Инвестиции в основной капитал или праздник дивидендов?

За последние десять лет Россия держалась на уровне всего лишь 20,8% ВВП вложений в основной капитал. То есть в заводы, станки, дороги и прочую материальную базу будущего мы тратим меньше, чем развивающиеся страны, которые хотят расти. Для сравнения: глобальный средний уровень — около 26%, у Индии — почти 31%, а у Китая — под 40%, даже развитая в плане производств Европа, которая любит жаловаться на стагнацию, держит около 23%. У нас двадцатка с хвостиком — такой себе минимальный тариф на развитие: «чтобы не умерло, но и чтобы не выросло».

А вот дивиденды — это отдельное шоу. К концу июля 2025 года прошёл целый дивидендный сезон: 84 отсечки, выплачено 2,91 трлн руб. — на 6% больше, чем годом ранее. Лидеры по объёму выплат — Сбербанк, ЛУКОЙЛ и X5, по доходности — ВТБ (27,4%), X5 (18,8%) и префы Сургутнефтегаза (16,2%). Даже Татнефть решила порадовать акционеров, добавив сверху ещё 41,7 млрд руб. к прошлогоднему уровню. К празднику подключились и те, кто в 2024-м от выплат воздержался: X5, Новатэк, ВТБ, Яндекс, Аэрофлот и другие. А вот часть гигантов решила на этот раз отдохнуть: Газпром, Северсталь, НЛМК, Магнит, ММК, Совкомфлот и Алроса. Но даже их отсутствие не испортило итоговую сумму — триллионы всё равно хлынули на рынок.

Интересно, что потребности в инвестициях есть. Например, «Аэрофлот» недавно стал жертвой масштабной хакерской атаки, в рамках которой по заявлениям уничтожено около 7000 серверов и украдено 22 ТБ данных, включая корпоративную почту и записи разговоров с топ-менеджерами. В результате сбоя было отменено более 50 рейсов, а компания не могла заправлять свои самолёты. При этом, зарплата в ИТ безопасности там 120 тыс. руб. до вычета налогов, что ниже уровня дохода кладовщика в известной сети супермаркетов. Но вместо того чтобы инвестировать в модернизацию IT-систем и повышение квалификации своих сотрудников, «Аэрофлот» предпочёл направить средства на выплату дивидендов акционерам.

Та же Татнефть регулярно оказывается в новостях из-за аварий и разливов нефти, и по последним данным от нее уже 2,5 года требуют всего 15 млн руб. штрафа за очередной разлив. Деньги на дивиденды платятся исправно, а вот на модернизацию и предотвращение аварий — похоже, уже нет.

Получается интересная модель: инвестиции в основной капитал вяло топчутся около 20% ВВП, в то время как дивидендный сезон приносит триллионы и рекордные доходности. То есть вместо того чтобы строить новые производства, расширять инфраструктуру и вкладываться в долгосрочный рост, мы просто заливаем акционеров деньгами. Отличная иллюстрация того, почему наш «экономический рост» стагнирует на уровне 1%.

@naebrosh

Китайское экономическое чудо воспето в СМИ, монографиях и книгах. И рывок Китая за последние полвека, и особенно за последние четверть века, не может не вызывать восхищения: за столь короткий срок китайцам удалось сделать прыжок из нищеты и стран третьего мира в самый ТОП мировых экономик. Расчет дает Kept на основе данных МВФ.

Но в тени китайского экономического чуда произошел ряд не менее важных событий, в том числе и с отрицательным знаком. Самый яркий пример – «сдувание» экономики Японии. В начале века это была экономика № 2 в мире. «Витрина» правильно сделанного выбора: меняйте суверенитет на богатства, и будет вам счастье. А спустя лишь 25 лет это экономика второго эшелона с огромным числом нерешаемых проблем: долгов, перегруженности бюджета социальными расходами, многолетней стагнации.

Сегодня можно написать тома о том, как китайцы и южнокорейцы переняли лучшие японские практики управления и технологии и победили в конкретной борьбе. Прекрасный заголовок в стиле Forbes абсолютно не будет отражать суть деструктивных процессов. Япония пожрала сама себя, просто выродившись. И на этих рельсах уже стоит Южная Корея, и туда же несется Китай. И это очень страшно. Из-за демографии у многих государств, сделавших дешевый и тяжелый труд основой экономики, нет будущего.

Для России, продемонстрировавшей также большой экономический рывок в последние четверть века (ежегодный рост номинального ВВП за 25 лет на 8,9% уступает только Китаю – 12,1% и Индии – 9,2%) вопрос демографии тоже стоит остро. Но предположим, что будущее у российской экономики светлее, просто банально из-за ее кардинально другой структуры. Она построена не на трудовой ренте, а на природной. В добычных отраслях производительность труда значительно выше, и большее значение играет не количество трудовых ресурсов, а их качество.

ЦБ и любовь, которая убивает

3 сентября Банк России отозвал лицензию у банка «Таврический». Кредитная организация привлекала вклады под 17–20% годовых, активно набирая розничного клиента. По данным отчетности, только за первое полугодие 2025 года объем вкладов физлиц в банке вырос более чем на 30%. Но кредитного портфеля, который мог бы приносить сопоставимую доходность, у «Таврического» не было: доля кредитов в активах не дотягивала и до 40%, в то время как у устойчивых игроков показатель ближе к 65–70%. В результате после снижения ключевой ставки банк остался с дорогими пассивами и дешевыми активами, а разрыв ликвидности стал необратимым.

Под угрозой уже и другие банк: Металлинвестбанк, Первый Инвестиционный Банк, Транскапиталбанк и санируемый Инвестторгбанк. У этих организаций ставки по депозитам системно выше рынка: если в среднем по топ-20 банков вклады на год сейчас дают 13–15%, то отдельные «щедрые» игроки стабильно держат 16–18%, а иногда и выше. Казалось бы, разница в 2–3 процентных пункта — мелочь, но при портфеле вкладов даже в 50 млрд рублей это плюс миллиард ежегодных расходов.

Почему же средние ставки по вкладам ниже ключевой? Всё просто: ключевая — это цена сверхкоротких денег «здесь и сейчас», а депозиты — длинные. Банки закладывают ожидание, что ставка пойдёт вниз, и не готовы переплачивать за длинный ресурс. Плюс в среднем рынок сбивают госбанки, которые могут позволить себе ставить заметно ниже. Но именно поэтому частные и слабые банки вынуждены давать выше, чем рынок, чтобы выжить — и оказываются в зоне риска.

Именно здесь и кроется парадокс политики Центробанка. Сначала ставка поднимается в небеса — в 2024 году она достигала 20%, а большую часть 2025-го держится на уровне 17–18%. Банки вынуждены платить по вкладам в том же диапазоне, иначе вкладчик уходит к конкуренту. Потом регулятор снижает ключевую — и кредитный рынок охлаждается: новые кредиты выдаются уже под 13–15%. Банки остаются с дорогими депозитами, которые набрали на пике, и более дешевыми активами. Итог прост: расходы выше доходов, дыра в балансе растет.

Тем временем сама система санации превратилась в нескончаемую очередь. БМ-Банк, Мособлбанк, «Пересвет», «Солидарность», ВУЗ-банк, Тимер-Банк, Генбанк, Газэнергобанк, Балтинвестбанк — каждый из этих кейсов длится по 6–8 лет и съедает миллиарды рублей из фонда АСВ и бюджета. По данным Счётной палаты, общий объем средств, влитых в санации за последние десять лет, превышает 3 трлн рублей.

На бумаге это «оздоровление системы». На деле — консервация хронических проблем. ЦБ гордо говорит о борьбе с инфляцией высокой ставкой, но параллельно выращивает банк за банком, неспособный выдержать её же последствия.

Если вам предлагают 17–20% годовых — это не подарок судьбы. Это SOS-сигнал: банк уже не зарабатывает, он перекрывает старые дыры новыми вкладами. Игра в рулетку, где ставка — ваши деньги.

@naebrosh

Экономика тарифов: как цветы, лапша и креветки становятся «стратегической угрозой»

Торговая политика США — это не только разговоры о стальной промышленности или микросхемах. Под тарифы попадают куда более «опасные» вещи. Тайвань, например, экспортирует в Америку орхидей на сумму около $190 млн в год — это примерно 60% всего американского рынка живых орхидей. В городе Хоуби, где работает 1 800 человек (почти 10% местного населения), выращивание орхидей — не хобби, а экономика. Пошлины в 20%, введённые в августе, уже снизили поставки на пятую часть и грозят лишить фермеров прибыли, на которую они рассчитывали годами вперёд. Ведь чтобы орхидея выросла из проростка до готового саженца, нужно до пяти лет.

Японский Сабаэ, мировой центр производства очковых линз, тоже почувствовал эффект. Местные компании экспортируют в США 70% своей продукции, а общий объём поставок оптики из префектуры Фукуи достигает $163 млн в год. Для Сабаэ, где более 200 компаний завязаны на этой отрасли, 15-процентный тариф — это не просто налог, а тест на конкурентоспособность. Китайские производители, которые и без того дешевле на 30–40%, получают шанс отобрать рынок.

Южная Корея — ещё один пример. Экспорт лапши быстрого приготовления в 2023 году достиг рекордных $1,4 млрд, при этом США были крупнейшим рынком. Но уже летом 2024-го продажи в Штаты рухнули почти на 18%, до $14,2 млн за месяц. Причина проста: пошлины сделали продукцию дороже, а сети розничной торговли начали пересматривать закупки. Для компании Samyang Foods, у которой на США приходится 28% экспорта, это удар по модели роста.

Ещё масштабнее история с Индией. Креветки — её главный экспортный продукт на рынок США, объём поставок оценивался в $2,5 млрд в год. После введения тарифа в 50% экспорт практически остановился. Под угрозой оказался труд 1,4 миллиона фермеров из прибрежных регионов. Конкуренты Индии — Эквадор и Индонезия — платят пошлины в 15–19%, и именно они, скорее всего, займут высвобождающуюся долю американского рынка.

Во всех случаях схема одна и та же: тарифы сразу же повышают издержки, ломают привычные цепочки поставок и создают возможности для конкурентов. Тайваньские орхидеи рискуют уступить голландским, японские линзы — китайским, корейская лапша — подорожать и потерять массового потребителя, а индийские креветки — просто исчезнуть с американских прилавков.

Для глобальной экономики это пример того, как локальные политические решения трансформируют целые отрасли. Даже если их доля в национальном экспорте невелика (как у орхидей — всего 0,04% экспорта Тайваня), для конкретных регионов и десятков тысяч работников это вопрос выживания.

А если серьёзно, то вот более масштабный эффект. Исследования показывают: американские тарифы уже сократили покупательскую способность на $51 млрд (около 0,27% ВВП), а чистые потери составили $7,2 млрд. Это по сути то, что заплатили американские потребители и бизнес за более дорогие импортные товары из-за тарифов.

В промышленности под ударом до 245 тысяч рабочих мест, контейнерные перевозки просели на 43%, а в некоторых портах экспорт упал до –51%. Технологический рынок тоже чувствует эффект: продажи ноутбуков и планшетов могут снизиться на 68%, игровых консолей — на 58%, смартфонов — на 37%. На фондовом рынке крупнейшие корпорации теряли сотни миллиардов за один день: Apple — $300 млрд, Nvidia — $210 млрд, Amazon — $190 млрд, Nike — $13 млрд.

Но всё это — цена суверенитета. Когда страна закрывает дешёвые каналы импорта, она вынуждает глобальные цепочки перестраиваться, а бизнес — искать новые рынки. Это болезненно и дорого, но именно так создаётся пространство для собственной промышленности и контроль над стратегическими секторами. Тарифы можно ругать за хаос в краткосрочной перспективе, но в долгую это инструмент: перераспределение рынков, рост независимости и сокращение зависимости от внешних поставщиков. Орхидеи, лапша и креветки — всего лишь первые заметные жертвы, за которыми скрывается более глубокая трансформация мировой торговли.

@naebrosh

$17 млрд за частоты: Маск строит монополию в космосе

SpaceX снова переписывает правила игры. Сегодня компания Илона Маска выкупила у EchoStar лицензии на диапазоны AWS-4 и H-Block за $17 млрд. В сделке — $8,5 млрд наличными, столько же в акциях и около $2 млрд по долгам продавца. Акции EchoStar подскочили на четверть, а совокупный доход от продажи спектра, включая соглашение с AT&T, может достичь $24 млрд.

Что это значит? Маск не просто лидер по числу спутников. Теперь у него ключ к рынку будущего — Direct-to-Device (D2D), где смартфоны подключаются к интернету напрямую через спутники. Сегодня Starlink — это 6+ тысяч аппаратов на орбите и миллионы пользователей по всему миру. Но контроль над частотами превращает эту систему в монополию. Даже если кто-то построит аналогичную сеть, он упрётся в стену из регуляций и лицензий.

SpaceX действует на опережение: компания закрепляет спектр, который станет золотым стандартом связи. Это не просто инвестиция, а страховка от конкуренции. Космическая гонка больше не про ракеты — это про юристов, регуляторов и миллиарды долларов на лицензии.

На этом фоне Россия развивает свои проекты осторожно. Программа «Сфера» и частные инициативы вроде «Бюро 1440» ставят целью не мировой рынок, а собственную инфраструктуру. «Бюро 1440» строит группировку «Рассвет»: к 2027 году — 250 спутников, к 2030-му — около 700. Первые два аппарата уже показали скорость до 1 Гбит/с и межспутниковую лазерную связь. В 2026-м стартует пилотный проект в Арктике.

Инвестиции оцениваются примерно в $1 млрд. Первые 66 спутников профинансированы на 9,35 млрд руб. (~$110 млн). «Бюро» сотрудничает с крупными операторами: «Билайн» и «МегаФон» подключают наземные станции, чтобы усилить покрытие в труднодоступных регионах.

Однако масштаб пока несопоставим со Starlink. Маск выводит по 250 спутников в месяц, используя собственную ракету Falcon 9, а у нас проект развивается медленнее и в первую очередь решает локальные задачи: транспорт, промышленность, удалённые территории.

Главный тормоз — регулирование. В России частоты для D2D не распределены, процесс согласования сложный, а выход на международный рынок требует долгих переговоров. Даже при наличии спутников и финансирования отечественные проекты могут застрять из-за бюрократии.

Глобальный рынок спутникового интернета уже превышает $20 млрд, а к 2030 году российский сегмент вырастет почти вдвое — с $1,17 млрд до $2,15 млрд. Телематика и спутниковая связь — один из самых быстрорастущих секторов, с темпами более 13% в год.

Маск это понимает и вкладывает не только в железо, но и в стратегию. Его $17 млрд за частоты — это не трата, а покупка будущего. Контроль над спектром превращает SpaceX в игрока, диктующего правила, а конкуренты, будь то Amazon Kuiper или российские проекты, вынуждены искать ниши.

Для России это сигнал: запускать спутники важно, но этого мало. Нужна чёткая стратегия по частотам, инвестиции в технологии и быстрые решения на уровне государства. Иначе на орбите, как и на рынке, останутся всего несколько мировых монополистов.

@naebrosh

«Крепость на песке». Часть I — МВФ и дефолт-1998

Удивительно в наше время, но нашел на «Кинопоиске» документалку «Крепость. История российского кризиса». Эпическая сага о героях-реформаторах, которые якобы спасали Россию… от России же самой. Снято с таким пафосом, будто это трейлер к «Мстителям. Финансовая версия». Странно, что такая дезинформация находится на столь популярном ресурсе.

Первая серия фильма — о кредите МВФ. В картине это показано как триумф команды Анатолия Борисовича Чубайса и «спасение» страны от коллапса. И вот решил открыть цифры — получается совсем другая история.

В июле 1998 года Россия получила от МВФ SDR 3,6 млрд, или $4,78 млрд. Из них $1 млрд сразу ушёл Минфину, а оставшиеся средства ЦБ направил на оборону курса рубля. Проблема в том, что оборона была заранее обречена: только за июль–август 1998 года на валютные интервенции ушло $10,5 млрд, а за предыдущие 11 месяцев — ещё $27–30 млрд.

Из обещанных $24 млрд кредитов мы реально получили только $4,78 млрд — и те растворились в обороне нежизнеспособного курса и сомнительных операциях.

Часть средств осела в компании FIMACO, офшорной структуре, связанной с ЦБ. Через неё в 1993–1998 годах прошло $37,6 млрд, почти 10 млрд немецких марок и сотни миллиардов иен и франков, включая кредиты МВФ. Эти деньги вкладывали в ГКО с доходностью до 200% годовых. Например, с февраля по май 1996 года через FIMACO зашло около $855 млн. То ли «инвестиции», то ли чистая спекуляция.

А дальше — настоящий детектив. В марте 1999 года депутат Виктор Илюхин сообщил Генпрокурору Скуратову:

-14 августа $2,35 млрд оказались в Bank of Sydney, часть осела на счёте частной австралийской компании, остальное ушло в NatWest в Лондоне.

-Ещё $1,4 млрд перевели в Bank of New York.

-17 августа $780 млн попали в Credit Suisse, $270 млн — в Creditanstalt в Лозанне.

Юрий Ильич Скуратов возбудил дело №18/221050-98, подключил Счётную палату. Но через неделю против него самого возбудили дело за "порочащие" действия, а материалы проверок засекретили под грифом «совершенно секретно».

И даже если этот кредит действительно имел место — важно понимать: это был не просто заём, а инструмент привязки России к политике МВФ. Взамен страна, а точнее Центробанк, чётко следовал рецептам фонда. Именно МВФ настаивал на:
— жёсткой денежно-кредитной политике,
— урезании социальных расходов,
— накоплении резервов любой ценой.

Итог: хроническое недофинансирование отраслей, массовый отток капитала, рост валютного долга, падение уровня жизни и даже резкое сокращение средней продолжительности жизни в 1990-е. Всё это закончилось дефолтом и девальвацией 1998 года. А наследие «рекомендаций» живо до сих пор: ставка ЦБ душит кредитование экономики, резервы лежат мёртвым грузом (часть уже потеряна), а базовые отрасли недоинвестированы десятилетиями.

Так в кино мы видим «спасение страны международным кредитом», а в реальности — офшорные схемы, дефолт и обнулённые сбережения граждан. Получается, что настоящим «стабилизационным фондом» в 1998 году был народ: именно вклады россиян превратились в дым, обеспечив стране новый старт ценой обнищания миллионов.

Часть II — Кубышка, которой не оказалось
Часть III — Герои и наследие хаоса

@naebrosh

«Крепость на песке». Часть II — Кубышка, которой не оказалось

В фильме вторая серия рисует сияющий портрет Стабилизационного фонда — героического изобретения Алексея Леонидовича Кудрина, которое якобы защищало страну от любых экономических бурь. Камера уверенно заявляет: «кубышка спасла Россию». Реальность была гораздо прозаичнее.

С 2004 года сверхдоходы от нефти аккуратно откладывали в резервные активы, под которыми подразумевались иностранная валюта и облигации США, Великобритании и ЕС. Деньги уходили за рубеж, а не в российскую промышленность, инфраструктуру или здравоохранение. Уже к 2008 году Стабфонд достиг $156,8 млрд или 4,7 трлн руб., из которых примерно 70–75% находились в иностранной валюте, в государственных облигациях зарубежных стран. Но на деле отрасли оставались хронически недофинансированными, социальные программы — ограниченными, а реальные инвестиции в страну — минимальными.

Возвращаясь к теме МВФ, прослеживается тесная взаимосвязь между их рекомендациями и инициативой Кудрина в создании Стабфонда. С 2000 года Россия перестала брать займы, а в 2005 году формально «рассталась» с МВФ — скорее для популистских заявлений. На практике Центробанк строго следовал его рекомендациям. Именно МВФ рекомендовал нам такую политику и положительно оценивал в своих отчетах тот факт, что Россия пересмотрела свои представления об уровне достаточности резервов в сторону накопления.

К 2020 году международные резервы России достигли $544 млрд или 41 трлн руб., а к 2022 году — рекордные $630 млрд или 50 трлн руб., что примерно составляло 35% ВВП. Центробанк упорно держал 80% резервов за рубежом, результатом чего явилась блокировка более $300–400 млрд (~32 трлн руб.) западными странами в марте 2022 года. Представители Запада комментировали это так: «Наша цель — конфискация российских активов» (глава Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен); «Чем меньше у них контроля над своими резервами или чем меньше они могут сделать со своими резервами, тем более уязвимыми для давления они становятся» (Дэниел Глейзер, бывший помощник министра финансов США). Насколько вероятен вариант, что Россия утратила свои резервы из-за политики ЦБ окончательно? Более чем вероятен. В рамках системы неоколониализма право в ситуациях, когда права суверенов нарушаются (или они так считают), перестает действовать. Возвращаясь к пророческой Мюнхенской речи Президента еще в 2007 году: «Мы видим все большее пренебрежение основополагающими принципами международного права».

Для наглядности, вот во что можно было бы инвестировать эти триллионы: завод по производству лекарств — 6 млрд руб., завод по производству цельномолочной продукции — 36 млрд руб., ВСМ Москва–Санкт-Петербург — 1,7 трлн руб., ВСМ Москва–Казань — 1,5 трлн руб., современный завод по производству полупроводников — 2,8 трлн руб., завод микроэлектроники и инфраструктура — 6 трлн руб.

Таким образом, «кубышка Кудрина», которую фильм возвеличивает как символ финансовой мудрости, на деле превратилась в международный резервный счёт с сотнями миллиардов, недоступными для страны, в условиях хронической нехватки инвестиций и социальной поддержки. Если это и есть «спасение России», то спасали, прежде всего, чужие экономики и иностранных кредиторов, оставляя отечественную промышленность и людей в условиях постоянного дефицита. Мы продолжали хранить резервы в фунтах даже тогда, когда Великобритания объявила Россию «своим главным врагом» в новой внешнеполитической доктрине в марте 2021 года…

Часть I — МВФ и дефолт-1998
Часть III — Герои и наследие хаоса

@naebrosh

«Крепость на песке». Часть III — Герои и наследие хаоса

Финальная серия фильма превращает реформаторов в мифических спасителей страны: Кудрин, Чубайс, Греф, Набиуллина, Златкис — все они сияют на экране как герои, держащие Россию на плаву. Камера не упоминает, что многие из них имели офшорные активы и связи с международными финансовыми институтами.

Реальность снова гораздо прозаичнее. Анатолий Чубайс и Герман Греф участвовали в управлении ГКО и международными фондами. Греф же, являясь гражданином США, засветил офшорные активы на $55 млн в Сингапуре, его дочь, живущая в Лондоне, недавно отказалась от российского флага, сын управлял офшорной империей. Чубайс (нынешний гражданин Израиля) был членом международного совета JPMorgan. Только «Роснано» Анатолия Борисовича накопило долг в 100 млрд руб. и нецелевое расходование более 40 млрд руб. подтверждено проверкой в 2025 г. Кудрин же фигурировал в скандале с растратой более 130 млрд руб. через банк «КИТ Финанс».

Результат  экономической логики "реформаторов" : обесцененные сбережения (рубль потерял более 80% покупательной способности), концентрация активов у узкого круга и формирование системы «залоговых аукционов», которая закрепила эффект приватизации.

Удар по населению был катастрофическим: только за 1992 г. реальные доходы упали более чем на 50%, к середине 1990-х за чертой бедности оказалось около 70 млн человек — почти половина страны. Средняя продолжительность жизни мужчин сократилась с 64 лет до 57 лет в 1994 г., что сопоставимо с военными потерями.

Отдельная история - приватизация. 2/3 крупнейших активов государства ушли на «залоговых аукционах» за символические суммы: «Норильский никель» был продан за $170 млн при реальной стоимости $10–15 млрд, «Сибнефть» — за $100 млн. Активную роль принимали  иностранные «инвесторы», к примеру, в соответствии с отчетом Счетной Палаты малоизвестная американская компания Nic&Si Corp через подставную фирму «Столица» приобрела пакеты акций 19 авиапредприятий ОПК. Все эти результаты приватизации закрепили богатство за несколькими сотнями новых миллиардеров.

Ключевым ударом по промышленности стала энергетическая реформа Чубайса. В 1992 г. тарифы на электроэнергию  уже выросли в 27,6 раза (2760%), в 1993-м — ещё в 13,6 раза (1360%). За два года рост составил 375 раз, цены на товары подскочили в 173 раза, а удельные расходы энергии на производство рубля ВВП выросли на 116%. Для тысяч предприятий это стало смертным приговором — началась лавина банкротств. В 2000-х же благодаря его реформе, раздробленное РАО «ЕЭС» частично отошло олигархам и западным корпорациям - Enel, E.On и др., а тарифы для промышленности к 2012-му выросли ещё на 900%. Так, модель дешевой энергетики, бывшая опорой советской индустрии, превратилась в механизм деиндустриализации и передачи стратегических активов в частные и иностранные руки. Взамен мы стали поставлять энергию для других. Давайте уже наконец признаем, что $20 млрд экспорта наших природных ресурсов в Германию формировали добавленную стоимость в $2 трлн ВВП в виде конечных продуктов деятельности промышленности этой страны.

Теперь о налоговой реформе. Социальные последствия и макродисциплины в долгосроке были предсказуемы: рост неравенства до исторических максимумов. Совокупное богатство домохозяйств в 2023 году оценивалось в 316 трлн руб., а в среднем на одного россиянина — 2,2 млн руб. Представитель 1% богатых накопил 106 млн руб., тогда как у представителя 50% менее обеспеченных граждан за вычетом долгов в среднем было всего 129 000 руб.. Иными словами, выходец из 1,5 млн богатых россиян был в 819 раз богаче выходца из 73 млн менее обеспеченной части населения. Пиковое неравенство пришлось на 2021 год: 1% владело 49,5% богатств страны, а разница состояний с менее обеспеченными достигла 844 раз.

Фильм восхваляет мифических «спасителей» и их попытки деиндустриализации, обнищания миллионов, превращения страны в донора чужих экономик. И горько, что многие из них до сих пор продолжают так или иначе влиять на экономику.

Часть I — МВФ и дефолт-1998
Часть II — Кубышка, которой не оказалось

@naebrosh

Alphabet доросла до $3 трлн

Ах, мир! Google, он же Alphabet, наконец-то официально достиг рекордной отметки в $3 трлн рыночной капитализации. Акции компании подскочили на 30% с конца июля и закрепились на рекордных $252 за акцию. Основная причина? Двойной рост выручки и прибыли за Q2 2025:

-Выручка: $96,4 млрд, +14% к прошлому году
-Чистая прибыль: $28,2 млрд, +19%
-Операционная маржа: 32,4%

Но цифры – это лишь верхушка айсберга. Рост акций подогрела популярность нового приложения Gemini, поискового ассистента на базе ИИ, который совмещает генеративный текст и возможности редактирования изображений. Gemini буквально ворвался в App Store США, обойдя ChatGPT и другие популярные модели, а новая функция Nano Banana для генерации и правки изображений произвела фурор среди пользователей. В инвесторских кругах это вызвало ажиотаж: кто владеет ИИ — тот владеет рынком.

Не стоит забывать и про Google Cloud: выручка облачного подразделения выросла на 32% за квартал, и Alphabet ожидает дохода $58 млрд от облачных сервисов в ближайшие два года. Плюс, победы в антимонопольных делах в США успокоили инвесторов, устранив риски принудительной продажи активов вроде Android или Chrome.

Теперь Alphabet в элитной компании триллионников вместе с Apple, Microsoft и Nvidia. Да-да, Nvidia даже добралась до $4 трлн. Настоящее соревнование «кто дороже».

Ирония судьбы: один из основателей Google — Сергей Брин, родился в СССР. Маленький факт, который напоминает, что российский ум способен создавать мировые технологические империи стоимостью триллионы долларов… Печально, что талантливые мозги утекают за границу, создавая гигантов в США, а не у себя дома.

История Google тоже стоит внимания: Брин и Ларри Пейдж начали работать над поисковым алгоритмом в 1996 году в Стэнфорде, а их проект BackRub быстро вырос в Google. Они буквально строили империю в студенческом гараже, экспериментируя с алгоритмами и серверными мощностями. И кто бы мог подумать, что этот «студенческий проект» превратится в корпорацию с рыночной капитализацией в триллионы долларов.

Всегда нужно помнить, что настоящие триллионы иногда рождаются из идей, а не из бумажек на счётах.

@naebrosh

Фарма как бизнес-модель: платишь, значит живёшь

Когда-то фарма была про инновации и конкуренцию. Сейчас чаще она связана с юридическими технологиями, патентными цепочками и аккуратно отстроенными барьерами входа. Ниже объясняется, почему это уже не риторика, а счёт, который платят люди и бюджеты.

В США в 2024 году на рецептурные препараты ушло почти $806 млрд, что на 10,2 % больше, чем в предыдущем году. При этом «чистые» (net) расходы производителей выросли на 11,4% и достигли $487 млрд, а объём потребления составил около 215 млрд “дней терапии”. Для понимания: «дни терапии» — это суммарное количество дней, на которые пациенты получают лекарства. Например, если миллион человек пьёт препарат месяц, это 30 млн «дней терапии». То есть американцы буквально «проглотили» 215 миллиардов дозированных дней за год.

Как удерживают цены? Патентами и «патентными шлейфами». У десяти самых продаваемых препаратов в среднем по 74 выданных патента и более 140 поданных заявок, причём почти две трети заявок подаются уже после выхода препарата на рынок. И это не про новые открытия: компании патентуют шприцы, колбы, крышки и даже способы хранения, лишь бы отодвинуть конкурентов. В итоге монополия живёт не 20 лет, как задумывалось, а гораздо дольше.
Последствия этой практики видны в ценах. Медианная годовая стоимость одной терапии в 2024 году превысила $370 000. Для сравнения: в 2021 году она составляла около $180 000, то есть выросла почти в два раза за три года. При этом разрыв между прайс-листами и реальными выплатами («gross-to-net bubble») достиг $356 млрд: компании выставляют условные $100, реально получают $60, а оставшиеся $40 растворяются в скидках и ребейтах. На конечного пациента это почти не влияет — цена в аптеке остаётся неподъёмной.

Примеры говорят сами за себя. Humira за годы монополии приносил производителю по $47,5 млн в день, что составляет около $20 млрд в год на пике. Victoza (для диабета) за пять лет подорожала на 42%, с $7 936 до $11 300 в год. Причём не потому, что выросла себестоимость, а просто потому что это возможно.
Американцы платят всё больше, но всё чаще не получают лечения: около 27 % новых рецептов не реализуются из-за высоких цен или отказов страховок. Это не абстрактная статистика: люди делят таблетки пополам, пропускают дозы или отказываются от терапии.

В России ситуация иная по масштабу, но похожа по сути. Здесь 80,8 % рынка контролируют 10 крупнейших дистрибьюторов: «Пульс» (15,7%), «Протек» (15,6%), «Катрен» (13,2 %), «Гранд Капитал» (7,8%), «Р-Фарм» (7,3 %), «Ирвин 2» (5,9%) и другие. Конкуренция для новых игроков остаётся иллюзией.
В 2024 году в российских аптеках не хватало 134 жизненно важных препаратов: от антибиотиков и инсулина до онкопрепаратов и средств от аллергии. ФАС фиксировала картельные сговоры, завышение цен на ЖНВЛП и злоупотребление доминирующим положением. На деле это значит простое: лекарства либо дороги, либо их нет.
Итог один и там, и здесь: монополия убивает конкуренцию, цены растут быстрее доходов, а доступ к терапии превращается в привилегию, а не право.

@naebrosh

Кому кризис, а кому шанс

История с «Волга-Днепр» - отличный пример того, как важно выкупать и спасать критически значимые компании, даже если они оказались в тяжёлом финансовом положении. У группы накопились долги на $500 млн, значительная часть флота простаивает, рынок ушёл к китайским перевозчикам. Казалось бы — диагноз. Но приходит Солодилин с «ЕАС Групп» и заявляет: будем реанимировать.

И речь идёт не о случайном перевозчике. Группа «Волга-Днепр» до 2022 года была одним из мировых лидеров в перевозках сверхтяжёлых и негабаритных грузов, успешно конкурировала на глобальном рынке и выстраивала систему «кругосветных маршрутов». Но с 2022 по 2024 годы компания оказалась под санкциями Канады, ЕС, Великобритании и США. Иностранные воздушные суда прекратили полёты, часть флота арестована за рубежом, и деятельность резко сократилась.

Сегодня в летной годности остаются лишь 3 из 11 Ан-124 (ещё 4 арестованы за рубежом), а также 5 Ил-76. У «Атрана» до санкций было девять «боингов», сейчас летают только два Ан-12. У AirBridgeCargo на хранении простаивают 14 Boeing 747.

При этом «Волга-Днепр» — это не просто авиакомпания. За более чем 35 лет работы группа выстроила комплексную систему логистики: перевозки, страхование, техническое обслуживание и ремонт. В её составе — ключевые для отрасли подразделения. «Волга-Днепр Техникс Москва» работает в крупнейших московских аэропортах и сертифицирована для обслуживания Boeing 777, 747, 737, Airbus A320 и SSJ-100, а также ремонта компонентов для этих машин. «Волга-Днепр Инжиниринг» имеет приоритетное право проводить сертификацию главных и второстепенных изменений конструкции транспортных самолётов, газотурбинных двигателей и компонентов классов 2 и 3 — компетенцию, которой в России обладают единицы.

Флот и инфраструктура сосредоточены в Ульяновске и Московском регионе, сервисная сеть охватывает до восьми аэропортов. Несмотря на санкции и простой самолётов, компания сохранила уникальные кадры и экспертизу, критически важные для всей авиаотрасли.

Да, глобальные позиции уже не те: Китай контролирует 93% грузов из КНР. Но Россия получает шанс вернуть хотя бы часть рынка, а главное — сохранить школу и инфраструктуру, без которых невозможно строить независимую авиацию.

Солодилин берёт на себя амбициозную задачу не просто оживить парк и реструктурировать долги, а фактически дать вторую жизнь целой отрасли, которая ещё недавно считалась «мертвой».И в этом контексте покупка «Волга-Днепр» выглядит не как рискованная авантюра, а как стратегическая инвестиция в будущее российской авиации.

@naebrosh

ИИ – гонка за энергией и второй шанс для мирного атома?

За последнее десятилетие ИИ совершил по отдельным мнениям настоящую революцию в мировом обществе. Количество регулярных пользователей нейросетей на момент 2025 года достигает 300 млн человек, а сам рынок развивается с ошеломительными темпами в 30–40%.

Однако с развитием ИИ вскрывается интересная проблема – крайне существенное потребление электроэнергии нейросетями. Каждый запрос в популярный ныне ChatGPT потребляет ~3-5 ватт-часов энергии. При том, что количество еженедельных запросов в чат превысило 700 млн, ежегодное потребление энергии нейросетью (без учёта обучения) составляет ~110 ТВтч. Общее же потребление энергии ИИ в мире оценивается в ~415 ТВтч, что составляет 1,5% от всей генерации электроэнергии за 2024 г. Уже сейчас, расходы энергии на ИИ сопоставимы с потреблением энергии всем мировым электрическим транспортом – метро, поездами, трамваями и всем небезразличными электромобилями и электробусами.

И это без учёта постоянного стремления к развитию компаниями своих детищ. Запуск новых версий популярных ИИ в 2025 году – ChatGPT 5, Grok 5, DeepSeek-R1 и прочих – требует всё больших вычислительных мощностей. Проект Stargate, реализуемый OpenAI, предполагает постройку дата-центров в США мощностью не менее 5 ГВт, с потенциалом расширения до 15 ГВт к 2027–2030 годам. xAi, под руководством Илона Маска, строит дата-центры с аналогичными мощностями. Amazon Web Services (AWS) планирует более чем в 4 раза увеличить мощность своих дата-центров – до 12 ГВт. По прогнозам Международного Энергетического Агентства (IEA), общее годовое потребление энергии ИИ к 2030 году вырастет более чем вдвое, до 945 ТВтч.

Возникает вопрос – а где брать все эти гигаватты электроэнергии? Чем запитывать будут? Уже сейчас дата-центры ИИ регулярно перегружают локальные энергосети (Ирландия, Мексика к примеру). Зелёная энергетика, продвигаемая всеми и вся по всему миру, не способна полностью покрыть требуемые мощности, что мотивирует глобальных техно гигантов вкладываться в ископаемые источники энергии и…в мирный атом.

Да, именно так. Под давлением «зелёной» повестки, компаниям не остаётся другого выбора. Согласно заявлениям партнёров того же Stargate Open AI, ключевым источником энергии для проекта, помимо солнечных панелей, выступят «перспективные» малые модульные ядерные реакторы (SMR). Microsoft заключил соглашение о покупке более 800 МВт мощности в течении 20 лет у оператора печально известной АЭС Three Mile Island, которая в 80-х годах и вбила первый гвоздь в гроб мировой атомной энергетики. Meta (Facebook) заключила аналогичный договор с оператором АЭС Clinton Clean Energy Center на покупку 100% их мощности – 1.1 ГВт.

За исключением достаточно сомнительных вложений в ядерный синтез и SMR, подобный тренд подпитывает надежду на хотя бы некоторый возврат популярности мирного атома и, как следствие, надежду на экологически-чистое будущее, которого на одних только ВИЭ не достичь. Но будет ли повышенного спроса от ИИ достаточно для возрождения отрасли? Или же технические изыскания техно гигантов лягут на плечи ископаемого топлива? Будущее покажет.

В этом контексте и сама Россия получает уникальную нишу: обладая одной из самых мощных атомных школ в мире и крупнейшими запасами урана, страна способна предложить глобальному рынку не только технологии Росатома, но и долгосрочные гарантии энергетической безопасности для стремительно растущей индустрии ИИ.

НДС 22%: когда экономику режут “по науке”

В правительственных кулуарах снова зазвучали разговоры о повышении НДС с 20% до 22%. Официально это, разумеется, никто не комментирует, но экономическое сообщество уже вовсю пытается понять, как пережить новый виток фискального геноцида экономики.

НДС в России давно стал любимым инструментом для “быстрого латания дыр” в бюджете. Введенный в начале 1990-х на уровне 28%, он с тех пор периодически поднимался и опускался, словно индикатор настроения чиновников, а не серьезный экономический инструмент. Снижение до 20% слегка облегчило нагрузку, но базовые проблемы остались: каскадный эффект, сложность администрирования и удар по всем стадиям производственной цепочки, который неизбежно бьет по карману потребителя.

Мировой опыт при этом красноречив. Китай ограничивается базовой ставкой 13%, а для некоторых товаров и вовсе 9% и 6%. В Швейцарии НДС составляет 8,1%, в Таиланде — 7%. Даже в Европе, где ставки традиционно высоки, есть сложные системы компенсаций и льгот для ключевых отраслей. Россия же собирается 22% — без всяких мягких механизмов, потому что зачем облегчать жизнь бизнесу, когда можно сразу ударить по всем.

Последствия очевидны. Во-первых, инфляция ударит по всем категориям товаров, даже с учетом гипотетических льгот для “социально уязвимых” групп. Производители и ритейлеры переложат налоговое бремя на потребителей, и рост цен будет гарантирован. Во-вторых, конкурентоспособность российской продукции на внутреннем и внешнем рынке снизится еще сильнее, а промышленное производство, которое и так растет медленно, получит новый удар.

Опыт с повышением налога на прибыль организаций с 20% до 25% — наглядный урок. Минфин ожидал 4,2 трлн рублей, а может недополучить около 1 трлн. Причина проста: экономика не выдерживает нагрузки. С НДС картина будет аналогичной: спрос упадет, розничные продажи сократятся, а вместе с ними уменьшатся и налоговые поступления. И это без учета того, что бизнес найдет новые способы уйти в тень.

А есть ли альтернативы? Конечно. Налог на избыточную прибыль позволил бы взять с сырьевых и финансовых гигантов сверхдоходы без того, чтобы душить всю экономику. Развитие имущественного и земельного налогообложения с прогрессивной шкалой и повышением кадастровой стоимости до рыночного уровня могло бы дать бюджету значительные средства. Борьба с теневой экономикой через цифровизацию и перекрестный анализ данных ФНС способна принести сотни миллиардов рублей без повышения налоговой ставки. Стимулирование легализации доходов через налоговые каникулы для малых предприятий и снижение страховых взносов для самозанятых и ИП тоже выглядит куда привлекательнее.

Повышение НДС до 22% — это классический случай “хотели как лучше, получилось как всегда”.

@naebrosh

Китай и редкоземельные металлы: как «невидимый кулак» держит мир в заложниках

Забудьте про нефтяные кризисы — современный мир столкнулся с новым инструментом шантажа: редкоземельные металлы. Китайская доминация здесь выглядит почти как стратегическое искусство. В августе 2025 года экспорт редкоземельных продуктов достиг рекордных 7,338 тонн, что не случалось с 2012 года. Эти металлы используются во всём: от смартфонов и электромобилей до ветровых турбин, лазеров и высокоточных военных систем. Без них современные технологии просто не работают.

Сегодня Китай контролирует 70% мировой добычи редкоземов, 90% переработки и 93% производства редкоземельных магнитов. Такая концентрация даёт Китаю уникальное стратегическое преимущество: страна может управлять поставками, удерживать цены на низком уровне, чтобы мешать появлению новых конкурентов, и при этом сохранять рыночное влияние на западные страны, которые почти полностью зависят от китайских поставок.

Исторически Китай использовал слабое экологическое регулирование и свободный рынок добычи в 1990-х, чтобы создать масштабное производство редкоземов. Лёгкие элементы добывались в северной Внутренней Монголии, тяжёлые — в южных провинциях с использованием химических методов. В 1995 году китайские государственные компании выкупили американские заводы по производству магнитов и перевезли их оборудование в Китай, полностью закрыв производство за границей к 2004 году. Таким образом, западные конкуренты лишились инфраструктуры, а Китай получил технологический рычаг и лидерство на рынке.

В 2010 году неофициальное эмбарго на экспорт редкоземов в Японию показало, как зависимость от Китая может превращаться в инструмент давления. Япония начала создавать стратегические запасы и развивать переработку из вторсырья, но масштабы добычи и производства остаются ограниченными.

Сегодня Китай держит экспорт под строгим контролем, позволяя поставки только в объёмах, которые предотвращают накопление крупных запасов за границей. При этом государство сохраняет низкие цены, что сдерживает появление новых игроков. Для примера: средняя цена на необработанные редкоземы за последние 12 месяцев колебалась около $50–60 за килограмм, тогда как себестоимость добычи и переработки в Китае ниже $30 за килограмм, что делает конкуренцию нерентабельной.

Россия располагает значительными запасами редкоземов, особенно тяжёлых элементов, критически важных для магнитов и оборонных технологий. Общие разведанные ресурсы оцениваются в около 24 млн тонн чистых редкоземов, что ставит страну среди крупнейших держателей этих минералов в мире. Однако масштаб добычи и переработки в РФ пока не сопоставим с Китаем: производство сосредоточено на нескольких месторождениях, а технологическая инфраструктура ограничена. Это делает российский экспорт стратегически важным, но пока не способным серьёзно ослабить глобальную зависимость от Китая.

@naebrosh

Invest 2035: Как Великобритания снова пытается обжечься на амбициях и миллиардах

Великобритания запускает Invest 2035, стратегию, которая должна превратить её в мирового лидера в таких отраслях, как чистая энергия, искусственный интеллект, передовое производство и цифровые технологии. Задача — привлечь инвестиции, создать рабочие места и вывести страну на новый уровень. Но на деле это может оказаться куда сложнее, чем кажется.

После Брекзита Великобритания поставила на инновации и отрасли будущего, делая ставку на долгосрочную стабильность. Вложения в стартапы и чистую энергетику — это, конечно, хорошо, но что будет с реальными результатами? Великобритания уже пыталась несколько раз с амбициозными промышленными проектами, но чаще всего это заканчивалось провалом. Например, British Leyland — автогигант, который был национализирован в 1975 году, но вложенные £100 млн не спасли его от краха. То же самое с British Steel: миллиардные вложения не смогли превратить компанию в конкурентоспособного игрока, и она была продана спустя 15 лет. HS2 — ещё один провал. Железная дорога, стоимость которой возросла с £33 млрд до £88 млрд, вызывает вопросы не только о целесообразности проекта, но и о том, кто и как контролирует эти деньги. Все эти примеры — прямой показатель того, как плохое планирование и излишнее государственное вмешательство могут привести к катастрофе.

Но не только Великобритания страдает от амбициозных проектов. Франция в 1970-х годах вложила сотни миллионов франков в Plan Calcul, создавая отечественную вычислительную технику, но не смогла конкурировать с мировыми гигантами. Компании, такие как Réseau Transpac и SILICON VALLEY FRANCE, так и не стали прибыльными. Япония инвестировала $40 млрд в Maglev, проект высокоскоростных поездов, который так и не был полностью реализован из-за перерасхода бюджета и технических проблем. Индийская программа "Make in India", направленная на создание 100 млн рабочих мест, столкнулась с бюрократией, а к 2020 году было создано лишь 2% заявленных рабочих мест. Эти примеры показывают, как амбициозные программы могут стать полным провалом, если не учесть реальные рыночные условия.

Все это подтверждает, что даже самые амбициозные стратегии рискуют потерпеть неудачу, если не учитывать реальную экономику. Invest 2035 в Великобритании будет успешной только в случае, если она будет гибкой и готовой к изменениям. Инвестиции в стартапы — это не просто вливания, а четкий контроль и координация. Миллиарды могут быть потрачены впустую, если стратегия не адаптируется к реальной ситуации.

Россия сталкивается с теми же проблемами, но у неё есть и преимущества. Программы типа Технопарков и СЭЗ часто проваливаются из-за бюрократии и нехватки реальных инвестиций, но государственный контроль и централизованная власть в России дают возможность быстро реализовывать проекты, избегая этих барьеров. Страна также обладает ресурсным потенциалом и энергетической независимостью, что создаёт возможности для развития в таких сферах, как чистая энергия и искусственный интеллект. В отличие от Великобритании, которая ставит на стартапы, Россия может сосредоточиться на поддержке крупных государственных компаний, помогая им переходить на новые технологии. Главное — найти баланс между поддержкой старых отраслей и развитием новых, не повторяя ошибок прошлого.

@naebrosh

Китай за десятилетие сократил потребление минеральных удобрений почти на 20%. Такая экономия — это серьезный вызов для мирового рынка удобрений. В Китае производится 30% мировых гранул плодородия, но при этом КНР является крупнейшим их импортером калия. Страна производит лишь половину необходимого объема, тогда как этот вид удобрений очень любит рис — основа китайской кухни.

Долгие годы Китай вносил на поля огромные дозы удобрений. Это помогло прокормить население, но привело к деградации почв: от обилия удобрений они засаливаются. Сейчас страна меняет подход. В 2015 году Минсельхоз Китая запустил инициативу «нулевого роста» по снижению доз удобрений без потерь в урожайности. Учитывая, что в Китае живет 1,4 млрд человек, а сельхозугодий больше не становится, вопрос бережного отношения к пашне играет важную роль долгосрочного выживания.

Ключевой инструмент — индивидуальные «рецепты» удобрений, основанные на анализе почвы. За состоянием всех посевов в стране наблюдают спутники, они же помогают спрогнозировать засуху и болезни. На основе этих данных китайцы корректируют дозы удобрений, которые вносят сотни тысяч специальных агродронов. Такой подход дал впечатляющие результаты: экономия удобрений — до 30%.

Благодаря интенсификации к 2030 году Китай планирует увеличить производство зерна на 50 млн тонн (+7%), делая ставку не на новые земли или большее количество удобрений, а на высокие технологии и селекцию.

Для российских производителей это вызов. Китай самостоятельно закрывает свои потребности в азотных и фосфатных удобрениях. Сокращение их потребления на внутреннем рынке — это синоним экспорта на рынки других стран: китайцы активно осваивают Бразилию, Индию, Вьетнам — приятные и знакомые отечественному экспортёру слова.

В то же время себестоимость производства удобрений из угля, как это происходит в Китае, заметно выше, чем из природного газа, что создает резерв прочности для отечественных химиков. Да и сами химические заводы в КНР достаточно старые и в ближайшие годы будут закрыты или модернизированы.

Продукты, инфляция и реальный удар по кошельку

С конца 2019 года расходы домохозяйств еврозоны на продукты выросли на 34%, в то время как общий рост потребительских цен составил 23%. Иными словами, продукты дорожают быстрее, чем остальные товары и услуги, и это ощущается особенно остро для тех, кто тратит большую часть дохода на еду.

Среди продуктов ситуация особенно драматична: цена на говядину и молоко выросла почти на 40%, сливочное и оливковое масло — на 50%, а какао и шоколад — ещё больше. Основные причины — рост цен на сырьё, климатические аномалии и повышение затрат на труд. Засухи в Испании 2022–2023 годов резко подняли цены на оливковое масло, а неурожай кофе и какао в странах-экспортёрах ускорил рост цен на шоколад и напитки.

Разброс по странам Еврозоны удивляет: Италия +28%, Германия +37%, страны Балтии — более 50%. Это отражает разную зависимость от глобальных цен, динамику зарплат и энергорасходы.

ECB отмечает, что инфляция продуктов сильно влияет на восприятие общей инфляции населением. Даже при средней инфляции в 2% рост цен на еду выше среднего воспринимается как удар по бюджету. Для семей с низкими доходами это особенно ощутимо, так как продукты занимают большую долю расходов.

Теперь обратим внимание на Россию. С 2019 по 2024 год цены на продукты питания в РФ выросли примерно на 54%. Такой результат получился при последовательном накоплении годовой инфляции: 2019 — 3,05%, 2020 — 4,91%, 2021 — 8,39%, 2022 — 11,92%, 2023 — 7,42%, 2024 — 9,52%. Особенно заметно подорожание отдельных продуктов в РФ: картофель +90,5%, лук +46,5%, капуста +42,6%. Для домохозяйств с низкими доходами это ощущается особенно сильно, снижая реальную покупательную способность.

Вывод: продукты стали ключевым индикатором экономического давления на население. Даже при заявлениях центробанков о стабильной инфляции в целом, рост цен на еду остаётся выше среднего, формируя ощущение глобального снижения доходов.

@naebrosh

Кто на самом деле держит ножку на горле экономики

Начнём с того, что банковская система у нас устроена так, будто её главная задача — не кредитование производства, а страхование собственной нервной системы. До сих пор действует третий пакет Базельских норм — тот самый, который «для поддержания банковской ликвидности» разрешает кредитование практически только под залог и тем самым фактически запрещает жизненно необходимое для развития и даже простого функционирования экономики проектное финансирование. Это не формальность: когда кредит даётся лишь под сильный залог, банк получает мотивацию не помогать бизнесу расти, а ждать его падения — ведь значительное превышение стоимости залога над суммой кредита объективно заинтересовывает кредитора в банкротстве заемщика. Активы заемщика, отобранные в результате банкротства, часто оказываются дороже любого возможного процентного дохода по займу — но для банка это уже не проблема, а выгодная бизнес-модель.

Плюс ко всему действует структура нормативов банковских резервов, которая фактически запрещает коммерческим банкам кредитовать реальный сектор: любой некорректно «вписанный» кредит в любой момент может быть объявлен требующим 100%-ного резервирования. То есть риск внезапного превращения активного кредитного портфеля в «пузырь, который надо закрыть» постоянно висит над банком. В таких условиях банки не развивают экономику — они её выжидают, отрезая кислород реальному бизнесу. В результате финансовые институты, вместо того чтобы быть надёжными посредниками, всё чаще превращаются в рейдеров, беспощадно разрушающих национальную экономику ради извлечения разовой прибыли.

Теперь — про ставку кредита, ту самую, которая либо лечит, либо добивает экономику. Рентабельность отечественной экономики по активам (без финансового сектора и малого предпринимательства) с 2021 по 2024 год снизилась почти на треть — с 8,9% до 6,1%. Это ключевой ориентир: ставка доступного для основной части экономики кредита не должна превышать 5% годовых. Учитывая необходимое время на анализ заявки, обработку и нормальную банковскую маржу, это означает, что ключевая ставка должна составлять ~2% годовых или ниже.

Но забудьте про кредиты для бизнеса: основной сектор и без него лишён денег — вне ФНБ на счетах заморожено более 8,2 трлн руб., а реальные инвестиции не получают необходимой ликвидности. Откуда это пошло? Коротко — из политического выбора. После рекомендаций МВФ и в соответствии с собственной доктриной Центробанк с 2013 года последовательно избегал наращивания денежной массы, делая сдерживание инфляции важнее ремонетизации экономики. В результате получился парадокс: номинальные резервы есть, а деньги в экономике — дефицитны.

Хроническая недомонетизация экономики давно стала её болью. Отношение денежного агрегата М2 к ВВП составляло 47,7% в 2021 году, 48,5% в 2022, 52,5% в 2023, 53,6% в 2024, прогноз на 2025 — 55,1%; для сравнения, нормальный уровень для экономики российского типа — около 100%. Этот дефицит проявлялся повсеместно: производство и высокотехнологичный сектор вынуждены были замедлять инвестиционные проекты, малый и средний бизнес сталкивался с невозможностью взять кредит под разумные проценты, банковский сектор выживал за счёт спекуляций, а не кредитования реального сектора; государственные программы часто превращались в бюрократическую игру с нулевым результатом. Итог очевиден: экономика жила в режиме хронического денежного голода — деньги номинально есть, но практически не доходят до производства, что тормозит инвестиции, рост производства и повышение уровня жизни.

Вывод прост и жесток: пока банковское регулирование фактически запрещает нормальное проектное кредитование и одновременно делает залоговую модель прибыльнее поддержки заемщика, а ликвидность сильно ограничена, промышленность вынуждена страдать. Да, это идёт вразрез с инстинктами «жёстких бухгалтеров» и рекомендациями тех, кто привык держать деньги в резерве ради «безопасности». Но это объективная цена за десятилетия разрушения производительных сил.

@naebrosh

Старая новая британская роскошь

Цены в магазинах Великобритании в сентябре выросли на 1,4% в годовом выражении — это самый быстрый темп с марта 2024 года. Причина не в загадочных рынках, а в тех же старых героях: продукты дорожают (молоко, говядина), а некогда дешёвые «ненужные» вещи уже не настолько подешевели, чтобы нас успокоить. Британский консорциум розничной торговли отмечает, что годовая инфляция в магазинах составила 1,4%, продовольственная держится на 4,2%; при этом непищевые товары снижаются совсем неохотно (в сентябре −0,1% против −0,8% в августе).

Официальный показатель инфляции (CPI) в августе — 3,8%, а если включать расходы на жильё (индекс CPIH), то 4,1%. Компонент «owner-occupiers’ housing» (OOH), то есть учет затрат собственников, а не арендаторов жилья, растёт ещё сильнее +5,3% год к году и остаётся одним из главных драйверов общего уровня цен. Эти цифры означают, что повышение цен — это не «мимолётный рост», а системный сдвиг, который касается и аренды, и расходов на дом.

Для неспециалистов перевод прост: цены на продукты и жильё тянут на себя всю видимую тяжесть инфляции — продукты дорожают почти на 4–4,2%, аренда и сопутствующие жилищные услуги добавляют свои 5% и выше. Консорциум прямо предупреждает: рост национального страхового взноса, повышение зарплат и новый налог на упаковку (привет экологии) подстегнут розничные цены ещё сильнее.

А теперь Лондон — отдельная история. Средняя аренда для новых объявлений в столице поднялась до ≈£2,712 в месяц, а за последние 5 лет арендные счета у многих выросли примерно на £700 в месяц — это около +35% с начала пандемии. На медианный доход аренда в Лондоне «съедает» порядка 41,6% дохода — то есть почти половина зарплаты уходит на крышу над головой. Если к этому прибавить базовые расходы без жилья — примерно £1,063 в месяц, то типичный счёт жизни одного лондонца быстро уводит в район £3k–£3.5k в месяц. Для кого-то это звучит как экзотика; для квартиросъёмщиков — как ежедневная реальность.

И ещё пару тревожных цифр, чтобы никто не думал, что это «теоретические неприятности». По данным Joseph Rowntree Foundation, почти 40% британских домохозяйств с низкими доходами живут на грани — их месячный бюджет после оплаты жилья не превышает £2 250–2 300. Миллионы таких семей застряли в долговой и платёжной яме, а сотни тысяч систематически отстают по счетам. Исследование Парламентской библиотеки добавляет: в апреле 2025 года 22% взрослых признались, что вынуждены брать больше кредитов или использовать кредитные карты, чтобы сводить концы с концами, а 23% заявили, что не смогли бы оплатить непредвиденный, но необходимый расход в размере всего £850. Иначе говоря, это не просто «ощущение дороговизны», а реальная финансовая уязвимость страны, где любая поломка холодильника или задержка зарплаты может отправить семью в долговую яму.

Вывод — кратко и с сарказмом: правительство хочет «бороться с инфляцией», собирая налоги и готовя бюджет — но часть этой борьбы выглядит как операция «подкормить инфляцию»: новые налоги и взносы перекладываются на конечного покупателя, а цены в магазинах и аренда продолжают расти. Лондон в этом плане — как VIP-публика: платит больше и страдает эффектнее.

@naebrosh

Жизнь после «упрощёнки»: малый бизнес как донор бюджета

Минфин предлагает налоговую «перезагрузку», которая выглядит как план спасения бюджета, но фактически становится приговором для миллионов малых компаний. С 2026 г. правила меняются: ставка НДС поднимается с 20% до 22%, порог освобождения от НДС снижается с 60 млн до 10 млн руб., а льготы по страховым взносам отменяются — с 15% сразу до 30%. В сухом остатке государство рассчитывает получить дополнительно около триллиона рублей в бюджет. Но кто эти деньги заплатит? Те самые кафе, парикмахерские и интернет-магазины «на районе».

Разберёмся на цифрах.
Мини-кафе с годовой выручкой 18 млн сегодня зарабатывает примерно 1,44 млн чистыми (8% маржи). При старых условиях оно платило 600 тыс. страховых взносов. Теперь взносы удвоятся до 1,2 млн, плюс бухгалтерия вырастет ещё на 200 тысяч. Если кафе переложит НДС полностью на клиентов, оно сохранит формальную выручку, но чистая прибыль сократится до 640 тыс. — минус 55%. Если же бизнес возьмёт половину налога на себя, то окажется в минусе на 548 тыс., а если полностью — убыток составит уже 2,5 млн. И это при условии, что клиенты готовы смириться с ростом цен почти на четверть, что далеко не факт.

Салон красоты с выручкой 12 млн сейчас имеет 1,44 млн чистой прибыли. После реформы, даже при полном переложении НДС на клиентов, останется всего 715 тысяч. То есть бизнес лишается половины маржи. Если же хотя бы часть налога придётся «проглотить» самому, то итог будет отрицательным: минус 407 тыс. при частичном и минус 1,7 млн при полном поглощении.

Интернет-магазин на 18 млн оборота выглядит чуть лучше, но только на первый взгляд. Сегодня он зарабатывает 2,7 млн чистыми. После реформы при стопроцентном переложении НДС на покупателей его прибыль уменьшится на 18,5% и составит 2,2 млн. Но если делить нагрузку с клиентами, то остаётся 308 тысяч — по 25 тысяч в месяц. Это та самая граница, где возникает вопрос: стоит ли вообще продолжать, или проще работать в такси или доставке. При полном же поглощении налога бизнес уходит в минус 1,67 млн.

И это только «сухие цифры». За ними стоит реальность: клиенты не готовы платить дороже на 20–30%. Сувенирные магазины признаются, что корпоративные клиенты вернутся к дешёвым алкоголю и конфетам вместо брендированных подарков. Архитекторы прогнозируют рост цен на проекты на треть, иначе работать невозможно. Мебельщики в «эконом»-сегменте говорят прямо: даже при перекладывании налогов на клиента бизнес умрёт, потому что конкурентное преимущество — низкая цена — исчезает. Крупные сети выживут, мелкие вылетят.

Почему это так критично именно для «малых»? Потому что у крупного бизнеса есть бухгалтерские отделы, юристы, возможность дробить компанию и оптимизировать налоги. У мелкого — максимум один бухгалтер на аутсорсе и кредиты на аренду. Прибавьте сюда удвоение страховых взносов и лишние 200 тысяч в год на учёт — и получите ситуацию, в которой любая ошибка или падение выручки на 10–15% превращает прибыль в убыток.

На макроуровне всё это выглядит как «перелив» налоговой нагрузки сверху вниз. НДС с экспортеров и гигантов собирается хуже, у них есть инструменты оптимизации. Зато собрать налог с парикмахерской или кафе куда проще: они не уйдут от отчётности, а клиентам у них деваться некуда, кроме как платить больше или отказаться от услуги.

Для бюджета это плюс триллион. Для малого бизнеса — минус 30–70% прибыли. Для рынка — минус конкуренция и плюс глобализация: останутся сети и крупные игроки. Для потребителей — рост цен на фоне растущей инфляции и сокращение выбора в условиях отсутствия западных товаров. Вопрос остаётся только один: это действительно реформа ради дисциплины, или зачистка рынка под крупняк, или банально странный ход на фоне увеличения дефицита бюджета?

@naebrosh

Бюджет: бухгалтерская магия

Проект бюджета в открытой части — примерно 31,5 трлн ₽. Из этого объёма ≈ 2 трлн ₽ прямо записаны на компенсации недополученных доходов при предоставлении кредитов по льготной ставке (и за прошлые периоды, и за предстоящие). Это ≈ 6,35% от открытой части бюджета и ровно половина предполагаемого дефицита в 4 трлн ₽ (да-да — половина дефицита уходит на компенсации ставок).

Дефицит в 4 трлн ₽ планируется покрывать за счёт выпуска государственных облигаций. Основные покупатели этих ОФЗ — банки, которые формируют спрос зачастую за счёт расширения кредитования у Центробанка (то есть фактически — скрытая эмиссия). В результате картинка простая: бюджет субсидирует разницу по ставкам → банки получают доход/ликвидность → эти же банки покупают госдолг → поток денег идёт в процентные доходы банков и держателей депозитов. На «живую» модернизацию остаётся заметно меньше, чем в эстетичных строчках бюджета.

Это подтверждается, если смотреть портрет «инновационных» программ: суммарно по «Экономическому развитию и инновационной экономике», «Развитию промышленности», «Авиапрому», «Развитию радиоэлектронной промышленности» — менее 900 млрд ₽ (≈ 2,86% от 31,5 трлн). Но внутри этих субтоталов большая часть — не прямые инвестиции, а те же компенсации и обслуживание структур: 57 млрд ₽ — компенсация процентной ставки МСП, 76 млрд ₽ — возмещение ставки «фабрики проектного финансирования» ВЭБ.РФ, 26 млрд ₽ — статистическое обеспечение; вместе это 159 млрд ₽, что составляет ≈ 17,7% от условных 900 млрд и ≈ 0,5% от всего бюджета. К тому же почти 1 трлн ₽ заложен на возврат/компенсацию утилизационного сбора автопроизводителям — это ≈ 3,17% от открытых расходов. И ещё около 70 млрд ₽ — на компенсации по процентной ставке и купонному доходу по облигациям (что равно ≈ 7,78% от программы в 900 млрд и ≈ 0,22% от общего бюджета).

Если сложить только перечисленные позиции — 2,0 трлн + 1,0 трлн + 0,159 трлн + 0,07 трлн ≈ 3,229 трлн ₽ — то мы получаем порядка 3,23 трлн ₽, то есть ≈ 10,25% от открытой части бюджета. Внимание: это грубая суммаризация заявленных позиций, и в реальных бюджетных графах возможны пересечения и технические совпадения статей, но даже при аккуратной корректировке очевидно — значительная доля расходов идёт на обслуживание процентов, компенсаций и перераспределение внутри финансовой системы, а не на масштабные прямые инвестиции в реальный сектор.

На фоне этого повышения НДС и высокий уровень ставки выглядят особенно болезненно. Зато в бюджете есть надежды на «магические скрытые резервы» и производительность труда. Любопытно, откуда они берутся? Неужели кто-то всерьёз думает, что после десятилетия санкций и смены рынков предприятия просто сидели без дела, а сейчас внезапно взорвутся инновациями? Президент недвусмысленно указывал: доля инвестиций должна быть 35–40% ВВП. В проекте бюджета этого нет и близко.

На деле всё скромнее: при прогнозируемом снижении инвестиций на 0,5% к 2026 году «Трёхлетний бюджет» с «магическими резервами», который должен дать ускорение, пока больше напоминает набор бухгалтерских ухищрений, перераспределяющих доходы в пользу банков и крупных держателей купонов, чем реальную программу модернизации.

@naebrosh