Продолжается история с индексом Doing Business и Всемирным банком, о которой я уже писал (https://tttttt.me/growthecon/111). Учёные в лица Джастина Сандефура поддерживают опального Пола Ромера и атакуют, представители Всемирного банка защищаются. Краткая хроника споров:
15 января. Ромер говорит в интервью WSJ, что индексы Ease of Doing Business (EODB) строятся по неудачной методологии, которая может быть политически мотивированной.
18 января. Сандефур воспроизводит расчёты Ромера для всех стран - строит индексы EODB с фиксированным набором стран и индикаторов и показывает, что индекс для Чили почти не изменяется при старой методологии: https://www.cgdev.org/blog/chart-week-3-why-world-bank-should-ditch-doing-business-rankings-one-embarrassing-chart
24 января. Пол Ромер уходит с поста главного экономиста Всемирного банка.
5 февраля. Оказывается, что Чили наказали, а некоторые страны, наоборот, незаслуженно похвалили: например, Индия высоко прыгнула в рейтингах, что было признано следствием прорыночных реформ правительства Нарендры Моди. Оказывается, большая часть прыжка объясняется не улучшением показателей, а изменившейся методологией расчёта индекса: https://www.cgdev.org/blog/change-world-bank-methodology-not-reform-explains-indias-rise-doing-business
9 февраля. Руководство ВБ отвечает на критику Сандефура. Ответ такой: все изменения в индексе были проведены согласно рекомендациям специалистов, и естественно, что после изменения методологии рейтинг страны изменится - особенно, если по новым, ранее не включавшимся в индекс показателям, страна показывает сравнительно плохой или, напротив, сравнительно хороший результат: https://www.cgdev.org/blog/wrong-criticisms-doing-business
14 февраля. Сандефур отвечает на критику ВБ - его беспокоит не то, что методология изменилась, а то, что руководство упорно ВБ не хочет признавать, что изменения в рейтинге связаны именно с изменением методологии, а не с изменениями в самих странах: https://www.cgdev.org/blog/world-banks-misleading-defense-doing-business-index
#ЧтоМнеСЭтого Перед нами редкий пример того, как должно работать научное сообщество - пробивать дорогу разумным изменениям в международных организациях, чтобы политика была evidence-based, а не не-пойми-на-чём-based.
15 января. Ромер говорит в интервью WSJ, что индексы Ease of Doing Business (EODB) строятся по неудачной методологии, которая может быть политически мотивированной.
18 января. Сандефур воспроизводит расчёты Ромера для всех стран - строит индексы EODB с фиксированным набором стран и индикаторов и показывает, что индекс для Чили почти не изменяется при старой методологии: https://www.cgdev.org/blog/chart-week-3-why-world-bank-should-ditch-doing-business-rankings-one-embarrassing-chart
24 января. Пол Ромер уходит с поста главного экономиста Всемирного банка.
5 февраля. Оказывается, что Чили наказали, а некоторые страны, наоборот, незаслуженно похвалили: например, Индия высоко прыгнула в рейтингах, что было признано следствием прорыночных реформ правительства Нарендры Моди. Оказывается, большая часть прыжка объясняется не улучшением показателей, а изменившейся методологией расчёта индекса: https://www.cgdev.org/blog/change-world-bank-methodology-not-reform-explains-indias-rise-doing-business
9 февраля. Руководство ВБ отвечает на критику Сандефура. Ответ такой: все изменения в индексе были проведены согласно рекомендациям специалистов, и естественно, что после изменения методологии рейтинг страны изменится - особенно, если по новым, ранее не включавшимся в индекс показателям, страна показывает сравнительно плохой или, напротив, сравнительно хороший результат: https://www.cgdev.org/blog/wrong-criticisms-doing-business
14 февраля. Сандефур отвечает на критику ВБ - его беспокоит не то, что методология изменилась, а то, что руководство упорно ВБ не хочет признавать, что изменения в рейтинге связаны именно с изменением методологии, а не с изменениями в самих странах: https://www.cgdev.org/blog/world-banks-misleading-defense-doing-business-index
#ЧтоМнеСЭтого Перед нами редкий пример того, как должно работать научное сообщество - пробивать дорогу разумным изменениям в международных организациях, чтобы политика была evidence-based, а не не-пойми-на-чём-based.
Telegram
Econ. Growth Channel
Всего после 15 месяцев работы главным экономистом Всемирного банка Пол Ромер возвращается на прежнюю должность – профессора в NYU. Ромер должен был стать идеальным главным экономистом – великий учёный, многолетний претендент на нобелевскую премию за модели…
Как Всемирный банк наказал Чили - в одном графике (взято отсюда: http://bit.ly/2F6rNc4)
Когда мне хочется поднять себе настроение, я перечитываю критические эссе Кругмана 90-х годов. Например, "Сила биоболтовни" про то, чем плоха "биономика": http://www.pkarchive.org/cranks/bionomic.html
Хавьер Габэ и Дэвид Лейбсон написали короткое эссе о формальных моделях, где сформулировали семь свойств хороших моделей. Вот они:
1. Простота. Простые модели опираются на небольшое число ясных предположений, которые не оставляют исследователю слишком много степеней свободы.
2. Лёгкость анализа. Модели с максимальной лёгкостью анализа можно решить, имея лист бумаги и ручку.
3. Концептуальная отдача. Модель должна раскрывать фундаментальные свойства экономической системы, так что она приносит пользу даже на качественном уровне.
4. Обобщаемость. Модель должна быть применима ко множеству ситуаций.
5. Фальсифицируемость. Модель должна давать нетривиальные прогнозы, которые возможно проверить.
6. Эмпирическая согласованность. Модель согласуется с уже имеющимися данными, то есть она не была фальсифицирована в прошлом.
7. Предсказательная точность - если модель даёт количественные предсказания (как многие макроэкономические модели).
С точки зрения Лейбсона и Габэ экономисты больше внимания уделяют первым четырём свойствам в ущерб последним трём. Но размах авторов, на самом деле, ещё шире: они оба поведенческие экономисты и пытаются доказать, что оптимизация и рациональность не являются обязательными свойствами для макроэкономической модели - они используются лишь потому, что дают свойства (1) - (4). Полный текст эссе можно прочитать здесь: https://dash.harvard.edu/bitstream/handle/1/4481492/laibson_sevenproperties.pdf?sequence=2
1. Простота. Простые модели опираются на небольшое число ясных предположений, которые не оставляют исследователю слишком много степеней свободы.
2. Лёгкость анализа. Модели с максимальной лёгкостью анализа можно решить, имея лист бумаги и ручку.
3. Концептуальная отдача. Модель должна раскрывать фундаментальные свойства экономической системы, так что она приносит пользу даже на качественном уровне.
4. Обобщаемость. Модель должна быть применима ко множеству ситуаций.
5. Фальсифицируемость. Модель должна давать нетривиальные прогнозы, которые возможно проверить.
6. Эмпирическая согласованность. Модель согласуется с уже имеющимися данными, то есть она не была фальсифицирована в прошлом.
7. Предсказательная точность - если модель даёт количественные предсказания (как многие макроэкономические модели).
С точки зрения Лейбсона и Габэ экономисты больше внимания уделяют первым четырём свойствам в ущерб последним трём. Но размах авторов, на самом деле, ещё шире: они оба поведенческие экономисты и пытаются доказать, что оптимизация и рациональность не являются обязательными свойствами для макроэкономической модели - они используются лишь потому, что дают свойства (1) - (4). Полный текст эссе можно прочитать здесь: https://dash.harvard.edu/bitstream/handle/1/4481492/laibson_sevenproperties.pdf?sequence=2
Очередной опрос панели IGM посвящён последствиям новых тарифов на импорт стали и алюминия. 100% экономистов считают, что тарифы ухудшат благосостояние американцев: http://bit.ly/2HwZW59
Выложили сборник докладов с ежегодной конференции по монетарной политике Гуверовского института. Тексты очень доступные: https://www.hoover.org/research/structural-foundations-of-monetary-policy
В новом номере History of Political Economy отличная статья Элизабет Берман из SUNY о том, как экономисты выиграли от дерегулирования при Рейгане. Мы привыкли думать о дерегулировании как о такой ситуации, когда людям разрешаются действовать по собственному усмотрению, без вмешательства государства – а значит, эксперты становятся не нужны. На практике картина была чуть более сложной.
Берман рассказывает историю о двух группах экономистов, сформировавшихся в Вашингтоне в 1970-е годы. Первая группа – так называемый «системный анализ» – вышла из корпорации RAND и стремилась применять анализ издержек и выгод для оценки политических мер. Офисы программного планирования стали возникать в самых различных агентствах, от природоохранных до образовательных. Вторая группа – теоретики отраслевых рынков (I/O). Когда мы говорим об отраслевых рынках, мы думаем, прежде всего, о Чикаго – и о таких экономистах, как Джордж Стиглер, Аарон Директор или Сэм Пельцман. Но в политике гораздо более влиятельными оказались экономисты из Гарварда – Джо Бейн, Мёртон Пек, Ричард Кейвз. (Прослушавшие курс по IO могут помнить про «постулат Бейна-Сайлоса» – идею, что фирма, входящая на рынок, предполагает, что уже укоренившиеся на рынке фирмы не будут менять выпуск – сегодня эта идея отброшена в пользу равновесий, совершенных в подыграх.) На пересечении этих двух групп сформировался специфический климат идей об экономической политике.
Дерегулирование экономики началось уже при администрациях Форда и Картера, под руководством специалистов по IO из Гарварда. Но во второй половине 1970-х годов стало понятно, что значительная часть регулирования является не экономическим, а социальным – принимались законы о защите окружающей среды, гигиене рабочих мест, гарантии занятости. В этих условиях всё больше влияние приобретает American Enterprise Institute – тесно связанный как с «системщиками» (Чарльз Шульце), так и с IO (наиболее влиятельным из них станет архитектор дерегулирования авиаперевозок Альфред Кан, о котором Маккроу так прекрасно написал в «Пророках регулирования»). Рейган продолжил курс на дерегулирование экономики, но в социальной сфере он придерживался подхода «облегчения регулирования» - то есть регулирование не изменялось, а полностью отменялось.
Стандартным подходом стал анализ издержек и выгод от всех регулятивных мер. Это означало, что даже в условиях сокращений бюджета государственные агентства нанимали всё больше экономистов! В экономические агентства экономисты привносили свои научные идеи, а в социальные – «экономический образ мышления», тесно связанный с анализом издержек и выгод. К сожалению, по мнению Берман, последствия были неоднозначными. Нередко экономисты лишь «оправдывали уже принятые за них решения». Большие полномочия, в том числе право вето на новое регулирование, приобретает Управление информации и регулирования (OIRA), которое быстро становится известным как площадка для отраслевых лоббистов и «место, где умирает регулирование». Рост занятости среди экономистов, однако, привёл к их институционализации в вашингтонской бюрократии, которую даже при Кеннеди нельзя было и представить. Это имело важные последствия для будущего: такие идеи, как аукционы частот, торговля выбросами CO2 или поведенческие «подталкивания» находят свой путь в тексты законов именно через те управления, которые создавались при Рейгане.
Берман рассказывает историю о двух группах экономистов, сформировавшихся в Вашингтоне в 1970-е годы. Первая группа – так называемый «системный анализ» – вышла из корпорации RAND и стремилась применять анализ издержек и выгод для оценки политических мер. Офисы программного планирования стали возникать в самых различных агентствах, от природоохранных до образовательных. Вторая группа – теоретики отраслевых рынков (I/O). Когда мы говорим об отраслевых рынках, мы думаем, прежде всего, о Чикаго – и о таких экономистах, как Джордж Стиглер, Аарон Директор или Сэм Пельцман. Но в политике гораздо более влиятельными оказались экономисты из Гарварда – Джо Бейн, Мёртон Пек, Ричард Кейвз. (Прослушавшие курс по IO могут помнить про «постулат Бейна-Сайлоса» – идею, что фирма, входящая на рынок, предполагает, что уже укоренившиеся на рынке фирмы не будут менять выпуск – сегодня эта идея отброшена в пользу равновесий, совершенных в подыграх.) На пересечении этих двух групп сформировался специфический климат идей об экономической политике.
Дерегулирование экономики началось уже при администрациях Форда и Картера, под руководством специалистов по IO из Гарварда. Но во второй половине 1970-х годов стало понятно, что значительная часть регулирования является не экономическим, а социальным – принимались законы о защите окружающей среды, гигиене рабочих мест, гарантии занятости. В этих условиях всё больше влияние приобретает American Enterprise Institute – тесно связанный как с «системщиками» (Чарльз Шульце), так и с IO (наиболее влиятельным из них станет архитектор дерегулирования авиаперевозок Альфред Кан, о котором Маккроу так прекрасно написал в «Пророках регулирования»). Рейган продолжил курс на дерегулирование экономики, но в социальной сфере он придерживался подхода «облегчения регулирования» - то есть регулирование не изменялось, а полностью отменялось.
Стандартным подходом стал анализ издержек и выгод от всех регулятивных мер. Это означало, что даже в условиях сокращений бюджета государственные агентства нанимали всё больше экономистов! В экономические агентства экономисты привносили свои научные идеи, а в социальные – «экономический образ мышления», тесно связанный с анализом издержек и выгод. К сожалению, по мнению Берман, последствия были неоднозначными. Нередко экономисты лишь «оправдывали уже принятые за них решения». Большие полномочия, в том числе право вето на новое регулирование, приобретает Управление информации и регулирования (OIRA), которое быстро становится известным как площадка для отраслевых лоббистов и «место, где умирает регулирование». Рост занятости среди экономистов, однако, привёл к их институционализации в вашингтонской бюрократии, которую даже при Кеннеди нельзя было и представить. Это имело важные последствия для будущего: такие идеи, как аукционы частот, торговля выбросами CO2 или поведенческие «подталкивания» находят свой путь в тексты законов именно через те управления, которые создавались при Рейгане.
Полный текст статьи Берман (на английском) в открытом доступе находится здесь: https://osf.io/preprints/socarxiv/sjb2a/
Книги по экономике и политике в феврале 2018 года.
«Загадка кибуца», Рэн Абрамицкий. Кибуцы отрицают логику экономической рациональности: кажется, что, как и советские колхозы, они не создают стимулов работать. А если вход в кибуц и выход из него добровольны, то самые производительные непременно должны уйти, а прийти – исключительно лентяи! Что же позволяет небольшому числу кибуцев успешно функционировать? Стэнфордский профессор рассказывает о том, как отсутствие личной жизни внутри кибуца позволяет построить систему социальных санкций для тех, кто отлынивает, обучение внутри кибуца позволяет сохранить производительных работников, а для новичков устанавливают испытательный период – эти и многие другие механизмы позволяют существовать эгалитарному островку в капиталистическом окружении. Абрамицкий опирается в своём рассказе не только на теорию, но и на рассказы своих родственников и друзей – кибуцников.
«План Маршалла», Бен Стейл. После Второй мировой войны стало ясно, что США не может оставаться безразличной к судьбе лежащей в руинах Европы, как это было после Первой мировой. Автором плана был госсекретарь при Трумане генерал Джордж Маршалл – но не менее важна роль сенатора-республиканца Артура Ванденберга, который не дал свернуть программу, а повернул её в сторону создания НАТО. Стейл – историк международных отношений и мировой экономики – поработал в книге и с российскими архивами, показав, как план Маршалла укрепил Сталина в его убеждении о том, что Восточная Европа должна быть консолидирована.
«Новая автократия», под ред. Даниэля Трейзмана. Коллективная монография, некоторые главы в которой написаны моими хорошими знакомыми – Наташей Ламберовой, Антоном Соболевым, Максимом Ананьевым, Мишей Пойкером – в соавторстве со множеством звёздных профессоров. Авторы утверждают, что в России мы имеем дело с «информационной автократией», которая контролирует информационные потоки для удержания власти, вместо того, чтобы использовать репрессии. Интересно, что, по мнению авторов, в понятие «конкурентного авторитаризма» Россия укладывается не слишком хорошо: представительные органы власти не являются «фейком», но и не служат площадкой для торга между элитами.
«Загадка кибуца», Рэн Абрамицкий. Кибуцы отрицают логику экономической рациональности: кажется, что, как и советские колхозы, они не создают стимулов работать. А если вход в кибуц и выход из него добровольны, то самые производительные непременно должны уйти, а прийти – исключительно лентяи! Что же позволяет небольшому числу кибуцев успешно функционировать? Стэнфордский профессор рассказывает о том, как отсутствие личной жизни внутри кибуца позволяет построить систему социальных санкций для тех, кто отлынивает, обучение внутри кибуца позволяет сохранить производительных работников, а для новичков устанавливают испытательный период – эти и многие другие механизмы позволяют существовать эгалитарному островку в капиталистическом окружении. Абрамицкий опирается в своём рассказе не только на теорию, но и на рассказы своих родственников и друзей – кибуцников.
«План Маршалла», Бен Стейл. После Второй мировой войны стало ясно, что США не может оставаться безразличной к судьбе лежащей в руинах Европы, как это было после Первой мировой. Автором плана был госсекретарь при Трумане генерал Джордж Маршалл – но не менее важна роль сенатора-республиканца Артура Ванденберга, который не дал свернуть программу, а повернул её в сторону создания НАТО. Стейл – историк международных отношений и мировой экономики – поработал в книге и с российскими архивами, показав, как план Маршалла укрепил Сталина в его убеждении о том, что Восточная Европа должна быть консолидирована.
«Новая автократия», под ред. Даниэля Трейзмана. Коллективная монография, некоторые главы в которой написаны моими хорошими знакомыми – Наташей Ламберовой, Антоном Соболевым, Максимом Ананьевым, Мишей Пойкером – в соавторстве со множеством звёздных профессоров. Авторы утверждают, что в России мы имеем дело с «информационной автократией», которая контролирует информационные потоки для удержания власти, вместо того, чтобы использовать репрессии. Интересно, что, по мнению авторов, в понятие «конкурентного авторитаризма» Россия укладывается не слишком хорошо: представительные органы власти не являются «фейком», но и не служат площадкой для торга между элитами.
Книги по экономике и политике в марте 2018 года.
«Чемпион Европы по экономическому росту», Марсин Пятковски. Книга об экономике Польши от экономиста Всемирного банка, рекомендованная Дани Родриком. С 1989 года ВВП на душу населения в Польше вырос более чем в два раза – это лучший показатель по всей Восточной Европе, достигнутый без природных ресурсов и больших финансовых заимствований. Конечно, помогал европейский рынок и капитал. Но по сравнению с соседями Польше удалось быстро выйти из трансформационной рецессии в 1990-е гг., а затем провести быструю и эффективную приватизацию. Быстрый рост внутреннего потребления сгладил внешний шок от Великой рецессии. В общем, ключ к успеху, по мнению Пятковского, в образовании и рыночных институтах.
«Путиномика», Крис Миллер. Миллер написал хорошую книгу об экономическом коллапсе СССР, поэтому у меня высокие ожидания по поводу его новой книги. В аннотации (по-моему, правильно) написано, что Путин грамотно использовал взлёты экономики для укрепления своей власти, а падение экономики – тоже для укрепления своей власти. Какой молодец!
«Экономические последствия войны», Томаш Воньо. Воньо – один из наиболее авторитетных экономических историков послевоенной Европы – написал книгу о западноевропейском экономическом чуде. Взгляды Воньо на вопрос своеобразны, но уже стали новой ортодоксией: он считает, что Германия так долго после войны сохраняла высокую производительность, потому что эта производительность была восстановительной – восстанавливаться приходилось не только в части разрушенных запасов капитала и труда, но и в части мисаллокации этого труда, вызванного разделением Германии и недостатком жилья в новых местах. Таким образом, особого «чуда» в росте Германии не наблюдается.
«Чемпион Европы по экономическому росту», Марсин Пятковски. Книга об экономике Польши от экономиста Всемирного банка, рекомендованная Дани Родриком. С 1989 года ВВП на душу населения в Польше вырос более чем в два раза – это лучший показатель по всей Восточной Европе, достигнутый без природных ресурсов и больших финансовых заимствований. Конечно, помогал европейский рынок и капитал. Но по сравнению с соседями Польше удалось быстро выйти из трансформационной рецессии в 1990-е гг., а затем провести быструю и эффективную приватизацию. Быстрый рост внутреннего потребления сгладил внешний шок от Великой рецессии. В общем, ключ к успеху, по мнению Пятковского, в образовании и рыночных институтах.
«Путиномика», Крис Миллер. Миллер написал хорошую книгу об экономическом коллапсе СССР, поэтому у меня высокие ожидания по поводу его новой книги. В аннотации (по-моему, правильно) написано, что Путин грамотно использовал взлёты экономики для укрепления своей власти, а падение экономики – тоже для укрепления своей власти. Какой молодец!
«Экономические последствия войны», Томаш Воньо. Воньо – один из наиболее авторитетных экономических историков послевоенной Европы – написал книгу о западноевропейском экономическом чуде. Взгляды Воньо на вопрос своеобразны, но уже стали новой ортодоксией: он считает, что Германия так долго после войны сохраняла высокую производительность, потому что эта производительность была восстановительной – восстанавливаться приходилось не только в части разрушенных запасов капитала и труда, но и в части мисаллокации этого труда, вызванного разделением Германии и недостатком жилья в новых местах. Таким образом, особого «чуда» в росте Германии не наблюдается.