500 трлн на балансе и 793,3 млрд «радости»: реальность бюджетных доходов

Говорят, у государства на баланcах Росимущества, федеральных министерств и ведомств, госкорпораций, а также у субъектов и муниципалитетов лежит ликвидное имущество и бизнес. По самым скромным оценкам общая стоимость этих активов составляет ≈ 500 трлн ₽. Да, пол квадриллиона — впечатляющая цифра. Если хотя бы часть этих активов приносила доходность 2% в год, то чистый приток в федеральный бюджет составил бы ≈ 10 трлн ₽ ежегодно. Для сравнения, это ≈ 31,7% от открытой части расходов бюджета в 31,5 трлн ₽, и более чем достаточно, чтобы полностью покрыть дефицит в 4 трлн ₽, при этом оставив ресурсы на масштабные инвестиции в экономику.

Даже если бы 500 трлн ₽ приносили 2%, это было бы 10 трлн ₽ — реальные деньги, способные серьёзно пополнить бюджет.

При доходности 0,2% — это 1 трлн ₽.

При доходности 0,05% — 0,25 трлн ₽.

Доходность же этих активов в десятки раз меньше потенциальной. Другими словами, огромный «балансовый потенциал» государства на бумаге существует, но превращается в реальные средства крайне неэффективно. То есть красивая цифра «500 трлн на балансах» оставлена без внимания, пока большая часть бюджета по-прежнему уходит на обслуживание компенсаций процентов, купонов и льготных ставок. В такой системе радость от дивидендов Сбера или других госкомпаний выглядит скорее как симптом, чем как решение проблемы, о которой я писал выше: деньги приходят не из реально управляемых активов, а за счёт кабальных процентов, которые собираются со всех заёмщиков страны.

Зато мы почему-то радуемся, когда крупные банки платят дивиденды. Например, в 2025 г. дивиденды Сбербанка прогнозируются на 793,3 млрд ₽, что составит почти половину всех дивидендов от госкомпаний, которые попадут в казну. Общая сумма дивидендов оказалась чуть меньше, чем планировалось изначально — прогноз пришлось скорректировать на −19,55 млрд ₽, поскольку кто-то решил не платить. Для понимания масштаба: даже если Сбер и другие госкомпании выполнят план, это всего ≈ 2,52% от открытой части расходов бюджета в 31,5 трлн ₽.

Итог простой: огромный потенциал на баланcах государства существует, но без системного управления и реального извлечения доходности цифра остаётся красивой презентацией. Пока это так, федеральный бюджет вынужден довольствоваться скромными «дивидендными вливаниями» и деньгами, которые уходят на компенсацию ставок и процентов — а настоящих ресурсов на масштабные инвестиции и модернизацию экономики фактически нет.

Мечты о «деньгах на балансе» остаются мечтами, пока потенциал не превращается в реальные потоки в бюджет, а не в очередной перераспределительный круг.

@naebrosh

Технологический прогресс для России, который почему-то случился в Германии

В архивах утекших писем бывшего премьера Израиля Эхуда Барака всплыла любопытная история о том, как немецкая инвестиционная компания GenCap (General Capital Group) якобы собиралась "помочь России". Всё выглядело благородно: идея — соединить немецкие технологии и российский капитал ради "прорыва в развитии". А одним из партнёров в этой схеме, разумеется, фигурировал Сбербанк России.

В письмах управляющего директора GenCap Филиппа Шёллера Бараку прямо говорилось, цитирую: «GenCap/GCG могли бы обеспечить технологический прогресс для России, в том числе посредством совместных предприятий между целевыми компаниями GCG и российскими корпорациями».

Красиво, правда? Патриотично даже. Только вот реальность оказалась чуть менее героической. Пока на бумаге обещали "технологический рывок", на деле GenCap просто создавал удобный канал, через который иностранные госфонды — включая Сбер, а также структуры Катара, Кувейта, Китая и Сингапура — могли вкладывать деньги в немецкие компании, обходя внимание публики и политиков.

Внутренние презентации GenCap описывали фирму как "немецкое лицо" для таких инвесторов. То есть деньги — иностранные, контроль — иностранный, но вывеска — немецкая. "Избегание политических и публичных обсуждений инвестиций" — так это формулировалось в их материалах.

Ирония в том, что под лозунгом "технологического прогресса для России" российский капитал фактически финансировал технологический прогресс Германии. Volkswagen, Siemens, RWE — именно туда шли инвестиции через GenCap. А в презентациях это подавалось как стратегическое партнёрство "для обмена опытом".

В итоге: Сбербанк, искренне желая "укрепить позиции России", просто помогал чужим заводам работать стабильнее и прибыльнее. Москва мечтала о технопарках, а получила несколько немецких акций.

Так и получился идеальный пример инвестиций в будущее России, которые в будущем помогли всем, кроме неё самой. Когда-нибудь, возможно, это и будет считаться инновацией — просто географически не нашей.

@naebrosh

Инфраструктурный захват

Я уже, наверное, раз двадцать писал об этом — но давайте повторим, вдруг кто-то всё ещё считает BlackRock просто «инвестиционной компанией».
⠀
Bloomberg сообщил, что BlackRock собирается купить оператора дата-центров Aligned за $40 млрд. Да, тех самых дата-центров, где живут все наши «облака», AI-модели, цифровые следы и прочие мегабайты личных жизней. Если сделка закроется — BlackRock войдёт в топ-5 крупнейших владельцев дата-центров в мире уже в 2025 году.
⠀
Казалось бы, ничего необычного: просто крупнейший управляющий активами на планете (с активами под управлением, на секундочку, более $10 трлн) скупает энергетическую, продовольственную, теперь ещё и цифровую инфраструктуру. Просто диверсификация, ага.
⠀
Но на деле — это шаг в сторону тотальной монополии на базовые слои цивилизации. Ведь если раньше BlackRock владела тем, что ты покупаешь, что ты ешь, в какой дом ты въезжаешь и в какой фонд ты инвестируешь, то теперь — она будет владеть и тем, где хранится твой интеллект.
⠀
Ирония в том, что «AI-бум» стал идеальным прикрытием. Все побежали инвестировать в «будущее», а BlackRock просто спокойно купила само будущее как сервис.
⠀
Эксперты говорят, что технология ещё не окупает бешеные оценки. Конечно не окупает. Но BlackRock не про окупаемость. Она про контроль входа и выхода — про владение розеткой, через которую течёт электричество вашего ИИ.
⠀
И если вам кажется, что это единичная сделка — нет. Всё куда системнее.
⠀
В начале 2024-го BlackRock купил Global Infrastructure Partners (GIP) — один из крупнейших в мире инфраструктурных фондов — за $12,5 млрд. То есть теперь BlackRock владеет инфраструктурой, которая владеет инфраструктурой.
⠀
И сейчас через GIP они, по данным Financial Times, ведут переговоры о покупке энергетической компании AES за ~$38 млрд. То есть не просто хранить данные, а владеть энергией, которая питает эти данные.
⠀
Так что да, когда через пару лет вы будете обсуждать «свободу искусственного интеллекта», просто помните: она будет зависеть от того, кто владеет дата-центрами.
И угадайте с трёх раз, кто это будет.

@naebrosh

Африка растёт — мир требует рабочих рук, но делиться не спешит

По данным полугодового обзора Всемирного банка по странам Африки к югу от Сахары, континент действительно развивается — и следовательно ему нужна рабочая сила. К 2050 году по прогнозу численность рабочей силы в Африке почти удвоится: в течение следующих 25 лет в трудоспособное население присоединятся более 600 млн человек — это примерно +24 000 000 в год, то есть ≈2 000 000 в месяц, ≈65 753 в день и ≈2 740 в час. Это не абстрактная масса: это миллионы молодых людей, которым нужны образование, жильё и, главное, достойная работа; дать им качественные рабочие места — значит получить рост спроса, инвестиции и экономический рывок; не дать — значит протесты, радикализация и упущенный демографический дивиденд.

Но просто «создать рабочие места» недостаточно: чтобы эти 600 млн стали экономическим активом, нужны масштабная индустриализация и переработка сырья внутри континента, доступный долгосрочный капитал, инфраструктура и реальное профессиональное образование. История и современная мировая финансовая система этому плохо способствуют: авторы моделирования напоминают, что рост цен на ключевые сырьевые товары всего на 20% в период 1800–1914 гг. (эта цифра соответствует нижней границе оценки стоимости неоплачиваемого принудительного труда в хлопке, сахаре, зерне и т. п.) по их моделям оставил бы Европу с внешним долгом, эквивалентным примерно 160% её ВВП — иначе говоря, если бы колониальные державы платили честно, мировой баланс богатства был бы совершенно иным; платить же не стали, и дефицит накоплений у постколониальных стран остался.

Современная «тонкая» версия той же проблемы работает через три механизма: финансовое изъятие (дорогие кредиты, невыгодные условия обслуживания долга и низкая доходность резервов), несправедливое ценообразование на сырьё (добавленная стоимость создаётся в других странах) и занижение курса валюты плюс дорогой доступ к мировому капиталу — в сумме они съедают выгоды экспортеров. Цифры это подтверждают: за 1970–2025 гг. совокупные потери стран Африки к югу от Сахары составили −29% их ВВП, и эти потери полностью компенсировали их прирост торгового профицита в +29% ВВП за тот же период; проще говоря, даже продавая миру больше, страны фактически лишились дополнительных доходов через невыгодные процентные ставки по займам, низкую доходность резервов и дорогой доступ к мировым рынкам капитала, таким образом возвращая эти деньги «богатым странам».

Мир требует от Африки рук и ресурсов — приносит рабочую силу (≈24 млн новых в год), а глобальная система в ответ говорит: «Спасибо, мы возьмём всё, и вернуть мало что собираемся». Если глобальная игра не станет честнее — потенциальный демографический дивиденд превратится в потерянное поколение и период нестабильности. Аплодисменты.

@naebrosh

Российский рынок: шторм, запас прочности и падающий оптимизм

Индекс Московской биржи уверенно пошёл вниз и опустился до 2 579 пунктов — минимального уровня с начала года. С начала сентября снижение составило почти 12%, капитализация рынка сократилась примерно на 2,3 трлн рублей, а настроения инвесторов — до нуля. Эксперты называют это «временной турбулентностью», но по сути речь идёт о системном охлаждении, вызванном сразу несколькими факторами.

Во-первых, решение стран ОПЕК+ увеличить добычу нефти с ноября до 137 баррелей в сутки стало неприятным сюрпризом: котировки Brent уже опустились ниже $78 за баррель, а для бюджета РФ это прямой удар — ведь нефтегазовые доходы по-прежнему обеспечивают около 35% поступлений в казну.

Во-вторых, завершение валютных интервенций Минфина 6 октября привело к скачку доллара до 97 рублей, евро — до 103, а юаня — до 13,3. Рубль снова стал слабым, а вместе с ним выросли цены на импорт и логистику. Инфляция по итогам сентября ускорилась до 8,1% в годовом выражении, и всё указывает на то, что к концу года она может превысить 10%.

В-третьих, ставка ЦБ в 16% фактически убила кредитование для бизнеса. Корпоративные облигации теряют привлекательность, IPO снова ушли в спячку, а ритейл-инвесторы массово перекладываются в депозиты — ведь доходность 15–16% без риска выглядит куда приятнее, чем волатильные акции.

Даже так называемые «голубые фишки» чувствуют себя неуверенно. Бумаги «Сбербанка» за месяц потеряли около 9%, «Газпрома» — 11%, «Лукойла» — 7%, а металлурги просели на 12–15% из-за снижения мировых цен на сырьё и перспектив новых пошлин.

Почему всё это плохо? Потому что фондовый рынок — это не просто график для трейдеров. Он отражает доверие к экономике. Когда индекс падает, бизнесы откладывают инвестиции, компании режут расходы, а государство теряет один из немногих каналов привлечения частных денег в экономику. Меньше инвестиций — меньше роста, меньше рабочих мест, ниже налоги и, как следствие, медленнее восстановление.

Эксперты пытаются удержать оптимизм. В «оптимистическом сценарии» индекс может восстановиться выше 3 000 пунктов к первому кварталу 2026 года — при условии дипломатических прорывов и роста нефти до $90 за баррель. Но даже тогда инфляция останется высокой, а ставки — двузначными.

«Пессимистический сценарий» выглядит реалистичнее: дальнейшее падение до 2 300 пунктов, продолжение санкционного давления, инфляция выше 12% и новая волна мер поддержки — то есть эмиссия, рост бюджета и всё тот же замкнутый круг.

В ближайшие три-шесть месяцев рынок останется под давлением. Денежно-кредитная политика ЦБ жёсткая, глобальные рынки нервничают, а инвесторы не видят драйверов роста. На этом фоне обещания о «запасе прочности» звучат всё более саркастично: он вроде бы есть, но, как и у любого металла, прочность — вещь конечная.

@naebrosh

“Когда уголь не греет”: почему российская угольная отрасль снова в тени

Российская угольная промышленность по данным Financial Times вошла в 2025 год с результатами, которых не видели с 1990-х. По данным Росстата, за первые семь месяцев года убытки отрасли достигли 225 млрд рублей ($2,8 млрд) — это вдвое больше, чем за весь 2024 год, который и так был рекордно убыточным. Ещё в 2023-м сектор приносил прибыль 375 млрд рублей ($4,6 млрд).

Ситуация — не просто рыночная коррекция. Издержки растут, мировые цены падают, а доступ к деньгам — будто в шахте без фонаря. При ключевых ставках ЦБ, финансирование капвложений фактически заморожено, что усиливает долговую нагрузку и ускоряет свёртывание проектов.

На долю угля приходится менее 1% ВВП, но отрасль напрямую обеспечивает занятость более 140 000 человек — примерно столько же, сколько занято в авиаотрасли. Для многих регионов уголь остаётся источником зарплат и налоговых отчислений; сокращения в секторе значит сокращения в реальной жизни.

За год закрылись 23 компании (примерно 13% сектора), ещё 53 находятся под угрозой банкротства. Кузбасс, сердце российского угледобывающего мира, закончил 2024 год с дефицитом бюджета 70,6 млрд рублей ($863 млн), а за первую половину 2025-го успел накопить ещё 36 млрд ($441 млн) долга. При этом угольные регионы, где десятилетиями держалась социальная стабильность, снова превращаются в пороховую бочку — исторически, стоит шахтёрам начать стучать касками, и где-то рушится империя.

Мировые цены на энергетический уголь упали до $93 за тонну, что на 78% ниже пика 2022 года. Российские экспортёры, чтобы остаться на плаву, вынуждены продавать с дисконтом — до 20–60% от мировых ориентиров. Но при этом расходы на транспорт выросли: по данным Центра ценовых бенчмарков, доля логистики в цене угля выросла с 50% до почти 90%. Иными словами, проще возить купюры поездами — и дешевле, и чище.

Глобальный рынок тоже не радует: аналитики прогнозируют низкие цены на уголь как минимум до 2027 года, с минимальными шансами на рост даже в пиковые зимние сезоны. Таким образом получаем замкнутый круг: слабые цены, дорогое кредитование и взлетевшая логистика быстро съедают маржу и перспективы. Отрасль, которая десятилетиями держала целые регионы на плаву, теперь сама пытается не утонуть — и делает это не из-за политики, а из-за нехватки дешёвых денег и высоких ставок.

@naebrosh

Минфин и ЦБ: поддержим тех, кто и так выживает лучше всех

Минфин рассматривал вопрос об увеличении ставки налога на прибыль для банков, однако решение не было принято. Кредитным организациям нужен капитал. Мотивировка звучит поучительно: «у банков высокие риски». Конечно, особенно если учитывать, что банковская система за 2024 год показала рекордную прибыль — 3,8 трлн рублей, что на 15% выше уровня 2023-го. В некоторых оценках с учётом внутрифирменных корректировок цифра доходит до 4,04 трлн руб.

Среди лидеров прибыльности — Сбербанк с 1,562 трлн руб., ВТБ с 609,97 млрд руб., Газпромбанк и Альфа-Банк заработали по 300–400 млрд. Рентабельность капитала у сектора превышает 25%, что выше, чем в нефтянке.

Центральный банк при этом также не бедствует. В 2024 году он показал 199,5 млрд руб. чистой прибыли — на 42% больше, чем годом ранее. Активы регулятора выросли до 70,9 трлн руб., прибавив 15,3%. Из доходов ЦБ 1,24 трлн руб. составили процентные — то есть полученные от операций с банковским сектором. По закону 75% прибыли ЦБ переводится в федеральный бюджет — это около 149,6 млрд руб. По данным Счётной палаты, эти средства были учтены как «незапланированные доходы» — около 150 млрд руб.

Пока промышленность, строительство и экспорт работают в условиях высокой ключевой ставки, а малый бизнес сжимается из-за дорогих кредитов, Минфин и ЦБ оберегают «священную корову» — банковскую систему. Центробанк заливает ликвидность, Минфин не трогает налоги. Всё ради стабильности — финансовой, но не экономической.

Банки получают дешёвое фондирование через операции РЕПО, доступ к льготным инструментам и остаются основными покупателями государственных облигаций. Именно на этом замыкается бюджетная алхимия Минфина: государство занимает у банков деньги, размещая ОФЗ под льготный процент; банки покупают эти бумаги с гарантированной доходностью и минимальным риском; проценты по ним Минфин выплачивает обратно из бюджета — то есть из налогов. А ЦБ, чтобы поддержать ликвидность, снова открывает “окна” и позволяет банкам брать дешёвое фондирование, чтобы продолжать покупать новые выпуски облигаций.

Таким образом, деньги крутятся в замкнутом контуре «бюджет → банки → облигации → бюджет». Это не стимулирование экономики, а автопитание финансового сектора, где каждый виток укрепляет банковскую прибыль и государственный долг.

Контраст — резкий. В 2025 году основная ставка налога на прибыль организаций была поднята с 20% до 25%. Но банки — отношения, “специальные условия”, “рискованный сектор” — остались практически вне усиления налогового давления.

Посмотрим что у других? Совокупная долговая нагрузка экономики на начало 2025 года составляла около 79% ВВП; Минпромторг фиксирует сокращение объёмов льготного кредитования и числа получателей господдержки в отдельных программах в пределах двузначных процентов; дефицит федерального бюджета за январь–сентябрь 2025 года составил 3,787 трлн руб., нефтегазовые доходы за тот же период снизились примерно на 20,6% г/г, а расходы на обслуживание госдолга в 2024 году выросли на 35% г/г и в 2025-м остаются огромной проблемой по версии сетки (те же деньги для банков).

Минфин не строит экономику — он строит депозит. ЦБ не стимулирует рост — он стимулирует оборот ликвидности в банковской среде. И пока реальный сектор считает выживание, банковская система уверенно показывает двузначную рентабельность и благодарно молчит. Поддержка отраслей? Нет. Поддержка банков — ежедневно, с 10:00 до 18:00, кроме выходных.

@naebrosh

JPMorgan и $1,5 трлн: частный капитал как инструмент национальной индустриализации

JPMorgan Chase, крупнейший банк США с активами более $4,4 трлн объявил об инвестициях $1,5 трлн в стратегически важные отрасли и 27 подотраслей: кибербезопасность и квантовые вычисления, оборону и критические компоненты оборонного производства, добычу редкоземельных минералов, робототехнику, аэрокосмос, атомную энергетику, аккумуляторы, электросети, ИИ, судостроение, наноматериалы, фарму. Объём финансирования сопоставим примерно с 5–6 % ВВП США и близок к двум годам оборонного бюджета страны при ежегодных военных расходах в диапазоне $800–900 млрд.

Программа Security and Resiliency Initiative рассчитана на 10 лет, $1,5 трлн банк планирует привлечь в виде кредитов, лизингов, проектного финансирования, гарантий и других инструментов, предусмотрев до $10 млрд прямых инвестиций в форме equity и венчурных вложений. Это не новая инициатива “с нуля”: ранее JPMorgan уже планировал порядка $1 трлн инвестиций в схожие секторы, и нынешний план добавляет ещё $500 млрд, расширяя масштаб на 50%.

По сути, JPMorgan институционализирует процесс de-risking, заключающийся в снижении системных и геополитических рисков за счёт перемещения капитала в критически важные индустрии внутри страны. Одним из ключевых предназначений становится «развязывание рук» другим инвесторам. Когда ведущий банк делает ставку - это снижает восприятие риска, даёт ориентацию, мобилизует капитал. Банк создаёт частный механизм привлечения капитала в реальный сектор, дублируя приоритеты федеральных программ вроде CHIPS Act и Inflation Reduction Act.

Логика программы в “Crowd-in”, а не “crowd-out”. Идея не в том, чтобы занять место частных денег, а наоборот привлечь их в проекты, которые раньше казались слишком рискованными. В идеале JPMorgan запускает эффект мультипликации, где собственный капитал и инфраструктура банка становятся триггером для участия других институтов от частных фондов до госагентств. Это фундаментальное отличие: не вытеснение капитала, а его мобилизация.

Баланс риска и доходности в таких отраслях остаётся сложным. Проекты в квантовых вычислениях, наноматериалах и автономных системах капиталоёмкие и с длительным горизонтом окупаемости. Их успех зависит от технологической зрелости, устойчивости цепочек поставок и качества человеческого капитала. И удивительно то, что теперь не только государство взяло на себя риск финансирования проектов технологического перехода.

После анонса акции JPMorgan выросли на 2%, а бумаги компаний, связанных с редкоземельными материалами и оборонными компонентами, показали всплеск интереса.

В США стремительно растёт сегмент private credit и direct lending, который не подпадает под классический банковский надзор. Запуская собственный промышленный инвестиционный контур, JPMorgan фактически делает скачок, усиливая борьбу за институциональных инвесторов и корпоративные проекты. Глава банка Джейми Даймон подчёркивает, что инициатива носит чисто коммерческий характер: “это бизнес, а не филантропия”. Иными словами, окупаемость, отдача, контроль рисков - всё должно работать как в венчурном/инвестиционном бизнесе.

$1,5 трлн стали крупнейшей частной промышленной инициативой в истории США. В рамках de-risking JPMorgan выступает не просто как банк, а как архитектор новой модели промышленного финансирования, где частный капитал становится элементом национальной безопасности.

@naebrosh

$1,3 триллиона как несостоявшаяся альтернатива: как ЦБ превратил золото в бумагу, а резервы — в мираж

Россия могла бы сегодня держать за пазухой $791 млрд резервов. Но держит — $402 млрд. Почти вдвое меньше. Недостающие $390 млрд не испарились — их просто откачали на Запад.

При этом официально «Международные резервы России достигли рекордных $713 млрд» — бодро сообщили СМИ со ссылкой на ЦБ. Радость, правда, символическая: $311 млрд из этой суммы заморожены и существуют лишь в пресс-релизах. Так что реально у России доступно меньше, чем было в 2006 году.

Даже рост цен на золото — с $2653 до $3862 за унцию (+46%) и формальное прибавление $104 млрд с начала года — не спасают: структура резервов выстроена так, чтобы выгоды достались кому угодно, кроме самой России.

Как ЦБ делал резервы «токсичными»
На февраль 2022 года Россия имела $630 млрд резервов. Из них:
• $311 млрд — в бумагах иностранных эмитентов,
• $152 млрд — в депозитах и валюте за рубежом,
• $30 млрд — в резервах МВФ,
• и лишь $132 млрд (22%) — в золоте, физически находившемся в стране.

Структура ЗВР на 1 января 2022 года:
— Евро – 33,9%
— Золото – 21,5%
— Юань – 17,1%
— Доллар США – 10,9%
— Фунт стерлингов – 6,2%
— Иена – 5,9%
— Канадский доллар – 3,2%
— Прочие валюты – 1,3%

И да, 60% резервов были вложены именно в активы стран, которые уже с 2014 года числились в списке «недружественных». География хранения впечатляла своим пацифизмом:
— Золото – 21,5%
— Китай – 16,8%
— Германия – 15,7%
— Франция – 9,9%
— Япония – 9,3%
— США – 6,4%
— Британия – 5,1%
— Канада – 2,7%
— Австрия – 2,5%
— Прочее – 10,1%

Золото, которого не хватило — потому что его вывозили. Если бы Россия с 2014 года перестала покупать чужие облигации и просто переложила всё в золото, запас составил бы 10 900 тонн — и сейчас стоил бы $1,28 трлн. Ни одного доллара из этого триллиона Запад бы не заморозил. Но для этого нужно было хотя бы не вывозить собственное золото.

А что делал ЦБ? Перестал его покупать.

Экспорт золота:
• 2018 г. – 22 т
• 2019 г. – 137 т
• 2020 г. – 317 т
• 2021 г. – 331 т, из них 266 т ушли в Британию.
Итого за 2014–2021 гг. вывезено 1137 т на $56 млрд, а в 2022–2024 гг. — еще 755 т на $40 млрд.

Общий вывоз драгоценных металлов и камней за 2014–2021 гг. — $156 млрд.

Если бы вместо этого Россия просто отказалась от западных активов, то в 2022 году потеряла бы не $311 млрд, а максимум $180 млрд. И сегодня имела бы не $402 млрд, а $791 млрд доступных резервов.

При этом, давайте посмотрим кто как хранит богатства. США и Германия держат три четверти своих резервов в золоте, а Россия — бумагу с подписью «не подлежит обращению». При том, даже мизерная доходность этих бумажек не смутила «стратегов». В 2021 году по долларовым активам ЦБ заработал 0,05%, а по евро — минус 0,74%. То есть не только подарил капитал, но и доплатил за хранение.

Экономисты уже много лет говорят о другом: резервы должны работать внутри страны — на машиностроение, авиацию, станки, автомобили, инфраструктуру. Но в России предпочли инвестировать в экономику внешнего врага — с гордостью называя это «макроэкономической стабильностью».

@naebrosh