если пусто в душе -
значит, время сменить маршрут.
запиши в голове разборчиво,
без чернил:
если любят тебя
— обязательно подождут,
если счастье придет
— значит, ты его заслужил.
сколько ни было б лет
— душою будь молодым
и не думай, когда
и где будет твой финал.
не любящих тебя
— спокойно отдай другим.
отраженье ищи в душе,
а не у зеркал.
если дом опустел
— не бойся покинуть дом.
если город не тот
— решайся и двигай прочь!
если ленишься ты
— все дастся с трудом,
и никто и ничем
не сможет тебе помочь.
если враг у тебя
— врагу пожелай добра.
к каждой мелочи в жизни
всегда будь открыт и рад.
если просят уйти
— то, значит, тебе пора,
и не смей никогда
с укором смотреть назад.
и не бойся искать
— такие свое найдут!
и не бойся терять
на это ни лет, ни сил!
если любят тебя
— обязательно подождут,
если счастье придет -
то, значит, ты заслужил.
Ах Астахова
значит, время сменить маршрут.
запиши в голове разборчиво,
без чернил:
если любят тебя
— обязательно подождут,
если счастье придет
— значит, ты его заслужил.
сколько ни было б лет
— душою будь молодым
и не думай, когда
и где будет твой финал.
не любящих тебя
— спокойно отдай другим.
отраженье ищи в душе,
а не у зеркал.
если дом опустел
— не бойся покинуть дом.
если город не тот
— решайся и двигай прочь!
если ленишься ты
— все дастся с трудом,
и никто и ничем
не сможет тебе помочь.
если враг у тебя
— врагу пожелай добра.
к каждой мелочи в жизни
всегда будь открыт и рад.
если просят уйти
— то, значит, тебе пора,
и не смей никогда
с укором смотреть назад.
и не бойся искать
— такие свое найдут!
и не бойся терять
на это ни лет, ни сил!
если любят тебя
— обязательно подождут,
если счастье придет -
то, значит, ты заслужил.
Ах Астахова
He бывaeт cлyчaйныx пaдeний.
Ecть ypoки, чтo нyжнo пpoйти.
Oтpяxни, нe cтecняяcь, кoлeни
И yвepeнo дaльшe иди.
Ecли в пpoшлoм дpyзья пpeдaвaли,
Ecли жизнь пoджигaлa мocты,
Знaчит, звёзды тeбe пoдcкaзaли,
Чтo нe c тeми oбщaeшьcя ты.
Ecли мнoгo нecчacтий бывaлo,
B oднoчacьe, вce плaны кpyшa,
He cкyли, a нaчни вcё cнaчaлa,
Ecли этoгo xoчeт дyшa
И pиcкyй, зa пoпыткoй пoпыткa
Пpивeдёт к нyжнoй цeли пoтoм.
Beдь тeплo нe oт зoлoтa cлиткa,
A oт чyвcтв, чтo в cepдeчкe твoём.
Heт, пoвepь, бeзнaдёжныx мeчтaний,
К ним нaвcтpeчy xoть шaг coвepши
И cyдьбa бeз ocoбыx тepзaний,
Bcё пoдapит тeбe для дyши.
Тo, чтo в пpoшлoм ocтaлocь, нe тpoгaй.
Тo, чтo в бyдyщeм бyдeт, кaк знaть?
Ho шaгaя cвoeю дopoгoй,
Bce дopoги cyмeeшь пoзнaть.
Иpинa Caмapинa-Лабиринт
Ecть ypoки, чтo нyжнo пpoйти.
Oтpяxни, нe cтecняяcь, кoлeни
И yвepeнo дaльшe иди.
Ecли в пpoшлoм дpyзья пpeдaвaли,
Ecли жизнь пoджигaлa мocты,
Знaчит, звёзды тeбe пoдcкaзaли,
Чтo нe c тeми oбщaeшьcя ты.
Ecли мнoгo нecчacтий бывaлo,
B oднoчacьe, вce плaны кpyшa,
He cкyли, a нaчни вcё cнaчaлa,
Ecли этoгo xoчeт дyшa
И pиcкyй, зa пoпыткoй пoпыткa
Пpивeдёт к нyжнoй цeли пoтoм.
Beдь тeплo нe oт зoлoтa cлиткa,
A oт чyвcтв, чтo в cepдeчкe твoём.
Heт, пoвepь, бeзнaдёжныx мeчтaний,
К ним нaвcтpeчy xoть шaг coвepши
И cyдьбa бeз ocoбыx тepзaний,
Bcё пoдapит тeбe для дyши.
Тo, чтo в пpoшлoм ocтaлocь, нe тpoгaй.
Тo, чтo в бyдyщeм бyдeт, кaк знaть?
Ho шaгaя cвoeю дopoгoй,
Bce дopoги cyмeeшь пoзнaть.
Иpинa Caмapинa-Лабиринт
Все яркие краски стекли под трамвай и там погибли.
Небо - как огромное море и ты губами трясешь по рыбьи.
- Давай не подплывать к окну Давай лучше тут посидим?
Ты откроешь и не уплывешь,
Я захлебнусь и погибну один.
Тысячи лье надо мной точно таких же комнат,
Тысячи голосов поют, что завтра будут жить по другому. Тысячи: -
Ну может не завтра, а после завтра хотя бы.
Две тысячи завтра назад, об этом же пели их папы.
И никто из нас двоих с тобой не поет.
От куда в этой комнате мы? И почему в ней никто не живёт?
И зачем краски давят трамвай?
Я поплыву и узнаю.
Извини, мне нужны твои жабры и твой плавник..
Sunshine 8.5
Небо - как огромное море и ты губами трясешь по рыбьи.
- Давай не подплывать к окну Давай лучше тут посидим?
Ты откроешь и не уплывешь,
Я захлебнусь и погибну один.
Тысячи лье надо мной точно таких же комнат,
Тысячи голосов поют, что завтра будут жить по другому. Тысячи: -
Ну может не завтра, а после завтра хотя бы.
Две тысячи завтра назад, об этом же пели их папы.
И никто из нас двоих с тобой не поет.
От куда в этой комнате мы? И почему в ней никто не живёт?
И зачем краски давят трамвай?
Я поплыву и узнаю.
Извини, мне нужны твои жабры и твой плавник..
Sunshine 8.5
В лужах столицы страны дождей
Вижу вновь свое отражение.
На земле, что была моей
Который год нет уже меня
Сосны фильтруют Балтийский свет
В жёлтой дымке лучи пульсируют
Жизнь зачеркнута буквой зэт
Но я новую срежиссирую..
Что же ты сбежал? Что ж ты не пошёл
Против «космонавтов» с калашами босиком да голышом?
Что же ты бензином не облил себя да не поджёг?
Чё, зассал? Ну ты и лошок…
Чё ты нам там мямлишь про детей? Похую на них —
Те, что под обстрелами погибли, чем хуже твоих?
Хочешь стать хорошим русским — полежи в гробу
Не хватайся за шасси — свергать талибов поезжай в Кабул…
Что же ты сбежал? Что ж ты не пошёл
Родине отдать священный долг да в бессмертный полк?
Просто ты — ссыкло, пиздец; был бы мужиком —
Бритый наголо героем слёг бы за дворец под Геленджиком
Что же ты не это, что же ты не то, редкостный мудак —
Вместе с танком не сгорел в вихре яростных атак?
Да, я жив-здоров, скриньте и шэрьте —
Плохие новости для всех, кто мне желает смерти
Вижу вновь свое отражение.
На земле, что была моей
Который год нет уже меня
Сосны фильтруют Балтийский свет
В жёлтой дымке лучи пульсируют
Жизнь зачеркнута буквой зэт
Но я новую срежиссирую..
Что же ты сбежал? Что ж ты не пошёл
Против «космонавтов» с калашами босиком да голышом?
Что же ты бензином не облил себя да не поджёг?
Чё, зассал? Ну ты и лошок…
Чё ты нам там мямлишь про детей? Похую на них —
Те, что под обстрелами погибли, чем хуже твоих?
Хочешь стать хорошим русским — полежи в гробу
Не хватайся за шасси — свергать талибов поезжай в Кабул…
Что же ты сбежал? Что ж ты не пошёл
Родине отдать священный долг да в бессмертный полк?
Просто ты — ссыкло, пиздец; был бы мужиком —
Бритый наголо героем слёг бы за дворец под Геленджиком
Что же ты не это, что же ты не то, редкостный мудак —
Вместе с танком не сгорел в вихре яростных атак?
Да, я жив-здоров, скриньте и шэрьте —
Плохие новости для всех, кто мне желает смерти
Автор: Chanie Gorkin
(перевод с английского)
Сегодня был ужасный день
И не стоит меня убеждать что
В каждом дне есть что-то хорошее
Я вижу что
Мир наш полон зла
И хотя
Добро всё же проявляется
Радость и счастье лишь временно
Неправда это, что
Всё подвластно разуму и сердцу
Потому что
Истинное счастье доступно
Лишь только тогда, когда всё хорошо
Я не верю что добро существует
На самом деле
Реальность
Определяет
Восприятие
Ничто мне неподвластно
И я никогда не скажу что
Сегодня был прекрасный день
(А теперь прочитайте снизу вверх)
(перевод с английского)
Сегодня был ужасный день
И не стоит меня убеждать что
В каждом дне есть что-то хорошее
Я вижу что
Мир наш полон зла
И хотя
Добро всё же проявляется
Радость и счастье лишь временно
Неправда это, что
Всё подвластно разуму и сердцу
Потому что
Истинное счастье доступно
Лишь только тогда, когда всё хорошо
Я не верю что добро существует
На самом деле
Реальность
Определяет
Восприятие
Ничто мне неподвластно
И я никогда не скажу что
Сегодня был прекрасный день
(А теперь прочитайте снизу вверх)
Под ногами хруст – шаги ловит земля,
Словно старая скряга прячет в недра.
Небо давит уйти к нулям,
Опуская взгляд под мрак вечерний.
Улиц, проспектов и площадей
Распутство распутий и откровений,
На одного меньше среди людей –
На вечность дольше искать спасенья.
И холодит на губах метал,
Толи кольца, толи водостока;
А под ногами шуршит листва,
Хотя зима давно и спать охота.
Но некуда здесь бежать от врагов
И друзей искать до смешного поздно.
Дома с эфирами потолков,
Где выше роста забиты гвозди.
И тишиною объят квартал,
Огни, машины, реклам ухмылки –
Летим со мною ко всем чертям,
Нас пригласили на мои поминки!
А жизнь несет –ее не сдержать,
Голодным голубем суется в руки.
Тихо-тихо растет душа,
Разрывая жаром молнию куртки.
Покой без толку – поток метро.
Головы круженье – подъемы спуски.
Старушка в рваном вшивом пальто
Читает молитву на старо-русском.
Я не понимаю священных слов –
Здесь сжаты религии и выжаты нормы –
Легли в фундамент новых домов
Старые идолы на колоннах.
Помпезный блеск, раны белых рам,
Мельтешенье ларьков на случайных рынках.
А у меня на дне рюкзака
Томик Цветаевой и струны скрипки
Словно старая скряга прячет в недра.
Небо давит уйти к нулям,
Опуская взгляд под мрак вечерний.
Улиц, проспектов и площадей
Распутство распутий и откровений,
На одного меньше среди людей –
На вечность дольше искать спасенья.
И холодит на губах метал,
Толи кольца, толи водостока;
А под ногами шуршит листва,
Хотя зима давно и спать охота.
Но некуда здесь бежать от врагов
И друзей искать до смешного поздно.
Дома с эфирами потолков,
Где выше роста забиты гвозди.
И тишиною объят квартал,
Огни, машины, реклам ухмылки –
Летим со мною ко всем чертям,
Нас пригласили на мои поминки!
А жизнь несет –ее не сдержать,
Голодным голубем суется в руки.
Тихо-тихо растет душа,
Разрывая жаром молнию куртки.
Покой без толку – поток метро.
Головы круженье – подъемы спуски.
Старушка в рваном вшивом пальто
Читает молитву на старо-русском.
Я не понимаю священных слов –
Здесь сжаты религии и выжаты нормы –
Легли в фундамент новых домов
Старые идолы на колоннах.
Помпезный блеск, раны белых рам,
Мельтешенье ларьков на случайных рынках.
А у меня на дне рюкзака
Томик Цветаевой и струны скрипки
Ноты минор, ноты некрологов, Клапаны сердца царапаны гонором брачо. Время просто игрет, просто ждёт, Но мы не оставляем детям шанса быть кем-то
Забудь меня, в ритме монотонном Я не слышу слов, тогда запомни: Там реки пахнут ладаном, чаруя, И в то же время солнце жжёт листву.
Не закаляй меня холодом, В комнате свет нулёвый, на проводе голос, На диване глянец. Эй слышали, скритпят флигели — танец ветра.
В коридорах озноб, чувствует тело, Будто снова открывают ленинградское дело. Охапки стали летели где-то рядом, Летели клином, а звезды гасли.
Бей в грудь меня — простужена. Клянись на крови: братья или враги, За веру клинок приянл плоть, На губах иней, и руки синие, синие.
Дым где-то далеко голубой полосой вен, Знай — нелегко быть ветром, Легко резать эти сети, играть в бога и демона. Шамбала, в чём моя вина, если прочитано по губам? Быть сном твоим, знай, я не устану быть сном твоим.
Алексей Валерьевич Косов
Забудь меня, в ритме монотонном Я не слышу слов, тогда запомни: Там реки пахнут ладаном, чаруя, И в то же время солнце жжёт листву.
Не закаляй меня холодом, В комнате свет нулёвый, на проводе голос, На диване глянец. Эй слышали, скритпят флигели — танец ветра.
В коридорах озноб, чувствует тело, Будто снова открывают ленинградское дело. Охапки стали летели где-то рядом, Летели клином, а звезды гасли.
Бей в грудь меня — простужена. Клянись на крови: братья или враги, За веру клинок приянл плоть, На губах иней, и руки синие, синие.
Дым где-то далеко голубой полосой вен, Знай — нелегко быть ветром, Легко резать эти сети, играть в бога и демона. Шамбала, в чём моя вина, если прочитано по губам? Быть сном твоим, знай, я не устану быть сном твоим.
Алексей Валерьевич Косов
Сыпала ночь снег
Рваной подушкой луны
Звёздами дискотек
На города валуны
Белого шепота страх
Не оставляя следов
Искрой ножа в руках
Крадётся среди домов
Он не вернётся, не жди
Дыханием стынет мгла
Он где-то на пол пути
Светом включенных фар
Пересекает мир
По руслам шумящих рек
Тунелями чёрных дыр
Через печали снег
Бриллиантовая пыльца
Увядшей мечты цветов
Сыпется без конца
На площади городов
И от неё до него
Через всю Землю бег
И кажется, так легко
Падает белый снег
Андрей Лысиков
Рваной подушкой луны
Звёздами дискотек
На города валуны
Белого шепота страх
Не оставляя следов
Искрой ножа в руках
Крадётся среди домов
Он не вернётся, не жди
Дыханием стынет мгла
Он где-то на пол пути
Светом включенных фар
Пересекает мир
По руслам шумящих рек
Тунелями чёрных дыр
Через печали снег
Бриллиантовая пыльца
Увядшей мечты цветов
Сыпется без конца
На площади городов
И от неё до него
Через всю Землю бег
И кажется, так легко
Падает белый снег
Андрей Лысиков
Провожающих просят покинуть вагоны
Бьются судьбы, уехать чтобы вернуться обратно
Ведь здесь так долго тянутся дни
Ночь зажигает на перронах огни
Уносят вдаль рассказы мудрых людей
В глазах огонь
Ведь он говорит о ней
Фронтовые легенды
Пойдём в тамбур, курим
Вдыхая табак утром, совсем рано
Утро под стук колёс
Ночь под стук колёс
И тут какая-то печаль
Почти до слёз!
Нет, я верю в лучшее
Оно не за горами
Настроив эрмитаж
Тают поезда в тумане
Гранённые стаканы играют бликами
Вставай старик, Скоро Новгород станет великим
Здравствуй отец, куда держишь путь
Скажи, как жить над пропастью во ржи
Под стук колёс гитары шепчут мне
Зима, зима...
Не попадись в плен
Смотри, в темноте мелькают огни
Ты не путай
Здесь добрые волны кухни
И те горящие глаза несутся в темноту
По обе стороны, белые дома в дыму
В них доживают последние дни
Те кто не успел перестроить свой мир
Я буду помнить вас...
Бьются судьбы, уехать чтобы вернуться обратно
Ведь здесь так долго тянутся дни
Ночь зажигает на перронах огни
Уносят вдаль рассказы мудрых людей
В глазах огонь
Ведь он говорит о ней
Фронтовые легенды
Пойдём в тамбур, курим
Вдыхая табак утром, совсем рано
Утро под стук колёс
Ночь под стук колёс
И тут какая-то печаль
Почти до слёз!
Нет, я верю в лучшее
Оно не за горами
Настроив эрмитаж
Тают поезда в тумане
Гранённые стаканы играют бликами
Вставай старик, Скоро Новгород станет великим
Здравствуй отец, куда держишь путь
Скажи, как жить над пропастью во ржи
Под стук колёс гитары шепчут мне
Зима, зима...
Не попадись в плен
Смотри, в темноте мелькают огни
Ты не путай
Здесь добрые волны кухни
И те горящие глаза несутся в темноту
По обе стороны, белые дома в дыму
В них доживают последние дни
Те кто не успел перестроить свой мир
Я буду помнить вас...
Зимняя ночь
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Борис Пастернак
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Борис Пастернак
Ночами я бессонницей больна.
Незваной закручинившейся гостьей
Висит в душе холодная луна
И ложечкой мешает в чашке звезды.
Однажды, напросившись на ночлег,
Осталась, проливая свет тоскливый,
Как одинокий глупый человек,
Навязчивостью болтовни постылый.
Бессвязных нитей теребя лучи,
Немой протест согласием считая,
Мелодией надрывною звучит
Гитарных струн. А по утру растает.
Олелия Лис
Незваной закручинившейся гостьей
Висит в душе холодная луна
И ложечкой мешает в чашке звезды.
Однажды, напросившись на ночлег,
Осталась, проливая свет тоскливый,
Как одинокий глупый человек,
Навязчивостью болтовни постылый.
Бессвязных нитей теребя лучи,
Немой протест согласием считая,
Мелодией надрывною звучит
Гитарных струн. А по утру растает.
Олелия Лис
Я охапками листья кидаю в костер,
Синим дымом подпирая бледный неба шатер.
Они пеплом взлетают, прогорев до конца.
Я рукою стираю хлопья сажи с лица.
Как будто так уже было, это просто усталость,
Безразличием камня в моем сердце осталось.
Пламя шорохом смерти сжег сухую листву,
Это лучше чем гнить, дожидаясь весну.
Стоит простить тех кто мелок душою
Их обиды наполнят лужи грязью одною
И свое отраженье в мутной глади воды
Я прицельно разрушу белой пеной слюны.
Золото сыпется с усталого дерева
Тут же ветер ворует то, что было потеряно
Он хватает, что поподя сильной лапою хищника
И тянут деревья руки-ветки, как нищенка.
Сколько прожито лет, сколько прожито дней,
Это кто, как считает, для кого как важней.
Что-то сделано мною или сделано что-то
И что для себя, ну а что для кого-то.
Счастье в секундах маленьких, острых,
Щедрое к детям и скупое для взрослых.
Липкой почкой набухнет долгожданной весною,
Чтобы осенью стать в костре горящей листвою.
Андрей Лысиков - Дверь
Синим дымом подпирая бледный неба шатер.
Они пеплом взлетают, прогорев до конца.
Я рукою стираю хлопья сажи с лица.
Как будто так уже было, это просто усталость,
Безразличием камня в моем сердце осталось.
Пламя шорохом смерти сжег сухую листву,
Это лучше чем гнить, дожидаясь весну.
Стоит простить тех кто мелок душою
Их обиды наполнят лужи грязью одною
И свое отраженье в мутной глади воды
Я прицельно разрушу белой пеной слюны.
Золото сыпется с усталого дерева
Тут же ветер ворует то, что было потеряно
Он хватает, что поподя сильной лапою хищника
И тянут деревья руки-ветки, как нищенка.
Сколько прожито лет, сколько прожито дней,
Это кто, как считает, для кого как важней.
Что-то сделано мною или сделано что-то
И что для себя, ну а что для кого-то.
Счастье в секундах маленьких, острых,
Щедрое к детям и скупое для взрослых.
Липкой почкой набухнет долгожданной весною,
Чтобы осенью стать в костре горящей листвою.
Андрей Лысиков - Дверь
ПОДРАЖАНИЕ БУАЛО
Э.Л. Линецкой
Мне нравятся стихи, что на трамвай похожи:
звеня и дребезжа, они летят, и все же,
хоть косо, в стеклах их отражены
дворы, дворцы и слабый свет луны,
свет слепоты — ночного отблеск бденья,
и грубых рифм короткие поленья.
Поэт собой любим, до похвалы он жаден.
Поэт всегда себе садовник есть и садик.
В его разодранном размере, где Дионис живет,
как будто прыгал и кусался несытый кот.
Неистовство и простота всего в основе,
как у того, кто измышлял составы крови.
Родной язык как старый верный пес, —
когда ты свой, то дергай хоть за хвост.
Но, юный друг, своим считаю долгом
предупредить, что Муза схожа с волком,
и если ты спознался с девой страшной,
то одиночества испробуй суп вчерашний.
Поэт есть глаз, — узнаешь ты потом, —
мгновенье связанный с ревущим Божеством.
Глаз выдранный — на ниточке кровавой,
на миг вместивший мира боль и славу.
1970
Э.Л. Линецкой
Мне нравятся стихи, что на трамвай похожи:
звеня и дребезжа, они летят, и все же,
хоть косо, в стеклах их отражены
дворы, дворцы и слабый свет луны,
свет слепоты — ночного отблеск бденья,
и грубых рифм короткие поленья.
Поэт собой любим, до похвалы он жаден.
Поэт всегда себе садовник есть и садик.
В его разодранном размере, где Дионис живет,
как будто прыгал и кусался несытый кот.
Неистовство и простота всего в основе,
как у того, кто измышлял составы крови.
Родной язык как старый верный пес, —
когда ты свой, то дергай хоть за хвост.
Но, юный друг, своим считаю долгом
предупредить, что Муза схожа с волком,
и если ты спознался с девой страшной,
то одиночества испробуй суп вчерашний.
Поэт есть глаз, — узнаешь ты потом, —
мгновенье связанный с ревущим Божеством.
Глаз выдранный — на ниточке кровавой,
на миг вместивший мира боль и славу.
1970
Кроме того, даю вам дружеский совет: никогда не отдавать своего искусства, творчества, приемов, его психотехники и прочего на растерзание критиканов и придир. Они могут лишить артиста здравого смысла и довести его до паралича или до столбняка. Зачем же вы их развиваете в себе и в других с помощью глупой игры? Бросьте ее, иначе в самом скором времени излишняя осторожность, придирчивость и паническая боязнь лжи окончательно парализуют вас. Ищите ложь постольку, поскольку она помогает находить правду. Не забывайте при этом, что критикан и придира больше всего создают неправду, так как тот, к кому придираются, помимо воли перестает выполнять выбранную им действенную задачу и вместо нее начинает наигрывать самую правду. В этом наигрыше скрыта самая большая ложь. К черту же критикана и вне и внутри вас, – то есть и в смотрящем зрителе и еще больше в себе самом! Критикан охотно вселяется в вечно сомневающуюся душу артиста.
Вырабатывайте в себе здравого, спокойного, мудрого, понимающего критика – лучшего друга артиста. Он не сушит, а оживляет действие, он помогает воспроизводить его не формально, а подлинно. Критик умеет смотреть и видеть прекрасное, тогда как мелкий придира-критикан видит только плохое, а хорошее пропускает мимо глаз. То же посоветую тем из вас, кто следит за работой других учеников. Пусть те, кто контролирует чужое творчество, ограничиваются ролью зеркала и честно, без придирок говорят: верят они или не верят тому, что видят и что слышат, пусть указывают те моменты, которые их убеждают. Большего от них не требуется. Если бы театральный зритель был так же строг и придирчив к правде на сцене, как вы в жизни, то нам, бедным актерам, нельзя было бы появляться на подмостках.
– А разве зритель не строг к правде? – спросил кто-то.
– Он строг, но не придирчив, как вы. Напротив! Хороший зритель больше всего хочет верить всему в театре, хочет, чтоб сценический вымысел его убеждал...
Станиславский.
Вырабатывайте в себе здравого, спокойного, мудрого, понимающего критика – лучшего друга артиста. Он не сушит, а оживляет действие, он помогает воспроизводить его не формально, а подлинно. Критик умеет смотреть и видеть прекрасное, тогда как мелкий придира-критикан видит только плохое, а хорошее пропускает мимо глаз. То же посоветую тем из вас, кто следит за работой других учеников. Пусть те, кто контролирует чужое творчество, ограничиваются ролью зеркала и честно, без придирок говорят: верят они или не верят тому, что видят и что слышат, пусть указывают те моменты, которые их убеждают. Большего от них не требуется. Если бы театральный зритель был так же строг и придирчив к правде на сцене, как вы в жизни, то нам, бедным актерам, нельзя было бы появляться на подмостках.
– А разве зритель не строг к правде? – спросил кто-то.
– Он строг, но не придирчив, как вы. Напротив! Хороший зритель больше всего хочет верить всему в театре, хочет, чтоб сценический вымысел его убеждал...
Станиславский.