Летом 2020 года тысячи американцев получили по почте пакетики с непонятными семенами. Откуда они взялись?

Год назад все мировые СМИ написали про странную историю. Тысячи жителей Великобритании и США начали получать через Amazon маленькие посылки из Китая. В их описании было указано, что это какая-то ювелирная безделушка, но внутри посылок находились не браслеты и сережки, а пакеты с непонятными семенами. При этом получатели никаких семян не заказывали.

Когда обнаружилось, что это не единичная аберрация, а происходит в огромных масштабах (одна женщина получила 519 посылок), начался медиахайп и паника. К Китаю в Америке в последние годы относятся с большим подозрением — и массовая рассылка семян по произвольным американским адресам в разгар пандемии породила самые алармистские версии. Так или иначе они сводились к тому, что это какое-то биологическое оружие — например, суперсорняки, которые изведут все американское сельское хозяйство. Доходило и до совсем уж отъехавших гипотез — например, что это русские хакеры таким образом проверяют американские адреса, чтобы потом засылать фальшивые избирательные бюллетени по почте.

Когда семена превратились в медиафеномен, получившие их люди начали сдавать посылки полиция. Та передавала их в американские органы биологического контроля. Нашлись, впрочем, и люди, которые просто посадили семена у себя дома. У мужчины из Арканзаса вырос на подоконнике странный бело-зеленый фрукт. Есть его семья не стала; растение изъяла полиция; мужик стал местной знаменитостью — он давал интервью даже изданиям из Франции.

В итоге в сентябре прошлого года Amazon просто запретил импорт семян и растений в США. Потихоньку все закончилось. Год спустя журналист The Atlantic решил выяснить, что же это было.

Ну то есть как. На самом деле, если оставить алармизм, правдоподобное объяснение нашлось довольно быстро. Это был брашинг — такой метод накрутки рейтинга интернет-магазинов. Сейчас площадки зачастую не разрешают оставить отзыв о продавце, ничего не купив. Поэтому, чтобы накрутить рейтинг, покупаются какие-то супермелкие ненужные вещи, отсылаются в страны, где нужно иметь хороший рейтинг, и на эти доставки пишутся фейковые отзывы. Именно так считало американское аграрное ведомство USDA. В тексте The Atlantic есть отдельная милая часть про SMM-менеджерку USDA, которая день за днем очень вежливо отвечала на сообщения типа «НАС АТАКУЕТ КИТАЙ!!!» или «ЭТО ТЕРРОРИЗМ!»: «Мы предполагаем, что это не терроризм, а просто брашинг».

После этого корреспондент пошел к Amazon, чтобы подтвердить эту версию и получить подробности. А Amazon ему и говорит: у нас нет причин предполагать, что это брашинг. По нашим данным, это просто заказы, которые были доставлены с задержкой на несколько месяцев из-за китайских локдаунов.

Чего? Тысячи людей заказали посылки и просто забыли об этом?

Ну нет, так не бывает, — подумал корреспондент и попросил своих героев и героинь, чьи истории о получении семян он описывал в текстах, поднять свои истории заказов на Amazon, чтобы доказать компании, что она ошибается. И что бы вы думали. У всех этих людей действительно нашлись заказы на семена, сделанные в феврале-марте.

То есть схема такая: пришел ковид, наступили локдауны. Люди начали думать, чем им заняться, сидя дома. Кто-то начал покупать кулинарные книги, а кто-то — заказывать семена растений. О том, что они заказывали их в Китае, люди просто не знали — кто ж смотрит в интернет-магазине детали о производителе. Стоило все это копейки и вылетало из головы так же быстро, как в нее приходило. Семена задержались в пути из-за жестких китайских локдаунов. И в итоге приехали все одновременно в июне-июле.

И даже у 519 посылок есть объяснение — сама женщина, конечно, столько не заказывала, но она могла их получить благодаря многочисленным фейсбук-группам обмена подарками, в которых она состоит.

Ну то есть — тысячи людей действительно заказали посылки, действительно про них забыли и впали в панику, когда им начали говорить по телевизору, что это Китай хочет уничтожить американское сельское хозяйство. Очень красивая история про то, как медиа формируют содержимое нашей головы.

https://www.theatlantic.com/science/archive/2021/07/unsolicited-seeds-china-brushing/619417/

«Леди и “Дейл”»: фантасмагорическая история трансгендерной женщины, которая собиралась изменить американскую автоиндустрию, но попала в тюрьму для мужчин

В 1973 году после Войны судного дня арабские страны объявили эмбарго на поставки нефти Западу — и тем самым всерьез и надолго изменили баланс сил в мировой политике. Особенно непросто пришлось США, которые к тому времени стали страной личного автотранспорта: бензин резко подорожал, к тому же его не хватало. На заправках стали выстраиваться очереди, а среди машин внезапно начали особенно высоко цениться те, которые расходовали меньше топлива.

И тут появилась компания Twentieth Century Motor Car Corporation, которая обещала спасти американских автомобилистов с помощью «Дейла» — машины на трех колесах, которая и выглядела эффектно, и ехала крайне экономично. Во всяком случае, так рассказывала создательница фирмы — Элизабет Кармайкл, харизматичная женщина двухметрового роста, которая, сидя в своем калифорнийском офисе и закуривая одну сигарету за другой, обещала бросить вызов детройтской «большой тройке», проповедовала либертарианство (собственно, и бизнес она назвала в честь компании из романа Айн Рэнд), критиковала государство и расписывала планы по захвату мирового авторынка. Устоять против этого было сложно: Кармайкл попала на газетные передовицы и обложки журналов как будущее американского бизнеса.

Вскоре машины «Дейл» начали продавать авансом — то есть будущие владельцы платили депозит за машину, которую им должны были вручить когда-нибудь потом. Однако штат Калифорния запрещал такие бизнес-методы, и вскоре у компании начались проблемы. А тут еще и журналисты разнюхали, что у «Дейла» хороший маркетинг и модный дизайн — но в том, что эта машина может безопасно ездить по реальным дорогам, не уверены даже ее разработчики. Окончательно же история превратилась в скандал, когда выяснилось, что до конца 1960-х Элизабет Кармайкл звали Джерри Дин Майкл и она была мужчиной, которого ФБР разыскивала за подделку национальной валюты. Покойный муж Джим, две университетские степени, о которых она рассказывала журналистам, — все это было неправдой.

После этого фокус общественного внимания окончательно сместился с автомобиля на Кармайкл. Когда руководство «Дейла» начали судить, Кармайкл в основном спрашивали о смене пола, а не о сущности дела. В 1970-х американское общество не было готово принять трансгендерность как один из вариантов нормы — но Кармайкл хотя бы удалось добиться того, что суд формально признал ее женщиной. Когда дело дошло до приговора, Кармайкл — как она уже много раз делала, когда была мужчиной — вместе с семьей сбежала из Калифорнии, чтобы избежать тюрьмы.

Истории Кармайкл посвящен документальный сериал «Леди и “Дейл”», который в этом году вышел на HBO (тут важно добавить, что его спродюсировали братья Дюпласс). Кратко наметив всю эту историю с «Дейлом», сериал сразу уходит вглубь — в личную историю Джерри Дин Майкла, который оказывается, с одной стороны, серийным мошенником (бросил жену в Германии, где служил после войны; потом бросил еще двух жен в Америке; подделывал доллары и проворачивал хитрые мошеннические схемы), а с другой — прекрасным любящим отцом: в 1959-м он женился в четвертый раз, и этот брак был по-настоящему счастливым; у супругов было пять детей; они все вместе бегали из штата к штат, скрываясь от ФБР; и когда отец сообщил семье, что решил совершить трансгендерный переход, все спокойно приняли этот факт — и начали называть папу мамой, а маму — тетей.

То есть тут возникают очень интересные качели. По сути главная героиня является своей собственной антагонисткой: с одной стороны, она авантюристка и мошенница; с другой — смелая харизматичная женщина, которая одной из первых дала трансгендерам публичную видимость и была прекрасной матерью. И поначалу кажется, что авторы сериала эти качели и используют: первая серия — скорее про мошенника; вторая — скорее про бизнес-визионерку. Но вот дальше, к сожалению, качели уходят — и начинается безоглядная апологетика главной героини. О том, что Кармайкл облапошила кучу людей, как-то перестают говорить — и остается только история о том, как лицемерное американское общество зачморило трансгендерную женщину. Подключаются современные эксперты, которые оценивают всю эту историю с позиций нынешней повестки, а главными антагонистами становятся журналисты, которые делали про Кармайкл расследования, — тут особенно помогает то, что калифорнийский телевизионщик, разоблачивший «Дейл», похож на жабу, имеет вполне пещерные взгляды и к тому же приходится отцом одиозному ведущему канала Fox Такеру Карлсону. Ну такое. То есть сочувствия к моралистам 1970-х мало, но сложность героини по дороге куда-то потерялась.

Закончилась вся эта история так: Кармайкл с семьей сбежали в маленький городок в Техасе, осели там и опять сделали бизнес — продавали цветы на перекрестках, нанимая на работу бездомных и деклассированных элементах и помогая этим людям как-то освоиться в жизни (правда, все это вне легального поля — разумеется, опять находится журналист, который сделал про это расследование и показан как некий вредитель). В 1989 году по телевизору показали передачу о том, что Кармайкл до сих пор в розыске, — и соседи ее тут же выдали. 18-месячный тюремный срок Кармайкл отбывала в одиночной камере в мужской тюрьме (кошмар, конечно). Она умерла от рака в 2004-м, до самого конца сохранив очень близкие и теплые отношения со своими родственниками.

Во всей этой истории есть еще один аспект, который в сериале никак особенно не отыгран, хотя вообще-то, если смотреть из сейчас, поразителен. Это то, как капитализм слежки (мой неловкий перевод выражения surveillance capitalism) изменил нашу находимость для государства. Вот Кармайкл — в 1961-м ее (еще как Джерри Майкла) арестовали за подделку банкнот, в 1962-м она с семьей сбежала, много лет жили в разных штатах, а потом и вовсе стала звездой экрана, пока ее не распознали. То же самое ей удалось провернуть в конце 1970-х — и Кармайкл спокойно жила себе в Техасе, пока ее не показали по телевизору. Сейчас такое представить себе, конечно, невозможно.

https://www.kinopoisk.ru/series/1410257/

«Шумахер» на Netflix: плохой фильм про великого гонщика, который можно было бы сделать гораздо лучше

«Формула-1» для меня началась с того, на чем она для многих закончилась. 1 мая 1994 года: вертолет кружит над поворотом Тамбурелло, где лежит разбитый в мясо болид Айртона Сенны, вокруг которого суетятся стюарды и врачи, — а девятилетний я смотрю это по телевизору. Про гонки я тогда, кажется, ничего не знал, но напряжение случившегося почувствовал — особенно когда через несколько дней эфир канала Eurosport был полностью посвящен прямой трансляции похорон Сенны. Что-то в этом меня заворожило — и я начал смотреть гонки.

То есть «Формула-1» началась для меня как эпоха Шумахера — и я сразу его невзлюбил. Борзый, заносчивый, подозрительный, немецкий — у Дэймона Хилла и машина была покрасивее (синий цвет — мой любимый), и сам он казался куда более обаятельным парнем. В 1994 и 1995 годах, пока Шумахер выигрывал, я болел против него. А потом он перешел в «Феррари».

Тут тоже надо пояснить, как это выглядело в моих детских глазах. Это сейчас принято говорить: мол, вот, если пилот переходит в «Феррари» — это сразу другой уровень, другая ответственность, другая известность, бу-бу-бу. Тогда я видел это совсем по-другому. «Феррари» была безнадежным середняком, а Шумахер — двукратным чемпионом мира: это он делал команду интересной, а не наоборот. Красная машина при это поначалу по-прежнему отказывалась ехать — и тут Шумахер начал творить на ней настоящие чудеса, выжимать победы и подиумы на в лучшем случае третьем по силе болиде чемпионата. На титул он не претендовал — но следить за ним было куда интереснее, чем за Хиллом, который без сопротивления ехал к чемпионству.

И это меня вдруг резко переключило. В 1996 году я начал болеть за Шумахера. И вот уже 25 лет болею за «Феррари». Болею прямо всерьез — это надо понимать в свете дальнейшего (правда, был небольшой перерыв где-то между 2002 и 2008 годом). Воскресное пробуждение в 8 утра, чтобы смотреть гонку в Японии, — по-прежнему одно из самых уютных воспоминаний детства: все спят, ты тихо включаешь телевизор, завариваешь чай, насыпаешь что-нибудь погрызть, садишься в кресло… Я и сейчас так делаю с тем же удовольствием.

Соответственно, по Шумахеру я угорал тоже по полной программе. Пересматривал лучшие гонки уже во взрослом возрасте. Читал две биографии, и не по одному разу (книга Джеймса Аллена – хорошая; книга Кристофера Хилтона – тупой пересказ квалификаций и гонок). Читал в обеденные перерывы историческую рубрику на сайте F1News. И так далее. Так что когда Netflix показал мне, что там скоро выйдет фильм «Шумахер», я чуть ли не впервые попросил меня об этом уведомить отдельно. И правда очень ждал. Тем более что некое ультимативное кино про Шумахера давно просилось — а тут и момент оптимальный: как «Last Dance» в каком-то смысле защищал наследие Джордана от посягательств нового Короля, так и сейчас главный рекорд немца, семь чемпионств, под угрозой от Льюиса Хэмилтона; самое время напомнить, кто тут реальный батя.

В общем, для начала я как типовой фанат перечислю то, чего в фильме нет.

— Нет авантюрной истории про то, как молодого таланта после первой гонки переманили в «Беннетон», хотя он подписал контракт с «Джорданом». И киношной истории про то, как Бертран Гашо сел в лондонский СИЗО после конфликта с таксистом и так освободил Шумахеру место, тоже нет.

— Нет объяснения, почему Шумахер не пошел на похороны Сенны, — и рассказа о том, в чем его обвиняли в те дни (и обвиняют до сих пор).

— Не упоминаются подозрения вокруг «Бенеттона» 1994 года и спрятанного в машине трекшн-контроля (это обсуждается до сих пор).

— Нет феноменальной испанской гонки 1994 года, когда у Шумахера заклинило коробку на пятой передаче, но это не помешало ему приехать на подиум.

— Нет сюжета про конфликт с ФИА в 1994 году, максимально странную дисквалификацию на две гонки и вообще усилия администрации «Формулы-1» по созданию интриги в чемпионате. Фильм делает вид, что Шумахер и Хилл просто боролись на равных до последнего этапа.

— Нет про огромные деньги, которые Шумахер получил, переходя в «Феррари». Что еще важнее, не упомянуто, что его условием при переходе было то, что он приводит за собой команду — и прежде всего Росса Брауна.

— Есть история про полученный в Сильверстоуне в 1999 году перелом, но вообще не рассказано про то, что было дальше: как Эдди Ирвайн чуть не выиграл чемпионат для «Феррари»; как Шумахер не хотел возвращаться, но потом администратор команды позвонил ему домой, и жена сказала, что он ушел играть в футбол; как вернувшийся на последние две гонки Михаэль пытался помочь Ирвайну (или не пытался — тут есть разные мнения) — и как попутно «Феррари» выиграла первый за два почти десятка лет Кубок конструкторов. Честно говоря, 1999-й — мой любимый чемпионат из тех, что я смотрел.

— Вообще не упомянут Рубенс Баррикелло, ставший партнером Шумахера по «Феррари» после Ирвайна, и уж тем более не упомянуты освистанные болельщиками финиши Гран-при Австрии 2001 и 2002 года, когда Баррикелло пропускал Шумахера на первое место по приказу команды.

— Ральф Шумахер появляется как спикер, но про то, как он пришел в «Формулу-1» и как два брата поддерживали друг друга и рубились между собой за победы, ничего нет.

— Нет про Шумахера как тактика — и про все его многочисленные победы, одержанные за счет стратегии пит-стопов и безупречного штампования нужного времени кругов между ними.

— Нет про соперничество с Фернандо Алонсо, который был по отношению к Шумахеру примерно тем же, кем Шумахер был по отношению с Сенной. Стоит ли говорить, что про Монтойю тоже ни слова.

— Нет про Монако-2006, когда уже семикратный чемпион Шумахер остановил машину в квалификации, чтобы не дать Алонсо перебить в свое время, — и получил огромный скандал и дисквалификацию.

— Нет последней гонки Шумахера за «Феррари» — великого Гран-при Бразилии 2006 года с прорывом почти на подиум с последнего места, кучей классных обгонов и быстрейшем круге гонки, установленном на последнем круге.

— Возвращение в «Мерседес» есть, но нет даже попытки найти в нем спортивный смысл — а ведь существует красивая теория, что это гениальный доводчик Шумахер довел машину до такого уровня, что пришедший после него Хэмилтон начал штамповать победы без сопротивления.

Пока хватит.

Можно, конечно, сказать, что это фанатская точка зрения: это же фильм, одна цельная история со своей драматургия, понятно, что туда не влезут все подробности. И я вообще-то полностью поддерживаю такой подход. Проблема в том, что в «Шумахере» никакой драматургии нет вообще. Это фактически семейный альбом. Главные спикеры тут — родные и близкие гонщика, и похоже, что режиссеры просто следовали их указаниям. В итоге это история про великодушного парня из немецкой провинции, который пришел в «Формулу-1» и все выиграл, а параллельно был душевнейшим человеком и прекрасным семьянином. Конфликта никакого нет вообще – и хотя ключевые эпизоды, сделавшие Шумахеру репутацию, вроде Хереса-1997 (попытка выбить Вильнева в борьбе за титул) и Спа-1998 (почти драка с Култхардом) присутствуют, никакой внутренней драматической логики в них не простроено: просто герой разок психанул и все. Часто возникает ощущение, что спикеры отвечают на какие-то претензии в адрес гонщика, но сам предмет этих претензий не проговорен и не показан. Доходит до того, что менеджер Шумахера Вилли Вебер на полном серьезе говорит про 1997 год: ну, Михаэль — козерог, а они никогда не извиняются.

По-человечески можно, конечно, понять, почему так получилось. В 2013 году Шумахер неудачно упал, катаясь на горных лыжах; с тех пор великий гонщик пребывает в вегетативном состоянии и, видимо, никогда из него н выйдет — по репликам близких в последние 10 минут это становится окончательно понятно. В такой тяжелой ситуации одобрять фильм, который показал бы Шумахера во всей его противоречивости, — ну, в общем, понятно, почему Коринне Шумахер могла не зайти эта идея.

И тем не менее, очень, очень обидно. Во-первых, потому что эта скучная залепуха теперь волей-неволей встает в один ряд с великим фильмом Асифа Кападии о Сенне — и таким образом подтверждает расхожий штамп, что Шумахер с Сенной рядом не стоял (а я убежден в обратном). Во-вторых, потому что авторы фильма из лучших побуждений, как говорится, загадили поляну, и теперь, вероятно, о Шумахере долго ничего не снимут (да это не фильм Netflix, а фильм немецкой студии, купленный для платформу, но в реальности мало кто обращает внимание на такие детали). А ведь там выше крыши драматического потенциала. Жаль, если он так и останется нереализованным.

Ведь в чем главный источник напряжения вокруг Шумахера? В его многосторонности. Один Шумахер — последний бэд бой в современной истории «Формулы-1» (Макс Ферстаппен может претендовать на продолжателя этой линии, но посмотрим). Шумахер выбивал соперников с трассы, пакостил, был готов бить морду, жестко оборонялся и жестко обгонял — напомню, что я его фанат, так что пишу все это с искренним восхищением: спорт — это та область реальности, где «зло» умеет быть по-настоящему обаятельным. Не Шумахер придумал эту модель поведения — она была нормальной для гонщиков-звезд 80-х вроде Мэнселла и того же Сенны (фильм Кападии велик, в частности, тем, что делает очень убедительное житие святого из биографии человека, которого с такими же основаниями можно считать порядочным говнюком). Но Шумахер практиковал эту модель в те времена, когда представления о спортивной этике стремительно менялись, — и поэтому регулярно получал возмездие там, где другие раньше получали комплименты. Он всегда был великим антагонистом, маккиавеллианцем от гонок — собственно, в первую очередь благодаря этому (а не победам) он стал в России именем нарицательным.

Другой Шумахер — человек, который навсегда изменил рутину гонщиков и представления об их обязанностях. Задрот-перфекционист, который бесконечно обсуждает разные аспекты поведения машины с механиками, разбирается в деталях, тестирует до посинения, в перерывах между тестами качается и сидит на здоровой диете, превыше всего ценит стабильность, а выигрывает не столько благодаря смелым маневрам на трассе, сколько благодаря грамотному планированию пит-стопов. Это вам не Джеймс Хант с его любовницами и шампанским, не Мэнселл с его вайбом усатого рабочего, любящего свой английский завтрак. Это гонщик-аналитик, человек-компьютер, пилот XXI века — успешный и зачастую скучный. Этот Шумахер повлиял на гонки куда больше, чем первый: теперь так подходят к спорту, который когда-то считался гламурным и глянцевым, почти все.

Наконец, есть и третий Шумахер — Шумахер в частной жизни, идеальный сосед: добродушный парень, который любит свою единственную жену и детей, в свободное время катается на снегоходах и ест сосиски, поет в караоке и вообще радуется жизни.

В фильме очень много третьего Шумахера — собственно, в кадрах из личного архива и байках близких главная ценность документалки: трогательные истории о том, как Михаэль умудрялся уходить из дома, не разбудив жену; кадры с пикников и караоке-вечеринок; прекрасная сцена, где Коринна через толпу пробирается к мужу, который только что наконец выиграл чемпионат с «Феррари», на Сузуке в 2000 году. Еще в фильме есть немного второго Шумахера. Но в нем практически нет первого. И потому никакого напряжения, конфликта, искры не возникает. А ведь карьера Шумахера искрила всю дорогу.

Жаль. Остается надеяться на то, что масштаб героя тут таков, что одним фильмом дело все-таки не ограничится. Думаю, даже по этому посту заметно, что материала тут хватит на целый сериал. Ну или на художественный фильм — сложился же «Rush» про Ханта и Лауду. Вот как раз про сезон 1999 года отлично можно было бы снять.

https://www.netflix.com/title/81399204

«Вудсток-99»: хороший плохой фильм про (предположительно) самый дикий музыкальный фестиваль в истории

В 1999 году люди, которые за тридцать лет до того организовали фестиваль «Вудсток» и случайно сделали событие, ставшее символом эпохи (здесь писал об этом чуть подробнее), решили отметить юбилей и заодно приход нового тысячелетия — и снова сделать в сельской местности штата Нью-Йорк огромный музыкальный фестиваль, который бы зафиксировал дух уже новой эпохи.

И сделали. Нюанс, правда, был в том, что этот самый дух — ну или та его версия, которая была представлена через лайн-ап «Вудстока-99» — был не про мир во всем мире и свободную любовь, а про тестостерон, объективацию и затянувшуюся пубертатную фрустрацию. Если сказать по-другому, то это был дух MTV 90-х, на котором ню-металлические клипы чередовались с «Бивисом и Батхедом» и сериалами про студентов в поиске сексуальных приключений. Соответственно, главными хедлайнерами были группы, которые играли музыку громкую и агрессивную: от Korn, Limp Bizkit, Metallica и Rage Against the Machine до Insane Clown Posse и DMX.

Результаты получились соответствующие: девушки десятками жаловались на домогательства и изнасилования; один человек умер в мошпите на Metallica; в последний вечер накачанные алкоголем и рок-н-роллом зрители начали разрушать и жечь фестивальную инфраструктуру, так что закончилось все эвакуацией и приездом пожарных.

В общем, было, может быть, весело, но точно страшно. И теперь про это сняли документальный фильм для HBO, в начале которого появляется режиссер и прямо так и говорит: «Вудсток-99» — это нифига не смешно, а настоящая трагедия, и сейчас мы вам ее покажем. Честно говоря, едва ли не первый раз такое вижу: чтобы мало того что нужно было проговорить мораль фильма, так еще и сделать это в самом начале.

Тут надо сделать оговорку: я вообще не фанат той культуры, апофеозом которой предположительно стал фестиваль. Ню-метал я терпеть не мог в моменте — и сейчас, когда возникла волна ностальгии по тем временам, лучше относиться к нему не стал. Весь этот рокизм, замешанный к тому же на узурпированной афроамериканской культуре, мне предельно чужд. То есть я, наверное, похож на целевую аудиторию фильма — в том смысле что максимально готов осудить ню-метал и признать его культурным злом. Но кино сделано так, что после просмотра мне захотелось скорее за ню-метал заступиться.

То есть, с одной стороны, с точки зрения выстраивания нарратива тут все отлично: напряжение начинает нарастать с самого начала — и берет новые высоты, даже когда кажется, что хлеще уже некуда; куча классных архивных материалов, которые хорошо передают дух фестиваля (особенно впечатляет постоянный рефрен «Покажи сиськи», возникающий, кажется, в любой ситуации, где появляются женщины); здорово сделана линия с дневником парня, который умер в толпе на Metallica. Основная фестивальная хроника, которую я, признаться, никогда раньше не видел, тоже впечатляет сильно: музыканты так проникаются энергией разогретой и агрессивной толпы, что сами начинают подливать масла в огонь, причем в случае Limp Bizkit и Red Hot Chili Peppers прямо-таки буквально. В этом смысле посмотреть имеет смысл в любом случае — с экрана прет мощнейшая сила разрушения, и не так уж важно, как к ней относятся авторы фильма.

С другой стороны, по-моему, тут большие проблемы с фреймингом. Эти самые авторы фильма решили упаковать «Вудсток-99» в контекст современных культурных войн, и у них в итоге получилось, что во всем виноваты белые молодые мужчины, латентные расисты и открытые сексисты, которые, значит, превратили фестиваль в демонстрацию своего опасного токсичного поведения. Отдельно мило, что развивают эту точку зрения по преимуществу комментаторы, которые на фестивале, по всей видимости, не были. Но дело даже не в этом. А в том, что, во-первых, даже если брать такой расклад, хорошо было бы понять, откуда в этих белых мужчинах такая злоба и фрустрация (ну там, неолиберализм, конец истории, ну к примеру), а фильм как будто имеет в виду, что они все такие, если копнуть.

А во-вторых, если честно, мне как зрителю бросилось в глаза прежде всего то, насколько плохо был организован фестиваль, который, на секундочку, посетили типа 400 тысяч человек. Территория — бывший военный аэродром, где при палящей жаре очень физически тяжело находиться, а укрытий толком не предусмотрели. Туалетов явно не хватало, в первый же день они переполнились; люди буквально валялись в говне, думая, что это грязь. В толпе не выдавали воду — в результате чего десятки людей падали в обморок от обезвоживания; даже удивительно, что умер в результате всего один человек. Помыться было толком негде — и это при адской жаре. И так далее, и так далее. То есть это почти что учебник «Как не нужно организовывать массовые мероприятия». Но нет — куда интереснее поговорить про плохих парней в толпе и про Фреда Дерста, который слишком активно их заводил.

Конечно, как немножко сценарист я и сам понимаю: история про культурные войны куда более актуальная и драматичная, чем про плохую организацию. Но по итогу сделано так, что это ощущается как манипуляция. Плохой хороший фильм, как и было сказано.

https://www.kinopoisk.ru/film/4514070/

11 сентября как психологическая травма с чудовищными последствиями: сериал «Turning Point» на Netflix

11 сентября 2001 года я сидел на кухне в Тушино в гостях у приятеля — наверное, мы обсуждали музыку, или общих друзей, или политику, или что еще любят обсудить первокурсник, только-только переехавший в общагу, и московский одиннадцатиклассник. В какой-то момент на кухню вошла младшая сестра приятеля и раздосадованно сообщила, что телевизор перестал показывать ее мультик, а вместо этого показывает башни, в которые врезался самолет. «Чего?» — спросили мы, включили телевизор и следующие несколько часов уже ничего не обсуждали. Потом я долго ехал на метро на автобусе, смотрел на пролетающий по небу самолет и гадал, не летит ли он врезаться в како-нибудь высокое здание.

Было очевидно, что мир изменился. Было понятно, что вот теперь-то и начался глобальный некалендарный XXI век. Больше ничего в тот момент понятно не было. Несколько недель назад на Netflix вышел документальный сериал «Turning Point»: он ловит этот момент шока и растерянности, объясняет, как он стал возможным, и — это тут главное — показывает, к чему он привел.

Это крепкий, пусть и традиционно сделанный сериал с беспроигрышной фактурой. Вступительные серии в первой серии начинаются где-то на 25-й минуте, потому что до этого идет поминутная хроника 11 сентября, и напряжение такое, что не прервешься. Когда речь идет о событиях того чудовищного дня и говорят пострадавшие и родственники погибших, трудно удержаться от слез (отдельно отмечу мощнейший рассказ женщины, находившейся в той части Пентагона, куда упал самолет, — о событиях в Вашингтоне за нью-йоркской трагедией часто как-то забываю). Когда речь идет об американской внешней политике в «войне с террором» и говорят политики и военные, трудно не начать скрежетать зубами.

Общие черты этой истории, конечно, хорошо известны. Фантастическая по размаху операция удалась террористам во многом благодаря несогласованности действий разных американских ведомств — ЦРУ вело будущих угонщиков за рубежом, но перестало за ними следить на территории США и не сообщило ФБР. Когда все случилось, быстро стало ясно, что теракты — дело рук «Аль-Каиды». Вторжение в Афганистан было дело решенным и было почти единодушно одобрено американцами; с Ираком, который последовал через 2 года, было уже куда сложнее — а потом выяснилось, что про связи Хуссейна с «Аль-Каидой» и оружие массового поражения Буш и его подчиненные просто врали. Параллельно американская администрация президента использовала теракты как повод значительно расширить свои полномочия по части применения насилия за рубежом и слежки за людьми на территории страны. Когда предположительных врагов начали захватывать в плен, их держали в Гуантанамо — тюрьме на военной базе в Кубе, которая с правовой точки зрения была примерно как открытый космос: там не действовали никакие законы и гарантии прав человека, а для пленных придумывали специальные термины, чтобы на них не распространялась Женевская конвенция. Причем — и это важнейший момент — все эти античеловеческие меры, судя по всему, ничего не дали с точки зрения предотвращения дальнейших терактов. Ну и так далее — вплоть до Обамы и его политики войны с помощью дронов, которые по сути осуществляли внесудебные заказные убийства на территориях независимых государств.

Чем хорош «Turning Point»? Ну кроме того, что он выходит очень вовремя: 20-летие терактов совпало с уходом американцев из Афганистана, которым сериал как раз заканчивается.

Первое — своего рода ультимативность. Всякий хорошо собранный нарратив оставляет у зрителя или читателя ощущение, что он разобрался в сложном сюжете, — а это хорошо собранный нарратив про сложный сюжет.

Второе: это хороший пример того, как работает журналистская объективность. Тут в полной мере соблюдены все традиционные требования и процедуры: о войнах в Афганистане и Ираке, о Гуантанамо, о законах, благодаря которым стали возможны пытки и тотальная слежка, говорят в том числе люди, которые принимали эти решения и писали эти законы — и по-прежнему считают, что не сделали ничего плохого. Их позиция представлена подробно, добротно, без манипуляций. При этом по итогу просмотра у меня не возникает сомнений, что Джордж Буш совершал военные преступления, да и Обама, пожалуй, тоже. Все правила исполнены, авторская позиция ясна, но не слишком нарочита. Это тонкая работа.

Третье. Общие черты общими чертами, но дьявол — или бог — всегда в деталях и человеческих историях, и их тут много: как трагических, так и абсурдных и даже смешных. Например, меня очень впечатлил такой сюжет: один из юридических департаментов американского правительства проводил ревизию программы Stellar Wind, которая была как раз про слежку за гражданами, — и обнаружил, что значительная ее часть противоречит Конституции. Администрации Буша это страшно не понравился, но генпрокурор с этими выводами согласился — и тут же слег в больницу с чем-то тяжелым. Тогда люди из АП явились в больницу и потребовали от генпрокурора подписать разрешение на продолжение программы. Прокурор лежал весь в трубках и даже родственникам не отвечал на вопросы — но тут привстал, посмотрел на пришедших и сказал: «Нет». И рухнул обратно.

(Понятно, впрочем, что так или иначе в том числе этот прокурор санкционировал множество крайне этически сомнительных вещей.)

Ну и четвертое. Я в каких-то лекциях про нарративную журналистику люблю говорить, что хорошая история всегда больше самой себя, всегда разрастается от конкретного кейса к чему-то общечеловеческому. Казалось бы, темы «Turning Point» это не касается — ну куда уж больше и общечеловечнее, чем 11 сентября и его последствия? Но авторы нашли тут абстрактный сюжет — и это сюжет психологический. Если пересказывать сериал совсем кратко, то он будет вот про что: Америка решила ответить злом на зло, ненавистью на ненависть — и поплатилась за это. Да, в такой ситуации, как с 11 сентября, по-человечески было очень сложно реагировать как-то иначе. Но правителей, вообще говоря, затем и избирают, чтобы они именно что реагировали иначе. То есть это история про то, как страх побеждают с помощью насилия — и про то, что победа выходит пиррова.

https://www.netflix.com/title/81315804

«Крокодил расстрелян»: мощнейшая книжка историка Владислава Аксенова про массовое сознание эпохи Первой мировой — и про то, как фейковые новости привели Россию к революции

Когда четыре года назад случился столетний юбилей русской революции, по этому поводу вышло много книг. Некоторые из них я даже прочитал — Чайны Мьевилля, Михаила Зыгаря, Шейлы Фицпатрик — и, в общем, получил ощущение, что что-то я про тот полностью вышедший из пазов год понял. Однако не все.

Все эти авторы рассматривают историю революции через большие нарративы, которые фокусируются на супергероях, Исторических Личностях — от Ленина и Керенского до Дягилева. Это, конечно, нормально, хоть Льву Толстому бы и не понравилось.

Однако есть и такой вопрос: а как все это переживала страна, с которой революция случилась и которая состояла из десятков и сотен миллионов отдельных людей — каждый со своими чаяниями, взглядами, идеями? Есть ли способ как-то рассказать о том, как массы и отдельные их представители переживали определенные исторические события?

Ну, вообще-то, конечно, есть, и способ известный — через частные документы: дневники, письма и так далее. Вот как Йохан Хелльбек делал со сталинской эпохой, например. Историк Владислав Аксенов пользуется совсем другой методологией, но тоже берет в оборот дневники и письма — а еще лубок, открытки, публикации СМИ о слухах, а также высокое и низкое искусство, через которые манифестируют себя коллективные представления об окружающей реальности. Все эти источники нужны ему для того, чтобы разобраться в психологии российского общества во время Первой мировой и в 1917 году (что логично, поскольку первая привела ко второму). Результат — огромная книга с соответствующим объему названием «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции». Я читал ее месяц, но потраченного времени она определенно стоила.

Общая рамка исследования Аксенова — это такая психология истории; то есть он буквально пытается на основе собранной фактуры проследить, как менялась массовая эмоция от года к году и почему это закончилось революцией. Например, «настроения лета 1914 г. можно рассмотреть в русле перехода от затянувшейся меланхолии к возбуждению, гипертимии» — ну и так далее с остановками. Это интересно как подход, но, пожалуй, на уровне больших выводов никаких откровений тут нет: от меланхолии к возбуждению к разочарованию к психозу — в той или иной степени все это хорошо описано и проявлено, например, в поэзии. Меня больше всего зацепили именно конкретные подробности и сюжеты, некоторые из которых во многом переворачивают мои представления о Первой мировой в России.

Например, я всю жизнь думал, что население Российской империи отреагировало на начало войны дичайшим патриотическим подъемом, энтузиазмом и одобрением. Аксенов убедительно показывает, что это штамп официальной пропаганды, который каким-то образом добрался и до моего сознания. На деле радовался войне мало кто, в окопах и боях почти всем было очень тяжело и страшно — а массовая мобилизация воспринималась мобилизуемыми как огромный стресс и часто приводила к локальным эксцессам. В частности, запасные, которые теперь должны были ехать на фронт, стремились заливать тревогу алкоголем — когда им его давали, происходили массовые пьяные драки; когда его не давали, мужчины начинали бузить. В Кузнецке мобилизованные взяли винный склад штурмом и провели там несколько дней; полицейские боялись заходить внутрь и просто наблюдали за происходящим, сообщая о доносившихся изнутри «глухих ударах железа». Женам людей, которых внезапно призвали с сенокоса войну, все происходящее тоже страшно не нравилось — есть свидетельства о массе случаев, когда женщины коллективно разносили сельские управы или начинали локальные бунты против мобилизации, заканчивавшиеся убийством официальных лиц.

Или вот антинемецкие настроения и порожденная ими конспирология. Про шпиономанию я еще что-то знал — как видно из книжки, масштабы ее были совершенно обескураживающие, вплоть до того, что люди автоматически зачисляли в шпионы соседей с фамилиями, похожими на немецкие. А вот про погромы против немецких бизнесов я не знал совсем ничего — а они в 1914-1915 годах происходили по всей стране. В мае 1915 года немецкий погром в Москве длился три дня: пять человек убили, в городе горели десятки пожаров, пострадали сотни предприятий, домов и квартир. Спровоцирован этот погром был все теми же слухами о том, что служащие на военных заводах этнические немцы — шпионы.

Или вот роль во всех этих исторических событиях технофобии: выясняется, что революция в том числе и следствием реакции широких сельских масс на наступление новых технологий. Крестьяне боялись машин и самолетов и связывали с ними эсхатологические пророчества. Мне больше всего понравилась деталь про фотографии императора: власти пытались таким образом приблизить царя к народу, показать его человечность — но для крестьян это десакрализовало образ Николая II, сделало его слишком человечным, «ненастоящим». В результате во время войны самой популярной уголовной статьей в стране стала статья об оскорблении императорского величества — крестьяне, рабочие, солдаты ругали Николая последними словами, называли его шпионом, выкалывали глаза на его портретах, сували ему в рот сигареты и так далее, и так далее. Популярна была и теория о том, что Николай II — Антихрист; причем в ряде версий получалось совсем интересная фигура: война развязана Антихристом, чтобы в итоге он смог дать крестьянам землю, Миллионам людей казалось, что наступают последние дни — и они действительно настали: раз за разом Аксенов показывает, что в условиях, когда массовая информация ненадежна, история зачастую превращается в самосбывающееся пророчество.

Исследование Аксенова хорошо еще и тем, как микроанализ конкретных лубков, открыток, писем сочетается с квантитативными методами, с неожиданными применениями статистики. Так, например, автор иллюстрирует постепенное снижение доверия к церкви через данные о рождаемости: выясняется, что люди больше занимались сексом в дни постов, как бы отвечая вызовом на церковные запреты. И таких кунштюков в книге немало — хотя немало и сухой статистики, которую хочется пролистывать.

Совсем все захватывающе становится, когда спускаешься на уровень конкретных деталей и мелких историй. Тут я, пожалуй, просто приведу примеры-цитаты:

— Одна знакомая Л. А. Тихомирова набросилась с кухонным ножом на своего кота, решив, что он немецкий агент, посланный ее убить;

— Один из основоположников русской судебной психиатрии В. П. Сербский на дверях своего кабинета повесил табличку: «Жандармы и полицейские в качестве пациентов не принимаются»;

— «Вообще, жизнь здесь начинает быть интересной и я решила на время отложить попытку повеситься» (цитата из реального дневника молодой девушки за 1917 год из раздела про молодежные суициды);

— Про систему осведомителей и их мотивацию: «Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А. И. Спиридович вспоминал, как в Киеве один рабочий-бундовец за резиновые галоши сдал всех своих товарищей»;

— Про Керенского и его влияние на аудиторию: «Во время его речей доведенные до экстаза дамы срывали с себя украшения, солдаты — георгиевские кресты и медали и бросали к ногам “вождя революции”»;

— Про бег времени и новостного цикла: еще в январе 1917 года страна ненавидела императора — а уже через пару месяцев после его отречения про него просто забыли, перестали упоминать и в газетах, и в письмах;

— Сексуальный разгул в столичном театральном репертуаре 1917 года: шли спектакли «Дамочка с условием», «В разных спальнях», «Квартирка греха», «Любовные шалости», «Брачные мостики», «Парные кровати», «Обнаженная», «Секрет новобрачных», «Гаремный надзиратель», «Ночное происшествие», «Девственная супруга» — и в них реально показывали то, что в названии, в том числе лесбийский секс;

— Миф о крокодиле, который (и миф, и крокодил) всплывает в разные послереволюционные годы в разных российских водоемах и в итоге приводит к такому случаю: «В 1920 г. пьяные красноармейцы увидели и расстреляли крокодила, о чем отправили телеграмму в Саратов: «В середине августа близ села Соломатина Камышинского уезда в реке Иловле обнаружен крокодил длиною в 2 аршина и весом в 1 пуд и 8 фунтов. Крокодил расстрелян». (На самом деле никакого крокодила не было, но разве это важно);

— Порожденная войной система эскорт-услуг, страшно похожая на современную: «В тыловых районах начала действовать целая система по заманиванию симпатичных барышень с тем, чтобы устраивать им встречи с состоятельными мужчинами. Предварительно девушки должны были отправить свои фотографии «с подробностями», по которым уже можно было договариваться о встречах с определенными «кавалерами». «Сутенеры» собирали собственные фотоальбомы с карточками девиц, их адресами, примерной стоимостью, и за деньги распространяли эту информацию»

И на самом деле таких рифм с современностью тут сильно больше одной. Вот казалось бы: сто лет назад все было совсем по-другому, особенно с точки зрения работы медиа — а книжка во многом про это (если понимать медиа предельно широко). А при этом каких-то параллелей масса. Окологосударственные люди организуют студенческие объединения, которые провозглашают, что университеты вне политики. Визуальная пропаганда эксплуатирует образов детей в военной форме. Газеты пугают некой Лигой самоубийц, которая играет с подростками в суицид, но полиция не находит никаких свидетельств ее существования за пределами литературы. Цензура лютует — и газеты ежедневно выходят с белыми полосами на месте статей. Вряд ли читателей затруднит провести конкретные аналогии.

И это очень поучительно. Ведь кажется, что, например, «фейк ньюс» — это очень современный феномен: соцсети плюс кризис доверия к СМИ плюс новые способы создания социального авторитета и так далее. А на самом деле почти такая же проблема была во время Первой мировой — люди тоже часто охотнее верили слухам, чем фактам; государственная пропаганда тоже приспосабливала реальность под себя. А главное — в итоге (как часто бывает и сейчас) фейки начинали порождать реальность: «Слухи питали не только представления “темных” масс, но их повторяли в стенах Таврического дворца депутаты, агенты охранного отделения включали их в свои донесения, на основании которых Департамент полиции составлял отчеты и власти вырабатывали план действий».

В общем, книжка страшно интересная, а проблема у нее одна — она очень большая и очень научная. Все-таки это докторская диссертация, и кажется, прямо текст, как он был защищен. Было бы очень здорово, если бы все эти истории Аксенов как-нибудь донес до более широкой аудитории. Например, мне кажется, из этого исследования получился бы отличный курс для «Арзамаса».

https://ru.bookmate.com/books/EGx6vFZO

«Не надо стесняться» как повод для разговора: Парфенов, Ургант, Козырев и другие

Полтора месяца назад мы выпустили «Не надо стесняться» — увесистую книгу, в которой рассказана история главных постсоветских поп-хитов за 30 лет. Всего их набралось 169 штук — от «Кар-Мэн» до Моргенштерна, от Ветлицкой до Лободы, от «Дюны» до Little Big. Про каждую песню рассказывают ее авторы — исполнители, композиторы, продюсеры, клипмейкеры и так далее.

В общем, это большая и важная для меня работа, о которой я более подробно уже рассказывал. К счастью, книжка оказалась интересной не только для ее авторов — с момента публикации появилось много разных материалов вокруг: комплиментарных, полемических, глубоких.

Мне показалось полезным составить здесь их некий каталог — в первую очередь для себя, но вдруг для кого-то какая-то из этих ссылок станет поводом что-то подумать или прочитать книгу.

Интервью

— Почему все вечеринки заканчиваются танцами под Меладзе: разговор с Натальей Грединой в «Медузе»
— Поп-капитализм как возможность справедливой культурной экономики: разговор с Артемом Макарским в «Московских новостях»
— А все-таки нужно было взять в книгу Земфиру и «Би-2»! Горячий, но уважительный разговор с Михаилом Козыревым на «Дожде»
— Почему Россия сходит с ума по «Евровидению» и другие важные вопросы: разговор с Никитой Василенко и Алексеем Кузнецовым в «Книжном казино» на «Эхе Москвы»
— Попса как детская травма — или форматирующий опыт. Разговор (и вторая часть) с Мари Армас на «Серебряном дожде»

Фрагменты книги

— Наталья Ветлицкая, Игорь Матвиенко и другие — о песне «Посмотри в глаза» | Blueprint
— Михаил Шуфутинский — о «Третьем сентября», Америке, авторитетах и шансоне | ИМИ.Журнал
— История песни «Нас не догонят» и группы «Тату» | «Афиша»
— Иван Дорн — о «Стыцамене», метамодерне и ненависти к ремиксу на «Бигуди» | «Медуза»
— Юрий Бардаш — о «Грибах», песне «Тает лед», конфликте России и Украины, Канье Уэсте и правильном продюсерском подходе | The Flow
— Слава Марлоу — о Моргенштерне, песне «Cadillac», джакузи с девчонками и оптимизме | «Газета.ру»
— Илья «Ильич» Прусикин и Алина Пязок из Little Big — о «Skibidi», интернет-культуре и о том, чем «Новая волна» лучше «Грэмми» | ИМИ.Журнал

Отзывы
(Это не все отзывы, конечно, — но те, что запомнились. В том числе и полемические.)

— «Одна из лучших книг о нашей стране, написанных за последние годы — и уж точно с большим запасом самая неожиданная, интересно устроенная и оригинальная»: Галина Юзефович в «Медузе», в «Вечернем Урганте» и в своем YouTube-канале
— «Еще одна книга о том, без чего нас невозможно представить»: Леонид Парфенов в «Парфеноне»
— «Не столько книга о музыке, сколько энциклопедия жизни в России»: отзывы редакции ИМИ.Журнала
— «Читайте эту книгу, чтобы поддержать любой смол-ток в караоке, на корпоративе или в придорожной шашлычной»: соавторка книги и глава маркетинга в Яндекс.Go Катя Дементьева в «Психо Daily»
— «Попытка снять с постсоветской поп-музыки ярлык «низкой культуры», взглянуть на нее по-другому, отдать ей должное и, возможно, даже признаться ей в любви»: соавторка книги Женя Офицерова в «Афише»
— «Не надо стесняться» следует даже не столько тональности «Машины песен» Сибрука, сколько новому тренду многосерийных документальных проектов вроде «Искусства звука с Марком Ронсоном», канадского сериала This Is Pop или подкаста Ришикеша Хирвея Song Exploder, экранизированного Netflix»: Борис Барабанов в Srsly
— «То, что произошло за сумбурные 30 лет с развала СССР, нам еще предстоит осознать и осмыслить, а поп-музыка, с ее непременной конъюнктурностью, позволяет начать сейчас»: Андрей Верещагин в DTF
— «Читая книгу и слушая эти песни, я так и переживал одно воспоминание за другим, одну ассоциацию за другой»: мемуар Андрея Козенко («Русская служба Би-би-си») в фейсбуке
— «Большой поп-музыке, как мне кажется, от того, что в какой-то узкой профессиональной среде ее перестали стесняться, ни холодно, ни жарко»: Сергей Мезенов (Colta и другие) сомневается в интенции книги в фейсбуке
— «Если бы стояла задача описать реальную историю, книге лучше подошло бы название «Посмотри в глаза». Там и текст у песни куда более символичный. Такой выбор Киев бы одобрил»: украинский журналист и промоутер Саша Вареница критикует имперские замашки авторов (правда, в книге есть ответ на его вопросы, ну да ладно)
— «А какого, собственно, хрена я должен воспринимать поп-музыку всерьез, пусть и в контексте угара и прикола? Почему она должна мне нравиться?»: Борис Стародубцев страстно и обстоятельно высказывает точку зрения, которая должна была быть высказана

Если после всего этого вам захотелось почитать книгу — ура! Ее можно купить на бумаге (там еще много классных фотографий) или прочитать в интернете; все варианты — здесь.

А еще у нас есть подкаст «Научи меня плохому», где мы обсуждаем сюжеты и смыслы постсоветской поп-музыки на основе материалов книги. Сегодня вышел девятый выпуск — про эстраду и политику. Слушайте и подписывайтесь.

На всякий случай: реклама, которую вы тут можете увидеть под плашкой sponsored content, никаким образом со мной не согласована и с большой вероятностью представляет собой мошенничество или просто хуйню. Будьте осторожны.

Новости из личной жизни, имеющие прямое отношение к содержанию этого канала: теперь я работаю в студии Stereotactic

Как вы знаете, если хотя бы пробегаете глазами посты в «я просто текст», меня давно и сильно интересует документальное кино с современным подходом к нарративу и визуальности. Причем чем дальше, чем сильнее. Начиналось все с фестиваля True False в Миссури и с кураторских программ на Beat Film Festival; потом мы познакомились с ребятами из Stereotactic, подружились и вместе придумали и сделали для платформы Premier доксериал про музыку «Поток».

Ну и вот теперь начинаем сотрудничать более основательно: я стал шеф-редактором документальных проектов в студии. То есть мы будем вместе придумывать и делать документальные фильмы и сериалы с удивительными реальными историями про Россию и живущих в ней людей — а может, и не только про нее и про них.

Если у кого-то из тех, кто читает этот канал, есть в голове идея такого фильма и сериала, которая не дает вам покоя, мы можем это обсудить — пишите сюда или на ag@stereotactic.ru.

Что такое русский рок на самом деле и другие важные вопросы: вышла вторая «Новая критика»

Одно из самых сильных ощущений на свете — когда что-то, что ты придумал, начинает работать уже по сути без тебя. Два года назад мы вместе с ИМИ запускали open call на то, что потом стало сборником «Новая критика», не понимая даже, наберется ли достаточно питчей и смогут ли они превратиться в тексты. А сейчас уже первый сборник выдержал полтора тиража — и вышел второй, причем я там был в роли человека, просто прочитавшего уже почти готовые к публикации тексты. И третий сборник тоже уже на подходе. Это просто вау.

Вторую «Новую критику» придумал, собрал и отредактировал мой друг и кумир Лев Ганкин. В отличие от большинства людей, пишущих по-русски о популярной музыке (включая меня), Лева — человек образованный, который реально может анализировать музыку с научных позиций. Собственно, вокруг этого устроен и сборник, в котором предпринята дюжина попыток поговорить о самой разной постсоветской поп-музыке именно с точки зрения того, как она звучит, и того, что это звучание означает.

Мой фаворит — конечно, статья, которая, оперируя хардкорными (но доступными читателю) музыковедческими категориями, доказательно объясняет, что хитяра «Девочка с каре» — это в сущности тот же городской фольклор и почти буквально то же самое, что незабвенная песня «Кирпичики». Но есть и много другого интересного — и попытка зафиксировать наконец, что такое канон русского рока по версии «Нашего радио», и анализ музыкального оформления российского телевидения (и того, как это оформление работает), и неожиданный и тонкий анализ того, как российская поп-музыка поет и играет о Японии, и даже текст про ручную гармонику в местном блэк-метале.

Читайте, пожалуйста. И еще одна очень важная штука: вторая «Новая критика» одновременно появилась на бумаге и в электронной версии — то есть на Bookmate, в Litres и где там еще; можно начать читать буквально в два клика. Первый выпуск скоро тоже появится на этих уважаемых ресурсах. Ура.

Оксимирон между рэпом и фейсбуком

Как и герой материала, осуществил своего рода камбэк — первый текст для «Медузы» за три года, первый standalone-текст про музыку за два. Предмет понятен из заголовка: чего все ждали и почему не дождались.

Дилемму Оксимирона можно описать так: он выбрал судьбу рэпера — а его выбрала судьба поэта. Все эти дружбы, съемки, заявления, строчки — это ведь оттуда, из того контекста, где поэт в России больше чем. Гражданская активность Оксимирона — посещение громких процессов, поддержка политзэков, призывы на митинги и прочие, безусловно, благородные и смелые действия (впрочем, в скобках все-таки хочется отметить, что проект с Егором Жуковым хорошо вписывается в общую череду фиаско) — кажется прямым следствием вживания в эту другую, нерэперскую личину. А «Горгород», в основе конфликта которого как раз и лежит это «больше чем», звучит как самосбывающееся пророчество — «я себе все это накаркал», цитируя все ту же песню.

Так, может, он того и хотел? Черт его знает: шесть лет молчания кажутся очень выразительным знаком. Что поэту делать на улицах, где ОМОН месит мирных людей, и в интернете, где государство запрещает слова и тех, кто их говорит, — в общем, понятно. Но что поэту делать в рэпе?

То есть ответ на вопрос «когда альбом?», по идее, должен был быть ответом совсем на другой вопрос.

https://meduza.io/feature/2021/11/19/ya-rep-dazhe-nahodyas-v-teni-seriezno