Матье Бок-Коте: Предложение об изъятии слова «раса» из Конституции возникло в политике отнюдь не вчера. Стоит вспомнить, что это было одним из предвыборных обещаний Франсуа Олланда в 2012 году. Тут действует следующая логика: если рас не существует, как утверждается сегодня, зачем их вообще упоминать? В этом видят конституционное завершение процесса борьбы с расизмом. Почему бы и нет?

Только вот всем следует задуматься над таким парадоксом: в тот самый момент, когда у нас хотят запретить слово «раса», расовый вопрос вновь остро встает в центре политической жизни из-за действий ультралевых групп, самым показательным примером которых являются «Коренные жители республики». Это движение намеревается завершить деколонизацию путем денационализации Франции, что подразумевает ее подчинение и обращение в мультикультурализм, который хочет не только вернуть понятие расы в общественные дебаты, но и сделать его основополагающей гражданской и представительской категорией. Все это ведет к увеличению значимости расы в вопросах принадлежности, что в свою очередь обостряет открытый расовый сепаратизм, который сейчас все чаще наблюдается в университетской среде.

В принципе, если внимательно присмотреться к лежащим в основе этого движения документам, легко заметить, что оно культивирует практически неприкрытый расизм против белых. Если во Франции и есть расистские течения, они исходят отсюда. Это движение способствует самоизоляции общин и пытается посеять раскол в ядре нации. Как бы то ни было, все это, видимо, не вызывает особого беспокойства у крупных СМИ, которые принимают представителей этого движения как больших демократов. Расовая ненависть сейчас официально запрещена, за исключением тех случаев, когда она направлена на тех, кого принято называть «белыми», поскольку тут речь идет о критике «доминирующей» группы со стороны «угнетенных». У нечистой совести Запада большое будущее.

Позвольте сказать несколько слов о расовой социологии, которую все больше насаждают в университетах. Нужно ли относить француза, немца, шотландца, англичанина, русского, латыша, квебекца и голландца в одну категорию, потому что они все — «белые»? И поступать точно также с малийцем, кенийцем и афроамериканцем, потому что они — «черные»? Это идиотское стремление поставить во главе угла расовую принадлежность по своей сути чрезвычайно регрессивно: оно подталкивает к упразднению истории и культуры ради переформирования людских групп в большие зоологические категории. Но раз это предложение исходит от левых или, скорее, части радикальных левых, к нему относятся с благосклонностью или, как минимум, без особого осуждения.

В этой связи у меня возникает вопрос о смысле этого голосования депутатов, которые, как мне кажется, невероятно оторваны от политических реалий, хотя должны были бы обратить на них пристальное внимание. О чем думают депутаты, которые поддержали поправку о столь пугающей радикализации принадлежности?


— Может ли такой словесный прогрессивизм на самом деле уменьшить или исправить неравенство и несправедливость?


— Давайте начнем с очевидного факта: язык развивается, и от эпохи к эпохе ведется естественный отбор, который представляет собой ничто иное, как цивилизацию нравов. В нашем мире уже не принято говорить «негр», «фриц» или «жид», и, в целом, это прекрасно. История норм вежливости напоминает нам, что допустимые и недопустимые слова меняются в зависимости от эпохи, и можно только порадоваться тому, что сейчас употребление некоторых активно использовавшихся в прошлом оскорблений может серьезно отразиться на репутации. Бывает также, что «политесс» скатывается в сторону эвфемизации действительности, когда глухого называют слабослышащим, а слепого — незрячим. Не знаю, что это все это дает помимо того, что отдаляет язык от реальности и закрывает его в пространстве внутренних отсылок.

Как бы то ни было, сейчас речь идет даже не об этом, а о настоящей «оруэллизации» языка в медийной среде. Зачастую задача состоит в том, чтобы скрыть действительность, о чем говорят, например, бесконечные упоминания совместного существования в период повсеместного развала общества. Кроме того, существует попытки исказить суть действительности. Вспомним хотя бы бывшего министра внутренних дел Великобритании Джеки Смит (Jacqui Smith), которая заявила в 2008 году, что теракты следует называть не исламскими, а антиисламскими, так как они противоречат мирной природе ислама. Жак Тубон (Jacques Toubon) в свою очередь играет с цифрами и определениями, чтобы создать впечатление, что во Франции вот уже 40 лет нет массовой иммиграции. Он занимается настоящей фальсификацией действительности, которая заставляет простых смертных верить в то, что власти сейчас руководствуются реалиями, а не пытаются сфальсифицировать их. Эта идеологизация языка должна была бы подтолкнуть нас к тому, чтобы перечитать Милоша и Кестлера, которые посвятили очень светлые мысли идеологической слепоте.

Пришедшая на смену классовой борьбе культурная война представляет собой в первую очередь сражение за право определять значение нашей символики и трансформировать правила и ориентиры, которые лежат в основе общего мира. Речь идет об определении параметров общего восприятия и допустимости или недопустимости тех или иных социальных явлений. Как мы представляем себе общество? И как нам можно его представлять? По сути, политкоректность — это установленный в центре общественного пространства ингибитор, чья задача — вытеснять на периферию тех, кто выражают несогласие с догмой мультикультурализма. Причем эта политкорректность становится все радикальнее на фоне развала общества мультикультурализма, словно стремясь любой ценой не дать людям это осознать. В такой перспективе, мультикультурализм — это идеократический и авторитарный режим.

Небольшой пример: последние несколько лет ведутся разговоры об «активизации ксенофобской риторики», которой считается хорошим тоном опасаться. Поговаривают даже о подъеме нетерпимости в Европе и том, что демократия оказалась под угрозой из-за усиления националистических тенденций. Всем нам прекрасно знакома такая риторика. Только вот на ситуацию можно взглянуть иначе: последние 40 лет мы наблюдаем постепенную криминализацию национальных чувств. Дошло до того, что даже самые безобидные проявления патриотизма приравниваются к страшным националистическим заскокам. На основании всего этого потребность в корнях была обесценена в нравственном плане. Народу больше не положено стремиться к исторической преемственности или защищать границы от массовой иммиграции — все это сразу же назовут признаками усиления ультраправых в политической жизни.

Поэтому действительно ли мы наблюдаем активизацию ксенофобской риторики или же просто прорыв идеологической и информационной запруды, на пути национальных чувств? На самом ли деле мы видим возвращение расизма через 70 лет после Второй мировой войны или все же, наконец, четко обозначившийся отказ ставить ксенофобский ярлык на всем, что так или иначе связано с нацией? В любом случае, любая политическая борьба подразумевает борьбу за определение действительности, однако та не является бесконечно гибкой и в итоге заявляет о своих правах вне зависимости от того, смотрим мы ей в лицо или нет.

— Вспомним другой, более анекдотический пример. Мэр Парижа Анн Идальго решила на постоянной основе ввести пешеходные переходы в цветах ЛГБТ-радуги после того, как один радужный переход расписали гомофобскими ругательствами. Кроме того, Национальное собрание тоже в первый раз украсят в цветах ЛГБТ. Не получается ли так, что эта предполагаемая политика борьбы с дискриминацией меньшинств в конечном итоге предает идеалы равенства и единства республики?

— Не уверен, что этот пример можно назвать анекдотическим. Оскорбления гомосексуалистов, разумеется, недопустимы, и об этом нужно говорить, причем настойчиво. Это отвратительная и низкая глупость, которая может вызывать только стыд.

Тем не менее в данном случае мы видим, как политкорректность превращает эти оскорбления в инструмент: она пытается заставить поверить в то, что они представляют собой симптомы возрождения демонов гомофобии во Франции. Поэтому всем нужно срочно подняться и прогнать их. Это следует логике социологии мультикультурализма, которая утверждает, что западные общества выстраиваются на основе патриархальной, гомофобской, расисткой и сексистской структуры. И эту структуру, понятное дело, нужно срочно разрушить. Но можем ли мы сохранить благоразумие? Как видно, медийная система готова воспользоваться любым событием, чтобы поддержать риторику о западной враждебности ко всему непохожему.

Источник: https://inosmi.ru/20180703/242653493.html

Политкорректность становится все радикальнее на фоне развала мультикультурализма. Часть 2
#левые_РА

Если Франция последует по стопам США, у нас начнут говорить уже о борьбе не с гомофобией, а трансфобией, вновь захотят навязать всем гендерную теорию и будут выступать за признание третьего пола в административных формулярах, чтобы покончить с бинарным отображением сексуальных различий. Тех же, кто решат остаться в стороне от обязательных аплодисментов, занесут в ряды реакционеров. Все это должно привести нас к мысли о «борьбе с дискриминацией», к которой призывают нас все политики, не задумываясь о теоретических рамках ее реализации. Малейшее отличие сейчас рассматривается как незаконная дискриминация, с которой необходимо бороться.

Другой момент. Стоит задуматься о том, что может в рамках медийной логики превратить обычное происшествие в политическое явление. Эти оскорбления воспринимаются как политическое явление, которое требует политической реакции.

Но что за идеологическая матрица превращает происшествия и политические явления, и как она работает? Почему, например, скандал в Телфорде преподносится как происшествие без особой политической значимости? Почему у нас с такой неохотой говорили о масштабной сексуальной агрессии в Кельне? Почему удар по безопасности в связи с массовой иммиграцией замалчивается или даже отрицается, причем до такой степени, что тех, кто упоминают его, приравнивают к проповедникам расизма и разносчикам ненависти?

По сути, обо всем, что ставит под сомнение величие общества мультикультурализма, говорят с сильнейшей неохотой: есть опасения, что если информация дойдет до народа, тот может сделать нежелательные выводы. В результате дело доходит даже до криминализации носителей плохих новостей, как мы видели на примере неоднократных идеологических процессов, которые коснулись целого ряда французских интеллектуалов и журналистов за последние годы.

— Получается, что политкорректность во Франции выходит на новый уровень? Режи Дебре (Régis Debray) прав, когда говорит об американизации Европы?

— Честно говоря, лично мне не особенно свойственен антиамериканизм, но, как мне кажется, сегодня просто необходимо критиковать новую форму идеологического империализма, которая идет из Америки и подталкивает каждую нацию к декультурации. Если я — не противник США, это не значит, что мне хочется стать американцем и позволить навязать Франции чуждые ей социально-исторические категории. Говоря о политкорректности, с точки зрения истории американской культуры можно говорить даже о своеобразном идеологическом пуританстве, которое заключается в стремлении очистить общество от всех культурных и символических шероховатостей для приведения в соответствие с догмой мультикультурализма. Нужно подавить вызванные постмодернизмом неприятные ощущения и без конца подавать современникам наглядные знаки добродетели, как говорил Венсан Тремоле де Вилье (Vincent Trémolet de Villers). Это делается с помощью ритуального и каждодневного осуждения существующих в нашем мире фобий вплоть до изобретения новых, вроде боязни толстых людей. Те, кто потрудятся посмотреть на то, что представляет собой сегодня американский университет, и какие противоречия там существуют, искренне ужаснутся.

Кроме того, идеологию мультикультурализма, которая превратила политкорректность в режим информационной цензуры, можно рассматривать как продолжение тоталитарных тенденций современности, представших сейчас в новом облике. У нас вновь мечтают о едином, мирном и абсолютно прозрачном мире. Мире без идентичности, хищников, курильщиков, выпивох, бабников, авантюристов и особых отношений. Иначе говоря, это мир без дружбы, полностью запрограммированный, гладкий и причесанный мир. Жозеф Кессель (Joseph Kessel) умер бы в нем от скуки, а Сильвен Тэссон (Sylvain Tesson) сбежал бы куда подальше. Мы вновь начинаем мечтать о новом человеке, только на этот раз речь идет о человеке без предрассудков, принадлежности, культуры, желаний и старого мира, с которым он был связан. Политкорректность призвана задушить все еще живущую в нем часть старого мира, чтобы обеспечить его проход через матрицу мультикультурализма, которая очистит его и позволит принять новый образ человечества, освобожденного от страшного груза истории Запада. Потому что для формирования нового человечества нужно покончить с Западом в целом и Европой в частности. Если вы не понимаете этого, то совершенно не разбираетесь в современном прогрессивизме.

— Политкорректность долгое время вызревала в Северной Америке. Когда именно она зародилась? Как она утвердила свою культурную гегемонию?

— Если просто, она зародилась в студенческих городках американских вузов в конце 1960-х годов и развивалась до 1980-х годов, когда она уже пустила глубокие корни в университетской среде. В 2000-х года она стала гегемонической тенденцией в СМИ. Это плод радикальных течений 1960-х годов и странной смеси неомарксизма с самыми ядовитыми формами контркультуры.

Говоря схематически, она полагается на радикальную критику западной цивилизации, которую обвиняют в формировании отчуждающего образа человека. Этот образ необходимо разрушить с опорой на различные меньшинства, которые подвергались его гегемонии. Для этого нужно критиковать и цензурировать то, что еще недавно было нормой наших цивилизаций, и превозносить то, что находилось на их периферии. В философском плане, политкорректность опирается на радикальную инверсию нормативной системы нашей цивилизации, которая теперь должна нейтрализовать и разрушить ядро собственного существования. Кроме того, она теперь обязана самоопределяться через тех, кто был исключен из нее в историческом плане, но сейчас превозносится с почти что религиозным рвением.

Если конкретнее, политкорректность опирается сегодня на культуру всеобщего надзора: все, что идет вразрез с догмой мультикультурализма осуждается воинственными группами, которые стали настоящими профи в плане возмущения (это очень рентабельная профессия). Не проходит и недели без осуждения того или иного аспекта старого мира и напоминаний о том, что нам еще предстоит проделать большой путь для формирования идеального общества мультикультурализма. Политкорректность питается скандалами, иногда реальными, но по большей части искуственными, которые она театрально обставляет для того, чтобы общество хранило бдительность по поводу угрозы возвращения старого мира, даже в такой на вид нейтральной форме, как ностальгия. Она всегда на страже и не сомкнет глаз. Иногда она выставляет себя на посмешище, как было во время истории с инклюзивными письмом. Тогда она делает вид, что останавливается, но затем с новыми силами берется за свой крестовый поход, как только новостной цикл возвращается в прежнее русло. В такой перспективе любая критика политкорреткности подразумевает критику функционирования медийной системы и объяснение ее скрытой предвзятости.

— Не стало ли избрание Дональда Трампа ударом по этой системе? Американские левые интеллектуалы запустили процесс самокритики на этот счет?

— Как раз наоборот. Американские левые интеллектуалы лишь стали еще радикальнее. У них больше нет и тени сомнения в своей правоте. На фоне Трампа, который карикатурным и, не будем кривить душой, зачастую неприятным образом воплощает в себе все, что они ненавидят, они упиваются собственной благодетельностью и еще больше напирают на свое нравственное превосходство. Они еще никогда не были настолько уверены в себе, как сейчас. Они на полном серьезе задаются вопросом, не скатывается ли Америка в фашизм. Политика президента Трампа зачастую вызывает тревогу, но ее можно критиковать без таких перегибов. Но способны ли вообще идеологические левые представить себе противника, который не был бы врагом всего людского рода? У них всегда был соблазн начать морализаторский крестовых поход, чтобы изгнать всех, кто не вписываются в их догмы. Политического плюрализма для них не существует: они видят только авангард (к нему они, разумеется, относят себя), который следует всячески превозносить, и арьергард, стоячее болото человечества, на которое не стоит обращать внимание, потому что история уже вынесла ему смертный приговор. В глубине души они верят в политическую благодетель остракизма. Угроза для них заключается в том, что все большая часть населения не обращает внимания на обвинительные кампании в СМИ. Что еще серьезнее, чем больше СМИ призывают общенародно покарать какую-то персону или идею, тем активнее эта часть населения ориентируется на нее. Поляризация общества сильна, как никогда.

— Может ли эта идеология, которая чужда европейской и в частности французской культуре, прочно утвердиться в Европе? Способна ли она вызвать популистскую реакцию как в США?

— У нас недооценивают долю народного протеста против политкорректности в том, что сейчас принято называть подъемом популизма.

Простые смертные совершенно оправданно устали от стремления контролировать язык, разросшегося культа всевозможных меньшинств, идеологического бреда вроде инклюзивного письма, радикального феминизма, который без конца винит во всем патриархат, хотя наши общества еще никогда не были настолько равноправными, движения трансов, стремящегося разрушить основополагающие принципы сексуальных различий и т.д. Простой смертный чувствует стремление радикально изменить его культуру и дает отпор. В условиях подобного идеологического «обстрела» создавать видимость можно только до определенного предела. Наши общества действительно готовы к открытости к другому образу жизни: именно в этом и заключается величие либеральных обществ. При этом они не горят желанием превратиться в один большой лагерь идеологического перевоспитания под открытым небом, в котором проповедники на каждом углу обвиняют их в отсталости. Позвольте мне ненадолго остановиться на понятии «популизм». «Популизм» — это грубое слово без четкого определения, которым пользуются для нравственной или политической дискредитации тех, кто не согласны с догмами мультикультурализма. Нас пугают его подъемом, но не говорят, о чем точно идет речь. Не исключено, что эта отныне уже ритуальная критика популизма в СМИ лишь способствует народному недовольству, которое ведет к протестному голосованию, что мы видели на примере Трампа, Брексита и итальянских выборов.

— Ален Финкелькраут (Alain Finkielkraut) говорит о необходимости отказаться от политкорректности, не скатываясь при этом в «политическую низость». Это равновесие будет становиться все неустойчивее в условиях кризиса Запада? Как сохранить его, несмотря ни на что?

— Я согласен с Аленом Финкелькраутом. Политкорректность и политическая низость — это две стороны одной медали, которые зачастую проявляются совершенно отвратным образом в социальных сетях. Как бы то ни было, не стану скрывать пессимизма: я все меньше верю в будущее необходимой для гражданского диалога демократической вежливости, хотя и считаю ее совершенно необходимой. Если мы хотим, чтобы политика была цивилизованной или хотя бы сохранила свою полемическую составляющую, она должна быть частью общего мира, который выходит за рамки наших самых глубоких разногласий. Рамки для этого формировались нацией. Когда та разваливается, на поверхности проступает психология гражданской войны. Я не уверен, что у нас получится сдержать радикализацию политической риторики. Как я уже говорил, некоторые творят в интернете полное непотребство. Общественная жизнь требует определенных приличий. Кроме того, она предполагает плюрализм мнений: ни один лагерь не может требовать монополию на истину, благо и справедливость.

При всем этом я убежден, что чем активнее доминирующая риторика будет отрицать действительность и демонизировать тех, кто пытается напомнить о ее существовании, тем больше она подтолкнет к бунту большие слои населения и создаст благоприятные условия для способных направить недовольство в нужное русло политиков. По факту, процесс переустройства уже начался. Посмотрим, какой облик он примет.

Источник: https://inosmi.ru/20180703/242653493.html

Новый генетический тест позволит выявлять десятки наследственных генетических заболеваний за несколько дней
#генетика_РА

Новый подход к генетическому тестированию, разработанный международной командой ученых, позволяет намного быстрее, дешевле и точнее диагностировать десятки неврологических и нервно-мышечных заболеваний. Анализ ДНК пациентов проводится всего один раз в течение нескольких дней вместо мучительных лет поиска проблемного участка ДНК с использованием существующих методов.

Заболевания, диагностируемые новым тестом, относятся к классу более чем из 50 болезней, вызываемых нарушениями экспансии коротких тандемных повторов (STR). STR представляют собой короткие участки ДНК (обычно две-шесть пар оснований), последовательно повторяющиеся в каком-то участке генома.

В норме в ДНК человека STR встречаются в тысячах мест (обычно по 5-50 повторов), что используется при анализе родства и в судебно-медицинской экспертизе.

Ученые уже показали, что экспансии STR (увеличение количества копий) более чем в 40 генах вызывают наследственные труднодиагностируемые заболевания, часто сопровождающиеся патологическими изменениями нервной и мышечной систем. Каждое из этих заболеваний затрагивает от одного до 10 человек из 100 тысяч, и список болезней, связанных с экспансией STR, продолжает увеличиваться.

«Эти заболевания часто трудно диагностировать из-за сложных симптомов, с которыми сталкиваются пациенты, сложного характера этих повторяющихся последовательностей и ограничений существующих методов генетического тестирования», — рассказал доктор Айра Девесон (Ira Deveson), руководитель отдела геномных технологий в Институте медицинских исследований Гарвана (Австралия) и старший автор исследования.

Авторы работы, опубликованной в журнале Science Advances, наглядно показывают, что их тест достаточно точен для определения более чем 50 неврологических и нервно-мышечных заболеваний. Эффективность продемонстрировали на 37 пациентах с уже известным диагнозом, подтвержденным с помощью нового метода. Команда ожидает, что их новая технология станет доступна для мировой диагностической практики в течение следующих двух-пяти лет.

Существующие сегодня генетические тесты не предполагают автоматической одновременной проверки нескольких участков ДНК, где могут находиться STR. Поэтому лечащий врач, основываясь на симптомах пациента и семейном анамнезе, должен решить, какой участок генома следует проверять. Однако такое тестирование почти вслепую может продолжаться очень долго.

«Когда у пациентов проявляются симптомы, может быть трудно сказать, какие из известных генетических экспансий STR у них могут быть. Это тестирование может продолжаться годами, не обнаруживая генов, связанных с заболеванием. Мы называем это «диагностической одиссеей», и это может быть большим стрессом для пациентов и их семей», — поясняет доктор Кишор Кумар (Kishore Kumar), соавтор исследования и клинический невролог в больнице Конкорд (Австралия).

Хотя нарушения экспансии STR невозможно вылечить, более быстрая диагностика может помочь врачам намного раньше выявлять и начинать лечить осложнения, сопровождающие заболевания. Например, проблемы с сердечно-сосудистой системой при атаксии Фридрейха, связанной с дегенеративным повреждением нервной системы.

«Новый тест совершит революцию в диагностике этих заболеваний. Теперь мы можем тестировать все расстройства одновременно с помощью одного теста ДНК и ставить четкий генетический диагноз, помогая пациентам избежать многолетних ненужных биопсий мышц или нервов либо рискованных методов лечения, которые подавляют их иммунную систему», — говорит доктор Кумар.

Имея всего один образец ДНК, получаемый из крови пациента, тест действует посредством технологии секвенирования Nanopore для сканирования генома на наличие STR. Устройство, использующее технологию Nanopore, получается компактнее и дешевле, чем стандартные тесты, что, как надеется команда, облегчит его внедрение.

«Благодаря Nanopore размер устройства для секвенирования генов уменьшился с размера холодильника до размера степлера и стоит около 1000 долларов по сравнению с сотнями тысяч, необходимых для традиционных технологий секвенирования ДНК», — подытожил доктор Девесон.

Источник: https://naked-science.ru/article/medicine/novyj-geneticheskij-test

И тем не менее, несмотря на частные успехи, типа разгрома Игоря из «Слова о полку Игореве», в целом даже с новыми технологиями половцы не преуспевали: русские разбили того же Кончака в полевом бою, и опробовать жидкий огонь на русских городах у него не вышло.

Причины были, вероятно, в большом опыте боев с половцами и том, что на службе у русских уже были князья половецкие, а также часть печенегов и иных тюркских племен (в частности берендеев, переселенных на земли Руси, в том числе на Владимирщине).

Так бы оно все и было, если бы не катастрофа. С востока пришли монголы, применившие совсем иные принципы ведения войны. В отличие от кыпчаков, они напали на Русь зимой, пользуясь замерзшими реками как широкими дорогами для быстрого движения в глубину. Еще больше дело усложняла любовь монголов к заходу в тыл противника, в том числе — небольшими отрядами, действующим вне связи с основными силами, а равно и фланговым ударам и засадам.

К тому же они двигались сразу несколькими группами на разных оперативных направлениях. Выделив место, где противник был недостаточно готов к бою, они часто стягивали туда силы с других направлений (пользуясь своей более высокой подвижностью) и громили русских.

Другой их сильной стороной был обширный импорт технологий (и специалистов) из недавно завоеванного Китая. Те делали камнеметные машины, впервые давшие возможность кочевникам брать города, что уже позволяло им закрепить свою власть в завоеванных регионах.

Казалось бы, причем тут половцы, спросит читатель? Ведь это уже эпоха монголо-татар? Увы, школьные ярлыки на тех или иных народах часто вводят нас в заблуждение. Потомкам Батыя досталось всего четыре тысячи монгольских воинов, и они вполне растворились в сотнях тысяч кыпчаков, которые и составили основной народ Золотой Орды.

Собственно, как видно из Кодекса Куманикус, сами половцы (куманы у западных авторов) и называли себя tatarlar, но, как ясно из того же кодекса, язык кыпчаков-половцев суть язык крымских татар.

К огромному сожалению для русских, кыпчаки усвоили у монголов новые приемы войны: движение по несколькими оперативным направлениям, быстрый маневр силами по фронту для удара по самому слабому звену, фланговые атаки и удары с тыла.

Русские научились у ордынцев тому же самому далеко не сразу: только к 1380 году они уничтожили крупное войско Орды, кстати, как раз внезапным фланговым ударом, в чисто монгольской (а теперь еще и кыпчакской) стилистике.

Но и это не решило проблему полностью. Даже после развала Орды надежных средств против быстрых набеговых операций кыпчаков, которых летописи перестали называть половцами и стали называть татарами, просто не существовало. К счастью, татары сами позабыли уроки монгольского вторжения и в основном отправлялись в набеги летом, а не зимой.

Это позволяло русским князьям не беспокоиться за русла рек и перегораживать путь на север засеками, проходы между которыми заполняли крепости. За то время, что степняки преодолевали засечные черты, земледельцы мобилизовали свои армии, компенсируя меньшую мобильность защитными линиями. Но и это не всегда гарантировало успех: еще в 1571 году силы Крымского ханства (кстати, его самоназвание Улуг Орда ве Дешт-и Кипчак) смогли выжечь предместья Москвы.

К счастью, прогресс артиллерии и строительства крепостей (а также технологий их штурма) у русских шел быстрее, чем у кыпчаков-кочевников. Поэтому хотя бы крупные города и тот же московский кремль татары больше сами взять не могли.

Но это вовсе не значило, что проблема татар-кыпчаков — тех, что до монгол звали «половцы», была легкой. По неполным подсчетам только до конца XVII века одно Крымское ханство угнало из русских земель в качестве пленников-рабов почти два миллиона человек. Это приблизительно равно численности населения центральной России того же XVII века.

Некоторые скажут, что десять тысяч пленных ежегодно — не так много. Но тут надо вспомнить, что кроме пленных были и убитые в деревнях и мелких городах, а с ними цифры потерь от кыпчаков были куда больше.

Крымских ханов трудно обвинять в этой политике. Согласно современным исследованиям доходов их госбюджета, он в основном наполнялся за счет торговли этими рабами. Без них крымские правители были бы обычными скотоводами, неспособными позволить себе строительство мечетей, дворцов ханов и тому подобного. Само крымское государство без массовой торговли русскими рабами было обречено на экономический коллапс, не могло долговременно и успешно существовать, что и проявилось явным образом в XVIII века, когда с кыпчаскими набегами наконец покончили.

Возникает законный вопрос: почему русские не покончили с существованием такой рабовладельчески-зависимой государственности на протяжении долгих веков кыпчакских набегов?

Возможно, главной причиной было забвение опыта того же Мономаха. Русскими походы в Крым предпринимались летом, под палящим солнцем и среди отравленных крымским татарами при отступлении колодцев. Опыт Мономаха и братьев, шедших в поход зимой, перевозивших пехоту на ладьях по Днепру до максимально южной точки, чтобы избежать и летнего зноя, и долго марша, был забыт. И это несмотря на то, что среди русских систематических находились люди, отмечавшие, что силы Крымского ханства после суровых зим предельно малы. И именно это лучший момент для нападения. Приведем известную цитату из Курбского (XVI век):

«Бог пустил на татар нагайских зиму жестокую – весь скот у них пропал и стада конские, и самим им на лето пришлось исчезать, потому что орда питается от стад, а хлеба не знает; остатки их перешли к Перекопской орде, и там рука Господня казнила их: от солнечного зноя все высохло, иссякли реки; три сажени копали в глубину и не докопались до воды, а в перекопской орде сделался голод и великий мор; некоторые самовидцы свидетельствуют, что во всей орде не осталось тогда и десяти тысяч лошадей.

Тут-то было время христианским царям отмщать басурманам за беспрестанно проливаемую православную христианскую кровь и навеки успокоить себя и свое отечество; ведь они на то только и на царство помазываются, чтобы судить справедливо и оборонять врученное им от Бога государство от варваров. Тогда и нашему царю некоторые советники… советовали и налегали на него, чтоб он сам… двинулся с великими войсками на перекопского царя, пользуясь временем, при явном божеском хотении подать помощь, чтобы уничтожить врагов своих старовечных и избавить множество пленных от издавна заведенной неволи. Но наш царь не радел об этом…»

В чем причина систематического невнимания московских царей к подобным советам? Допустим, «Повесть временных лет» русские цари не читали, и опыт Мономаха от этого для них был знанием секретным до полной недоступности. В конце концов, это норма, грешно требовать от политика знания истории. Но, как отмечает тот же Курбский, есть же еще советники.

Те, само собой, тоже «Повесть…» не читали и слово «Мономах» слышали только в контексте шапки, которая, по правде сказать, ни черта общего с историческим Мономахом не имела. Но глаза и уши у них были, то есть, сообразить разумность весенних походов после суровых зим они могли. В чем же дело?

Нам трудно ответить на этот вопрос. Самое вероятное объяснение — к уводу в рабство десятка тысяч человек каждый год и гибели еще тысяч люди постепенно привыкают и перестают на них как-то реагировать.

Возьмем нашу эпоху: в США от выхлопных газов гибнет по 50 тысяч человек в год, а от выбросов электростанций — еще столько же. Но Штаты не спешат запрещать уголь или ограничивать ДВС-мобили. Посмотрим на Россию: у нас от ВИЧ умирают двадцать тысяч в год. При этом в 2015 году страна свернула клинические испытания вакцины от ВИЧ только потому, что пожалела считаных миллионов долларов на такие испытания.

Так чем мы умнее или лучше царя Ивана Васильевича? Скорее всего — ничем. Привычка к смертям и негибкость мысли успешно губят людей, что в XVI веке, что в XXI. И пусть печенеги и половцы (даже после переименования последних в татар) в самом деле веками Русь терзали — но если бы не попустительство нас самих, это не могло бы случиться.

Источник: https://naked-science.ru/article/history/pechenegi-i-polovtsy

Взгляд на лицо человека вызвал иную мозговую активность, чем взгляд на другие объекты
#социобиология_РА

Ученые из Германии и США узнали, что просмотр изображений человеческих лиц вызывает иной отклик в нашем мозге, чем просмотр других визуальных стимулов. Исследователи связывают такой эффект с природной социальностью человека.

Многие не в курсе, но наши глаза постоянно совершают быстрые, строго согласованные движения, происходящие одновременно и в одном направлении – саккады. На электроокулограмме они имеют вид вертикальных прямых линий. Когда мы совершаем подобные движения, мозг получает «входные данные», и в зависимости от них его активность может быть совершенно разной. Это имеет последствия на нейронном уровне.

Ученые из университетов Людвига-Максимилиана (Германия), Колумбийского, Аризоны и Медицинского центра Cedars-Sinai (США) провели эксперимент с участием 13 пациентов с эпилепсией, которым вживили электроды в мозг, чтобы контролировать их состояние. Свои выводы исследователи представили в журнале Science Advances.

Участники просматривали ряд картинок, отображаемых на экране монитора. На них были изображены разные объекты, включая снимки лиц людей, морды обезьян, фото цветов, фруктов, автомобилей и многого другого. Пока они рассматривали картинки, специальная камера отслеживала движения их глаз, а электроды в головном мозге контролировали нейронную активность в миндалевидном теле и гиппокампе, то есть тех частях серого вещества, которые участвуют в обработке воспоминаний, регулировании эмоций и задействованы в других функциях.

Когда участники смотрели на человеческие лица, нейроны синхронизировались между миндалевидным телом и гиппокампом по определенной схеме, которая отличалась от той, что возникала в ответ на просмотр всех остальных визуальных стимулов. Исходя из этого, ученые сделали вывод, что наш мозг обрабатывает социальные объекты (лица людей) иначе, чем несоциальные.

«Лицо — одни из самых важных объектов, на которые мы смотрим. Мы принимаем очень много важных решений, основываясь на выражении лица другого человека. В том числе, например, решаем, можно ему доверять или нет», — подытожил один из авторов исследования Ули Рутишаузер из Медицинского центра Cedars-Sinai.

источник: https://naked-science.ru/article/medicine/vzglyad-na-litso-cheloveka-vyzval-inuyu-mozgovuyu

Собаки оказались способны тосковать по умершим сородичам
#социобиология_РА #разум_животных_РА

Международная группа ученых пришла к выводу, что домашние собаки, живущие вместе, скорбят по второму псу, если тот умер. Особенно если они имели при жизни дружеские отношения и по второй собаке тоскует хозяин.

По своим умершим компаньонам — другим животным того же вида — скорбят многие представители млекопитающих. Например, слоны, киты, дельфины и человекообразные обезьяны. Но не только они: есть исследования, согласно которым тоску по скончавшимся собратьям способны испытывать и птицы.

Реакции горя вообще распространены у социальных видов. Они выражаются в прикосновениях, изучении и ношении с собой тела умершего.

А вот о способности скорбеть домашних собак, которые тоже относятся к социальным видам, ученые ничего не сообщали, хотя у диких псов подобные случаи «тоски» изредка замечали.

Сотрудники Ветеринарной клиники и лаборатории Сан-Марко, университетов Падуи и Миланского (Италия), Линкольна (Великобритания), Бернского (Швейцария) и других научных организаций решили пролить свет на этот вопрос. Свои выводы они представили в журнале Scientific Reports.

Исследование включало опрос 426 жителей Италии, у которых было по крайней мере две собаки. Одна из них умерла, а вторая осталась жить. Порядка 66,4 процента респондентов потеряли второе животное более чем за год до исследования.

Владельцев спрашивали о любых изменениях в поведении выжившей собаки, а еще о том, какими были отношения псов до смерти одного из них. Кроме того, хозяева рассказали о своем уровне стресса после утраты питомца.

Выяснилось, что 86 процентов людей наблюдали негативные изменения в поведении второй собаки после смерти первой. Еще 32 процента сообщили, что такие перемены сохранялись в течение от двух до шести месяцев, а в 25 процентах случаев — больше полугода.

При этом 67 процентов отметили, что выжившая собака начала больше искать внимания, у 57 процентов одинокое животное стало меньше играть, у 46 процентов — просто стала менее активной. По словам 35 процентов участников, потерявший друга пес больше спал и стал пугливее, у 32 процентов он меньше ел, а у 30 процентов стал больше скулить и лаять.

Известно, что 93 процента собак жили друг с другом больше одного года, а 69 процентов из них, судя по словам их хозяев, дружили между собой. Как отметили исследователи, продолжительность жизни друг с другом у обеих собак не накладывала заметный отпечаток на поведение выжившего пса. Скорее этому способствовали «приятельские» отношениями между ними, а еще степень скорби самого хозяина.

Поэтому ученые сделали вывод, что негативные эмоции выживших собак могут быть вызваны как отношением к умершему собрату у самого пса, так и отношением к этой смерти их человека.

Источник: https://naked-science.ru/article/biology/sobaki-okazalis-sposobny-toskovat-po-umershim

Интеллект и доход
#общество_РА

Классические исследования, связывающие интеллект с доходом, были проведены К. Дженксом (Jencks, 1972). Он оценил корреляцию между интеллектом и доходом в Соединённых Штатах Америки равной 0.35 и утверждал, что связь имеет причинный характер, а именно различия в интеллекте вносят значимый вклад в различия доходов. Он также пришёл к заключению, что, так как интеллект имеет высокую наследственность, различия в доходах определяются генетическими факторами. Выводы К. Дженкса были подтверждены некоторыми последующими исследованиями, проведёнными в Соединённых Штатах Америки (см., например: Murray, 1998; Zax and Rees, 2002), а также в Швеции (Zetterberg, 2004) и Великобритании (Irwing, Lynn, 2006). В британском исследовании корреляции между интеллектом жителей страны, измеренным в 8 лет, и доходом в 43 года, для мужчин составила 0.37, а для женщин — 0.32.