Мне это напомнило про другого певца перемен — художника Ай Вейвея, которому в XXI веке отвели роль шумного активиста и критика китайского правительства. В начале 2008 года шанхайские чиновники предложили ему построить студию на окраине города. После некоторых колебаний он согласился. На проектирование ушел год, еще столько же потребовалось на строительство.
Из-за политических высказываний Вейвея работу не дали закончить. В июле 2010-го он получил бумагу, согласно которой из-за якобы незаконного использования земли здание подлежит демонтажу. Споры ничего не дали — здание сломали, причем даже раньше, чем обещали художнику. Его студию Zuoyou в Пекине уничтожили восемью годами позже — на этот раз уже без всякого предупреждения.
Разрушение и деконструкция — очень частый мотив в работах Вейвея. Фото к этому посту он опубликовал в своем инстаграме, стоя рядом с техникой, которая разрушала его здание.
Из-за политических высказываний Вейвея работу не дали закончить. В июле 2010-го он получил бумагу, согласно которой из-за якобы незаконного использования земли здание подлежит демонтажу. Споры ничего не дали — здание сломали, причем даже раньше, чем обещали художнику. Его студию Zuoyou в Пекине уничтожили восемью годами позже — на этот раз уже без всякого предупреждения.
Разрушение и деконструкция — очень частый мотив в работах Вейвея. Фото к этому посту он опубликовал в своем инстаграме, стоя рядом с техникой, которая разрушала его здание.
Про монументы бывшей Югославии — споменики — в 2010-х вспомнили вообще все. Ридли Скотт снимал их в «Чужом завете», а Йохан Йоханссон выпустил картину «Последние и первые люди», где камера медленно скользит мимо них в течение 70 минут.
Но за визуальной привлекательностью далеко не все пытаются разглядеть суть — предположу, что именно загадочность позволяет романтизировать этот феномен и черпать в нем вдохновение. В прошлом году дизайнер Андрей Малеваник решил разобраться, что все-таки хотели сказать авторы объектов. Он объездил четыре страны и сделал пятисерийную документалку — ее можно бесплатно посмотреть на «Нетологии».
В начале Андрей рассказывает, что такое Югославия, зачем понадобились споменики и почему для них выбрали беспредметную форму. Если вы, как и я, специализируетесь на ХХ веке, вам будет, где позанудствовать — особенно на моментах об истории и теории модернизма. Но никаких грубых ошибок там нет. А за основательность и глубину погружения в основную тему — огромный респект. Рекомендую.
Но за визуальной привлекательностью далеко не все пытаются разглядеть суть — предположу, что именно загадочность позволяет романтизировать этот феномен и черпать в нем вдохновение. В прошлом году дизайнер Андрей Малеваник решил разобраться, что все-таки хотели сказать авторы объектов. Он объездил четыре страны и сделал пятисерийную документалку — ее можно бесплатно посмотреть на «Нетологии».
В начале Андрей рассказывает, что такое Югославия, зачем понадобились споменики и почему для них выбрали беспредметную форму. Если вы, как и я, специализируетесь на ХХ веке, вам будет, где позанудствовать — особенно на моментах об истории и теории модернизма. Но никаких грубых ошибок там нет. А за основательность и глубину погружения в основную тему — огромный респект. Рекомендую.
Несколько лет назад одна британская пара выкупила руины деревянного дома XVIII века и решила не ремонтировать его. Вместо этого сделали такой лофт по-деревенски: бревенчатые стены закрыли новой оболочкой из гофрированного металла, а остатки 300-летней постройки сохранили во всей красе: с ветвями мертвого плюща, старыми птичьими гнездами, искореженными переплетами окон. Архитекторы — Кейт Дарби и Дэвид Коннор. В 2017 году за этот проект они получили премию RIBA West Midlands Award, одну из главных региональных наград Великобритании.
Читаю книгу «Архитектура без архитектора. Вернакулярные районы городов мира» — глубокое и внятное исследование с кучей иллюстраций и ссылок на всевозможные документы. Написал ее Андрей Иванов — если вы интересовались архитектурой Армении, то наверняка сталкивались с его текстами про туфовую застройку Гюмри.
Вернакуляр — это то, что иногда называют архитектурой самостроя; здания, которые появились как бы сами собой, без непосредственного участия власти или других официальных структур. Иванов обозначает вернакулярные города как противоположность колониальным — метрополия манифестирует свое величие через архитектуру в том числе через снос «гнилых трущоб», которые надо «довести до ума»*.
Из-за такого подхода к среде в большинстве стран бывшего СССР образовался замкнутый круг: вернакулярные районы не осознаются как ценность, их уничтожают, и из-за этого они обесцениваются еще больше. Причину Иванов видит в модерно-колониальной оптике, которая присуща многим архитекторам и городским чиновникам — автор приводит в пример главного архитектора Москвы Сергея Кузнецова, который говорит, что «незначимая» историческая архитектура «обрекается... на легкий и безжалостный снос».
В то же время существует Хартия по построенному вернакулярному наследию (Charter on the Built Vernacular Heritage) — ее приняли в 1999 году на 12-й Генеральной ассамблее ИКОМОС в Мехико. Быть может, со временем она приобретет такое же значение, как Венецианская хартия в реставрации — но чтобы это произошло, боюсь, понадобится далеко не одна подобная книга.
*В Армении в этом смысле сложилась парадоксальная ситуация: при советской власти города реконструировались не заезжими московскими архитекторами, как бывало, к примеру, в Центральной Азии; это делали сами армяне. На фотографиях выше — Конд, один из старейших кварталов Еревана, уцелевший во время большой послевоенной стройки.
Из-за такого подхода к среде в большинстве стран бывшего СССР образовался замкнутый круг: вернакулярные районы не осознаются как ценность, их уничтожают, и из-за этого они обесцениваются еще больше. Причину Иванов видит в модерно-колониальной оптике, которая присуща многим архитекторам и городским чиновникам — автор приводит в пример главного архитектора Москвы Сергея Кузнецова, который говорит, что «незначимая» историческая архитектура «обрекается... на легкий и безжалостный снос».
В то же время существует Хартия по построенному вернакулярному наследию (Charter on the Built Vernacular Heritage) — ее приняли в 1999 году на 12-й Генеральной ассамблее ИКОМОС в Мехико. Быть может, со временем она приобретет такое же значение, как Венецианская хартия в реставрации — но чтобы это произошло, боюсь, понадобится далеко не одна подобная книга.
*В Армении в этом смысле сложилась парадоксальная ситуация: при советской власти города реконструировались не заезжими московскими архитекторами, как бывало, к примеру, в Центральной Азии; это делали сами армяне. На фотографиях выше — Конд, один из старейших кварталов Еревана, уцелевший во время большой послевоенной стройки.
Hidden gem из канала архитектора-кондитера Мари Троицкой «А как там в Париже?»: квартира Огюста Перре. Это архитектор, у которого Корбюзье работал в начале карьеры и многому научился по части работы с бетоном. После Второй мировой Перре разрабатывал застройку города Гавра, а делегация советских архитекторов во главе с Хрущевым ездила туда, чтобы перенять опыт панельного строительства. Интересно, что в его собственной квартире бетона почти нет — только отдельные поверхности да колонны.
Telegram
А как там в Париже?🇫🇷
Пока писала книгу про парижскую архитектуру (я ее сдала в издательство несколько дней назад), обнаружила фотографии квартиры Огюста Перре. Он на свои средства построил себе офис с резиденцией на верхнем этаже с видом на весь Париж. Никогда до этого не видела…
Кстати, у Троицкой буквально на следующей неделе выходит книга про парижскую архитектуру, а у нее в канале собрано бесконечное множество прекрасных мест. Несколько моих любимых: дом-ателье архитектора Андре Люрса с камином Валентины Шлегель (на картинке к посту — апартаменты ее авторства и сама она за работой), музей Бурделя, бутик Hermes в бывшем общественном бассейне.
Термин дня: Томассон. Японский художник Гэнпей Акасегава придумал его, чтобы обозначать иррациональные городские артефакты. В 1980-е он увидел в Токио лестницу, которая вела в никуда; тем не менее было заметно, что ее ремонтируют и убирают. Постепенно Акасегава начал замечать вокруг все больше «бесполезных» дверей, окон, ворот и мостов. У него появились последователи. Их наблюдения легли в основу энциклопедии Thomasson Illustrated Encyclopedia и обнажили драматическую разницу в восприятии заурядного. На фотографии — The A-bomb type, так называемый 2D-Томассон. Японское сознание декодирует силуэт снесенного здания как тень от ядерного взрыва — подобную тем, что оставались от людей после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.