Forwarded from less is a bore \ лес и забор 🌳🚧 (Kostya Budarin)
Эхо войны принесло в ленту фотографию с футбольным полем в шахте Соледара. Захотелось узнать, чего там есть еще. Оказывается много чего.
Соледар — центр промышленной добычи соли с 1881 года. За почти 150 лет добычи протяженность соляных шахт достигла 200 км, залегают шахты на глубине до 300 метров. Кроме футбола в шахтах имеются санаторий «Соляная симфония», церковь, музей, концертная площадка.
Тут бы хотелось продолжить пост размышлением на тему промышленного туризма. Написать о том, что adaptive reuse — неизбежное будущее архитектуры эпохи антропоцена, накопали ям ничего не остается, как их обживать. Наконец рассказать про впечатляющий проект реюза соляной шахты в соседней Польше Wieliczka Salt Mine. Но всё это совершенно не актуально потому, что это не то, что происходит с Соледаром. А происходит с ним война, которую принесли в него российские войска.
Соледар — центр промышленной добычи соли с 1881 года. За почти 150 лет добычи протяженность соляных шахт достигла 200 км, залегают шахты на глубине до 300 метров. Кроме футбола в шахтах имеются санаторий «Соляная симфония», церковь, музей, концертная площадка.
Тут бы хотелось продолжить пост размышлением на тему промышленного туризма. Написать о том, что adaptive reuse — неизбежное будущее архитектуры эпохи антропоцена, накопали ям ничего не остается, как их обживать. Наконец рассказать про впечатляющий проект реюза соляной шахты в соседней Польше Wieliczka Salt Mine. Но всё это совершенно не актуально потому, что это не то, что происходит с Соледаром. А происходит с ним война, которую принесли в него российские войска.
С самого начала холодной войны в Москве действовал Советский комитет защиты мира. Вроде как он направлял силы на ядерное разоружение. Насколько эффективной была эта организация, сказать сложно — за время ее существования ядерного оружия в СССР становилось только больше. По открытым данным, число боеголовок достигло пика в середине 1980-х.
После распада Союза организация сохранилась — ее правопреемником стала некая Федерация мира и согласия. Она уступила часть площадей, но сидела в том же здании на проспекте Мира, 36/1. Это неоклассический дом 1912 года, который в советское время чуть перестроили — добавили чердачный этаж, а на брандмауэре установили металлическое панно со словом «Мир» на разных языках. Кто автор — выяснить не удалось (напишите в личку, если знаете).
Примечательно, конечно, что «мир» у нас с железной рукой. А сама организация, судя по Гуглу и Яндексу, больше не работает.
После распада Союза организация сохранилась — ее правопреемником стала некая Федерация мира и согласия. Она уступила часть площадей, но сидела в том же здании на проспекте Мира, 36/1. Это неоклассический дом 1912 года, который в советское время чуть перестроили — добавили чердачный этаж, а на брандмауэре установили металлическое панно со словом «Мир» на разных языках. Кто автор — выяснить не удалось (напишите в личку, если знаете).
Примечательно, конечно, что «мир» у нас с железной рукой. А сама организация, судя по Гуглу и Яндексу, больше не работает.
В России люди третий день несут цветы и игрушки в память о тех, кто погиб в Днепре в результате российского ракетного удара по жилому дому.
В Екатеринбурге стихийный мемориал появился возле памятника жертвам политических репрессий. Тот, в свою очередь, построили на месте массовых захоронений людей, расстрелянных в 1930-е. Цветы кладут возле Масок скорби работы Эрнста Неизвестного (похожую работу он создал в Магадане). Одна развернута в сторону Европы, другая — на Азию.
У входа — стела с надписью: «Здесь покоятся останки тысяч погибших безвинно расстрелянных наших соотечественников. Правда о местах массовых захоронений и причинах смерти скрывалась многие годы. Сегодня мы знаем их имена. Замедли шаг, обнажи голову перед братской могилой».
Не поленилась загуглить, где это: 12 километров от центра (комплекс потому и называют «Двенадцатым километром»). То есть просто так мимоходом положить туда цветы и свечи не получится. Нужно добираться специально.
Фото: Движение «Весна»
В Екатеринбурге стихийный мемориал появился возле памятника жертвам политических репрессий. Тот, в свою очередь, построили на месте массовых захоронений людей, расстрелянных в 1930-е. Цветы кладут возле Масок скорби работы Эрнста Неизвестного (похожую работу он создал в Магадане). Одна развернута в сторону Европы, другая — на Азию.
У входа — стела с надписью: «Здесь покоятся останки тысяч погибших безвинно расстрелянных наших соотечественников. Правда о местах массовых захоронений и причинах смерти скрывалась многие годы. Сегодня мы знаем их имена. Замедли шаг, обнажи голову перед братской могилой».
Не поленилась загуглить, где это: 12 километров от центра (комплекс потому и называют «Двенадцатым километром»). То есть просто так мимоходом положить туда цветы и свечи не получится. Нужно добираться специально.
Фото: Движение «Весна»
После Второй мировой войны дети были предоставлены сами себе и строили из обломков зданий игровые шалаши и крепости. Для такого вернакуляра есть отдельный термин — юнкология.
В Амстердаме придумали, как обратить это во благо и помочь детям преодолеть травму войны. С 1948 года там действовал проект Jongensland («Страна мальчиков»). Участвовали в нем как мальчики, так и девочки, вопреки названию. Он включал несколько детских площадок из руин и строительного мусора. Добраться до них можно было только на лодке, и дети обустраивались и играли там практически без присмотра взрослых. Иногда они конфликтовали и могли пораниться. Но ничего близкого к «Повелителю мух» там не происходило — напротив, в пространстве без правил дети быстро учились брать ответственность за себя и других и работать в команде.
Jongensland просуществовал несколько десятилетий. В 1969 году немецкий фотограф Урсула Шульц-Дорнбург запечатлела его в серии фоторабот, вошедших в книгу Huts, Temples, Castles. Показываю вам некоторые из них.
В Амстердаме придумали, как обратить это во благо и помочь детям преодолеть травму войны. С 1948 года там действовал проект Jongensland («Страна мальчиков»). Участвовали в нем как мальчики, так и девочки, вопреки названию. Он включал несколько детских площадок из руин и строительного мусора. Добраться до них можно было только на лодке, и дети обустраивались и играли там практически без присмотра взрослых. Иногда они конфликтовали и могли пораниться. Но ничего близкого к «Повелителю мух» там не происходило — напротив, в пространстве без правил дети быстро учились брать ответственность за себя и других и работать в команде.
Jongensland просуществовал несколько десятилетий. В 1969 году немецкий фотограф Урсула Шульц-Дорнбург запечатлела его в серии фоторабот, вошедших в книгу Huts, Temples, Castles. Показываю вам некоторые из них.
Один из самых классных проектов прошлого года: бельгийская оранжерея Agrotopia архитекторов и Meta Architectuurbureau и Van Bergen Kolpa Architecten. Стеклянный кокон площадью 9500 квадратных метров прицепился к крыше сельскохозяйственного склада и живет собственной удивительной жизнью.
Оранжерею построили во фламандском городе Розеларе. Сегодня это крупнейшее в Европе сооружение для производства продуктов питания в городской черте. И, надо думать, одно из самых экологичных: обогревают его остаточным теплом от мусоросжигательного завода через дорогу, для полива используют дождевую воду, которая хранится в резервуарах в бетонных «ногах» оранжерей. Хранят овощи тут же, на нижнем этаже.
Нравится, что за всей этой рациональностью удалось не потерять архитектуру. Складчатые витражи и шрифты для букв на крыше почти ар-декошные (похоже на фасад моего любимого здания социалистической газеты Vooruit в Генте), но без фанатизма.
Оранжерею построили во фламандском городе Розеларе. Сегодня это крупнейшее в Европе сооружение для производства продуктов питания в городской черте. И, надо думать, одно из самых экологичных: обогревают его остаточным теплом от мусоросжигательного завода через дорогу, для полива используют дождевую воду, которая хранится в резервуарах в бетонных «ногах» оранжерей. Хранят овощи тут же, на нижнем этаже.
Нравится, что за всей этой рациональностью удалось не потерять архитектуру. Складчатые витражи и шрифты для букв на крыше почти ар-декошные (похоже на фасад моего любимого здания социалистической газеты Vooruit в Генте), но без фанатизма.