Forwarded from Ещё главу и спать | Литература
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно всё, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Иосиф Бродский
Ещё главу и спать 📚
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно всё, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Иосиф Бродский
Ещё главу и спать 📚
В последнее время, нечто извергает с помощью меня верлибры. Теперь эти творения тоже станут частью нашей группы. Через час выложу первый стих.
АЛКАШ
Расходятся моря и океаны,
я иду по Купчаге вусмерть накачанный алкахой.
Народ как плиты, картинка размыта,
я блюю в кусты и держу сигарету,
рядом ментовка, небо, деревья да ветер,
а я размышляю лишь о рехабе.
Может там найду идей для текстов?
Мы ведь как мушки попавшие в сети пауков...
А я так надрался, записав кружочек с оскорблениями друга,
что на утро пожалею об этом,
но все равно забью хуй на извинение.
Это этакая философия Миллера.
«Жизнь продолжается, независимо от того
поступаем ли мы как трусы или как герои.»
Я с этим согласен, мне это знакомо.
И лежа на траве, слыша шарканье муравьев,
смотря в небо и размышляя о рехабе,
трудно не согласиться с простой мыслью,
"кажется теперь я, по-настоящему, писатель."
3 сентября 2024 года
Расходятся моря и океаны,
я иду по Купчаге вусмерть накачанный алкахой.
Народ как плиты, картинка размыта,
я блюю в кусты и держу сигарету,
рядом ментовка, небо, деревья да ветер,
а я размышляю лишь о рехабе.
Может там найду идей для текстов?
Мы ведь как мушки попавшие в сети пауков...
А я так надрался, записав кружочек с оскорблениями друга,
что на утро пожалею об этом,
но все равно забью хуй на извинение.
Это этакая философия Миллера.
«Жизнь продолжается, независимо от того
поступаем ли мы как трусы или как герои.»
Я с этим согласен, мне это знакомо.
И лежа на траве, слыша шарканье муравьев,
смотря в небо и размышляя о рехабе,
трудно не согласиться с простой мыслью,
"кажется теперь я, по-настоящему, писатель."
3 сентября 2024 года
Через пару минут скину верлибр, вечером будет стих, возможно между этими благами моё пьяное ебало. Спасибо за внимание.
ДОРОГА С РАБОТЫ ДО ДОМА
Голубиные стаи кружат по ветру, когда я поднимаю голову,
в этом мире все рождается через смерть, войну, да чуму с голодом.
Панельки мертвым ликом взирают на район,
я иду вдоль плитки и слышу лай.
Вполне возможно описанное здесь доказывает иное,
что рай и ад это не разные места.
Предположу что рай закончился, ведь все стремится к хаосу.
И вдруг, запылали облака и святость превратилась в грех.
Вполне возможно, Господь сам превратился в Дьявола.
Обычно так и начинают кровавые тираны, уповающие на кровавый успех.
Все эти мысли кружат мне голову,
я перепрыгиваю забор и вижу, собака жрет голубя
и как-то уж больно от мысли - «завтра снова работа,
вставать в пять утра и ебашить по новой».
Сумерки все сгущаются, на бордюре светится надпись
«нет вобле!»,
а рядом спит бомж, и храпом поет изнасилованной солнцем луне,
о никчемности жизни.
А во мне кончаются силы и я зеваю,
завтра ебашим по новой, в новое не ныряя,
не зная, не ведая о другой жизни.
Вновь рассвет, пустота, сигарета, кофе и множество смыслов.
3 сентября 2024 года
Голубиные стаи кружат по ветру, когда я поднимаю голову,
в этом мире все рождается через смерть, войну, да чуму с голодом.
Панельки мертвым ликом взирают на район,
я иду вдоль плитки и слышу лай.
Вполне возможно описанное здесь доказывает иное,
что рай и ад это не разные места.
Предположу что рай закончился, ведь все стремится к хаосу.
И вдруг, запылали облака и святость превратилась в грех.
Вполне возможно, Господь сам превратился в Дьявола.
Обычно так и начинают кровавые тираны, уповающие на кровавый успех.
Все эти мысли кружат мне голову,
я перепрыгиваю забор и вижу, собака жрет голубя
и как-то уж больно от мысли - «завтра снова работа,
вставать в пять утра и ебашить по новой».
Сумерки все сгущаются, на бордюре светится надпись
«нет вобле!»,
а рядом спит бомж, и храпом поет изнасилованной солнцем луне,
о никчемности жизни.
А во мне кончаются силы и я зеваю,
завтра ебашим по новой, в новое не ныряя,
не зная, не ведая о другой жизни.
Вновь рассвет, пустота, сигарета, кофе и множество смыслов.
3 сентября 2024 года
ВЫРЕЗАЯ ЗАРУБЫ НА ВЕНАХ
Среди заросших домой,
Вырезая зарубы на венах,
Я хотел уже было возвыситься средь панелек и зла,
Но втыкается снова и снова игла,
Проходя эпидермис, вырезая слова,
Я ищу что-то важное в теле.
Возможно силы и воли хочу отыскать,
Но течёт лишь кровь,
А в крови промилле и дурь.
На подоконнике уже пять пустых бутылок вина,
Голова все болит,
И ручки уж ноют,
А в голове ни намёка
На строчки стиха.
Я встаю и курю сигарету,
А в небе мурмурация стай,
Колыхание проводов от ветра,
Напоминают мне про рай
И желанье покончить с собой,
В ванной от тока уснув...
А потом понимаю,
Не написав стиха не уйду,
А написав, нахуя уходить?
Когда можно спокойно уснуть,
А завтра иглой вновь по венам ходить.
01.09.24
Среди заросших домой,
Вырезая зарубы на венах,
Я хотел уже было возвыситься средь панелек и зла,
Но втыкается снова и снова игла,
Проходя эпидермис, вырезая слова,
Я ищу что-то важное в теле.
Возможно силы и воли хочу отыскать,
Но течёт лишь кровь,
А в крови промилле и дурь.
На подоконнике уже пять пустых бутылок вина,
Голова все болит,
И ручки уж ноют,
А в голове ни намёка
На строчки стиха.
Я встаю и курю сигарету,
А в небе мурмурация стай,
Колыхание проводов от ветра,
Напоминают мне про рай
И желанье покончить с собой,
В ванной от тока уснув...
А потом понимаю,
Не написав стиха не уйду,
А написав, нахуя уходить?
Когда можно спокойно уснуть,
А завтра иглой вновь по венам ходить.
01.09.24
Конец ещё одной недели. А это значит, еще одна новая колонка: https://author.today/u/nikitakokokoko/works/edit
Author.Today
Никита Кузнецов @nikitakokokoko читать книги онлайн
Читай книги онлайн Никита Кузнецов @nikitakokokoko / Самиздат Author.Today
Forwarded from Ещё главу и спать | Литература
Жизнь неинтересна, особенно когда ежедневно физически вкалываешь по восемь или двенадцать часов.
Большинство людей живут именно так по крайней мере пять дней в неделю. Они что, любят жизнь? У нас с ними нет оснований любить жизнь. Восемь работаешь, восемь спишь. Если отнять ещё время на то, что нельзя не делать — получение водительских прав, замена шины, ссоры с подругой, — то в сутки остаётся полтора или два часа. Только два часа ты живёшь, как ты хочешь. Я жил так годы и годы. И я не любил такую жизнь. Тот, кто любит такую жизнь, — идиот.
Чарльз Буковски
Ещё главу и спать 📚
Большинство людей живут именно так по крайней мере пять дней в неделю. Они что, любят жизнь? У нас с ними нет оснований любить жизнь. Восемь работаешь, восемь спишь. Если отнять ещё время на то, что нельзя не делать — получение водительских прав, замена шины, ссоры с подругой, — то в сутки остаётся полтора или два часа. Только два часа ты живёшь, как ты хочешь. Я жил так годы и годы. И я не любил такую жизнь. Тот, кто любит такую жизнь, — идиот.
Чарльз Буковски
Ещё главу и спать 📚
Forwarded from между приговым и курехиным
Эдуард Лимонов про Фридриха Ницше
Мой сокамерник научил меня системе тюремной гимнастики, точнее, это постоянное наращивание силы — борьба с тюремной вселенной посредством своего тела. Постоянно увеличивая количество серий отжиманий и количество отжиманий в серии, я с раскрытой пастью хриплю ежедневно, борюсь за свое преобладание во вселенной колючки, полутораметровых стен, железных дверей, коек и конвоя. Это все от Ницше, хотя, как мне помнится, великий немецкий философ не сделал в своей жизни ни единого физического упражнения. У Сверхчеловека из камеры № 24 глаза вылазят из орбит, трясутся ноги, но он упрямо делает себя каменным. Нет же, нет же — хриплю я. Ницше. Сумерки богов, то, что они умерли, Ницше объявил первым. То, что христианство — деградантская религия смерти, он объявил первым. Что христианство противоречит природе человека — он объявил первым.
Мой сокамерник научил меня системе тюремной гимнастики, точнее, это постоянное наращивание силы — борьба с тюремной вселенной посредством своего тела. Постоянно увеличивая количество серий отжиманий и количество отжиманий в серии, я с раскрытой пастью хриплю ежедневно, борюсь за свое преобладание во вселенной колючки, полутораметровых стен, железных дверей, коек и конвоя. Это все от Ницше, хотя, как мне помнится, великий немецкий философ не сделал в своей жизни ни единого физического упражнения. У Сверхчеловека из камеры № 24 глаза вылазят из орбит, трясутся ноги, но он упрямо делает себя каменным. Нет же, нет же — хриплю я. Ницше. Сумерки богов, то, что они умерли, Ницше объявил первым. То, что христианство — деградантская религия смерти, он объявил первым. Что христианство противоречит природе человека — он объявил первым.
О, любви непреклонные дали...
Выползали мы пьяные в стельку,
Обблевавшись за кабаками,
Среди пастбищ домов
И Петроградского центра,
Где всегда находился наркот,
Раскуривая шишки блаженно.
Мы плыли вдоль Невы и не знали,
О любви, распустившей непреклонные дали...
От того все поэты страдали,
Горесть души заглушала бокалы,
А блядей огромные толпы,
Заставляли дрожать от экстаза
Самых лучших и стойких,
Что читали стихи, взбираясь на стойки,
Привлекая внимание пьяного быдла,
Что кричали: "А ну-ка слезайте,
Стихоплеты уныния!"
А народ все нам хлопал,
А люди любили, а мы все не знали
О любви, рожденной без пыли,
Ведь не видели дали,
Что в сердце торчали...
Разрастаясь огромными,
Непреклонными толпами,
Они захватили все тёмное, мертвое,
Остались лишь мы, поэты, отродьями.
Ведь нас осуждали,
Что мы не видали,
Любви непреклонные дали,
А мы лишь на это молчали,
Растворяя народ в любви стихами,
Слагая им сагу,
О любви, распустившей непреклонные дали.
Выползали мы пьяные в стельку,
Обблевавшись за кабаками,
Среди пастбищ домов
И Петроградского центра,
Где всегда находился наркот,
Раскуривая шишки блаженно.
Мы плыли вдоль Невы и не знали,
О любви, распустившей непреклонные дали...
От того все поэты страдали,
Горесть души заглушала бокалы,
А блядей огромные толпы,
Заставляли дрожать от экстаза
Самых лучших и стойких,
Что читали стихи, взбираясь на стойки,
Привлекая внимание пьяного быдла,
Что кричали: "А ну-ка слезайте,
Стихоплеты уныния!"
А народ все нам хлопал,
А люди любили, а мы все не знали
О любви, рожденной без пыли,
Ведь не видели дали,
Что в сердце торчали...
Разрастаясь огромными,
Непреклонными толпами,
Они захватили все тёмное, мертвое,
Остались лишь мы, поэты, отродьями.
Ведь нас осуждали,
Что мы не видали,
Любви непреклонные дали,
А мы лишь на это молчали,
Растворяя народ в любви стихами,
Слагая им сагу,
О любви, распустившей непреклонные дали.