История одной картины
52.8K subscribers
6.81K photos
34 videos
3 files
1.49K links
У каждой картины есть своя история...

Все вопросы — @nikfr0st
Менеджер — @yuliyapic

Реклама на бирже: https://telega.in/c/pic_history

Наши стикеры: t.me/addstickers/pic_history
Download Telegram
"Мариана"
1851 г.
Джон Эверетт Милле
Тейт Британия, Лондон.

Английский доктор Уильям Эктон в книге «Функции и расстройства репродуктивных органов» заявлял, что женщина по природе своей не может испытывать сексуального влечения. Ее естественные потребности – заботиться о детях и доме, и если бы муж не выказывал желания близости, она и не стремилась бы к ней. Сексуальные отношения для женщины – вынужденная необходимость, которая позволяет сделать мужчину счастливым. Доктора Эктона считали вольнодумцем и либералом, потому что он в принципе заговорил о сексуальности, проституции и вопросах полов. И его мнение в викторианской Англии разделяли многие.

Художники-прерафаэлиты начали писать женщин так, что утверждение доктора Эктона уже не казалось таким очевидным. В самых неожиданных состояниях и ситуациях за их усталостью, задумчивостью, испугом, печалью, даже за предсмертным вздохом скрывается страсть и невольная соблазнительность жестов. Пока еще жертвы и мученицы собственных желаний, женщины прерафаэлитов получают разрешение их ощущать.

Когда в 1851 году на выставке Академии художеств Джон Эверетт Милле представил картину «Мариана», к ней крепилась табличка с четверостишием из одноименного стихотворения Альфреда Теннисона:
Как жизнь пуста! — она сказала. —
Он не придет и впредь.
А я устала, так устала,
Уж лучше умереть!

Мариана – героиня пьесы Шекспира «Мера за меру», ее отверг жених после того, как девушка лишилась приданого, а вместе с ним и любимого брата. Она поселилась в полном одиночестве в фермерском доме, окруженном рвом. Ее дни похожи один на другой: шуршат мыши и чирикают воробьи, ночь сменяет день, все вокруг поросло мхом и медленно погружается в запустенье. Но предательство жениха и невозможность быть с ним рядом только добавили силы чувствам Марианы: «его несправедливая жестокость, вместо того чтобы угасить страсть, сделала ее, как препятствие в потоке, еще более бурной и необузданной». Милле пишет обманутую девушку здесь, в уединении, в тишине, в ожидании, в мольбе о смерти вместо такой жизни. Она оторвалась от вышивки, чтобы размять спину, но этот простой жест исполнен страсти. Да только слепой не увидел бы в нем ежесекундное, изматывающее, напряженное, нерастраченное желание.

Милле, как и его друзья-прерафаэлиты, выбирал литературные сюжеты, чтобы говорить о современности. Эти трое изрядно встряхнули викторианское общество, затянутое, как в жесткий корсет, в свод правил и приличий. В буквальном смысле, кстати, корсеты тоже начали трещать по швам: на картинах прерафаэлитов женщины появляются вовсе без этой детали гардероба и с распущенными волосами – дресс-код, допустимый только в супружеской спальне, но уж точно не в залах Королевской академии.

Его Мариана вглядывается в пейзаж за окном – и там запросто могло бы оказаться унылое английское осеннее поле. Пустой, безлюдный, равнодушный мир – бессменная, лишенная примет времени декорация к женскому страданию. Мариана страдает не только от внешней жестокости, но скорее от внутренней потребности быть любимой, от жара, который распаляется тем сильней, чем безнадежней становится ее положение.

Прерафаэлиты вернули женщине способность чувствовать, испытывать сексуальные желания, быть главной участницей собственной жизни и главным распорядителем собственного тела. Это не та женщина, о которой писал доктор Эктон. Эта женщина жаждет любви и близости и готова добиваться своего. На одной из таких женщин вскорости Джон Эверетт Милле женится. И кто знает, решилась бы Эффи Рёскин на скандальный развод с первым мужем ради любви к Милле, если бы он не был тем самым художником, который пишет женщин без корсетов и с распущенными волосами.

#ДжонМилле

@pic_history
"Христос в доме своих родителей"
1850 г.
Джон Эверетт Милле
Тейт Британия, Лондон.

На ежегодной выставке Королевской академии в Лондоне в 1850 году случился настоящий скандал – 21-летний художник Джон Эверетт Милле представил картину «Христос в доме своих родителей». Циничную, кощунственную, вызывающую и низкую. В том же зале висела картина Холмана Ханта «Новообращенная британская семья, укрывающая миссионера от преследования друидов». Ей досталось тоже, но самые ожесточенные споры велись все же вокруг работы Милле – если Хант взялся за историю раннего христианства, то выскочка Милле замахнулся на историю самого Святого семейства. Самым резким и остроумным критиком прерафаэлитов стал Чарльз Диккенс – он опубликовал в журнале «Домашнее чтение» эссе «Старые лампы взамен новых». И разнес картину в пух и прах:

«Перед нами плотницкая мастерская. На переднем плане отвратительный рыжий мальчишка в ночной сорочке, заплаканный, с искривленной шеей. Похоже, он играл с приятелями где-то в сточной канаве и получил палкой по руке, а теперь жалуется стоящей на коленях женщине, столь немыслимо безобразной, что на нее таращились бы с ужасом в самом низкопробном французском кабаке или английской пивной — если, конечно, допустить, что человек с такой свернутой набок шеей способен прожить хотя бы минуту. Рядом заняты своей работой два почти голых плотника, мастер и подмастерье, — достойные спутники сей приятной особы. Другой мальчик, в котором все же брезжит что-то человеческое, несет плошку с водой, и никто не обращает внимания на старуху с пожелтевшим лицом, которая, видимо, шла в табачную лавку и ошиблась дверью, а теперь ждет не дождется, когда ей отвесят пол-унции любимой нюхательной смеси. Все, что можно изобразить уродливым в человеческом лице, теле или позе, так и изображено. Полураздетых типажей наподобие этих плотников можно увидеть в любой больнице, куда попадают грязные пьянчужки с варикозными язвами, а их босые ноги, кажется, прошлепали сюда весь путь из трущоб Сент-Джайлса».

Диккенс на пике славы, его обожают, ему внимают, ему верят. К тому же, святотатственная интерпретация жизни юного Христа и так очевидна – Милле взял и представил все так, как будто священная сцена происходит за углом его собственного дома.

Джон Эверетт Милле действительно писал картину в лондонской плотницкой мастерской, где легко было отыскать горы стружки, грубый рабочий стол, необходимый набор инструментов. Позировали ему сам плотник, хозяин матсерской, отец, кузен, невестка и сын друга – никаких профессиональных моделей. Художнику оставалось купить у мясника пару овечих голов, чтоб точно и правдиво написать стадо за стенами мастерской. Главная цель, идея, миссия – писать, не отступая ни на шаг от того, что видишь, от природы и истины. Для середины XIX века в викторианской Англии такая подача классической библейской сцены была чересчур прямолинейной и радикальной.

Всеобщая паника и ощущение необъяснимой угрозы были такими сильными, что сама королева Виктория приказала убрать картину с выставки и доставить ей для изучения. Что-то неумолимо менялось в искусстве Англии с этой работой, происходил необратимый перелом, за которым обрушится надежная живописная почва, утаптываемая и укрепляемая веками. Эта устойчивая почва была безопасной и знакомой, но, к сожалению, абсолютно бесплодной и безжизненной: из года в год на выставках Королевской академии появлялись традиционно идеализированные герои в условно красивом пейзаже. А тут мальчишка в рубашке, грязные пятки, мускулистые руки, морщинистые обветренные лица, дверной проем из едва обтесанного бревна, мусор на полу.

Трудно в это поверить, но у Милле нашелся защитник, серьезно соперничающий по части влияния на общественное мнение с автором «Посмертных записок Пиквикского клуба». Это был Джон Рёскин, арт-критик и писатель, благодаря которому Милле уже спустя 3 года станет самым молодым членом Королевской академии.

#ДжонМилле #РелигиознаяСцена

@pic_history
Английский доктор Уильям Эктон в книге «Функции и расстройства репродуктивных органов» заявлял, что женщина по природе своей не может испытывать сексуального влечения. Ее естественные потребности – заботиться о детях и доме, и если бы муж не выказывал желания близости, она и не стремилась бы к ней. Сексуальные отношения для женщины – вынужденная необходимость, которая позволяет сделать мужчину счастливым. Доктора Эктона считали вольнодумцем и либералом, потому что он в принципе заговорил о сексуальности, проституции и вопросах полов. И его мнение в викторианской Англии разделяли многие.

Художники-прерафаэлиты начали писать женщин так, что утверждение доктора Эктона уже не казалось таким очевидным. В самых неожиданных состояниях и ситуациях за их усталостью, задумчивостью, испугом, печалью, даже за предсмертным вздохом скрывается страсть и невольная соблазнительность жестов. Пока еще жертвы и мученицы собственных желаний, женщины прерафаэлитов получают разрешение их ощущать.

Когда в 1851 году на выставке Академии художеств Джон Эверетт Милле представил картину «Мариана», к ней крепилась табличка с четверостишием из одноименного стихотворения Альфреда Теннисона:
Как жизнь пуста! — она сказала. —
Он не придет и впредь.
А я устала, так устала,
Уж лучше умереть!

Мариана
– героиня пьесы Шекспира «Мера за меру», ее отверг жених после того, как девушка лишилась приданого, а вместе с ним и любимого брата. Она поселилась в полном одиночестве в фермерском доме, окруженном рвом. Ее дни похожи один на другой: шуршат мыши и чирикают воробьи, ночь сменяет день, все вокруг поросло мхом и медленно погружается в запустенье. Но предательство жениха и невозможность быть с ним рядом только добавили силы чувствам Марианы: «его несправедливая жестокость, вместо того чтобы угасить страсть, сделала ее, как препятствие в потоке, еще более бурной и необузданной». Милле пишет обманутую девушку здесь, в уединении, в тишине, в ожидании, в мольбе о смерти вместо такой жизни. Она оторвалась от вышивки, чтобы размять спину, но этот простой жест исполнен страсти. Да только слепой не увидел бы в нем ежесекундное, изматывающее, напряженное, нерастраченное желание.

Милле, как и его друзья-прерафаэлиты, выбирал литературные сюжеты, чтобы говорить о современности. Эти трое изрядно встряхнули викторианское общество, затянутое, как в жесткий корсет, в свод правил и приличий. В буквальном смысле, кстати, корсеты тоже начали трещать по швам: на картинах прерафаэлитов женщины появляются вовсе без этой детали гардероба и с распущенными волосами – дресс-код, допустимый только в супружеской спальне, но уж точно не в залах Королевской академии.

Его Мариана вглядывается в пейзаж за окном – и там запросто могло бы оказаться унылое английское осеннее поле. Пустой, безлюдный, равнодушный мир – бессменная, лишенная примет времени декорация к женскому страданию. Мариана страдает не только от внешней жестокости, но скорее от внутренней потребности быть любимой, от жара, который распаляется тем сильней, чем безнадежней становится ее положение.

Прерафаэлиты вернули женщине способность чувствовать, испытывать сексуальные желания, быть главной участницей собственной жизни и главным распорядителем собственного тела. Это не та женщина, о которой писал доктор Эктон. Эта женщина жаждет любви и близости и готова добиваться своего. На одной из таких женщин вскорости Джон Эверетт Милле женится. И кто знает, решилась бы Эффи Рёскин на скандальный развод с первым мужем ради любви к Милле, если бы он не был тем самым художником, который пишет женщин без корсетов и с распущенными волосами.

#ДжонМилле #Прерафаэлиты

@pic_history
Самым резким и остроумным критиком прерафаэлитов стал Чарльз Диккенс – он опубликовал в журнале «Домашнее чтение» эссе «Старые лампы взамен новых». И разнес картину в пух и прах:

«Перед нами плотницкая мастерская. На переднем плане отвратительный рыжий мальчишка в ночной сорочке, заплаканный, с искривленной шеей. Похоже, он играл с приятелями где-то в сточной канаве и получил палкой по руке, а теперь жалуется стоящей на коленях женщине, столь немыслимо безобразной, что на нее таращились бы с ужасом в самом низкопробном французском кабаке или английской пивной — если, конечно, допустить, что человек с такой свернутой набок шеей способен прожить хотя бы минуту. Рядом заняты своей работой два почти голых плотника, мастер и подмастерье, — достойные спутники сей приятной особы. Другой мальчик, в котором все же брезжит что-то человеческое, несет плошку с водой, и никто не обращает внимания на старуху с пожелтевшим лицом, которая, видимо, шла в табачную лавку и ошиблась дверью, а теперь ждет не дождется, когда ей отвесят пол-унции любимой нюхательной смеси. Все, что можно изобразить уродливым в человеческом лице, теле или позе, так и изображено. Полураздетых типажей наподобие этих плотников можно увидеть в любой больнице, куда попадают грязные пьянчужки с варикозными язвами, а их босые ноги, кажется, прошлепали сюда весь путь из трущоб Сент-Джайлса».

Диккенс на пике славы, его обожают, ему внимают, ему верят. К тому же, святотатственная интерпретация жизни юного Христа и так очевидна – Милле взял и представил все так, как будто священная сцена происходит за углом его собственного дома.

Джон Эверетт Милле действительно писал картину в лондонской плотницкой мастерской, где легко было отыскать горы стружки, грубый рабочий стол, необходимый набор инструментов. Позировали ему сам плотник, хозяин матсерской, отец, кузен, невестка и сын друга – никаких профессиональных моделей. Художнику оставалось купить у мясника пару овечих голов, чтоб точно и правдиво написать стадо за стенами мастерской. Главная цель, идея, миссия – писать, не отступая ни на шаг от того, что видишь, от природы и истины. Для середины XIX века в викторианской Англии такая подача классической библейской сцены была чересчур прямолинейной и радикальной.

Всеобщая паника и ощущение необъяснимой угрозы были такими сильными, что сама королева Виктория приказала убрать картину с выставки и доставить ей для изучения. Что-то неумолимо менялось в искусстве Англии с этой работой, происходил необратимый перелом, за которым обрушится надежная живописная почва, утаптываемая и укрепляемая веками. Эта устойчивая почва была безопасной и знакомой, но, к сожалению, абсолютно бесплодной и безжизненной: из года в год на выставках Королевской академии появлялись традиционно идеализированные герои в условно красивом пейзаже. А тут мальчишка в рубашке, грязные пятки, мускулистые руки, морщинистые обветренные лица, дверной проем из едва обтесанного бревна, мусор на полу.

Трудно в это поверить, но у Милле нашелся защитник, серьезно соперничающий по части влияния на общественное мнение с автором «Посмертных записок Пиквикского клуба». Это был Джон Рёскин, арт-критик и писатель, благодаря которому Милле уже спустя 3 года станет самым молодым членом Королевской академии.

@pic_history

#ДжонМилле #РелигиознаяСцена