#Кредитование

Почти 10% взрослого населения России воспользовались возможностью добровольного запрета на кредитование. С момента запуска сервиса самозапрета через Госуслуги весной 2025 года, соответствующие заявления подали 13,5 млн человек. Речь идёт о начале формирования нового поведенческого паттерна — финансовой осторожности, опирающейся на личную инициативу и цифровую осведомлённость.

Добровольный отказ от кредитования — не столько выражение тревоги, сколько рациональная реакция на сложившийся контекст. Во-первых, это инструмент снижения долговой нагрузки в условиях, когда потребительский кредит подорожал. Во-вторых, мера защиты от возможных случаев мошенничества — в частности, попыток оформления кредита на третьих лиц, что стало актуальной угрозой на фоне активизации социальных инженерных схем.

Для банков это сдержанный, но показательный сигнал: часть аудитории предпочитает не входить в зону риска даже при наличии спроса. Это создает предпосылки к переосмыслению кредитной стратегии — от количественного охвата к управляемому качеству.

На макроуровне тренд может сыграть стабилизирующую роль. Снижение закредитованности потенциально смягчает уязвимость домохозяйств перед внешними шоками и способствует формированию более сбалансированной модели роста. В условиях глобальной трансформации финансовых систем, внутренняя устойчивость — стратегическое преимущество.

#Финансы

Чистый убыток российского Райффайзенбанка во втором квартале 2025 года (€861 млн), зафиксированный в отчётности австрийской RBI, — это не просто корпоративная потеря, а проявление более глубинного институционального сдвига. За финансовым результатом скрывается системный эффект от попытки иностранного капитала адаптироваться к новой юридической и экономической архитектуре РФ.

Ключевым источником убытков стали рекордные резервы под судебный риск — почти €1,3 млрд, связанные с делом «Распериа Трейдинг Лимитед» и строительным концерном Strabag. Это прецедент, наглядно демонстрирующий: российская юрисдикция становится полноценным актором в транснациональных спорах. Для иностранных структур это означает рост институциональной неопределённости и перераспределение издержек — в том числе ретроспективных.

Одновременно ситуация вскрывает проблему «отложенной цены выхода»: попытка сохранить активы без их реальной трансформации оборачивается ростом расходов на каждый квартал присутствия. Локальные юниты становятся источником риска для головных компаний — и в регуляторном, и в операционном измерении. Тем самым, давление на транснациональные банки смещается внутрь их собственных структур.

Результат — консолидация внутренних позиций и растущая чувствительность иностранных игроков к изменениям в российской нормативной среде. Это укрепляет переговорные позиции государства и усиливает институциональный суверенитет финансовой системы.