Над серией «Тополя» Моне работал всю весну и лето 1891 года, для чего выкупил островок Крапивный, с которого открывался нужный ему вид. Он грузил на тележку штук 20 – 30 холстов, вез их к месту лучшей точки зрения и работал над каждым из них в разное время суток. Иногда освещение менялось так быстро, что некоторые состояния длились всего минут 7. Когда солнце перемещалось, художник быстро искал среди уже начатых работ нужную, чтобы успеть оставить на ней несколько необходимых цветовых акцентов или поменять полностью.
Моне сам изобрел этот метод и сам же переживал с ним самые отчаянные моменты творческого бессилия. Однажды он в ярости швырнул в воду и холст, который долго не находился, и краски с кистями. Ушел. Вернулся. Полез в реку доставать хотя бы кисти и краски.
Как-то утром, прикатив к острову свою тележку с будущими шедеврами, Моне обнаружил, что тополя пометили для вырубки. Конечно, он заплатил, чтобы их не рубили, пока серия не будет окончена.
Это самая «шумная» серия Моне. И в «Стогах», и в «Руанском соборе» от одной картины к другой меняется освещение, меняется плотность воздуха и цвет каменной кладки или поля. А тополя прекрасны еще и своей податливостью ветру – они шелестят листьями и скрипят старыми стволами в каждый схваченный момент. Сила ветра или отражение деревьев в реке – это новые измерения, в которых Моне заставляет меняться свои тополя.
Художник всегда мечтал, чтобы его серии оставались единым целым, занимая целую стену в музее или в частной коллекции. Ему был очень ценен этот эффект прожитого в одном музейном зале светового дня. Ни одна из серий Клода Моне, за исключением «Кувшинок», для которых он сам придумал специальный музей, не собрана в одном месте. Даже в салоне Поля Дюран-Рюэля «Тополя» не задержались надолго и были распроданы, а сейчас они по всему миру – от Нью-Йорка до Токио. За эту же картину в 2011 на аукционе Кристис неизвестный американец заплатил 22,5 млн. долларов.
@pic_history
#КлодМоне #Импрессионизм
Моне сам изобрел этот метод и сам же переживал с ним самые отчаянные моменты творческого бессилия. Однажды он в ярости швырнул в воду и холст, который долго не находился, и краски с кистями. Ушел. Вернулся. Полез в реку доставать хотя бы кисти и краски.
Как-то утром, прикатив к острову свою тележку с будущими шедеврами, Моне обнаружил, что тополя пометили для вырубки. Конечно, он заплатил, чтобы их не рубили, пока серия не будет окончена.
Это самая «шумная» серия Моне. И в «Стогах», и в «Руанском соборе» от одной картины к другой меняется освещение, меняется плотность воздуха и цвет каменной кладки или поля. А тополя прекрасны еще и своей податливостью ветру – они шелестят листьями и скрипят старыми стволами в каждый схваченный момент. Сила ветра или отражение деревьев в реке – это новые измерения, в которых Моне заставляет меняться свои тополя.
Художник всегда мечтал, чтобы его серии оставались единым целым, занимая целую стену в музее или в частной коллекции. Ему был очень ценен этот эффект прожитого в одном музейном зале светового дня. Ни одна из серий Клода Моне, за исключением «Кувшинок», для которых он сам придумал специальный музей, не собрана в одном месте. Даже в салоне Поля Дюран-Рюэля «Тополя» не задержались надолго и были распроданы, а сейчас они по всему миру – от Нью-Йорка до Токио. За эту же картину в 2011 на аукционе Кристис неизвестный американец заплатил 22,5 млн. долларов.
@pic_history
#КлодМоне #Импрессионизм
Начало 1900-х – время максимальной увлеченности Грабаря эстетикой импрессионизма, и вся картина – симфония света. Свет играет в гранях хрустальных ваз, отражается от блестящих тарелок, свет излучают яркие солнечные цветы, он щедро льется из окна и расплескивается на скатерти, которая служит фоном для всего этого праздничного светоносного буйства. Собственные картины того периода Грабарь характеризовал определением «махровый дивизионизм в натуре». Раскладывать цвет на холсте, словно холст и есть палитра с красками, играть отблесками, интриговать контрастами – в данном случае, ослепительно солнечными желтыми хризантемами и прохладными голубыми приборами, щедро превращать белую скатерть во внезапную радугу – здесь он всё это проделывает, причем очевидно наслаждается игрой и вовлекает в это цветовое радостное безумие зрителя.
Дробные мазки, которыми написана световоздушная среда, словно делают пространство дрожащим, мерцающим и вибрирующим. Материальные предметы – вазы, тарелки, цветы, скатерть – приобретают свойства света и тени, они кажутся такими же неуловимыми, как солнечный луч, горьковатый аромат хризантемы и отраженный от хрустальной грани свет.
Картину приобрел коллекционер Владимир Гиршман, и говорили, что он заплатил столько, сколько Грабарь не получал раньше ни за одну свою работу.
@pic_history
#ИгорьГрабарь #Импрессионизм
Дробные мазки, которыми написана световоздушная среда, словно делают пространство дрожащим, мерцающим и вибрирующим. Материальные предметы – вазы, тарелки, цветы, скатерть – приобретают свойства света и тени, они кажутся такими же неуловимыми, как солнечный луч, горьковатый аромат хризантемы и отраженный от хрустальной грани свет.
Картину приобрел коллекционер Владимир Гиршман, и говорили, что он заплатил столько, сколько Грабарь не получал раньше ни за одну свою работу.
@pic_history
#ИгорьГрабарь #Импрессионизм