Все обнимались друг с другом в рамках этих дружеских отношений, и это казалось нормальным. Иногда из дружб рождались «романы», и это тоже казалось нормальным. Иногда это были романы между «детьми» и «взрослыми», и это тоже казалось нормальным. Иногда романы заканчивались разбитыми сердцами, и это тоже казалось нормальным.
Однако зачастую это не было нормальным. Существуют люди, и их немало, которых травмировали отношения и инциденты сексуального характера, случившиеся на ЛЭШе; травмировали всерьез и надолго. Эти травмы были результатами действий взрослых в отношении детей (теперь уже без кавычек) — в частности, сексуальных отношений между преподавателями и школьниками. Иногда взрослые, вероятно, не вполне осознавали возможные последствия своих действий. Иногда явно осознавали и пользовались отсутствием дистанции для прямых злоупотреблений своей позицией.
Собственно, эти инциденты, травмы и злоупотребления составляют основной сюжет подкаста Насти Красильниковой «Ученицы». Местами эти злоупотребления совсем чудовищны. Местами понятно, что никто ничего плохого не имел в виду, но получилось плохо. (Повторюсь, я не слушал подкаст, но знаю о его содержании и от Насти, и от послушавших друзей. Да, это странная позиция, но слушать пока слишком больно.)
Надо отдельно проговорить: эти злоупотребления не были какой-то тайной целью существования ЛЭШа, но они и не были просто эксцессами. Коммуникативная структура школы была устроена так, чтобы их не замечать и не проблематизировать. Она могла быть устроена по-другому. Безусловно, 20 лет назад общественной рефлексии вокруг таких сюжетов было мало; но безусловно и то, что и тогда никто или почти никто открыто не подписался бы под тезисом «взрослые мужчины могут без спросу делать массаж несовершеннолетним девушкам, и это окей» — при этом именно такое (и другое подобное) происходило. Нет, это не просто ситуация типа «в 90-х все было иначе и все бегали абсолютно голые»; она сложнее и больнее.
Что-то из описанного я видел сам. Не самые жуткие вещи из тех, о которых рассказано в подкасте, — они случились, когда я на ЛЭШ уже ездить перестал (вырос, начал работать, появились другие интересы и так далее). Но да, теперь, пересматривая воспоминания о годах, когда ездил, я понимаю, что что-то видел. Что-то не вызывало вопросов, потому что такими были эта среда и это время. Что-то вызывало вопросы, но задавать их было некому, и вообще казалось, что всем более-менее окей.
То, что далеко не всем было окей, выяснилось в 2016 году, когда на волне флешмоба «янебоюсьсказати» в фейсбуке появилась группа для обсуждения дискомфортного опыта на ЛЭШе. Мне уже пару раз задали вопрос — а почему я не придал все это огласке, я же журналист. Думаю, честный ответ будет такой. С одной стороны, те обсуждения, в которых я сам принимал участие, как мне тогда казалось, не тянули на расследование. Они были важны для тех, кого затрагивали, но из фактов нежеланной тактильности и непристойных предложений самих по себе сложно вытянуть внятный нарратив. Более существенных обвинений, как мне кажется сейчас, я не видел. С другой стороны, моя признательность ЛЭШу была по-прежнему велика (собственно, она и сейчас велика, что видно по этому тексту; например, в нем нет имен, потому что я не могу себя заставить их написать). Участники группы, не чужие мне люди, очень переживали, что огласка может привести к закрытию школы. Я не хотел быть человеком, из-за которого это случится. При этом по результатам обсуждений провели внутреннее расследование и приняли конкретные меры (об этом — девятый выпуск подкаста). Мне показалось, что этого достаточно. Наверное, я был неправ.
Однако зачастую это не было нормальным. Существуют люди, и их немало, которых травмировали отношения и инциденты сексуального характера, случившиеся на ЛЭШе; травмировали всерьез и надолго. Эти травмы были результатами действий взрослых в отношении детей (теперь уже без кавычек) — в частности, сексуальных отношений между преподавателями и школьниками. Иногда взрослые, вероятно, не вполне осознавали возможные последствия своих действий. Иногда явно осознавали и пользовались отсутствием дистанции для прямых злоупотреблений своей позицией.
Собственно, эти инциденты, травмы и злоупотребления составляют основной сюжет подкаста Насти Красильниковой «Ученицы». Местами эти злоупотребления совсем чудовищны. Местами понятно, что никто ничего плохого не имел в виду, но получилось плохо. (Повторюсь, я не слушал подкаст, но знаю о его содержании и от Насти, и от послушавших друзей. Да, это странная позиция, но слушать пока слишком больно.)
Надо отдельно проговорить: эти злоупотребления не были какой-то тайной целью существования ЛЭШа, но они и не были просто эксцессами. Коммуникативная структура школы была устроена так, чтобы их не замечать и не проблематизировать. Она могла быть устроена по-другому. Безусловно, 20 лет назад общественной рефлексии вокруг таких сюжетов было мало; но безусловно и то, что и тогда никто или почти никто открыто не подписался бы под тезисом «взрослые мужчины могут без спросу делать массаж несовершеннолетним девушкам, и это окей» — при этом именно такое (и другое подобное) происходило. Нет, это не просто ситуация типа «в 90-х все было иначе и все бегали абсолютно голые»; она сложнее и больнее.
Что-то из описанного я видел сам. Не самые жуткие вещи из тех, о которых рассказано в подкасте, — они случились, когда я на ЛЭШ уже ездить перестал (вырос, начал работать, появились другие интересы и так далее). Но да, теперь, пересматривая воспоминания о годах, когда ездил, я понимаю, что что-то видел. Что-то не вызывало вопросов, потому что такими были эта среда и это время. Что-то вызывало вопросы, но задавать их было некому, и вообще казалось, что всем более-менее окей.
То, что далеко не всем было окей, выяснилось в 2016 году, когда на волне флешмоба «янебоюсьсказати» в фейсбуке появилась группа для обсуждения дискомфортного опыта на ЛЭШе. Мне уже пару раз задали вопрос — а почему я не придал все это огласке, я же журналист. Думаю, честный ответ будет такой. С одной стороны, те обсуждения, в которых я сам принимал участие, как мне тогда казалось, не тянули на расследование. Они были важны для тех, кого затрагивали, но из фактов нежеланной тактильности и непристойных предложений самих по себе сложно вытянуть внятный нарратив. Более существенных обвинений, как мне кажется сейчас, я не видел. С другой стороны, моя признательность ЛЭШу была по-прежнему велика (собственно, она и сейчас велика, что видно по этому тексту; например, в нем нет имен, потому что я не могу себя заставить их написать). Участники группы, не чужие мне люди, очень переживали, что огласка может привести к закрытию школы. Я не хотел быть человеком, из-за которого это случится. При этом по результатам обсуждений провели внутреннее расследование и приняли конкретные меры (об этом — девятый выпуск подкаста). Мне показалось, что этого достаточно. Наверное, я был неправ.
Теперь вышел подкаст «Ученицы», и наконец-то слышны голоса жертв, которые до этого слышны не были. Думаю, тот факт, что для того, чтобы их услышать, понадобился человек со стороны, тоже что-то говорит о ЛЭШе, что-то не очень хорошее (и что-то говорит и обо мне самом). Да, в публичной сфере вокруг меня ЛЭШ теперь будет ассоциироваться с сексуальной эксплуатацией школьниц и школьников. Видимо, заслуженно. Это очень больно. Но жертвам всех этих злоупотреблений, которые тратят годы на проработку и восстановление, гораздо, гораздо больнее.
2022-й год для меня во многом проходит под лозунгом «все, что ты знал, — ложь»: главное тут событие — это, конечно, война, в известной степени отменившая или обесценившая то, чем лично я много лет занимался. И вот теперь выясняется, что и самая светлая часть моей юности тоже в каком-то смысле была ложью. Хотя и не была тоже. В общем, это тот самый случай, когда реальность оказывается гораздо сложнее, чем казалось. В теории я такое очень люблю. На практике это — в данном случае — очень тяжело.
Тяжело, но все-таки необходимо. Есть расхожая сентенция про то, что наши дети будут жить в лучшем мире, чем мы. В последнее время воспринимать его всерьез трудно. Но как раз подкаст «Ученицы» на это, мне кажется, может сработать (и в этом смысле невовлеченным слушателям он, конечно, полезнее). Потому что он показывает, как именно благие намерения привели к злоупотреблениям и травмам. И тем самым — показывает, как их можно избежать. Я все-таки верю в то, что можно перепридумать ЛЭШ — или структуру вроде ЛЭШа — так, чтобы людям в ней все еще было хорошо, а злоупотребления бы выявлялись и предотвращались. Должен же быть хоть какой-то хеппи-энд.
https://uchenitsy.libolibo.me/
2022-й год для меня во многом проходит под лозунгом «все, что ты знал, — ложь»: главное тут событие — это, конечно, война, в известной степени отменившая или обесценившая то, чем лично я много лет занимался. И вот теперь выясняется, что и самая светлая часть моей юности тоже в каком-то смысле была ложью. Хотя и не была тоже. В общем, это тот самый случай, когда реальность оказывается гораздо сложнее, чем казалось. В теории я такое очень люблю. На практике это — в данном случае — очень тяжело.
Тяжело, но все-таки необходимо. Есть расхожая сентенция про то, что наши дети будут жить в лучшем мире, чем мы. В последнее время воспринимать его всерьез трудно. Но как раз подкаст «Ученицы» на это, мне кажется, может сработать (и в этом смысле невовлеченным слушателям он, конечно, полезнее). Потому что он показывает, как именно благие намерения привели к злоупотреблениям и травмам. И тем самым — показывает, как их можно избежать. Я все-таки верю в то, что можно перепридумать ЛЭШ — или структуру вроде ЛЭШа — так, чтобы людям в ней все еще было хорошо, а злоупотребления бы выявлялись и предотвращались. Должен же быть хоть какой-то хеппи-энд.
https://uchenitsy.libolibo.me/
Ученицы
Спин-офф подкаста «Дочь разбойника». Расследование о летней школе, где преподаватели годами домогались детей
По понятным причинам совсем перестал следить за американскими сюжетами, но вот попался на глаза один короткий, который, по-моему, очень красиво объединяет абсурд и трагедию в контексте темы фейковых новостей.
В США продолжаются споры про гендерную самоидентификацию детей и подростком — самым ярким их фокусом стали туалеты для трансгендерных людей. Новая песня республиканских кандидатов в разные органы власти — возмущение по поводу того, что в некоторых американских школах якобы устанавливают кототуалеты для детей, которые считают себя животными. Кроме шуток — такого рода озабоченность озвучила депутат Палаты представителей, кандидат в губернаторы Минессоты и даже чертов Джо Роган в своем самом популярном подкасте в мире (и еще пара десятков республиканских политиков).
Журналисты NBC решили проверить, имеют ли под собой основания эти заявления. Они выяснили, что слух этот родился в Канаде и начал распространяться консервативными активистами в США с декабря 2021 года. Они также поговорили с детьми, которые принадлежат к субкультуре фурри, и они, разумеется, сказали, что не пользуются кошачьими туалетами, а пользуются обычными человеческими.
Но самое крутое вот что. Журналисты нашли один школьный округ, где администрация действительно несколько лет распорядилась иметь в помещениях небольшие запасы кошачьего наполнителя. Это округ Джефферсон в штате Колорадо. Там находится школа «Колумбайн». В округе Джефферсон в школьных классах запасают кошачий наполнитель на случай, если случится шутинг, и детям, запертым в кабинете, нужно будет в туалет.
Красиво и жутко.
https://www.nbcnews.com/tech/misinformation/urban-myth-litter-boxes-schools-became-gop-talking-point-rcna51439
В США продолжаются споры про гендерную самоидентификацию детей и подростком — самым ярким их фокусом стали туалеты для трансгендерных людей. Новая песня республиканских кандидатов в разные органы власти — возмущение по поводу того, что в некоторых американских школах якобы устанавливают кототуалеты для детей, которые считают себя животными. Кроме шуток — такого рода озабоченность озвучила депутат Палаты представителей, кандидат в губернаторы Минессоты и даже чертов Джо Роган в своем самом популярном подкасте в мире (и еще пара десятков республиканских политиков).
Журналисты NBC решили проверить, имеют ли под собой основания эти заявления. Они выяснили, что слух этот родился в Канаде и начал распространяться консервативными активистами в США с декабря 2021 года. Они также поговорили с детьми, которые принадлежат к субкультуре фурри, и они, разумеется, сказали, что не пользуются кошачьими туалетами, а пользуются обычными человеческими.
Но самое крутое вот что. Журналисты нашли один школьный округ, где администрация действительно несколько лет распорядилась иметь в помещениях небольшие запасы кошачьего наполнителя. Это округ Джефферсон в штате Колорадо. Там находится школа «Колумбайн». В округе Джефферсон в школьных классах запасают кошачий наполнитель на случай, если случится шутинг, и детям, запертым в кабинете, нужно будет в туалет.
Красиво и жутко.
https://www.nbcnews.com/tech/misinformation/urban-myth-litter-boxes-schools-became-gop-talking-point-rcna51439
NBC News
Cat litter box myths are suddenly a culture war flashpoint. Here's how that happened.
At least 20 Republican politicians have claimed that schools are making accommodations for students who identify as cats. The school districts say these claims are untrue.
Один из журналистских жанров, которых мне не хватает на русском, — исторические нарративы, то есть фактически репортажи про прошлое, в которых используются все те же корреспондентские методы, но при этом нет ни одного живого источника (потому что все умерли). Первыми такое по-русски начал делать не «Холод», но мы стараемся развивать.
Вот свежий пример — «Медиазона» XVII века. История крестьянки, которая тяжело заболела и выздоровела после видения, порекомендовавшего ей предсказывать людям будущее. Дело было во времена Бориса Годунова; в будущем жители Московского царства были очень не уверены, так что следующие несколько десятков лет услуги Дарьи, гадавшей на блюде с солью, были востребованы как ее соседями по селу, так и московской элитой, князьями и боярами. А в эпоху Алексея Михайловича, когда жизнь более-менее устаканилась, ее все-таки поймали и судили.
Больше всего меня поразило, насколько даже в документах 400-летней давности много подробностей, позволяющих сделать живой нарратив. И сколько же еще таких классных сюжетов — а история Дарьицы и про власть, и про смутные времена, и про гендер, и про веру — лежит нерассказанными.
https://holod.media/2022/10/14/witches_in_russia/
Вот свежий пример — «Медиазона» XVII века. История крестьянки, которая тяжело заболела и выздоровела после видения, порекомендовавшего ей предсказывать людям будущее. Дело было во времена Бориса Годунова; в будущем жители Московского царства были очень не уверены, так что следующие несколько десятков лет услуги Дарьи, гадавшей на блюде с солью, были востребованы как ее соседями по селу, так и московской элитой, князьями и боярами. А в эпоху Алексея Михайловича, когда жизнь более-менее устаканилась, ее все-таки поймали и судили.
Больше всего меня поразило, насколько даже в документах 400-летней давности много подробностей, позволяющих сделать живой нарратив. И сколько же еще таких классных сюжетов — а история Дарьицы и про власть, и про смутные времена, и про гендер, и про веру — лежит нерассказанными.
https://holod.media/2022/10/14/witches_in_russia/
«Холод»
Будущее покажет блюдо
На Руси были колдуны, знахари и гадалки. Их преследовали, как ведьм в Европе и США. Рассказываем историю гадалки Дарьи, которую сожгли заживо
Несколько книжек, над которыми посчастливилось поработать в последние годы, теперь можно скачать бесплатно.
Forwarded from интро/аутро
📚Что будет с книгами ИМИ? Рассказываем, какие издания остаются в продаже, а какие теперь можно скачать бесплатно
За последние три недели мы получили много вопросов о дальнейшей судьбе наших книг. Рассказываем о каждой:
• «Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях», а также три сборника «Новой критики» — «Контексты и смыслы российской поп-музыки» под редакцией Александра Горбачева, «Звуковые образы постсоветской поп-музыки» под редакцией Льва Ганкина и «По России: Музыкальные сцены и явления за пределами Москвы и Санкт-Петербурга» под редакцией Дениса Бояринова — можно скачать бесплатно в формате EPUB на сайте ИМИ.
• Бумажные и электронные издания книг «Машина песен. Внутри фабрики хитов» Джона Сибрука и «На музыке: Наука о человеческой одержимости звуком» Дэниела Левитина доступны в продаже
• Электронная версия книги «Как работает музыка» Дэвида Бирна доступна в продаже
• Пособие «Ментальное здоровье музыкантов» можно прочитать на сайте ИМИ
• «Как достичь успеха в музыкальном бизнесе» Ари Херстанда уходит из продажи. Автор готовит третье издание, и мы надеемся, что оно будет выпущено в России
За последние три недели мы получили много вопросов о дальнейшей судьбе наших книг. Рассказываем о каждой:
• «Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях», а также три сборника «Новой критики» — «Контексты и смыслы российской поп-музыки» под редакцией Александра Горбачева, «Звуковые образы постсоветской поп-музыки» под редакцией Льва Ганкина и «По России: Музыкальные сцены и явления за пределами Москвы и Санкт-Петербурга» под редакцией Дениса Бояринова — можно скачать бесплатно в формате EPUB на сайте ИМИ.
• Бумажные и электронные издания книг «Машина песен. Внутри фабрики хитов» Джона Сибрука и «На музыке: Наука о человеческой одержимости звуком» Дэниела Левитина доступны в продаже
• Электронная версия книги «Как работает музыка» Дэвида Бирна доступна в продаже
• Пособие «Ментальное здоровье музыкантов» можно прочитать на сайте ИМИ
• «Как достичь успеха в музыкальном бизнесе» Ари Херстанда уходит из продажи. Автор готовит третье издание, и мы надеемся, что оно будет выпущено в России
Forwarded from Замятин
Вышла блестящая рассылка Kit про понятие «неолиберализм» и его применимость к путинскому режиму. Если вы не очень понимаете, что означает это ходовое словечко и, главное, почему путинскую Россию называют радикальным вариантом неолиберального капитализма, хотя сам Путин вроде критикует неолиберализм, — почитайте этот текст. Мне просто нечего к нему добавить, база.
Его автор Георгий Ванунц помимо прочего закончил в 2019 году политфилософию в Шанинке и защитил очень сильную магистерскую про Шумпетера, получившую премию. Качество этой рассылки ещё раз подтверждает уровень политфилософов.
Его автор Георгий Ванунц помимо прочего закончил в 2019 году политфилософию в Шанинке и защитил очень сильную магистерскую про Шумпетера, получившую премию. Качество этой рассылки ещё раз подтверждает уровень политфилософов.
Больше всего в этом году я слушал чувашского рэпера ATL. В какой-то момент стало ясно, что нужно выяснить свои отношения с этой музыкой и понять, как так вышло. И я написал про него большой текст, а лучшее русскоязычное музыкальное издание The Flow любезно согласилось его опубликовать.
Мне кажется, что музыка ATL, говоря об окружающем мире, дает энергию, но не обманывает надеждой. Это редкое сочетание, особенно ценное для нынешнего беспроглядного времени. Подробности — по ссылке.
В силу ряда причин, описанных в тексте, у ATL странный статус — он безусловно в высшей лиге хип-хопа, но, в отличие от своих по ней соседей, мало востребован за ее пределами. Грубо говоря, про него не пишут в фейсбуке представители культурных элит. Я рискну предположить, что многие из тех, кто читает этот канал, про него толком даже не слышали (в отличие от Оксимирона, или Нойза, или Моргенштерна). Понятно, как так вышло, но это несправедливо. Поэтому заодно с текстом я собрал плейлист для знакомства с ATL — возможно, он кому-то пригодится. Можно слушать на Spotify или YouTube.
Мне кажется, что музыка ATL, говоря об окружающем мире, дает энергию, но не обманывает надеждой. Это редкое сочетание, особенно ценное для нынешнего беспроглядного времени. Подробности — по ссылке.
В силу ряда причин, описанных в тексте, у ATL странный статус — он безусловно в высшей лиге хип-хопа, но, в отличие от своих по ней соседей, мало востребован за ее пределами. Грубо говоря, про него не пишут в фейсбуке представители культурных элит. Я рискну предположить, что многие из тех, кто читает этот канал, про него толком даже не слышали (в отличие от Оксимирона, или Нойза, или Моргенштерна). Понятно, как так вышло, но это несправедливо. Поэтому заодно с текстом я собрал плейлист для знакомства с ATL — возможно, он кому-то пригодится. Можно слушать на Spotify или YouTube.
The-Flow.ru
ATL не выпустил в этом году ни одной песни, но именно он — главный российский рэпер прямо сейчас
И вот почему.
Очень яркая история про то, как капиталистическая этика выгоды разрушает самые благие намерения.
В американской системе страховки Medicare предусмотрено, в частности, государственное финансирование хосписов. Компании, которые этим занимаются, получают от правительства деньги на каждого пациента (разные суммы в зависимости от тяжести заболевания) — и должны облегчать его страдания и смерть. Все логично, что может пойти не так? Как выясняется, примерно все, поскольку целью компаний быстро становится не забота о пациентах, а заработок, — а контроль за ними заведомо ослаблен еще и потому, что там очень многое остается на усмотрение врачей: если доктор сказал, что этот человек умирает и ему нужна помощь, кто будет с этим спорить?
В итоге хосписы в США превратились в огромную коммерческую индустрию с кучей злоупотреблений. Подкупленные компаниями врачи прописывают сотни пациентов как умирающих — на них выделяются деньги, люди об этом даже не знают. Администраторы компаний мотивируют своих сотрудников, обычных медсестер и медбратьев, приводить как можно больше новых клиентов — примерно с той же риторикой, как это делают, не знаю, владельцы салонов мобильной связи. Существуют сотни компаний, прописанных по одному адресу, где происходит буквально ничего; по сути это просто юрлица для получения денег.
Медбратья и медсестры регулярно сами обнаруживают, что происходит какая-то хрень, и жалуются в органы, но и там все непросто — обычно до суда дело не доходит, все заканчивается небольшими штрафами, компании продолжают работать, и все довольны, так как сумму штрафа делят между собой государство и жалобщики. Каркас текста по ссылке — один конкретный кейс, совсем уж вопиющий: тут хоспис-компания пошла в суд; судья оказалась плотно с ней связана; сначала очень странно разделила дело на две части, потом заявила, что вердикт присяжных не годится, и сама вынесла вердикт в пользу хосписов. Прокурор по делу так охренел, что сначала впал в депрессию и несколько дней не вылезал из кровати, а потом уволился, прихватив с собой дюжину конфиденциальных жалоб на хоспис-компании. Он начал звонить этим компаниям и предлагать им содержание этих жалоб. Его поймали на встрече с клиентом (точнее, притворившимся им агентом ФБР); бывший прокурор был в парике.
И таких поворотов в этой истории масса. Текст читается как сценарий оскаровского фильма вроде «99 Homes» или «Big Short»; может быть, этот фильм еще будет сделан.
https://www.newyorker.com/magazine/2022/12/05/how-hospice-became-a-for-profit-hustle
(Постараюсь потихоньку вернуться к тому, чтобы писать сюда не только про свои тексты. Поддерживайте независимую журналистику — например, телеканал «Дождь».)
В американской системе страховки Medicare предусмотрено, в частности, государственное финансирование хосписов. Компании, которые этим занимаются, получают от правительства деньги на каждого пациента (разные суммы в зависимости от тяжести заболевания) — и должны облегчать его страдания и смерть. Все логично, что может пойти не так? Как выясняется, примерно все, поскольку целью компаний быстро становится не забота о пациентах, а заработок, — а контроль за ними заведомо ослаблен еще и потому, что там очень многое остается на усмотрение врачей: если доктор сказал, что этот человек умирает и ему нужна помощь, кто будет с этим спорить?
В итоге хосписы в США превратились в огромную коммерческую индустрию с кучей злоупотреблений. Подкупленные компаниями врачи прописывают сотни пациентов как умирающих — на них выделяются деньги, люди об этом даже не знают. Администраторы компаний мотивируют своих сотрудников, обычных медсестер и медбратьев, приводить как можно больше новых клиентов — примерно с той же риторикой, как это делают, не знаю, владельцы салонов мобильной связи. Существуют сотни компаний, прописанных по одному адресу, где происходит буквально ничего; по сути это просто юрлица для получения денег.
Медбратья и медсестры регулярно сами обнаруживают, что происходит какая-то хрень, и жалуются в органы, но и там все непросто — обычно до суда дело не доходит, все заканчивается небольшими штрафами, компании продолжают работать, и все довольны, так как сумму штрафа делят между собой государство и жалобщики. Каркас текста по ссылке — один конкретный кейс, совсем уж вопиющий: тут хоспис-компания пошла в суд; судья оказалась плотно с ней связана; сначала очень странно разделила дело на две части, потом заявила, что вердикт присяжных не годится, и сама вынесла вердикт в пользу хосписов. Прокурор по делу так охренел, что сначала впал в депрессию и несколько дней не вылезал из кровати, а потом уволился, прихватив с собой дюжину конфиденциальных жалоб на хоспис-компании. Он начал звонить этим компаниям и предлагать им содержание этих жалоб. Его поймали на встрече с клиентом (точнее, притворившимся им агентом ФБР); бывший прокурор был в парике.
И таких поворотов в этой истории масса. Текст читается как сценарий оскаровского фильма вроде «99 Homes» или «Big Short»; может быть, этот фильм еще будет сделан.
https://www.newyorker.com/magazine/2022/12/05/how-hospice-became-a-for-profit-hustle
(Постараюсь потихоньку вернуться к тому, чтобы писать сюда не только про свои тексты. Поддерживайте независимую журналистику — например, телеканал «Дождь».)
The New Yorker
How Hospice Became a For-Profit Hustle
It began as a visionary notion—that patients could die with dignity at home. Now it’s a twenty-two-billion-dollar industry plagued by exploitation.
Распущенная три года назад группа «Ленинград» за 2022-й выпустила 20 с лишним новых песен. Это примерно столько же, сколько за все годы пикового поп-успеха, когда были хиты про лабутены и Питер. Рискну предположить, что эти новые песни многие из вас не слышали. Частично это подлые и пошлые частушки про иноагентов и войну; частично — агитки против петербургского губернатора Беглова. Шнуров теперь поет не для меня, не для «нас» и не уверен, что для народа. Кажется, теперь он поет для Евгения Пригожина.
Текст про то, что творит Шнуров в последние три года, от «Партии Роста» и RTVI до нынешнего ужаса, придумала и сделала для «Холода» Маша Карпенко. Вопрос лежал на поверхности — Сергей, как так вышло, что вы во все это вляпались, — но кто-то должен был его задать и попытаться ответить. Сделать это было непросто: в подавляющем большинстве люди, которые так или иначе были рядом со Шнуровым много лет, отказались обсуждать его поход в политику и нынешние занятия в более или менее резкой форме. Но кое-что все-таки удалось узнать (например, как Шнуров мог задать Путину свой вопрос, но задал вопрос Пескова — или про давние отношения с тем же Пригожиным), а кое-что сформулировать. Мне милее всего вот эта анонимная цитата: «Когда оказывается, что кровь уже не бутафорская, делать так, как он делал раньше — все стебать, — уже нельзя. В прошлом он провоцировал тебя, и ты должен был проверять свою позицию. Он показывал тебе тебя и говорил: ты правда в это веришь? А сейчас мне не нужно себя сверять. Этот метод больше не работает, подъебка не работает. Воздух путинской державы вытянул из него самое плохое».
В конечном итоге, по всей видимости, ответ на вопрос, что случилось со Шнуровым, заключается в том, что с ним не случилось ничего — просто, перефразируя традиционного автора, много людей умерло у него на глазах, а он остался таким же. Здесь надо оставить место для комментариев типа «а я всегда говорил» — и они, конечно, будут верными; с другой стороны, может быть, все-таки лучше разочаровываться в людях, чем сразу считать их говном.
https://holod.media/2022/12/16/shnurov/
Текст про то, что творит Шнуров в последние три года, от «Партии Роста» и RTVI до нынешнего ужаса, придумала и сделала для «Холода» Маша Карпенко. Вопрос лежал на поверхности — Сергей, как так вышло, что вы во все это вляпались, — но кто-то должен был его задать и попытаться ответить. Сделать это было непросто: в подавляющем большинстве люди, которые так или иначе были рядом со Шнуровым много лет, отказались обсуждать его поход в политику и нынешние занятия в более или менее резкой форме. Но кое-что все-таки удалось узнать (например, как Шнуров мог задать Путину свой вопрос, но задал вопрос Пескова — или про давние отношения с тем же Пригожиным), а кое-что сформулировать. Мне милее всего вот эта анонимная цитата: «Когда оказывается, что кровь уже не бутафорская, делать так, как он делал раньше — все стебать, — уже нельзя. В прошлом он провоцировал тебя, и ты должен был проверять свою позицию. Он показывал тебе тебя и говорил: ты правда в это веришь? А сейчас мне не нужно себя сверять. Этот метод больше не работает, подъебка не работает. Воздух путинской державы вытянул из него самое плохое».
В конечном итоге, по всей видимости, ответ на вопрос, что случилось со Шнуровым, заключается в том, что с ним не случилось ничего — просто, перефразируя традиционного автора, много людей умерло у него на глазах, а он остался таким же. Здесь надо оставить место для комментариев типа «а я всегда говорил» — и они, конечно, будут верными; с другой стороны, может быть, все-таки лучше разочаровываться в людях, чем сразу считать их говном.
https://holod.media/2022/12/16/shnurov/
«Холод»
Как менялась главная рок-звезда путинской эпохи
Культовая группа «Ленинград», «Партия роста» и RTVI. Что случилось с Сергеем Шнуровым и при чем тут Евгений Пригожин
Большой, журнального, если не книжного масштаба материал The New York Times про Россию на войне с Украиной; своего рода промежуточное подведение итогов с наметкой будущих перспектив.
Пересказывать в общих чертах нет смысла, потому что в общих чертах и так все понятно: все очень плохо, а будет еще хуже (фигурирует цифра, что Путин готов к общим потерям в 300 тысяч человек, это производит впечатление, но вряд ли о чем-то специально говорит). Материал интересен деталями, их очень много — от рассказов про то, как Путин отъезжал от реальности в прошлом году, до баек с передовой. Собственно, с точки зрения фактуры его основа — материалы, которые газете передали украинские власти; среди них, в частности, дневник российского военного (в материале есть фото рукописи) и армейские документы, где фиксируется процесс распада здоровья и морали захватчиков.
Отдельно мне запомнился рассказ мужика, которому в 2016 году дали миллион с лишним долларов, чтобы он «загримировал» разваливавшуюся базу Кантемировской дивизии перед визитом высокого начальства — оно собиралось проинспектировать итоги модернизации базы. И еще тот факт, что Евгений Нужин — человек, которого пригожинцы убили на камеру кувалдой — находясь в плену, успел дать интервью NYT и его даже сфотографировали.
С профессиональной точки зрения ужасно интересно было бы узнать, как это делалось. У материала шесть основных авторов; сообщается, что вклад внесли еще 18 (!) корреспондентов и трое переводчиков — плюс шесть продюсеров и картограф. Все это делится на шесть больших глав; вероятно, каждый основной автор писал по главе, привлекая фактуру от авторов поменьше. А сводил все это вместе, должно быть, редактор — но редакторы тут как раз нигде и не названы. Вот так всегда.
https://www.nytimes.com/interactive/2022/12/16/world/europe/russia-putin-war-failures-ukraine.html
(Поддерживайте независимую журналистику — например, «Медиазону».)
Пересказывать в общих чертах нет смысла, потому что в общих чертах и так все понятно: все очень плохо, а будет еще хуже (фигурирует цифра, что Путин готов к общим потерям в 300 тысяч человек, это производит впечатление, но вряд ли о чем-то специально говорит). Материал интересен деталями, их очень много — от рассказов про то, как Путин отъезжал от реальности в прошлом году, до баек с передовой. Собственно, с точки зрения фактуры его основа — материалы, которые газете передали украинские власти; среди них, в частности, дневник российского военного (в материале есть фото рукописи) и армейские документы, где фиксируется процесс распада здоровья и морали захватчиков.
Отдельно мне запомнился рассказ мужика, которому в 2016 году дали миллион с лишним долларов, чтобы он «загримировал» разваливавшуюся базу Кантемировской дивизии перед визитом высокого начальства — оно собиралось проинспектировать итоги модернизации базы. И еще тот факт, что Евгений Нужин — человек, которого пригожинцы убили на камеру кувалдой — находясь в плену, успел дать интервью NYT и его даже сфотографировали.
С профессиональной точки зрения ужасно интересно было бы узнать, как это делалось. У материала шесть основных авторов; сообщается, что вклад внесли еще 18 (!) корреспондентов и трое переводчиков — плюс шесть продюсеров и картограф. Все это делится на шесть больших глав; вероятно, каждый основной автор писал по главе, привлекая фактуру от авторов поменьше. А сводил все это вместе, должно быть, редактор — но редакторы тут как раз нигде и не названы. Вот так всегда.
https://www.nytimes.com/interactive/2022/12/16/world/europe/russia-putin-war-failures-ukraine.html
(Поддерживайте независимую журналистику — например, «Медиазону».)
Nytimes
Putin’s War: The Inside Story of a Catastrophe (Published 2022)
Secret battle plans, intercepted communications and Russian soldiers explain how a “walk in the park” became a catastrophe for Russia.
На русском издали «It Gets Me Home, This Curving Track» — книгу эссе Яна Пенмана, умного и борзого музыкального критика, блог которого мы в 2000-х читали за компанию с Саймоном Рейнольдсом, Марком Фишером и прочими писателями такого рода. Блог Пенман вести давно перестал; я совсем потерял его из виду; когда пару лет назад вышла книжка, я купил ее по-английски — но прочитал вот только сейчас, испытав некоторое потрясение от известия, что ее перевели в России 2022 года.
Откладывал так долго, прежде всего потому что люди, о которых тут пишет Пенман, — совсем не мои герои. Элвис, Чарли Паркер, Принс, Джон Фэи, Синатра — никого из них я никогда пристально не слушал (ну, может быть, Фэи, но это было очень давно); к Принсу попробовал в пятнадцатый примерно раз подступиться, книжку уже прочитав, но нет, не идет. Так бывает; в данном случае это пояснение важно в том смысле, что читать интересно, даже если не слушать.
«It Gets Me Home, This Curving Track» — набор текстов в специфическом на первый взгляд жанре: это даже не тексты о музыкантах, а тексты о книгах об этих музыкантах; развернутые критические рецензии. Однако London Review of Books — это вам не жук лапкой потрогал: Пенман на основе чужих изысканий предлагает свою интерпретацию именно что музыки и музыкантов. В редакторской аннотации издавшего русский перевод НЛО сообщается, что сквозная тема всех эссе — «рецепция и место афроамериканской традиции в рамках западноевропейской популярной культуры»; честно говоря, мне так совсем не показалось. По-моему, ключевой для Пенмана сюжет — это то, как музыка соотносится с жизнью, причем как жизнью ее автора, так и автора ее слушателя. В такой формулировке это, наверное, выглядит как банальный подход, но вообще-то он не то чтобы самый распространенный: со звуком всегда есть большой соблазн анализировать его без привязки к конкретным биографическим условиям его создания. Пенман, явно не чуждый психоаналитической оптики, всегда рассуждает об альбомах и песнях в контексте человека — его воспитания, его привычек и аддикций, его жен и круга общения (а еще – в контексте самого себя, и это тоже важно).
Меня больше всего зацепило эссе про Синатру — никогда не слушал его за пределами такси и супермаркетов, честно говоря; Пенман здорово мотивирует послушать.
https://www.nlobooks.ru/books/istoriya_zvuka/25278/
(Еще раз повторюсь, что сам факт издания этой книги в России здесь и сейчас для меня поразителен; вообще, очень многое, что сейчас делает издательство НЛО, — это такой обреченный героизм, который хочется поддержать.)
Откладывал так долго, прежде всего потому что люди, о которых тут пишет Пенман, — совсем не мои герои. Элвис, Чарли Паркер, Принс, Джон Фэи, Синатра — никого из них я никогда пристально не слушал (ну, может быть, Фэи, но это было очень давно); к Принсу попробовал в пятнадцатый примерно раз подступиться, книжку уже прочитав, но нет, не идет. Так бывает; в данном случае это пояснение важно в том смысле, что читать интересно, даже если не слушать.
«It Gets Me Home, This Curving Track» — набор текстов в специфическом на первый взгляд жанре: это даже не тексты о музыкантах, а тексты о книгах об этих музыкантах; развернутые критические рецензии. Однако London Review of Books — это вам не жук лапкой потрогал: Пенман на основе чужих изысканий предлагает свою интерпретацию именно что музыки и музыкантов. В редакторской аннотации издавшего русский перевод НЛО сообщается, что сквозная тема всех эссе — «рецепция и место афроамериканской традиции в рамках западноевропейской популярной культуры»; честно говоря, мне так совсем не показалось. По-моему, ключевой для Пенмана сюжет — это то, как музыка соотносится с жизнью, причем как жизнью ее автора, так и автора ее слушателя. В такой формулировке это, наверное, выглядит как банальный подход, но вообще-то он не то чтобы самый распространенный: со звуком всегда есть большой соблазн анализировать его без привязки к конкретным биографическим условиям его создания. Пенман, явно не чуждый психоаналитической оптики, всегда рассуждает об альбомах и песнях в контексте человека — его воспитания, его привычек и аддикций, его жен и круга общения (а еще – в контексте самого себя, и это тоже важно).
Меня больше всего зацепило эссе про Синатру — никогда не слушал его за пределами такси и супермаркетов, честно говоря; Пенман здорово мотивирует послушать.
https://www.nlobooks.ru/books/istoriya_zvuka/25278/
(Еще раз повторюсь, что сам факт издания этой книги в России здесь и сейчас для меня поразителен; вообще, очень многое, что сейчас делает издательство НЛО, — это такой обреченный героизм, который хочется поддержать.)
НЛО
Изгиб дорожки — путь домой
За последние десять лет Ник Кейв изобрел заново не только песни (слово «свои» тут не пропущено), но и то, что их окружает: вместо обычных интервью он теперь почти всегда сопровождает свои альбомы документальными проектами, которые их так или иначе комментируют и углубляют. С «Push The Sky Away» это был великий фильм «20 000 Days on Earth» (один из лучших документальных фильмов про музыку вообще, на мой взгляд); со «Skeleton Tree» — камерный и душераздирающий «One More Time with the Feeling». И вот недавно вышла «Faith, Hope and Carnage» — книжка диалогов Кейва с его другом-журналистом Шоном О’Хэйгеном, своего рода словесный аккомпанемент к двум последним записям музыканта. Возможно, это самая целительная книга, которую я читал в этом году.
Кейв и О’Хэйген начинают разговаривать в 2020 году: вокруг коронавирус; недавно вышел великий альбом «Ghosteen» (прошу прощения за обилие превосходных степеней, но они кажутся мне оправданными; «Ghosteen», я думаю, — это одна из самых удивительных записей последних десяти лет); Кейв с Уорреном Эллисом садятся придумывать то, что станет альбомом «Carnage» — песни буквально рождаются и обретают форму на глазах читателя, и это удивительное впечатление. Самый значимый фон бесед — гибель 15-летнего сына Кейва Артура, которая полностью поменяла мироощущение Кейва, его отношение к жизни и к людям, его музыку. Примерно на втором разговоре умирает Хэл Уиллнер — американский продюсер, с которым Кейв дружил и записывался. Еще через пару разговоров умирает мать Кейва. Еще через несколько — его первая большая любовь и творческая партнерка Анита Лэйн. Смерть осеняет эти разговоры, но их не назовешь депрессивными или даже скорбными; одна из главных тем книги — это счастье как протест против катастрофы; очень актуальный сюжет.
Много и другого. Кропотливые разговоры о том, в чем ценность песни, как они создаются, что значат. Вбросы баек о далеком прошлом — иногда трагических (Кейв узнает о смерти отца, когда мать забирает его из полицейского участка — его задержали по подозрению в ограблению), иногда смешных (роскошная история о том, как Кейв единственный раз в жизни пропустил свой концерт, когда его забрали в полицию в Нью-Йорке, поймав со свежекупленным героином). Рассказы о Мике Харви, Бликсе Баргельде, Уоррене Эллисе. Беседы о боге. Афоризмы («надежда — это оптимизм с разбитым сердцем»). Масса инсайдов о том, как записывались «Skeleton Tree» (Кейв говорит, что очень плохо запомнил тот период, потому что был почти в беспамятстве из-за гибели Артура; сам альбом он не может слушать, хотя написан он почти целиком был до смерти сына), «Ghosteen» и «Carnage». Куча ценнейших, по-моему, советов музыкантам — да и вообще любым людям, которые занимаются творчеством. Местами ощущение, что книжка выстроена по логике длительной психотерапии; особенно — когда в предпоследней главе Кейва прорывает, и он очень подробно рассказывает о дне гибели Артура и том, как они с женой жили следующие несколько месяцев.
В общем, это чрезвычайно утешительное и обогащающее чтение — о музыке, да, но в первую очередь — о боли и о том, как прожить ее как ценность. В былые времена я бы побежал в ИМИ лоббировать перевод на русский, а сейчас просто порекомендую.
P. S. Под впечатлением от «Faith, Hope and Carnage» поискал, какие собственно биографии Кейва существуют, и обнаружил, что есть только книжка 1997 года — и совсем недавний труд про его молодые годы (он даже немного обсуждается в книге; Кейв признается, что хотел наложить вето на печать, но потом передумал). То есть, похоже, ничего, что заходило бы в 21-й век, пока не написано. Или я что-то пропустил? Напишите в личку, если кому-то что-то попадалось.
https://www.amazon.com/Faith-Hope-Carnage-Nick-Cave/dp/0374607370
Кейв и О’Хэйген начинают разговаривать в 2020 году: вокруг коронавирус; недавно вышел великий альбом «Ghosteen» (прошу прощения за обилие превосходных степеней, но они кажутся мне оправданными; «Ghosteen», я думаю, — это одна из самых удивительных записей последних десяти лет); Кейв с Уорреном Эллисом садятся придумывать то, что станет альбомом «Carnage» — песни буквально рождаются и обретают форму на глазах читателя, и это удивительное впечатление. Самый значимый фон бесед — гибель 15-летнего сына Кейва Артура, которая полностью поменяла мироощущение Кейва, его отношение к жизни и к людям, его музыку. Примерно на втором разговоре умирает Хэл Уиллнер — американский продюсер, с которым Кейв дружил и записывался. Еще через пару разговоров умирает мать Кейва. Еще через несколько — его первая большая любовь и творческая партнерка Анита Лэйн. Смерть осеняет эти разговоры, но их не назовешь депрессивными или даже скорбными; одна из главных тем книги — это счастье как протест против катастрофы; очень актуальный сюжет.
Много и другого. Кропотливые разговоры о том, в чем ценность песни, как они создаются, что значат. Вбросы баек о далеком прошлом — иногда трагических (Кейв узнает о смерти отца, когда мать забирает его из полицейского участка — его задержали по подозрению в ограблению), иногда смешных (роскошная история о том, как Кейв единственный раз в жизни пропустил свой концерт, когда его забрали в полицию в Нью-Йорке, поймав со свежекупленным героином). Рассказы о Мике Харви, Бликсе Баргельде, Уоррене Эллисе. Беседы о боге. Афоризмы («надежда — это оптимизм с разбитым сердцем»). Масса инсайдов о том, как записывались «Skeleton Tree» (Кейв говорит, что очень плохо запомнил тот период, потому что был почти в беспамятстве из-за гибели Артура; сам альбом он не может слушать, хотя написан он почти целиком был до смерти сына), «Ghosteen» и «Carnage». Куча ценнейших, по-моему, советов музыкантам — да и вообще любым людям, которые занимаются творчеством. Местами ощущение, что книжка выстроена по логике длительной психотерапии; особенно — когда в предпоследней главе Кейва прорывает, и он очень подробно рассказывает о дне гибели Артура и том, как они с женой жили следующие несколько месяцев.
В общем, это чрезвычайно утешительное и обогащающее чтение — о музыке, да, но в первую очередь — о боли и о том, как прожить ее как ценность. В былые времена я бы побежал в ИМИ лоббировать перевод на русский, а сейчас просто порекомендую.
P. S. Под впечатлением от «Faith, Hope and Carnage» поискал, какие собственно биографии Кейва существуют, и обнаружил, что есть только книжка 1997 года — и совсем недавний труд про его молодые годы (он даже немного обсуждается в книге; Кейв признается, что хотел наложить вето на печать, но потом передумал). То есть, похоже, ничего, что заходило бы в 21-й век, пока не написано. Или я что-то пропустил? Напишите в личку, если кому-то что-то попадалось.
https://www.amazon.com/Faith-Hope-Carnage-Nick-Cave/dp/0374607370
New York Times расследовали военные преступления российских войск на одной улице в Буче. Видео, свидетельства, имена, фамилии, названия. 234-й полк ВДВ, полковник Артем Городилов. 36 убитых гражданских — случайные велосипедисты на улице, молодые мужчины, расстрелянные во дворе. (В частности, подробно восстановлены обстоятельства убийства Ирины Филькиной.) В общем, это уровень доказательной базы для суда. Хочется верить, что этот суд состоится.
https://www.nytimes.com/2022/12/22/video/russia-ukraine-bucha-massacre-takeaways.html
(Поддержите независимые СМИ — например, «Важные истории».)
https://www.nytimes.com/2022/12/22/video/russia-ukraine-bucha-massacre-takeaways.html
(Поддержите независимые СМИ — например, «Важные истории».)
NY Times
Caught on Camera, Traced by Phone: The Russian Military Unit That Killed Dozens in Bucha
Exclusive evidence obtained in a monthslong investigation identifies the Russian regiment — and commander — behind one of the worst atrocities in Ukraine.
Посмотрел вчера «Meet Me in the Bathroom» — новейший док про нью-йоркскую инди-сцену рубежа 1990-х и 2000-х. Сняли те же люди, что делали великий фильм-концерт LCD Soundsystem «Shut and Play the Hits»; метод — как в «Марадоне» Асифа Кападии: никаких говорящих голов, только архивные съемки, поверх которых говорят герои; эффект — мощнейший ностальгический трип.
1999 год, в Нью-Йорке с музыкальной точки зрения некоторый застой — или, во всяком случае, так это вспоминают сами участники сцены. Появляется антифолк; Адам Грин и его друзья бегают по улицам полуголые и сочиняют комические куплеты про хипстеров; в том же клубе поет песни под гитару Карен О. На одной из вечеринок Грин знакомится с пьяным Джулианом Касабланкасом и узнает о существовании группы The Strokes; тем временем О встречает Ника Зиннера и создает Yeah Yeah Yeahs; где-то рядом мыкаются Interpol и TV on the Radio. По-настоящему все начинает цвести, когда музыканты переезжают в пока еще дешевый Бруклин — и когда их начинают звать на гастроли в Великобританию: там The Strokes внезапно выясняют, что они уже суперзвезды. Параллельно по Манхеттену бродит меланхоличный взрослый звукорежиссер Джеймс Мерфи — а потом пробует на вечеринке экстази и решает, что нужно делать музыку самому.
Это общая фабула первой трети — дальше будут синдром второго альбома, проблемы со славой, героин, депрессия; заканчивается все джентрификацией Бруклина при мэре Блумберге (остроумный конец, потому что к концу 2000-х у героев все уж слишком по-разному, чтобы можно это было свести воедино как-то по-другому). Но, конечно, главное тут — не арка, а детали и архивные съемки: первые оголтелые концерты The Rapture; гитарист The Strokes Альберт Хаммонд и его друг Райан Адамс приходят обдолбанными в эфир к Кортни Лав на MTV и засыпают на диване; изумительная история, как ирландский техно-диджей Дэвид Холмс довел Джеймса Мерфи до собственного лейбла; домашний бруклинский фестиваль, где друг за другом играют Liars и Yeah Yeah Yeahs в прайме — ну и так далее.
Не знаю, будет ли это интересно смотреть людям, которые в начале 2000-х не переписывали друг другу альбомы этих групп на болванках с mp3 и не качали их часами в первых пиринговых сетях (один из мини-сюжетов фильма — Пол Бэнкс очень расстраивается, когда второй альбом Interpol сливают в сеть; черт возьми, я помню, как это было!). Вообще, наследие всей этой сцены в историко-культурном смысле, пожалуй что, спорное: LCD Soundsystem — великая группа, Interpol — плохая, Адам Грин, кажется, больше повлиял на российских музыкантов, чем на земляков. Ну и ладно. Если вы помните ЖЖ-коммьюнити i_am_rare, это точно не худший способ провести два часа.
«Meet Me in the Bathroom» можно легально посмотреть в Америке, а нелегально сами найдете.
1999 год, в Нью-Йорке с музыкальной точки зрения некоторый застой — или, во всяком случае, так это вспоминают сами участники сцены. Появляется антифолк; Адам Грин и его друзья бегают по улицам полуголые и сочиняют комические куплеты про хипстеров; в том же клубе поет песни под гитару Карен О. На одной из вечеринок Грин знакомится с пьяным Джулианом Касабланкасом и узнает о существовании группы The Strokes; тем временем О встречает Ника Зиннера и создает Yeah Yeah Yeahs; где-то рядом мыкаются Interpol и TV on the Radio. По-настоящему все начинает цвести, когда музыканты переезжают в пока еще дешевый Бруклин — и когда их начинают звать на гастроли в Великобританию: там The Strokes внезапно выясняют, что они уже суперзвезды. Параллельно по Манхеттену бродит меланхоличный взрослый звукорежиссер Джеймс Мерфи — а потом пробует на вечеринке экстази и решает, что нужно делать музыку самому.
Это общая фабула первой трети — дальше будут синдром второго альбома, проблемы со славой, героин, депрессия; заканчивается все джентрификацией Бруклина при мэре Блумберге (остроумный конец, потому что к концу 2000-х у героев все уж слишком по-разному, чтобы можно это было свести воедино как-то по-другому). Но, конечно, главное тут — не арка, а детали и архивные съемки: первые оголтелые концерты The Rapture; гитарист The Strokes Альберт Хаммонд и его друг Райан Адамс приходят обдолбанными в эфир к Кортни Лав на MTV и засыпают на диване; изумительная история, как ирландский техно-диджей Дэвид Холмс довел Джеймса Мерфи до собственного лейбла; домашний бруклинский фестиваль, где друг за другом играют Liars и Yeah Yeah Yeahs в прайме — ну и так далее.
Не знаю, будет ли это интересно смотреть людям, которые в начале 2000-х не переписывали друг другу альбомы этих групп на болванках с mp3 и не качали их часами в первых пиринговых сетях (один из мини-сюжетов фильма — Пол Бэнкс очень расстраивается, когда второй альбом Interpol сливают в сеть; черт возьми, я помню, как это было!). Вообще, наследие всей этой сцены в историко-культурном смысле, пожалуй что, спорное: LCD Soundsystem — великая группа, Interpol — плохая, Адам Грин, кажется, больше повлиял на российских музыкантов, чем на земляков. Ну и ладно. Если вы помните ЖЖ-коммьюнити i_am_rare, это точно не худший способ провести два часа.
«Meet Me in the Bathroom» можно легально посмотреть в Америке, а нелегально сами найдете.
Злой и одновременно полный любви и даже надежды текст про российскую политическую музыку последних 10 лет. Не со всеми конкретными оценками согласен, но со всеми общими тезисами — согласен, особенно в третьей главе. Ну и просто радостно, что возникают тексты про музыку на русском языке, написанные с таким уровнем мысли и уровнем страсти.
syg.ma
Слава психонавтам: итог 10-х как прогноз воображаемых 20-х
Критика российской политической музыки 10-х годов
Одна из проблем, с которой регулярно приходится сталкиваться журналистам и редакторам: самые важные темы (в диапазоне от бедности до медицины) — одновременно самые сложные; их очень трудно охватить целиком — но если описывать частично, что-то важное неизбежно теряется. Решать эту проблему можно по-разному; самый частый способ — вы выбираете нескольких героев, которые репрезентируют разные ключевые аспекты темы, а потом сводите их вместе через композицию и контекст.
Но есть и другие способы. Вот ключевой материал недавнего климатического номера «Нью-Йорке». Это буквально the state of climate change, попытка в одном тексте рассказать о состоянии одного из самых комплексных сюжетов на планете. И они это делают через словарь: от A до Z, и получается классно, потому что этот подход позволяет технически объединить очень разные сюжеты — от активизма имени Греты Тунберг до стартапов, которые делают самолеты на батарейках, — и очень разные смыслы: от технологического оптимизма (мы уже много придумали и придумаем еще больше) до философского пессимизма (катастрофа уже происходит, и останавливать ее слишком поздно).
(Еще в том же журнале любопытный репортаж о научном путешествии в Антарктиду; грубо говоря, там рассказывается о жюль-верновского размаха приключении, вся цель которого по итогу в том, чтобы сбросить один зонд в глубину тающего ледника и снять с него показания.)
https://www.newyorker.com/magazine/2022/11/28/climate-change-from-a-to-z
Поддержите независимые СМИ — например, «Медузу».
Но есть и другие способы. Вот ключевой материал недавнего климатического номера «Нью-Йорке». Это буквально the state of climate change, попытка в одном тексте рассказать о состоянии одного из самых комплексных сюжетов на планете. И они это делают через словарь: от A до Z, и получается классно, потому что этот подход позволяет технически объединить очень разные сюжеты — от активизма имени Греты Тунберг до стартапов, которые делают самолеты на батарейках, — и очень разные смыслы: от технологического оптимизма (мы уже много придумали и придумаем еще больше) до философского пессимизма (катастрофа уже происходит, и останавливать ее слишком поздно).
(Еще в том же журнале любопытный репортаж о научном путешествии в Антарктиду; грубо говоря, там рассказывается о жюль-верновского размаха приключении, вся цель которого по итогу в том, чтобы сбросить один зонд в глубину тающего ледника и снять с него показания.)
https://www.newyorker.com/magazine/2022/11/28/climate-change-from-a-to-z
Поддержите независимые СМИ — например, «Медузу».
The New Yorker
Climate Change from A to Z
The stories we tell ourselves about the future.
Пару лет назад в мирное время я вместе с творческой группой компании Lorem Ipsum работал над будущей экспозицией Политехнического музея (не уверен, что когда и если она откроется, от наших идей что-либо останется). В частности, там предполагался экспонат, рассказывающий о том, что такое квантовый компьютер — некий супермогучий компьютер будущего. Коллеги из Политеха очень старались объяснить, как он может работать, но я не могу сказать, что понял.
А вот теперь Стивен Уитт (автор отличной книжки «Как музыка стала свободной») выпустил в «Нью-Йоркере» материал про то, как Google, Amazon, правительство Китая и еще пара десятков стартапа пытаются первыми создать рабочий квантовый компьютер — и вроде понял.
Правда, пересказать и не опозориться все равно вряд ли смогу; ну и ничего — Джон Клаузер, физик, который экспериментально проверил эффект квантовой запутанности, лежащий в основе квантового компьютера, и получил в том числе за это Нобелевку, в 2002 году признался, что до сих пор не понимает квантовую механику. Так или иначе, квантовые компьютеры используют парадоксальные эффекты квантового мира (типа: электрон — одновременно и частица, и волна), чтобы осуществлять вычислительные операции намного, в порядки раз быстрее, чем компьютеры обычные. Квантовый компьютер даже с несколькими рабочими кубитами (это как бит, только квантовый (понятно, да?)) сможет, вероятно, решить важнейшие задачи медицинского моделирования — а также легко взломает любой существующий сейчас криптографический ключ. В этой связи США и не только они выделяют десятки миллиардов долларов на разработку новых криптографических стандартов.
В общем, квантовые компьютеры — это дерьмо следующего уровня; проблема в том, что прямо сейчас это просто дерьмо: квантовый компьютер Google стоит в ангаре в Калифорнии и пока ничего не может; корректной работе кубитов может помешать даже малейшая радиация из космоса, поэтому их надо как-то очень сложно паковать; ну и так далее. Все собеседники Уитта — среди них есть и выходец из России Алексей Китаев, теперь работающий в Техническом университете Калифорнии — вроде бы уверены, что рано или поздно, примерно до конца этого десятилетия, квантовые компьютеры начнут работать в более-менее полную силу. Правда, в Google думают, что они заработают у китайцев, а в Китае — что у Google. И еще есть хорошая цитата одного из ученых — о том, что он часто думает о людях, которые в 1940-х разрабатывали ртутные линии задержки как способ хранить цифровую память.
Отдельное профессиональное восхищание: Уитт в этом материале объясняет ну правда очень сложные вещи, но при этом когда ему нужно в этом объяснении что-то сказать о простых числах, появляется буквально определение простых чисел с трогательным пояснением: Шесть делится на два и на три, это не простое число; пять делится на пять и на один, это простое число. Я предполагаю, что это такие законы издания — всегда предполагать, что читатель может не знать, — и это классные законы.
https://www.newyorker.com/magazine/2022/12/19/the-world-changing-race-to-develop-the-quantum-computer
(Теперь тут много статей из «Нью-Йоркера», потому что друзья подарили мне подписку на день рождения; спасибо, друзья!)
Поддержите независимые СМИ — например, «Холод».
А вот теперь Стивен Уитт (автор отличной книжки «Как музыка стала свободной») выпустил в «Нью-Йоркере» материал про то, как Google, Amazon, правительство Китая и еще пара десятков стартапа пытаются первыми создать рабочий квантовый компьютер — и вроде понял.
Правда, пересказать и не опозориться все равно вряд ли смогу; ну и ничего — Джон Клаузер, физик, который экспериментально проверил эффект квантовой запутанности, лежащий в основе квантового компьютера, и получил в том числе за это Нобелевку, в 2002 году признался, что до сих пор не понимает квантовую механику. Так или иначе, квантовые компьютеры используют парадоксальные эффекты квантового мира (типа: электрон — одновременно и частица, и волна), чтобы осуществлять вычислительные операции намного, в порядки раз быстрее, чем компьютеры обычные. Квантовый компьютер даже с несколькими рабочими кубитами (это как бит, только квантовый (понятно, да?)) сможет, вероятно, решить важнейшие задачи медицинского моделирования — а также легко взломает любой существующий сейчас криптографический ключ. В этой связи США и не только они выделяют десятки миллиардов долларов на разработку новых криптографических стандартов.
В общем, квантовые компьютеры — это дерьмо следующего уровня; проблема в том, что прямо сейчас это просто дерьмо: квантовый компьютер Google стоит в ангаре в Калифорнии и пока ничего не может; корректной работе кубитов может помешать даже малейшая радиация из космоса, поэтому их надо как-то очень сложно паковать; ну и так далее. Все собеседники Уитта — среди них есть и выходец из России Алексей Китаев, теперь работающий в Техническом университете Калифорнии — вроде бы уверены, что рано или поздно, примерно до конца этого десятилетия, квантовые компьютеры начнут работать в более-менее полную силу. Правда, в Google думают, что они заработают у китайцев, а в Китае — что у Google. И еще есть хорошая цитата одного из ученых — о том, что он часто думает о людях, которые в 1940-х разрабатывали ртутные линии задержки как способ хранить цифровую память.
Отдельное профессиональное восхищание: Уитт в этом материале объясняет ну правда очень сложные вещи, но при этом когда ему нужно в этом объяснении что-то сказать о простых числах, появляется буквально определение простых чисел с трогательным пояснением: Шесть делится на два и на три, это не простое число; пять делится на пять и на один, это простое число. Я предполагаю, что это такие законы издания — всегда предполагать, что читатель может не знать, — и это классные законы.
https://www.newyorker.com/magazine/2022/12/19/the-world-changing-race-to-develop-the-quantum-computer
(Теперь тут много статей из «Нью-Йоркера», потому что друзья подарили мне подписку на день рождения; спасибо, друзья!)
Поддержите независимые СМИ — например, «Холод».
The New Yorker
The World-Changing Race to Develop the Quantum Computer
Such a device could help address climate change and food scarcity, or break the Internet. Will the U.S. or China get there first?
Forwarded from Events and texts
Зачем изучать сталинизм?
Много интересного в последнем номере НЛО. Евгений Добренко рассказывает о превратностях занятия соцреализмом в годы перестройки: в те годы на полках спецхрана соседствовали давно стоявшие там Мандельштам и Солженицын, с одной стороны, и вся прославляющая Сталина литература - с другой. В брежневские годы было принято делать вид, как будто прославляющей Сталина литературы не существует, и этот идеологический айсберг остался непонятым. Казалось, зачем бороться за допуск к сталинским писателям Бабаевскому и Суркову, когда еще не возвращены Булгаков и Бабель?
В результате литература как крупнейшая культурно-идеологическая институция по формированию советского воображаемого, советский язык и ментальные клише остались неисследованными. "Спустя тридцать лет можно констатировать, что без работы с этим механизмом, без анализа этой культуры история обречена на рецидивы, чему свидетельством — политическая культура современной России, - пишет Добренко. - В стране, где огромное число людей величайшим политическим деятелем признает величайшего в ее истории политического преступника, есть вещи поважнее, чем литература".
Сначала сталинская культура игнорировалась по политическим причинам, а потом - просто как недостойная рассмотрения. В обзорной статье Добренко рассказывает, как со сменой поколений в русистике менялась ее повестка. Один из важных выводов Добренко: "Советский проект отнюдь не был классовым, но был типичным национальным модернизационным проектом, лишь завернутым в марксистскую риторику. Только в идеологической проекции холодной войны русская революция была центральным событием ХХ века. В национальной перспективе центральной точкой становился сталинизм.
Революция 1917 года оказалась лишь толчком, тогда как фундаментальные основы советской нации являлись продуктом именно сталинизма, в котором был создан и укоренен экономический, политический, идеологический и культурный фундамент советского режима, просуществовавшего в созданных Сталиным рамках еще почти четыре десятилетия после его смерти. Постсоветская идентичность опирается на прежние советские традиции, корни которых не столько в революции, сколько в сталинизме".
Добренко хорошо пишет о значимости изучения именно массовой культуры сталинского периода: "Фундаментально отличным от предыдущих веков и либерально-демократических режимов образом культура чрезвычайно важна для диктаторских режимов и основанных на насилии национальных
государств. Она важна потому, что является универсальным орудием политической власти: как необходимый объект централизованного планирования и координации; как способ дотянуться, кооптировать или противопоставить политических субъектов; как домен, который не может быть оставлен в руках традиционных патронов, поскольку культура является единственным способом производства властью собственного образа и легитимации.
Культура рассматривается как домен, который должен быть поставлен под контроль и наблюдение государства. Поэтому культура современных диктатур, включая сталинскую, перемещается за пределы своего традиционного пребывания при дворах, в салонах, галереях, театрах. она выходит на площади, в библиотеки и школы, в государственные институции, на спортивные арены, на телевидение. Все это делает изучение сталинской культуры чрезвычайно актуальным в современной России, где практики власти вырастают из сталинизма".
"Сталинизм, будучи продуктом всей российской политической культуры, является генетической болезнью постсоветского общества. Проект постсоветского национального и культурного строительства без лечения или хотя бы без диагностирования этой болезни обречен на провал".
Много интересного в последнем номере НЛО. Евгений Добренко рассказывает о превратностях занятия соцреализмом в годы перестройки: в те годы на полках спецхрана соседствовали давно стоявшие там Мандельштам и Солженицын, с одной стороны, и вся прославляющая Сталина литература - с другой. В брежневские годы было принято делать вид, как будто прославляющей Сталина литературы не существует, и этот идеологический айсберг остался непонятым. Казалось, зачем бороться за допуск к сталинским писателям Бабаевскому и Суркову, когда еще не возвращены Булгаков и Бабель?
В результате литература как крупнейшая культурно-идеологическая институция по формированию советского воображаемого, советский язык и ментальные клише остались неисследованными. "Спустя тридцать лет можно констатировать, что без работы с этим механизмом, без анализа этой культуры история обречена на рецидивы, чему свидетельством — политическая культура современной России, - пишет Добренко. - В стране, где огромное число людей величайшим политическим деятелем признает величайшего в ее истории политического преступника, есть вещи поважнее, чем литература".
Сначала сталинская культура игнорировалась по политическим причинам, а потом - просто как недостойная рассмотрения. В обзорной статье Добренко рассказывает, как со сменой поколений в русистике менялась ее повестка. Один из важных выводов Добренко: "Советский проект отнюдь не был классовым, но был типичным национальным модернизационным проектом, лишь завернутым в марксистскую риторику. Только в идеологической проекции холодной войны русская революция была центральным событием ХХ века. В национальной перспективе центральной точкой становился сталинизм.
Революция 1917 года оказалась лишь толчком, тогда как фундаментальные основы советской нации являлись продуктом именно сталинизма, в котором был создан и укоренен экономический, политический, идеологический и культурный фундамент советского режима, просуществовавшего в созданных Сталиным рамках еще почти четыре десятилетия после его смерти. Постсоветская идентичность опирается на прежние советские традиции, корни которых не столько в революции, сколько в сталинизме".
Добренко хорошо пишет о значимости изучения именно массовой культуры сталинского периода: "Фундаментально отличным от предыдущих веков и либерально-демократических режимов образом культура чрезвычайно важна для диктаторских режимов и основанных на насилии национальных
государств. Она важна потому, что является универсальным орудием политической власти: как необходимый объект централизованного планирования и координации; как способ дотянуться, кооптировать или противопоставить политических субъектов; как домен, который не может быть оставлен в руках традиционных патронов, поскольку культура является единственным способом производства властью собственного образа и легитимации.
Культура рассматривается как домен, который должен быть поставлен под контроль и наблюдение государства. Поэтому культура современных диктатур, включая сталинскую, перемещается за пределы своего традиционного пребывания при дворах, в салонах, галереях, театрах. она выходит на площади, в библиотеки и школы, в государственные институции, на спортивные арены, на телевидение. Все это делает изучение сталинской культуры чрезвычайно актуальным в современной России, где практики власти вырастают из сталинизма".
"Сталинизм, будучи продуктом всей российской политической культуры, является генетической болезнью постсоветского общества. Проект постсоветского национального и культурного строительства без лечения или хотя бы без диагностирования этой болезни обречен на провал".
НЛО
178 НЛО (6/2022)
Forwarded from интро/аутро (Карина Бычкова)
Книгу «Песни в пустоту» теперь можно скачать бесплатно
Это история российского музыкального подполья 1990-х, которая вышла в 2014 году и с тех пор стала библиографической редкостью: бумажные копии можно найти только на «Авито» за бешеные деньги.
Сейчас авторы Александр Горбачев, Илья Зинин и соавтор Максим Динкевич выложили «Песни» в открытый доступ.
«Песни в пустоту» посвящена важным андеграундным музыкантам последней четверти века. Ее героями стали Эдуард «Рэтд» Старков («Химера»), Веня Дркин, Леха Никонов (ПТВП), Андрей Машнин («Машнинбэнд»), Борис Усов («Соломенные Еноты»), Роберт Остролуцкий («Собаки Табака») и еще около сотни участников и очевидцев событий.
Скачать книгу во всех удобных форматах можно тут. А здесь — прочитать отрывок про Леху Никонова и ПТВП.
Это история российского музыкального подполья 1990-х, которая вышла в 2014 году и с тех пор стала библиографической редкостью: бумажные копии можно найти только на «Авито» за бешеные деньги.
Сейчас авторы Александр Горбачев, Илья Зинин и соавтор Максим Динкевич выложили «Песни» в открытый доступ.
«Песни в пустоту» посвящена важным андеграундным музыкантам последней четверти века. Ее героями стали Эдуард «Рэтд» Старков («Химера»), Веня Дркин, Леха Никонов (ПТВП), Андрей Машнин («Машнинбэнд»), Борис Усов («Соломенные Еноты»), Роберт Остролуцкий («Собаки Табака») и еще около сотни участников и очевидцев событий.
Скачать книгу во всех удобных форматах можно тут. А здесь — прочитать отрывок про Леху Никонова и ПТВП.