John Irving против Owen Meany
На Рождество свёкр подарил мне книгу «A Prayer for Owen Meany» Джона Ирвинга со словами: «Все Робинсоны читали эту книгу». Затем добавил: «Это детская книга», чтобы, видимо, не спугнуть. Так как с октября 2023 года я тоже Робинсон, я почувствовала, что не могу посрамить свежий фамильный мундир и всерьёз вознамерилась её прочитать. Мой муж заявил, что в закромах его памяти нет ни крошки воспоминаний об этой книге, а короткий гугл подтвердил, что писатель и правда выдающийся — множество литературных наград, несколько фильмов по сюжетам его книг и даже «Оскар» за адаптированный сценарий.
В книге 720 страниц, 0 картинок, а задняя обложка испещрена интеллектуальной лестью от Independent и Spectator. «Какая странная детская книга», — подумала я и открыла предисловие.
Я пристрастилась к предисловиям ещё в университете. Мне повезло с преподавательницей зарубежной литературы. Она сказала: «Распечатайте список всех нобелевских лауреатов за XX век из Википедии — мы будем их обсуждать на занятиях». 97 авторов получили Нобелевскую премию в XX веке. Около трети из них были поэтами; преподавательница разделяла моё безразличие к поэзии, и мы вычеркнули их из списка. Также убрали всех, получивших премию после 1990-го года — их творчество недостаточно «настоялось», минус 5 российских и советских авторов, которых мы изучали на отечественной литературе. В итоге получился список из 40+ авторов, о половине из которых я никогда не слышала. Тут-то и выяснилось, зачем нужны предисловия. Они бывают более талантливые и менее, но цель одна — донести абсолютному незнакомцу, чей результат отжима мозгов он держит в руках.
Джон Ирвинг не подвёл с первой строчки. Во-первых, предисловие он написал сам. Во-вторых, начал с того, что пишет блестящие открывающие фразы. Затем быстро переключился на то, что он вообще роскошный писатель, и на следующих шести страницах подробно объяснил почему. Джон Ирвинг понравился мне сразу.
После 720 страниц вынуждена констатировать: это не детская книга. Это книга о детях, которые вырастают во взрослых. Написана она лёгким, бегущим языком, читается так быстро, что успеваешь только переворачивать страницы. Местами настолько смешно, что я гоготала вслух, возбуждая мужнино любопытство.
Когда я уже успела поделиться восторгом почти со всем миром, включая свёкра, который мне её подарил, на пятисотой странице, в предпоследней главе, что-то сломалось. Из саркастичной авантюрной истории настроение внезапно стало невероятно депрессивным и упадническим. Это было настолько резко и не нужно, как будто автор передумал писать первую книгу, но ему было лень придумывать новых персонажей.
В недоумении я дочитала до последней главы, и тут задор писателя закончился окончательно. Последняя глава состоит из бесконечно пространных заполнений книжного пространства лишней информацией. Настолько откровенно залитое водой и ненужными конструкциями повествование говорит только об одном: автор мечтал закончить книгу, но решил соблюсти заданный ритм и не прыгать со скалы. Я дочитывала сквозь сжатые зубы.
Финальные 5 страниц всё-таки выжали слезу; функция отличного писателя вновь включилась, и ожидаемый конец был написан почти так же хорошо, как первые три четверти.
Я сделала несколько выводов:
1. Полная перемена настроения должна быть чем-то обусловлена, кроме биполярки.
2. Не надо тянуть с концом, если погас запал. Лучше прыгнуть со скалы, чем тащиться сквозь пустыню.
3. Даже хорошие писатели не пишут одинаково хорошо на протяжении всей книги.
P.S. Книга о войне во Вьетнаме и её влиянии на американскую жизнь и культуру. Книга настолько хороша (первые три четверти), что я составила список исторических книг, воспоминаний и фильмов о Вьетнамской войне, которые собираюсь поглотить и переварить.
P.P.S. У каждой нации есть свой Афганистан.
На Рождество свёкр подарил мне книгу «A Prayer for Owen Meany» Джона Ирвинга со словами: «Все Робинсоны читали эту книгу». Затем добавил: «Это детская книга», чтобы, видимо, не спугнуть. Так как с октября 2023 года я тоже Робинсон, я почувствовала, что не могу посрамить свежий фамильный мундир и всерьёз вознамерилась её прочитать. Мой муж заявил, что в закромах его памяти нет ни крошки воспоминаний об этой книге, а короткий гугл подтвердил, что писатель и правда выдающийся — множество литературных наград, несколько фильмов по сюжетам его книг и даже «Оскар» за адаптированный сценарий.
В книге 720 страниц, 0 картинок, а задняя обложка испещрена интеллектуальной лестью от Independent и Spectator. «Какая странная детская книга», — подумала я и открыла предисловие.
Я пристрастилась к предисловиям ещё в университете. Мне повезло с преподавательницей зарубежной литературы. Она сказала: «Распечатайте список всех нобелевских лауреатов за XX век из Википедии — мы будем их обсуждать на занятиях». 97 авторов получили Нобелевскую премию в XX веке. Около трети из них были поэтами; преподавательница разделяла моё безразличие к поэзии, и мы вычеркнули их из списка. Также убрали всех, получивших премию после 1990-го года — их творчество недостаточно «настоялось», минус 5 российских и советских авторов, которых мы изучали на отечественной литературе. В итоге получился список из 40+ авторов, о половине из которых я никогда не слышала. Тут-то и выяснилось, зачем нужны предисловия. Они бывают более талантливые и менее, но цель одна — донести абсолютному незнакомцу, чей результат отжима мозгов он держит в руках.
Джон Ирвинг не подвёл с первой строчки. Во-первых, предисловие он написал сам. Во-вторых, начал с того, что пишет блестящие открывающие фразы. Затем быстро переключился на то, что он вообще роскошный писатель, и на следующих шести страницах подробно объяснил почему. Джон Ирвинг понравился мне сразу.
После 720 страниц вынуждена констатировать: это не детская книга. Это книга о детях, которые вырастают во взрослых. Написана она лёгким, бегущим языком, читается так быстро, что успеваешь только переворачивать страницы. Местами настолько смешно, что я гоготала вслух, возбуждая мужнино любопытство.
Когда я уже успела поделиться восторгом почти со всем миром, включая свёкра, который мне её подарил, на пятисотой странице, в предпоследней главе, что-то сломалось. Из саркастичной авантюрной истории настроение внезапно стало невероятно депрессивным и упадническим. Это было настолько резко и не нужно, как будто автор передумал писать первую книгу, но ему было лень придумывать новых персонажей.
В недоумении я дочитала до последней главы, и тут задор писателя закончился окончательно. Последняя глава состоит из бесконечно пространных заполнений книжного пространства лишней информацией. Настолько откровенно залитое водой и ненужными конструкциями повествование говорит только об одном: автор мечтал закончить книгу, но решил соблюсти заданный ритм и не прыгать со скалы. Я дочитывала сквозь сжатые зубы.
Финальные 5 страниц всё-таки выжали слезу; функция отличного писателя вновь включилась, и ожидаемый конец был написан почти так же хорошо, как первые три четверти.
Я сделала несколько выводов:
1. Полная перемена настроения должна быть чем-то обусловлена, кроме биполярки.
2. Не надо тянуть с концом, если погас запал. Лучше прыгнуть со скалы, чем тащиться сквозь пустыню.
3. Даже хорошие писатели не пишут одинаково хорошо на протяжении всей книги.
P.S. Книга о войне во Вьетнаме и её влиянии на американскую жизнь и культуру. Книга настолько хороша (первые три четверти), что я составила список исторических книг, воспоминаний и фильмов о Вьетнамской войне, которые собираюсь поглотить и переварить.
P.P.S. У каждой нации есть свой Афганистан.
❤2
Меня так тянуло в город, когда мне было 15. Я мечтала жить в большом городе и выходить по утрам в булочную за углом.
В 2013 мы поселились с первым мужем в зажиточном мюнхенском районе Швабинге, ровно под нами - одна из лучших булочных Германии, которая с 5 утра будила нас дурманом свежих круассанов. Два больших или восемь мини. Дурман маркетинга и слоёного теста.
Вчера я прилетела в Трондхайм - северный норвежский город, зажатый в стальных челюстях фьорда. Позади горы под снегом, впереди нордическая красота без изъянов.
В Норвегии всего 5 миллионов человек, лес и горы - основные жители страны. Воздух такой чистый, что зачерпываешь немытыми руками и не можешь остановиться. Окна гостиницы в центре города обрамляют белые горы. Без них никуда, они тут власть.
Теперь в 36 я мечтаю просыпаться в лесу. Глохнуть от тишины, слышать, как дышат сосны. Ни один город не может поразить меня так, как тысячелетние окаменелые викинги, выстроившиеся бессмертной грядой вдоль западного побережья Норвегии.
Когда-нибудь я просто забуду вернуться обратно и останусь в соснах делать пилатес под ритм прибоя.
В 2013 мы поселились с первым мужем в зажиточном мюнхенском районе Швабинге, ровно под нами - одна из лучших булочных Германии, которая с 5 утра будила нас дурманом свежих круассанов. Два больших или восемь мини. Дурман маркетинга и слоёного теста.
Вчера я прилетела в Трондхайм - северный норвежский город, зажатый в стальных челюстях фьорда. Позади горы под снегом, впереди нордическая красота без изъянов.
В Норвегии всего 5 миллионов человек, лес и горы - основные жители страны. Воздух такой чистый, что зачерпываешь немытыми руками и не можешь остановиться. Окна гостиницы в центре города обрамляют белые горы. Без них никуда, они тут власть.
Теперь в 36 я мечтаю просыпаться в лесу. Глохнуть от тишины, слышать, как дышат сосны. Ни один город не может поразить меня так, как тысячелетние окаменелые викинги, выстроившиеся бессмертной грядой вдоль западного побережья Норвегии.
Когда-нибудь я просто забуду вернуться обратно и останусь в соснах делать пилатес под ритм прибоя.
❤9👍2
Как глубоко и фанатично рефлексирующего человека меня мучила история с невозможностью установить ритм жизни. Скажем, я вхожу в некий поток (эзотерика вошла в чат), наладила режим чтения, обучения немецкого (мои вериги), спорта и писанины. Но проходит совсем немного времени и я выбиваюсь из ритма, переходя на что-то другое: другие книги, шахматы вместо судоку и полное отсутствие новостей.
Окей, я смиряюсь с новым ритмом и решаю, что теперь мы живём так. И через пару недель и этот поток делает крутой разворот.
Перечитав бесконечное количество вспомогательной литературы, я пришла к выводу сродни Моисеевым скрижалям: отъебаться от себя и позволять себе делать то, что получается/хочется в данный момент.
Да, иногда проекты затягиваются, а чтение книги выходит из-под контроля и занимает не пару недель, а полгода, но какой кайф дочитать книгу ровно в тот момент, когда твой интерес к ее содержанию в высшей точке?
P.S. не работать в понедельник - супер. Даже если это значит, что вместо этого ты отправляешься в медикаментозный сон в клинике
Окей, я смиряюсь с новым ритмом и решаю, что теперь мы живём так. И через пару недель и этот поток делает крутой разворот.
Перечитав бесконечное количество вспомогательной литературы, я пришла к выводу сродни Моисеевым скрижалям: отъебаться от себя и позволять себе делать то, что получается/хочется в данный момент.
Да, иногда проекты затягиваются, а чтение книги выходит из-под контроля и занимает не пару недель, а полгода, но какой кайф дочитать книгу ровно в тот момент, когда твой интерес к ее содержанию в высшей точке?
P.S. не работать в понедельник - супер. Даже если это значит, что вместо этого ты отправляешься в медикаментозный сон в клинике
❤3
Вы наверняка все смотрели Adolescence — социальную драму в четырёх действиях без развязки, внятного нарратива и выводов. Скорее всего, вы для себя решили, что этот сериал про буллинг (я так решила), или про людей, провалившихся как нация родители, или про инцелов — без понятия, кто это. Но я вам сейчас расскажу, о чём этот британский сериал глазами британцев.
Когда мы сели смотреть, с первых минут муж-британец запричитал: «Пропаганда! Какая же это пропаганда!» Мне пришлось остановить видео и полчаса допрашивать мужа, чтобы вытащить из его головы объяснение, что именно он называет там пропагандой.
Небольшое отступление. Англия, вопреки учебникам по английскому, — не белая страна. Ещё 30 лет назад она была довольно белой, а сейчас среднестатистический британец — это человек с небелой кожей. Большинство этих людей — мигранты или мигранты во втором/третьем поколении. И так сложилось, что преступность в этой категории жителей выше, чем среди белого населения.
Adolescence — это отсылка на реальный кейс, где темнокожий мальчик убил одноклассницу. Это было большое дело, знакомое каждому британцу. И, по версии моего мужа, постесняться показать темнокожего мальчика в качестве главного героя — это махровая пропаганда «не только темнокожие бывают преступниками». Сомнительно, но окэй.
А теперь главный сок: действие происходит в Ливерпульской области. Людей оттуда называют scousers (от lobscouse — популярная похлёбка у матросов). И в рейтинге «популярности» среди британских комьюнити scousers — это чеченцы. А теперь подумайте об Adolescence с новой оптикой. То-то.
И на десерт: главная британская группа, которая известна на весь мир, — это The Beatles. Ливерпульская четвёрка. Четвёрка scousers. Думаю об этом вторую неделю.
P.S. Главное, чем известны scousers, — это запредельный акцент. Он прекрасно отражён в симпатичном сериале This City is Ours — второй большой сериал про scousers за несколько месяцев. Совпадение? Не думаю.
Когда мы сели смотреть, с первых минут муж-британец запричитал: «Пропаганда! Какая же это пропаганда!» Мне пришлось остановить видео и полчаса допрашивать мужа, чтобы вытащить из его головы объяснение, что именно он называет там пропагандой.
Небольшое отступление. Англия, вопреки учебникам по английскому, — не белая страна. Ещё 30 лет назад она была довольно белой, а сейчас среднестатистический британец — это человек с небелой кожей. Большинство этих людей — мигранты или мигранты во втором/третьем поколении. И так сложилось, что преступность в этой категории жителей выше, чем среди белого населения.
Adolescence — это отсылка на реальный кейс, где темнокожий мальчик убил одноклассницу. Это было большое дело, знакомое каждому британцу. И, по версии моего мужа, постесняться показать темнокожего мальчика в качестве главного героя — это махровая пропаганда «не только темнокожие бывают преступниками». Сомнительно, но окэй.
А теперь главный сок: действие происходит в Ливерпульской области. Людей оттуда называют scousers (от lobscouse — популярная похлёбка у матросов). И в рейтинге «популярности» среди британских комьюнити scousers — это чеченцы. А теперь подумайте об Adolescence с новой оптикой. То-то.
И на десерт: главная британская группа, которая известна на весь мир, — это The Beatles. Ливерпульская четвёрка. Четвёрка scousers. Думаю об этом вторую неделю.
P.S. Главное, чем известны scousers, — это запредельный акцент. Он прекрасно отражён в симпатичном сериале This City is Ours — второй большой сериал про scousers за несколько месяцев. Совпадение? Не думаю.
👍2
Всё ещё уверенная в своих силах, я взялась за очередного Нобелевского лауреата — Редьярда Киплинга. Назван маленький Руди был в честь озера, где его родители провели романтические дни накануне свадьбы. Так что Бекхэмы просто верны старой доброй английской традиции с сыном Бруклином.
Киплинг — первый британец, обладатель Нобелевской премии по литературе, и на тот момент ещё и самый молодой лауреат — 41 год. И хотя Нобелевскую премию, в отличие от ортодоксальных литературных наград, дают не за конкретное произведение, а за совокупность заслуг, главным его шедевром считается шпионский роман «Ким» (1901).
В книге всего 380 страниц, но читаю я её вместе с чатомЖипити. Во-первых, там используется архаичный английский язык со всеми «thinkest thou», «thou art a buffalo» и «how wilt thou go». К этому можно пристреляться, но к бесконечным вставкам слов англо-хинди-мутантов — сложновато: Bhotiyal, būt-parast, viharas, Maya — задача со звёздочкой. Ну и, во-вторых, нас разделяет 120 лет, и контекст колониальной Индии мне категорически незнаком.
За час осилили с чатомЖипити одну главу и взяли передышку на немецкий (оцените, как взорвался мозг от этой архо-англо-хинди-акробатики).
«Отдохни», — говорили мне, — «почитай книжку».
Киплинг — первый британец, обладатель Нобелевской премии по литературе, и на тот момент ещё и самый молодой лауреат — 41 год. И хотя Нобелевскую премию, в отличие от ортодоксальных литературных наград, дают не за конкретное произведение, а за совокупность заслуг, главным его шедевром считается шпионский роман «Ким» (1901).
В книге всего 380 страниц, но читаю я её вместе с чатомЖипити. Во-первых, там используется архаичный английский язык со всеми «thinkest thou», «thou art a buffalo» и «how wilt thou go». К этому можно пристреляться, но к бесконечным вставкам слов англо-хинди-мутантов — сложновато: Bhotiyal, būt-parast, viharas, Maya — задача со звёздочкой. Ну и, во-вторых, нас разделяет 120 лет, и контекст колониальной Индии мне категорически незнаком.
За час осилили с чатомЖипити одну главу и взяли передышку на немецкий (оцените, как взорвался мозг от этой архо-англо-хинди-акробатики).
«Отдохни», — говорили мне, — «почитай книжку».
❤2👍1
В 2016 году я переехала в Берлин и начала работать в стартапе, чьё название забыто и погребено под сотней похожих стартапов. Частью привлекательного рабочего пакета были еженедельные занятия немецким, которые вела невзрачного вида немка.
Эта немка всем своим видом демонстрировала невероятное пренебрежение к нам — людям, понаехавшим в Германию за зарплатами, но не владеющим языком Гёте и Шиллера.
Однажды мы обсуждали главные национальные праздники в наших странах. В группе была турчанка, словенка, англичанка и индуска, поэтому обсуждение вышло познавательным и интернациональным.
Когда дело дошло до меня, я сообщила, что главный государственный праздник — это День Победы.
— Победы в чём? — агрессивно переспросила преподавательница.
Я на секунду растерялась.
— Э-э… во Второй мировой войне.
— И вы это празднуете?! — с вызовом переспросила ошеломлённая немка.
Я уже не помню, на чём был акцент: на «вы», на «это» или на «празднуете». Но, кажется, тогда впервые в моей голове зародилась мысль, что День Победы — праздник неоднозначный и отнюдь не универсальный.
Вчера в российском Инстаграме кто-то восхищался, что на День Победы всегда светит солнце и синее небо. Вот это сюрприз, — подумала я, зная, что каждый год городские власти распыляют миллионы денег в небе, разгоняя облака.
Но ещё лучше написал кто-то в фейсбуке: странно праздновать победу в той войне, когда это уже не последняя война, а та, что последняя, — она ещё даже не закончилась.
Но ещё чудовищнее то, что под видом ветеранов, которых в живых уже не осталось, нам подсовывают «ветеранов» нынешней войны — СВО: бывших зэков и людей с сомнительным прошлым, которые СВО называют «оно».
Возможно, если бы празднование Победы не замарали присутствием этих военных преступников, а вместо танков демонстрировали военные фильмы на больших экранах и раздавали боулы с тушёнкой — я бы присоединилась и повспоминала.
Хотя уже в 2005-м я не понимала, в чём смысл салюта в Петербурге в белые ночи.
Эта немка всем своим видом демонстрировала невероятное пренебрежение к нам — людям, понаехавшим в Германию за зарплатами, но не владеющим языком Гёте и Шиллера.
Однажды мы обсуждали главные национальные праздники в наших странах. В группе была турчанка, словенка, англичанка и индуска, поэтому обсуждение вышло познавательным и интернациональным.
Когда дело дошло до меня, я сообщила, что главный государственный праздник — это День Победы.
— Победы в чём? — агрессивно переспросила преподавательница.
Я на секунду растерялась.
— Э-э… во Второй мировой войне.
— И вы это празднуете?! — с вызовом переспросила ошеломлённая немка.
Я уже не помню, на чём был акцент: на «вы», на «это» или на «празднуете». Но, кажется, тогда впервые в моей голове зародилась мысль, что День Победы — праздник неоднозначный и отнюдь не универсальный.
Вчера в российском Инстаграме кто-то восхищался, что на День Победы всегда светит солнце и синее небо. Вот это сюрприз, — подумала я, зная, что каждый год городские власти распыляют миллионы денег в небе, разгоняя облака.
Но ещё лучше написал кто-то в фейсбуке: странно праздновать победу в той войне, когда это уже не последняя война, а та, что последняя, — она ещё даже не закончилась.
Но ещё чудовищнее то, что под видом ветеранов, которых в живых уже не осталось, нам подсовывают «ветеранов» нынешней войны — СВО: бывших зэков и людей с сомнительным прошлым, которые СВО называют «оно».
Возможно, если бы празднование Победы не замарали присутствием этих военных преступников, а вместо танков демонстрировали военные фильмы на больших экранах и раздавали боулы с тушёнкой — я бы присоединилась и повспоминала.
Хотя уже в 2005-м я не понимала, в чём смысл салюта в Петербурге в белые ночи.
❤4🤡1
В образовательных целях посмотрела “Триумф воли” Лени Рифеншталь. Махровая пропагандистская документалка о съезде нацистской партии в Нюрнберге в 1934.
Большая часть фильма — это бесконечный парад различных военных частей под бравурные военные марши — такого барахла я могу и по российскому телевидению 9 мая насмотреться. Что было интересно — отличные съёмки старого довоенного Нюрнберга. Я провела в нём тысячу и одну экскурсию, и мне всегда особенно нравился город. Съёмки 1934 года укрепили меня во мнении, что это был и, насколько это возможно, остаётся одним из самых красивых городов Германии.
Начинается кино с мемаса про салат — все люди, а это преимущественно дети, беспричинно задорно хохочут в кадре. Затем происходит свистопляска с факелами — удивительная немецкая обсессия, которую товарищи немцы протащили даже в наши дни — так они теперь прощаются с канцлерами.
Затем идёт ряд компульсивно-истерических выступлений от различных представителей нацистской знати, где единственный, кто говорит не срывающимся на ультразвук писком, а низким поставленным голосом — это Йозеф Геббельс. Немудрено, что именно он был назначен министром народного просвещения и пропаганды. И боги — как же чудовищно они все потеют под лучами софитов!
В очередной дневной перебивке с гигантского плаца, где проходило ралли, я замечаю, что у Гитлера не хватает зубов! Лезу читать внимательнее. Оказывается, у него были просто ужасные зубы. К концу его жизни у него их осталось всего пять, а остальные держались во рту благодаря сложной системе коронок, мостов и виниров. Кроме того, у него так страшно воняло изо рта, что на архивных съёмках видно, как люди отшатываются, когда он начинает говорить.
В общем, кино очень скучное. Много красивых кадров и интересных ракурсов, но в чём смысл, если это бесконечный военный зомби-поток.
Из любопытного обратила внимание, что у Гитлера сильный австрийский акцент. Впрочем, каким же ему быть, если он — австрияк? А у Рудольфа Гесса оказалась просто экземплярная монобровь — почему-то я раньше не обращала внимания.
Большая часть фильма — это бесконечный парад различных военных частей под бравурные военные марши — такого барахла я могу и по российскому телевидению 9 мая насмотреться. Что было интересно — отличные съёмки старого довоенного Нюрнберга. Я провела в нём тысячу и одну экскурсию, и мне всегда особенно нравился город. Съёмки 1934 года укрепили меня во мнении, что это был и, насколько это возможно, остаётся одним из самых красивых городов Германии.
Начинается кино с мемаса про салат — все люди, а это преимущественно дети, беспричинно задорно хохочут в кадре. Затем происходит свистопляска с факелами — удивительная немецкая обсессия, которую товарищи немцы протащили даже в наши дни — так они теперь прощаются с канцлерами.
Затем идёт ряд компульсивно-истерических выступлений от различных представителей нацистской знати, где единственный, кто говорит не срывающимся на ультразвук писком, а низким поставленным голосом — это Йозеф Геббельс. Немудрено, что именно он был назначен министром народного просвещения и пропаганды. И боги — как же чудовищно они все потеют под лучами софитов!
В очередной дневной перебивке с гигантского плаца, где проходило ралли, я замечаю, что у Гитлера не хватает зубов! Лезу читать внимательнее. Оказывается, у него были просто ужасные зубы. К концу его жизни у него их осталось всего пять, а остальные держались во рту благодаря сложной системе коронок, мостов и виниров. Кроме того, у него так страшно воняло изо рта, что на архивных съёмках видно, как люди отшатываются, когда он начинает говорить.
В общем, кино очень скучное. Много красивых кадров и интересных ракурсов, но в чём смысл, если это бесконечный военный зомби-поток.
Из любопытного обратила внимание, что у Гитлера сильный австрийский акцент. Впрочем, каким же ему быть, если он — австрияк? А у Рудольфа Гесса оказалась просто экземплярная монобровь — почему-то я раньше не обращала внимания.
🔥2❤1
Чему меня научила эта поездка в США?
Что кондиционеры — это зло. Погода на севере Калифорнии очень коварная: морозит в тени, выжигает дотла на солнце.
Что у меня коллеги-продуманы: собрала бинго из супер-таблеток со всех концов света.
Что болеть с чатом Джипити ок, но болеть в поездке — отстой.
Что Golden Gate на самом деле красный, а за мостом очень красиво и похоже одновременно на Ирландию, Шотландию, Португалию.
Что pain au chocolat — это Choco croissant (???).
Что сайбертраков очень много, и они вписываются в местную природу.
Что чай с круассаном в Старбаксе — 14 баксов.
Что собака на фотографии — это некрупная особь (50 кг), крупная будет все 70 кг.
Что лететь в самолете с заложенным носом — полная херня. И что громкие соседи-американцы с их "like like like" довольно невыносимы, когда у тебя температура.
Что я совершенно стопроцентно абсолютно не стала бы здесь жить.
Что кондиционеры — это зло. Погода на севере Калифорнии очень коварная: морозит в тени, выжигает дотла на солнце.
Что у меня коллеги-продуманы: собрала бинго из супер-таблеток со всех концов света.
Что болеть с чатом Джипити ок, но болеть в поездке — отстой.
Что Golden Gate на самом деле красный, а за мостом очень красиво и похоже одновременно на Ирландию, Шотландию, Португалию.
Что pain au chocolat — это Choco croissant (???).
Что сайбертраков очень много, и они вписываются в местную природу.
Что чай с круассаном в Старбаксе — 14 баксов.
Что собака на фотографии — это некрупная особь (50 кг), крупная будет все 70 кг.
Что лететь в самолете с заложенным носом — полная херня. И что громкие соседи-американцы с их "like like like" довольно невыносимы, когда у тебя температура.
Что я совершенно стопроцентно абсолютно не стала бы здесь жить.
❤11