А вот и Френсис Нг в исполнении Саши Браулова (https://instagram.com/sashabraulov)

Цань Сюэ «Любовь в новом тысячелетии»

Китайской писательнице Цань Сюэ прочили Нобелевку по литературе люди в диапазоне от Сьюзен Зонтаг до букмекеров. И, судя по роману «Любовь в новом тысячелетии» от 2013 года, их можно понять.

Лонгрид от Red Chamber (с картинками) по ссылке:

https://telegra.ph/Can-Syueh-Lyubov-v-novom-tysyacheletii-05-23

Жун Бао Чжай и современное искусство в Китае

В Шэньчжэне на этой неделе проходит весенний аукцион современного искусства Жун Бао Чжай (荣宝斋), нечто вроде китайского Christie's (хотя собственно Christie's в Китае тоже работает). Не то чтобы аукцион давал исчерпывающую картину состояния современного искусства в Китае, но любопытно посмотреть, во что государственный аукционный дом предлагает инвестировать местным коллекционерам и нуворишам (а в Шэньчжэне, по сообщениям зависимой прессы, проживает больше долларовых миллиардеров, чем в любом городе США).

По ссылочке – избранные лоты с комментариями:

https://telegra.ph/ZHun-Bao-CHzhaj-i-sovremennoe-iskusstvo-v-Kitae-05-23

Listen by Chan Kwan Ee Tom (2023) / Состояние Гонконга через поэзию

Молодой гонконгский писатель и поэт по фамилии Чань (сразу признаюсь, что пасую перед транскрибированием его полного имени с обложки – Chan Kwan Ee Tom) в прошлом году представил сборник стихов «Послушай» о родном городе на английском языке, вдохновленный Алленом Гинзбергом. На мой вкус, это не самая талантливая поэзия, но любопытная как симптом, как отражение настроений гонконгских хипстеров с зонтиками сегодня, после поражения протестов и ковидных локдаунов.

О том, почему Чань решил писать на английском, есть отдельное стихотворение: хочет быть услышанным вовне, а еще хочет быть единственным азиатом в англоязычных антологиях рассказов о Гонконге. Плюс, – этому посвящено другое стихотворение – он прибился к тусовке экспатов-поэтов с Peel street. Обращаясь к пресловутому вовне, Чань тратит страницы на пояснение, что современный азиат, к вашему, дескать, удивлению, одевается стильно-молодежно (особо почему-то подчеркивается чистая рубашка), а не в халат с драконами; и татуировки про лимоны и лимонад есть далеко не у всех.

В сборнике встречаются стихотворения про вневременные приметы гонконгской жизни вроде маринованных куриных лапок, но основной задачей Чаня кажется попытка уловить цайтгайст. В чем он собственно заключается, если верить молодому поэту?
1. Тревожность: стихотворение с говорящим названием «Дрожащие ноги»
2. Ностальгия по баррикадам: образ Хэллоуина с масками Гая Фокса и тысячью мужчин с дубинками, «переодетых» в костюмы полицейских
3. Ностальгия по простой бедной жизни (и, видимо, уходящему детству): когда включить электрический вентилятор – это роскошь, но соседи в лифте улыбаются и желают доброго утра
4. Трезвость и беспомощность вместе с восхищением собственной невинностью и отвагой: «в городе нет ангелов, только невинные дети, разрешившие себе носиться в темноте»; «мы – лягушки в колодце», «в пятилетке нет места для сорняков», «мы знали, что жизнь никогда не будет прежней, но как мы старались»
5. Поляризация и отсутствие, так сказать, социальных лифтов: мир торговых центров премиум-класса и рядом мир бомжей, комаров, мусора и рептилий (но именно в последнем встречаются «современные найденные объекты Дюшама»)
6. Параноидальность: разговоры в транспорте и на тв о том, что «японцы скоро восстанут из пепла и придут за нашими детьми»
7. Скепсис в отношении эмиграции: «лягушки не уезжают из колодца, а перевозят свой колодец в другое место»
8. Несмотря ни на что, подлинная любовь к городу, которую «не нужно ставить под вопрос»

Даже «каменное сердце может болеть», и потихоньку формируется целый корпус работ поколения зонтиков в самых разных направлениях и жанрах, но, при всём человеческом сочувствии, хотелось бы, как и в случае с фильмом «Десять лет» (на который ссылается Чань в одном из стихов), чтобы всё это было сделано несколько талантливей.

Старый лис (2023)

Благородный отец-одиночка в конце восьмидесятых на Тайване воспитывает одиннадцатилетнего сына, работает официантом, шьет на машинке, экономит газ, копит на собственную парикмахерскую и в свободное время печально играет на саксофоне. Как часто бывает при капитализме, цены на недвижимость ни с того, ни с сего взмывают ввысь, и, казалось бы, с мечтой о своем деле теперь приходится попрощаться, но упрямый сын неожиданно вступает в странные дружеские отношения с пожилым лендлордом по прозвищу Старый Лис. Старый Лис учит мальчика наслаждаться неравенством, шантажировать сверстников компроматом на их родителей и не чувствовать симпатию к окружающим, особенно бедным, в погоне за собственным интересом (для справки: предлагается процесс расчеловечевания из трех шагов: 1) отпить ледяной воды 2) закрыть глаза 3) сказать самому себе «это не мое дело»).

«Старый лис», прошлогодняя драма Сяо Ячжуаня, спродюсированная патриархом тайваваньского кино Хоу Сяосянем, не прыгает выше головы и не претендует на эмоциональную и интеллектуальную сложность и нюансированность работ самого Хоу, но она мастерски сыграна, аранжирована и снята. Это простой, но хороший фильм, в котором «Богатый папа, бедный папа» встречает «Старую школу капитализма» Желимира Жилника. Всегда чуял, что ледяную воду пьют, чтобы заглушить сочувствие.

https://www.imdb.com/title/tt29452517/?ref_=nv_sr_srsg_0_tt_6_nm_2_q_lao

Old Heaven Books и новый проект Отомо Йошихиде SORA

Шэньчжэнь трудно назвать одной из культурных столиц Азии и даже Китая, но здесь есть, по крайней мере, одна институция, ставшая местом силы для экспериментальной музыки в глобальном масштабе, – магазин книг и пластинок Old Heaven Books, он же рекорд-лейбл и концертная площадка. Его совладелец Ту Фэй издает Курехина для китайских хипстеров, продвигает нескольких любопытных местных артистов (особенно выделяется китайский казах Mamer, о котором напишу отдельный пост), организовывает бесплатные выступления в книжном и курирует два больших ежегодных фестиваля в соседнем клубе B10 – OCT-Loft Jazz Festival (для джаза) и Tomorrow Festival (для музыки завтрашнего дня, находящейся в некоторой а-позиции по отношению ко всему остальному), на которые приезжали люди калибра Phew и Чекасина-Тарасова.

Вот музыка, которую издает Old Heaven Books как лейбл: https://oldheavenbooks.bandcamp.com/music

Очередной Tomorrow Festival прошел на прошлой неделе, и на нем состоялась мировая премьера нового проекта Отомо Йошихиде SORA – громкого, ритмичного и агрессивного трио из самого мастера, басистки Каваи Шинобу из Super Junky Monkey и барабанщика Итокена (играющего с Шута Хасунума и всей остальной японской экспериментальной сценой). Если вы не в материале, Отомо Йошихиде – одна из главных фигур мировой авангардной музыки последних лет сорока, кто-то вроде японского Джона Зорна, то есть очень плодовитый и разнообразно одаренный композитор и музыкант, сделавший в самых разных составах (включая легендарный Ground Zero) много киномузыки, джаза, нойза, свободных импровизаций и чего только не.

Несмотря на то, что SORA в переводе с японского, – это, насколько я понимаю, что-то вроде неба и воздуха, музыка трио скорее прибивает к земле – тяжестью, напором и децибелами. Судя по всему, японское небо – именно такое, вакуум и пустота. По меркам Йошихиде, это легко усваиваемые, соматические и качающие композиции. Надеюсь, что-то из этого будет записано, хотя проект явно задумывался, прежде всего, как живой непосредственный опыт исполнения.

Прикрепляю пару видео-фрагментов в чисто ознакомительных целях:

Mamer и китайская эстетика

Главный протеже Old Heaven Books из предыдущего поста – синьцзянский казах Mamer, существующий между Пекином и Шэньчжэнем. Он постоянно что-то играет: импровизационную и экспериментальную музыку; джаз, рок, эмбиент, индастриал, нойз, дроун и даже казахские народные песни; чаще всего, один, но периодически и в составе групп Z, Kunakar, 51-Rayon, Mekrop, TAT, Bande; чаще всего, на гитаре, но иногда и на басу, и на домре, и на чем-нибудь еще. Он скрывает лицо и никогда не разговаривает с залом; по легенде, когда он поехал в небольшой тур с японским барабанщиком, за всё время они не обменялись ни словом, за что их прозвали дуэтом камней. Периодически Mamer записывается в студии (вот, кажется, последняя пластинка: https://oldheavenbooks.bandcamp.com/album/uy-esez-sleepless), но его эффект по-настоящему чувствуется во время живых выступлений. Минувшей зимой он давал регулярные бесплатные концерты в книжном, и каждый раз это было что-то совершенно новое, никак не связанное с исполненным на прошлой неделе: то эксперименты на подготовленной гитаре, то воздушный нью-эйдж, то джазовый дуэт с флейтистом, то мрачный казахский фолк в аранжировках а ля Леонид Федоров. Музыка появлялась и исчезала навсегда; Mamer совершенно не выглядел заинтересованным в том, чтобы ее зафиксировать, причесать, повторить, присвоить. Он относился к ней как к ветру или дождю.

Одна из групп Mamer называется Mekrop, что означает собственно «микроб» или «бактерия» и дает ключ ко всему его творческому методу: он занят мультипликацией, мутацией и самовоспроизводством через самоотрицание – мультипликацией ритмов и звуков, мутацией тембров, противоречиями частей звукового комплекса, пожирающих друг друга. По его собственным словам, «микробы не имеют истории, не имеют прошлого и будущего, только пустой разум с иллюзией света». Можно спекулировать, что Mamer представляет собой идеальный пример классической китайской эстетики, отвечая обеим ее ключевым характеристикам: 1) вместо западного законченного авторского произведения Homo Faber перед нами путь, процесс музыки с размытыми границами, скитание без лица (в худи с накинутым капюшоном) 2) вместо западного утверждения красоты как совершенства перед нами красота как негативность, увядание и сокрытие, как та самая «иллюзия света».

Ну и, чтобы не казалось, что это моя личная перверсивная одержимость, респектабельный журнал The Wire опубликовал плей-лист из разных записей Mamer с комментариями: https://www.thewire.co.uk/audio/tracks/wire-playlist-mamer

Звон (2024)

Такудзи преподает в кулинарной студии тихим безликим студентам, большинство из которых приходят готовить сложные блюда якобы для успокоения нервов. Дома его ждут приветливая, на первый взгляд, жена и отстраненный сын-подросток. Такудзи планирует покончить с преподаванием и проходит собеседование на позицию шеф-повара во французское бистро. Он кажется холодным и замкнутым человеком, но вряд ли кто-то заподозрит в нем маньяка-социопата. Впрочем, начинается всё не с него, а с его странного студента, которого сотрудники школы давно считают слегка не в себе: парень во время урока неожиданно начинает кромсать ножом кулинарные ингредиенты, сообщая сначала, что он слышит необычный звон в голове, а после – что у него вместо половины мозга специальная машина, и сейчас он ее всем покажет. Добром дело, как можно догадаться, не заканчивается.

«Звон» – свежий сорокапятиминутный J-хоррор Киёси Куросавы, который наверняка вызовет как гнев, так и восторги взыскательной публики. Средний метр – это моя слабость, и маэстро умеет им пользоваться не хуже, чем выстраивать кадр, то есть так, чтобы не спешить в отдельных сценах (см. замечательный забег с лопатой), но при этом провоцировать непрерывное ощущение нехватки хронометража и желание добавки. «Звон», как часто бывает у Куросавы, вскрывает леденящий ужас повседневности – особенно эффектно в этот раз вышло с дьявольской изнанкой сортировки мусора, хотя и тихое, стерильное помещение для кулинарных классов пугает весьма убедительно – и враждебную непроницательность и радикальную другость другого, даже если этот другой – ваш собственный сын. Фильм выстроен в логике кошмара, поэтому не стоит ждать от него классических сюжетных арок и прямых ответов; он приглашает скорее психоаналитические трактовки, чем детективную дедукцию. А вопрос «что было дальше?» не имеет особого интереса, ведь дальше, после кошмара, было пробуждение. До некоторой степени и в некоторый мир.

https://www.imdb.com/title/tt30516366/?ref_=nv_sr_srsg_0_tt_8_nm_0_q_chime

Попран (2022)

Японский режиссер Синъитиро Уэда отметился культовой комедией про фильм про фильм про зомби «Зомби одним планом». После неё он занимался аниме, телевизором, совместными постановками и коротким метром, и вот наконец вернулся в сольное большое кино с драматической картиной про летающие гениталии.

По сюжету Тагами, директор успешной токийской студии манга (которая принципиально не выпускает комиксы по оригинальным историям, а занимается только мультипликацией франшиз), однажды просыпается и не обнаруживает своего достоинства. Врачи бессильны объяснить произошедшее, но на сходке специального тайного общества герой встречает товарищей по несчастью, и выясняется, что подобное происходит по всей Японии. Попраны (так они тут называются) отделяются от тел по собственной воле и с остервенением летают по округе в течение шести дней, пока не умирают от обезвоживания. Соответственно, у Тагами есть меньше недели, чтобы поймать свой орган, для чего ему выдают специальный сачок и инструктируют, что попранов как правило манят места незакрытых гештальтов. Так он отправляется к кинутому бизнес-партнеру; брошенной в деревне бывшей жене с дочкой; родителям, которым он явно не часто звонил.

«Попран» не предлагает такой сложной и изобретательной структуры, как «Зомби одним планом», и в качестве комедии работает значительно хуже, несмотря на широкий ассортимент туалетного юмора. Зато здесь Уэда сворачивает на территорию драматической горечи, по пути сожалений и навсегда упущенных возможностей. Тут нечасто получается посмеяться (если вы уже закончили среднюю школу), но периодически возникает ком в горле. «Попран» – это странный микс дурацкого рассказа Александра Пелевина про гномов из сборника «Улица Некрасова», фильма «Сломанные цветы» и гоголевского «Носа» (видимо, в интерпретации с Колокольниковым), который в конечном итоге кажется безделушкой из сюжетных клише, но по ходу дела трогает за что-то живое. Возможно, в «Попране» попран оказывается то ли здравый смысл, то ли хороший вкус, но фильм о том, как мангака с сачком пытается поймать собственные гениталии, просто не мог быть не снят. Идея, как попран, витает в воздухе.

https://www.imdb.com/title/tt13167612/?ref_=nv_sr_srsg_0_tt_8_nm_0_q_popran

Старший брат (2023)

Абан и Ади – китаеязычные сироты трущоб Куала-Лумпура, выросшие вместе как братья без документов и шансов на достойную жизнь. Старший Абан, несмотря на немоту и слабый слух, спокойно берется за самую тяжелую работу, тогда как младший возмущен несправедливостью мироустройства и регулярно попадает в передряги, что в конце концов приводит к чудовищной катастрофе.

«Старший брат» – совместное производство Малайзии и Тайваня про то, что без бумажки ты букашка, а так называемые права человека суть в лучшем случае права гражданина, и без надлежащим образом оформленного гражданства остается лишь агамбеновская голая жизнь. Фильм предлагает взглянуть в зону обитания такой голой жизни – общежитие у рынка, куда в любую минуту может нагрянуть наряд миграционной полиции, где смешиваются разные языки и люди неопределенного происхождения, а иногда и гендера, самые разные маргиналы, полностью лишенные голоса. Эта немота выражена в образе Абана весьма буквально, и история его жертвы носит скорее политический, чем религиозный характер.

«Старший брат» – фильм не исключительно социально-политический; он предлагает скорее горевание и любование, чем прямое действие. Лай Джин Он с помощью старательной актерской игры У Канжэня (в большей степени) и Джека Таня (в меньшей) ставит траурный броманс о братской любви и дружбе в исчезнувшем средневековом смысле, вне которых невозможно настоящее искупление в данных конкретных обстоятельствах места и времени. Берегите свои документы.

https://www.imdb.com/title/tt27445004/?ref_=nv_sr_srsg_0_tt_7_nm_1_q_abang%2520adik

Лян Цуань и абстрактный натурализм

На прошедшем аукционе современного искусства Жун Бао Чжай выделялась работа шэньчжэньского художника Лян Цуаня «Путешествие по снежным горам» (1996), модернизировавшая традиционные техники китайского горного пейзажа. Как оказалось, в галерее Mangrove Gallery этим летом проходит сольная выставка мастера «Новая весна» (с китайским называнием, обыгрывающим, помимо времени года, что-то вроде «именин сердца»). Представлены картины из нескольких серий, включая относительно знаменитую Зеленую и новую Фонтанную.

Со времен «Путешествия по снежным горам» стиль Лян Цуаня кардинально изменился, ушел в абстракцию, при этом странным образом сохранив ритм традиционного пейзажа. На первый взгляд, зеленые работы похожи на карты-планы специальных территорий или фото со спутника; а фонтанные – то ли на микроорганизмы через микроскоп, то ли на пятна чая на скатерти. Любопытно, что, согласно сопроводительному тексту, это действительно пятна чая, точнее чая, смешанного с пигментом на водной основе.

Судя по всему, для Лян Цуаня, как и для многих современных художников, первичен вопрос отношения к собственному медиуму: его абстрактный натурализм растет из принятия плоскостности холста, с одной стороны, и особого отношения к ингредиентам, таким как чай или рисовая бумага сюань, с другой. Последние с удовольствием ретерриторизируются в духе китайской кухни, где составляющие тщательно скрываются, мешаются и мимикрируют друг под друга. Это формальное искусство в смысле первичности формы.

Сопровождающий выставку текст акцентирует безмятежность работ и постулирование Ляном очищение разума на пути к ясности и свету. Спорить об эмоциональном содержании абстрактного искусства можно до бесконечности и без всякого смысла, но мне видится в этих картинах что-то совершенно другое – не спокойствие и пустота сада камней, но, напротив, загромождения и всполохи памяти.

Картинки тут:
https://mangrovegallery.com/exhibitions/new-spring/

«Японские лекции» Мишеля Фуко

В конце прошлого года на английском впервые под одной обложкой издали «Японские лекции» Мишеля Фуко – то есть собственно лекции и выступления на конференциях во время визита Фуко в Японию в 1978, а также интервью местным академикам и дзенскому монаху. Несмотря на громкое позиционирование издания как «транснациональной критической встречи» и «диалога цивилизаций», по факту француз в основном пересказывает свои обычные идеи о генеалогии власти, сексуальности, тюрьмы и психиатрии на западе, а также роли театра и философии, вежливо воздерживаясь от суждений касательно японской или китайской истории. Тем не менее, в книге есть несколько мест, где Фуко касается дальневосточной темы и сравнения западного и японского обществ. Привожу его мысли в относительно вольном переводе и с небольшой редактурой:

1. На Западе (до Французской революции) не было философии, которая на долгое время была способна соединиться с политической практикой и моральной практикой целого общества. Запад не знал эквивалента конфуцианства, то есть формы мысли, которая, отражая порядок мира или учреждая его, предписывает в то же время структуру государства, форму социальных отношений, индивидуального поведения, и делает это внутри реальности истории. Какой важной ни была бы аристотелевская мысль, как бы ее ни предпочитал догматизм Средневековья, Аристотель никогда не играл роль, сравнимую с Конфуцием на Востоке. На Западе никогда не было философского государства. Но всё изменилось с Французской революции; появились политические режимы со связями с философиями, не просто идеологическими, но органическими, организационными: французская революция и, возможно, наполеоновская империя – с Руссо и философией 18 века; прусское государство – с Гегелем; гитлеровский рейх – парадоксально с Вагнером и Ницше; СССР – с Марксом.

2. На (христианском) Западе грех – один из фундаментальных опытов, запускающих речь. В традиционной японской культуре не было этой нужды в исповеди, которую христианство накрепко внедрило в западную душу.

3. Было бы ценно сравнить пастырскую власть христианских обществ с ролью эффектов конфуцианства в дальневосточных обществах. Роль пастырской власти была важной в развитии государств с 16 по 17 век в Европе, а роль конфуцианства была важна в Японии в период Токугава (Эдо). Но нужно проводить различия между ними: пастырская власть религиозна, в отличие от конфуцианства. Пастырская власть показывает цель, расположенную «за пределами», тогда как конфуцианство играет сугубо «земную» роль. Конфуцианство стремится к общей стабильности социального тела средствами общих правил, которые навязываются всем индивидам и всем категориям индивидов; тогда как пастырская власть устанавливает отношения послушания, индивидуированные между пастырем и его «стадом».

4. Отношения к телу разнятся в христианстве и дзен-буддизме. В христианской практике исповеди тело – это объект обследования. Мы обследуем тело, чтобы найти, какие нечистые вещи оно манифестирует. В дзене тело мыслится как инструмент: если тело подчиняется строгим правилам, то исключительно для того, чтобы что-то через это получить. В центре дзен-медитации – новые отношения между умом и телом, а также между телом и внешним миром. Внешне схожие техники аскетизма привели христианское монашество и буддийское монашество к кардинально разным результатам: в случае с буддизмом – к де-индивидуализации, де-субъективизации ради освобождения субъекта. Дзен совершенно не похож на христианский мистицизм. Христианская духовность всегда ищет большей индивидуализации, пытается схватить что-то глубокое в душе индивида. В дзене все техники, напротив, нацелены на ослабление индивидуального.