В издательстве «Гиперион» вышел перевод бестселлера корейской писательницы Квон Биён «Последняя принцесса Кореи» — беллетризованная история Докхе ончжу (она же Ток Хе; 1912 - 1989), последней принцессы династии Чосон, насильно увезенной в Японию под предлогом учёбы и выданной замуж за маловлиятельного японского князя Со Такэюки.

Роман начинается скорее в духе приключенческого триллера, чем исторической хроники — с флэшфорварда: в прологе борцы за независимость Кореи и верная наин (придворная служанка) Поксун устраивают побег принцессы из японской психиатрической клиники с перестрелками и переодеваниями. Такой зачин способен ввести в заблуждение доверчивого читателя: перед нами отнюдь не остросюжетное чтиво, но и не ЖЗЛ, а выступление в жанре плача (см. Плач Ярославны) — плача по тяжелой судьбе принцессы, династии и угнетенного народа. Жанром диктуются тон и особенности сюжета, в частности, полное отсутствие хороших новостей для заглавной героини: Квон Биён не столько воссоздает сложную систему отношений между персонажами или эпоху, сколько ритуально скорбит, перечисляя тяготы и страдания, которые Докхе переносит с царственным достоинством.

Детство во дворце Чхандоккун в аннексированной Корее с любящим отцом, королем Кочжоном, — самое счастливое время в жизни принцессы, хотя она долгое время фактически остается безымянной. К ней обращаются «ончжу» или ласково «ончжумама» — то есть дочь короля от наложницы. Только в 1917 году Кочжону удается добиться внесения имени принцессы в реестр императорской семьи; к тому времени ей уже стукнет пять. Подозревая о планах японцев относительно дочери, король также пытается по-тихому выдать Докхе за подвернувшегося под руку корейского мальчугана из патриотичной семьи, но ничего не выходит, и с этого момента всё идёт по наклонной. Умирает Кочжон (принцесса и Квон Биён уверены: отравили японцы); вскоре умирает мать-наложница; потом умирает старший брат, последний император Сунчжон. Докхе отправляют в Японию, где её мучают тоска по родине и японские одноклассники. Потом насильно выдают замуж за японца — который вроде и человек неплохой, заботливый, образованный, но унизительно незнатный. Принцесса художественно страдает, превращая жизнь новобрачных в специальный филиал ада. В какой-то момент ситуацию спасает алкоголь, но эффект длится недолго. Ко всему, у Докхе, кажется, начинаются психические расстройства.

В романе есть и параллельная сюжетная линия — история неудавшегося корейского жениха принцессы Ким Чжанхана и других участников движения за независимость Кореи — к сожалению, схематичная и неубедительная. Возможно, экранизации удаётся вдохнуть сюда хоть какую-то жизнь.

«Последняя принцесса Кореи», честно говоря, воспринимается скорее как политический жест, чем как психологический роман, под который она маскируется. Наверное, чтобы по-настоящему его оценить, надо быть корейцем. Квон Биён фактически канонизирует Докхе как мученицу на пути к суверенитету.

А вот так — гораздо живее, чем в романе — выглядели принцесса Докхе и её японский муж поневоле:

Инопланетяне планируют захватить Землю и истребить человечество. С технической точки зрения, они не испытывают никаких проблем, но решают предварительно изучить приговоренный к уничтожению вид. Для этого в современную Японию — видимо, как среду обитания наиболее совершенных экземпляров — независимо друг от друга прибывают три инопланетянина и вселяются в человеческие тела, вступая в разнообразный симбиоз с их предыдущими владельцами. Миссия пришельцев — присвоить как можно больше ключевых концепций, которыми оперирует человеческое сознание; встретиться всем вместе для консолидации земного опыта; сконструировать из случайного хлама и активировать специальный передатчик приобретенных знаний; после чего — собственно инициировать вторжение.

Простой пересказ сюжетной завязки намекает, что перед нами скорее всего дурная ориентальная фантастика с дешевыми специальными эффектами. Добавим сюда первую сцену перед титрами: движимая сверхъестественными силами японская школьница, только что расчленившая собственную семью, провоцирует массовое ДТП с жестокой улыбкой. Казалось бы, сливай воду — из десяти случайно взятых J-хорроров безболезненно можно смотреть один-два и то при условии готовности мириться с жанровыми условностями. Между тем, «Пока мы здесь» Киёси Куросавы предлагает редчайший буднично-аквариумный взгляд на апокалипсис; который можно сравнить разве что с преступно недооцененным «4:44» Абеля Феррары (4,5 из 10 на imdb — wtf?!; вообще серия из «4:44»; «Добро пожаловать в Нью-Йорк» и «Пазолини», по-моему, делает Феррару одним из главных авторов десятых годов; жаль, с этим не согласен вообще никто).

Инопланетяне бывают разные. Школьница, как уже было сказано, сходу переходит к мокрухе: человечество ей сразу не приглянулось; логично, что вместо исследования бытия и сознания она концентрируется на сборке передатчика. Пришелец в теле подростка Амано адаптируется значительно легче; он быстро находит проводника в человеческий мир в виде депрессивного журналиста Сакурая со стокгольмским синдромом и арендованным фургоном спутникового телевидения. Третий инопланетян, вселившийся в тридцатипятилетнего Касэ в разгар супружеского кризиса, приживается сложнее — испытывает трудности с речью и межличностной коммуникацией; периодически теряет силы и ложится на землю; да и в целом, ведет себя как Даги Джонс из «Твин Пикса», и даже жена Касэ в исполнении Масами Нагасавы (на которой, как обычно, хочется жениться самому) похожа на персонажа Наоми Уоттс.

Присвоение — а точнее похищение — концепций, которым занимаются пришельцы, устроено так: инопланетянин забирает у подвернувшегося человека ключевую для его или её жизни концепцию, после чего жертва необратимо меняется. Начальник Масами Нагасавы, лишенный концепции работы, превращается в инфантильного имбецила (это наиболее распространенный эффект, судя по переполненности психиатрических лечебниц). Развешивающий белье сосед без концепции собственности становится уличным проповедником лево-радикальных идей. Свояченица без концепции семьи просто бежит со всех ног от опостылевших родственников.

Обилие фантастических событий, регулярный экшн с насилием, идеальная почва для дворовой философии и комедийные вставки — всё то, на чём фокусировался бы иной автор, — намеренно недожимаются у Куросавы; даны вскользь и впроброс; в расслабленной и импровизационной манере утоплены в медленную повседневность. «Пока мы здесь» делает инопланетное вторжение одновременно комфортным и реалистичным, пусть в кадре иногда летают файерболы.

Любовь побеждает, но с критическими потерями.

https://www.imdb.com/title/tt5999530/?ref_=fn_al_tt_1

Тем временем Золотую пальмовую ветвь выдали японскому режиссеру Корээде. При всей слабости к автору и большой любви к отдельным фильмам давать ему высшие фестивальные награды — примерно как премировать яичницу с колбасой на конкурсе высокой кухни. То есть, конечно, можно, но несколько подрывает всё предприятие.

Red Chamber освещал три его предыдущих фильма:

Политическое и пресное «Третье убийство» (сейчас идёт в нашем прокате): t.me/redchamber/273
Грустный и бытовой «После бури»: t.me/redchamber/146
Добрый и идеалистический «Дневник Умимати»: t.me/redchamber/29

Продолжаю смотреть фильмы, перезапускающие легендарную семидесятническую серии Roman Porno японской студии Nikkatsu. Напомню, что речь идет о 70-80минутном кино, где авторам предоставляется небольшой бюджет и полная творческая свобода при одном условии — наличии эротической сцены каждые 15 минут хронометража.

«Кошачий рассвет» (Dawn of the Felines) Кадзуи Сираиси не похож ни на радикальный комнатный поп-арт «Антипорно» Сиона Соно, ни на интеллигентную лесную комедию «Мокрая женщина на ветру» Акихико Сиоты. Сираиси сделал меланхоличную производственную драму о буднях трёх работниц эскорт-агентства токийского района Икэбукуро. Вчерашняя студентка Масако с чемоданом и без определенного места жительства вступает в сложные отношения с хакером-хикикомори (клиент агентства «Молодые жены»); замужняя Рай сочувствует скорбящему по умершей от рака жене дедушке (клиент агентства «Молодые жены»); Юи не уделяет внимание нелюбимому сыну и начинает встречаться с самоуверенным стендап-комиком (опять же клиент агентства «Молодые жены», которого играет реальный токийский стендап-комик Хидэаки Мурата). Когда клиентов нет, они препираются с управляющим, безобидным прохиндеем Такадой, или идут все вместе пропустить по стаканчику.

Кошачье название — оммаж фильму 72го года «Ночь блудливых кошек» («Night of the Felines»), но с ним «Рассвет» роднит лишь количество и род занятий главных героинь; интонационно это полные противоположности — созерцательная инди-драма против дурной комедии. Из пяти режиссеров, участвующих в перезапуске Roman Porno, Сираиси, наверное, наименее известный и признанный автор; возможно, поэтому он подошёл к проекту серьёзно как никто другой: «Кошачий рассвет» — многоактный ensemble piece, где разнообразные сюжетные линии намечаются и тонут в блюзовом мареве токийских огоньков. Соно и Сиота прекрасно понимают, что среднеметражная эротика в их фильмографиях всегда будет идти со звёздочкой и пользуются возможностями для импровизационного эксперимента или изящной шутки; Сираиси же делает чуть ли не главный авторский фильм карьеры.

Показывая кусок жизни трёх проституток, их постоянных клиентов и окружения, автор воздерживается от морализаторства и никого не судит, чем вызывает интенсивную нелюбовь большинства американских рецензентов. Уважаемые издания лепят фильму одну звезду из десяти; обвиняют Сираиси в сексизме, объективизации и отсутствии внятного месседжа. Претензии зачастую противоречат друг другу: дескать, как же авторы посмели, с одной стороны, не порицать плохое обращение с женщинами, а с другой, показывать, что в секс-индустрии работают такие милые люди, которым еще и может нравится профессия. Пуристам «Кошачий рассвет» действительно лучше не видеть. Когда нанятый по Интернету неформал, сидящий с ребенком Юи, замечает на теле паренька ссадины, он лишь задается вопросом, не мама ли с ним так обращается, но никакого расследования, конечно, не будет. Когда закрывается одно эскорт-агентство, на месте него тут же открывается другое. Кредитно-денежные отношения иногда оказываются более понятными и приятными для обеих сторон, чем те, которые «по любви». А иногда не оказываются.

Несмотря на низкие пользовательские оценки на киноагрегаторах и разгромные рецензии западных критиков, на мой взгляд, перезапуск серии Roman Porno — большая творческая удача. Это разнообразное и освежающе свободное кино, которое ничего не должно ни зрителю, ни индустрии, ни мировой культуре. Кроме пяти-шести эротических сцен.

Посты о других фильмах из серии:
«Антипорно» Сиона Соно: t.me/redchamber/268
«Мокрая женщина на ветру» Акихико Сиоты: t.me/redchamber/278

https://www.imdb.com/title/tt6000140/?ref_=nv_sr_1

В прошлом году корейские блокбастеры только и делали, что осмысляли и мифологизировали новейшую историю страны: основанный на реальных событиях «1987» Чан Джун Хвана — ладная пара к «Таксисту». Дело происходит в Сеуле и, как видно из названия, через 7 лет после восстания в Кванджу.

Всё начинается со смерти студента Пак Чон Чхоля в результате пыток в застенках Антикоммунистического бюро расследований в январе 1987. Пытки, хоть и повсеместны, формально находятся вне закона; потому силовики пытаются кремировать тело без вскрытия. Но районный прокурор (Ха Джон У с выразительной чёлкой), чья виза нужна для срочной кремации, оказывается то ли принципиальным, то ли клинически вредным, то ли обиженным за остывшую в результате визита незваных гостей лапшу — так или иначе, он артистично расправляется с телефонным аппаратом, который заходится «звонками сверху», и выдаёт решение провести судьбоносное вскрытие. Контрразведчики тут же привлекают тяжелую артиллерию в виде судов и чиновников, так что прокурору остается только слить историю в прессу, передав эстафетную палочку гражданской борьбы журналистам.

Эстафета — хорошая метафора нарративной структуры «1987»; это эпическая партитура для ансамбля идеалистов-правдоискателей в духе «В центре внимания», только действующих не вместе, а как бы один за другим. Сначала кажется, что тут очередной корейский фильм о ретивом прокуроре, но, слив инсайды в прессу, Ха Джон У больше практически не появляется на экране. Его место по очереди занимают совестливый тюремный охранник (Ю Хэ Джин в обычном амплуа «простой корейский народ»); лидер несистемной оппозиции в изгнании; католический священник; репортер; студентка, у которой постепенно открываются глаза на происходящее в стране (Ким Тхэ Ри, служанка из «Служанки»); студенты, у которых они давно открыты. В течение всего фильма эти неравнодушные граждане разного рода занятий и социального статуса мобилизуют нацию против диктатуры, которую умело обозначает упитанный кровожадный гэбэшник (Ким Юн Сок).

По задумке, фильм явно хочет показать, как демократическое движение работает по принципу снежного кома; и технически это сделано прилично — с удачными вставками документальных кадров, со звёздами первой величины в главных и второстепенных ролях и ремесленным мастерством. Как мы знаем из Википедии, уличные протесты, которыми завершается «1987», привели к общенациональным выборам и концу режима Чон Ду Хвана. Другое дело, что в фильме «борьба за демократию» фактически редуцирована до «борьбы с охотой на коммунистических ведьм»; а «диктатура Чан Ду Хвана» — до полубезумного генерала, родственников которого убили северные корейцы. То есть «1987» — как бы идеологически правильное кино, но хотелось бы получить больше контекста.

Два кита, на которых держатся корейские блокбастеры последних лет, — насилие и политика. И того, и другого в «1987» хватает; потому внушительные кассовые сборы совсем не удивительны.

https://www.imdb.com/title/tt6493286/?ref_=nv_sr_1

Банди — по-нашему «светлячок» — псевдоним писателя из Северной Кореи. Его настоящее имя строго засекречено. Он до сих пор живёт в небольшом северо-корейском городке и работает в союзе писателей КНДР. Банди — первый и единственный северо-корейский писатель-диссидент, труды которого опубликованы в Южной Корее и на Западе, в то время как он всё ещё находится среди коммунистов (все остальные публиковались только после побега). Рукопись сборника рассказов «Обвинение» (The Accusation) была тайно вывезена родственницей Банди, бежавшей из КНДР в Южную Корею через Китай, где местные пограничники потребовали у неё взятку в размере 7 тысяч долларов.

«Обвинение» — сборник из семи рассказов и двух стихотворений, написанных в первой половине девяностых годов. Он был впервые опубликован в Южной Корее в 2014 и в скором времени переведен на английский Деборой Смит, переводчицей Хан Канг, и издан в Великобритании, США и Канаде.

Рассказы Банди — маленькие трагедии о маленьких людях под оком большого брата. Мальчик страдает за приписанные деду грехи. Ребёнок до смерти боится гигантского плаката с лицом Карла Маркса, с недетскими последствиями. Шахтёру отказывают в разрешении на поездку в родную деревню к тяжело больной матери. Рабочий разочаровывается в идеалах коммунизма. Конец у всех рассказов в одном духе: лагерь, ссылка, приговор, инфаркт. Сюжетных перипетий мало — ни в какое сравнение с реальной историей путешествия и публикации рукописи.

Банди позиционируют как северо-корейского Солженицына; и общественную значимость «Обвинения» не стоит недооценить, но, с точки зрения, литературного таланта сравнение, честно говоря, смешное. Самое обидное, что книга лишь подтверждает стереотипы о КНДР как страшном и безжалостном, фантастическом, кафкианском месте, но очень мало рассказывает собственно о будничной жизни в стране: как и о чем разговаривают люди; чем занимаются; что едят. Герои сведены к роли невинных жертв кровожадного режима. Не хочу ни коим образом ставить под сомнение реалистичность описываемых событий; но, увы, прочтение книги не позволяет нам лучше понять, что происходит в КНДР.

Приведу вольный перевод стихотворения «Вместо предисловия», которое даёт хорошее понимание предмета, эмоционального градуса и уровня детализации «Обвинения»:

«Старик из Европы с взъерошенной бородой
Утверждал, что капитализм — кромешная тьма,
А коммунизм — территория света.

Я, Банди, с так называемой территории света,
Которому суждено сиять лишь в мире тьмы,
Обличаю перед лицом целого мира:
«Свет, на самом деле, бездонная тьма,
Черная как безлунная ночь в конце года.»»

А вот и летний плэйлист новой японской и корейской музыки от Red Chamber: 2018ый год плюс пара прошлогодних треков. Почти три часа самых разных жанров.

https://itunes.apple.com/ru/playlist/asia-h1-2018/pl.u-leyl0k8S0j7qeW

Несколько лет откладывал прочтение «Сочувствующего» Вьет Тан Нгуена (The Sympathizer by Viet Thanh Nguyen) — и зря. То есть зря откладывал; прочитал не зря. Изданный в 2015 году дебютный роман, за который американо-вьетнамский писатель получил Пулитцеровскую премию в области художественной литературы, — большая книга, много всего и сразу: шпионская проза, военная проза, политическая проза, иммигрантская проза, психологический роман, зловещая сатира и ревизия Вьетнамской войны с неожиданной для массовой культуры точки зрения — то есть со стороны собственно вьетнамцев. Вьетнамцев, пусть им недоступны концепции очереди и организации дорожного движения, не стоит сводить к жестоким вьетконговцам с автоматами и плакальщикам на пепелище родного селенья. Оказывается, вьетнамцы тоже люди, движимые посреди гражданской войны самыми разными вещами.

«Сочувствующего» во многом делает рассказчик — безымянный адъютант генерала тайной полиции Южного Вьетнама и двойной агент коммунистов; непризнанный сын французского католического священника и вьетнамки; чужой среди своих — бастард, объект издевательств националистически настроенных соотечественников с самого детства; свой среди чужих — идеально владеющий английским интеллектуал, собеседник американских профессоров и протеже таинственного Клода из ЦРУ; человек двух умов и идентичностей; насмешливый скептик и подпольный идеалист, напоминающий то Максимилиана Ауэ из «Благоволительниц», то бравого солдата Швейка. Перед нами его подробное и издевательское признание какому-то коменданту: признание в чём (хоть и в несколько философском смысле) и кому (в самом что ни на есть прямом) станет понятно лишь к самому финалу.

Всё начинается с падения Сайгона, покинутого американцами. Из города бежит генерал тайной полиции с семьей и несколькими офицерами, и коммунисты приказывают своему шпиону следовать вместе с ним — через лагерь беженцев в Гуаме в Калифорнию, — прогнозируя, что на чужбине республиканцы будут строить планы по возвращению Вьетнама себе (и не ошибаясь). Планы планами (и о них рассказчик не забывает сообщать коммунистам в зашифрованном виде через «парижскую тётю»), но в Америке приходится как-то ассимилироваться — и именно гомерически смешная история ассимиляции высших военных чинов Южного Вьетнама, которым приходится работать разносчиками пиццы и продавцами алкомаркета в чёрном квартале, занимает добрую половину романа.

В какой-то момент героя приглашают на роль «консультанта по вьетнамцам» на съёмки голливудского фильма о вьетнамской войне, похожего на «Апокалипсис Сегодня». Нгуен задорно издевается над Копполой и Брандо, выставляя их агрессивными идиотами. Вьетнамцы в фильме о вьетнамской войне остаются массовкой на убой: вьетнамские актёры умирают на экране по несколько раз за один доллар за съемочный день.

Голливудский сюжет кажется необязательным и, будем честны, притянут сюда за уши, но написан с таким задором, что совсем не раздражает. Если и искать у «Сочувствующего» недостатки, то они скорее лежат в области языка. Читателя может утомить бесконечное злоупотребление каламбурами (как иногда бывает у Пелевина): скажем, на протяжении всей книги автор обыгрывает «спящего агента» и «бессонницу» и никак не может успокоиться.

Место любовной линии здесь занимает школьная дружба с республиканцем Боном и коммунистом Мэном, и именно она — в отличие от многого другого — оказывается важнее идеологии. Дядюшка Хо Ши Мин говорил, что нет ничего дороже независимости и свободы. А Вьет Тан Нгуен говорит, что есть.

Реалистичный ужастик — это не про привидения с зомбаками и даже не про серийных маньяков (если они вам, конечно, никогда не встречались). Реалистичный ужастик — это про дедлайны и кожные заболевания. «Фриланс» Навапона Тамронграттанарита как раз такой.

Тайский графический дизайнер Юн — тридцатилетний фрилансер, который не умеет отказывать работодателям. Он только и делает что работает — подписывается на нечеловеческие сроки; ставит рекорды по количеству дней без сна, мешая энергетики и кофе; лишь немного кемарит над своим шабу-шабу после сданного проекта. Не то чтобы из-за денег: он не успевает их получать и тратить. Скорее (как он сам объясняет) чтобы не перестать получать предложения на маленьком, конкурентном рынке. Или просто не знает, как жить по-другому. Круг общения: бодрая целеустремленная девушка из рекламного агентства с непроизносимым именем из двух звуков, которая подкидывает работу, и ночной продавец Кай из 7 Eleven (любимая еда — пельмени с креветками оттуда же). Где-то на периферии есть мама и друг детства, но времени на них совсем не хватает; в качестве демонстрации есть забавная сцена похорон отца этого самого друга, на которых — буквально перед гробом — Юн выведывает у буддийского монаха пароль от монастырского вай-фая, чтобы поработать и там.

Всё бы ничего, да из-за образа жизни и отсутствия сна у Юна начинает бунтовать организм — в виде множащихся образований на коже. Юн — не без приключениями — идёт к дерматологу, которым оказывается его ровесница Имм — с одной стороны, привлекательная девушка; с другой, неопытный стажёр. Они видятся только в течение нескольких минут в месяц, но визиты в институт дерматологии становятся единственными пометками в календаре Юна, не связанными с работой. Со временем он начинает ждать их сильнее и сильнее.

«Фриланс» — редкий, но по-своему логичный гибрид романтической комедии и боди-хоррора (надо сказать, очень жизненное сочетание!) с выразительными актёрами. Он успешно пугает, смешит и умиляет одновременно — это очень восточная штука, как японские персонажи без рта.

Рекомендовано к просмотру всем тридцатилетним трудоголикам.

https://www.imdb.com/title/tt4964598/?ref_=nv_sr_2

«Пылающий» Ли Чхан Дона сейчас в относительно широком российском прокате, и есть копии с субтитрами. Если вы придерживаетесь правила «не больше одного корейского фильма в год», это рабочий вариант.

Сын фермера Ли Джон Су (Ю А Ин из «Ветерана» и «Садо») с рождения живет в небольшой деревушке на севере, так близко к КНДР, что слышно доносящуюся из громкоговорителей северо-корейскую пропаганду. Отец Джон Су находится под стражей за нападение на чиновника; мать ушла из семьи уже давно — то ли из-за вспышек агрессии мужа, то ли просто устала. Замкнутый и некоммуникабельный Джон Су отучился на филфаке, любит Фолкнера и мечтает написать роман, но не знает, о чем. В силу обстоятельств он вынужден подрабатывать курьером и ухаживать за телёнком. Ничего этого нет в рассказе Мураками начала восьмидесятых, по мотивам которого снят «Пылающий». В данном случае уместнее оборот «inspired by» — Ли Чхан Дона скорее вдохновили три-четыре ситуации, реплики и образа из рассказа; но режиссер поместил их в совершенно иной социальный и психологический контекст. И даже в этих ситуациях заменил сарай на теплицу, а тэндон на жаркое из потрошков. Рассказ «Сжечь сарай» можно прочитать здесь: http://www.murakami.ru/13.html. Поверьте, в нём содержится не больше спойлеров фильма, чем в среднестатистической рецензии.

Осуществляя курьерскую доставку, Джон Су натыкается на темпераментную девушку-промоутера у супермаркета, которая оказывается Хэ Ми, соседкой детства из родной деревни. Джон Су не сразу её узнает. «Неплохо выгляжу, да?» — с места в карьер начинает Хэ Ми — «Пластическая операция.» Хэ Ми стремительно берёт паренька в оборот: чистит воображаемый мандарин за стаканчиком соджу; засыпает в баре (как, впрочем, и в любых других условиях, как оказывается позже); соблазняет Джон Су в тесной квартирке с видом на башню Намсан и тут же отъезжает в Африку для утоления «великого голода» в терминологии местных бушменов. Джон Су остаётся только её кот Шрёдингера, которого надо кормить (даже если его не существует).

Когда Хэ Ми прилетает домой, Джон Су едет встречать её в аэропорт. Неожиданно для последнего Хэ Ми оказывается не одна — с ней гламурный и загадочный Бен (Стивен Ен из американского сериала «Ходячие мертвецы»), с которым она познакомилась в ожидании рейса в Найроби. Бен живет в шикарной квартире в Каннаме, ездит на порше, одевается в кашемир, пьёт вино в дорогих ресторанах, ужинает в картинных галереях, курит марихуану, иногда для удовольствия готовит спагетти под музыку. Вообще удовольствие — его жизненное кредо; по крайней мере, он так говорит, но, сибаритствуя с друзьями-мажорами или с обитателями другого мира Хэ Ми и Джон Су, Бен зевает, не скрывая скуки. От него исходит смутная угроза: его намерения неясны; дома у него находятся странные предметы; и еще открывается опасное хобби — раз в два месяца Бен берет и сжигает теплицу. Джон Су называет Бена корейским Гэтсби — он богат, но, очевидно, не работает; происхождение его миллионов — загадка («что-то много таких Гэтсби развелось в Корее»). В каких отношениях состоят Хэ Ми с Беном, Джон Су непонятно, но каждый раз, когда он хочет встретиться с девушкой, они оказываются втроём. Нарастают напряжение и фрустрация. А в какой-то момент Хэ Ми просто испаряется под Générique Майлза Дэвиса.

Как часто бывает в хороших корейских фильмах, «Пылающий» состоит из двух частей разных жанров: первая — социальная мелодрама про любовный треугольник; вторая — леденящий параноидальный триллер. Обе сделаны безупречно, хотя и не всегда идеально стыкуются друг с другом. У каждой части — свои поклонники: я в восторге от мелодрамы; но существует зритель, который считает её затянутой преамбулой к острой сюжетности. Всё здесь основано на двойственности — в особенности двойственности присутствия — всё одновременно есть и нету: кот, колодец, влюбленность и даже кое-кто из персонажей. Несмотря на название, с точки зрения темпа и темпоральности, фильм не пылает, а скорее обманчиво тлеет, рискуя вспыхнуть в любую минуту.

Интересно, что, судя по всему, корейцы смотрят «Пылающего» несколько не так, как мы. Знакомый кореец

говорил мне, что там, где нам видится исхудавший деревенский Джон Су в грязненькой одежде, перед ними гламурный идол Ю А Ин со скандальной репутацией; а стильный и самоуверенный Бен, с ленцой затягивающийся косячком, в их глазах не условный Ди Каприо - Гэтсби, а некто вроде Вилле Хаапасало. От этого кино не становится хуже; так только усиливается ощущение двойственности, которое к финалу доводится до предела. «Нужно не думать, что здесь есть мандарин, а забыть, что мандарина нету,» — из этой дурной заигрывающей фразы Мураками Ли Чхан Дон вытаскает психические и социальные патологии гораздо убедительнее и умелее, чем Хэ Ми упражняется в пантомиме.

https://www.imdb.com/title/tt7282468/?ref_=nv_sr_1