«Теперь мы должны попросить наших читателей перейти в комнату, где завтракает мистер Олдбок, который, презирая современные «помои» в виде чая и кофе, основательно подкрепляется more majorum [по обычаю предков (лат.)] холодным ростбифом и неким напитком, называемым мум — разновидностью эля, который варят из пшеницы и горьких трав. Нашему поколению он знаком только по названию, упоминаемому в парламентских актах наряду с яблочным и грушевым сидром и другими подлежавшими акцизу предметами торговли. Ловел, которого соблазнило предложение отведать этого напитка, чуть не назвал его отвратительным, но воздержался, видя, что очень оскорбил бы хозяина, ибо мистеру Олдбоку ежегодно с особой тщательностью готовили этот настой по испытанному рецепту, завещанному ему столь часто упоминавшимся нами Альдобрандом Олденбоком. Гостеприимные дамы предложили Ловелу завтрак, более отвечавший современному вкусу, и, пока он ел, его осаждали косвенными расспросами о том, как он провел ночь».
Вальтер Скотт. «Антикварий»
В этой сцене буквально встречаются две эпохи! Та, в которой алкоголь начинали употреблять с раннего утра, и та, когда все приличные люди перешли на чаи-кофеи (по крайней мере за завтраком). Действие «Антиквария» происходит в конце XVIII века — недолго джентльменам осталось прибухивать за утренним столом. Даже и в «дикой» Шотландии.
Я в последнее время стала присматриваться к теме чая конкретно у шотландцев и ожидаемо отмечаю, что у них, конечно, своя история. Несмотря на понятные взаимосвязи с англичанами. К слову, в следующем романе у Скотта («Гай Мэннеринг») очень много про контрабанду чая к шотландским берегам. Но об этом как-нибудь в другой раз.
Равновесие в выборе напитков за завтраком, судя по всему, сохранялось довольно долго. Как и «славные» традиции контрабандистов. Например, в романе «Эдинбургская темница», действие которого относится к 1730-м (лет за шестьдесят до «Антиквария») чай и кофе тоже предлагаются за завтраком как напитки по выбору. Но как будто предполагается, что многие предпочитают что-то другое.
«Хозяин, аппетит которого возбуждался так же легко, как и его гнев, вскоре пригласил их к обильному завтраку, состоявшему по крайней мере из десяти видов молочных блюд, больших кусков холодного мяса, вареных яиц, яичницы, огромного круга масла, сельди свежей, соленой, отварной и жареной, чая и кофе для тех, кто их любил, причем хозяин, подмигнув и указав в сторону небольшого люгера, стоявшего с подветренной стороны берега, сообщил им, что стоимость этих напитков сводится для него лишь к доставке ящиков с прибывшего судна на берег.
— Неужели контрабандный промысел существует здесь так открыто? — спросил Батлер. — По-моему, это вредно сказывается на морали здешних жителей.
— Герцог не отдавал никаких распоряшений насчет того, чтобы его прикончить, мистер Патлер, — ответил местный мэр, полагавший, что подобный ответ вполне оправдывал его попустительство».
В той же книге есть такое пояснение:
«Несмотря на ущерб, который контрабанда наносит правительственным доходам, торговле и нравам, она не считается в народе — да, впрочем, и среди высших классов — тяжким преступлением. Напротив, в тех краях, где она процветает, она неизменно привлекает наиболее отважных, сметливых и способных из крестьян, зачастую при потворстве фермеров и мелкого дворянства. В царствование первого и второго Георгов контрабанда в Шотландии была распространена повсеместно, ибо население, непривычное к пошлинам и считавшее их нарушением своих исконных прав и свобод, всеми способами старалось от них уклониться.
Контрабанда особенно процветала в графстве Файф, омываемом морем с трех сторон — с юга, севера и востока — и изобилующем мелкими гаванями. Там проживало много опытных мореходов, начинавших свою жизнь пиратами, так что в смельчаках никогда не было недостатка».
Вальтер Скотт. «Антикварий»
В этой сцене буквально встречаются две эпохи! Та, в которой алкоголь начинали употреблять с раннего утра, и та, когда все приличные люди перешли на чаи-кофеи (по крайней мере за завтраком). Действие «Антиквария» происходит в конце XVIII века — недолго джентльменам осталось прибухивать за утренним столом. Даже и в «дикой» Шотландии.
Я в последнее время стала присматриваться к теме чая конкретно у шотландцев и ожидаемо отмечаю, что у них, конечно, своя история. Несмотря на понятные взаимосвязи с англичанами. К слову, в следующем романе у Скотта («Гай Мэннеринг») очень много про контрабанду чая к шотландским берегам. Но об этом как-нибудь в другой раз.
Равновесие в выборе напитков за завтраком, судя по всему, сохранялось довольно долго. Как и «славные» традиции контрабандистов. Например, в романе «Эдинбургская темница», действие которого относится к 1730-м (лет за шестьдесят до «Антиквария») чай и кофе тоже предлагаются за завтраком как напитки по выбору. Но как будто предполагается, что многие предпочитают что-то другое.
«Хозяин, аппетит которого возбуждался так же легко, как и его гнев, вскоре пригласил их к обильному завтраку, состоявшему по крайней мере из десяти видов молочных блюд, больших кусков холодного мяса, вареных яиц, яичницы, огромного круга масла, сельди свежей, соленой, отварной и жареной, чая и кофе для тех, кто их любил, причем хозяин, подмигнув и указав в сторону небольшого люгера, стоявшего с подветренной стороны берега, сообщил им, что стоимость этих напитков сводится для него лишь к доставке ящиков с прибывшего судна на берег.
— Неужели контрабандный промысел существует здесь так открыто? — спросил Батлер. — По-моему, это вредно сказывается на морали здешних жителей.
— Герцог не отдавал никаких распоряшений насчет того, чтобы его прикончить, мистер Патлер, — ответил местный мэр, полагавший, что подобный ответ вполне оправдывал его попустительство».
В той же книге есть такое пояснение:
«Несмотря на ущерб, который контрабанда наносит правительственным доходам, торговле и нравам, она не считается в народе — да, впрочем, и среди высших классов — тяжким преступлением. Напротив, в тех краях, где она процветает, она неизменно привлекает наиболее отважных, сметливых и способных из крестьян, зачастую при потворстве фермеров и мелкого дворянства. В царствование первого и второго Георгов контрабанда в Шотландии была распространена повсеместно, ибо население, непривычное к пошлинам и считавшее их нарушением своих исконных прав и свобод, всеми способами старалось от них уклониться.
Контрабанда особенно процветала в графстве Файф, омываемом морем с трех сторон — с юга, севера и востока — и изобилующем мелкими гаванями. Там проживало много опытных мореходов, начинавших свою жизнь пиратами, так что в смельчаках никогда не было недостатка».
Меня сегодня много, но напишу ещё об одном моменте, который мне встретился дважды за последнее время — на этот раз у современных шотландских авторов. В конце концов, 8 марта — самое время поговорить о равных правах.
«Бар «Сазерленд» был заведением популярным. Там не было ни музыкального автомата, ни видеомагнитофонов, ни «одноруких бандитов». Спартанская обстановка да телевизор с то и дело сбивающимся, рябящим изображением. До самой середины шестидесятых дамам вход в бар был заказан. И тогда там, судя по всему, было что скрывать: лучшее бочковое пиво в Эдинбурге».
(Иэн Рэнкин. «Крестики-нолики»)
«Мы были «У Рандана», это новейшая инкарнация бара, что некогда функционировал под именем «Рынок у коровника», а еще раньше назывался «У Пэдди Джонса». Это «у», похоже, на века. Хотя я первоначального названия уже не застал, признаться, меня гложет тоска по временам, когда бары носили довольно осмысленные имена и не предлагали претенциозные до идиотизма фирменные блюда и напитки с фольклорным закосом и десяток разных по названиям, но не по вкусу и не по цене (запредельной!) сортов светлого пива – в бутылках с аляповатыми этикетками, неподатливыми крышками и горлышками, раздувшимися, видимо, оттого, что в них затолкали кусок чего-то цитрусового.
Но если такова цена, которую мы вынуждены платить за круглосуточную работу подобных общественных заведений и за то, чтобы в них обслуживали женщин, то я смиряюсь – брюзжать неприлично. Когда-то я не верил отцу, думал, он меня разыгрывает: якобы в его молодости бары в первую половину дня были закрыты, и к десяти вечера (к десяти! господи! я редко выхожу из кабака до полуночи!) посетителей гнали взашей, и в большинстве пивных не было женских туалетов. Но это скорее всего правда, а ведь прошло всего-то навсего полтора десятка лет».
(Иэн Бэнкс. «Воронья дорога»)
Первая цитата про Эдинбург, вторая про Глазго. Но картина в целом универсальная: очень многие традиционные пабы стали обслуживать женщин относительно недавно.
Самая громкая история в контексте Шотландии связана с пабом The Grill в Абердине. В 1973 году 22-летняя Джеки Блэр шла мимо него на конгресс профсоюзов Шотландии и увидела табличку на двери: No Ladies Please. На конгрессе она участвовала в круглом столе по вопросам равной оплаты труда и высказалась в духе: как можно рассчитывать на гендерное равенство в этом вопросе, если женщине даже в паб не попасть. И, видимо, угодила в яблочко: набралась большая компания женщин, изъявивших желание прямо после конференции отправиться в этот паб и заказать там выпивку (к слову, нашлись и мужчины, которые их поддержали).
Посетители паба были шокированы, хозяин отказался обслуживать женщин (но те всё же раздобыли выпивку через своих товарищей-мужчин), в какой-то момент даже была вызвана полиция. Но это было только начало масштабной волны протестов.
В 1975 году вступил в силу Акт о половой дискриминации, и The Grill был вынужден распахнуть свои двери для женщин. Но при этом женский туалет в нём появился только в 1998-м! Зато сегодня The Grill явно эксплуатирует тему для привлечения посетителей, ведь теперь это типичный паб «с историей», где на стенах висят фотографии — в данном случае, с протестов 1973 года.
«Бар «Сазерленд» был заведением популярным. Там не было ни музыкального автомата, ни видеомагнитофонов, ни «одноруких бандитов». Спартанская обстановка да телевизор с то и дело сбивающимся, рябящим изображением. До самой середины шестидесятых дамам вход в бар был заказан. И тогда там, судя по всему, было что скрывать: лучшее бочковое пиво в Эдинбурге».
(Иэн Рэнкин. «Крестики-нолики»)
«Мы были «У Рандана», это новейшая инкарнация бара, что некогда функционировал под именем «Рынок у коровника», а еще раньше назывался «У Пэдди Джонса». Это «у», похоже, на века. Хотя я первоначального названия уже не застал, признаться, меня гложет тоска по временам, когда бары носили довольно осмысленные имена и не предлагали претенциозные до идиотизма фирменные блюда и напитки с фольклорным закосом и десяток разных по названиям, но не по вкусу и не по цене (запредельной!) сортов светлого пива – в бутылках с аляповатыми этикетками, неподатливыми крышками и горлышками, раздувшимися, видимо, оттого, что в них затолкали кусок чего-то цитрусового.
Но если такова цена, которую мы вынуждены платить за круглосуточную работу подобных общественных заведений и за то, чтобы в них обслуживали женщин, то я смиряюсь – брюзжать неприлично. Когда-то я не верил отцу, думал, он меня разыгрывает: якобы в его молодости бары в первую половину дня были закрыты, и к десяти вечера (к десяти! господи! я редко выхожу из кабака до полуночи!) посетителей гнали взашей, и в большинстве пивных не было женских туалетов. Но это скорее всего правда, а ведь прошло всего-то навсего полтора десятка лет».
(Иэн Бэнкс. «Воронья дорога»)
Первая цитата про Эдинбург, вторая про Глазго. Но картина в целом универсальная: очень многие традиционные пабы стали обслуживать женщин относительно недавно.
Самая громкая история в контексте Шотландии связана с пабом The Grill в Абердине. В 1973 году 22-летняя Джеки Блэр шла мимо него на конгресс профсоюзов Шотландии и увидела табличку на двери: No Ladies Please. На конгрессе она участвовала в круглом столе по вопросам равной оплаты труда и высказалась в духе: как можно рассчитывать на гендерное равенство в этом вопросе, если женщине даже в паб не попасть. И, видимо, угодила в яблочко: набралась большая компания женщин, изъявивших желание прямо после конференции отправиться в этот паб и заказать там выпивку (к слову, нашлись и мужчины, которые их поддержали).
Посетители паба были шокированы, хозяин отказался обслуживать женщин (но те всё же раздобыли выпивку через своих товарищей-мужчин), в какой-то момент даже была вызвана полиция. Но это было только начало масштабной волны протестов.
В 1975 году вступил в силу Акт о половой дискриминации, и The Grill был вынужден распахнуть свои двери для женщин. Но при этом женский туалет в нём появился только в 1998-м! Зато сегодня The Grill явно эксплуатирует тему для привлечения посетителей, ведь теперь это типичный паб «с историей», где на стенах висят фотографии — в данном случае, с протестов 1973 года.
Кому-то покажется, что эта история скорее забавная, чем поучительная. Но я убеждена, что многие проблемы современного мира связаны с тем, что он по-прежнему очень «мужской». Поэтому, дорогие дамы, боритесь за свои права, и с праздником!
Смотрите-ка, сегодня годовщина с начала первого известного нам расследования Шерлока Холмса (14 марта 1881 года). Есть что-то притягательное в этих датах.
Upd. В комментариях справедливо заметили, что с правильной датой я промахнулась на 10 дней. Но тем интереснее поговорить о выдуманной реальности, которая живёт своей жизнью.
«Четырнадцатого марта — мне хорошо запомнилась эта дата — я встал раньше обычного и застал Шерлока Холмса за завтраком. Наша хозяйка так привыкла к тому, что я поздно встаю, что еще не успела поставить мне прибор и сварить на мою долю кофе. Обидевшись на все человечество, я позвонил и довольно вызывающим тоном сообщил, что я жду завтрака. Схватив со стола какой-то журнал, я принялся его перелистывать, чтобы убить время, пока мой сожитель молча жевал гренки».
(Артур Конан Дойль. «Этюд в багровых тонах»)
Надеюсь, вы помните, что завтрак Шерлока Холмса не подразумевает овсянки? Мне иногда кажется, что о происхождении этого мифа столько уже сказано, что и повторять не стоит, но регулярно убеждаюсь в обратном :) Всё же хорошее кино оставляет след. В принципе, овсянка в контексте английского завтрака стала мемом (как сказали бы сейчас) исключительно благодаря советскому кинематографу. «Овсянка, сэр» была придумала в рамках экранизации Игоря Масленникова — и очень удачно, судя по произведённому эффекту. Но держать в голове реальную картину тоже полезно, как по мне.
Если конспективно пробежаться по фактам:
1. Овсянка — важное блюдо на территории Шотландии, но не в Англии. Действие «Собаки Баскервилей» происходит в Девоншире — относительно Шотландии это противоположный край страны.
2. Даже в Шотландии овсянка — удел тех, кто победнее. Как в Англии крестьяне и горожане низших сословий могли завтракать пустым хлебом, так в Шотландии — пустой овсянкой. И по доступности, и по пищевой ценности это примерно одно и то же. А если бы доктор Ватсон или Шерлок Холмс приехали в Шотландию, то им бы там предложили завтрак побогаче.
Upd. В комментариях справедливо заметили, что с правильной датой я промахнулась на 10 дней. Но тем интереснее поговорить о выдуманной реальности, которая живёт своей жизнью.
«Четырнадцатого марта — мне хорошо запомнилась эта дата — я встал раньше обычного и застал Шерлока Холмса за завтраком. Наша хозяйка так привыкла к тому, что я поздно встаю, что еще не успела поставить мне прибор и сварить на мою долю кофе. Обидевшись на все человечество, я позвонил и довольно вызывающим тоном сообщил, что я жду завтрака. Схватив со стола какой-то журнал, я принялся его перелистывать, чтобы убить время, пока мой сожитель молча жевал гренки».
(Артур Конан Дойль. «Этюд в багровых тонах»)
Надеюсь, вы помните, что завтрак Шерлока Холмса не подразумевает овсянки? Мне иногда кажется, что о происхождении этого мифа столько уже сказано, что и повторять не стоит, но регулярно убеждаюсь в обратном :) Всё же хорошее кино оставляет след. В принципе, овсянка в контексте английского завтрака стала мемом (как сказали бы сейчас) исключительно благодаря советскому кинематографу. «Овсянка, сэр» была придумала в рамках экранизации Игоря Масленникова — и очень удачно, судя по произведённому эффекту. Но держать в голове реальную картину тоже полезно, как по мне.
Если конспективно пробежаться по фактам:
1. Овсянка — важное блюдо на территории Шотландии, но не в Англии. Действие «Собаки Баскервилей» происходит в Девоншире — относительно Шотландии это противоположный край страны.
2. Даже в Шотландии овсянка — удел тех, кто победнее. Как в Англии крестьяне и горожане низших сословий могли завтракать пустым хлебом, так в Шотландии — пустой овсянкой. И по доступности, и по пищевой ценности это примерно одно и то же. А если бы доктор Ватсон или Шерлок Холмс приехали в Шотландию, то им бы там предложили завтрак побогаче.
Ещё я недавно вычитала занятную мысль о том, как на базовый бедняцкий рацион влияло топливо, которым топили очаг в зависимости от региона. В Шотландии, например, исторически доминировал торф — он не даёт интенсивного жара, а скорее медленно тлеет. Отчасти поэтому овёс как основа шотландской диеты принял форму овсяной каши и сухих овсяных лепёшек — им подходит такой режим приготовления. Причём эта каша и эти лепёшки в оригинале бывали ещё и с ярким копчёно-торфяным ароматом.
Книжка вышла!
Только что из типографии, уже есть в магазине "Букашки".
И я, кстати, призываю поддерживать мелкие магазинчики и магазины при издательствах. Но можно и дождаться появления в крупных магазинах и на маркетплейсах.
«Как несъедобное становится съедобным?»
Авторы: Татьяна Алексеева, Тим Скоренко
Иллюстрации: Нюся Красовицкая
Издательство «Розовый жираф»
Это детская книга про биохимию еды: зачем мы готовим продукты и что с ними при этом происходит.
Формат — стандартный для серии «Библиотека карманного учёного»: 16 разворотов с яркими иллюстрациями. Для детей 5+, но это очень условно :)
В книге встречается 2-метил-3-фурантиол, но больше для красного словца. И два разворота посвящены реакции Майяра. Но вообще мы выдавливали из текста заумь, как могли (а великий научный редактор Дима Мамонтов подносил свеженькую; в целом, по моим ощущениям, итоговый текст — это немножко письмо дяди Фёдора, но, надеюсь, в хорошем смысле)).
Только что из типографии, уже есть в магазине "Букашки".
И я, кстати, призываю поддерживать мелкие магазинчики и магазины при издательствах. Но можно и дождаться появления в крупных магазинах и на маркетплейсах.
«Как несъедобное становится съедобным?»
Авторы: Татьяна Алексеева, Тим Скоренко
Иллюстрации: Нюся Красовицкая
Издательство «Розовый жираф»
Это детская книга про биохимию еды: зачем мы готовим продукты и что с ними при этом происходит.
Формат — стандартный для серии «Библиотека карманного учёного»: 16 разворотов с яркими иллюстрациями. Для детей 5+, но это очень условно :)
В книге встречается 2-метил-3-фурантиол, но больше для красного словца. И два разворота посвящены реакции Майяра. Но вообще мы выдавливали из текста заумь, как могли (а великий научный редактор Дима Мамонтов подносил свеженькую; в целом, по моим ощущениям, итоговый текст — это немножко письмо дяди Фёдора, но, надеюсь, в хорошем смысле)).
Бидденденские девы
Пасхальная выпечка — это, как правило, что-то предельно богатое по составу. Много масла, яиц, сахара и прочих излишеств.
В Англии (пред)пасхальная пора — это прежде всего горячие крестовые булочки (см. мой прошлогодний пост) и симнель-кейк (разновидность изюмного кекса с марципаном). Оба примера вполне соответствуют высококалорийным пасхальным стандартам. Но ими дело не ограничивается. И есть как минимум одно интересное региональное исключение, которое поражает своим аскетизмом.
Biddenden Cakes — это сухие галеты из муки и воды. Сложно придумать выпечку с более скромным составом. Тем не менее традиция связывает бидденденские галеты именно с Пасхой.
Пасхальная выпечка — это, как правило, что-то предельно богатое по составу. Много масла, яиц, сахара и прочих излишеств.
В Англии (пред)пасхальная пора — это прежде всего горячие крестовые булочки (см. мой прошлогодний пост) и симнель-кейк (разновидность изюмного кекса с марципаном). Оба примера вполне соответствуют высококалорийным пасхальным стандартам. Но ими дело не ограничивается. И есть как минимум одно интересное региональное исключение, которое поражает своим аскетизмом.
Biddenden Cakes — это сухие галеты из муки и воды. Сложно придумать выпечку с более скромным составом. Тем не менее традиция связывает бидденденские галеты именно с Пасхой.
Бидденден — крупная деревня в графстве Кент. По легенде, в XII веке здесь жили сестрички Мэри и Элиза Чокхёрст, сиамские близнецы. Скончавшись в возрасте 34 лет, они завещали, чтобы весь доход с их земли шёл на благотворительность. И на протяжении столетий на эти деньги каждую Пасху бедняков одаривали едой и выпивкой. Начиная как минимум с 1775 года обязательной частью этого угощения были галеты/лепёшки с изображением сестёр-близняшек.
Строго говоря, вся история про сестёр Чокхёрст — это именно что легенда. Вокруг них было много споров — когда они на самом деле жили, были ли они и в самом деле сиамскими или самыми обыкновенными близнецами и т.д. Но соответствующая выпечка действительно существовала как минимум с XVIII века, а традиция бидденденской пасхальной благотворительности жива и по сей день.
Уже в XIX веке бидденденские галеты были скорее символом, сувениром, запасом на чёрный день, нежели хоть сколь-нибудь аппетитным угощением. Их пекли по принципу корабельных галет — максимально твёрдыми и способными храниться годами. Пару лет назад, кстати, одну такую печеньку возрастом не менее двухсот лет продавали на аукционе, и ушла она всего за сотню фунтов (копейки по сравнению с кусками кекса со свадьбы Чарльза и Дианы).
Строго говоря, вся история про сестёр Чокхёрст — это именно что легенда. Вокруг них было много споров — когда они на самом деле жили, были ли они и в самом деле сиамскими или самыми обыкновенными близнецами и т.д. Но соответствующая выпечка действительно существовала как минимум с XVIII века, а традиция бидденденской пасхальной благотворительности жива и по сей день.
Уже в XIX веке бидденденские галеты были скорее символом, сувениром, запасом на чёрный день, нежели хоть сколь-нибудь аппетитным угощением. Их пекли по принципу корабельных галет — максимально твёрдыми и способными храниться годами. Пару лет назад, кстати, одну такую печеньку возрастом не менее двухсот лет продавали на аукционе, и ушла она всего за сотню фунтов (копейки по сравнению с кусками кекса со свадьбы Чарльза и Дианы).
Переслушиваю сейчас «Автобиографию» Агаты Кристи, теперь на английском. Оказывается, помню я её очень хорошо, что вообще-то мне не свойственно. Обычно с книгами у меня память золотой рыбки, и чтобы сюжет сохранился в ней надолго, мне нужно очень плотно поработать с текстом, покрутить его так и этак. Впрочем, если подумать, с «Автобиографией» я это и проделала три года назад при первом чтении. Но всё же сейчас всплывают какие-то вещи, которые тогда прошли мимо меня.
Я, например, очень люблю проводить параллели между личными впечатлениями Агаты Кристи, описанными в «Автобиографии», и сюжетными элементами её книг. Занятно бывает узнать во второстепенном персонаже какого-нибудь случайного попутчика, который встретился писательнице в реальной жизни. Или увидеть, как её собственные черты проступают в ком-то ещё.
В этом плане мисс Марпл совсем не автобиографичный персонаж. Если уж смотреть на детективные истории Агаты Кристи в поисках писательского альтер эго, то гораздо ближе будет Ариадна Оливер из серии про Пуаро. Однако же есть момент, когда Агата Кристи и мисс Марпл выражают одну и ту же мысль очень похожими словами.
Я давно люблю этот момент из «Отеля «Бертрам»:
Мисс Марпл вздохнула:
– Сначала все представлялось удивительным – знаете, совсем как раньше, будто я шагнула назад в прошлое. В прошлое, которое так любила, которым наслаждалась. – Она помолчала. – Но на самом деле все оказалось не так. Я узнала (думаю, я знала и до того), что вернуться назад невозможно, и пытаться не стоит. Суть жизни в том, чтобы двигаться вперед. Жизнь – улица с односторонним движением, не так ли?
Сравните с отрывком из «Автобиографии»:
Я никогда не возвращалась туда и радуюсь этому. Год или два тому назад мы размышляли, не провести ли в Котре лето. Не задумываясь, я сказала: «Я бы хотела оказаться там снова». И это правда. Но потом мне стало ясно, что я не могу «оказаться там снова». Никто не может вернуться в заповедные места, живущие в памяти. Даже если предположить, что там ничего не изменилось, а это, конечно, невозможно, вы смотрите на все уже другими глазами. То, что было, уже было. «Путей, которыми ходил, мне больше не пройти».
Агата Кристи начала писать «Автобиографию» в 1950-м и закончила в 1965-м — тогда же, когда был опубликован «Отель «Бертрам». В обоих случаях это мысли женщины, прожившей долгую жизнь и кое-что повидавшей на своём веку.
Я, например, очень люблю проводить параллели между личными впечатлениями Агаты Кристи, описанными в «Автобиографии», и сюжетными элементами её книг. Занятно бывает узнать во второстепенном персонаже какого-нибудь случайного попутчика, который встретился писательнице в реальной жизни. Или увидеть, как её собственные черты проступают в ком-то ещё.
В этом плане мисс Марпл совсем не автобиографичный персонаж. Если уж смотреть на детективные истории Агаты Кристи в поисках писательского альтер эго, то гораздо ближе будет Ариадна Оливер из серии про Пуаро. Однако же есть момент, когда Агата Кристи и мисс Марпл выражают одну и ту же мысль очень похожими словами.
Я давно люблю этот момент из «Отеля «Бертрам»:
Мисс Марпл вздохнула:
– Сначала все представлялось удивительным – знаете, совсем как раньше, будто я шагнула назад в прошлое. В прошлое, которое так любила, которым наслаждалась. – Она помолчала. – Но на самом деле все оказалось не так. Я узнала (думаю, я знала и до того), что вернуться назад невозможно, и пытаться не стоит. Суть жизни в том, чтобы двигаться вперед. Жизнь – улица с односторонним движением, не так ли?
Сравните с отрывком из «Автобиографии»:
Я никогда не возвращалась туда и радуюсь этому. Год или два тому назад мы размышляли, не провести ли в Котре лето. Не задумываясь, я сказала: «Я бы хотела оказаться там снова». И это правда. Но потом мне стало ясно, что я не могу «оказаться там снова». Никто не может вернуться в заповедные места, живущие в памяти. Даже если предположить, что там ничего не изменилось, а это, конечно, невозможно, вы смотрите на все уже другими глазами. То, что было, уже было. «Путей, которыми ходил, мне больше не пройти».
Агата Кристи начала писать «Автобиографию» в 1950-м и закончила в 1965-м — тогда же, когда был опубликован «Отель «Бертрам». В обоих случаях это мысли женщины, прожившей долгую жизнь и кое-что повидавшей на своём веку.