Продолжаю свой #дневникЧитателя. В этот раз книга Баурджана Момыш-Улы, наверное, самого прославленного офицера той самой 316-й Панфиловской дивизии. После самого Панфилова и полуфантомного политрука Клочкова, конечно. В октябре 1941 года его батальон к юго-западу от Волоколамска попал в окружение. И во время выхода «к своим» к полутысяче бойцов присоединилось около 90 более ранних окруженцев, среди которых, как позже выяснилось, были даже пограничники (т. е. те, кто шли по тылам противника не меньше тысячи км). И вот как он докладывает об этом Ивану Ивановичу Панфилову:
«— Товарищ генерал, из шестисот человек девяносто не наши, мы их подобрали по дороге…
…Я рассказал о тех девяноста бойцах и сержантах, которые к нам поодиночке или группами присоединились по дороге, о том, что некоторые из них идут от самой границы, что я их вел почти под конвоем, отдельной колонной. В этом месте моего доклада генерал недовольно нахмурил брови:
— Я так не думаю, товарищ Момыш-улы, как вы, — сказал он серьезно. Кто такие бойцы, в одиночку пробивающиеся из окружения? Это наши люди, части которых разбиты, или же они отстали от своего полка. И вот он один, без командира, без товарищей, предоставленный самому себе, беззащитный, голодный пробирался к своим. Эти люди, товарищ Момыш-улы, люди честные, преданные, они идут к нам, они не хотят оставаться с врагом. Одно то, что они пробираются к своим с лишениями, риском, страданиями, — одно это уже говорит о многом. Они — наши люди.
Я устыдился своих резких слов об этих солдатах и сержантах при докладе генералу и с болью в душе вспомнил о своих действиях по отношению к ним во время похода. Я вспомнил, что, когда я приказал построить их отдельной колонной и приставить к ним несколько бойцов из нашего батальона, один высокий обросший детина в форме пограничника запротестовал и бросил мне в лицо: «Что мы, товарищ старший лейтенант, пленные, что ли?» Я хотел было на него крикнуть, но другой, переодетый в гражданское платье, добродушно сказал ему:
— Ничего, Иван Митрофанович, слава богу, что хоть к своим в плен попали». (Момыш-Улы Б. За нами Москва. Алма-Ата: Жазушы, 1966. С. 221-222
Вроде бы #Панфилов говорит очевидные вещи. Но это для нас с вами они очевидные, но почему они не были таковыми п ни для Момыш-Улы, ни для других офицеров? Явно этот казах много чего замалчивает.
Но часть замолченного раскрывается через несколько страниц. Один из подчиненных Баурджана вдруг закричал во сне:
«— Назад! Тудыть твою!.. …Я вам дам по деревням харчи искать! — Открыв глаза и увидев нас с Толстуновым, он растерянно оглянулся вокруг.
— Вы на кого так, Краев?
— Да, товарищ комбат, эти окруженцы опять хотели разойтись, — ответил Краев хриплым заспанным голосом.
Мы с Толстуновым засмеялись. Краев, натягивая сапог, ворчал себе под нос:
— Они мне всю дорогу кровь портили, аж здесь приснились. Особенно этот, пограничник». (Там же. С. 238)
#ВМВ #МомышУлы
«— Товарищ генерал, из шестисот человек девяносто не наши, мы их подобрали по дороге…
…Я рассказал о тех девяноста бойцах и сержантах, которые к нам поодиночке или группами присоединились по дороге, о том, что некоторые из них идут от самой границы, что я их вел почти под конвоем, отдельной колонной. В этом месте моего доклада генерал недовольно нахмурил брови:
— Я так не думаю, товарищ Момыш-улы, как вы, — сказал он серьезно. Кто такие бойцы, в одиночку пробивающиеся из окружения? Это наши люди, части которых разбиты, или же они отстали от своего полка. И вот он один, без командира, без товарищей, предоставленный самому себе, беззащитный, голодный пробирался к своим. Эти люди, товарищ Момыш-улы, люди честные, преданные, они идут к нам, они не хотят оставаться с врагом. Одно то, что они пробираются к своим с лишениями, риском, страданиями, — одно это уже говорит о многом. Они — наши люди.
Я устыдился своих резких слов об этих солдатах и сержантах при докладе генералу и с болью в душе вспомнил о своих действиях по отношению к ним во время похода. Я вспомнил, что, когда я приказал построить их отдельной колонной и приставить к ним несколько бойцов из нашего батальона, один высокий обросший детина в форме пограничника запротестовал и бросил мне в лицо: «Что мы, товарищ старший лейтенант, пленные, что ли?» Я хотел было на него крикнуть, но другой, переодетый в гражданское платье, добродушно сказал ему:
— Ничего, Иван Митрофанович, слава богу, что хоть к своим в плен попали». (Момыш-Улы Б. За нами Москва. Алма-Ата: Жазушы, 1966. С. 221-222
Вроде бы #Панфилов говорит очевидные вещи. Но это для нас с вами они очевидные, но почему они не были таковыми п ни для Момыш-Улы, ни для других офицеров? Явно этот казах много чего замалчивает.
Но часть замолченного раскрывается через несколько страниц. Один из подчиненных Баурджана вдруг закричал во сне:
«— Назад! Тудыть твою!.. …Я вам дам по деревням харчи искать! — Открыв глаза и увидев нас с Толстуновым, он растерянно оглянулся вокруг.
— Вы на кого так, Краев?
— Да, товарищ комбат, эти окруженцы опять хотели разойтись, — ответил Краев хриплым заспанным голосом.
Мы с Толстуновым засмеялись. Краев, натягивая сапог, ворчал себе под нос:
— Они мне всю дорогу кровь портили, аж здесь приснились. Особенно этот, пограничник». (Там же. С. 238)
#ВМВ #МомышУлы
Школа полусловия
(к 80-летию боя у разъезда Дубосеково)
Еще в 1948 году «компетентными органами» было окончательно и бесповоротно установлено, что никаких «28 героев-панфиловцев» не было, а в боях у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 года геройски сражался целый полк, число погибших же только в этот день и только в этом полку исчислялось сотнями.
Только вот беда: дать ход соответствующей справке (https://statearchive.ru/607) было никак нельзя, ибо миф о «28 героях» уже прочно стал частью советской пропаганды. Или, говоря языком прокурорского документа, «этот вымысел был повторен в произведениях писателей Н. Тихонова, В. Ставского, А. Бека, Н. Кузнецова, В. Липко, Светлова и других и широко популяризировался среди населения Советского Союза».
Так, повторяю, обстояли дела уже к началу 1948 года. Но дальше — больше. И само собой, всякий, кто писал о боях Панфиловской дивизии (316 сд, потом 8 гв. сд), да и вообще о битве за Москву, не мог об этом бое хотя бы не упомянуть. Либо пишешь что-то про «28 героев» у Дубосеково, либо пишешь в стол, без всякой надежды на публикацию.
Не мог об этом не упомянуть в своей книге полковник, а в те самые дни старший лейтенант, Баурджан #Момышулы. Если бы он пропустил этот эпизод — ему бы наверняка не дали бы рассказать читателям ни о реальном бое группы из 17 истребителей танков лейтенанта Угрюмова и 11 саперов лейтенанта Березина у деревни Мыканино (5 км к северу от Дубосеково), ни об остальных событиях этого и последующих дней.
Что же в этом случае остается делать? Просто повторить домысел журналиста Кривицкого — погрешить против истины. Не писать вообще — целую книгу зарубят. Значит, надо описать типичный бой типичного советского пехотного заслона с типичным немецким танковым соединением.
Какова схема боя дана в статье А. Кривицкого «О 28 павших героях», в «Красной Звезде» от 22.01.1942 (первые статьи от 27.11.1941 и 28.11.1941 не в счет: тогда даже по официальной советской версии ему было известно немногое)?
1⃣ Атака немецких автоматчиков «во весь рост», отбитая винтовочными выстрелами и пулеметными очередями пехоты;
2⃣ атака 20-ти немецких танков, отбитая в результате 4-часового боя. 14 танков подбито;
3⃣ атака 30-ти немецких танков, получасовой бой с ними. Более 10 танков подбито, почти все защитники гибнут (единственный выживший в бою умирает позже в госпитале), враг прорывает позицию.
Что же у Момышулы?
1⃣ Атака немецкой пехоты с танками, по ним бьет прямой наводкой стоящая за пехотой на опушке леса советская артиллерия. Подбито «несколько танков, идущих впереди пехоты»;
2⃣ массированный немецкий артиллерийский и минометный обстрел, подавление почти всех советских батарей;
3⃣ авианалет немецких штурмовиков, одновременно – начало новой танковой атаки. Несколько танков подбиты «нашими уцелевшими орудиями»;
4⃣ наконец, «неравный бой пехоты с танками». Сначала удачный обстрел смотровых щелей, потом — закидывание самих танков гранатами.
Остановлена атака или нет — из текста непонятно.
Сколько немецких танков наступало? — Неизвестно.
Сколько длился бой? — Неизвестно.
Сколько подбито танков противника? — Два раза по «несколько», это может быть и 4, и 40.
Из конкретики — только имена политрука Клочкова и командира полка Капрова. И — «их было двадцать восемь», как же без этого!
(продолжение в следующем посте)
(к 80-летию боя у разъезда Дубосеково)
Еще в 1948 году «компетентными органами» было окончательно и бесповоротно установлено, что никаких «28 героев-панфиловцев» не было, а в боях у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 года геройски сражался целый полк, число погибших же только в этот день и только в этом полку исчислялось сотнями.
Только вот беда: дать ход соответствующей справке (https://statearchive.ru/607) было никак нельзя, ибо миф о «28 героях» уже прочно стал частью советской пропаганды. Или, говоря языком прокурорского документа, «этот вымысел был повторен в произведениях писателей Н. Тихонова, В. Ставского, А. Бека, Н. Кузнецова, В. Липко, Светлова и других и широко популяризировался среди населения Советского Союза».
Так, повторяю, обстояли дела уже к началу 1948 года. Но дальше — больше. И само собой, всякий, кто писал о боях Панфиловской дивизии (316 сд, потом 8 гв. сд), да и вообще о битве за Москву, не мог об этом бое хотя бы не упомянуть. Либо пишешь что-то про «28 героев» у Дубосеково, либо пишешь в стол, без всякой надежды на публикацию.
Не мог об этом не упомянуть в своей книге полковник, а в те самые дни старший лейтенант, Баурджан #Момышулы. Если бы он пропустил этот эпизод — ему бы наверняка не дали бы рассказать читателям ни о реальном бое группы из 17 истребителей танков лейтенанта Угрюмова и 11 саперов лейтенанта Березина у деревни Мыканино (5 км к северу от Дубосеково), ни об остальных событиях этого и последующих дней.
Что же в этом случае остается делать? Просто повторить домысел журналиста Кривицкого — погрешить против истины. Не писать вообще — целую книгу зарубят. Значит, надо описать типичный бой типичного советского пехотного заслона с типичным немецким танковым соединением.
Какова схема боя дана в статье А. Кривицкого «О 28 павших героях», в «Красной Звезде» от 22.01.1942 (первые статьи от 27.11.1941 и 28.11.1941 не в счет: тогда даже по официальной советской версии ему было известно немногое)?
1⃣ Атака немецких автоматчиков «во весь рост», отбитая винтовочными выстрелами и пулеметными очередями пехоты;
2⃣ атака 20-ти немецких танков, отбитая в результате 4-часового боя. 14 танков подбито;
3⃣ атака 30-ти немецких танков, получасовой бой с ними. Более 10 танков подбито, почти все защитники гибнут (единственный выживший в бою умирает позже в госпитале), враг прорывает позицию.
Что же у Момышулы?
1⃣ Атака немецкой пехоты с танками, по ним бьет прямой наводкой стоящая за пехотой на опушке леса советская артиллерия. Подбито «несколько танков, идущих впереди пехоты»;
2⃣ массированный немецкий артиллерийский и минометный обстрел, подавление почти всех советских батарей;
3⃣ авианалет немецких штурмовиков, одновременно – начало новой танковой атаки. Несколько танков подбиты «нашими уцелевшими орудиями»;
4⃣ наконец, «неравный бой пехоты с танками». Сначала удачный обстрел смотровых щелей, потом — закидывание самих танков гранатами.
Остановлена атака или нет — из текста непонятно.
Сколько немецких танков наступало? — Неизвестно.
Сколько длился бой? — Неизвестно.
Сколько подбито танков противника? — Два раза по «несколько», это может быть и 4, и 40.
Из конкретики — только имена политрука Клочкова и командира полка Капрова. И — «их было двадцать восемь», как же без этого!
(продолжение в следующем посте)
Тактика выжженного населения
Когда говорят про «тактику выжженной земли», обычно имеют в виду врагов-изуверов или давние времена типа «дубины народной войны» 1812 года. Между тем, ровно 80 лет назад (17 ноября 1941 г.) был принят Приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 0428, который как раз на высшем уровне не просто узаконивал эту тактику, но делал ее обязательной для всей армии.
Берем все ту же книгу Баурджана #Момышулы, описание боев за #Горюны и #Матренино, 17–19 октября 1941 года. После немецкого артобстрела Горюнов загорелось несколько домов, но бойцы спокойны: «Хорошо, что заблаговременно эвакуировали местное население, а нам-то такая катавасия по штату положена, — сказал Толстунов» (Б. Момыш-Улы. За нами Москва. Алма-Ата: Жазушы, 1966. – С. 340).
А вот после сдачи Матренино, откуда тоже эвакуировали население: «Немцы вошли в деревню и разбрелись по домам. Из танков вышли экипажи и, оставив люки открытыми, тоже вошли в дома. Несколько солдат ловили кур, гонялись за поросятами» (Там же. С. 358).
Стоп! Если население вывезено в тыл, то какие куры, какие поросята? Если их нельзя было вывезти вместе с колхозниками, то почему не были оприходованы армией? Бесхозяйственность или как?
А вот после приказа № 0428 с такими вещами, как эвакуация мирного населения, заморачиваться не стали. «От Маркова я ни разу не слышал ни грубого слова, ни окрика. Строгий, ровный и прилежный, он все делал по-человечески разумно и по-военному точно и правильно. Он не рисовался, никогда не злоупотреблял своей властью. Словом, это был достойный помощник Ивана Васильевича, а для нас — заслуженно уважаемый товарищ.
— Знаете, — с грустью сказал он мне, — нам приказано оставить занимаемые позиции и отойти на следующий рубеж. И приказано сжигать все на пути нашего отступления...
— А если не сжигать? — вырвалось у меня.
— Приказано. Мы с вами солдаты.
— Есть, приказано сжигать все! — машинально повторил я.
Ночью запылали дома: старые, построенные еще дедами, почерневшие от времени, и совсем новые, срубленные недавно, еще отдающие запахом смолы. Снег таял от пожаров. Люди, что не успели своевременно эвакуироваться, протестовали, метались по улицам, тащили свои пожитки.
К нам подошла пожилая русская женщина, еще сохранившая былую красоту и стройность; пуховая шаль висела на ее левом плече, голова с серебристо-гладкой прической была обнажена. Губы женщины сжаты грудь вздымалась от частого и тяжелого дыхания. Она не суетилась, нет — она была как комок возмущения И что возмущение пожилой красивой и стройной женщины было страшно.
— Что вы делаете? — строго спросила она Маркова.
— Война, мамаша, отечественная, — ляпнул я.
— А наши дома, по-твоему, не отечественные? Какой дурак назначил тебя командиром? — крикнула она и со всего размаха ударила меня по лицу. Я пошатнулся. Марков отвел меня в сторону...
Деревня горела. Мы уходили, озаренные пламенем пожара. Рядом со мной шел Марков. Мы долго молчали. Меня душила обида: меня бабушка не била, отец не бил, а тут...
Я взглянул на Маркова — он показался совсем маленьким. С опущенной головой, он, видимо, все еще искал ответа на свое горе.
Самое страшное горе то, которое молчит. Марков все время молчал. Позади нас слышался мерный звук приглушенных шагов. Батальон шел. Батальон молчал» (Там же. С. 426—437).
От себя добавим: это была не просто «пощечина», а нападение на представителя власти. Эх, до чего же надо было довести запуганное многолетним террором мирное население, чтобы оно шло на такие вещи? Получается, что лучше было погибнуть быстро от рук армейских офицеров, чем медленно от устроенного этими же руками голода и холода.
Гибель от рук немцев явно в расчет не бралась.
Так сколько же уничтоженного Красной Армией своего же мирного населения потом списали на немцев?
#дневникЧитателя #ВМВ
Когда говорят про «тактику выжженной земли», обычно имеют в виду врагов-изуверов или давние времена типа «дубины народной войны» 1812 года. Между тем, ровно 80 лет назад (17 ноября 1941 г.) был принят Приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 0428, который как раз на высшем уровне не просто узаконивал эту тактику, но делал ее обязательной для всей армии.
Берем все ту же книгу Баурджана #Момышулы, описание боев за #Горюны и #Матренино, 17–19 октября 1941 года. После немецкого артобстрела Горюнов загорелось несколько домов, но бойцы спокойны: «Хорошо, что заблаговременно эвакуировали местное население, а нам-то такая катавасия по штату положена, — сказал Толстунов» (Б. Момыш-Улы. За нами Москва. Алма-Ата: Жазушы, 1966. – С. 340).
А вот после сдачи Матренино, откуда тоже эвакуировали население: «Немцы вошли в деревню и разбрелись по домам. Из танков вышли экипажи и, оставив люки открытыми, тоже вошли в дома. Несколько солдат ловили кур, гонялись за поросятами» (Там же. С. 358).
Стоп! Если население вывезено в тыл, то какие куры, какие поросята? Если их нельзя было вывезти вместе с колхозниками, то почему не были оприходованы армией? Бесхозяйственность или как?
А вот после приказа № 0428 с такими вещами, как эвакуация мирного населения, заморачиваться не стали. «От Маркова я ни разу не слышал ни грубого слова, ни окрика. Строгий, ровный и прилежный, он все делал по-человечески разумно и по-военному точно и правильно. Он не рисовался, никогда не злоупотреблял своей властью. Словом, это был достойный помощник Ивана Васильевича, а для нас — заслуженно уважаемый товарищ.
— Знаете, — с грустью сказал он мне, — нам приказано оставить занимаемые позиции и отойти на следующий рубеж. И приказано сжигать все на пути нашего отступления...
— А если не сжигать? — вырвалось у меня.
— Приказано. Мы с вами солдаты.
— Есть, приказано сжигать все! — машинально повторил я.
Ночью запылали дома: старые, построенные еще дедами, почерневшие от времени, и совсем новые, срубленные недавно, еще отдающие запахом смолы. Снег таял от пожаров. Люди, что не успели своевременно эвакуироваться, протестовали, метались по улицам, тащили свои пожитки.
К нам подошла пожилая русская женщина, еще сохранившая былую красоту и стройность; пуховая шаль висела на ее левом плече, голова с серебристо-гладкой прической была обнажена. Губы женщины сжаты грудь вздымалась от частого и тяжелого дыхания. Она не суетилась, нет — она была как комок возмущения И что возмущение пожилой красивой и стройной женщины было страшно.
— Что вы делаете? — строго спросила она Маркова.
— Война, мамаша, отечественная, — ляпнул я.
— А наши дома, по-твоему, не отечественные? Какой дурак назначил тебя командиром? — крикнула она и со всего размаха ударила меня по лицу. Я пошатнулся. Марков отвел меня в сторону...
Деревня горела. Мы уходили, озаренные пламенем пожара. Рядом со мной шел Марков. Мы долго молчали. Меня душила обида: меня бабушка не била, отец не бил, а тут...
Я взглянул на Маркова — он показался совсем маленьким. С опущенной головой, он, видимо, все еще искал ответа на свое горе.
Самое страшное горе то, которое молчит. Марков все время молчал. Позади нас слышался мерный звук приглушенных шагов. Батальон шел. Батальон молчал» (Там же. С. 426—437).
От себя добавим: это была не просто «пощечина», а нападение на представителя власти. Эх, до чего же надо было довести запуганное многолетним террором мирное население, чтобы оно шло на такие вещи? Получается, что лучше было погибнуть быстро от рук армейских офицеров, чем медленно от устроенного этими же руками голода и холода.
Гибель от рук немцев явно в расчет не бралась.
Так сколько же уничтоженного Красной Армией своего же мирного населения потом списали на немцев?
#дневникЧитателя #ВМВ
Главная тайна Панфиловской дивизии
(к 80-летию начала контрнаступления пол Москвой)
Наверное, все мало-мальски документальные книги о Войне, написанные во времена «хрущевской оттепели», так или иначе пестрят разного рода фигурами умолчания. Не раз упомянутая мной повесть Баурджана #Момышулы «За нами Москва» — не исключение.
Чего стоит хотя бы такой фрагмент:
«Приходит комиссар. Я ему рассказываю о недостойном поведении Б. Он опешил. Потом решительно говорит:
— Надо пресекать это безобразие!
— Благодарю вас, Петр Васильевич. Я тоже так думал.
— Тогда принимай решение!
— Решение принято». (Б. Момыш-Улы. За нами Москва. — Алма-Ата: Жазушы, 1966. — С. 464)
Понятно, что написано это не в то время, когда было модно бравировать расстрелами, особенно если они производились перед строем…
Но самое интересное, что лично я не увидел в книге — не это. А именно, отсутствие ответа на вопрос: кто командовал 8-й гвардейской стрелковой дивизией после Панфилова?
Момышулы его называет просто «комдив» и явно недолюбливает. И это хорошо видно на контрасте с его описаниями личностей генералов Панфилова и Чистякова (заступившего на пост в январе 1942-го). Судя по описанию, и любить его особо не за что. Приехал в дивизию — и почти сразу провел чистки, после которых старлей Бауржан получил полковничью должность. А потом, во время боев за #Крюково (нынешний #Зеленоград) — полк Момышулы вроде бы как никому не подчинён, воюет сам по себе, без дивизионного командования.
Так как же все-таки звали этого самого комдива? Вроде бы как генерал-майор Василий Андреевич #Ревякин, который до этого назначения был комендантом Москвы и заместителем командующего 43-й армии. После короткого командования 8 гв. сд Чистяков не сделал особой карьеры: к концу войны так и не стал даже генерал-лейтенантом, больше чем корпусом не командовал, в основном находился на разных должностях в Ставке Главного Командования. За что закаленные в боях офицеры могли любить вчерашнего тыловика, бывшего в прямом подчинении у профессионального вертухая Артемьева, и начинающего с устранения «неправильных» командиров? Вроде бы все сходится, но…
Когда же все-таки Ревякин заступил на пост комдива 8 гв. сд? Даже Википедия дает 2 даты: 20 ноября и 31 декабря 1941 года. Другие источники в интернете прибавляет еще одну: 1 декабря. Можно также найти описания того, как Василий Андреевич не смог организовать оборону Солнечногорска. Тот был к северу от полосы обороны «панфиловцев», был сдан немцам 22 ноября, а значит — 20 ноября Ревякин дивизией командовать не мог.
Ощущение, что писатели и военные историки молчат о командире дивизии не просто так. Ведь «обезглавили» же они соседнюю 20-ю армию, которой во время наступления под Москвой командовал генерал #Власов. Видать, и наш комдив натворил что-то такое, из-за чего о нем можно было говорить «либо плохо, либо ничего».
Так кто же все-таки принял командование Панфиловской дивизией через 2 дня после смерти Панфилова?
#дневникЧитателя #ВМВ
(к 80-летию начала контрнаступления пол Москвой)
Наверное, все мало-мальски документальные книги о Войне, написанные во времена «хрущевской оттепели», так или иначе пестрят разного рода фигурами умолчания. Не раз упомянутая мной повесть Баурджана #Момышулы «За нами Москва» — не исключение.
Чего стоит хотя бы такой фрагмент:
«Приходит комиссар. Я ему рассказываю о недостойном поведении Б. Он опешил. Потом решительно говорит:
— Надо пресекать это безобразие!
— Благодарю вас, Петр Васильевич. Я тоже так думал.
— Тогда принимай решение!
— Решение принято». (Б. Момыш-Улы. За нами Москва. — Алма-Ата: Жазушы, 1966. — С. 464)
Понятно, что написано это не в то время, когда было модно бравировать расстрелами, особенно если они производились перед строем…
Но самое интересное, что лично я не увидел в книге — не это. А именно, отсутствие ответа на вопрос: кто командовал 8-й гвардейской стрелковой дивизией после Панфилова?
Момышулы его называет просто «комдив» и явно недолюбливает. И это хорошо видно на контрасте с его описаниями личностей генералов Панфилова и Чистякова (заступившего на пост в январе 1942-го). Судя по описанию, и любить его особо не за что. Приехал в дивизию — и почти сразу провел чистки, после которых старлей Бауржан получил полковничью должность. А потом, во время боев за #Крюково (нынешний #Зеленоград) — полк Момышулы вроде бы как никому не подчинён, воюет сам по себе, без дивизионного командования.
Так как же все-таки звали этого самого комдива? Вроде бы как генерал-майор Василий Андреевич #Ревякин, который до этого назначения был комендантом Москвы и заместителем командующего 43-й армии. После короткого командования 8 гв. сд Чистяков не сделал особой карьеры: к концу войны так и не стал даже генерал-лейтенантом, больше чем корпусом не командовал, в основном находился на разных должностях в Ставке Главного Командования. За что закаленные в боях офицеры могли любить вчерашнего тыловика, бывшего в прямом подчинении у профессионального вертухая Артемьева, и начинающего с устранения «неправильных» командиров? Вроде бы все сходится, но…
Когда же все-таки Ревякин заступил на пост комдива 8 гв. сд? Даже Википедия дает 2 даты: 20 ноября и 31 декабря 1941 года. Другие источники в интернете прибавляет еще одну: 1 декабря. Можно также найти описания того, как Василий Андреевич не смог организовать оборону Солнечногорска. Тот был к северу от полосы обороны «панфиловцев», был сдан немцам 22 ноября, а значит — 20 ноября Ревякин дивизией командовать не мог.
Ощущение, что писатели и военные историки молчат о командире дивизии не просто так. Ведь «обезглавили» же они соседнюю 20-ю армию, которой во время наступления под Москвой командовал генерал #Власов. Видать, и наш комдив натворил что-то такое, из-за чего о нем можно было говорить «либо плохо, либо ничего».
Так кто же все-таки принял командование Панфиловской дивизией через 2 дня после смерти Панфилова?
#дневникЧитателя #ВМВ