мамы тоже, конечно, появляется.

Death at the Wing
Режиссер Адам Маккей (The Big Short, Don't Look Up и так далее) разносит эпоху Рейгана через истории мертвых баскетболистов: одного застрелили в его родном районе, другой погиб от передоза, третий покончил с собой — и каждая из этих судеб соединяется, с одной стороны, со спортивным контекстом, а с другой, с социально-политическим. Если вы видели фильмы Маккея, вы знаете его стиль: тут он тоже иногда куражится и включает прогрессивную агрессию, но не настолько, чтобы это было в ущерб сторителлингу. Мне все это особенно интересно, потому что я сам сейчас работаю над документальным сериалом, который рассказывает об эпохе через спорт, да и плюс к тому в последние годы я особенно полюбил баскетбол. Но слушать интересно, даже если не знать, что такое пик-н-ролл.

Месяц назад я неожиданно для себя сочинил колыбельную.

Дело было в том, что моя жена, великая журналистка Нина Назарова, впервые в жизни нашего сына Тимофея уехала в командировку на несколько дней — а главное, ночей. В прежние времена лечь спать без мамы ему помогал отеческий палец, но в теперешнем возрасте это уже не работает. Я готовился к худшему, а в итоге как-то спонтанно выдал маленькую песенку, в результате исполнения которой Тимоха задрых. Ощущалось это как обнаружение в себе биологического: полтора года исполнять ребенку перед сном Гребенщикова и Тома Йорка, чтобы в самый решительный момент породить примитивное «баю-бай».

Все это приключение было устроено, чтобы Нина попала во Францию в тот самый момент, когда мама из Угледара — это город в Донецкой области — впервые за пять месяцев увидела своих шестерых приемных детей. Когда началась война, дети были в санатории в Мариуполе. Дальнейшие приключения этой семьи — это наполовину coming of age история, наполовину роуд-муви. Взрослые двигаются на запад, пока детей везут на восток. Мужик лезет на недостроенный дом, чтобы поймать связь и написать пост в фейсбуке о том, что в санатории под обстрелами сидят дети. На блокпосте военные разворачивают машину, едущую в Украину, в ДНР. 17-летний парень громко включает песню про Бандеру с телефона у военной части в Донецке и заводит роман с девушкой в местном туберкулезном диспансере. Родители отказываются жить в Германии, потому что там холодно, и попадают во французскую деревеньку, где мэр и его муж приглашают их на семейный ужин. Дороги родных долго расходятся в разные стороны — но потом каким-то чудом и усилиями добрых людей все-таки сходятся вместе.

В общем, это редкая для военного времени счастливая история, при этом наводящая фокус на очень стремную проблему: россияне вывозят с оккупированных территорий украинских детей — сирот и тех, кого посчитали сиротами, — и фактически их крадут: есть кейс про детей, которых уже отдали под опеку в Подмосковье и которые рассказали российскому госканалу, что у них есть бабушка в Мариуполе.

Если бы я выпускал этот материал, я бы попытался сохранить интригу в заголовке и лиде — чтобы читатель до момента, когда родители вместе с донецкой волонтеркой наконец не продавливают вывоз детей в Европу, не был уверен, что героев не разлучили навсегда. Но то решение, которое приняла редакция «Би-Би-Си», тоже понятно: сейчас так мало историй с хорошим концом, что, возможно, лучше с самого начала предупредить, что он будет.

(По ссылке есть не только текст, но и 20-минутный фильм, в котором, в частности, запечатлен сам момент встречи.)

https://www.bbc.com/russian/features-62149012

ИМИ запустил сбор питчей на четвертый том сборника «Новая критика» (кажется, не писал здесь про третий, а он вышел). Он будет про визуальность в российской музыке в ее самых разных проявлениях. Редакторка — замечательная Наташа Югринова (издание Jazzist, канал Eastopia).

Я думаю, что пока можно создавать смыслы в России, этим следует заниматься. Вот одна из тех институций, которым можно доверять в этом смысле.

Кратко зафиксирую: очень хорошая книга Михаила Фишмана про Немцова.

Лучшие идеи часто бывают самыми простыми: в предисловии Фишман пишет, что история Немцова — это и есть история современной России, и сначала это вызывает некоторое недоверие как такая типовая фигура речи, но потом оказывается, что это ровно так и есть. То есть получился буквально учебник про Россию с 1986 по 2015 годы — в самом лучшем смысле слова: все разложено по полочкам, причем без чрезмерной тенденциозности (хотя и очевидно — и нормально, — что симпатии автора на стороне героя). Я даже больше скажу: это сильно похоже на объяснение, как мы дожили до войны, хоть исходно «Преемник» таким объяснением явно быть не планировал.

Я читаю практически все, что выходит про Россию 1990-х, поэтому в плане конкретных вещей не скажу, что узнал много нового. Но для любого, кто, грубо говоря, без чрезмерных подробностей выяснить, как залоговые аукционы связаны с отменой губернаторских выборов, «Преемник» — оптимальная точка входа. Да и мощных деталей тут, конечно, тоже много. Из сценок, которые мне особенно запомнились, — благодушный после рождения внука Ельцин обещает японскому премьеру вернуть Курилы, и Немцов с Ястржембским в панике бегут его отговаривать. А еще тут очень хорошо видно, как все основные демократические механизмы в России были демонтированы уже фактически к 2004 году. Очень быстро, на самом деле. Мне было 20 лет, и я почти этого не заметил.

Один из самых беспокойных вопросов последнего полугода — с ними что-то случилось, или они всегда такие были? Под «они» тут подразумеваются люди, которые сейчас оправдывают войну, призывают к убийствам, пляшут на могилах и славят Путина — а раньше казалось, что с ними как минимум можно разговаривать. Таких много.

Антон Красовский — один из самых ярких таких персонажей, во всяком случае, для меня лично: я тоже с ним регулярно оказывался на одних вечеринках, здоровался, возможно, даже болтал о чем-то и так далее. Плюс каминг-аут, плюс «СПИД-Центр» — в общем, перформативная кровожадность последнего времени (тут надо признать, что началась она еще до войны, конечно) как-то отдельно потрясала.

Сегодня в «Медузе» вышел профайл Красовского, который написала великая Светлана Рейтер. Из него, в общем, следует, что ответ на вопрос в том, что он всегда такой был. Или, во всяком случае, корни моральной коррумпированности лежат в каких-то психоаналитических сюжетах — интеллигентные коллеги по редакции в середине 90-х не заступились за молодого коллегу, которого абьюзил начальник (автор передачи «Книжные новости» Александр Шаталов), и он навсегда затаил обиду на них и таких, как они.

Еще одна интересная версия — про то, что «либералы руководствуются идеологией, а государственники действуют понятийно», и Красовскому интуитивно, по складу характера оказались в итоге ближе вторые; а дальше это просто эскалация лояльности, купленной различными материальными благами и сильнодействующими веществами.

В общем, тут нет какого-то откровения, какой-то ясной точки перелома; и отдельно мощно, что и перелома-то в полном смысле, возможно, нет, потому что «СПИД.Центр» работает и, видимо, продолжает помогать людям. И возможно, в этом и есть некий урок истории Красовского. Жизнь жестче в том числе в том смысле, что точку ухода в абсолютное зло не появляется выявить даже тогда, когда кажется, что уж тут-то она точно должна быть.

https://meduza.io/feature/2022/09/14/kogda-prodaesh-dushu-dyavolu-lyuboy-talant-prevraschaetsya-v-govno

А вот и мой собственный текст — про смерть «постсоветского» и жизнь (если это жизнь) после нее.

Гугл-док с черновиком я завел 27 марта. Но потом руки все как-то не доходили. то было ощущение, что все это «и так понятно». То казалось, что рассуждения о музыке и вообще культуре сейчас как минимум не имеют смысла (см. недавний хороший текст Зинаиды Пронченко на «Холоде»), а как максимум вообще неуместны.

Тем не менее, для меня оказалось все-таки важным проговорить какие-то вещи хотя бы для себя. После 24 февраля я часто ловил себя на мысли: большое везение, что «Не надо стесняться» успела выйти за полгода до войны. Сейчас сделать такую книжку уже было бы невозможно — многие просто не стали бы разговаривать, да и я как редактор вряд ли бы смог поставить рядом просто так Полину Гагарину, которая пела на чудовищном провоенном митинге в «Лужниках», и Луну, которая сидела под бомбами в Киеве.

Нужно — мне внутренне нужно — было сказать, что того культурного пространства, о котором рассказывала «Не надо стесняться» (да и по первой задумке другой важный для меня проект с ИМИ — «Новая критика»), больше не существует. Российское государство, может быть, и стремится восстановить СССР, но на деле скорее уничтожает то, что от него оставалось: общая для России, Украины, Казахстана и других поп-музыка, конечно, была частью такого наследия. Теперь глава Крыма обещает уголовные дела за то, что люди слушают украинские песни.

Наверное, окончательным триггером, чтобы сесть и доделать, была, во-первых, реплика Коли Овчинникова, который все это частично проговорил, а во-вторых — успех песни «Я русский», которая показала, чем может становиться российская эстрада, когда ее привычное культурное поле уничтожили. (Пытаться делать вид, что ничего не изменилось, она, конечно, тоже может; об этом в тексте тоже есть.)

Я нашел фотографию на сайте конкурса «Новая волна», там написано, что это 2017 год. После 2014-го конкурс переехал из Юрмалы в Сочи, а его гимном стала песня Олега Газманова — но, как видим, там по-прежнему был возможен украинский флаг: в этом был один из самых мощных парадоксов «постсоветской» эстрады после Крыма. Очередную «Новую волну», которая должен был пройти в мае этого года, перенсли на 2023-й. Думаю, что украинского флага там не будет. Как и многих других.

Ссылка для России

Основная ссылка

Супергероиня недели для меня — спецкор «Холода» Вика Ли. Она выпустила с разницей в пару дней два очень разных, но одинаково захватывающих и расширяющих наши (как минимум мои) представления о мире текста.

Первый — про черкесов, которых Российская империя выгнала со своей земли в 1860-х годах и насильно выслала в Османскую империю (по дороге умерли тысячи людей). С тех пор эти люди живут в Турцию, где их неоднократно пытались лишить собственной идентичности и культуры, — и мечтают о возвращении домой. С одной стороны, это очередная печальная история о вечном имперстве — с точки зрения черкесов и их устремлений Россия царская, советская и путинская оказываются довольно похожими друг на друга. С другой, она в чем-то обнадеживают: вот народ в совсем отчаянном положении, при этом он умудряется сохранять себя и как-то смотреть в будущее.

Это такой настоящий глубокий нарратив — текст делался три месяца, Вика ездила в турецкий город Кайсери, вокруг которого рассыпаны черкесские поселения, прочитала кучу научных и околонаучных книжек, ну и так далее.

Ссылка
Ссылка, которая должна открыться в России

А второй — про историю Светланы Богачевой. Это мошенница, которая год за годом виртуозно обманывала людей, изобретая себе болезни и неурядицы, чтобы вытягивать из них деньги и получать от них дружбу и заботу. Самое поразительное — что она выдумывала еще и отдельных людей (своих близких, врачей, даже агентов ФСБ) и общалась со своими жертвами от их имени. И те — верили.

Если у вас есть твиттер, вы наверняка примерно в курсе этой истории, но именно что примерно. Я люблю говорить, что журналистика занимается тем, что создает космос из хаоса, вот это — отличный пример: история Богачевой была раскидана по десяткам, если не сотням твитов, надо было ее собрать и изложить, и Вика — вместе с корреспонденткой «Холода» Олей Астафьевой — это отлично сделала. К тому же они поговорили со всеми участниками событий, вплоть до первых жертв Богачевой и до самой мошенницы.

Я очень люблю такие авантюристские истории, что-то они говорят про человеческую природу и ее вечную способность удивлять. Ну и как всегда — сила в деталях: в тексте про Богачеву моя любимая — это как она придумала себе погибших мужа и дочь, а чтобы ее жертва-подруга поверила, повесила у себя дома детские рисунки (которые принесла с работы) и детское фото (на котором была она сама). Кино.

Ссылка
Ссылка, которая должна открыться в России

Вот сюжет про то, как реальность бывает сложной даже во время войны, когда все черно-белое.

— российские власти в срочном порядке инициируют усыновление сирот из ДНР в России. Прямо очень торопясь и распределяя детей почти в уведомительном порядке. Власти Украины считают это похищением украинских детей

— Российским семьям, которые усыновляют, читают лекции про особенности украинцев как народа и про то, какие они «хитренькие».

— 13-летний мальчик Валентин приезжает в приемная семью в Подмосковье, называя украинцев «укропами» и «нерусью».

— Его приемная подмосковная мама оказывается против войны, учит его не обзываться, просит не использовать символику с буквой Z, когда к ним приезжает губернатор, и говорит Валентину, что если он захочет, он сможет вернуться на родину.

По-разному можно относиться к героине этой истории, но есть в ней какой-то мощный человеческий объем.

https://www.bbc.com/russian/features-62917712

Поговорили с Борисом Борисовичем — третий раз в жизни. Интервью в своем роде утешительное. Мне лично не очень близка оптика типа «я и так все знал»; с другой стороны, в конкретном случае БГ я готов принять любые подходящие ему психологические механизмы — слишком много он сделал и делает для своей культуры, своего языка, да и для меня самого.

https://www.the-village.ru/weekend/interview/bg

То же интервью на «Холоде» без пейволла (хотя подписаться на The Village — дело правильное и полезное).

Ссылка, которая должна открыться из России

Один из самых беспокойных для меня вопросов, связанных с войной, — как они стали такими? Как люди превращаются в кровопийц, оправдывающих военные преступления и тех, кто их совершает? Они всегда такими были — или прошли какой-то путь, на котором существовали развилки?

Скорее всего, единого ответа на этот вопрос не существует, но из спектра индивидуальных, может быть, что-то можно понять.

В середине июня я увидел твит. Мария Певчих, ведущая расследовательница ФБК, рассказала, что, оказывается, училась на одном курсе и даже в одной группе на соцфаке МГУ с Виталием Хоценко, которого только что назначили премьером самопровозглашенной ДНР.

Я подумал, что это может быть интересный кейс-стади. Все-таки университет — это очень часто жизнеобразующий опыт, который так или иначе определяет твое будущее. И вот два человека, которые стартовали более-менее из одной точки. Но одна теперь расследует коррупцию среди российских чиновников и лоббирует санкции против них, а другой инспектирует донбасские школы и делает радостные заявления об аннексии. И можно попробовать проследить, как Певчих и Хоценко из этой одной точки разошлись в такие разные стороны.

Блистательная спецкорка «Холода» поддержала это начинание и, собственно, провела всю работу, поговорила с людьми и написала текст (то есть это в первую и главную очередь ее заслуга). Этот материал, наверное, не отвечает на вопрос «почему», но, кажется, вполне отвечает на вопрос «как». Вроде получилось вполне увлекательно и отчасти поучительно.

Ну и много классных деталей. Например, про связь между царебожниками и новым премьером ДНР. Или про то, что Мария Певчих писала диплом у Александра Дугина.

Ссылка: https://holod.media/2022/10/11/pevchikh_hotsenko/

Ссылка, которая должна открыться из России: https://storage.googleapis.com/get_site_copy/holod.media/55387c18e2f6fb3e87a8f5451ad9a8c9dc729cad.html

Вышел подкаст «Ученицы». У меня нет душевных сил его слушать. Но я думаю, что мне стоит про него написать и его расшарить. И вот почему.

В «Холоде» недавно было что-то вроде тимбилдинга. Одно из заданий было таким: выбрать на каждые три года своей жизни какой-то предмет, который этот период воплощает или символизирует. С какими-то периодами у меня были проблемы, но предмет для 13-15 лет я написал сразу. Это капроновая куртка, сшитая для меня мамой. На спине у нее были приштопаны три буквы — ЛЭШ. Это была единственная фанатская атрибутика, которую я был готов носить в те годы.

ЛЭШ — это летняя экологическая школа; лагерь, где несколько сотен преподавателей и школьников жили месяц в палатках и деревенских спортзалах, и первые учили других всякому интересному: от филологии до цитологии. Я попал туда в 1997 году, после седьмого класса, после чего моя жизнь навсегда изменилась, причем к лучшему. Дома, в Обнинске, я ходил в отличную школу, но даже там среди детей была обычная культура, подразумевающая, что учиться — это некруто. Плюс я был маленького роста, худой, с большими ушами. С грехом пополам я кое-как встраивался в школьный коллектив, но трудно и местами поперек себя.

В ЛЭШе все было по-другому. Вся тамошная жизнь строилась вокруг курсов, факультативов и разговоров про науку и литературу. Стремиться к знаниям было круто. Умничать было круто. Вокруг были такие же люди, как я, — и им, как и мне, в библиотеке было лучше, чем на дискотеке. Мне были интересны они, и я был интересен им. В общем, у меня было чувство, что я попал в рай. Собственно, в моей голове картинка рая и до сих пор похожа на деревню Броди Новгородской области (там ЛЭШ проходил как раз в 1997-м).

Когда я вернулся домой после этого месяца, я рыдал в голос: хотелось обратно, а в обычную жизнь не хотелось. К счастью, уже в осенние каникулы можно было поехать на Осеннюю школу. А потом — на Зимнюю, на Весеннюю и опять на Летнюю. Примерно так прошли следующие 6-7 лет моей жизни.

ЛЭШ сделал меня тем, кто я есть, и это не преувеличение. ЛЭШ дал мне имя — я стал Шуриком именно там, в Бродях в 1997 году. ЛЭШ убедил меня в том, что я чего-то стою. В ЛЭШе я стал журналистом — в 1999-м, когда школа проходила в деревне Первомайское под Тамбовом, я запустил стенгазету «Сало» и стал ее главным редактором. Благодаря ЛЭШу я впервые услышал группу «Аукцыон», что в значительной степени предопределило интерес к словам и мыслям вокруг музыки. Благодаря ЛЭШу я поступил на истфил РГГУ, а не на журфак. ЛЭШ дал мне десятки друзей, с которыми я общаюсь до сих пор, хотя перестал ездить в ЛЭШ 20 лет назад (ни с одним из своих одноклассников по обычной школе я не общаюсь уже очень давно). И даже со своей будущей женой я познакомился именно в ЛЭШе в 2000 году. Влюбились друг в друга мы с Ниной сильно позже, но в свадебное путешествие поехали именно туда, на место знакомства, в деревню Вогнема Вологодской области.

Все это было, и все это для меня очень важно, и я очень благодарен всем, кто сделал это возможным. ЛЭШ — это очень большая часть меня, и очень ценный опыт, и его не отменить.

Но.

ЛЭШ строился наперекор обычным школьным иерархиям, правилам и законам. «Дети» и «взрослые» здесь находились в отношениях неравных, но намеренно дружеских, тем более что граница была проницаемой: вчерашние «дети», став студентами, приезжали в ЛЭШ уже в качестве «взрослых» — кураторов и преподавателей, которым было едва за 18 (собственно, я сам на первых курсах университета ездил на ЛЭШ как препод). Дистанция между ними была значительно и целенаправленно сокращена; все были друг с другом на «ты», вместе готовили, вместе ели, жили в одном лагере и так далее. Это сокращение дистанции во многом и давало тот живительный эффект взаимного интереса (вместо подчинения и обязаловки). И оно же создавало довольно специфическую культуру общения. Потому что если дети и взрослые — наравне, то они наравне во всех отношениях.