"Цирк"
1891 г.
Жорж Сёра
Музей д’Орсе, Париж.
«Цирк» остался незаконченным. Это последняя картина Сёра. В конце 90-х он увлекся темой зрелищ и отображения ночной жизни Парижа. «Цирк» был выставлен в марте 1891 года на Салоне независимых, буквально за несколько дней до смерти художника. Он перекликается с другими работами Сёра – «Канканом» и «Парадом». Увеселительное зрелище, искусственное освещение, использование теории «эмоциональных линий» объединяют эти работы в один цикл.
Фигура клоуна на переднем плане сопоставима с контрабасистом из «Канкана». Кто он здесь? С одной стороны, он кажется вообще организатором всего этого зрелища, с другой – очевидно, что это всего лишь исполнитель. В его фигуре словно соединились коварный искуситель и грустный мем, вызывающий хохот. Теория линий и эмоционального воздействия цвета оказывается несостоятельной. Направленные вверх линия подбородка клоуна, его руки, вихры и даже кончик вздернутого носа, рыжий цвет волос и красный – одежды совершенно не возбуждают радостных ощущений. Впрочем, гимнастка на лошади и акробат действительно создают чувство некоторой приподнятости, увлеченности. Великолепно продумана геометрия картины. Перекличка линий, углов и наклонов демонстрирует отличное владение Сёра законами композиции.
Как правило, в картинах Сёра начисто отсутствует движение. Здесь же перед нами запечатлен момент движения, то есть говорить о его отсутствии точно не получится. Пожалуй, в данном случае имеет место эффект остановившегося мгновения – движение есть до и после, а в изображении оно застыло, словно замершая в янтаре муха.
Зрители кажутся пришедшими в цирк с других полотен Сёра. Не посетителей ли острова Гранд-Жатт мы видим в партере? А вот парни с «Купания в Аньере», пожалуй, заняли галерку.
#ЖоржСёра #Пуантилизм
1891 г.
Жорж Сёра
Музей д’Орсе, Париж.
«Цирк» остался незаконченным. Это последняя картина Сёра. В конце 90-х он увлекся темой зрелищ и отображения ночной жизни Парижа. «Цирк» был выставлен в марте 1891 года на Салоне независимых, буквально за несколько дней до смерти художника. Он перекликается с другими работами Сёра – «Канканом» и «Парадом». Увеселительное зрелище, искусственное освещение, использование теории «эмоциональных линий» объединяют эти работы в один цикл.
Фигура клоуна на переднем плане сопоставима с контрабасистом из «Канкана». Кто он здесь? С одной стороны, он кажется вообще организатором всего этого зрелища, с другой – очевидно, что это всего лишь исполнитель. В его фигуре словно соединились коварный искуситель и грустный мем, вызывающий хохот. Теория линий и эмоционального воздействия цвета оказывается несостоятельной. Направленные вверх линия подбородка клоуна, его руки, вихры и даже кончик вздернутого носа, рыжий цвет волос и красный – одежды совершенно не возбуждают радостных ощущений. Впрочем, гимнастка на лошади и акробат действительно создают чувство некоторой приподнятости, увлеченности. Великолепно продумана геометрия картины. Перекличка линий, углов и наклонов демонстрирует отличное владение Сёра законами композиции.
Как правило, в картинах Сёра начисто отсутствует движение. Здесь же перед нами запечатлен момент движения, то есть говорить о его отсутствии точно не получится. Пожалуй, в данном случае имеет место эффект остановившегося мгновения – движение есть до и после, а в изображении оно застыло, словно замершая в янтаре муха.
Зрители кажутся пришедшими в цирк с других полотен Сёра. Не посетителей ли острова Гранд-Жатт мы видим в партере? А вот парни с «Купания в Аньере», пожалуй, заняли галерку.
#ЖоржСёра #Пуантилизм
Этюд для "Кабаре"
1890 г.
Жорж Сёра
Музей Крёллер-Мюллер, Otterlo.
Канкан на картине Сёра отплясывают в клубе «Японский диван». Это заведение находилось недалеко от его судии в Париже. Сёра вознамерился продемонстрировать одну из теорий, которым не столько следовал, сколько пытался ими пояснить свое искусство. Сёра хотел превратить живопись в науку, контролировать зрительное восприятие и создать алгоритм, по которому писать шедевры сможет каждый. Честно признаем, у него это не получилось. Но до чего хороши попытки!
Художник изучил подход голландского художника Гумберта де Супервиля, который признавал эмоциональное воздействие линий, и пытался его воплотить. Согласно этой теории, линия, проведенная под тем или иным углом, способна передавать совершенно определенную эмоцию. В частности, теплые тона и направленные вверх линии выражают радость, а холодные цвета и направленные вниз линии – грусть, тоску. «Канкан» создан в соответствии с этой схемой и теоретически должен бы передавать веселую, радостную атмосферу клуба. Однако ощущения радости от картины что-то незаметно.
Скорее, ночной пьяный угар – когда сначала лихо и безудержно, а наутро стыдно и лучше бы не вспоминать. Вроде бы головокружительно поднятые вверх ноги и взлетающие юбки, бодрые фаллические символы и теплые цвета представлены в изобилии. Но где же довольство и веселье? Увы, тот случай, когда «скучна теория, мой друг». Веселая и радостная картина Жоржу Сёра в данном случае не очень удалась, не так ли? «Если это приятное времяпровождение, я предпочитаю остаться дома», – заявляет искусствовед Вальдемар Янушчак, глядя на эту картину.
Фальшь, пошлость и лицемерие показал Сёра своими «направленных вверх линиями» длинных ног танцовщиц канкана. Похожий на поросенка зритель в правом нижнем углу, глуповатые ухмылки плясуний, самодовольная физиономия усатого франта между танцовщицами дополняют впечатление. За теорией цвета и эмоциональных линий отчетливо виден весьма пессимистично настроенный наблюдатель. Импрессионизм сбросил романтические одежды и стал неоимпрессионизмом, язвительно свидетельствующим происходящее? Похоже на то.
#ЖоржСёра #Пуантилизм
@pic_history
1890 г.
Жорж Сёра
Музей Крёллер-Мюллер, Otterlo.
Канкан на картине Сёра отплясывают в клубе «Японский диван». Это заведение находилось недалеко от его судии в Париже. Сёра вознамерился продемонстрировать одну из теорий, которым не столько следовал, сколько пытался ими пояснить свое искусство. Сёра хотел превратить живопись в науку, контролировать зрительное восприятие и создать алгоритм, по которому писать шедевры сможет каждый. Честно признаем, у него это не получилось. Но до чего хороши попытки!
Художник изучил подход голландского художника Гумберта де Супервиля, который признавал эмоциональное воздействие линий, и пытался его воплотить. Согласно этой теории, линия, проведенная под тем или иным углом, способна передавать совершенно определенную эмоцию. В частности, теплые тона и направленные вверх линии выражают радость, а холодные цвета и направленные вниз линии – грусть, тоску. «Канкан» создан в соответствии с этой схемой и теоретически должен бы передавать веселую, радостную атмосферу клуба. Однако ощущения радости от картины что-то незаметно.
Скорее, ночной пьяный угар – когда сначала лихо и безудержно, а наутро стыдно и лучше бы не вспоминать. Вроде бы головокружительно поднятые вверх ноги и взлетающие юбки, бодрые фаллические символы и теплые цвета представлены в изобилии. Но где же довольство и веселье? Увы, тот случай, когда «скучна теория, мой друг». Веселая и радостная картина Жоржу Сёра в данном случае не очень удалась, не так ли? «Если это приятное времяпровождение, я предпочитаю остаться дома», – заявляет искусствовед Вальдемар Янушчак, глядя на эту картину.
Фальшь, пошлость и лицемерие показал Сёра своими «направленных вверх линиями» длинных ног танцовщиц канкана. Похожий на поросенка зритель в правом нижнем углу, глуповатые ухмылки плясуний, самодовольная физиономия усатого франта между танцовщицами дополняют впечатление. За теорией цвета и эмоциональных линий отчетливо виден весьма пессимистично настроенный наблюдатель. Импрессионизм сбросил романтические одежды и стал неоимпрессионизмом, язвительно свидетельствующим происходящее? Похоже на то.
#ЖоржСёра #Пуантилизм
@pic_history
"Эйфелева башня. Париж"
1889 г.
Жорж Сёра
Если вы думаете, что Жорж Сёра написал здесь главную французскую достопримечательность и самый посещаемый туристический объект, вы сильно ошибаетесь. В 1889 году художник взялся написать самое спорное и скандальное инженерное сооружение, возведенное посреди Парижа как раз в этом году к открытию Всемирной выставки. Это было то самое сооружение, против которого выступили практически все известные писатели и художники, пытаясь убедить муниципалитет в том, что посреди города прямо сейчас совершается акт вандализма и эта громадная, уродливая, совершенно бесполезная заводская труба исказит архитектуру Парижа и уничтожит вид из любого окна. Помните хрестоматийный анекдот, что Ги де Мопассан обедал ежедневно в кафе на первом уровне башни. Когда его спрашивали, зачем, он отвечал: «Это единственное место в Париже, из которого ее не видно».
Эйфелеву башню строили непрерывно 300 рабочих в течение двух лет и двух месяцев. На глазах парижан происходило удивительное действо: больше 18 тысяч деталей конструкции постепенно доставлялись к месту строительства, поднимались на кранах и лифтах выше и выше, пока вся десятитонная конструкция не встала над миром самым высоким сооружением. Процесс строительства приводил горожан в восторг, растущий металлический монстр ужасал и восхищал. Планировалось, что башня простоит посреди города 20 лет, а потом ее разберут. Но оказалось, что ее удобно использовать для передачи радиосигнала, а потом и телевизионного сигнала, с ее помощью можно перехватить радиосигнал и выиграть сражение в войне. Словом, башня осталась. Жорж Сёра, конечно, ничего этого не застал, он умер через два года после ее строительства и через два года после написания этой картины.
Но, конечно, в качестве объекта, передающего незыблемую монолитность, постоянство и непреходящую мощь, он не мог выбрать ничего лучше. В отличие от импрессионистов, стремившихся схватить сиюминутность, мимолетность крошечного момента жизни, неоимпрессионисты, и Сёра, как основатель движения, стремятся передать как раз эту неизменную сущность вещей, те их основные качества, которые не изменятся от времени года или солнечного освещения. В их работах нет движения – они ищут истину, которая будет понятна и очевидна днем и ночью, сию минуту и сто лет спустя.
В отличие от тех самых художников и писателей, которые писали грозные петиции городским властям Парижа, Сёра, судя по всему, не испытывает ужаса и негодования от вида металлического монстра, выросшего посреди любимого города. Его картины, конечно, никто не пустит за эту башню, в павильоны Всемирной выставки – там сплошь признанные звезды и гордость страны, а пуантилизм только-только несколько лет назад стал новой занозой во всех чувствительных местах салонных академиков. Они едва признали Эдуара Мане, они с ужасом открещиваются от коллекции импрессионистов, которую преподнес государству в дар Гюстав Кайботт. А тут пуантилизм – полунаучная мозаика, замешанная на химии, физике и черт знает какой оптике, явно мало общего имеющая с творчеством и вдохновением. Поэтому конечно Сёра не позовут в павильоны Всемирной выставки в качестве участника – он останется по другую сторону башни и напишет металлическую десятитонную громадину так, как ее будут писать много лет спустя все художники мира, как ее будут фотографировать все фотографы мира, даже зеваки-туристы. Изящным, совершенным по форме, незыблемым и незаменимым в городском пейзаже Парижа, лучшим архитектурным чудом, какое только могло случиться с этим городом.
#ЖоржСёра #Пуантилизм
@pic_history
1889 г.
Жорж Сёра
Если вы думаете, что Жорж Сёра написал здесь главную французскую достопримечательность и самый посещаемый туристический объект, вы сильно ошибаетесь. В 1889 году художник взялся написать самое спорное и скандальное инженерное сооружение, возведенное посреди Парижа как раз в этом году к открытию Всемирной выставки. Это было то самое сооружение, против которого выступили практически все известные писатели и художники, пытаясь убедить муниципалитет в том, что посреди города прямо сейчас совершается акт вандализма и эта громадная, уродливая, совершенно бесполезная заводская труба исказит архитектуру Парижа и уничтожит вид из любого окна. Помните хрестоматийный анекдот, что Ги де Мопассан обедал ежедневно в кафе на первом уровне башни. Когда его спрашивали, зачем, он отвечал: «Это единственное место в Париже, из которого ее не видно».
Эйфелеву башню строили непрерывно 300 рабочих в течение двух лет и двух месяцев. На глазах парижан происходило удивительное действо: больше 18 тысяч деталей конструкции постепенно доставлялись к месту строительства, поднимались на кранах и лифтах выше и выше, пока вся десятитонная конструкция не встала над миром самым высоким сооружением. Процесс строительства приводил горожан в восторг, растущий металлический монстр ужасал и восхищал. Планировалось, что башня простоит посреди города 20 лет, а потом ее разберут. Но оказалось, что ее удобно использовать для передачи радиосигнала, а потом и телевизионного сигнала, с ее помощью можно перехватить радиосигнал и выиграть сражение в войне. Словом, башня осталась. Жорж Сёра, конечно, ничего этого не застал, он умер через два года после ее строительства и через два года после написания этой картины.
Но, конечно, в качестве объекта, передающего незыблемую монолитность, постоянство и непреходящую мощь, он не мог выбрать ничего лучше. В отличие от импрессионистов, стремившихся схватить сиюминутность, мимолетность крошечного момента жизни, неоимпрессионисты, и Сёра, как основатель движения, стремятся передать как раз эту неизменную сущность вещей, те их основные качества, которые не изменятся от времени года или солнечного освещения. В их работах нет движения – они ищут истину, которая будет понятна и очевидна днем и ночью, сию минуту и сто лет спустя.
В отличие от тех самых художников и писателей, которые писали грозные петиции городским властям Парижа, Сёра, судя по всему, не испытывает ужаса и негодования от вида металлического монстра, выросшего посреди любимого города. Его картины, конечно, никто не пустит за эту башню, в павильоны Всемирной выставки – там сплошь признанные звезды и гордость страны, а пуантилизм только-только несколько лет назад стал новой занозой во всех чувствительных местах салонных академиков. Они едва признали Эдуара Мане, они с ужасом открещиваются от коллекции импрессионистов, которую преподнес государству в дар Гюстав Кайботт. А тут пуантилизм – полунаучная мозаика, замешанная на химии, физике и черт знает какой оптике, явно мало общего имеющая с творчеством и вдохновением. Поэтому конечно Сёра не позовут в павильоны Всемирной выставки в качестве участника – он останется по другую сторону башни и напишет металлическую десятитонную громадину так, как ее будут писать много лет спустя все художники мира, как ее будут фотографировать все фотографы мира, даже зеваки-туристы. Изящным, совершенным по форме, незыблемым и незаменимым в городском пейзаже Парижа, лучшим архитектурным чудом, какое только могло случиться с этим городом.
#ЖоржСёра #Пуантилизм
@pic_history
"Купание в Аньере"
1884 г.
Жорж Сёра
Лондонская Национальная галерея.
Целый год Жорж Сёра писал «Купание в Аньере». Когда жюри Салона картину отвергло, он порвал с Салоном и, подобно множеству других художников, ушел в Салон отверженных. Отзывы о картине оказались кардинально противоположными, но незамеченной работа точно не осталась, а художнику это и надо было.
«Купание в Аньере» отлично демонстрирует подход Сёра к живописи. Теоретически она могла бы быть импрессионистской. В пользу этой версии говорит и выбор темы – любовь импрессионистов к водным пейзажам общеизвестна. Но отношение к изображаемому у Сёра отнюдь не импрессионистское. Здесь нет легкости, мимолетности и элементов случайности. Напротив, композиция картины строго продумана, прежде чем перейти к окончательному варианту, Сёра написал не один набросок.
Сёра не особо уважал живопись пленэра, потому что подходил к процессу написания картины с позиций сначала классических, а позже – своих собственных. Если уж композицию на пленэре тщательно не простроишь, то огромную картину точками тем более не напишешь.
На картине «Купание в Аньере» изображен солнечный день, вероятно, воскресный – у рабочих в воскресенье выходной, и они отправляются загорать и отдыхать. Здесь очевидно изображены именно рабочие, а не высший свет. Возможно, среди них есть и рабочие с заводов, трубы которых видны вдалеке за мостом. Кто-то прилег на траву прямо в одежде, кто-то сидит на собственной расстеленной рубашке.
Обратим внимание на то, что купание – сюжет у импрессионистов чрезвычайно распространенный, но, как правило, речь о женском купании. Мужчины чаще всего если и присутствуют, то в качестве ценителей женской красоты. Здесь же перед нами купание мужчин. И на берегу, упустив множество возможностей написать полуобнаженных красавиц, Сёра также показал загорающих мужчин, причем ни малейшего намека на их атлетическое сложение мы не видим – обычные такие мужские фигуры. Мальчик, стоящий в воде спиной к зрителям – намек на «Купальщицу Вальпинсона» Энгра.
Точечный метод нанесения цвета, который Сёра уже использует в этой картине, создает ощущение некого безвременья, надвременья, что в сочетании с бытовым сюжетом дает особый эффект. Рабочие, пришедшие в свой выходной отдохнуть и искупаться в Сене, приобретают монументальность.
Зыбкое марево, исходящее от картины, и обусловленное этим множество точек, словно напрочь нейтрализуют категорию времени, которое увязает в этом зыбком, цветном тумане. Воздух мерцает и светится, и в нем невозможно ощутить ни единого дуновения – всякое движение изгнано из картины.
Интересно сопоставить «Купание в Аньере» с самой, пожалуй, знаменитой картиной Сёра – «Воскресный день на острове Гранд-Жатт». Два берега одной реки, которым друг до друга не добраться. На одном берегу люди снимают рубашки и греются на солнце, на втором – прячутся от него в тени зонтиков. Сёра показал в этих двух картинах лицевую и изнаночную стороны Парижа. Светский Гранд-Жатт и рабочий Аньер. Мальчик в воде пристально всматривается в противоположный берег – где-то там высший свет изволит развлекаться на острове Гранд-Жатт.
#ЖоржСёра
@pic_history
1884 г.
Жорж Сёра
Лондонская Национальная галерея.
Целый год Жорж Сёра писал «Купание в Аньере». Когда жюри Салона картину отвергло, он порвал с Салоном и, подобно множеству других художников, ушел в Салон отверженных. Отзывы о картине оказались кардинально противоположными, но незамеченной работа точно не осталась, а художнику это и надо было.
«Купание в Аньере» отлично демонстрирует подход Сёра к живописи. Теоретически она могла бы быть импрессионистской. В пользу этой версии говорит и выбор темы – любовь импрессионистов к водным пейзажам общеизвестна. Но отношение к изображаемому у Сёра отнюдь не импрессионистское. Здесь нет легкости, мимолетности и элементов случайности. Напротив, композиция картины строго продумана, прежде чем перейти к окончательному варианту, Сёра написал не один набросок.
Сёра не особо уважал живопись пленэра, потому что подходил к процессу написания картины с позиций сначала классических, а позже – своих собственных. Если уж композицию на пленэре тщательно не простроишь, то огромную картину точками тем более не напишешь.
На картине «Купание в Аньере» изображен солнечный день, вероятно, воскресный – у рабочих в воскресенье выходной, и они отправляются загорать и отдыхать. Здесь очевидно изображены именно рабочие, а не высший свет. Возможно, среди них есть и рабочие с заводов, трубы которых видны вдалеке за мостом. Кто-то прилег на траву прямо в одежде, кто-то сидит на собственной расстеленной рубашке.
Обратим внимание на то, что купание – сюжет у импрессионистов чрезвычайно распространенный, но, как правило, речь о женском купании. Мужчины чаще всего если и присутствуют, то в качестве ценителей женской красоты. Здесь же перед нами купание мужчин. И на берегу, упустив множество возможностей написать полуобнаженных красавиц, Сёра также показал загорающих мужчин, причем ни малейшего намека на их атлетическое сложение мы не видим – обычные такие мужские фигуры. Мальчик, стоящий в воде спиной к зрителям – намек на «Купальщицу Вальпинсона» Энгра.
Точечный метод нанесения цвета, который Сёра уже использует в этой картине, создает ощущение некого безвременья, надвременья, что в сочетании с бытовым сюжетом дает особый эффект. Рабочие, пришедшие в свой выходной отдохнуть и искупаться в Сене, приобретают монументальность.
Зыбкое марево, исходящее от картины, и обусловленное этим множество точек, словно напрочь нейтрализуют категорию времени, которое увязает в этом зыбком, цветном тумане. Воздух мерцает и светится, и в нем невозможно ощутить ни единого дуновения – всякое движение изгнано из картины.
Интересно сопоставить «Купание в Аньере» с самой, пожалуй, знаменитой картиной Сёра – «Воскресный день на острове Гранд-Жатт». Два берега одной реки, которым друг до друга не добраться. На одном берегу люди снимают рубашки и греются на солнце, на втором – прячутся от него в тени зонтиков. Сёра показал в этих двух картинах лицевую и изнаночную стороны Парижа. Светский Гранд-Жатт и рабочий Аньер. Мальчик в воде пристально всматривается в противоположный берег – где-то там высший свет изволит развлекаться на острове Гранд-Жатт.
#ЖоржСёра
@pic_history
Telegram
История одной картины
Фигура клоуна на переднем плане сопоставима с контрабасистом из «Канкана». Кто он здесь? С одной стороны, он кажется вообще организатором всего этого зрелища, с другой – очевидно, что это всего лишь исполнитель. В его фигуре словно соединились коварный искуситель и грустный мем, вызывающий хохот. Теория линий и эмоционального воздействия цвета оказывается несостоятельной. Направленные вверх линия подбородка клоуна, его руки, вихры и даже кончик вздернутого носа, рыжий цвет волос и красный – одежды совершенно не возбуждают радостных ощущений. Впрочем, гимнастка на лошади и акробат действительно создают чувство некоторой приподнятости, увлеченности. Великолепно продумана геометрия картины. Перекличка линий, углов и наклонов демонстрирует отличное владение Сёра законами композиции.
Как правило, в картинах Сёра начисто отсутствует движение. Здесь же перед нами запечатлен момент движения, то есть говорить о его отсутствии точно не получится. Пожалуй, в данном случае имеет место эффект остановившегося мгновения – движение есть до и после, а в изображении оно застыло, словно замершая в янтаре муха.
Зрители кажутся пришедшими в цирк с других полотен Сёра. Не посетителей ли острова Гранд-Жатт мы видим в партере? А вот парни с «Купания в Аньере», пожалуй, заняли галерку.
@pic_history
#ЖоржСёра #Пуантилизм
Как правило, в картинах Сёра начисто отсутствует движение. Здесь же перед нами запечатлен момент движения, то есть говорить о его отсутствии точно не получится. Пожалуй, в данном случае имеет место эффект остановившегося мгновения – движение есть до и после, а в изображении оно застыло, словно замершая в янтаре муха.
Зрители кажутся пришедшими в цирк с других полотен Сёра. Не посетителей ли острова Гранд-Жатт мы видим в партере? А вот парни с «Купания в Аньере», пожалуй, заняли галерку.
@pic_history
#ЖоржСёра #Пуантилизм
Telegram
История одной картины
Художник изучил подход голландского художника Гумберта де Супервиля, который признавал эмоциональное воздействие линий, и пытался его воплотить. Согласно этой теории, линия, проведенная под тем или иным углом, способна передавать совершенно определенную эмоцию. В частности, теплые тона и направленные вверх линии выражают радость, а холодные цвета и направленные вниз линии – грусть, тоску. «Канкан» создан в соответствии с этой схемой и теоретически должен бы передавать веселую, радостную атмосферу клуба. Однако ощущения радости от картины что-то незаметно.
Скорее, ночной пьяный угар – когда сначала лихо и безудержно, а наутро стыдно и лучше бы не вспоминать. Вроде бы головокружительно поднятые вверх ноги и взлетающие юбки, бодрые фаллические символы и теплые цвета представлены в изобилии. Но где же довольство и веселье? Увы, тот случай, когда «скучна теория, мой друг». Веселая и радостная картина Жоржу Сёра в данном случае не очень удалась, не так ли? «Если это приятное времяпровождение, я предпочитаю остаться дома», – заявляет искусствовед Вальдемар Янушчак, глядя на эту картину.
Фальшь, пошлость и лицемерие показал Сёра своими «направленных вверх линиями» длинных ног танцовщиц канкана. Похожий на поросенка зритель в правом нижнем углу, глуповатые ухмылки плясуний, самодовольная физиономия усатого франта между танцовщицами дополняют впечатление. За теорией цвета и эмоциональных линий отчетливо виден весьма пессимистично настроенный наблюдатель. Импрессионизм сбросил романтические одежды и стал неоимпрессионизмом, язвительно свидетельствующим происходящее? Похоже на то.
@pic_history
#ЖоржСёра #Пуантилизм
Скорее, ночной пьяный угар – когда сначала лихо и безудержно, а наутро стыдно и лучше бы не вспоминать. Вроде бы головокружительно поднятые вверх ноги и взлетающие юбки, бодрые фаллические символы и теплые цвета представлены в изобилии. Но где же довольство и веселье? Увы, тот случай, когда «скучна теория, мой друг». Веселая и радостная картина Жоржу Сёра в данном случае не очень удалась, не так ли? «Если это приятное времяпровождение, я предпочитаю остаться дома», – заявляет искусствовед Вальдемар Янушчак, глядя на эту картину.
Фальшь, пошлость и лицемерие показал Сёра своими «направленных вверх линиями» длинных ног танцовщиц канкана. Похожий на поросенка зритель в правом нижнем углу, глуповатые ухмылки плясуний, самодовольная физиономия усатого франта между танцовщицами дополняют впечатление. За теорией цвета и эмоциональных линий отчетливо виден весьма пессимистично настроенный наблюдатель. Импрессионизм сбросил романтические одежды и стал неоимпрессионизмом, язвительно свидетельствующим происходящее? Похоже на то.
@pic_history
#ЖоржСёра #Пуантилизм
Эйфелеву башню строили непрерывно 300 рабочих в течение двух лет и двух месяцев. На глазах парижан происходило удивительное действо: больше 18 тысяч деталей конструкции постепенно доставлялись к месту строительства, поднимались на кранах и лифтах выше и выше, пока вся десятитонная конструкция не встала над миром самым высоким сооружением. Процесс строительства приводил горожан в восторг, растущий металлический монстр ужасал и восхищал. Планировалось, что башня простоит посреди города 20 лет, а потом ее разберут. Но оказалось, что ее удобно использовать для передачи радиосигнала, а потом и телевизионного сигнала, с ее помощью можно перехватить радиосигнал и выиграть сражение в войне. Словом, башня осталась. Жорж Сёра, конечно, ничего этого не застал, он умер через два года после ее строительства и через два года после написания этой картины.
Но, конечно, в качестве объекта, передающего незыблемую монолитность, постоянство и непреходящую мощь, он не мог выбрать ничего лучше. В отличие от импрессионистов, стремившихся схватить сиюминутность, мимолетность крошечного момента жизни, неоимпрессионисты, и Сёра, как основатель движения, стремятся передать как раз эту неизменную сущность вещей, те их основные качества, которые не изменятся от времени года или солнечного освещения. В их работах нет движения – они ищут истину, которая будет понятна и очевидна днем и ночью, сию минуту и сто лет спустя.
В отличие от тех самых художников и писателей, которые писали грозные петиции городским властям Парижа, Сёра, судя по всему, не испытывает ужаса и негодования от вида металлического монстра, выросшего посреди любимого города. Его картины, конечно, никто не пустит за эту башню, в павильоны Всемирной выставки – там сплошь признанные звезды и гордость страны, а пуантилизм только-только несколько лет назад стал новой занозой во всех чувствительных местах салонных академиков. Они едва признали Эдуара Мане, они с ужасом открещиваются от коллекции импрессионистов, которую преподнес государству в дар Гюстав Кайботт. А тут пуантилизм – полунаучная мозаика, замешанная на химии, физике и черт знает какой оптике, явно мало общего имеющая с творчеством и вдохновением. Поэтому конечно Сёра не позовут в павильоны Всемирной выставки в качестве участника – он останется по другую сторону башни и напишет металлическую десятитонную громадину так, как ее будут писать много лет спустя все художники мира, как ее будут фотографировать все фотографы мира, даже зеваки-туристы. Изящным, совершенным по форме, незыблемым и незаменимым в городском пейзаже Парижа, лучшим архитектурным чудом, какое только могло случиться с этим городом.
@pic_history
#ЖоржСёра #Пуантилизм
Но, конечно, в качестве объекта, передающего незыблемую монолитность, постоянство и непреходящую мощь, он не мог выбрать ничего лучше. В отличие от импрессионистов, стремившихся схватить сиюминутность, мимолетность крошечного момента жизни, неоимпрессионисты, и Сёра, как основатель движения, стремятся передать как раз эту неизменную сущность вещей, те их основные качества, которые не изменятся от времени года или солнечного освещения. В их работах нет движения – они ищут истину, которая будет понятна и очевидна днем и ночью, сию минуту и сто лет спустя.
В отличие от тех самых художников и писателей, которые писали грозные петиции городским властям Парижа, Сёра, судя по всему, не испытывает ужаса и негодования от вида металлического монстра, выросшего посреди любимого города. Его картины, конечно, никто не пустит за эту башню, в павильоны Всемирной выставки – там сплошь признанные звезды и гордость страны, а пуантилизм только-только несколько лет назад стал новой занозой во всех чувствительных местах салонных академиков. Они едва признали Эдуара Мане, они с ужасом открещиваются от коллекции импрессионистов, которую преподнес государству в дар Гюстав Кайботт. А тут пуантилизм – полунаучная мозаика, замешанная на химии, физике и черт знает какой оптике, явно мало общего имеющая с творчеством и вдохновением. Поэтому конечно Сёра не позовут в павильоны Всемирной выставки в качестве участника – он останется по другую сторону башни и напишет металлическую десятитонную громадину так, как ее будут писать много лет спустя все художники мира, как ее будут фотографировать все фотографы мира, даже зеваки-туристы. Изящным, совершенным по форме, незыблемым и незаменимым в городском пейзаже Парижа, лучшим архитектурным чудом, какое только могло случиться с этим городом.
@pic_history
#ЖоржСёра #Пуантилизм