Ольга СЕДАКОВА


Походная песня

Вo Францию два гренадера из русского плена брели.
В пыли их походное платье, и Франция тоже в пыли.

Не правда ли, странное дело? Вдруг жизнь оседает, как прах,
как снег на смоленских дорогах, как песок в аравийских степях.

И видно далёко, далёко, и небо виднее всего.
– Чего же Ты, Господи, хочешь, чего ждешь от раба Твоего?

Над всем, чего мы захотели, гуляет какая-то плеть.
Глаза бы мои не глядели. Да велено, видно, глядеть.

И ладно. Чего не бывает над смирной и грубой землей?
В какой высоте не играет кометы огонь роковой?

Вставай же, товарищ убогий! Солдатам валяться не след.
Мы выпьем за верность до гроба: за гробом неверности нет.

1981

Читатель занимается сотворчеством, слушатель занимается сотворчеством. Это призвание становится все более редким, и это ужасно, если пишущих людей больше, чем слушающих, ведь цель творчества- читатель

Ольга Седакова. Письмо к Татьяне Щербине. 1981.

Старый дом

Дух тысячи бед обитал в коридорах
и шубы наполнены были распадом,
когда, зарываясь в их плачущий ворох,
почуешь, что жизнь твоя вовсе не рядом,

а там, в антресолях, лишенных кого-то,
как бусы и перстни из захороненья,
где внутренний ужас сидит за работой,
чтоб выйти наружу и сделать движенье.

– Послушай меня. Я ненужное имя,
я призрак наследственный, сон издалёка,
где тени толкаются между живыми
и так же ведут допотопную склоку

с судьбою, вовеки взыскующей жертвы,
живущей вовеки в пространствах просторных.
Так что ж она здесь отразилась, как мертвый
в подземных озерах желёз кроветворных?

Неужто и мы при потушенном свете
допишем историю смерти и плоти?
неужто и я прочитаю, как эти,
истлевшую книгу в сыром переплете?

Есть город враждебный внутри человека,
могучие стены, влюбленные в тленье,
и там, поднимая последнее эхо,
болезненно-живо открыто растенье.

Ольга Седакова, Три зеркала (1976-1978).

Вся красота, когда смеется небо,
и вздох земли, когда сбегает снег, –
все это ляжет вместе, как солома,
и отворится благодатный хлев

В.В. Бибихину

Кто любит слово, тот его и знает,
кто любит звук, тому он и звучит:
как в адаманте луч, петляет и бряцает
внезапным росчерком ирид.

И в светлом облаке звучанья
его вознаградит сполна
царей и царств земных напрасное мечтанье,
возлюбленная тишина.

Ольга Седакова, Вечерняя песня (1996-2005)

Ольга СЕДАКОВА


ДЕТСТВО

Помню я раннее детство
и сон в золотой постели.

Кажется или правда? –
кто-то меня увидел,
быстро вошел из сада
и стоит улыбаясь.

– Мир – говорит, – пустыня.
Сердце человека – камень.
Любят люди, чего не знают.

Ты не забудь меня, Ольга,
а я никого не забуду.


ГРЕХ

Можно обмануть высокое небо –
высокое небо всего не увидит.
Можно обмануть глубокую землю –
глубокая земля спит и не слышит.
Ясновидцев, гадателей и гадалок –
а себя самого не обманешь.

Ох, не любят грешного человека
зеркала́, и стёкла, и вода лесная:
там чужая кровь то бежит, как ветер,
то свернется, как змея больная:

– Завтра мы встанем пораньше
и пойдем к знаменитой гадалке,
дадим ей за работу денег,
чтобы она сказала,
что ничего не видит.

Старые песни (1980-1981)

Или и впрямь настоящее - только цитата из неизвестного?

Бахыт Кенжеев

Бахыт КЕНЖЕЕВ


***

Говори - словно боль заговаривай,
бормочи без оглядки, терпи.
Индевеет закатное зарево,
и юродивый спит на цепи.

Было солоно, ветрено, молодо.
За рекою казенный завод
крепким запахом хмеля и солода
красноглазую мглу обдает

до сих пор - но ячмень перемелется,
хмель увянет, послушай меня.
Спит святой человек, не шевелится,
несуразные страсти бубня.

Скоро, скоро лучинка отщепится
от подрубленного ствола -
дунет скороговоркой, нелепицей
в занавешенные зеркала,

холодеющий ночью анисовой,
догорающий сорной травой -
все равно говори, переписывай
розоватый узор звуковой...

1987

Наверное, это одно из самых приятных чувств, доступных человеку, - превзойти свои же представления о собственных возможностях. И внезапно понять, что означает слово «плавание», когда вода держит тебя

Сергей ГАНДЛЕВСКИЙ


***

Самосуд неожиданной зрелости,
Это зрелище средней руки
Лишено общепризнанной прелести -
Выйти на берег тихой реки,
Рефлектируя в рифму. Молчание
Речь мою караулит давно.
Бархударов, Крючков и компания,
Разве это нам свыше дано!

Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухонное лезвие
В ящик письменного стола.
Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо.
Не мори меня творческим голодом,
Так оно получилось само.

Было вроде кораблика, ялика,
Воробья на пустом гамаке.
Это облако? Нет, это яблоко.
Это азбука в женской руке.
Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки -
Я тебя никому не отдам!

Стало барщиной, ревностью, мукою,
Расплескался по капле мотив.
Всухомятку мычу и мяукаю,
Пятернями башку обхватив.
Для чего мне досталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?

Для чего, моя музыка зыбкая,
Объясни мне, когда я умру,
Ты сидела с недоброй улыбкою
На одном бесконечном пиру
И морочила сонного отрока,
Скатерть праздничную теребя?
Это яблоко? Нет, это облако.
И пощады не жду от тебя.

1982

Полупустым оркестром
шла тропинка скрипки,
и на нее сорил неряха-контрабас
окурки, вечера, прогулки, вечеринки —
и все, что говоришь,
порой не разобрав.

Станислав Красовицкий

СТАНИСЛАВ КРАСОВИЦКИЙ


Блоснежный сад

А летят по небу гуси да кричат,
в красном небе гуси дикие кричат,
сами розовые, красные до пят.
А одна не гусыня —
белоснежный сад.

А внизу, сшибая гоп на галоп,
бьется Игорева рать прямо в лоб.
Сами розовые, красные до пят,
бьются Игоревы войски
да кричат:
«У татраков оторвать да поймать.
Тртацких девок целоком полонять.
Тртачки розовые, красные до пят,
а тртацкая царица —
белоснежный сад».

Дорогой ты мой Ивашка-дурачок,
я еще с ума не спятил, но молчок.
Я пишу тебе сдалека, дорогой,
и скажу тебе, что мир сейчас другой.
Я сижу порой на выставке один,
с древнерусския пишу стихи картин.
А в окошке от Москвы до Костромы
все меняется, меняемся и мы.
Все краснеет, кровавеет все подряд.
Но еще в душе белеет
белоснежный сад.

1955-1960

Ранние стихи Красовицкого и сейчас поражают, а тогда казалось, наверное, что они как с неба упали. У них не нашлось ни прямых предшественников, ни даже близких родственников, и «гениальность» -- первое слово, приходившее на ум тогдашним читателям. Эти читатели немногочисленны, но стихи были для них способом мышления и едва ли не разговорным языком.

Представление человека о самом себе меняется, возникает необходимость что-то сказать о другом своем образе, который раньше как будто не принимался во внимание, точнее -- не удостаивался внимания. Вместе с этой необходимостью возникает язык, способный обнаружить нарастающую новизну и химерическую сложность невидимого, заурядного. Их многослойность, их пагубу, их отчаянную несостоятельность. Сдвиг сознания с привычных опорных точек в стихах Красовицкого подтвержден стилевыми и грамматическими инверсиями. Смещенный синтаксис («Теперь он один что делая?»), неологизмы с оглядкой то на английский, то на старославянский. Придумывание новых букв, когда не удовлетворяет звучание старых. Образность, прячущая концы в темную воду сна и подсознания. Даже в ритмическом строе какая-то новая, неожиданная свобода. Но более всего необычна фигура автора.
«Вы умерли.
А мы не умирали?
Вы помните, как я смотрел на вас --
Вы
или я,
там, на экране клейком
рентгеновский мальчишка на скамейке?
Рентгена подмигнул нам темный глаз.
Кто умирал?
Мы думали про вас».

Может быть, именно в этих стихах впервые показался и выразил себя новый «дух времени», новый человек -- охлажденный, лишенный надежды, почти лишенный желаний, но вооруженный герметической иронией и навыками стоицизма. Знающий все о безысходности социальной жизни и потому заглядывающий в «жизнь наоборот» -- по ночным законам. «Калитку тяжестью откроют облака,
И бог войдет с болтушкой молока.
Ты не потянешься, не ляжешь наповал,
Убитый тем, в чью душу наплевал».

Как можно догадаться, стихи, о которых я говорю, на вечере не звучали.

Один из слушателей спросил, почему автор не прочитал ничего из раннего, например, «Белоснежный сад»? «Ну-у, это же детские стихи, -- ответил поэт, -- а я думал, что пришел к взрослым людям. Да и не считаю я эти стихи хорошими». Для справки: «Белоснежный сад» -- одно из лучших стихотворений, написанных по-русски за последние пятьдесят лет. Вещей такой силы даже у Красовицкого немного, и всего отчетливее в них новый трепет, новый звук -- «печальный и зловещий».


Михаил Айзенберг. «Разговор о читательском праве»

Станислав КРАСОВИЦКИЙ


Шведский тупик

Парад не виден в Шведском тупике.
А то, что видно, — все необычайно.
То человек повешен на крюке,
Овеянный какой-то смелой тайной.

То, забивая бесконечный гол
В ворота, что стоят на перекрестке,
По вечерам играют здесь в футбол
Какие-то огромные подростки.

Зимой же залит маленький каток.
И каждый может наблюдать бесплатно,
Как тусклый лед
Виденья женских ног
Ломает непристойно,
Многократно.

Снежинки же здесь больше раза в два
Людей обычных,
И больших и малых,
И кажется, что ваша голова
Так тяжела среди домов усталых,

Что хочется взглянуть в последний раз
На небо в нише, белое, немое.
Как хорошо, что уж не режет глаз
Ненужное вам небо голубое.

1950-е

______________________

Вениамин БЛАЖЕННЫЙ

Я поверю, что мертвых хоронят, хоть это нелепо,
Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,
Но глаза - голубые и карие отблески неба,
Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?..