Дом в аренду (2023)

Бангкокская семья сталкивается с финансовыми трудностями и вынуждена сдать в аренду отчий дом, переехав в небольшую квартиру. Арендаторами оказываются мутные представители сатанинского культа, которые любят книги с пустыми страницами, ночные ритуалы со стаей ворон и владеют высокими технологиями переселения душ между телами и куклами. С помощью ловкого использования слабых мест контрагентов и беспринципного риэлтора на проценте сатанисты с пугающей лёгкостью рекрутируют в свои ряды самых близких родственников и соседей подозревающей что-то неладное героини.

Тайский хоррор «Дом в аренду» с переменным успехом играет на бытовом ужасе арендных отношений, вооружившись буддийским месседжем, что все проблемы от лишних привязанностей и зацепок за прошлое. Но свой лучший панч Сопон Сукдаписит с соавторами бережёт на конец: после интенсивного экшена с обильным применением чёрной магии и участием духов и призраков утомленного зрителя ждёт титр «основано на реальных событиях». Никто и не сомневался, что Бангкок полон чертовщины.

https://www.imdb.com/title/tt26547790/

Хван Сок Ён «На закате»

Успешный сеульский архитектор, находящийся, как намекает заголовок, на закате жизни (хотя человеку всего-то слегка за 60!), меланхолично воспроизводит свою биографию; тепло вспоминает небогатое детство с бытовыми тяготами, дворовыми разборками и первой влюблённостью, а также мрачно рефлектирует на тему хода корейской модернизации, в которой он лично сыграл определенную роль, мало задумываясь о последствиях для людей и истории. Тем временем одинокая депрессивная девушка пытается совместить театральные постановки и ночные смены в круглосуточном минимаркете. Само собой, их пути обречены пересечься, но не стоит ждать от патриарха современной корейской литературы Хван Сок Ёна болливудских решений и мыльной оперы; будет много смерти, сожалений, ностальгии, беспомощности и сеульской тоски.

«На закате» – короткий, едва на 200 страниц, но плотный и содержательный текст: тут и убедительный роман взросления; и социальный комментарий об анемичной новой буржуазии, всегда «проходящей мимо»; и историческая справка; и любовное настроение. Но наиболее точной характеристикой жанра выглядит урбанистический блюз – грусть выкорчёвываемого лисохвоста на фоне бульдозеров, бригад по расселению, жадных застройщиков, коррумпированных чиновников и буквального разрушения прошлого.

Поколение корейских архитекторов, работавших в 80е, 90е и нулевые, направило основную энергию на реконструкцию деревень и трущоб, возводя на их месте «бетонные горы», рассеченные на одинаковые коробки для сна. Они превратили самобытные микрорайоны в обезличенное «пространство искаженного желания». По словам одного из героев романа, «архитектура должна быть не уничтожением памяти, а деликатной реструктуризацией человеческих жизней на её (памяти) набросках; и эта задача была безвозвратно провалена».

Советская хонтология в китайском современном искусстве

В e-flux вышла любопытная статья специалистки по истории искусств Синь Ван, которая предлагает пересмотреть роль постсоциализма в постмодернизме на примере советского влияния на современную китайскую живопись, даже самую индивидуалистическую и анти-авторитарную. От «Бурлаков на Волге» и «Боярыни Морозовой» как неустранимой части коллективной памяти китайского народа до педагогики соцреализма и культурных обменов и взаимовлияний, никуда не исчезнувших после политического раскола Китая и СССР, советская (и пред-советская передвижническая в советской интерпретации) визуальность таится внутри китайского модерн-арта даже в галереях Нью-Йорка.

Синь Ван отвергает принятое в разговорах о китайском искусстве отождествление модерности и вестернизации, а также сведение к китчу любого представления о современности, альтернативного западному. Вместо западноцентричного подхода к истории современного искусства, с одной стороны, и постколониального дискурса, иронично ре-централизующего запад через отрицание, с другой, она предлагает вспомнить концепт хонтологии, придуманный Жаком Деррида и популяризированный в музыкальной журналистике Марком Фишером. Хонтология, комбинация онтологии и навязчивого призрачного преследования, нащупывает зазор между бытием и небытием, указывает на то, что действует, не существуя. Так советский проект модернизации, фактически не существуя сегодня, по Синь Ван, тем не менее действует в китайской живописи, как тот самый призрак коммунизма. В отличие от популярных исследований постсоциалистической ностальгии хонтология искусства концентрируется не на завершенности ушедшего в прошлое, но на навязчивости его (прошлого) длящихся эффектов, несмотря на кажущуюся амнезию.

В статье этого нет, но, помимо изучения того, чего фактически уже нет, но что продолжает действовать, хонтология может фокусироваться еще и на том, что ещё не случилось, но уже имеет призрачную силу (например, тот же самый призрак коммунизма с перспективы исторического Маркса). В этом смысле современное китайское искусство может скрывать в себе не только глубинное галлюциногенное послание от неупокоенных мертвецов, но и рискованный перформативный потенциал для будущих революций.

https://www.e-flux.com/journal/135/530602/soviet-hauntology/

Хан Пён Чхоль «Отсутствие»: к чему приводит дао вместо бытия

Популярный немецкий философ корейского происхождения Хан Пён Чхоль (он же Бьюн-Чул Хан, если на западный манер) ещё в 2007 году написал небольшую книжицу об особенностях того, что он называет философией и культурой Дальнего Востока. В этом году ее издали на английском.

Хан начинает эпиграфом из Беньямина про китайского художника, который удалился в собственный пейзаж, после чего пытается выстроить образ дальневосточной мысли как Другого классической западной философии. Вот несколько основных тезисов книги:

- В западной метафизике доминируют взаимосвязанные концепты сущности, субстанции, идентичности, владения, внутреннего, длительности. Эта ориентация на субстанциальность конфигурирует желание и власть (и наоборот). Дальневосточная мысль, напротив, сфокусирована на отсутствии, которое уклоняется от любой субстанциальной детерминации, и свободном шатании (тут, понятно, много цитат из «Чжуанцзы»). Фундаментальный топос на Востоке – не бытие, но путь (дао). У дао нет исхода (пороса), значит, и нет проблемы апоретического.

- Дальний Восток дистанцируется от желания и аскетизма (как его обратной стороны); желание делает тебя кем-то, что закрывает доступ к скитаниям в безбрежной тотальности без имени и без лица, а, значит, и к высшему счастью и небесной радости. Мудрец забывает себя, ничего не желает, никого не держится и не оставляет следов. Чжуанцзы предлагает вместо кантовской теории счастья ее противоположность, а вместо хайдеггеровского бытия-в-мире, поражённого заботой, – своё бытие-миром.

- Даосы – это вам не Деррида с Делёзом; они пользуются пустотой, но в конечном итоге занимаются не деконструкцией, а реконструкцией (имманентной тотальности мира). При этом китайцы – мастера детерриторизации на зависть французам; достаточно посмотреть на их кухню, где не всегда легко угадать используемые ингредиенты.

- Сущность – это различия и блокировка переходов и превращений. Отсутствие – это безразличие и размытые границы (см восточные пейзажи). С одной стороны, закрытый христианский храм, с другой – пустые пространства буддийского, который не закрыт и не открыт полностью. Театр Но – театр отсутствия, где нет границы между реальностью и сном (видимо, зрителя 😀).

- В пару к знанию даосы подтягивают правильное забывание: ты забываешь о своих ногах, когда тебе комфортно идти, и забываешь свою голову, когда правильно думаешь.

- Дальневосточная культура размывает барьер активного и пассивного: вместо того, чтобы делать, можно уже позволить миру случиться.

- Поклоны при встрече – это не демонстрация статуса и распределение ролей, а, напротив, знак отмены границы для общения.

Как и в книге про шаньчжай, Хан практически полностью игнорирует существование конфуцианства, приравнивает «дальневосточную философию и культуру» к «Чжуанцзы» (с небольшим добавлением дзен-буддизма) и вообще использует куда больше западных текстов, чем восточных. Тем не менее, в «Отсутствии» есть несколько любопытных замечаний по восточной эстетике, ну и заход про дао без пороса мне показался довольно эффектным.

Скрытый клинок (2023)

В оккупированном Шанхае в японской охранке трудятся под прикрытием и ежечасно рискуют жизнью бравые китайские коммунисты.

«Скрытый клинок» – усталый шпионский неонуар военного времени с карикатурными японцами и репликами, написанными чем-то вроде ChatGPT. Тони Люн, готовый скрасить самое неловкое зрелище, многозначительно курит и морщит лоб. Ван Ибо старается как на экзамене в киношколе и тоже многозначительно курит. Хромая собачка ковыляет на фоне художественно разложенных трупов. Периодически появляется какая-нибудь фам фаталь, но быстро выясняется, что делать ей особенно нечего. В кадре то и дело мелькает чья-то тень – не иначе как призрак коммунизма.

https://www.imdb.com/title/tt16565742/?ref_=nv_sr_srsg_0_tt_8_nm_0_q_hidden%2520blade

В воде (2023)

Молодой актёр, который боится камер, решает попробоваться в режиссуре, по его собственным словам, ради мирской славы. Фильм начинается с бюджета: персональные сбережения в размере около трёх тысяч долларов уходят на то, чтобы снять на неделю домик в несезон на курортном острове Чеджу, привезти туда знакомого оператора и актрису и обеспечить их достаточным количеством питания и соджу. Никаких идей относительно сюжета или тональности будущего кино у новоявленного автора нету, но ничего страшного: можно оттолкнуться от местных пейзажей, поэтики куста рапса и мусора среди прибрежных камней, случайной встречи с незнакомкой в капюшоне и в маске, меланхолии в душе, а также вспомнить давно написанную песню, подаренную на день рождения старой подруге.

Хон Сан Су, кажется, уже может снимать фильмы даже во сне, и всё равно получается что-то лирическое и многосоставное: часовая безделушка «В воде» производит именно такое впечатление, усиливающееся тем, что она целиком сделана буквально в расфокусе. Что ж, красоте не всегда требуются детали, и аквариумные сине-зеленые пятна, за которыми предположительно скрываются герои, эффектно работают на сновидческую магию творческого метода. А «В воде» – это, конечно, кино методологическое. Только Хону, в отличие от его молодого персонажа, уже даже не требуется ни оператор, ни звукорежиссер; да и там, где раньше он ставил Элгара и Шуберта, теперь можно самому побренчать как гитарке. Остается только поражаться, как легко и естественно из случайной локации вырастает изящная психо-социальная метафора с выходом моментально в море. Как поется в песне, нежность воды надежней всего, что я знаю, но инженеры моего тела велели мне ходить по земле.

https://www.imdb.com/title/tt26448971/?ref_=nv_sr_srsg_6_tt_8_nm_0_q_in%2520water

Однажды в Гонконге (2021)

В семидесятые годы в Гонконге сложилась уютная экосистема высокоорганизованной преступности и крышующей её полиции, в результате чего уровень насильственных правонарушений против обычных граждан достиг исторического минимума, а потребители получили доступ к услугам таких сфер, как наркоторговля, азартные игры и секс-индустрия. Союз босса триад Калеки Хо (Тони Люн Кафай) и начальника полиции Лока (Френсис Нг), по сути, управлял городом, пока колониальные власти смотрели в другую сторону за солидный процент. Но не всех устраивал мафиозный статус кво, и группа юристов со светлыми лицами (Луис Ку, Гордон Лам и др.) пролоббировала у губернатора создание Независимой анти-коррупционной комиссии (ICAC).

«Однажды в Гонконге» – это фильм, который рушится под грузом собственных ожиданий. Ветеранский кастинг сборной всех звёзд гонконгского кино (Луис Ку, Френсис Нг, "большой" Тони Люн, Гордон Лам, Филип Кюн, Кент Чэн) и интригующая история создания ICAC, фигурирующей в каждом втором местном процедурале, плохо стыкуется с получившимся в итоге потоковым жанровым бимуви. Тем не менее, здесь есть чем поживиться: особенно хорош дуэт Френсиса Нг и Кента Чэна, которые работают так, будто находятся если не в «Крестном отце», то в третьих «Выборах».

Несмотря на запланированный идеологический месседж в духе верховенства закона и нулевой толерантности к коррупции, «Однажды в Гонконге» буквально демонстрирует, как крестовый поход Луиса Ку в белом пальто и Гордона Лама с партийным прищуром приводит к череде смертей и несчастий, хаотическому всплеску преступности, переполнению тюрем и мультипликации делинквентов. Так что и не сразу поймёшь, что именно тут пропагандируется.

https://www.imdb.com/title/tt14466064/?ref_=nv_sr_srsg_3_tt_8_nm_0_q_once%2520upon%2520a%2520time%2520in%2520hong%2520kong

Сделка с дьяволом (2021)

Первая половина девяностых. Энергичный пусанский политик Хэ Вун (старательный Чо Джин Ун) баллотируется в депутаты от округа Хэундэ, рассчитывая на поддержку Демократической партии. В последний момент авторитетный бизнесмен и крестный отец города (состаренный хромой Ли Сон Мин) решает сделать ставку на другого, более послушного и предсказуемого кандидата. Хэ Вун отказывается отступать и, сговорившись с мелким гангстером-ростовщиком (шикарный, будто вышедший прямиком из девяностых Ким Му Ёль) и получив доступ к секретным документам по реконструкции микрорайона, решает дать бой правящей клике, у которой «всё схвачено до уровня президента республики».

«Сделка с дьяволом» от Ли Вон Тхэ, автора маскулинного «Гангстера, копа и дьявола», – детальное пособие по фальсификации выборов и политической борьбе без правил эпохи позднего неолита: в ход идут не только массовый подкуп избирателей и высокотехнологичный вброс бюллетеней, но и поход с прокурором в публичный дом, манипулирование наивными журналистами и череда взаимных предательств. Во время просмотра не покидает стойкое ощущение дежавю – неудивительно, ведь тема ковбойского макиавеллизма так хорошо проработана в корейском кино, что вряд ли здесь можно ожидать каких-то сюрпризов. При всей неамбициозности «Сделка с дьяволом» относится к удачным образцам жанра; она неплохо написана, задорно снята и хорошо сыграна. Сделка с дьяволом, как говорит один из персонажей, – это политика, для участия в которой необходимо продать свою душу. Было бы что продавать.

https://www.imdb.com/title/tt15089904/

Монстр (2023)

Японский пятиклассник сообщает энергичной матери-одиночке, что у него вместо человеческого мозга – мозг свиньи, выпрыгивает из машины на полном ходу, приходит из школы то со следами побоев, то в одном кроссовке, меланхолично рассуждает о реинкарнации и встрече с умершим отцом, ну и вообще ведёт себя подозрительно. В ходе материнских допросов на тему физического насилия и того, кто вбил ему в голову, что он монстр, мальчик неуверенно кивает на своего учителя. Мать в гневе врывается к школьной директрисе, но та не спешит встать на сторону жертвы предполагаемого абьюза, хоть и признаёт «контакт руки учителя с носом ученика». С балкона открывается живописный вид на пылающий, как Нотр-Дам, районный хостесс-бар, выходящим из которого часто видели того самого педагога.

Новый фильм Хирокадзу Корээды, посвящённый памяти Рюити Сакамото и озвученный его патетическим пианино, структурирован формальным приемом разных точек зрения на одни и те же события. После взгляда матери нам позволят посмотреть на вещи глазами учителя, а следом и самого малолетнего «монстра». По понятным причинам критики часто сравнивают кино с «Расёмоном», но Корээда в некотором смысле идёт наперекор Куросаве: там, где «Расёмон» подчеркивал относительность и радикальную субъективность индивидуального опыта и тем более памяти, «Монстр» разворачивает в разных точках зрения, как в системе зеркал, некоторую абсолютную истину ситуации. В этом смысле Куросава выступает в амплуа софиста, а Корээда обнаруживает амбицию классического философа.

В фильме много удачной актерской работы, но даже отличная Юко Танака в роли то инфернальной, то комичной, то трагической директрисы не может соперничать с одноклассником главного героя – симпатичным женственным мальчиком, который кажется то неунывающей жертвой буллинга, то близким другом протагониста, то маленьким дьяволом во плоти. Маргерит Дюрас говорила, что детство – это безумие, и юный актёр Хинато Хираги (при всем недоверии к детям-актерам!) прекрасно справляется с воплощением этого тезиса.

С точки зрения выразительных средств и формального совершенства, первая часть – хоррор тихой повседневности – сделана виртуозно и, честно говоря, убедительнее всех остальных, но Корээда не был бы Корээдой, если бы к финалу он не предложил гуманистический поворот через горевание, желание и усталость социальных условностей. Как сказала филиппинская домработница с соседнего ряда, легко быть гуманистом, когда у тебя японский паспорт.

https://www.imdb.com/title/tt23736044/?ref_=ext_shr_lnk

Киновышивка! Саша Браулов, СПб, 2023

У автора есть работы и по другим гонконгским фильмам:
https://instagram.com/sashabraulov

Город скорби (1989)

В некоторых кинозалах планеты показывают шикарную отреставрированную в 4K копию «Города скорби» Хоу Сяосяня, а это не просто один из лучших фильмов восьмидесятых, но и актуальная политическая картина для наших палестин и пессимистов.

«Город скорби» стартует с тяжеловесной метафоры полного надежд (воз)рождения нации на Тайване – счастливого, на зависть коинсидентологам, совпадения объявления о капитуляции Японии по радио, появления на свет мальчика (мальчика!) и возращения электричества. Но всё твёрдое быстро растворяется в воздухе: через дверные проемы и общие планы на частных примерах одной семьи и ее окружения мы видим, как за нежным прощанием с репатриируемыми японцами следуют сорок лет военного положения, репрессий от Гоминьдана и мафиозные разборки.

В полифонии языков и диалектов наиболее эффективным, по крайней мере, с точки зрения круговой обороны от враждебного мира, оказывается путь глухо-немого фотографа (классическая роль Тони Люна). Как говорил Ж.-Л. Годар, образы умиротворяют, а текст провоцирует насилие. Можно ещё добавить, что память никогда не останавливается.

https://www.imdb.com/title/tt0096908/?ref_=fn_al_tt_1

Путешествие на Запад (2021)

Главный редактор Тан уже тридцать лет возглавляет пекинский научно-популярный журнал об исследованиях вселенной. Он одержим идеей внеземных цивилизаций, воспринимает белый шум из телевизора с помощью массажера для черепа и читает обскурантистские лекции пациентам специальных больниц. Тем временем разоренной редакции, чтобы оплатить счёт за отопление, приходится продать съёмочной группе «Блуждающей земли» своё главное сокровище – старый скафандр. В разгар кризиса, угрожающего существованию журнала, из Сычуани поступает сигнал о свидетельствах со стороны местных жителей якобы паранормальных явлений, и Тан с счетчиком Гейгера и тремя спутниками – своей циничной заместительницей по финансовой части, оператором-алкоголиком (автором фразы «Алкоголь – это транспорт к неземным цивилизациям») и слегка пришибленной стажеркой – натурально отправляется в путешествие на Запад. На Западе героев ждёт встреча с юным деревенским поэтом с кастрюлей на голове, который имеет то ли непосредственный контакт с инопланетянами, то ли лёгкую шизофрению.

«Путешествие на Запад» – это энергичный ремикс собственно «Путешествия на Запад» (обилие отсылок к которому в какой-то момент даже становится утомительным; хотя в китайском названии фильма его как раз нету), прочитанного как «Дон Кихот». Редактор Тан – фигура трагикомического идеалиста в безнадежном походе в поисках смысла существования человечества во вселенной. Вскоре выясняется, что он переживает развод и самоубийство страдавшей от депрессии дочери (которой он не может простить отсутствие любопытства) – то есть представляет собой не просто идеалиста, но идеалиста горюющего, упорствующего тем не менее в своих страсти и устремлении.

Первая половина «Путешествия на запад» – абсурдистская комедия, снятая по лекалам «Догмы 95» (что-то типа триеровского «Самого главного босса» на скай-фай материале и с большим количеством в меру дурацких шуток). Во второй половине фильм медленно мутирует в психоделическую, даже с поеданием грибов, экзистенциальную драму, и как-то вспоминается, что поэт Гу Чэн, которым вдохновлён образ юноши в кастрюле, закончил убийством себя и своей супруги. Концовка «Путешествия» не такая фатальная; она – наверняка имея в виду цензоров – амбивалентно дозволяет как идеалистически терапевтическую, так и нигилистическую трактовку. Но даже в варианте Сизифа надо двигаться дальше.

https://www.imdb.com/title/tt15072612/?ref_=nv_sr_srsg_2_tt_8_nm_0_q_journey%2520to%2520the%2520west

Хан Ган «Уроки греческого» (2011 / 2023)

Печальный учитель древнегреческого из Сеула слепнет как Борхес, пока его безымянная ученица внезапно теряет способность говорить. Он ностальгирует по неслучившейся подростковой любви с глухо-немой столяркой, не вполне удавшейся эмиграции в Германию и прервавшейся дружбе со смертельно больным любителем философии. Она переживает смерть матери и лишение опекунства над болезненным сыном. Два одиночества на пути к тьме и молчанию встречаются на почве мертвого языка.

Корейская писательница Хан Ган («Вегетарианка», «Человеческий фактор», «Белая книга») не сторонится несчастий. В простом пересказе – см. абзац выше – её сюжеты выглядят гротескно от избыточной концентрации страданий и несправедливостей, что, казалось бы, должно снижать градус экзистенциального ужаса текстов. Секрет эффективности прозы Хан Ган в том, что она не столько описывает тревогу или скорбь своих героев, сколько технично вызывает их у читателя в лучших традициях дальневосточной поэзии. Для этого в ее арсенале три меча, как у Чжуанцзы: физиология грусти человеческого тела (пот под веками, насилие мышц гортани в работе речевой машины, износ глаза); натуралистическая метафорика (снег в горле, земля в глазах, ветки хангыля); и меч разрыва, который в надгробной надписи Борхес положил между собой и миром.

«Уроки греческого», по меркам Хан Ган, заканчиваются эротическим хеппи-эндом. Но как платоновская метафора света приобретает специфическое значение в пересказе непреклонно слепнущего учителя; так и любовь у корейской писательницы случается только в смерти, растворении и тишине. И, да, на Хан Ган и ее навязчивую тактильность всегда можно положиться, если хочется приобрести какой-нибудь невроз, которого у вас ещё нету.

Тридцать тысяч ли до Чанъаня (2023)

Трёхчасовая анимация «Тридцать тысяч ли до Чанъаня» задорно интерпретирует исторические хроники и несколько десятков знаменитых стихотворений эпохи династии Тан, которые отскакивают от зубов каждого китайского школьника. Фильм структурирован как гей-муви бадди-муви про созависимые отношения двух классических танских поэтов Ли Бая (известного в отечественном литературоведении как Ли Бо) и Гао Ши, таких разных по темпераменту, стилю жизни и биографии, но накрепко связанных любовью к лирическому слогу и игривой борьбе с голыми торсами.

Гао Ши, которому доверена роль рассказчика, – серьезный молодой (а ко второму часу хронометража – уже немолодой) человек, тщательно обустраивающий своё место в мире и успешную военную карьеру согласно конфуцианским представлениям о долге, патриотизме и лояльности. Ли Бай – ветреный и не просыхающий алкоголик-авантюрист, талантливо прожигающий жизнь в компании случайных людей, летающий на спине журавля над Хаунхэ в винном делириуме, мечущийся от пьяных дебошей до посвящения в даосы и присоединения к мятежу одной из местных ЧВК, но остающийся самым продуктивным и прославленным автором империи. Необычная дружба разворачивается на фоне расцвета и пепла Чанъаня, путешествий по Поднебесной, войны с Тибетом и мятежа Ань Лушаня, а, главное, литературного процесса эпохи.

Авторы «Тридцати тысяч ли до Чанъаня» развлекают домашнюю публику обильным и изобретательным неймдроппингом, засвечивая, кажется, всех возможных знаменитостей танского Китая: особенно хорош первый выход меланхоличного классика Ду Фу в образе малолетнего шалопая. Империя Тан дана как империя поэтов, где буквально каждый военачальник готов сравнить облака с белыми одеждами. Поэма не только производит память и дезориентирует объект, в «Чанъане» она просто-напросто гарантирует и то, и другое. «Башня Желтого журавля есть до тех пор, пока есть поэзия».

https://www.imdb.com/title/tt27922374/?ref_=ext_shr_lnk

Шута Хасунума Unpeople (2023)

Сорокалетний японский композитор Шута Хасунума напоминает: после человека будет не ничто, а никто. Вышедшая на этой неделе сольная пластинка Unpeople, вероятно, задумывалась как неожиданно интенсивный саундтрек к ковидному запустению покинутых общественных пространств мегаполисов, но оказывается уместной и своевременной в контексте глобальной дестабилизации и дурных разговоров о ядерном пепле. Если Абель Феррара в преступно недооцененном «4:44» показал будничную скуку апокалипсиса (ведь апокалипсис – это когда все времена даны одновременно, но конкретно тебе доступно только самое унылое), то Шута Хасунума демонстрирует, что без людей будет жутковато, но совсем не скучно. Больше часа разнообразной инструментальной музыки (техно, амбиент, джаз, неоклассика – что-то в таком духе); четырнадцать композиций, в каждой из которых на молекулярном уровне беспрестанно что-то происходит (пульсирует отсутствие!); выходы уважаемых людей вроде Cornelius, Джеффа Паркера и Кейдзи Хаино в качестве приглашенных музыкантов – хроники расчеловечивания не дают расслабиться и отказываются служить ароматической свечкой или респектабельным фоном для заката цивилизации.

Визуальное сопровождение пластинки – спокойная и циничная реинтерпретация La condition humaine Рене Магритта. Никаких больше условий, в которые поставлен человек; никакого тестирования границ восприятия – пейзажи и образы наслаиваются друг на друга без помощи всякого исчезнувшего наблюдателя, как оставшееся противоречие с растворенными, забытыми и спутанными полюсами. Unpeople удивительным образом не означает unworld, даже если мир был когда-то произведён человеком.

Весной этого года Шута Хасунума записал весьма конкретную и человечную пластинку изобретательно аранжированных песен symphil со своим биг-бэндом Shuta Hasunuma Philarmonic Orchestra. Теперь он убедительно мобилизовал силы абстракции на решение вопроса антропоцентричности. Переслушивать symphil, конечно, гораздо приятнее, но Unpeople куда больше сообщает о духе момента.

https://un-people.com/en/

Плохое воспитание (2022)

Тайваньские подростки своеобразно отмечают школьный выпускной – мочатся в бутылку и делятся самыми сокровенными секретами друг с другом: один утверждает, что изнасиловал дочку директора с синдромом Дауна; другой – что убил бомжа и его собаку. У третьего качественной «правды» не обнаруживается, поэтому ему достаётся «действие» – облить краской вышедшего покурить бандита.

Дебютный фильм Кая Ко «Плохое воспитание» устами одного из персонажей предлагает нехитрую социологию сегодняшнего Тайваня: 10% людей – «хорошие»; 10% – «плохие»; а 80% действуют по обстоятельствам, но как правило переходят улицу на красный свет, если считают, что за это им ничего не будет. В разделе «Хорошие люди» мы видим двух полицейских: один сотрудничает с мафией; второй не терпится кого-нибудь пристрелить. В разделе «Плохие люди» лидер бандформирования поясняет за строгие принципы преступного мира, ловко нарезая сашими. 80% олицетворяют горе-выпускники, которым настало время выпуститься и из школы жизни.

Мысль, что подросток – это не совсем тот человек, который звучит гордо, а их групповая динамика в любой момент чревата катастрофой, прямо скажем, не подкупает новизной. В «Плохом воспитании» повторение этой простой истины сопровождается навязчивыми крупными планами человеческого несовершенства и морепродуктов (будто авторы всеми силами пытаются доказать, что это они плохо воспитаны, и речь не про морепродукты). Герои не перестают мочиться, тошнить, врать и истекать кровью – к счастью, недолго, кино длится около часа.

https://www.imdb.com/title/tt22476934/?ref_=ext_shr_lnk

The World of Jia Zhangke by Jean-Michel Frodon

Маститый французский кинокритик Жан-Мишель Фродон периодически дописывает свою книгу о Цзя Чжанкэ, добавляя туда тексты о вновь выходящих фильмах автора для новых изданий. Впрочем, автоматически восторженные рецензии, представляющие собой нечто среднее между школьными сочинениями с отличием и продуктом продвинутой нейросети, – наименее интересная часть «Мира Цзя Чжанкэ», содержащего также интервью с самим режиссёром и его соратниками (а ещё парочку эссе и красивые картинки).

В детстве Цзя вечно дул ветер из Улан-Батора, и сложно было придумать что-то интереснее прослушивания прогноза погоды по радио. Потом он вырос, посмотрел Антониони и Брессона и решил снять дезориентацию современного китайского человека и общества в эпоху перемен. В первый день съёмок первого полнометражного фильма Цзя помолился императрице У Цзэтянь и братьям Люмьер – судя по всему, помогло. Улан-Батор так и остался для него «неизведанной радостью», символом желания и тайны. В Монголию он до сих пор не съездил.

Когда Цзя говорит о своих фильмах и творческом методе, он звучит скорее как профессор истории кино, чем как их создатель. По большому счету, Цзя не нужны критики, он прекрасно справляется сам. Вот, так сказать, некоторые правила жизни Цзя Чжанкэ по Цзя Чжанкэ:

1. Цзя считает, что снимает не столько индивидуальные фильмы, сколько длящийся сериал о его личной точке зрения на происходящие в Китае перемены с конца 70х («Платформа») до сегодняшнего дня. Герои Цзя показывают, как можно сохранять человеческое достоинство на фоне мультипликации разнообразных новых форм отчуждения.

2. Цзя сравнивает себя с художником, делающим наброски в блокноте с натуры; старается реагировать на эволюцию китайского общества быстро, в реальном времени, и по возможности избегать ностальгии (ведь известно, что ностальгия – это всегда ностальгия по тому, чего не случалось).

3. Для Цзя кинозал – это не зал суда. Он хочет не судить своих героев, даже прибегающих к насилию персонажей «Прикосновения греха», но рассказать их историю, типическую и конкретную.

4. В кино, по Цзя Чжанкэ, самое прекрасное – это то, чего ты не видишь: абстрактное или неосязаемое. «Вы не поймёте мои фильмы, если не поймёте их форму и структуру».

5. Нет существенной разницы между документалистикой и художественным фильмом. Документальный подход и близость к жизни требуют особенного воображения. Акцент на повседневности – это эстетический выбор. Реализм может быть достигнут только через выдумку.