Срок за любопытство? На днях в России возбуждено первое в своем роде уголовное дело не за публикацию, не за призывы, не за агитацию, а просто за поиск информации в интернете. Речь о молодом человеке из Каменска-Уральского, который, по данным следствия, открыл и ознакомился со статьями в интернете, касающимися запрещенных в РФ организаций. Оператор связи (кстати, кто именно?) в рамках действующего законодательства передал историю его поисковых запросов в ФСБ, и теперь парню грозит суд и вероятно срок. Фактически, мы наблюдаем криминализацию любопытства.

Ранее, во время обсуждения этих поправок, в Госудме заявляли, что этот закон не для обычных людей, он точечный, он не затронет рядовых граждан. Но первое же дело – яркое и недвусмысленное доказательство обратного. Это тот самый «прецедентный камень», который запускает лавину. Тогда против закона выступил вице-спикер ГД от «Новых Людей» Владислав Даванков.

У себя в канале он пишет, что по данным Яндекса, только за последний месяц запрос на экстремистские организации вводили несколько сотен тысяч раз. Официальный реестр экстремистских материалов содержит 5,5 тысяч наименований. Миллионы россиян – журналисты, историки, IT-специалисты, студенты, просто интересующиеся люди – хотя бы раз в жизни по тем или иным причинам попадали на страницы из этого списка. Я категорически против того, чтобы всех их потенциально считали преступниками. Как, полагаю, и абсолютное большинство граждан нашей страны.

Этот закон создает не правовое поле, а ловушку. «Было бы желание – статья найдётся», пишет Даванков, но сегодня достаточно простой неосторожности. В связи с этим он намерен подготовить и направить обращение в Правительство РФ с законодательной инициативой о введении фактического моратория на применение данной нормы. Правоохранительным органам и Роскомнадзору необходимо воздержаться от его применения до тех пор, пока не будут разработаны и приняты четкие, недвусмысленные поправки, защищающие права обычных граждан на получение информации. «Мы должны остановить и пересмотреть закон, который работает против собственных людей».

Шойгу вернулся в строй. Секретарь Совбеза РФ Сергей Шойгу вновь актуализировал тему освоения сибирских территорий, предложив построить город-спутник для Саяногорска в рамках развития кластера переработки критических материалов. Это частное предложение – лишь один фрагмент в гораздо более масштабной и отнюдь не новой для российского истеблишмента картины. Но зададимся главным вопросом: насколько предлагаемые сегодня рецепты соответствуют вызовам?

Путин назвал развитие Сибири и Дальнего Востока в числе национальных приоритетов. Однако на практике мы сталкиваемся с парадоксом: регион, обладающий колоссальными ресурсами, продолжает стремительно терять население. Исторически попытки заселить эти территории строились на концепции «длинного рубля», системы сверхвысоких надбавок, которые позволяли быстро заработать и уехать. Эта модель себя исчерпала, оставив после себя фантомную боль. Сегодня, из-за чудовищной логистики и дороговизны жизни, сибирский рубль стал не «длинным», а скорее «коротким».

В поисках решения власти предлагают различные, подчас фантасмагоричные проекты. Тот же Шойгу несколько лет назад говорил о создании в Сибири новых городов-миллионников и даже о переносе столицы. Сергей Караганов предлагал заселять территории демобилизованными ветеранами по аналогии с походами Ермака. Но все эти идеи игнорируют ключевую проблему советского наследия – гигантское количество моногородов, выстроенных вокруг месторождений или заводов. Эти города сегодня существуют во многом лишь благодаря искусственной поддержке государства, а с исчерпанием ресурсов или изменением экономической конъюнктуры рискуют превратиться в «ржавый пояс».

На этом фоне наиболее адекватной выглядит стратегия вахтового метода для сложных климатических зон, а не строительство новых гигантских мегаполисов «с нуля». Но вектор, задаваемый властью, иной – укрупнение. Идея спикера Совфеда Валентины Матвиенко об объединении регионов для получения «кумулятивного эффекта» вновь на слуху. Речь идет о потенциальном слиянии Алтайского края и Республики Алтай, «тюменской матрешки», Архангельской области и НАО и других. Это свидетельствует о том, что государство ищет сбалансированные методы изменения пространственного устройства страны.

Укрупнение регионов может быть стратегическим шагом от советской экономики «хозяйствования» к прогрессивной, урбанистически-ориентированной модели. Однако здесь кроются серьезные риски. Важно, чтобы малые города, входя в агломерации, не превратились в гетто. В этом контексте крайне важна увязка этой политики с программой малоэтажного строительства и агрессивным развитием инфраструктуры. Отказ от «человейников» в пользу частного сектора в малых городах – уже наметившийся тренд, способный разгрузить миллионники.

Но все эти проекты требуют единого, системного подхода, которого сегодня, увы, не наблюдается. Яркий пример диссонанса – планы по укрупнению и пространственному развитию вступают в противоречие с ожидаемым сворачиванием программы «Льготная ипотеки», которая как раз стимулировала строительство, в том числе и в регионах.

Таким образом, предложение Шойгу по Саяногорску эдакий симптом очередного поиска большой национальной идеи для Сибири (да и симптом возвращения Шойгу в медиаповестку). Что же касается очередной сибириады, то мечемся между советскими иллюзиями гигантомании и прагматикой вахтовиков, между точечными инфраструктурными вливаниями и декларациями о глобальном укрупнении. Пока не будет найден единый, финансово и логистически обеспеченный концепт, все разговоры о новом освоении Сибири так и останутся благими пожеланиями на фоне продолжающегося оттока людей.

Что главное в понятии «суверенитет»? Думаю, если разобраться, главное - это способность самому строить свое будущее. Если ты не мечтаешь о будущем, его за тебя придумают другие. Полагаю, именно этим девизом руководствовался Росатом, празднующий в этом году 80-летие атомной отрасли, когда задумал организовать литературную премию научной фантастики «История будущего». С января начался сбор заявок, в сентябре к работе подключилось жюри, а результат продемонстрировали 6 ноября в музее «Атом» на ВДНХ, где были объявлены девять победителей в трёх номинациях: лучший рассказ, лучший рассказ для детей и лучший рассказ на иностранном языке.

Последнее особенно важно: в России нередко проводятся премии и конкурсы, затрагивающие научную фантастику, сориентированные на российских авторов.  Но без международной составляющей, без вовлечения в дискуссию о будущем писателей и читателей из зарубежных стран, едва ли можно добиться полноценного успеха. Особенно сейчас, когда ранее считавшиеся незыблемыми модели развития оказались всего лишь суррогатами, иллюзией. И перед всем человечеством встал вопрос не только «куда идти», но и «кто мы»? А совместная дискуссия о будущем это и есть та самая «мягкая сила», о которой бывает много разговоров. Но которая всегда конкретна в своем результате. Поэтому международный формат «Истории будущего» можно только приветствовать, понимая при этом, что для работы с зарубежной аудиторией, особенно с людьми творческими, нужен новый уровень системности в подходах.

И здесь как никогда важна будет роль Росатома как инициатора создания премии. Именно структурам российской атомной отрасли как никогда свойственна системность в работе. Энергия атома - это тоже была фантастика, мечта, которую воплотили в жизнь люди, объединенные в научные и производственные коллективы. Воплотили мечту в реальность технологий, оборудование. Сделали казалось далекий прогноз реальностью. Российская атомная отрасль, несмотря на бешенное противодействие конкурентов, продолжает удерживать лидирующие позиции, потому что понимает: атомная энергетика – это не только рынок технологий, но и конкуренция идей.

Свои работы на премию Росатома прислали авторы из десятков стран и почти со всех континентов. Масштаб виден даже по географическому разбросу: первое место в зарубежной номинации занял представитель Колумбии, второе - Южной Африки, а третье - Италии. Всего же участие в отборе приняли почти 2,5 тысячи работ. И это очень большая цифра, свидетельствующая о том, насколько в современном мире сильна тяга к тому, что осознать себя и свое будущее.

Церемонию награждения победителей открыл Андрей Тимонов, директор департамента коммуникаций Росатома, обозначивший, зачем подобные премии нужны госкорпорации: «Сегодня мы не просто награждаем писателей. Мы инвестируем в идеи, которые уже завтра могут изменить наш мир. Научная фантастика – это полигон для ума, где рождаются смелые гипотезы. Мы приняли важное решение, второй международной литературной премии в области научной фантастики — быть!».

Но что такое «идея»? Это мечта, озарение, под которую подведена некая научная или материальная база, сделаны «инвестиции» в широком смысле слова. Оценена вероятность практической реализации.

Инвестиции в идеи - именно то, чего сегодня остро не хватает. И это касается как научной фантастики, так и многих сфер и областей деятельности. Нет идей - нет движения вперёд. Новые же идеи в научной фантастике помогут нам понять, какое будущее нас может ждать и как можно сделать его лучше. Так что очень интересно, какой премия будет в следующем году, какие произведения будут на ней представлены и каковы будут ее итоги.

РКН централизует управление интернетом. Постановление Правительства РФ № 1667, утвердившее новые «Правила централизованного управления сетью связи общего пользования» – это не просто техническая бюрократическая процедура. Это документ, завершающий формирование в России правового каркаса для создания замкнутой и управляемой интернет-инфраструктуры. Фактически, с 1 марта 2026 года в стране вводится законодательно оформленная система ручного управления Рунетом в кризисных ситуациях.

Насколько теперь реален сценарий «отключения интернета» по примеру китайского firewall’a? Ключевой орган в новой системе – Роскомнадзор. Именно он становится главным диспетчером, осуществляющим «централизованное управление». Документ наделяет его исключительными полномочиями. Прежде всего, в сфере «выявления угроз». Четко прописаны три типа угроз: устойчивости (сбои, аварии, перегрузки), безопасности (кибератаки, запрещенный контент) и целостности (разрыв связности сетей внутри РФ и с внешним миром). Угрозы определяются Минцифры, РКН и ФСБ.

Тогда и вводится принудительное управление. В ответ на угрозы РКН получает право передавать обязательные к исполнению указания широкому кругу лиц: операторам связи, владельцам точек обмена трафиком, владельцам трансграничных линий связи, а также крупным IT-компаниям-«организаторам распространения информации», имеющим номер автономной системы. Указания могут касаться изменения маршрутов трафика, применения средств защиты, конфигурации сетевого оборудования и т.д.

Опять же, РКН определяет техническую возможность исполнения своих указаний, используя данные мониторинга и моделирования. Неисполнение указаний, будет рассматриваться как нарушение лицензионных условий. Это означает переход от регулирования по принципу «светофора» (общие правила для всех) к принципу «диспетчерской» (точечные команды в реальном времени конкретным игрокам). И хотя прямого понятия «отключение интернета» в документе нет, механизм, который позволяет это сделать де-факто, прописан очень четко.

Речь идет об управлении техническими средствами противодействия угрозам (ТСПУ) – той самой инфраструктуре, которая была развернута в рамках закона об устойчивом Рунете. Прямое управление этими средствами осуществляется для реагирования на угрозы безопасности и целостности. Это ситуация, при которой становится невозможным взаимодействие сетей связи. На практике это может трактоваться как разрыв связности с внешними сетями. И если исходящая из-за рубежа кибератака или иная информационная кампания создает угрозу для российского сегмента, у них появляется легальное основание ограничить или полностью прекратить обмен трафиком. Скорее, это будет техническая операция по перенаправлению всего или части трафика через точки контроля, где он может быть замедлен, отфильтрован или полностью заблокирован на границе.

Для операторов связи это означает жизнь в условиях постоянной готовности к выполнению команд. Они обязаны назначить ответственных за взаимодействие с РКН и предоставить техническую возможность для автоматического взаимодействия с системой мониторинга. Для рядового пользователя последствия могут быть двоякими. С одной стороны, государство декларирует цель – обеспечить устойчивость связи даже в условиях внешних угроз. С другой стороны, централизация управления создает риски замедления работы интернета и блокировок не только запрещенного, но и легитимного контента. Пользователь может столкнуться с ситуацией, когда доступ к международным ресурсам будет нестабильным или полностью невозможным, а российские сервисы будут работать в «тепличных» условиях.

Новые правила переводят российский интернет в режим управляемой экосистемы, где приоритетом является не открытость и свобода информации, а контроль, безопасность и устойчивость с точки зрения национальных интересов, как их понимает власть. Вероятность фрагментации российского интернета и его отключения от глобальной сети в кризисных сценариях с принятием этого документа перешла из разряда теоретических в разряд реальных.

🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -

политолог Илья Гращенков (Телеграм-канал The Гращенков) -

Налоговая игла

Говорят, что губернаторы получили новую задачу – выводить граждан из «серой зоны» занятости и т.е. «гаражной экономики». Причина очевидна: острый дефицит региональных бюджетов и установка «искать деньги самим». Проблема в том, что вывод из тени – это сложная история, которая может вовсе добить остатки налогоплательщиков, и тогда останутся лишь одни госкорпорации для пополнения бюджетов, а они не во всех регионах есть.

Власти на местах активно создают комиссии, подключают ФНС и другие ведомства для отслеживания недобросовестных схем оформления на работу (это когда компании оформляют сотрудников как ИП, например, заключая с ними контракты). Речь идет о легализации миллионов таких работников, и результаты ждут «здесь и сейчас». Однако за этим административным натиском кроется фундаментальное экономическое противоречие, которое грозит свести все усилия на нет и породить новые проблемы.

Парадокс в том, что ИП платят по 6%, а компании – под 50% налогов (включая соцстрах и т.д.). Это неподъемная для большинства видов бизнеса фискальная нагрузка при полноценном трудовом договоре. Чтобы вывести работника из тени, его нужно оформить официально. А это и подоходный налог (НДФЛ) 13%, и страховые взносы в фонды (еще 30% от фонда оплаты труда в базовом случае), плюс налоги на прибыль или оборот для самой компании. В сумме у некоторых компаний она даже превышает 50%.

Ранее «тени» предоставляли вариант «полутени», с налогом в до 6% с упрощенной системой налогообложения (УСН) для ИП, т.е. разница в десять раз! Цифра в 6% – это не случайность. Это, пожалуй, тот психологический и экономический максимум, который разграничивает две реальности: готовность человека или бизнеса что-то отдать государству за спокойствие и окончательный уход в глубокую тень, где никаких платежей нет вообще. Где та самая «предельная черта»?

Власти, требуя резкого увеличения налоговой базы, игнорируют базовый закон экономики: субъекты хозяйствования действуют рационально. Бизнес, особенно малый и средний, работающий в условиях высокой конкуренции и сжатой маржинальности, физически не может одномоментно увеличить свои налоговые расходы в несколько раз. Это неминуемо приведет либо к банкротству, либо к резкому сокращению зарплат, что, в свою очередь, ударит по потребительскому спросу.

Вместо кавалерийского наскока с требованием «легализовать всех» правительству следовало бы заняться тонкой настройкой, которой оно занималось ранее. Необходимо нащупать ту самую «предельную черту» налогообложения, за которую большинство еще готово не уходить в глубокую тень. Опыт и расчеты многих экономистов показывают, что для широкого спектра малого бизнеса и наемных работников, желающих легализоваться, эта черта находится в районе 10%, максимум 15%. Это та цена, которую они готовы заплатить за легальность, безопасность и доступ к официальным благам. Что косвенно показывает повышение ставки НДФЛ.

Но, судя по всему, регионам спустят план, и они будут его выполнять. «Разъяснительные работы» с бизнесом, а в случае неготовности идти на компромиссы – показательные процессы. На этом фоне резкая смена риторики в отношении самозанятых выглядит забавно. Если 5 лет назад государство активно продвигало этот статус как прогрессивный и удобный, и бизнесу фактически намекали, что это легальный способ оптимизации, теперь он превратился в «недобросовестную практику». Тот, кто пошел по этому пути тогда, сегодня оказывается под ударом, что несколько подрывает доверие бизнеса к власти.

Чем все это кончится? Бизнес либо найдет новые, еще более изощренные схемы ухода, либо будет вынужден сворачивать деятельность. Боюсь, что выжать больше 10-15% будет сложно. При ставках ЦБ на кредиты, снижении спроса и западных санкциях, выживут только поддерживаемые властями бизнесы. Но их плюс – он же и минус - опираясь на субсидии и финансирование, он менее эффективен, а иногда и коррупционен.

Говорят, всех работодателей в России обяжут повышать зарплаты сотрудникам каждый год. Соответствующий законопроект об обязательной индексации уже разработан в ГД в комитете по охране труда. Начальники должны будут увеличивать зарплаты не ниже инфляции за прошлый год. Всего то указа не хватало...

Не успели мы еще оправиться от утильсбора, как Минпромторг решил ввести еще и технологический сбор. Если кратко - это вполне ожидаемое в нынешних условиях усиленной суверенизации, но вместе с тем неоднозначное продолжение политики импортозамещения и поиска новых источников финансирования критически важных отраслей. Речь идет о сборе с производителей и импортеров широкого спектра товаров, преимущественно из сферы радиоэлектроники. Средства от этого сбора будут направляться в специальные фонды для поддержки отечественной техносферы.

Плательщиками станут в основном импортеры иностранной продукции, но также и российские производители (вне зависимости от уровня локализации). Перечень товаров будет расширяться в течение нескольких лет, начиная с готовой продукции. Заявлено, что ставка будет дифференцированной и не превысит 5000 рублей за самую дорогую единицу товара. Власти заверяют, что нагрузка на бизнес будет умеренной. Закон вступит в силу только 1 сентября 2026 года, что даст рынку время на адаптацию.

Этот технологический сбор идеологически продолжает линию утилизационного сбора в автопроме. Оба механизма решают одну задачу: создание целевого финансового потока для поддержки конкретной отрасли, переживающей структурную перестройку в условиях санкций. Ожидаемо, что этот тренд будет сохраняться и в других секторах, признанных стратегическими.

Правда, заявления о несущественной нагрузке стоит воспринимать с осторожностью. Любой сбор – это издержки, которые бизнес в конечном счете закладывает в стоимость товара. В итоге нагрузка ляжет на плечи конечного потребителя. Мы уже видели этот эффект на примере автомобилей. Теперь можем ожидать аналогичного, пусть и растянутого во времени, подорожания электроники, бытовой техники и других категорий, которые попадут в перечень. К тому же у Минфина и аппетиты могут вырасти, как известно, за время пути собачка могла подрасти.

Риски и возможности для рынка состоят в том, что с одной стороны, это инструмент прямого финансирования отечественных разработок, который может дать импульс для запуска серийного производства. С другой – возникает вопрос эффективности распределения этих средств и бюрократической нагрузки. Кроме того, существует тонкая грань между защитой внутреннего рынка и созданием избыточных барьеров, которые могут замедлить технологическое обновление.

К тому же, сбор будет вводиться на высококонкурентных рынках. Это сдерживающий фактор для резкого роста цен – компании будут вынуждены частично «поглощать» издержки, чтобы не терять долю рынка. Однако в сегментах с малым количеством игроков или высокой зависимостью от импорта рост цен может быть более ощутимым. Так что не просто новый налог, а инструмент для более глубинных процессов перестройки экономики. Государство последовательно формирует замкнутые финансовые контуры для развития приоритетных отраслей, перераспределяя средства.

Сможет ли отечественная промышленность в сжатые сроки предложить рынку конкурентоспособные продукты, или мы получим лишь рост цен без адекватного предложения? Пока рано давать окончательные оценки, но ясно одно: модель экономики, основанная на создании целевых сборов для поддержки стратегических отраслей, становится для России новой нормой. И технологический сбор явно будет не последним. И еще вопрос, куда пойдут деньги от сборов? Если на развитие отечественной электроники, то как бы ее не постигла судьба процессора "Байкал", выпуск которого как раз на днях окончательно остановили.

🥫Сегодня отмечается день борща. Согласно материалам среднедружественной Википедии, место изобретения блюда - Киевская Русь. Согласно энциклопедии, старину борщом называли похлёбку из борщевика. Позже борщ готовили на свекольном квасе: его разбавляли водой, смесь заливали в глиняный горшок или чугунок и доводили до кипения. В кипяток клали нарезанную свёклу, капусту, морковь и другие овощи и ставили горшок в печь. Сваренный борщ солили и заправляли. Современное значение борща — как супа из свёклы с капустой – было заимствовано из украинского языка в XIX веке (врут наверное).

В ЮНЕСКО политизировали борщ. Культура приготовления украинского борща в 2022 году была внесена в список нематериального культурного наследия, нуждающегося в срочной охране. Как пишут на официальном сайте организации: в своем решении Межправительственный комитет отметил, что «вооруженный конфликт поставил под угрозу жизнеспособность этого элемента. Перемещение людей и носителей угрожает элементу, поскольку люди не могут не только готовить или выращивать местные овощи для борща, но и собираться вместе, чтобы практиковать эту традицию, что подрывает социальное и культурное благополучие общин».

Кстати, борщ популярен не только как панславянское блюдо, но и в еврейской кухне. Собственно, в США борщ проник с евреями и со временем получил значительное распространение и признание. Так, в США, недалеко от Нью-Йорка, находится местность под названием «Борщевой пояс» (другие названия: «Еврейские Альпы», «Страна Соломона»). Название эта местность получила из-за евреев-ашкеназов, выходцев из России, Украины и Польши, которые селились здесь и готовили своё традиционное блюдо.

Кстати, российские СМИ используют неофициальный «индекс борща» (аналог «индекса Биг-Мака») для оценки покупательной способности различных валют, а партия «Единая Россия» постоянно гарантирует гражданам фиксированную стоимость «борщевого набора» (который, увы, растет быстрее официальной инфляции).

Налог на роскошь. Увеличение утильсбора на автомобили, а затем подготовка налога на ввозимую электротехнику – это не разрозненные меры, а элементы выстраивания принципиально новой экономической модели. Люди не просто «новая нефть». Слишком роскошную жизнь, с постоянной сменой телефонов, машин и одежды, видимо, придется пересматривать. Живут же на Кубе, не меняя машину по 70 лет. Хотя, там тепло, а у нас кубинизация выльется скорее в иранизацию.

В условиях внешнего давления государство переходит от рыночного либерализма к протекционистскому этатизму, где фискальная система становится ключевым инструментом решения стратегических задач: импортозамещения, технологической независимости и банального бюджетного выживания. В этой логике можно ожидать дальнейшей селективной и жёсткой налоговой политики, которую можно структурировать по нескольким векторам.

Во-первых, целевой фискальный протекционизм. Речь уже не просто о защите внутреннего рынка, а о принудительном перенаправлении финансовых потоков. Например, дифференцированный НДС, высокий – для «нестратегического» импорта, и льготная ставка (или ноль) для критического импорта и локализованной продукции. Это создаёт управляемый шлюз для товаров. Дополнением могут стать и «зелёные» или углеродные сборы на товары из юрисдикций, не соответствующих экологическим стандартам РФ и т.д.

Во-вторых, Фискальная деофшоризация и стимулы для локализации. Курс на экономический суверенитет требует окончательного разрыва с «недружественными» юрисдикциями. Вероятным шагом видится введение повышенных ставок налога на прибыль для компаний, чьи конечные владельцы или материнские структуры остаются в таких странах. Это не просто сбор, а ультиматум: переносите юрисдикцию и активы в РФ или платите значительную премию. Более того, всерьёз может быть рассмотрен повышенный НДФЛ для физических лиц с российским паспортом, постоянно проживающих за границей. Это мера не только фискальная, но и политическая, нацеленная на репатриацию капиталов и кадров.

В-третьих, социально-бюджетный манёвр. Нарастающее социальное напряжение и необходимость финансирования возросших госрасходов делают почти неизбежным возврат к прогрессивной шкале НДФЛ. Это позволит решить две задачи: увеличить сборы с наиболее обеспеченных слоёв и символически продемонстрировать курс на «социальную справедливость», снимая тем самым часть протестного потенциала. Параллельно может произойти тонкая настройка НДПИ, особенно в нефтегазовом секторе, для изъятия сверхдоходов в бюджет в периоды высоких цен, и, возможно, введение целевых отраслевых сборов (на транспорт, логистику, IT) для финансирования конкретных инфраструктурных проектов.

Данный курс, однако, чреват серьёзными издержками. Главный из них – инфляционный перегрев, так как все эти сборы и налоги в конечном счёте зашиваются в стоимость товаров и услуг для конечного потребителя. Далее – стагнация конкуренции, ведь протекционизм убивает стимулы для отечественных производителей повышать качество и эффективность, что ведёт к монополизации и деградации рынков. Наконец, мы наблюдаем фундаментальное ухудшение инвестиционного климата. Непредсказуемость и растущее фискальное бремя отпугнут не только иностранный, но и часть отечественного капитала, стимулируя рост теневого сектора.

Форсированное строительство мобилизационной фискальной модели, где государство через налоги и сборы не просто собирает доходы, а активно перекраивает структуру экономики, целенаправленно выдавливает нежелательный импорт и «нелояльный» капитал. Краткосрочным выигрышем станет пополнение бюджета и видимость усиления суверенитета. Долгосрочная цена – рост инфляции, снижение конкурентоспособности несырьевого сектора и архаизация экономики в целом. Конечно, можно считать, что мера временная, а протекционизм будет более «умным». Но пока тенденция выглядит обратной.

«Тефлоновые» управленцы: почему выходцы из ФАС стали новой опорой региональной власти. В политической жизни России продолжает набирать силу заметный тренд: назначение на ключевые губернаторские посты выходцев из Федеральной антимонопольной службы. Тверская область стала уже третьим регионом после Пермского края и Ярославской области, где временно исполняющим обязанностей главы назначен человек с опытом работы в ФАС. Виталий Королев, ранее занимавший пост заместителя руководителя ведомства, подтверждает устойчивую кадровую стратегию Кремля. В экспертном сообществе таких управленцев уже окрестили «тефлоновыми» — за их предполагаемую низкую коррупционную уязвимость, высокую экономическую компетентность и независимость от местных элитных групп.

Этот феномен требует детального анализа. Что стоит за этой кадровой ротацией и почему именно ФАС превратилась в своего рода «кузницу кадров» для регионов? Экономисты у руля. Первым «антимонопольщиком», возглавившим регион, стал Дмитрий Махонин в Пермском крае. Его пример оказался не единичным: за ним последовал Михаил Евраев в Ярославской области, а теперь и Виталий Королев в Тверской. Объединяет их не только альма-матер, но и профиль экспертизы — глубокое понимание экономических процессов, регулирования тарифов, контроля за госзаказом и работы ТЭК. Как верно отмечает политолог Сергей Маркелов, у таких губернаторов сильно развит именно экономический рычаг управления. Они приходят в регион с четким навыком работы с бюджетными потоками, кредитами и траншами. В условиях, когда федеральный центр требует эффективного освоения средств и экономической дисциплины, такой набор компетенций становится критически важным.

Независимость как преимущество. Второе ключевое качество «фасовцев» — их внешность по отношению к местным кланам и элитам. У них нет многолетних связей, обязательств и необходимости оглядываться на сложившуюся систему неформальных соглашений. Это делает их идеальными инструментами для «зачистки» проблемных регионов, где местный кадровый резерв либо исчерпан, либо скомпрометирован. Политолог Даниил Ермилов подчеркивает: «У «фасовцев» обычно нет глубоких связей с местными элитами. А это значит – меньше компромиссов, больше решений в интересах дела». Они призваны не договариваться, а ломать устоявшиеся, но неэффективные или коррупционные схемы, особенно в сфере тарифообразования и госзаказа.

«Тефлоновый» щит и лоббистские группы. «Предполагается, что люди, работающие в ФАС, – тефлоновые. К ним коррупция не липнет». В условиях растущего общественного запроса на справедливость и прозрачность власти, назначение фигур с незапятнанной репутацией — сильный ход. Однако за этим стоит не только логика «чистых рук».

Президент Центра развития региональной политики Илья Гращенков обращает внимание на другую важную сторону процесса: «Это вполне вписывается в систему сдержек и противовесов элитных групп в России. Одна из мощных лоббистских групп в стране вполне может продвигать на какие-то должности своих кандидатов».

Это глубокое замечание раскрывает внутриэлитную динамику. ФАС, будучи мощным регулятором, сама по себе является структурой, порождающей собственные кадровые сети и группы влияния. Продвижение «своих» в регионы укрепляет позиции этой ведомственной корпорации, создавая противовес другим силовым и экономическим кланам. Любопытно и другое наблюдение Гращенкова о том, что некоторые из этих управленцев (Евраев, Махонин) в прошлом были связаны с «Яблоком», что в свое время добавляло им имиджа «умеренной оппозиционности» и способности консолидировать разные политические силы.

Таким образом, феномен «губернаторов-антимонопольщиков» — это многослойная стратегия, отвечающая нескольким вызовам одновременно. Во-первых, это запрос на экономическую эффективность и контроль за бюджетными расходами. Во-вторых, это борьба с чрезмерным влиянием местных элит и коррупционными схемами. В-третьих, это элемент сложной системы внутриэлитного баланса, где усиление одной лоббистской группы (выходцев из ФАС) позволяет центру более гибко управлять другими.

Что мешает развитию промышленности и реализации национальных проектов в России? Часть II

По Севморпути

В рамках освоения СМП идет реализация многих дорогостоящих программ. Среди прочего на Чукотке была установлена произведенная корпорацией «Росатом» плавучая АЭС. По заказу «Росэнергоатома» трест «Записибгидрострой» спроектировал и построил место для ее стоянки в Заполярье.

Реализация сложных национальных проектов — дело рискованное. Чтобы предприятия могли осуществлять большие инфраструктурные проекты им нужна низкая прогнозируемая инфляция, дешевые длинные деньги и «страховка» государства, которое в случае чего — подставит плечо.

Плечо, а не подножка

Несмотря на важность задач по инфраструктурному развитию, большинство частных инвесторов, которые входят в такие проекты не имеют никакого специального правового режима, благодаря которому они могли бы рассчитывать на «снисхождение», если что-то пойдет не так.

В текущей геополитической обстановки всегда что-то идет не так. Война и санкции закрыли доступ к дешевым иностранным деньгам, технологиям и продукции иностранных кампаний. Когда у больших предприятий, связанных с госконтрактами, начинаются проблемы, «расшивать» их обычно никто не хочет, ограничиваясь банкротством, выплескивая с «денежной водой промышленного ребенка».

Частный капитал

Часто последнее время обсуждаемый как симптом системной проблемы - история «Сургутнефтегазбанка» в проекте строительства причала для плавучей АЭС на Севморпути – ярко демонстрирует несовершенство системы госзаказа. Банк выступил кредитором указанного строительства, а когда у господрядчика начались финансовые проблемы, поддержал его антикризисную политику в целях своевременной сдачи госзаказа.

Работы были успешно сданы в срок, после чего один из банков-кредиторов подрядчика, связанный с ним по другим строительным проектам, инициировал процедуру его банкротства, а «Сургутнефтегазбанк» как организацию, оказавшую должнику антикризисную помощь, хочет теперь привлечь к субсидиарной ответственности. С их точки зрения получается, что поддерживать предприятия в нельзя. У инициаторов процедуры есть шанс урвать порядка 3 млрд рублей (выплачивать их должен будет Сургутнефтегазбанк, так как у подрядчика таких денег нет).

Начало / Продолжение

ЖИВОВZ

На фоне бурных обсуждений российского авторынка встречаются и трезвые мнения. Суверенное автомобилестроение — один из важнейших компонентов сильной и растущей экономики. Ведь речь идёт о создании товаров с высокой добавленной стоимостью, что подразумевает длинную производственную цепочку.

На практике это означает вовлечение в единый экономический контур под «зонтиком» автопроизводителя малых и средних предприятий, обеспечивающих компонентную базу. Это не только стимуляция сопутствующих отраслей (тот же ритейл), но и огромное количество рабочих мест, в том числе и в реальном секторе экономики. Для примера: производство, продажи и обслуживание только автомобилей «Лада» обеспечивает занятость около 600 тысяч человек по всей стране. Значимость собственного автопрома для экономики в своё время оценили в Штатах. В 90-х американцы с помощью стимулов и протекционистских мер успешно помогли своим автопроизводителям выстоять под натиском японского экспорта.

В 2022-м Россия получила шанс на суверенизацию автопрома, однако новые возможности пришли рука об руку с проблемами в логистике и нехваткой компонентов. Тем не менее, отрасль выстояла ценой огромных усилий как государства, так и самих автопроизводителей. Как как рассказал на недавнем форуме РСПП президент «Автоваза» Максим Соколов, в кризисной ситуации автоконцерну пришлось оказывать кадровую поддержку своим поставщикам, командируя к ним на подмогу собственных сотрудников.

Маршрут к технологической самостоятельности лежит через реальную локализацию производства и обеспечение суверенной компонентной базы. И в текущих реалиях для этого необходимы системные шаги – не только отдельные протекционистские меры, но и обновление Стратегии развития автопрома с учётом интересов российской экономики. Доработка последней сейчас как раз ведётся по поручению главы правительства Михаила Мишустина.

Официальная картина российского бюджета на 2025 год, озвученная Минфином, уже сейчас выглядит излишне оптимистичной. Прогнозируемый дефицит в 2,6% ВВП, скорее всего, окажется выше. Реальная цифра, как показывают расчёты, основанные на исторических данных исполнения бюджета, приблизится к 3,5%. Это не просто статистическое расхождение, а показатель проблем, с которыми столкнулась российская экономика в условиях «охлаждения экономики» и продолжающегося санкционного давления. Расплачиваться за эти проблемы, как мы видим, приходится уже не только крупному бизнесу, но и населению, что подразумевает возможность возникновения политических рисков.

Основной драйвер роста расходов – это беспрецедентная нагрузка, связанная с необходимостью военных расходов и поддержания обороноспособности страны. Санкции, ограничив доступ к технологиям и компонентам, многократно увеличили издержки на производство, причем даже самой военной продукции. Полуавтаркия и импортозамещение, которые по определению дороже и менее производительны, постоянно вынуждают государство наращивать финансовые вливания в промышленность. Что мы и наблюдаем в виде аномально высоких темпов исполнения расходной части бюджета в течение года.

Экономика – это система сообщающихся сосудов. Деньги не берутся из ниоткуда, а изымаются из других сегментов. Прямое следствие – растущий дефицит, который правительство вынуждено покрывать за счёт внутренних резервов и, что важнее, за счёт увеличения налоговой нагрузки и тарифов. Тренд, который мы наблюдаем в регионах говорит о том, что под угрозой сокращения дотаций, им также придется «затянуть пояса», отменяя льготы для малого и среднего бизнеса и повышая местные налоги. Это тактический манёвр для латания дыр, но стратегически он сильно бьет по инвестиционной привлекательности.

Еще один ощутимый удар по благосостоянию граждан – это взлёт тарифов ЖКХ, который в 2025 году в ряде регионов превысил 20%, а в будущем может вырасти еще на 30-40%. Регионы пытаются обосновать это инфляцией, затратами на газификацию и капремонт, но корень проблемы в росте издержек экономики, спровоцированного санкциями и переводом экономики на «военные рельсы». Коммунальщики, как и все, платят больше за оборудование, материалы и кредиты. Не желая нести всё бремя субсидий, приходится перекладывать расходы на население, отказываясь от прежней формулы «инфляция минус» в пользу правила «полторы инфляции».

Политические последствия этого процесса находят отражение в медленном снижении уровня поддержки партии власти. Стремительное падение покупательской способности населения добавляет тревожности в копилку социальной стабильности. Когда граждане видят, что их доходы тают, а счета за квартиру и повседневные расходы растут двузначными темпами, их лояльность начинает испытывать серьезные перегрузки. Этот легковоспламеняющийся материал, хорошая подпитка для рейтингов оппозиции.

Власть в регионах оказываются в ловушке: сокращать расходы они не могут, а финансировать соцобязательства и сдерживать тарифы становится нечем. Санкции, запустив цепную реакцию роста госрасходов, в конечном счёте бьют по кошельку каждого россиянина. Это не только экономический, но и сугубо политический вызов. Удержать рейтинги в условиях падения реальных доходов населения становится сложно. Властям предстоит тонкий баланс между необходимостью финансировать военные расходы и растущим социальным недовольством. Попытки вытеснения этого недовольства за счет снижения возможностей коммуникации (отключение интернета, мессенджеров, как точек бифуркации недовольства), лишь перенесет раздражение в реальную среду. К тому же, выборы в ГД-2026 создадут легальное пространство для высказывания недовольства и протестной активности.

Интернет и мобильную связь в России, как и гимн демократической молодежи на стихи поэта Льва Ошанина, не задушишь, не убьешь. Однако определенные и временные ограничения в различных регионах страны в интересах безопасности граждан и экономики субъектов все же вводятся. Перебои с мобильным интернетом хоть и с пониманием воспринимаются населением, но все же вызывают беспокойство с недовольством. Поэтому любые новости, связанные с регулированием работы всемирной сети, обречены на резкую реакцию. Стоило правительству РФ принять постановление №1667 о введении в 2026 году новых правил централизованного управления интернетом, как встревоженное поколение зуммеров приуныло, а за ним загрустили и другие категории россиян. А тут еще по блогосфере поползли сообщения о том, что якобы в Ульяновске уже отключили интернет до окончания СВО. Правительство Ульяновской области оперативно отреагировало на такие слухи, опровергнув данные о полном отключении интернета в регионе. Представители областной власти пояснили, что применяемые глубокие ограничения мобильного интернета направлены на борьбу с вражескими беспилотниками в районах дислокации объектов спецназначения и регулируются федеральными ведомствами. При ограничениях работы сети сохраняется доступ к ресурсам «белого списка», включая Госуслуги, Яндекс, маркетплейсы и платежную систему «Мир». Специалисты работают также над обеспечением доступа к банковским приложениям, сервисам местных аптек и учебных заведений.
Между тем, губернатор Ульяновской области Алексей Русских еще минувшим летом поставил задачу по минимизации неудобств граждан в период вынужденных отключений интернета. В результате региональные службы сумели серьезно подготовиться к изменениям ситуации путем расширения сети зон бесплатного доступа Wi-Fi с системой аутентификации. По поручению главы региона проведена работа по увеличению количества бесплатных точек доступа к Wi-Fi в общественных местах. Подключиться к локальным сетям можно практически во всех торговых и развлекательных центрах Ульяновска, а также местах общественного питания.
На ситуацию отреагировали в профильном комитете Госдумы, подтвердив заявление властей Ульяновской области о том, что полного отключения интернета в регионах РФ не будет, а нынешняя обстановка хоть и непростая, но контролируемая.

Наш коллективизм не советский, а ситуативный. «Русская душа» не вписывается в старые схемы. В академической среде до сих пор жив стереотип о «врождённом коллективизме» россиян как наследии СССР. Общность – подлинная природа человека, а социализм её законное воплощение. Но индивидуализм – это точно зло и отход от человеческой сущности, а будущее – за возвратом к общим ценностям и общественной собственности.

Реальность же куда сложнее и интереснее. Как считают во ВЦИОМ, сегодня мы имеем дело не с заменой ценностей, а с гибридом. Да, для старших поколений советский коллективизм не абстракция, а реальный механизм выживания и поддержки. Но для молодёжи он лишь один из инструментов в арсенале, который соседствует с стремлением к самореализации.

Главный удар по мифу о тотальном коллективизме наносит даже не молодёжь, а парадоксальные данные о нашем поведении. Вспоминаются результаты экспериментов Соломона Эша по конформизму, ведь оказывается, что тот же американец легче откажется от свидетельств своих глаз под давлением группы, чем японец. А где же в этой шкале россиянин? Исследования показывают, что мы в этом смысле гораздо более «упрямы» и независимы.

Почему так? Потому что западный индивидуализм – это часто конформизм успеха. Чтобы подняться по карьерной лестнице, нужно уметь подстраиваться под мнение нужной группы, перенимать корпоративные ценности. Их «открытость» часто лишь социальная норма, обязанность быть общительным. Так что наш «коллективизм» ситуативен и избирателен. Мы доверяем «своим»: семье, близкому кругу. Но по отношению к «чужим» (тем же пассажирам в метро) можем проявлять поразительный индивидуализм и бесцеремонность. Наш коллектив – это не абстрактное «общество», а конкретное «мы», которое часто противопоставляется «им» (начальству, государству, чужакам).

Как верно подмечено, русский человек не столько любит коллектив, сколько недолюбливает тех, кто от него отбивается. Успех отдельного человека часто вызывает не гордость, а подозрение. Поэтому наш коллективизм прекрасно работает для коллективного саботажа требований сверху, но гораздо хуже – для коллективного созидания.

Так что сводить сложную, противоречивую природу современного российского общества к дилемме «индивидуализм vs коллективизм» - слишком упрощенческий подход. Мы не коллективисты в советском или восточном смысле. Наш коллективизм – это скорее круговая порука «своих» и инструмент социального контроля над выскочками (как в известном анекдоте про русских и котел). Мы не индивидуалисты в западном смысле. Нам не хватает культа личной ответственности и независимости, основанной на правилах, а не на связях.

Мы – «коллективные индивидуалисты». Хотим личной свободы и самореализации, но в рамках своего клана. Мы уважаем общее, но не забываем о своём. И в этом гибриде, вся сложность и вся сила нашей национальной социальной ткани. Строить будущее на мифе о тотальном коллективизме, значит не понимать ни прошлого, ни настоящего России. Ведь задача в том, чтобы не выбирать между призраками СССР и карикатурой на Запад, а научиться управлять этим уникальным гибридом, превращая его противоречия в потенциал для развития.

ГОСТ «традиционных ценностей» для рекламы. Вчера в РСПП обсудили новый стандарт рекламы, разработанный по поручению президента. Это не просто очередная инициатива, а системный шаг по идеологизации коммерческого пространства. Если коротко: государство через бизнес-объединение берет под смысловой контроль рекламный рынок.

На практике это значит, что и реклама станет проводником государственной идеологии. Алексей Гореславский прямо говорит, что реклама – значительный пласт контента, который видят миллионы. Логика власти проста, если уж зритель смотрит рекламу, пусть она несет не только коммерческую, но и «воспитательную» функцию. Официальная риторика («традиционные ценности») становится обязательным элементом брифов для рекламных агентств.

«Крепкая семья» как пилотный проект, станет первой обкатываемой ценностью, переведя фокус с «нетрадиционных» моделей семьи. Сюжеты, где успех продукта связан с личным удовольствием или карьерным ростом, а не укреплением семейных уз, будет предложено уйти. Не «купи стиральный порошок, чтобы быть эффективной», а «купи стиральный порошок, чтобы вся семья была в чистом и уютном доме».

Второй частью данной парадигмы станет поддержка «своих». Параллельно с контролем обсуждаются налоговые льготы для идеологически верных представителей креативных индустрий. Государство готово стимулировать финансово тех, кто играет по новым правилам. Это классическая модель суверенной рекламной экосистемы. В перспективе это может означать более мягкое регулирование для российских digital-площадок (тех же VK, Яндекс и др.) по сравнению с глобальными гигантами, что даст им рыночное преимущество.

Мы наблюдаем формирование целостной системы. Государство через идеологизацию (стандарты ценностей), экономику (налоговые льготы, господдержка), регуляторику (издержки для несогласных), стремится создать самодостаточный медийно-рекламный контур. Для бизнеса это новая реальность, где креатив придется согласовывать не только с маркетологами, но и с негласным «моральным кодексом». Для потребителя – это постепенное, но неуклонное изменение визуальной среды, где за продажей товара будет всегда стоять и продажа определенного, одобренного свыше, образа жизни.

Этот стратегический курс начался не вчера. Но вот насколько он приживётся, учитывая, что новые правила совпадают с наступающим кризисом в экономике, обеднением населения и как следствие – падением продаж. Так же интересно, как на новшества отреагирует рынок политической рекламы. Тут вспоминаются 90-е и их креатив вроде ЛДПРовского «купи еды в последний раз». Но теперь – для всей семьи.

Закрепощение медиков. Совфед одобрил закон, фактически возвращающий для выпускников-медиков систему отработок. Государство, оплатившее их обучение, теперь вправе потребовать вернуть долг – до трех лет работы в клиниках системы ОМС. Нарушителям грозит штраф в трехкратном размере стоимости обучения.

Формально логика есть. Бюджет вложился в специалиста – специалист должен отработать. Особенно на фоне чудовищного кадрового голода, о котором Минздрав регулярно сообщает (дефицит в 25 тыс. врачей и 50 тыс. среднего персонала). Однако, если копнуть глубже, мы видим не решение проблемы, а формализацию.

Модель целевого распределения – не что иное, как признание провала в создании привлекательных условий для медиков. Вместо того чтобы лечить причину – низкие зарплаты, высокую нагрузку, изношенную инфраструктуру – систему пытаются «починить» административным клеем, скрепляя кадры принуждением.

Тезис о том, что выпускники «сами выберут» медучреждение, ну такоэ. В реальности лучшие места в престижных клиниках достанутся либо отличникам, либо тем, у кого есть «блат» или деньги, чтобы откупиться от распределения. Для большинства же «выбор» будет между глухой деревней и отдаленным районным центром. Так мы создаем не просто поле, а целую целину для коррупционных схем.

Демотивация – системный риск, ведь государство может получить поколение медиков, которые работают не по призванию, а по принуждению. Отработка будет восприниматься не как старт карьеры, а как повинность, которую нужно «отбыть». Сама идея поступления на бюджет в медвуз теперь сопряжена с риском попасть в трехлетнее «крепостное право». Это мощный демотивирующий фактор для талантливых абитуриентов, которые и так видят непростые условия труда своих будущих коллег.

Так что вместо решения кадрового голода мы можем получить его углубление. Часть потенциальных студентов предпочтет другие, более «свободные» специальности. Другая часть, отработав обязательные годы, покинет государственную медицину без всяких сожалений. Мы не удержим кадры принуждением – мы лишь отсрочим их уход и усилим их разочарование.

Так что закон об отработках – это тактический ход, выдающий стратегическую беспомощность. Он не создаст устойчивую мотивацию, не остановит внутреннюю «утечку мозгов» из профессии и не решит проблему качества медицинских услуг в депрессивных регионах. Проблема не в том, что медики не хотят работать. Проблема в том, что государство не может или не хочет создать для них условия, в которых хочется оставаться добровольно.

Да! Коллеги верно подмечают про нашу страну-заборию. У меня самого это был любимый пример, но что-то вылетел из головы. А ведь я еще с отцом все спорил, когда он мне про коллективизм говорил, как некую советскую скрепу. Мол, посмотри на свой дачный участок, у вас каждый свои несчастные сотки земли обнес железным забором по три метра, лишь бы не видеть друг друга. Зато на бездуховном индивидуалистическом Западе, народ порой умудряется и вовсе без заборов, даже на кладбищах!

В какой еще стране с «победившим коллективизмом» наблюдается такое количество заборов, являющихся ярким символом индивидуализма, а не мифического «коллективизма»? Они везде, вокруг частных земельных участков, государственных, муниципальных, индивидуальных и даже на кладбищах. Последнее, на наш взгляд, наиболее показательно.

Масштабы «озаборивания» заметно ниже лишь в северных регионах, Сибири и на Дальнем Востоке, где чрезвычайно низка плотность населения и сохраняется ярко выраженное коллективистское начало, поскольку в суровых природных условиях без коллектива часто просто не выжить.

Учитывая такие простые, но чрезвычайно показательный аргументы, можно убедительно утверждать, что якобы существующий «тотальный коллективизм», применительно к большинству россиян, во многом является лишь навязанным стереотипом.

А еще вспомнилась политика огораживания в средневековой Англии и Ирландии. Inclosure – насильственная ликвидация общинных земель и обычаев в Европе на раннем этапе развития капитализма. Данная практика приводила к обнищанию сельского населения и его выселению в города, обезлюдевшие сельскохозяйственные угодья отдавались под выпас скота. Марксизм относит огораживания к проявлениям первоначального накопления капитала. В наших поросших борщевиком полях, тоже что-то такое иногда чувствуется…

Мажоритарные выборы берут под стражу. Центризбирком развернул региональные комиссии к одномандатным округам. ЦИК РФ проводит для регизбиркомов семинар по подготовке к избирательным кампаниям – 2026. Один из политических сигналов – разворот внимания вертикали комиссий на выборы по одномандатным округам и в Госдуму, и в заксобрания 39 субъектов РФ. Там мажоритарная система применяется более массированно, чем на федеральном уровне, одномандатники – только половина состава ГД. Округа, видимо, станут и полем для демонстрации силы партии власти, и ее резервом для формирования большинства. А у оппозиции уменьшатся шансы на несогласованные победы.

На совместное обучение в ЦИК с 11 по 13 ноября впервые собрались зампредседатели и секретари комиссий 89 субъектов РФ. Кампания 2026 года, когда выборы в Госдуму проводятся вместе с избранием парламентов 39 регионов, – это задача сложная и крайне ответственная, считают в ЦИК России. Речь председателя Центризбиркома Эллы Памфиловой оказалась эмоционально-установочной: «Помимо боевых сражений на фронтах СВО, где наши героические воины, в том числе наши коллеги, защищают нашу страну, бьются за наш суверенитет, за нашу идентичность и будущее России, идет не менее ожесточенная война и по всем другим фронтам, включая электоральный». Зампред ЦИК Николай Булаев как модератор практического блока семинара-совещания, который посвящен организации работы окружных избиркомов, выступил более конкретно. Например, он заострил внимание коллег на выборах по одномандатным округам. В 2026-м это и 225 мест в Госдуме, и мажоритарные квоты в заксобраниях 39 регионов, где одномандатники иногда занимают и до двух третей состава. Булаев подчеркнул: «В 40 регионах, где только один одномандатный округ, функции окружной комиссии, несомненно, будут возложены на избирком субъекта РФ.

Руководитель Центра развития региональной политики Илья Гращенков напомнил «НГ»: «ЕР с каждым циклом стремится увеличивать свое присутствие в Госдуме, каждый раз есть установка брать больше мест, чем в прошлый раз, – и оппозиции отдавать как можно меньше. В будущем году, видимо, особо жестко возьмутся за одномандатные округа, которые попытаются отжать у оппозиционеров». Он подтвердил, что именно в таких округах были и есть случаи несогласованных побед, когда, к примеру, коммунист или эсэр выигрывал у кандидата ЕР. «В будущем выборном цикле, видимо, есть цель вернуть эти округа, забрав их у наименее лояльных режиму депутатов из других партий», – предположил Гращенков. При этом он согласен: Центризбирком не волнует, что за одномандатников отвечают окружкомы, спрашивать все равно будут с регизбиркомов, в значит, в итоге и с ЦИК РФ: «И поэтому дается понять, что ссылки на проблемы или провалы: дескать, виноват глава окружкома – Центризбирком больше не примет».

Гращенков считает, что, как и в других областях, в избирательной сфере сейчас будет уделено особое внимание повышению контроля над выборами. И коль с партсписками вроде бы все отлажено, усиливать контроль теперь будут над одномандатниками. «Раньше округа оставались ресурсом и для губернатора, чтобы попытаться продвинуть своих людей, и для партий, и для местных элит. Видимо, те времена должны уйти в прошлое», – предположил он. При этом, по его мнению, Булаев не случайно упомянул заксобрания: «На самом деле двух- и трехуровневые выборы, то есть сшивка кампаний, облегчает их проведение не только для ЕР, но и для оппозиции. Например, яркий кандидат может баллотироваться сразу и в гордуму столицы, и в Заксобрание, и в Госдуму, получив двойную или даже тройную рекламу, после чего протащив за собой и партсписки. А как итог – это больший процент для своей партии или других несогласованных кандидатов из местных элит. Люди мало понимают, чем депутат одного уровня отличается от другого, так что вдруг они выберут оппозиционного кандидата и в региональный, и в федеральный парламент».

Тихий кризис на дорогах. Банкротство перевозчиков как симптом системных проблем российской экономики. «Известия» пишут о тревожном сигнале: около 6,7 тысяч компаний-автоперевозчиков на грани банкротства – это отражение системных проблем, которые сегодня определяют лицо российской экономики.

Ситуация, которую экономисты называют «идеальным штормом», похоже, подбирается к отрасли. Тарифы на перевозки в феврале упали на треть, а сейчас составляют в среднем 66 руб./км. При этом себестоимость выросла на 15% и достигла 82 руб./км. Перевозчики работают в минус, буквально сжигая остатки резервов. Разрыв в 16 рублей с каждого километра – это для перевозчиков нестерпимая нагрузка.

Взлетевшие издержки, такие как подорожание топлива, запчастей, ремонта (все это импортные или импортозависимые компоненты) и даже рост зарплат (на фоне дефицита кадров и инфляции) бьют по рентабельности. Эффект санкций и курсовых колебаний здесь проявляется максимально ярко. Как и дисбаланс спроса и предложения. Парадокс, но при дефиците перевозчиков с конца октября тарифы не взлетают, а падают. Это говорит о слабости конечного спроса. Проще говоря, грузов для перевозки становится меньше, и компании вынуждены демпинговать, лишь бы хоть как-то загрузить технику.

И проблема эта не просто отраслевая. Логистика – это кровеносная система экономики, а подорожание перевозок (которое неизбежно последует за волной банкротств, когда рынок очистится от слабых игроков) напрямую ударит по ценам на все товары, от продуктов в магазинах до стройматериалов. ЦБ РФ будет крайне сложно удерживать инфляцию в рамках таргета, когда по всем цепочкам добавленной стоимости идет рост издержек.

Сжатие внутреннего рынка, из-за возможного банкротства тысяч малых и средних бизнесов в сфере перевозок, приведет и к сокращению рабочих мест, равно как и налоговых поступлений и снижению деловой активности. Это сужает и без того сжимающийся из-за снижения реальных доходов населения внутренний спрос. При том, что любые государственные программы – будь то нацпроекты по строительству инфраструктуры или развитие промышленности – критически зависят от стабильной и доступной логистики. Кризис в отрасли ставит под вопрос их выполнение и удорожает их реализацию.

Возникает и риск монополизации, ведь кризис всегда выгоден крупным игрокам, близким к государственным корпорациям или владеющим доступом к льготному финансированию. Они могут пережить период убытков, а затем занять освободившуюся нишу. В итоге мы можем получить не гибкий конкурентный рынок, а монополию, которая будет диктовать цены и тормозить развитие.

Государство стоит перед сложным выбором, либо точечно поддерживать отрасль (например, через субсидирование топлива или льготные кредиты), рискуя лишь отсрочить структурные изменения, либо позволить рынку пройти через болезненную перестройку. В любом случае, волна от этого кризиса очень скоро может докатиться до кошелька каждого гражданина в виде цен в магазинах и до каждого предприятия в виде растущей стоимости поставок. А в сочетании с новыми налогами и сборами – еще больше усилит и без того высокую инфляцию.