Здесь можно почитать мнение «Вкраций» по поводу ЕГЭ по литературе.
https://mel.fm/blog/anna-novitskaya/47539-na-bumage-vse-krasivo-v-realnoy-zhizni---uzhasno-pochemu-yege-bez-pushkina-stanet-eshche-slozhneye
https://mel.fm/blog/anna-novitskaya/47539-na-bumage-vse-krasivo-v-realnoy-zhizni---uzhasno-pochemu-yege-bez-pushkina-stanet-eshche-slozhneye
Мел
«На бумаге все красиво. В реальной жизни — ужасно». Почему ЕГЭ без Пушкина станет еще сложнее
Мы уже рассказывали об изменениях в кодификаторе по литературе и объясняли, что произведения русских классиков все же остаются на ЕГЭ. Но наш блогер Анна Новицкая уверена, что присутствие на экзамене и отсутствие в кодификаторе создает еще больше проблем:…
Русская классика не для детей. Это нужно хорошо понимать, когда мы требуем от школьников понимания произведений из школьной литературы.
1. Это произведения, зачастую адресно предназначенные конкретной группе людей. «Евгения Онегина» в деталях могли понять только люди из высокого общества 20-30-х годов XIX века. Первый тираж этого романа в стихах — 2000 экземпляров, что было шокирующе, немыслимо огромным числом (чаще книги печатались тиражом в несколько сотен). Это и есть предполагаемая читательская аудитория. На «народ», то есть низшие слои общества, составлявшие большинство населения России, не рассчитывали ни писатели, ни издатели.
2. Это произведения, бесконечно далекие от нас по времени в бытописательном и нравоописательном плане. Блистательный комментарий к «Евгению Онегину» Юрия Лотмана позволяет современному читателю понять смысл деталей, упоминаемых автором. Но читать его — отдельная работа, хоть и увлекательная. А ко многим ли романам есть такие комментарии? Мы не понимаем многих шуток Пушкина, нам неясно (и неважно) сословное положение Базарова, мы не видим сути деталей из прозы Л. Толстого. Всё это ушло от нас, растворилось во времени. А ведь детали, по мысли автора, служили характеристике героев и ситуаций, облегчая понимание авторской идеи.
3. Это совершенно точно романы для читателей с определённым читательским опытом. Не читав «Светланы», сложно понять многие фрагменты «Онегина» (опять я о нём). Романы Достоевского не прочтутся так, как надо, без знания сентиментальной и романтической литературы. Гоголя можно читать в отрыве от Гофмана, но многое тогда ускользнёт.
4. И ещё это явно чтение для людей с определённым жизненным опытом. Как донести до 15-летнего школьника, что такое жажда деятельности, изводящая обеспеченного и скучающего человека? Или — какова жизнь в браке с нелюбимым человеком? Школьник, конечно, уже имеет опыт и любви, и предательства, и разочарований, но этот опыт будет чрезвычайно далёк от того, что изображается в произведениях русской классики. Нужно вырасти, чтобы понять: Онегин, Чацкий, Катерина, Пьер, Марья Болконская, Элен, Раскольников — это всё очень молодые люди, и писатели намеренно изображали их очень молодыми людьми с молодыми проблемами и чувствами. Кому из нас в школе Онегин по возрасту казался мелким? Кто понимал, что Пушкин изображает очень молодых и в силу этого не очень мудрых людей?
Поэтому нет вины школьников, которым непонятны или не очень интересны произведения из школьной программы
1. Это произведения, зачастую адресно предназначенные конкретной группе людей. «Евгения Онегина» в деталях могли понять только люди из высокого общества 20-30-х годов XIX века. Первый тираж этого романа в стихах — 2000 экземпляров, что было шокирующе, немыслимо огромным числом (чаще книги печатались тиражом в несколько сотен). Это и есть предполагаемая читательская аудитория. На «народ», то есть низшие слои общества, составлявшие большинство населения России, не рассчитывали ни писатели, ни издатели.
2. Это произведения, бесконечно далекие от нас по времени в бытописательном и нравоописательном плане. Блистательный комментарий к «Евгению Онегину» Юрия Лотмана позволяет современному читателю понять смысл деталей, упоминаемых автором. Но читать его — отдельная работа, хоть и увлекательная. А ко многим ли романам есть такие комментарии? Мы не понимаем многих шуток Пушкина, нам неясно (и неважно) сословное положение Базарова, мы не видим сути деталей из прозы Л. Толстого. Всё это ушло от нас, растворилось во времени. А ведь детали, по мысли автора, служили характеристике героев и ситуаций, облегчая понимание авторской идеи.
3. Это совершенно точно романы для читателей с определённым читательским опытом. Не читав «Светланы», сложно понять многие фрагменты «Онегина» (опять я о нём). Романы Достоевского не прочтутся так, как надо, без знания сентиментальной и романтической литературы. Гоголя можно читать в отрыве от Гофмана, но многое тогда ускользнёт.
4. И ещё это явно чтение для людей с определённым жизненным опытом. Как донести до 15-летнего школьника, что такое жажда деятельности, изводящая обеспеченного и скучающего человека? Или — какова жизнь в браке с нелюбимым человеком? Школьник, конечно, уже имеет опыт и любви, и предательства, и разочарований, но этот опыт будет чрезвычайно далёк от того, что изображается в произведениях русской классики. Нужно вырасти, чтобы понять: Онегин, Чацкий, Катерина, Пьер, Марья Болконская, Элен, Раскольников — это всё очень молодые люди, и писатели намеренно изображали их очень молодыми людьми с молодыми проблемами и чувствами. Кому из нас в школе Онегин по возрасту казался мелким? Кто понимал, что Пушкин изображает очень молодых и в силу этого не очень мудрых людей?
Поэтому нет вины школьников, которым непонятны или не очень интересны произведения из школьной программы
Про тиражи интересное.
Нужно понимать, что за звание «самой читающей страны на Земле» царская Россия явно не боролась.
В начале XIX века — а это как раз пушкинские времена — тиражи были, по нашим понятиям, ничтожные. Так, баллада «Светлана» В.А. Жуковского вышла в журнале «Вестник Европы», выпускавшемся по 580-1200 экземпляров. Это количество и была читательская аудитория, люди, интересовавшиеся литературой.
Спустя 23 года выходит журнал «Современник», которым заинтересовалось всего 600 человек — именно столько купило подписку. Пушкин, дабы спасти издание, наполнил его своими произведениями — в честности, «Капитанской дочкой» и «Скупым рыцарем».
В начале 1860-х годов аудитория «Современника» достигает огромной цифры — более 7000 экземпляров. Это время, когда там печатаются писатели от Толстого и Тургенева до Салтыкова-Щедрина.
В Советском Союзе тиражи литературных журналов могли превышать 1 млн экземпляров. Сегодня это число равняется снова сотням, но только из-за повсеместного распространения интернетом: в Сети просмотры достигают сотен тысяч.
Нужно понимать, что за звание «самой читающей страны на Земле» царская Россия явно не боролась.
В начале XIX века — а это как раз пушкинские времена — тиражи были, по нашим понятиям, ничтожные. Так, баллада «Светлана» В.А. Жуковского вышла в журнале «Вестник Европы», выпускавшемся по 580-1200 экземпляров. Это количество и была читательская аудитория, люди, интересовавшиеся литературой.
Спустя 23 года выходит журнал «Современник», которым заинтересовалось всего 600 человек — именно столько купило подписку. Пушкин, дабы спасти издание, наполнил его своими произведениями — в честности, «Капитанской дочкой» и «Скупым рыцарем».
В начале 1860-х годов аудитория «Современника» достигает огромной цифры — более 7000 экземпляров. Это время, когда там печатаются писатели от Толстого и Тургенева до Салтыкова-Щедрина.
В Советском Союзе тиражи литературных журналов могли превышать 1 млн экземпляров. Сегодня это число равняется снова сотням, но только из-за повсеместного распространения интернетом: в Сети просмотры достигают сотен тысяч.
У Печорина из романа Михаила Лермонтова «Герой нашего времени» очень много общего с Онегиным.
Например, фамилия: «Онегин» происходит от названия реки Онеги — холодной и спокойной. «Печорин» — от Печоры, тоже северной, но с горными перепадами (как и характер лермонтовского героя).
Или взгляды на жизнь. Онегин не верит ни в дружбу, ни в любовь: в светском обществе искренних чувств нет, и герою негде их встретить. Печорин в них также не верит — и жестоко иронизирует над ними.
Онегин пылает любовью к замужней даме — Татьяне. Печорин имеет роман с замужней женщиной Верой, которая ради этой любви обманывает мужа (Татьяна от измены мужу отказывается наотрез).
У Онегина есть пылкий, искренний друг Ленский (в фамилии опять река). Рядом с Печориным в главе «Княжна Мери» мы видим Грушницкого — тоже пылкого, тоже искреннего (но уже способного на подлые поступки).
«Герой нашего времени» как бы переосмысливает ситуации «Евгения Онегина», показывая их в «настоящем» виде — том, который Лермонтову представлялся настоящим.
Например, фамилия: «Онегин» происходит от названия реки Онеги — холодной и спокойной. «Печорин» — от Печоры, тоже северной, но с горными перепадами (как и характер лермонтовского героя).
Или взгляды на жизнь. Онегин не верит ни в дружбу, ни в любовь: в светском обществе искренних чувств нет, и герою негде их встретить. Печорин в них также не верит — и жестоко иронизирует над ними.
Онегин пылает любовью к замужней даме — Татьяне. Печорин имеет роман с замужней женщиной Верой, которая ради этой любви обманывает мужа (Татьяна от измены мужу отказывается наотрез).
У Онегина есть пылкий, искренний друг Ленский (в фамилии опять река). Рядом с Печориным в главе «Княжна Мери» мы видим Грушницкого — тоже пылкого, тоже искреннего (но уже способного на подлые поступки).
«Герой нашего времени» как бы переосмысливает ситуации «Евгения Онегина», показывая их в «настоящем» виде — том, который Лермонтову представлялся настоящим.
Возлюбленная Печорина Вера, которая встречается читателю в главе «Княжна Мери», замужняя женщина.
История романа её такова: будучи замужем за первым мужем, она встречалась с Печориным тайно. Потом, по всей видимости, овдовела. Воспользовался ли этим Печорин, чтобы честно соединиться с возлюбленной? Нет, конечно. Это не в его характере. Вере пришлось выйти замуж повторно за «хромого старичка» — грустный удел для молодой женщины! Сделала она это ради сына от первого брака.
И продолжает любить Печорина и встречаться с ним.
Вера оказывается в той же ситуации, что и Татьяна Ларина, только ситуация эта показана глазами Лермонтова. Этот писатель не верит в женскую верность, поэтому его героиня нарушает святость брака, будучи влюблённой в красивого молодого Печорина.
Татьяна бы так никогда не поступила. Она готова отказаться от любви во имя порядочности («тщеславится добродетелью», как ехидно выразился Белинский). Вера же губит себя («Я для тебя потеряла всё на свете», «Я погибла, — но что за нужда?»), признаваясь в измене мужу и навсегда расставаясь с Печориным.
Они обе страдают, конечно.
А Лермонтов берёт те же самые ситуации и смотрит на них сквозь призму своего мировосприятия.
История романа её такова: будучи замужем за первым мужем, она встречалась с Печориным тайно. Потом, по всей видимости, овдовела. Воспользовался ли этим Печорин, чтобы честно соединиться с возлюбленной? Нет, конечно. Это не в его характере. Вере пришлось выйти замуж повторно за «хромого старичка» — грустный удел для молодой женщины! Сделала она это ради сына от первого брака.
И продолжает любить Печорина и встречаться с ним.
Вера оказывается в той же ситуации, что и Татьяна Ларина, только ситуация эта показана глазами Лермонтова. Этот писатель не верит в женскую верность, поэтому его героиня нарушает святость брака, будучи влюблённой в красивого молодого Печорина.
Татьяна бы так никогда не поступила. Она готова отказаться от любви во имя порядочности («тщеславится добродетелью», как ехидно выразился Белинский). Вера же губит себя («Я для тебя потеряла всё на свете», «Я погибла, — но что за нужда?»), признаваясь в измене мужу и навсегда расставаясь с Печориным.
Они обе страдают, конечно.
А Лермонтов берёт те же самые ситуации и смотрит на них сквозь призму своего мировосприятия.
Итак, ситуации «Героя нашего времени» (а именно главы «Княжна Мери») во многом повторяют ситуации «Евгения Онегина».
Мы уже говорили о том, что «Евгений Онегин» — это роман о том, как вредно чтение влияет на жизнь, если книжная реальность подменяет настоящую. То есть, Пушкин противопоставляет жизнь иллюзиям, предлагая читателю вполне трезвый взгляд.
А Лермонтов как бы — ещё трезвее. Отчасти циничный даже.
Почему такая разница между мировоззрениями писателей?
Пушкин как личность и как поэт сформировался в промежуток между 1812 и 1825 годами — в краткий период необычайного духовного подъема в обществе, когда в России царила убежденность в скорых прекрасных переменах.
Подавление декабрьского восстания 1825 года (Пушкину было 26, а Лермонтову 11) положило конец вдохновению и надеждам. Это время реакций, «закручиваниях гаек», когда перемены к лучшему стали представляться невозможными, а в умах молодёжи воцарилось представление о бессмысленности жизни.
Вот Онегин — герой, который мог появиться до 1825 года (он меняется, он учится любить, он находит себе дело). Печорин — после поражения декабристов. Как пел прекрасный поэт Егор Летов, «никакой любви, никакой надежды». Печорин холоден, циничен, он не воскреснет.
Литература всегда обман, но она же отражает жизнь как ничто.
Мы уже говорили о том, что «Евгений Онегин» — это роман о том, как вредно чтение влияет на жизнь, если книжная реальность подменяет настоящую. То есть, Пушкин противопоставляет жизнь иллюзиям, предлагая читателю вполне трезвый взгляд.
А Лермонтов как бы — ещё трезвее. Отчасти циничный даже.
Почему такая разница между мировоззрениями писателей?
Пушкин как личность и как поэт сформировался в промежуток между 1812 и 1825 годами — в краткий период необычайного духовного подъема в обществе, когда в России царила убежденность в скорых прекрасных переменах.
Подавление декабрьского восстания 1825 года (Пушкину было 26, а Лермонтову 11) положило конец вдохновению и надеждам. Это время реакций, «закручиваниях гаек», когда перемены к лучшему стали представляться невозможными, а в умах молодёжи воцарилось представление о бессмысленности жизни.
Вот Онегин — герой, который мог появиться до 1825 года (он меняется, он учится любить, он находит себе дело). Печорин — после поражения декабристов. Как пел прекрасный поэт Егор Летов, «никакой любви, никакой надежды». Печорин холоден, циничен, он не воскреснет.
Литература всегда обман, но она же отражает жизнь как ничто.
Каждый год в январе-феврале, а то и в марте все мессенджеры у меня начинают мигать новыми сообщениями, и начинается шквал телефонных звонков.
«Хотим подготовиться к ОГЭ/ЕГЭ, экзамен в мае».
Ну ребята. А также их родители.
Когда до экзамена остаётся три, четыре, пять месяцев — заниматься придётся почти каждый день, и хорошего результата вам уже ни один репетитор не сможет обещать.
Когда же стоит начать подготовку к ОГЭ или ЕГЭ, если есть цель сдать на высокий балл?
По литературе — за два года. То есть, в восьмом классе (желательно прямо с лета) начинают заниматься будущие девятиклассники, в десятом — те, кому сдавать ЕГЭ.
Так, посещая занятия 2-3 раза в неделю, можно подготовиться на 90+.
Можно и за год! Но понятно, что в этом случае интенсивность занятий может быть выше.
По русскому достаточно подготовки длиною в год. Человек не торопясь, дважды в неделю (если нет особенных проблем) встречается с репетитором и к маю оказывается готов.
Я тут что думаю. Может, все эти репетиторские рассуждения вынести в отдельный канал? А то у меня ещё много в запасе. И про групповые занятия (чем они лучше индивидуальных), и про типы учеников, и про то, как сдать литературу на максимум.
Или не надо кучи разных каналов?
«Хотим подготовиться к ОГЭ/ЕГЭ, экзамен в мае».
Ну ребята. А также их родители.
Когда до экзамена остаётся три, четыре, пять месяцев — заниматься придётся почти каждый день, и хорошего результата вам уже ни один репетитор не сможет обещать.
Когда же стоит начать подготовку к ОГЭ или ЕГЭ, если есть цель сдать на высокий балл?
По литературе — за два года. То есть, в восьмом классе (желательно прямо с лета) начинают заниматься будущие девятиклассники, в десятом — те, кому сдавать ЕГЭ.
Так, посещая занятия 2-3 раза в неделю, можно подготовиться на 90+.
Можно и за год! Но понятно, что в этом случае интенсивность занятий может быть выше.
По русскому достаточно подготовки длиною в год. Человек не торопясь, дважды в неделю (если нет особенных проблем) встречается с репетитором и к маю оказывается готов.
Я тут что думаю. Может, все эти репетиторские рассуждения вынести в отдельный канал? А то у меня ещё много в запасе. И про групповые занятия (чем они лучше индивидуальных), и про типы учеников, и про то, как сдать литературу на максимум.
Или не надо кучи разных каналов?
Два канала или один?
Anonymous Poll
59%
Не хочу подписываться ещё на один, лучше всё тут
41%
Давайте уж репетиторство в другой канал
Итак, рядом с Онегиным мы видим хорошего мальчика Владимира Ленского. А рядом с Печориным — не такого вроде бы уж хорошего Грушницкого.
Похожи они?
Ленский младше Онегина на несколько лет. Грушницкий тоже младше Печорина.
Ленский пылок, он «пламень» (в отличие от «ледяного» Онегина). Пылок и Грушницкий — он не скрывает своих чувств.
Ленский считает Онегина своим настоящим, истинным другом (а тот посмеивается над ним, не ведая ценности дружбы). Искренне относится к Печорину и Грушницкий — но Печорин, привыкнув видеть во всём подвох, убеждён, что Грушницкий его не любит (и даже находит этому объяснение: Грушницкий, мол, догадался, что Печорин раскусил в нём позёра.
Ленский — поэт, он пишет романтические стихи в духе уходящей уже эпохи. Грушницкий говорит «скоро и вычурно», «пышными фразами», «длинными тирадами».
Ленский сердечно влюблён в Ольгу Ларину. А Грушницкий влюблён в юную Мери.
И Онегин ухаживает за Ольгой, чтобы уколоть Ленского. А Печорин играет с Мери, чтобы досадить Грушницкому.
И там, и там случается дуэль двух приятелей со страшным исходом.
А вам кто вообще больше нравится — Онегин или Печорин?
Похожи они?
Ленский младше Онегина на несколько лет. Грушницкий тоже младше Печорина.
Ленский пылок, он «пламень» (в отличие от «ледяного» Онегина). Пылок и Грушницкий — он не скрывает своих чувств.
Ленский считает Онегина своим настоящим, истинным другом (а тот посмеивается над ним, не ведая ценности дружбы). Искренне относится к Печорину и Грушницкий — но Печорин, привыкнув видеть во всём подвох, убеждён, что Грушницкий его не любит (и даже находит этому объяснение: Грушницкий, мол, догадался, что Печорин раскусил в нём позёра.
Ленский — поэт, он пишет романтические стихи в духе уходящей уже эпохи. Грушницкий говорит «скоро и вычурно», «пышными фразами», «длинными тирадами».
Ленский сердечно влюблён в Ольгу Ларину. А Грушницкий влюблён в юную Мери.
И Онегин ухаживает за Ольгой, чтобы уколоть Ленского. А Печорин играет с Мери, чтобы досадить Грушницкому.
И там, и там случается дуэль двух приятелей со страшным исходом.
А вам кто вообще больше нравится — Онегин или Печорин?
Отвлекусь от русской классической литературы, чтобы рассказать о романе Нины Фёдоровой «Дети».
Это вторая часть дилогии и в каком-то смысле семейной саги, первой книгой которой является роман «Семья» — о нём «Вкрации» уже рассказывали.
Это история русской эмигрантской семьи 30-х годов прошлого века, спасшейся от большевиков в Китае. Собственно в романе «Дети» остаются только некоторые персонажи «Семьи», но из него же мы можем узнать о судьбах тех героев, с которыми уже, казалось бы, навсегда распрощались.
Нина Фёдорова сама пережила эмиграцию и на своём опыте узнала, как горек хлеб беглеца. Об этом и пишет в своих романах. А ещё — о том, что поддерживает эмигранта в трудную минуту: о простой семейной любви, искренности и скромной бедняцкой помощи, о культуре и творчестве.
Книги читаются легко и понравятся как просто любителям романов, так и интересующимся русской эмиграцией начала прошлого века.
Тут мне всегда вспоминается Ахматова:
…вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.
Ну, в отчизне для многих больше вообще не было ни хлеба, ни просто-напросто жизни. Так что выбор был не слишком широкий, Анна Андреевна. Жалок ей изгнанник.
Это вторая часть дилогии и в каком-то смысле семейной саги, первой книгой которой является роман «Семья» — о нём «Вкрации» уже рассказывали.
Это история русской эмигрантской семьи 30-х годов прошлого века, спасшейся от большевиков в Китае. Собственно в романе «Дети» остаются только некоторые персонажи «Семьи», но из него же мы можем узнать о судьбах тех героев, с которыми уже, казалось бы, навсегда распрощались.
Нина Фёдорова сама пережила эмиграцию и на своём опыте узнала, как горек хлеб беглеца. Об этом и пишет в своих романах. А ещё — о том, что поддерживает эмигранта в трудную минуту: о простой семейной любви, искренности и скромной бедняцкой помощи, о культуре и творчестве.
Книги читаются легко и понравятся как просто любителям романов, так и интересующимся русской эмиграцией начала прошлого века.
Тут мне всегда вспоминается Ахматова:
…вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.
Ну, в отчизне для многих больше вообще не было ни хлеба, ни просто-напросто жизни. Так что выбор был не слишком широкий, Анна Андреевна. Жалок ей изгнанник.
В воскресенье был день рождения моего любимого поэта Егора Летова, а мы это никак не отметили.
Ну, делаю подборку ссылок на киберленинку, где размещены некоторые мои статьи.
«Основные этапы творчества Егора Летова»
«Мотив возвращения в творчестве Егора Летова”
«Тошнота» Егора Летова. Анализ одного текста»
«Концепт веселья в творчестве Егора Летова»
«Партизан» и «превосходный солдат»: лирический герой Егора Летова 1985 – 1989 гг.»
«Следы на снегу»: анализ одного текста»
Ну, делаю подборку ссылок на киберленинку, где размещены некоторые мои статьи.
«Основные этапы творчества Егора Летова»
«Мотив возвращения в творчестве Егора Летова”
«Тошнота» Егора Летова. Анализ одного текста»
«Концепт веселья в творчестве Егора Летова»
«Партизан» и «превосходный солдат»: лирический герой Егора Летова 1985 – 1989 гг.»
«Следы на снегу»: анализ одного текста»
Интересное противоречие от читательницы (см. фото).
Действительно, в рамках защиты детей от вредной информации многие произведения нужно скорее исключить из школьной программы, да и в целом стоит поднимать вопрос о нравственности классиков. Зачем они писали на такие темы?
Ведь в «Бедной Лизе» Лиза совершает с Эрастом половой акт, причём вне брака. А затем — то, что не любит Роскомнадзор.
В «Капитанской дочке» Швабрин утверждает, что Маша за подарки приходит вечером к молодым людям.
В «Герое нашего времени» русский офицер похищает у родителей 16-летнего ребёнка и совершает с ним действия сексуального характера. Кроме того, в другой главе совершает эти же действия с замужней дамой.
Я уже молчу о стихах Лермонтова.
В драме «Гроза» Островского героиня снова совершает эти самые действия, а потом опять роскомнадзор, причём снова путём утопления.
Анна Каренина тоже совершает это и то. Там даже описывается сон героини, где оба Алексея лежат с нею в постели.
Насчёт Сони Мармеладовой школьники всегда затрудняются, как про неё вообще говорить, ведь Соня — проститутка. Кроме того, в этом романе есть Свидригайлов, изнасиловавший ребёнка младше 14 лет.
«Яма» Куприна вся посвящена проституированным женщинам.
В «Тихом Доне», который и представлен на картинке, настоящее богатство: и инцест, и измены, и групповое изнасилование.
Ни одна из этих вещей не подходит детям, которых охраняют от вредной информации, не так ли?
Стоит ли охранять детей от «Тихого Дона»?
Действительно, в рамках защиты детей от вредной информации многие произведения нужно скорее исключить из школьной программы, да и в целом стоит поднимать вопрос о нравственности классиков. Зачем они писали на такие темы?
Ведь в «Бедной Лизе» Лиза совершает с Эрастом половой акт, причём вне брака. А затем — то, что не любит Роскомнадзор.
В «Капитанской дочке» Швабрин утверждает, что Маша за подарки приходит вечером к молодым людям.
В «Герое нашего времени» русский офицер похищает у родителей 16-летнего ребёнка и совершает с ним действия сексуального характера. Кроме того, в другой главе совершает эти же действия с замужней дамой.
Я уже молчу о стихах Лермонтова.
В драме «Гроза» Островского героиня снова совершает эти самые действия, а потом опять роскомнадзор, причём снова путём утопления.
Анна Каренина тоже совершает это и то. Там даже описывается сон героини, где оба Алексея лежат с нею в постели.
Насчёт Сони Мармеладовой школьники всегда затрудняются, как про неё вообще говорить, ведь Соня — проститутка. Кроме того, в этом романе есть Свидригайлов, изнасиловавший ребёнка младше 14 лет.
«Яма» Куприна вся посвящена проституированным женщинам.
В «Тихом Доне», который и представлен на картинке, настоящее богатство: и инцест, и измены, и групповое изнасилование.
Ни одна из этих вещей не подходит детям, которых охраняют от вредной информации, не так ли?
Стоит ли охранять детей от «Тихого Дона»?
Так стоит ли охранять детей от «Тихого Дона», от всех сцен насилия, от демонстрации абьюзивных отношений в литературе? Разве не лучше, чтобы читатель в раннем (да и позднем возрасте) знакомился с образцами правильного, здорового поведения и понимал, как надо?
Ведь в литературе, в том числе и русской, какие только ни показаны гадости и печали. Именно об этом был предыдущий пост. Зачем нам гадости и печали?
Критик Михайловский упрекал Достоевского в том, что тот изобразил в своих романах «сладострастие злобы и жестокости», называя «мерзостями» глубины человеческой души, открывающиеся перед нами в творчестве писателя.
«…когда во время самого чтения найдет на вас трезвость, вы спросите себя: и за что он [Достоевский] этого [своего персонажа] Сидорова или Петрова так мучит? За что и меня вместе с ним так мучительно щекочет? За что и зачем? Совсем ведь это не нужно», — утверждал критик.
Да, глубже Достоевского мало кто нам внутрь заглянул. Не зря ли? Может, не надо ворошить того, что там скрыто?
Одна из лучших книг, которую я прочла, это «Маленькая жизнь» Янагихары. Она страшная и тяжёлая, я настрадалась и наревелась в процессе чтения, вся изошла ощущением несправедливости.
И, наверное, я стала немного лучше. Моё нынешнее понимание детства идёт именно из этой книги.
Катарсис — так называли это эллины. Очищение через страдание. Нам так плохо от вида чужих страданий, что мы нравственно возвышаемся, душа наша становится тоньше. Хоть бы это были и страдания выдуманного персонажа.
Шолохов, конечно, описывает групповое изнасилование. Но нормализует ли его? Конечно, нет. Писатель чувствует к происходящему такое же отвращение, как и читатель. Это просто до безумия страшная сцена, и тот, кто прочёл её сердцем, а не седалищем, никогда не будет полагать, что изнасилование — это не так уж страшно.
Часто Шолохова упрекают в том, что он изображает бытовое и психологическое насилие над женщинами. К примеру, смеет изображать, что Григорий по-свински относится к обеим женщинам. Так стойте, дальше он показывает, что светлую, мирную, славную Наталью это отношение доводит сначала до попытки суицида, а потом до аборта и смерти. Шолохов показывает последствия такой дебильной любви, которую Григорий демонстрирует то одной, то другой женщине.
Отношение автора к Григорию — отдельный вопрос. Но что он безумно сочувствует Наталье и в целом показывает долю казачек совершенно незавидной — это прям бесспорно.
Уродство можно показывать не только чтобы им любоваться. Без знания о том, что такое болезнь, мы бы не имели понятия и о здоровье.
В классицизме писатели стремились создать в своих произведениях идеал для подражания, рисуя героев, полностью оторванных от жизни и обладающих исключительными добродетелями. Но даже они понимали, что хорошего не видать, если нет для сравнения плохого. И рядом с идеальными героями помещали антиобразцы, воплощение пороков — чтобы читатели видели разницу.
А если в книге будет исключительно о хорошем, вы её сами читать не захотите)
Ведь в литературе, в том числе и русской, какие только ни показаны гадости и печали. Именно об этом был предыдущий пост. Зачем нам гадости и печали?
Критик Михайловский упрекал Достоевского в том, что тот изобразил в своих романах «сладострастие злобы и жестокости», называя «мерзостями» глубины человеческой души, открывающиеся перед нами в творчестве писателя.
«…когда во время самого чтения найдет на вас трезвость, вы спросите себя: и за что он [Достоевский] этого [своего персонажа] Сидорова или Петрова так мучит? За что и меня вместе с ним так мучительно щекочет? За что и зачем? Совсем ведь это не нужно», — утверждал критик.
Да, глубже Достоевского мало кто нам внутрь заглянул. Не зря ли? Может, не надо ворошить того, что там скрыто?
Одна из лучших книг, которую я прочла, это «Маленькая жизнь» Янагихары. Она страшная и тяжёлая, я настрадалась и наревелась в процессе чтения, вся изошла ощущением несправедливости.
И, наверное, я стала немного лучше. Моё нынешнее понимание детства идёт именно из этой книги.
Катарсис — так называли это эллины. Очищение через страдание. Нам так плохо от вида чужих страданий, что мы нравственно возвышаемся, душа наша становится тоньше. Хоть бы это были и страдания выдуманного персонажа.
Шолохов, конечно, описывает групповое изнасилование. Но нормализует ли его? Конечно, нет. Писатель чувствует к происходящему такое же отвращение, как и читатель. Это просто до безумия страшная сцена, и тот, кто прочёл её сердцем, а не седалищем, никогда не будет полагать, что изнасилование — это не так уж страшно.
Часто Шолохова упрекают в том, что он изображает бытовое и психологическое насилие над женщинами. К примеру, смеет изображать, что Григорий по-свински относится к обеим женщинам. Так стойте, дальше он показывает, что светлую, мирную, славную Наталью это отношение доводит сначала до попытки суицида, а потом до аборта и смерти. Шолохов показывает последствия такой дебильной любви, которую Григорий демонстрирует то одной, то другой женщине.
Отношение автора к Григорию — отдельный вопрос. Но что он безумно сочувствует Наталье и в целом показывает долю казачек совершенно незавидной — это прям бесспорно.
Уродство можно показывать не только чтобы им любоваться. Без знания о том, что такое болезнь, мы бы не имели понятия и о здоровье.
В классицизме писатели стремились создать в своих произведениях идеал для подражания, рисуя героев, полностью оторванных от жизни и обладающих исключительными добродетелями. Но даже они понимали, что хорошего не видать, если нет для сравнения плохого. И рядом с идеальными героями помещали антиобразцы, воплощение пороков — чтобы читатели видели разницу.
А если в книге будет исключительно о хорошем, вы её сами читать не захотите)
Кроме того, необходимо учитывать эпоху, в которую создавалось произведение.
Есть такая тема для школьных сочинений — «Отрицательный или положительный персонаж Печорин?». Правильный ответ будет — ни то, ни то. Он, мол, конечно, совершает некоторые жестокие и странные поступки, но это потому что он сам страдаааает…
Извините, для меня этот вопрос решён однозначно: он украл 16-летнюю (или младше) девочку у родителей и держал взаперти, пока не сломал её волю и не вступил с нею в отношения, которые сегодня, если речь идёт о таком юном возрасте, регулируются Уголовным кодексом.
На уроках в школе это рассматривается как история любви. Мол, Бэла его — ах! — так полюбила, а он сначала вроде тоже искал любви, но потом она ему наскучила.
Как здесь вообще можно произносить слово «любовь»?
Вот Лермонтов как раз, в отличие от Шолохова, не видит в ситуации кражи и последующих событиях ничего кошмарного. Да, нехорошо поступил, тем более Бэла в итоге ещё и умерла. Но всё это подаётся как проявление душевных страданий сложного и интересного человека Печорина, на Бэле и преступлениях против неё фокус нулевой. Жалко её, конечно, автору, но Печорин тоже типа вызывает сочувствие.
Вот это, по мне, куда хуже «Тихого Дона».
Но. Это потому что я смотрю на ситуацию глазами человека из 2023 года. В современную Лермонтову эпоху взгляды были другими. Достаточно сказать, что рассказчик из повести Пушкина «Станционный смотритель», взрослый мужчина, инициирует поцелуй с 14-летней девочкой тайком от её отца, и ничего.
Русская литература — это не только высокие образцы морали
Есть такая тема для школьных сочинений — «Отрицательный или положительный персонаж Печорин?». Правильный ответ будет — ни то, ни то. Он, мол, конечно, совершает некоторые жестокие и странные поступки, но это потому что он сам страдаааает…
Извините, для меня этот вопрос решён однозначно: он украл 16-летнюю (или младше) девочку у родителей и держал взаперти, пока не сломал её волю и не вступил с нею в отношения, которые сегодня, если речь идёт о таком юном возрасте, регулируются Уголовным кодексом.
На уроках в школе это рассматривается как история любви. Мол, Бэла его — ах! — так полюбила, а он сначала вроде тоже искал любви, но потом она ему наскучила.
Как здесь вообще можно произносить слово «любовь»?
Вот Лермонтов как раз, в отличие от Шолохова, не видит в ситуации кражи и последующих событиях ничего кошмарного. Да, нехорошо поступил, тем более Бэла в итоге ещё и умерла. Но всё это подаётся как проявление душевных страданий сложного и интересного человека Печорина, на Бэле и преступлениях против неё фокус нулевой. Жалко её, конечно, автору, но Печорин тоже типа вызывает сочувствие.
Вот это, по мне, куда хуже «Тихого Дона».
Но. Это потому что я смотрю на ситуацию глазами человека из 2023 года. В современную Лермонтову эпоху взгляды были другими. Достаточно сказать, что рассказчик из повести Пушкина «Станционный смотритель», взрослый мужчина, инициирует поцелуй с 14-летней девочкой тайком от её отца, и ничего.
Русская литература — это не только высокие образцы морали
Но что бесспорно — здоровых, нормальных, благотворных для психики человеческих отношений в русской литературе днём с огнём не сыщешь. Если дружеские ещё хоть как-то возможны (и то — говорили мы о дружбе), то с романтическими всё очень плохо.
Либо она любит, а он нет. Либо он любит, а она нет. Либо оба любят, но не складывается, и потом помнят об этом всю жизнь. Либо сложилось, но мучают друг друга.
Нормальная, здоровая любовь — это что-то по типу гоголевских старосветских помещиков, утопающих в хозяйственных хлопотах, безделках, вареньях, пирожках и пустопорожних разговорах. Пресно, душно. Может, и умилительно, но скучно до безумия.
Нормальная любовь — у высмеянных тем же Гоголем, бледных и невнятных Маниловых в «Мёртвых душах». «Открой, душечка, ротик, я положу туда этот кусочек».
Нормальная любовь — это у Аркадия Кирсанова с Катей из «Отцов и детей». В целом, это история достаточно здоровых отношений. Но ни автор, ни читатель не уделяют ей такого внимания, как злой и невзаимной любви Базарова.
Нормальную, здоровую любовь пытался нарисовать Л.Н. Толстой в финале «Войны и мира». Но это уж извините, ни в какие ворота.
Русская литература удивительно бедна на примеры «как надо».
Либо она любит, а он нет. Либо он любит, а она нет. Либо оба любят, но не складывается, и потом помнят об этом всю жизнь. Либо сложилось, но мучают друг друга.
Нормальная, здоровая любовь — это что-то по типу гоголевских старосветских помещиков, утопающих в хозяйственных хлопотах, безделках, вареньях, пирожках и пустопорожних разговорах. Пресно, душно. Может, и умилительно, но скучно до безумия.
Нормальная любовь — у высмеянных тем же Гоголем, бледных и невнятных Маниловых в «Мёртвых душах». «Открой, душечка, ротик, я положу туда этот кусочек».
Нормальная любовь — это у Аркадия Кирсанова с Катей из «Отцов и детей». В целом, это история достаточно здоровых отношений. Но ни автор, ни читатель не уделяют ей такого внимания, как злой и невзаимной любви Базарова.
Нормальную, здоровую любовь пытался нарисовать Л.Н. Толстой в финале «Войны и мира». Но это уж извините, ни в какие ворота.
Русская литература удивительно бедна на примеры «как надо».
Много лет искала я книгу, которая была бы хоть приблизительно похожа на романы Донны Тартт. На мою любимую «Тайную историю».
И нашла.
«Голландский дом» Энн Пэтчетт — тягучая, неторопливая, психологичная ткань. В «Тайной истории» Донны Тартт загадка острая и моментальная, а затем читатель постепенно погружается в густое вино, этого вязкого текста, утопает в меду неторопливого синтаксиса, застывает инклюзом в полупрозрачном янтаре, сквозь пузырчатую золотистую плоть которого всё явственнее проступает разгадка — с загадкой совсем не связанная.
Примерно то же самое происходит и с тем, кто захотел посетить «Голландский дом». Только здесь на протяжении примерно трети книги кажется, что загадки никакой и нет — что это просто бытовая зарисовка, небыстрое и непонятно зачем данное жизнеописание.
А потом вдруг наступает.
Немаленький объём книги будет плюсом для быстрочитателей, которые злятся, что книги заканчиваются слишком быстро: вдох, вдох, выдох, и вот уже — последняя страница. Нет, «Голландский дом» вас подержит.
Читали?
И нашла.
«Голландский дом» Энн Пэтчетт — тягучая, неторопливая, психологичная ткань. В «Тайной истории» Донны Тартт загадка острая и моментальная, а затем читатель постепенно погружается в густое вино, этого вязкого текста, утопает в меду неторопливого синтаксиса, застывает инклюзом в полупрозрачном янтаре, сквозь пузырчатую золотистую плоть которого всё явственнее проступает разгадка — с загадкой совсем не связанная.
Примерно то же самое происходит и с тем, кто захотел посетить «Голландский дом». Только здесь на протяжении примерно трети книги кажется, что загадки никакой и нет — что это просто бытовая зарисовка, небыстрое и непонятно зачем данное жизнеописание.
А потом вдруг наступает.
Немаленький объём книги будет плюсом для быстрочитателей, которые злятся, что книги заканчиваются слишком быстро: вдох, вдох, выдох, и вот уже — последняя страница. Нет, «Голландский дом» вас подержит.
Читали?
Пропали немного «Вкрации». Много работы, дел, отдыха, ну и чтения тоже много.
За октябрь прочитаны:
🍃«Сёстры» Вересаева
🍃Рассказы Булычёва
🍃Рассказы Чехова
🍃«Девки» Кочина
🍃«Пошехонская старина» Салтыкова-Щедрина
🍃«Караваль» и «Легендо» Стефани Гарбер
Не так много, ну и октябрь ещё не закончился.
Про что интересно поговорить?
За октябрь прочитаны:
🍃«Сёстры» Вересаева
🍃Рассказы Булычёва
🍃Рассказы Чехова
🍃«Девки» Кочина
🍃«Пошехонская старина» Салтыкова-Щедрина
🍃«Караваль» и «Легендо» Стефани Гарбер
Не так много, ну и октябрь ещё не закончился.
Про что интересно поговорить?
Две повести — два взгляда на одно и то же с противоположных сторон.
«Жизнь» Нины Фёдоровой — о семье Головиных, богатых и беззаботных, воспитывающих в холе и безмятежности нежную девочку Милу. И о ровеснице Милы, дочери прачки Варе Бублик, которая с самых ранних лет привыкла голодать и работать и которая больше всего в жизни хотела бы попасть в гимназию. В повести рисуется контраст богатых и бедных в России начала ХХ века — тот контраст, который стал причиной революции.
«Марийкино детство» Дины Бродской — ровно о том же. Вот живет в большой квартире избалованная девочка Ляля — а в кухне этой квартиры живёт со своей мамой-служанкой девочка Марийка, которая не завидует богатым, но очень хотела бы учиться. Революция приносит в её жизнь радость и справедливость.
В первой книге показаны духовная высота и нравственная цельность «бывших», а непреклонность ярой большевички изображается как жестокость, доведённая до абсурда.
Во второй книге богачи — надменнные и нелепые, а бедняки — честные, живые и искренние (повесть напомнила и тональностью, и частично стилистикой трилогию «Дорога уходит в даль» А. Бруштейн).
Написаны книги примерно в одно время. Авторка первой повести, Нина Фёдорова, эмигрировала в Китай, оттуда в США. Авторка второй, Дина Бродская, умерла в блокадном Ленинграде в 1942 году.
Обе писали с натуры — о том, о чём знали хорошо. А мы, имея перед собой оба текста, можем сравнить их
«Жизнь» Нины Фёдоровой — о семье Головиных, богатых и беззаботных, воспитывающих в холе и безмятежности нежную девочку Милу. И о ровеснице Милы, дочери прачки Варе Бублик, которая с самых ранних лет привыкла голодать и работать и которая больше всего в жизни хотела бы попасть в гимназию. В повести рисуется контраст богатых и бедных в России начала ХХ века — тот контраст, который стал причиной революции.
«Марийкино детство» Дины Бродской — ровно о том же. Вот живет в большой квартире избалованная девочка Ляля — а в кухне этой квартиры живёт со своей мамой-служанкой девочка Марийка, которая не завидует богатым, но очень хотела бы учиться. Революция приносит в её жизнь радость и справедливость.
В первой книге показаны духовная высота и нравственная цельность «бывших», а непреклонность ярой большевички изображается как жестокость, доведённая до абсурда.
Во второй книге богачи — надменнные и нелепые, а бедняки — честные, живые и искренние (повесть напомнила и тональностью, и частично стилистикой трилогию «Дорога уходит в даль» А. Бруштейн).
Написаны книги примерно в одно время. Авторка первой повести, Нина Фёдорова, эмигрировала в Китай, оттуда в США. Авторка второй, Дина Бродская, умерла в блокадном Ленинграде в 1942 году.
Обе писали с натуры — о том, о чём знали хорошо. А мы, имея перед собой оба текста, можем сравнить их