Ну и там еще много деталей, например, про то, как все это восприняла первая жена Рэя, мать Кэйти и Мэтта-младшего (как-то мутно — то есть она не была против воссоединения детей с бывшим мужем, но и никогда не признала его виновность). Тоже мощная и страшная история про то, как возникают фальшивые воспоминания — и как трудно их исправить. Ну и про злоупотребление властью, конечно.

http://www.esquire.com/news-politics/a54715/ray-spencer-false-sexual-abuse-accusation/

Тот случай, когда перечитываешь текст, который сам редактировал, и все равно интересно.

Начнем неделю с истории, по которой можно было бы снять кино или написать авантюрный роман — и которая читается также. Житель Томска Александр Климанов начинал политическую карьеру с того, что устраивал пикеты за кандидатов от «Единой России», но в какой-то момент влился в ряды СПС и стал оппозиционером — например, организовывал в Томске митинги за честные выборы.

В какой-то момент он решил, что за посты в блоге его могут посадить в тюрьму — и понял, что из России надо бежать. Сначала — на Украину, где он собирался воевать, а в итоге поработал на администрацию губернатора Одессы Михаила Саакашвили. А потом, когда Климанов понял, что украинский паспорт ему давать не собираются, он решился на отчаянное приключение — полетел в Мексику, пришел на границу с США и заявил пограничнику: «Ай эм рашн оппозишонист. Ай нид политикал эсайлум».

После чего его забрали в депортационную тюрьму, где россиянину предстояло провести восемь месяцев рядом с оппозиционерами из Бангладеша и уголовниками с Восточного Побережья. Что было дальше, как он убеждал американский суд, что его надо пустить страну, и причем тут Илон Маск — в большом репортаже «Медузы». Правда захватывающая история — которая одинаково интересно и наглядно рассказывает и про современную Россию, и про современную Америку.

https://meduza.io/feature/2017/07/03/dolgaya-doroga-k-ilonu-masku?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

(Простите, у нас на этой неделе много интересного.)

У меня как редактора есть один любимый жанр материалов — я называю его «жизнь после новостей» (не исключено даже, что я пишу об этом здесь не впервые). Всегда интересно посмотреть, что случилось с каким-то сюжетом — человеком, институцией, местом — после того, как он выпал из зоны общественного внимания: в каком-то смысле это куда глубже рассказывает нам о том, как устроена окружающая реальность, чем материалы, появляющиеся по актуальному новостному поводу.

В июле 2012-го вся Россия узнала название Крымск — небольшой город в Краснодарском крае накрыло огромное наводнение, в котором погибли полторы сотни человек и пострадали десятки тысяч. Тогда про Крымск думали все — и (как минимум на словах) государство, и простые граждане, которые ехали туда волонтерами и передавали помощь.

Спецкор Жегулев отправился в Крымск, чтобы посмотреть, как город живет пять лет и пять с половиной миллиардов рублей спустя, — и обнаружил по-своему очень типичную для России ситуацию. Вроде бы все по-другому — однако есть много «но». Построили новое жилье — но досталось не всем. Дали компенсации — но тоже не всем. Строили укрепления, чтобы предотвратить следующую катастрофу, — но деньги то ли украли, то ли потратили, и построили их всего наполовину. Не столько специально грустный, сколько показательный — и в этом смысле полезный текст.

https://meduza.io/feature/2017/07/04/spasennye-napolovinu?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Наконец получилось сделать по-настоящему интересный политический профайл на российском материале. Задача не из простых!

Российская реальная политика — та, что связана с непосредственным принятием решений, влияющих на жизнь людей — дело темное. Те, кто ей занимаются, почти не разговаривают с журналистами; как устроены процессы внутри ведомств и администраций, понятно плохо.

Тем интереснее преодолеть этот заговор молчания и узнать, как же все работает, например, в московской мэрии. Сразу выясняется, что там кипит бурная и страстная жизнь. Префекты выбегают из начальственных кабинетов в слезах. Вице-мэры орут друг на друга матом. Чиновники, чурающиеся публичности, придумывают, как рассказать людям о программе реновации — а потом с удивлением обнаруживают, что люди недовольны. Все это и многие другие подробности того, как устроена российская власть изнутри, — в большом тексте про Анастасию Ракову, вице-мэра Москвы, которая, по словам источников «Медузы», в реальности исполняет обязанности мэра.

Ракова — ее еще сравнивают с Серсеей Ланнистер — проработала вместе с Сергеем Собяниным уже почти двадцать лет; в связи с программой сноса домов ее фамилия приобрела почти демонические коннотации; при этом про чиновницу нет даже статьи в «Википедии»: мы очень мало знаем о человеке, который по факту во многом управляет Москвой. Мы решили исправить это досадное упущение — и получился текст не только о конкретном российском чиновнике, но и о том, как вообще устроена внутренняя жизнь российской власти.

Это первый большой материал нашего нового спецкора Таисии Бекбулатовой. Тая пришла к нам из «Коммерсанта» и будет писать про то, как на самом деле работает российская политика. Ну и не только об этом, конечно. Ура!

https://meduza.io/feature/2017/07/07/hozyayka-goroda?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Совокупный профайл главных редакторов двух главных газет Америки (да и мира, вероятно) — Дина Бакета из New York Times и Марти Бэрона из Washington Post. Любопытное чтение — даже для тех, кто за пределами цеха, потому что два мужчины представляю два разных подхода к редактуре. Первый — Бакет, первый афро-американец у руля NYT — скорее за то, чтобы потратить побольше ресурсов, но исчерпать историю до конца, выпустить окончательное высказывание по теме. Второй — Бэрон, тот самый главный редактор из фильма Spotlight — скорее за газетную работу в ее традиционном понимании: быстро и четко излагать новые факты.

Мнения по поводу того, кто из них более успешен, расходятся. С точки зрения создания новостных поводов похоже, что Washington Post, но два издания в любом случае идут вровень, а у Бэрона есть некоторое преимущество в лице инвестора Джеффа Безоса из Amazon, благодаря которому газета может себе ни в чем не отказывать и постоянно пробовать что-то новое. New York Times, насколько я понимаю, экономически полагается только на саму себя — и бесконечно пытается приспособиться к новым цифровым временам (совсем недавний скандал: из газеты уволили тучу выпускающих редакторов — в американской системе они ближе всего к нашим корректорам, — которые разразились письмом протеста в адрес менеджмента). Интересно при этом, что для внешнего наблюдателя выглядит NYT не в пример круче Washington Post: и общий дизайн у них сильно лучше, и уровень спецпроектов, например, инфографических просто запредельный.

Еще забавно, что я после просмотра Spotlight стал числить своим кумиром Бэрона, который все время там призывает команду вскрыть системные злоупотребления церкви (в тексте много о том, как благодаря фильму Бэрон неожиданно для себя стал в глазах общественности Редактором с большой буквы, символом профессии), — а по тексту кажется, что на самом деле надо числить таковым Бакета. Впрочем, странно, что в материале толком не сказано, какие именно решения принимают в обеих газетах главные редактора; понятно, что учитывая размеры редакций, следить за всем они просто не в состоянии.

Еще интересно про то, как в Америке устроены журналистские карьеры и как долго оба героя шли к своим нынешним постам. Обоим сейчас под 60; оба когда-то работали в NYT редакторами на более низких менеджерских уровнях; оба занимались всякими региональными газетами — в Лос-Анджелесе, Чикаго и так далее; обоих рассматривали на пост главреда NYT, но прокатывали (Бакета в итоге все же не прокатили); ну и так далее.

Ну и кикер. Вообще-то Бэрон с Бакетом дружат — познакомились когда-то в NYT, с тех пор общаются. А знаете, на почве чего у них завязались отношения? Оба коллекционировали произведения искусства. Это к вопросу об экономике медиа и размерах зарплат, я думаю.

http://www.politico.com/magazine/story/2017/06/19/dean-baquet-marty-baron-editors-trump-scoops-215275

Помните газетный комикс про Дилберта — флегматичного офисного клерка, у которого есть идиот-начальник и другие спутники жизни? Он еще в какой-то момент широко расходился по ЖЖ — ну и вообще, как выясняется, это крайне популярный комикс: его до сих пор печатают в двух тысячах газетах по всему миру. Придумал этот ироничный комментарий к рутине офисного капитализма человек по имени Скотт Адамс. И теперь он поддерживает Дональда Трампа.

Американские журналисты видят тут некое противоречие (ну типа — талантливый человек, а за Трампа) и отправляются выяснять подробности. Впрочем, к счастью, в тоне материала в «Блумберге» нет частого в таких случаях высокомерного чувства собственной правоты, а есть главным образом удивление. Потому что удивляться и правда есть чему — и Трамп, которого Адамс почти боготворит, считая гением науки убеждения (художник убежден, что у этой науки есть методология, а Трамп применяет к своим сторонникам элементы гипноза) тут даже не главное, хоть ему и его освещению в блоге Адамса тут неизбежно уделено много места. Интереснее — мировоззрение главного героя: начиная с того, что он считает, что факты не имеют значения (это тоже прописано в науке убеждения), и заканчивая его отношения с женщинами: Адамс предлагает пользоваться методами все той же науки, чтобы достигать лучших оргазмов, и теперь является своего рода звездой для сторонников так называемого движения за права мужчин (нынешняя девушка Адамса — инстаграм-модель с четырьмя миллионами фолловеров и четвертым размером груди). У Адамса есть идеология, изложенная в его книге «Как почти все делать плохо и все равно быть успешным»; она, если вкратце, состоит в том, что если у тебя средние способности к нескольким вещам, то надо суметь найти их нужную комбинацию, чтобы конкретно в ней быть круче всех. Еще в середине 2000-х у него появилось загадочное заболевание под названием голосовая дистония: он не мог разговаривать с другими людьми (но мог — сам с собой и со своим котом); ему сделали экспериментальную операцию — и голос вернулся.

Адамс — интересный американский герой, воплощение неоднозначности. Он немного сексист, немного расист, он более-менее на полном серьезе написал роман про то, как мускулистый герой строит стену вокруг места проживания исламских террористов и убивает всех («это чем-то похоже на геноцид»), он вообще плохо вписывается в образ «хорошего» художника — однако же ему удалось придумать комик-стрип, точно рассказывающий про офисный планктон, благодаря тому что он сам работал клерком — и в основном притворялся, что работает.

Впрочем, на самом деле, текст в этом канале появляется даже не столько из-за забавного сюжета типа «оказался наш отец не отцом, а сукою», сколько из-за огромного количества потешных деталей, связанных с Дилбертом. Например, форма окон в доме Адамса повторяет глаза его героя, а сами очертания дома похожи на его прическу. Или — в конце 90-х он пытался запустить производство богатых витаминами веганских буррито-полуфабрикатов под названием “Дилберито”, но не фортануло. Ну и там такого много.

https://www.bloomberg.com/news/features/2017-03-22/how-dilbert-s-scott-adams-got-hypnotized-by-trump

Между тем на Buzzfeed вышло большое расследование про разбирательство между «Медузой» и New York Times. Вот оно:
https://www.buzzfeed.com/stevenperlberg/how-a-pulitzer-winning-new-york-times-story-pulled-from-a?utm_term=.qgDVOyk5A#.keE9JyB4Y

По-английски все-таки обязаны читать не все, поэтому краткий пересказ.

— В декабре на первой полосе NYT вышел материал Эндрю Крамера про русских хакеров, чуть менее, чем полностью, состоящий из пересказа двух текстов Дани Туровского: про российские кибервойска (https://meduza.io/feature/2016/11/07/rossiyskie-vooruzhennye-kibersily) и про то, как Ростех пытался завербовать программиста Александра Вярю для осуществления DDOS-атак (https://meduza.io/feature/2015/09/03/gruzit-po-polnoy-programme). Со второго сюжета текст NYT начинался, при этом в нем была только одна ссылка на «Медузу» — на первый материал.

— Нам это показалось странным, и «Медуза» обратилась в NYT с вопросом, как так, на что нам ответили, что все ок. Через несколько месяцев серия материалов NYT, в которую входил и этот текст, получила Пулитцеровский приз; учитывая обстоятельства, «Медуза» решила поднять вопрос еще раз. NYT провела аж два расследования — внутреннее и внешнее — и опять сказала, что все ок: мол, раз Крамер подтвердил цитаты из текста «Медузы» у Вяри по почте, никакие формальные процедуры не нарушены, это просто re-reporting.

— История более-менее разошлась; Buzzfeed показалось, что она достойна рассказывания («Медуза», разумеется, не имела отношения к производству материала, но там есть комментарии нашего главного редактора Ивана Колпакова), и они сделали материал, где есть позиции всех сторон, в том числе самого Вяри, который считает, что NYT поступили нехорошо.

Дальше у многих, вероятно, возникнет вопрос: ну и чего? Такая простыня в уважаемом издании из-за того, что другое уважаемое издание не поставило на третье уважаемое издание ссылку? В общем, да, и нам кажется, что это важно, и вот почему. Во-первых, как ни крути, New York Times — главное журналистское издание в мире, задающее, в том числе, стандарты профессии (а Пулитцер — главная журналистская премия в мире), поэтому когда их процедуры вызывают вопросы, это важно, и эти вопросы стоит обсуждать публично. Во-вторых, как отмечает Иван в материале, это сюжет еще и про иерархию и про отношение к региональным СМИ: очевидно, что если бы передовица NYT была построена на пересказе двух текстов из условного St. Louis Post-Dispatch, редакция бы задумалась; а тут — ну, и так сойдет. Кажется, что это не только обидная, но и вредная ситуация — которой в том числе обусловлено и часто оставляющее желать лучшего качество текстов про Россию в американских СМИ. Так что спасибо коллегам из Buzzfeed, что решили уделить внимание этой истории.

6 июня 2016 года суд в штате Техас слушал дело Керри Макса Кука. В 1978-м 22-летнего парня обвинили в убийстве молодой девушки из города Тайлер и приговорили к смертной казни; через полтора десятка лет ему удалось добиться повторного процесса — и он снова приговорил его к смертной казни. Ближе к концу 90-х мужчину все же отпустили под залог под влиянием огромного количества данных о том, что с его делом было что-то не так, но только теперь местные прокуроры согласились избавить его от судимостей за убийство, которое он предположительно не совершал. Впрочем, вопрос, виновен Кук или нет, на повестке заседания не стоял: сделка адвокатов мужчины со следствием подразумевало, что Кук отказывается от ряда претензий по части злоупотреблений следствия, а следствие — формально снимает судимости, оставляя вопрос о виновности на усмотрение очередного судьи. На заседании адвокаты Кука поблагодарили прокуроров и следователей за сотрудничество.

Через два дня Кук написал в своем фейсбуке, что увольняет своих адвокатов и будет бороться за то, чтобы его судимости были восстановлены. Он заявил, что боролся за свою репутацию и невиновность несколько десятков лет не для того, чтобы пойти на сделку с людьми, отправившими его на смертную казнь. Он хочет добиться своего полного оправдания.

Texas Monthly — одно из тех изданий, что являются гарантом качества истории; здесь всегда очень длинные и всегда очень интересные тексты, выходящие за пределы локальной повестки на вопросы общечеловеческого свойства. Это как если бы одним из лучших изданий в России был, скажем, журнал «Якутия сегодня» (причем я уверен, что это вполне реальная возможность при другой структуре российского общества) — впрочем, тут надо отдельно отметить, что Техас и по размеру, и по количеству событий, и по самобытности — и правда особая статья; возможно, еще дойдут руки до отдельного текста об этом.

Как уже догадались постоянные читатели канала, это история в жанре «реконструкция несправедливости». Автор крайне подробно разбирает все аспекты дела Кука и его бесконечные юридические итерации. Начиная от того, как белого парня-бисексуала заподозрили и посадили, видимо, во многом потому, что он был не такой как все (ну и еще потому, что, как выяснилось много лет спустя, он солгал насчет происхождения своего отпечатка пальца в комнате убитой). Продолжая тем, как он прошел через ад в тюрьме — его насиловали и сделали «опущенным»; однажды он пытался резать вены. Заканчивая тем, как его наконец отпустили (сначала под залог), и тюрьма стала определять всю его пост-тюремную жизнь: он стал активистом, ездил по штатам и странам, рассказывая о проблемах со смертной казнью, параллельно менял адвокатов и не переставал бороться за собственное оправдание.

Параллельно, как положено, с каждым разом все подробнее восстанавливается картина убийства; постепенно становится более-менее понятно и кто убийца (судя по всему, экс-бойфренд жертвы, отец трех детей, который завел с убитой роман, а потом начал тяготиться ее оголтелой влюбленностью), и в чем были проблемы следствия (как обычно — что-то не стали проверять, какие-то вопросы не задали и так далее; вплоть до того, что один из вещдоков, которое следствие якобы так и не смогло найти, присяжные обнаружили в чемоданчике с вещдоками через 25 лет после убийства), и в чем были проблемы судебных процессов, на которых Кука судили заново и снова приговаривали к смерти (судьи не позволяли адвокатам представить доказательства в поддержку других версий убийства); в конце концов противником Кука и правда оказывается вся правоохранительная система округа.

Но это все как водится — хоть и рассказано отменно, и в который раз дивишься тому, как досконально судебные документы позволяют восстановить обстоятельства дела, — а ценнее всего, пожалуй, тут та же самая жизнь после новостей. Большинство таких историй ведь заканчиваются на том, что человек выходит из тюрьмы: все, он выиграл, справедливость восстановлена, свобода обретена. На примере Кука тут показано, что все куда сложнее — потому что тюрьма и борьба с несправедливостью продолжают целиком определять его жизнь; потому что у него ПТСР и припадки; потому что ничего так просто не кончается и никакими денежными и даже моральными компенсациями это не измерить.

http://features.texasmonthly.com/editorial/the-trouble-with-innocence/

В ноябре наш спецкор Даня Туровский подробно рассказывал о российских кибервойсках и их возможных целях (как мы недавно сообщали, потом этот текст подрезали The New York Times). Но война — в том числе хакерская — это не только про атаку, но и про оборону. Уже сейчас существует множество киберугроз, способных нанести серьезный ущерб жизни общества — а то и повлечь за собой человеческие жертвы; потенциальный вирус на атомной станции или в метрополитене — дело очень серьезное. От этого надо защищаться — и Россия, конечно, защищается.

О том, как именно она это делает, — новый текст Дани. Тут есть и программисты, которых нанимают, чтобы тестировать обороноспособность госСМИ; и хакерские группировки, крадущие миллиарды рублей из российских банков; и люди из специального киберуправления МВД, которые ловят членов этих группировок; и кибервоины из ИГИЛ; и новый закон о кибербезопасности, который вот-вот примут — и по которому, похоже, можно посадить в тюрьму госслужащего, по глупости своей открывшего фишинговое письмо. И многое другое.

В общем, предупрежден — значит вооружен.

https://meduza.io/feature/2017/07/12/moya-tsifrovaya-oborona?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Все время читаю всякие американские лонгриды про то, как провалилась идея жестко сажать в тюрьму за наркотики (это одна из главных претензий, в частности, к Биллу Клинтону — при нем были введены обязательные долгие сроки за наркопреступления). Давно хотел понять, а как с этим у нас — не зря все-таки статья 228 превратилась в русском рэпе в поэтический троп. Ильнур объяснил, как — и хотя, наверное, многие из изложенных в тексте обстоятельств ожидаемы, в итоге все складывается в полноценную картину того, как государство ломает жизнь тем людям, которым по идее должно помогать (то есть наркопотребителям).

По статьям, связанным с наркотикам, в России сидит в тюрьме больше четверти всех заключенных в стране. Это 130 с лишним тысяч человек — население немаленького города. И по всему похоже, что сажают зачастую вовсе не тех, кто наркотики продает или производит, — а тех, кто их потребляет. И сажают любыми методами — потому что система оценки полицейских в России устроена так, что им нужно выдавать начальству численные показатели лучше предыдущего года. А голова у большинства полицейских устроена так, что раз человек принимает наркотики — то он уже виноват и веры ему нет. А это вообще-то не так — как минимум по закону.

Постоянный автор «Медузы» Ильнур Шарафиев попытался разобраться с тем, как в России происходит преследование наркопотребителей — и почему это преследование не приводит ни к чему хорошему. Нам кажется, что это очень важная тема: оказывается, что в России по сути тоже идет «война с наркотиками» наподобие американской — только о ней и о том, как она влияет на состояние общества, почти никто не говорит (во всяком случае, с системной точки зрения).

https://meduza.io/feature/2017/07/18/nuzhno-podkinut-podkinut-nuzhno-podstavit-podstavyat?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Мощный текст Паши Мерзликина про то, как подростки обнаруживают, что на детское порно есть спрос, — и начинают пытаться сами на нем зарабатывать через социальные сети. (При этом о порно с пенетрацией — во всяком случае, в материале — речь не идет; идет о голых фото и видео с мастурбацией, например.) Интересно, что несмотря на предположительные размеры рынка, хорошо зарабатывать удается мало кому — и цены какие-то очень низкие, и целая индустрия перекупщиков, которые потом на этом наживаются куда лучше. В общем, новый мир откроется перед вами наверняка — про этот феномен уже даже песни сочиняют.

Кроме прочего, тут важно, что в тексте есть международный правоприменительный контекст, который дает нам интересную проблему. Вот в США и Австралии подростков наказывают и даже сажают за секстинг — то есть за то, что они отправляют возлюбленным свои голые фото (если возлюбленные совершеннолетние, все еще хуже). Вроде как интуитивно кажется, что это негуманная практика — и какое же это детское порно. При этом про продаже своих голых фото незнакомым дядькам интуитивно кажется, что это что-то неправильное — и общество как-то должно с этим бороться. Вопрос — где тут граница? Она возникает из-за денег или из-за того, что дядьки незнакомые? И как законодательно эту границу прописать?

https://meduza.io/feature/2017/07/19/nam-hochetsya-zhit-horosho

Взахлеб, буквально за пару дней прочитал «Войны за Иисуса» Филиппа Дженкинса, которую давно откладывал (особенно хорошо пошла на контрасте со «Смертью и жизнью американских городов» Джейн Джейкобс — важная, конечно, книга, но бесконечно занудная). По-голливудски интересная история того, как христиане в IV-VI веке пытались договориться о природе Христа: был он Богом, человеком — или и тем, и другим; и если последнее, то в каких пропорциях и взаимоотношениях находились две природы.

Дженкинс как будто бы рассказывает о мелочи — именно о спорах вокруг природы Христа; история принятия догмата о Троице тут затрагивается по касательной, до разделения церквей остаются сотни лет. Впрочем, быстро становится понятно, что это не мелочь — за буквально одну греческую букву, отличающую одно определение от другого, люди бунтовали, бились и умирали на протяжении десятков лет. В «Войнах за Иисуса» убедительно показано, что в этом нет ничего нелепого или анахроничного: дело не только в том, что похожие вещи прямо сейчас продолжают происходить в исламе, но и в том, что наши собственные споры вокруг, например, свободы рынка, быть может, менее кровавы, но не менее ожесточенны, а именно религиозное знание было в эпоху, описываемую Дженкинсом, главным в иерархии знаний. Книгу быстро начинаешь читать как микроисторию идей, написанную, как боевик.

Другой важный момент — мощные интеллектуальные повороты. Как только ты начинаешь убеждаться, что глобальные изменения доктрины напрямую связаны с политикой и вообще зачастую обусловлены какими-то совсем сиюминутными факторами (главный пример, который Дженкинс приводит аж дважды, — если бы лошадь императора Феодосия не споткнулась и он бы с нее не упал, монофилиты, то есть сторонники того, что у Христа была одна, божественная природа, победили бы), автор вдруг четко показывает, что так, да не так: патриархи и епископы вырабатывали свою позицию прежде всего в диалоге и спорах друг с другом — и зачастую были готовы претерпевать за свои убеждения самые адские муки.

Еще потрясает то, насколько хорошо сохранилась хроника событий, происходивших, на секундочку, полторы тысячи лет назад. Вселенские соборы зафиксированы вплоть до конкретных реплик из толпы — а потом временами ощущение, что читаешь репортаж со съезда народных депутатов СССР конца 80-х (то есть с очень интересного съезда). Есть и эпизоды, достойные российского парламента 90-х, — например, так называемый отмененный Второй эфесский собор, Собор разбойников, на котором власть захватил александрийский епископ Диоскор и заставил братьев по вере буквально силой отречься от прежних доктрин, наплевав на мнение Рима.

Ну и вообще: к концу книги начинаешь довольно хорошо понимать, чем отличались воззрения антиохийской школы (идеология которой победила, хотя сам город пришел в упадок еще до начала второго тысячелетия) от александрийской (которую в итоге одолели мусульмане), как делилась власть между епископатами Рима и Константинополя, откуда взялись копты и какую роль в истории сыграли женщины по имени Пульхерия и Евдоксия. И ей-богу, это полезное знание — помимо прочего, «Войны за Иисуса» очень понятно объясняют, как так вышло, что поначалу (и логичным образом) основные центры христианства существовали на Ближнем Востоке, а через несколько сотен лет эта религия почти целиком переехала в Западную Европу.

(Зайдя скопировать ссылку на «Букмейт», обнаружил, что на русском есть еще одна книга Дженкинса — «Войны за Бога. Насилие в Библии»; надо будет тоже полюбопытствовать.)

https://bookmate.com/books/MPn6k4e4

Где ссылка на Букмейт, там и промокод на Букмейт! Все тот же, но он по-прежнему работает: thedailyprophet

Далее инструкция:

Чтобы начать читать, введите код на странице http://bookmate.com/code
По умолчанию открывается доступ ко всем книжкам категории «Стандарт», можно читать и «Премиум», но за это нужно будет оставить данные банковской карты. Вот скриншот следующего экрана после активации кода:
https://www.dropbox.com/s/klhguehqly0u2s9/Screenshot%202016-09-09%2018.15.49.png?dl=0
Период действия промоподписки — один месяц. Код сработает у всех, кроме читателей с активной текущей подпиской.

(Все еще самый интересный телеграм-канал, кроме моего.)

Крадя невинность: война корпоративной культуры против детей.

В этом году можно все чаще услышать про школьников в политике. То они уезжают в ИГИЛ, то участвуют в антикоррупционных митингах Навального, а 21 июля разговаривать с ними в рамках «Прямой линии» будет Путин.

В этой связи я решил разобрать работу одного из ведущих западных культурологов, основателя «критической педагогики», Henry Giroux.

Автор исходит из того, что образовательный процесс, безусловно, является глубочайшей политической практикой на каждом из его этапов: кто производит знание? для кого? на основе чего это вообще считается знанием? для чего можно использовать эти знания?

Однако, доминирующая корпоративная культура, призванная обезопасить власть корпораций, изображает школьное образование деполитизированным. Тем самым она лишает большую часть детей интеллектуальной возможности критически участвовать в политике. Это, в свою очередь, отодвигает на долгие годы, а иногда и навсегда, тот момент, когда «дети» смогут принять участие в процессе «переговоров по поводу своего социального статуса».

Кроме этого, подобная мифологизация навязывает концепт о "детской невинности". Этот концепт закрепляет стереотип о том, что "детство" – это естественное состояние человека, досоциальное, догосударственное. Отсюда логически следует, что у ребенка нет прав на политическое действие. Все это позволяет внушить ребенку мысль, что его индивидуальная судьба не затронута социальными проблемами, что уже во взрослом возрасте выливается во взгляд на политику как на деятельность в личных, а не в общественных интересах.

Несмотря на то, что автор работает на основе американского и европейского материала, нельзя сказать, что феномены, о которых он пишет, характерны исключительно для этих стран, обходя стороной Россию. Другое дело, что создание критического отношения к политике и преодоление гендерно и расово-обусловленного неравенства практически не присутствует в российском образовательном дискурсе.