Избавившись от необходимости делать по сто берпи, я ощутила прилив сил и начала отказываться от всего, что выглядело как потенциальные сто берпи. Если в ответ на очередное предложение у меня не рождается стопроцентного да, мой ответ автоматически нет. Если это на 80% да — то все равно нет. Я соглашаюсь жюрить только самые классные фестивали. Я берусь консультировать только самых интересных клиентов. Я не участвую в девяти конференциях из десяти, куда меня зовут. Я удалила соцсети. Да, я наверняка упускаю какие-то неочевидные возможности, но взамен приобрела ясную голову, хорошее настроение и свободу маневра.

И что же я теперь делаю со всем этим освободившимся временем? Один час добавился ко сну. Еще час — к ничегонеделанию. В остальное время, не поверите, я опять работаю. Но теперь это работа, которая важна и интересна мне, а не кому-то еще. И это огромная разница в качестве жизни. Я написала несколько короткометражек — чтобы попрактиковаться писать сценарии, которые нравятся мне, а не фокус-группам. Я пересмотрела больше ста архивных фильмов и наконец-то разобралась в эволюции приемов монтажа. Я провела десятки часов, заполняя пробелы в знаниях о композиции. Я освоила принципы работы со светом. Все мои проекты делаются, все клиенты счастливы, и никто не умер. Силой воли я пользоваться практически перестала.

К этому Дню рождения я пришла без фейсбука, инстаграма и твиттера, без дневника задач и целей, плана на пятилетку и списка стран, которые нужно посетить. Если вы хотите меня поздравить и сказать что-нибудь хорошее, это можно сделать здесь:

https://forms.gle/esrwD4vCgNWXMYtr8

Как-то раз я консультировала большую компанию, а потом один из младших менеджеров собрал все мои классные презентации и начал разъезжать по городам и весям с лекциями о креативных коммуникациях — даже графики не перерисовал. Мои юристы быстро рассказали ему, почему не стоит так делать, и он перестал.

Маша Ворслав с подругами сделала агентство юридической помощи для креативщиков, стилистов, визажистов, фотографов, режиссеров и прочих фрилансеров, мне кажется всем надо.

https://www.instagram.com/plz.agency/

Мне понадобилось пять лет в Лондоне, чтобы научиться одеваться и краситься нормально. Нормально - это так, как будто ты три часа шла через лес в пальто прадедушки и по дороге отбивалась от бешеной лисы. В таком виде у нас можно идти куда угодно и всякий тебе будет рад.

Но вот я приехала в Россию и теперь чувствую себя так, как будто вышла из леса и попала на корпоратив нефтяников в Турандот.

Для Москвы ресницы мои недостаточно пушисты, скулы недостаточно остры, ногти недостаточно актуальны, а модная лондонская укладка «фен сломался» в местных широтах выглядит свидетельством отсутствия самодисциплины.

С одной стороны, мимикрия — залог выживания нашего вида, а с другой - хочется срочно что-нибудь куда-нибудь вколоть, чтобы перестать замечать, что я единственная на весь Турандот женщина, отбивавшаяся от бешеной лисы.

Роскомнадзор запретил СМИ называть происходящее на территории Украины нападением, вторжением, либо объявлением войны.

Как еще можно назвать миротворческие действия нашей страны, в ходе которых полмиллиона украинских детей вынуждены спать в бомбоубежищах?

1. Вооруженный визит
2. Мирное урегулирование бомбами
3. Дипломатическая огнестрельная интервенция
4. Миротворческий обстрел
5. Спонтанная танковая экскурсия

Тысячи погибших. Сто пятьдесят тысяч беженцев. Невойна.

Держи тень перед глазами, она нападает только со спины. К. Юнг

Первые недели войны я провела в онемении. Я что-то делала, кому-то писала, что-то куда-то переводила и доставляла, но почти ничего при этом не чувствовала. Меня накрыло бетонной плитой стыда. Не гражданской ответственности, ощутить которую призывают все продвинутые лекторы, а вот той самой невыносимой липкой хтони, связывающей по рукам и ногам.

Я не голосовала за Путина. Ходила на протесты, пока мне это казалось действенным. Действенным мне это перестало казаться после смерти Новодворской в две тысячи четырнадцатом. В две тысячи пятнадцатом, после убийства Немцова, я из России уехала. Уехала не потому, что провалилась моя миссия борца с режимом — я никогда на себя такую миссию не брала, а потому что для рекламного креативщика работа в условиях авторитаризма — это как плыть баттерфляем в шубе.

Если бы нужно было те годы прожить заново, я бы делала то же самое. Тогда откуда стыд? Я что, нашла тайную методичку по восстановлению легитимной сменяемости власти в нефтяных автократиях — и не применила? Могла предвидеть и предотвратить войну — но не предвидела и не предотвратила? В автозаке недосидела? По почкам недополучила?

У стыда, в отличие от вины, нет вменяемых причин, поэтому нет и адекватных способов преодоления — только неадекватные. Это чувство, что если бы другие увидели тебя таким, какой ты есть, они бы отказались не то, что тебя любить, а вообще с тобой иметь дело. Люди в стыде не делают ничего полезного — они заняты исключительно поиском способов этот стыд заглушить, спрятать или спихнуть на кого-то еще.

Когда вышла статья Красильщика, те, у кого и так было дел достаточно: собирать деньги, вывозить беженцев, помогать близким — бросили все и начали писать осуждающие посты. Для нас та статья пропитана стыдом, она триггерит стыд — и это невыносимое чувство хочется немедленно вернуть отправителю. Все переругались, никому легче не стало. Возможно, кто-то прочитает о том стыде, почувствует новый стыд — и мне тоже прилетит. Так оно обычно и работает.

Когда этот стыд замечаешь — его невозможно развидеть, он везде. Он тянет к тебе щупальца из каждого поста про “самую отвратительную позицию” и “да сколько можно ныть, идите делайте”. Из каждой ветки комментариев с выяснением, кто больший мудак — тот, кто на Яндекс работал, или тот, кто ворованные деньги за легитимные инвестиции принимал. Я заслуживаю существовать, а ты нет. Я имею право на горе и отчаяние, а ты нет. Я прав, ты нет, заткнись.

В основе имперских амбиций тоже лежит стыд — стыд оказаться обычным гражданином обычного государства. Мы в этом не одиноки, Британия едет на том же ядовитом топливе, и все ее самые мрачные страницы истории оттуда же.

Стыд рождает уродство. Стыдно быть низкого роста — и вот ты влезаешь в нелепые ботинки на каблуках. Стыдно быть старым — и вот ты накачиваешь лицо филлерами, пока не лопнет. Стыдно не выглядеть богатым — и вот ты покупаешь пуховик ценой в тысячу пенсий. Коррупционером быть тоже стыдно, поэтому всякого, кто тебя так называет, надо заставить умолкнуть любой ценой. И лечения никакого нет — кроме как признать, что именно это происходит именно с тобой. Но тут сердце нужно, а его стыд сжирает первым делом.

Чем больше я читала, смотрела и говорила о войне— тем больше мне хотелось съежиться и исчезнуть. Пользы я с каждым днем приносила все меньше. Сначала я думала, что это выгорание, но выгорание выглядит и ощущается по-другому — все кажется бессмысленным и хочется, чтобы оставили в покое. В этот раз мне все вокруг казалось осмысленным — кроме меня самой.

Когда я увидела, что со мной происходит, я остановилась и на несколько дней перестала вообще что-то говорить и делать. Потому что все сказанное и сделанное в состоянии стыда выходит кривым: главной целью всегда будет заглушить, спрятать или переложить стыд, а не сделать что-то полезное.

Вместе со стыдом я разрешила себе испытывать ужас, горе и разочарование — без оговорок, что кому-то еще хуже. Горе каждого из нас — абсолютно. Горе человека, в чей дом попал снаряд — отдельно, горе человека, чья страна этот снаряд сбросила — отдельно.

Когда идет война от твоего имени, не позволить стыду себя изуродовать — задача со звездочкой. Не выискивать людей с “самой отвратительной позицией”. Не принимать участие в конкурсе “главный праведник”. Не стыдить и не стыдиться, чтобы однажды не увидеть в зеркале кого-то, раздувшегося от филлеров, в бронированном пуховике Loro Piana.

В первые годы эмиграции мой социальный навигатор сильно подпортила псевдонаучная концепция под названием “менталитет”. Мне потребовалось несколько лет, чтобы путем проб и ошибок выяснить то, что интуитивно понятно пятилетнему ребенку: люди везде люди. В одних и тех же обстоятельствах все испытывают примерно одни и те же эмоции: надежду, горечь, облегчение, страх, злость, безразличие — просто выражают их по-разному. Набор стратегий взаимодействия тоже не бесконечный, и в любой культуре правила поведения направлены на то, чтобы жить получше, а получать по шее поменьше. Все остальное — отличия по форме, а не по содержанию.

Предположим, вы сняли квартиру со старой стиральной машинкой, через месяц она сломалась, и вы хотите, чтобы лендлорд ее починил, а еще лучше — поставил новую. И в этот момент становится не важно, вырос он в английском замке или на рабочей окраине Саратова. Единственное, что нужно про этого человека понимать — мудак он или нормальный.

Если лендлорд мудак — то без разницы, какого разлива он мудак — британский, итальянский или отечественный, суть конфликта от этого не изменится: вы будете считать, что кто это древнее говно туда поставил — тот пусть и чинит, а хозяин помещения будет вам намекать, что у кого трусы чистые закончились — того и проблема.

Британский лендлорд может вам написать: “Дорогая N, надеюсь у вас все хорошо, и вы обжились на новом месте. Я ужасно сопереживаю вашей непростой ситуации. К сожалению, запчасти для этой стиральной машины перестали производить в 1996 году, и достать их будет затруднительно. Но я буду стараться изо всех сил, в следующем месяце поеду на аукцион винтажной бытовой техники в Лидсе и сделаю все возможное, чтобы найти нужный клапан. Я бы с радостью поставил новую стиральную машину, но в соответствии с параграфом 57654b нашего договора, замена техники не предусмотрена, пока не будут исчерпаны все возможности для починки. Желаю вам прекрасных выходных, Джон.”

Перевод: “В жопу иди со своей стиральной машинкой”.

Итальянский лендлорд оставит вам голосовое сообщение: “Дорогая N, ты разбиваешь мое бедное сердце. Мне очень грустно, что ты сломала эту уникальную стиральную машинку, она досталась мне от бабушки, и я планировал передать ее внукам. Но так уж и быть, я тебя прощаю, более того, тебе несказанно повезло, я обо всем договорился с Альберто с третьего этажа: раз в месяц ты можешь приходить стирать белье у него. Если же тебе этот вариант не подходит, и ты хочешь стирать чаще (хахаха, грязная девчонка), то через дорогу есть доступная семейная прачечная синьора Вителло, я уверен, они тебе помогут за разумную плату. Навсегда твой, Франческо.”

Перевод: “В жопу иди со своей стиральной машинкой”.

Отечественный хозяин квартиры сбросит все звонки и проигнорирует смс. Аренду забирать пришлет жену, которая сделает вид, что ничего не знает.

Перевод: “В жопу иди со своей стиральной машинкой”.

Нормальный арендодатель в любой стране поступит единственным приемлемым в такой ситуации образом: без лишних вопросов отремонтирует стиральную машинку или поставит новую.

Моя основная ошибка первых лет эмиграции заключалась в том, что вместо того, чтобы попытаться понять, кто конкретно передо мной в этот раз оказался и каковы его намерения, я стремилась самые простые вещи вроде: “Линда пытается мне помочь” и “Рикардо хочет меня наебать” объяснить менталитетом. Самое удивительное — у меня часто даже получалось натягивать сову на глобус, потому что на любую житейскую ситуацию найдётся свой стереотип.

Заменил британский лендлорд машинку — это потому, что британцы вежливые и обязательные. Не заменил британский лендлорд машинку — это потому, что британцы расчётливые и равнодушные. Я анализировала культурные коды, и каждый раз удивлялась, что у меня не получается понять этих странных людей, которые ведут себя так непредсказуемо. А на самом деле просто Майк был нормальный, а Джон - мудак.

Много времени и сил можно было сэкономить.

Первые три месяца эмиграции — самые простые. Это прозвучит как издевательство, потому что поначалу кажется, что вся жизнь после переезда — одна сплошная проблема. Квартиру найти — проблема. Интернет подключить - проблема. Банковский счет открыть — проблема. Но в этом хаосе есть и терапевтический момент — осязаемые препятствия можно преодолеть и почувствовать, что ты молодец.

Когда бытовые трудности заканчиваются, начинаются вопросы экзистенциального порядка. Вот жил ты много лет и что-то про себя понимал: вырос в панельке, слушал Земфиру, окрошку делал на квасе. Среди друзей был самый умный, а не самый борзый. С консьержкой здоровался, с соседями в лифте — через раз. Подобные мелочи кажутся полной ерундой, пока ты не лишаешься всего этого огромного списка разом.

В новой жизни приходится срочно выяснять, кто ты вообще такой в отрыве от старой. Стряхни с человека все теги, которые наросли за десятилетия — и что останется? Откуда мне знать, я по британским меркам теперь самый умный или самый борзый? Тридцать лет — это тут молодость или зрелость? Я средний класс или нет? Рассказывать на работе, как мы в детстве с друзьями гудрон жевали или промолчать?

Примерно через полгода эмигрант начинает терять твердую почву под ногами — старая идентичность уже не актуальна, новая еще не отросла. Это чем-то похоже на подростковый период, только лежать лицом в диван дорого, хлопнуть дверью некому, а на бунт сил нет. У тех, кто переезжает в благополучные страны, кризис проходит жестче: вместо того чтобы признаться: “что-то мне плохо, грустно и непонятно”, они начинают себя пинать — вон на родине у людей проблемы, а ты чего сопли свесил в совиньон, радуйся давай.

Все это отжирает огромное количество энергии. Ты перестаешь нормально спать, становишься беспокойным, плаксивым и раздражительным. Дестабилизированный человек одновременно подозрителен и уязвим для всяких мутных схем. Становится сложно отличать опасные ситуации от безопасных — сносит то в одну, то в другую крайность. Там, где раньше были знакомые ориентиры: “Да ладно, нормально все” и “Так, стоп, это что еще за херня?” — мир плывет, мерцает и переливается тысячей тревожных вариантов.

Многие ломаются и начинают строить вокруг себя условный Брайтон-Бич — чтобы вернуть хотя бы ошметки старой идентичности. Кто-то едет обратно. Кто-то остается, но объявляет местное население мудаками — причем, часто не без оснований, людям в кризисе вообще везет на проходимцев и психопатов всех мастей. Единицы обращаются к терапевту.

Выход из этого бедственного положения один: чем быстрее расставить опознавательные флажки на местности, тем быстрее отпустит. Помогают самые простые вещи — начать ходить за кофе в одно и то же место, в одно и то же время — пока бариста не запомнит тебя в лицо. Знакомиться с соседями, продавцами и почтальонами. Разобраться, как программировать бойлер — чтобы в повседневной жизни было одной непонятной херней меньше. Когда тревожность зашкаливает — идти гулять по району и запоминать, что где в радиусе двух километров: почта, хозтовары, банкомат.

Чем больше знакомого и привычного — тем ниже фоновый уровень паники. Чем больше людей вокруг знают, что ты существуешь — тем крепче ощущение безопасности.

Еще стоит приложить усилия и взломать местный код вежливости. Не для того чтобы всем нравиться, а чтобы поменьше сталкиваться с пассивной агрессией. Свежие эмигранты невольно хамят кому попало. Если взять Британию за пункт прибытия, то итальянцы стоят к людям слишком близко и всех бесят, немцы слишком быстро переходят разговору по существу, не дав собеседнику договорить про чудесные выходные, а американцы стремятся выяснить, у кого сколько денег — и выглядят как продавцы пылесоса Кирби.

Раздражать людей по мелочам — надежный путь к социальной изоляции. Распространенные ловушки для русскоговорящих — смолл-ток, письма и звонки: то, что на пост-советском пространстве — нелепые реверансы, в старой Европе — прожиточный минимум благожелательности.

Проскочить этот муторный период не удастся, я еще ни одного человека не видела, который бы покинул родную страну и не столкнулся с кризисом идентичности. Длиться это будет не месяц, а год-два-три, так что можно переставать себя пинать — силы еще пригодятся. Но все это обязательно закончится и станет нормально. Главное не переезжать на Брайтон-Бич.

Однажды группа исследователей из Йельского университета провела эксперимент: показали студентам съемку протеста возле нейтрального здания. Половине сказали, что это протест пролайферов возле клиники абортов. Половине — что это протест за права ЛГБТК+ у дверей военкомата. А потом задали несколько вопросов. Мирный ли был протест? Нападали ли протестующие на прохожих? Раздавались ли крики и ругательства? Блокировали ли протестующие вход в здание?

Студенты-консерваторы, которым показали “протест пролайферов возле абортария”, ответили, что протест был мирный: ни нарушений, ни агрессии, вход в здание никто не блокировал. Студенты-либералы, посмотревшие видео “протеста за права ЛГБТК+”, отвечали похоже: протестующие отстаивали свои права цивилизованно, никому не мешали, ничего плохого не делали, дорогу не перегораживали.

А вот наоборот получилось интересно. Студенты-консерваторы, посмотревшие якобы видео протеста за права ЛГБТК+, утверждали, что протестующие были агрессивны, кричали, устраивали беспорядки и блокировали вход в здание. Студенты-либералы, посмотревшие видео с “протеста пролайферов у абортария”, тоже заявляли, что протест безобразный, протестующие угрожали прохожим, к зданию невозможно было пройти.

Оценка видео напрямую зависела от убеждений. Было бы мнение, а глаза подстроятся.

Кто-то читает новости о толпах бегущих россиян и видит людей, которых семь месяцев все устраивало, а теперь они переобуваются и потому не заслуживают ни сочувствия, ни помощи. Кто-то смотрит на ту же самую толпу и видит людей, попавших в беду, которые бросили все и уехали одним днем, только чтобы не убивать и не быть убитыми.

Я желаю тем, кто точно знает, как нужно свергать диктаторские режимы, никогда не оказаться темной ночью в бесконечной очереди на выезде из страны, сошедшей с ума.

Огромная благодарность жителям Грузии, Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Узбекистана, Монголии и других стран, помогающих тем, кто бежит из России. Спасибо.

Когда я оглядываюсь на прошедший год, меня мутит. Месяцы сжимаются и выпадают из памяти, дни растягиваются на недели, отдельные минуты закольцовываются в бесконечный гиф и стоят перед глазами. Я думала, что это уникальное переживание, но оказалось, что эффект известный и давно изученный — травма меняет восприятие времени.

За год у меня появилось шесть новых шрамов. Я падала с лестниц, врезалась в журнальные столики, задевала острые предметы. Периоды отсутствия внутреннего равновесия сопровождались потерей координации. Все лето проходила, заклеив ноги тейпами — чтобы не отвечать на вопрос: “Что случилось?”.

О том, что случилось, я до сих пор не могу толком ни говорить, ни писать. Я выработала обтекаемые ответы для участливых британских коллег: без лишних деталей, чтобы не нагрузить, но и не слишком сухо, чтобы не обидеть.

К сожалению, у моей мамы обнаружили рак поджелудочной железы на поздней стадии. К сожалению, моя страна сошла с ума и развязала войну. К сожалению, маме стало хуже, она больше не может ходить. К сожалению, война выглядит затяжной, объявили мобилизацию. К сожалению, мама умерла. К сожалению, России, которую я знала, больше нет.

Два горя усиливают друг друга и сливаются в одно.

“Хронический стресс ведет к снижению роста нервов и ухудшению памяти, увеличивает восприимчивость к страху, чтобы обеспечить выживание. В долгосрочной перспективе горе может нарушить различные функции памяти, принятия решений, зрительно-пространственную функцию, внимание, владение речью и скорость обработки информации. Физические симптомы: тяжесть в груди, боли в шее и спине, общее недомогание.”

Медицинская литература дает подробный список потерь, но для описания всего остального у нее нет подходящего языка.

Хронический стресс ведет к смирению и избавлению от иллюзии всемогущества. В долгосрочной перспективе горе может способствовать масштабной переоценке ценностей, помогает преодолеть страх смерти и научиться бережнее обращаться с собой и окружающими.

В один трудный день боли и страха оказалось настолько много, что психика не выдержала напряжения и на несколько часов целиком погрузилась в текущий момент. Прошлое и будущее растворились. Внутренний диалог остановился. Я ощущала кожей теплый ветер, замечала запах нагревшегося металла автобусной остановки, слышала, как шины велосипедов соприкасаются с асфальтом, видела, как постепенно удлиняются тени, чувствовала вкус воды. Несколько часов полной внутренней тишины посреди хаоса внешних событий. Физические симптомы: замедление дыхания, пульсация в ладонях, расслабление мышц спины, разлившееся по телу тепло. Умиротворение.

Это был настолько трансформирующий опыт, что на какое-то время переход в глубокое медитативное состояние стал автоматической реакцией на любой сильный стресс. В следующие месяцы я научилась переключаться в этот режим сознательно. Мир стал ярче и реальнее, прошлое и будущее ослабили хватку, страх отступил.

Я всю жизнь прожила, либо по десятому кругу анализируя то, что уже случилось, либо беспокоясь обо всем, что может произойти. Мое тревожное воображение может нарисовать сотню реалистичных катастроф в минуту. Потребовалась сильная встряска, чтобы нервная система перестроилась.

Когда мама умирала, я сидела рядом с ней часами и ощущала бесконечное спокойствие. Время исчезло, не было ни страха, ни горя, ни сожалений — только мягкая пульсирующая тишина. Я была там, где должна была быть, и все шло так, как должно было идти. Я сдалась, и мир, вместо того чтобы рухнуть без моих героических усилий, вздохнул с облегчением.

Теорию феминизма я осваивала по ускоренной программе. Вместо Браунмиллер, Дворкин и Грир у меня были ютуб, фейсбук и твиттер. Радикальные заявления, которые феминистки семидесятых раскрывали на ста страницах, я потребляла сокращенными до ста сорока символов.

Для того, чтобы предъявить миру революционную фразу: “ВСЕ мужчины держат ВСЕХ женщин в состоянии страха”, Сьюзан Браунмиллер написала увесистую книгу, которая изменила законодательство США и вошла в список 100 самых важных изданий по версии Times. Докатившись до твиттера, цитата потеряла кавычки и превратилась в факт, не требующий аргументов и доказательств. Все мужчины держат всех женщин в состоянии страха. Давайте, поспорьте со мной, расскажите женщине про ее lived experience.

Я отчетливо помню приятное чувство коллективной ясности: ну слава богу, нашли врага, во всем виноваты белые гетеросексуальные носители ХY хромосом, а кто не виноват и будет повержен зря — тот необходимая жертва исторического процесса во имя всеобщего блага и процветания. Лес рубят — щепки летят.

Нарратив мне казался смутно знакомым и вызывал некоторый душевный дискомфорт, но чувство коллективной правоты было соблазнительным. Несколько месяцев я прожила в великолепном мире, где все люди, похожие на меня, по умолчанию достойны сочувствия, понимания и помощи, а все люди, на меня не похожие, должны непрерывно осознавать свою ответственность и каяться. Никогда до и никогда после я не ощущала себя настолько достойной уплыть в прекрасное будущее равенства на белом пароходе современности.

Мы были в гневе, нас было много, и это было упоительно. Биохимически гнев не лишен удовольствия: он провоцирует выработку гормонов, схожих по воздействию с анальгетиками и амфетаминами. Заряд энергии, сопровождающий крестовый поход в твиттере, мало чем отличается от прилива сил, который испытывает человек на спидах.

Мужчины делу не помогали — отовсюду раздавались вопли пятидесятилетних CEO, внезапно осознавших, что самый уязвимый слой населения планеты — это они. Сильный пол заламывал руки и сокрушался об уволенных за сексистский анекдот. Мы отвечали, что уволенных за анекдот пожалеем, когда к ответу призовут последнего убийцу и насильника. Революцию в белых перчатках не делают.

Закончился этот праздник классовой правоты, когда я случайно купила в аэропорту книжку про тоталитаризм и поняла, где уже встречала все эти рассуждения про необходимые и неизбежные жертвы исторического процесса.

К моему глубокому сожалению, тоталитаризм с феминизмом очень любят сравнивать маргиналы, которым в судебном процессе над Харви Вайнштейном чудятся параллели с сюжетом "Архипелаг ГУЛАГ". Это затрудняет разговор о том, что происходит, когда многомиллионным социальным группам предъявляют один список грехов на всех.

Я правнучка раскулаченных крестьян и расказаченных казаков, мое существование — недосмотр тех, кто оперировал понятиями “коллективная вина” и “исторические заслуги”. Когда кто-то начинает приговаривать: “Лес рубят — щепки летят”, у меня от ужаса должны стыть связи в ДНК. Но вот пришла моя очередь выяснять, как передо мной провинились миллионы угнетателей — и я не устояла. Круг безумия замкнулся.

Арья знала всех своих врагов поименно: Серсея, Джоффри, Сэр Иллин Пэйн — всего тринадцать имен, которые она повторяла перед сном. Раньше я думала — чтобы не забыть. Теперь мне кажется — чтобы не возненавидеть весь мир вместо тех тринадцати.

Труды радикальных феминисток я с тех пор предпочитаю читать целиком, твиттер удалила, мудаков запоминаю по именам. Кто-то должен перестать рубить лес.

Наткнулась тут на рекламу психологического вебинара: “Первый год эмиграции может стать увлекательным квестом в результате которого вы станете сильнее, счастливее и приобретете новые возможности. А может отбросить вас в одиночество, чувство беспомощности и апатию. Выбирать вам!”

Ничего не имею против самого вебинара, но хочется внимательно посмотреть в глаза человеку, который писал рекламный текст, и предложить ему выбрать не быть жизнерадостным идиотом.

Эмиграция, безусловно, может стать квестом, который сделает сильнее и даст новые возможности. Но в одиночество, беспомощность и апатию тоже отбросит практически с гарантией. Учитывая, как и почему сейчас эмигрируют люди, на которых рассчитан этот вебинар, фраза: “Выбирать вам!” звучит как предвыборный слоган депутата Единой России.

Есть исследования, которые описывают “immigrant paradox”: даже несмотря на травмы, стресс и бедность, у иммигрантов в первом поколении существенно снижается риск развития депрессии и тревожных расстройств в течение жизни — после краткого периода запредельного риска сразу после переезда.

Любая психологическая поддержка в первый год после эмиграции — отличная идея. Но продавать вебинар с посылом: “Если тебе тяжело дается внезапная смена страны проживания из-за войны, ты просто не выбрал стать сильнее и счастливее!” — довольно неприятная манипуляция.

Вим Хоф пробежал босиком марафон за Полярным кругом, проплыл 66 метров подо льдом и забрался в шортах на Килиманджаро. В его дыхательных упражнениях часто можно встретить фразу: “Let the body do what the body is capable of doing”. Мне кажется к психике этот подход тоже применим. Человечество куда-то от чего-то мигрировало всю свою историю. Очевидно, что у нас есть мощные инструменты адаптации, которые работают с вебинарами и без.

Иногда нужно дать нервной системе сделать то, на что она способна: медленно и нудно отрастить новые нейронные связи и адаптироваться к изменившимся обстоятельствам. Усталость, плаксивость и тоска — не баг, а часть процесса перестройки. Одиночество и чувство беспомощности — неизбежная часть интеграции в новую культуру.

Мы живем на тихой улице рядом с парком, два ряда маленьких домиков, все друг друга знают. Соседи замечательные: преподаватель философии музыки, мультимедийная художница, продавщица антикварных феминистических книг, флейтистка, архитектор, актер. Возраст большинства — от пятидесяти до девяноста.

Поэтому когда на нашей улице сдохла лиса, соседский чат оказался не готов к выпавшим на его долю испытаниям.

Джуди: В переулке возле дома с магнолиями лежит мертвая лиса. Я дозвонилась в мусороуборочную компанию, они утверждают, что лисами не занимаются. Кто-нибудь знает, что делать? Ужасно грустно, но есть и хорошая новость: судя по всему, лиса умерла от старости.

Сара: Какая же это хорошая новость? Очередное напоминание, что время идет, и мы все умрем.

Майк: Страх смерти — это замаскированный страх жизни. Лису надо срочно убрать, пока она не начала разлагаться и не завоняла.

Джуди: Спасибо, Майк. Мы тут собирались пожить с дохлой лисой недельку-другую, посмотреть, что получится, но благодаря вам осознали всю срочность ситуации.

Сара: Сайт Камдена говорит, что мертвая лиса — токсичный мусор, и ее должны убирать специалисты. Кто-нибудь знает, какая компания отвечает за токсичный мусор?

Кэрол: Дорогие Соседи! Возрождая славную викторианскую традицию, я объявляю день присутствия дома в это воскресенье с двух до шести. Чудесная возможность встретиться и пообщаться. Пожалуйста, напишите, если вы планируете зайти. С наилучшими пожеланиями, Кэрол Салливан, №45.

Бен: Прекрасная инициатива, дорогая Кэрол, мы с Диной обязательно придем. Бен Хьюз, №44.

Джуди: Я позвонила в компанию по уборке токсичных отходов, они сказали, что если лиса не набита плутонием, это не их сфера ответственности. Посоветовали просто засунуть в мусорный бак.

Элоиз: Ну слава богу, проблема решена.

Джуди: Элоиз, я правильно понимаю, что вы вызвались предоставить ваш мусорный бак для хранения мертвой лисы до следующего понедельника?

Элоиз: К сожалению, в нашем баке уже нет места.

Джуди: Я почему-то так и думала. Вот и в нашем тоже.

Майк: Мне кажется, что мертвая лиса — ответственность дома с магнолиями. Пусть они засунут ее в свой бак.

Сара: В доме с магнолиями живет Энтони, у него деменция, соцслужбы приходят раз в месяц. В его мусорном баке лиса пролежит до мая, здесь объявят зону отчуждения, и нам всем придется съехать.

Жюстин: Всем привет. Я нашла приложение “Love Clean Streets”. Там есть функция “сообщить о незаконном мусоре” — если кто-то выставил на улицу матрас, то матрас заберут, а хозяина найдут по камерам и оштрафуют. Можно сфотографировать лису и сообщить местному управлению.

Джуди: Местное управление оштрафует лису за смерть в неположенном месте?

Сара: Нет, они пришлют штраф нам, а мы потом будем его двадцать лет оспаривать, пока Ее Королевская Служба Судов и Трибуналов начисляет нам пени.

Элоиз: Думаю, все-таки лучше засунуть ее в чей-нибудь бак.

Джуди: Я сходила посмотреть на лису. Она в плачевном состоянии, бак придется выбросить, новый потом не дождешься.

Бен: И это еще одна причина голосовать за лейбористов.

Так прошла неделя. Если бы из мертвой лисы нужно было сделать мультимедийную инсталляцию, снять о ней документальный фильм или написать грустный саундтрек для флейты, наша улица бы не подвела. Гардиан бы выпустил хвалебную рецензию. Кто-то получил бы Бафту. Но просто взять и избавиться от трупа мы были не в силах.

Через неделю лиса мистическим образом исчезла. Может быть, ее ранним утром забрали мусорщики, может, очнулась служба токсичных отходов, может, Энтони утащил ее домой и пьет теперь с ней чай.

Если вам интересно, в чем был мой вклад — то он вот.

В описании канала сказано, что у автора нет советов, но это неправда. У меня все-таки образовался совет.

Не давайте ChatGPT писать за вас важные письма на английском, он всем нахамит и выставит вас дураком.

Пример: вам нужно написать имейл потенциальному работодателю, поблагодарить еще раз за интервью, которое случилось полтора месяца назад, и спросить, приняли ли они решение — а то у вас тут на руках оффер от другой компании (возможно, воображаемый). Классический заход, когда вам нужно как-то извернуться и выглядеть заинтересованным, но не слишком, и при этом хотелось бы все-таки получить внятный ответ.

И вот вы, русскоязычный человек с неплохим английским, пишете: "Dear Linda, I hope you're doing well. It's been great speaking with you a couple of weeks ago. I really enjoyed your vision of making plastic purple people eaters sustainable and plastic-free. I've been wondering whether you've already made the hiring decision. I have just received an offer from another company that could also be a good opportunity, although to be honest, it's not as fun as the work your team is doing. I wanted to check with you before making any decisions. Many thanks, Tanya.”

Вы переживаете, не понаделали ли вы там ошибок и не слишком ли в лоб получилось. И просите ChatGPT проверить ошибки и сделать письмо профессиональным и вежливым: “Please check grammar, make it sound polite and professional”. Любезный ChatGPT берет ваше письмо и делает с ним следующее:

"Dear Linda, I hope this message finds you well (пишет судебный пристав). It was a pleasure speaking with you a couple of weeks ago, and I greatly appreciated (заговорил учитель литературы на пенсии) your insightful (издевка?) vision of making plastic purple people eaters sustainable and plastic-free. I wanted to inquire (опять судебный пристав) whether you have made a final decision regarding the hiring process (пьяный учитель литературы на пенсии, какой hiring process? Вопрос был, приняла ли Линда решение о найме).

Recently (в прошлом месяце?), I received an offer from another company that presents a potential opportunity for me (учитель литературы на пенсии хвастается). However, I must emphasize (американский судебный пристав тоже выпил и грозит Линде указательным пальцем) that the work your team is involved in is truly captivating (американский судебный пристав раскаялся и подлизывается) and more aligned with my interests. Therefore (учитель литературы на пенсии не дремлет), I wanted to reach out to you before making any decisions.

Thank you very much for your time and consideration. I look forward to hearing from you soon.
(судебный пристав намекает, чтоб Линда пошевеливалась).

Warm regards,

Tanya”


Вы этот шедевр читаете, и у вас закрадывается подозрение, что как-то это все слишком. И вы так и пишете - ну нет, это слишком, сделай попроще, “make it simple but friendly”. И ChatGPT делает попроще:

"Hey Linda! (Внезапно вы с Линдой лучшие подружки) Hope you're doing well. Remember our chat a few weeks ago? (Вот это мы зажгли) I loved your idea of making plastic purple people eaters sustainable and plastic-free. Just wanted to check if you've made any decisions on hiring yet.

By the way (просто мимо проходила, думаю, дай напишу Линде), I got an offer from another company, but honestly, it's not as exciting as what your team is up to. Before I make any moves, I thought I'd touch base with you. (теперь вы менеджер из американской глубинки, продаете подержанные автомобили)

Thanks a bunch (дружбан-Линда), and looking forward to hearing from you!

Warm regards,

Tanya”

В оригинале было обычное вежливое письмо человека, который понимает, кому и зачем пишет - с парой не самых типичных для носителя конструкций, с пропущенными запятыми, но в целом адекватный имейл с адекватным вопросом. Прочитав письмо от ChatGPT, Линда решит, что вы не в порядке. Она, скорее всего, не подумает, что за вас письмо переписал AI - просто придет к выводу что вы как-то очень странно воспринимаете ваши с ней отношения.

Эффект зловещей долины в профессиональной переписке.

Хорошая иллюстрация к предыдущей записи.

С июня прошлого года я почти ничего не писала. К тому июню мы, казалось, уже видели всё. Но разрушение плотины погрузило меня в безнадежность на месяцы. Мне неловко говорить об этом вслух, как будто я — инженю, падающая в обморок от вечерней сводки новостей, но пишу как есть. Я даже себе не могу объяснить, почему именно те события произвели на меня такой эффект — а не любые другие, такие же ужасные. Видимо, у каждого есть предел, за которым надежда на лучшее начинает казаться бессмысленной — и мой предел оказался там.

Подруга, оставшаяся в России, в начале войны сказала: “Ты все это чувствуешь, потому что ты можешь себе позволить чувствовать, ты в безопасности.” Она права — на расстоянии защиты не срабатывают. Привилегия нескончаемой травмы. И опять неловкость — давай, расскажи, какие там у тебя травмы в Лондоне.

Это похоже на то, что со мной происходило в последний год жизни мамы. Я вела ее медицинскую документацию и общалась с врачами. Мне приходилось читать подробные описания каждого метастаза, каждого отказывающего органа. Она страдала физически — но до последнего дня надеялась на чудесное избавление. Избавление казалось ей абсолютно реальным — нужно только найти нового врача, новый генетический тест, еще одну чудотворную икону. Я была в безопасности — и в постоянном ужасе. Мы так толком и не встретились в общей точке реальности.

Пока я ничего не писала — я много читала, больше чем в любой другой год. В каждой новой книге я надеялась найти способ справиться с бессмысленностью, понять, зачем что-то создавать, если все будет разрушено. Авторы, которые повлияли на меня больше всего, Анни Эрно, Ирвин Ялом, Ролло Мэй, Джон Уильямс, Энн Паттчетт — разными словами говорили об одном и том же.

Что смысл невозможно найти, отгородившись от других людей — никакого смысла вне коллективного человеческого опыта не существует. Что любая попытка узнать, делали ли другие то же, что и ты, чувствовали ли так же, как ты — может сама по себе быть целью. Что в мире, который несется в трубу, даже короткая возможность найти понимание, поддержку, разделить с кем-то радость — подарок, отвергать который — глупость и расточительство.

Читая, я постепенно я вышла из онемения и увидела, что рядом со мной — много замолчавших людей, у которых тоже есть большие вопросы к вселенной по части смысла. И каждый думает, что живет так один.

Возможно, когда мир разваливается на части, кто-то должен записывать, как именно — чтобы потом можно было собрать обратно.

До прошлого декабря у меня не было водительских прав. Большую часть жизни я прожила в мегаполисах и везде ходила пешком. Но после тридцати меня начали посещать настойчивые фантазии, в которых я сажусь за руль и уезжаю далеко-далеко — внутренний голос тихо добавлял: “К хуям” — и я решила, что пора.

Получить права в Лондоне сложно. С первого раза сдает меньше половины, многие пересдают по три-четыре раза. Не заметил пешехода в двух шагах от зебры — не сдал. Не проверил зеркала раз в восемь секунд — не сдал. Поехал по автобусной полосе в запрещенные часы — не сдал. Не поехал по автобусной полосе в разрешенные часы — не сдал. Про список способов не сдать снимают часовые ролики и выпускают книги: “Сто способов завалить тест по вождению”.

Я долго искала хорошего инструктора и нашла Махбуба. У Махбуба пять звезд из пяти на гугл ревьюз, механическая Тойота Ярис с пробегом пятьсот тысяч миль и авторская методика обучения: “Не бойся ничего, если что, купишь мне новую”. Махбуб родился в Бангладеш, вырос в Лондоне и по пути собрал в себе все противоречия, которые могут поместиться в одном человеке. Сначала я подумала, что он мусульманский феминист — потому что на первом занятии он попросил разрешения, прежде чем поправить мою руку на руле, и рассказал, как гордится, что его дочь станет врачом и не будет зависеть от мужа. На втором занятии Махбуб сообщил, что 9/11 — заговор ФБР, что у женщин слишком много прав без обязанностей, и что Путин лучше Риши Сунака.

В стране, где начинающим водителям с первого дня прививают неврозы, Махбуб учит водить, как в Бангладеш — предполагая, что в любой момент тебе под колеса может броситься мопед, обвешанный живыми курами — и это нормальная часть жизни, не повод для паники. В Британии такое называется Defensive Driving и стоит много денег на специальных курсах , а у Махбуба это настройки по умолчанию — прилететь может отовсюду, и думать, что не прилетит — завышенные ожидания.

“Полина, хватит водить так, как будто ты из Хампстеда, води, как будто ты из Брикстона” — говорит он мне, когда я в очередной раз пропускаю пешехода в неположенном месте. Спонтанная вежливость — одна из самых распространенных причин аварий в Британии — ты притормозил, тебе въехали в зад. Махбуб категорически против спонтанной вежливости. “Если хочешь всем на дороге понравиться — это к терапевту”. Махбуб ходит к терапевту после развода с женой.

Обычно в начале двухчасового урока за тобой заезжает один ученик и передает руль, а в конце урока отвозит домой следующий. Большинство студентов Махбуба, как и я, были не титульной нации — пакистанцы, нигерийцы, иракцы — и всех Махбуб с удовольствием мной пугал. “Это Полина, она русская, заглохнешь на следующей развязке — она тебя убьет”. Я возмущалась и протестовала — а Махбуб в ответ смеялся и говорил, что нечего прикидываться безобидной, вон в ютьюбе российские школьницы Калашников на скорость собирают. “Мы экспортируем говенные футболки, а вы — смерть”.

Махбуб рассказывал, как в Бангладеш женщина премьер-министр, придя к власти, перестреляла всех генералов, перевешала всех оппозиционных журналистов, посадила пол-страны в тюрьму и сейчас идет на четвертый срок. Я потом нашла ее фотографию — добрая бабуля в очках, выглядит так, как будто всю жизнь вела передачи для самых маленьких. Махбуб видит в женщинах бесконечный потенциал к насилию и жестокости. Он обсуждал это с терапевтом, и его терапевт с ним согласен.

За все время учебы с Махбубом я не нарушила ни одного правила и ни разу сознательно не превысила скорость. “Мы с тобой, Полина, не то что эти белые — нам никто поблажек делать не будет”. На мой вопросительный взгляд он отвечал: “Ну ты понимаешь, что я имею в виду”.

Сдала я с первого раза.

Когда Россия напала на Украину, многие мои британские соседи и знакомые в первые два дня написали, что они знают, что я не поддерживаю убийства, и что если мне нужна помощь — они рядом. Это были простые жесты — короткие звонки или сообщения в WhatsApp, но их было много, и они мне помогли сберечь остатки психического здоровья, потом пригодилось.

Вспоминая тот опыт, я думаю сейчас очень важно выразить поддержку всем знакомым таджикам — от друзей и соседей до продавцов и водителей такси. За эти два года россияне видели многое — закрытые счета, аннулированные визы, многочасовые допросы на границах. Все это можно смело умножать на сто — чтобы хотя бы примерно представить, с каким потоком ненависти сейчас имеют дело таджики в России. Им всем важно знать, что конкретно вы на их стороне. Так же, как и нам было важно знать, что лично нас не ненавидят за российские ракеты.

Ночь темна, конца пока не видно, и выживут те, кто не растеряет человечность.