Адам Кертис — один из главных людей в британской визуальной культуре последних нескольких десятилетий. Он много на кого повлиял (включая, например, умершего недавно Марка Фишера, одного из идеологов хонтологической музыки и вообще культурной погони за призраками) и много что предсказал, потому как испытывал бесконечный пессимизм в отношении капитализма и современного западного общества даже в 90-х, когда это было не слишком модно. В России Кертис стал более-менее массово известен, когда уговорил Massive Attack и Лиз Фрейзер перепеть Егора Летова и Янку (Кертис вообще очень любит перестроечный андеграунд), но на самом деле основное, что он делает в последние годы, — это длинные, философичные и безысходные документальные фильмы про общество потребления, финансовый глобализм и войны на Ближнем Востоке, смонтированные главным образом из материалов огромного архива BBC, которые режиссер имеет в своем распоряжении. Эстетика и интонации этих фильмов довольно похожи — что привело к тому, что левые интеллектуалы, раньше Кертиса почти боготворившие, стали его пародировать.

Не буду врать: лично я не смотрел ни одного фильма Кертиса, хотя имел такую возможность, — просто было жалко трех часов времени на «Bitter Lake», когда его показывали на фестивале True False в Миссури, а когда мои друзья показывали Кертиса в Москве, я был как раз в Америке. Тем не менее, текст по ссылке — своего рода критический путеводитель по фильмографии режиссера — я прочитал с огромным интересом: автор грамотно рассказывает, что у Кертиса к чему и как он эволюционировал от фильмов более репортерского толка к нынешним угрюмым эссе, по дороге по касательной обозревая британскую историю последних 20 лет и отношение к ней левых. Фильмы Кертиса по прочтении вам посмотреть, скорее всего, захочется, особенно ранние — но это, в конце концов, несложно; тут главное — найти время.

https://nplusonemag.com/online-only/online-only/and-then-the-strangest-thing-happened/

«Был абсолютно четкий план Шнурова-2020, он обрисован и выполняется. Беспринципное, но честное обогащение. Потому что шоу вокруг до ***, а бизнеса нет вообще. И только великая группа „Ленинград“ соединяет в себе два этих понятия — шоу и, *****, бизнес! Мне хотелось делать что-то в духе пугачевского „Арлекино“. В конце концов, раз говорят, что у нас в стране застой, так значит, и музыка должна быть соответствующая».

Четыре месяца пытался заполучить для публикации на «Медузе» фрагмент обновленной книги М. А. Семеляка про «Ленинград»; не грех будет поделиться им и тут. Речь тут о важном, пусть и не самом лайкоемком моменте в истории группы — когда, собственно, Шнуров придумал, что теперь будет заниматься эстрадой; понятно, что «лабутены» и прочие вирусные дела в конечном счете вышли именно из этого проницательного решения.

https://meduza.io/feature/2017/05/07/shnurov-ponimaet-i-chuvstvuet-stranu-luchshe-putina

У жителя маленького британского города Ипсвича Пола Мейсона было трудное детство. Его отец был жестоким и к своей жене, и к своим детям; когда Полу было 15, отец заставлял его смотреть порно; одно время семье приходилось ютиться в небольшом доме вместе с тетей Пола, с которой из-за этого он спал в одной кровати — и которая в подпитии трогала его за разные места. Он любил кататься на велосипеде, играл на перкуссии в ансамбле Армии Спасения и дружил с Пам и Джоан — двумя девочками, жившими на дереве, которых он выдумал.

Закончив школу, Мейсон работал сначала на складе, а потом — почтальоном. Когда ему был 21 год, он познакомился с женщиной в полтора раза старше его; у нее было трое детей; они жили вместе два года — но, когда он уже подумывал сделать ей предложение, она сказала, что больше не желает его видеть, и ушла.

И тогда он начал есть. Каждый раз, когда он ел, ему становилось немного лучше. Вскоре это превратилось в аддикцию. Через пару лет он весил уже под двести килограмм — но ему было все равно: он просто стал покупать одежду больших размеров. После смерти отца он переехал жить к матери — и стал есть еще больше, заказывая доставку из ресторанов на дом три-четыре раза в день. Он уже не мог ездить на велосипеде и доставлять почту; некоторое время он работал из дома — однако его поймали на воровстве денег из почтовых конвертов и отправили на год в тюрьму. Там он продолжал есть. И когда вышел, тоже продолжал есть. Чтобы удовлетворять его потребности, дом пришлось перезаложить. Потом их выгнали. The Sun опубликовала материал о Мейсоне, который назывался «Человек, который съел свой дом».

Теперь они жили в квартире, предоставленной государством. В 2001-м он весил уже под 300 килограмм. Когда у него обнаружили грыжу, и надо было ехать в больницу, пришлось вызвать пожарную команду, чтобы они сломали стену вокруг двери — иначе Мейсона невозможно было бы вынести из дома. Он провел в больнице два года; потом его поместили в дом престарелых; потом — в дом, который британский Минздрав построил специально для него. Мейсон весил уже более 400 килограмм; он давно не вставал с постели; в ширину Пол был больше, чем в длину; государство тратило на него 100 тысяч долларов в год, но ему было все равно — его интересовала только еда: он поглощал почти 20 тысяч калорий в день. Его сестры с ним не разговаривали; его мать умерла; его стали называть самым толстым человеком в мире.

Однажды Мейсон все-таки собрал все оставшиеся в себе душевные силы — и заявил, что хочет все исправить. Он согласился на операцию, которая в несколько раз сократит размеры его желудка, — и в результате просто не позволит ему есть столько, сколько он привык. Чтобы сделать операцию, в больнице пришлось укреплять пол, а врачам — отчаянно соображать, сколько анестетика нужно пациенту, чтобы заснуть, а потом все же проснуться. Операция легко могла закончиться летальным исходом, но Мейсон решил рискнуть — и выжил.

Сейчас Мейсону 55 лет; он весит меньше 150 кило и последние несколько лет живет в США, куда переехал, встретив в интернете женщину, с которой у него завязались отношения. В тот момент, когда читателю кажется, что текст уже закончился, он на самом деле только начинается, потому что его главная тема — не как стать самым толстым человеком в мире, а как жить, когда ты перестал им быть. Живется Мейсону непросто — у него не очень хорошо со здоровьем, ему не хватает денег, ему все время делают (бесплатные) операции по удалению свисающей со всего тела кожи, которую раньше заполняли жировые отложения, у него нет ни работы, ни машины, и почти нет друзей — а те, кто с ним общаются, признают, что у Пола не самый простой характер. С женщиной, из-за которой Мейсон переехал в Массачусетс, они давно расстались; в процессе подготовки материала журналист GQ наблюдал, как у Мейсона появилась новая девушка — и как вскоре и эти отношения закончились ничем. Финал текста — такое печальное многоточие; ответ на вопрос, как обрести жизнь после того, как ты сам у себя ее отнял, героем так и не найден — но он, по крайней мере, старается.

Гуманизация таблоидной повестки, жизнь после новостей — в общем, как мы любим. Фотографии, кстати, тоже есть — изменения и правда, мягко говоря, разительные.

http://www.gq.com/story/how-the-worlds-heaviest-man-lost-it-all

Плотное, без лиризма и особых дополнительных интерпретаций (ну разве что дежурные экивоки к Трампу в последнем абзаце) эссе про Франкфуртскую школу и критическую теорию, приуроченное к выходу трех книг по теме. Адорно, Хоркхаймер, Хабермас — главным образом; Фромм, Беньямин, Маркузе — чуть меньше.

Пересказывать текст про книги, которые не читал, написанные о философах, которых не читал, — занятие слишком амбициозное и слишком мета-, тем более текст и правда очень плотный, так что с подробностями это заняло бы слишком много времени. Так или иначе, тут довольно четко объясняется и почему теория — критическая, и чем обусловлен пессимизм первого поколения Франкфуртской школы относительно капитализма в частности и истории в целом (грубо говоря, они считали, что истоки фашизма лежат еще в эпохе Просвещения, поставившей разум на службу функции), и почему Адорно и компания так не любили поп-культуру (потому что это все та же false consciousness, подмена, искусственные желания, созданные с помощью рыночных манипуляций), и почему они не любили идеализм (за полное игнорирование социальной среды существования человека), и в чем была надежда Маркузе на сексуальную революцию, и какой оптимизм Хабермас принес во все эти дела (сосредоточился на дискурсе и коммуникации как ключевых характеристиках человека, лояльно относился к рынку и верил в возможность построения здорового социал-демократического общества).

Это если совсем вкратце; текст сам тоже не очень длинный и совсем без птичьего языка.

http://www.nybooks.com/articles/2017/03/23/frankfurt-school-headquarters-neo-marxism/

Очень хорошая история, которая могла бы превратиться в потрясающий текст, а так — ну просто интересно. В начале февраля нигерийские пираты захватили у берегов Африки принадлежавшее немецкой компании торговое судно. 10 членов экипажа были россиянами (пятеро — из Крыма); один — украинцем. Один из них подробно рассказал о том, как он с товарищами провел следующий месяц — сидя в плену в мангровых болотах, моясь под дождем, наблюдая, как их обкуренные захватчики молятся своим богам и оставляют им «Фанту» в качестве жертвоприношения. — а автор «Свободы» все записал и перевел в косвенную речь.

Понятно, с дополнительным контекстом, другими историями про пиратский плен, другими источниками и так далее было бы куда убедительнее. Но и сам рассказ моряка ужасно захватывающий — в любом случае стоит почитать.

«Россияне тоже сумели поразить нигерийцев своими привычками: для поддержания духа горланили русские песни. Забавно, что в числе самых популярных была "Без бою" украинской группы "Океан Эльзы": "Охранники напрягались, думали, что-то происходит. По глазам было видно. Заходили спрашивали, все ли у нас в порядке", – улыбается Р.»

http://www.svoboda.org/a/28369500.html

Как вы могли заметить, если вдруг переходили по ссылкам и смотрели даты публикации материалов, я разгребаю отложенное за последние пару месяцев — и попадаются в том числе тексты, которые и пересказывать уже смысла нет, потому что это сделали другие. Но не упомянуть все же нельзя — как нашумевший материал The Guardian про то, как все будет происходить, когда умрет королева. Родное издание «Медуза» всю его событийную часть давно и четко резюмировало; меня же в этом тексте поразили не только детально изложенные протоколы, но и две идеологических вещи.

Первая. Мы (ну хорошо — как минимум лично я) привыкли воспринимать Елизавету II как что-то бесконечно милое и бесконечное реликтовое. Корги; скандалы в благородной семье; принцесса Диана; внуки; ритуалы. Между тем, как верно указывают автор и его собеседники, исторически для Великобритании эпоха Елизаветы II — это, безусловно, эпоха упадка, потери былого влияния и величия, окончательного перехода на вторые роли; к тому же монарх может умереть еще и в разгар самого большого политического кризиса последних десятилетий — из-за которого ее королевство вполне может уменьшиться. Неизбежная кончина монарха заставит британцев разбираться и с последней главной в своей истории — и чем эти разбирательства могут закончиться, совсем неясно.

Вторая. На самом деле, странные ощущения от прочтения этого текста. Ты как будто переживаешь то, что еще не произошло, — раз уж настолько хорошо известно, что и как будет происходить, довольно легко себе представить и то, что ты при этом будешь чувствовать. С одной стороны, ключевой признак ритуала — его повторяемость; с другой стороны, в данном случае это ритуал настолько редкий, что не может не казаться уникальным. Как такой текст влияет на ощущения, которые мы испытаем, когда Елизавета II действительно умрет, — и все пройдет по теперь уже известному сценарию? Как описание того, что еще не сбылось, меняет это несбывшееся — или, во всяком случае, эмоциональную реакцию на него? Почти философская проблема, в сущности, — и ужасно интересная; тоже в своем роде хонтология.

https://www.theguardian.com/uk-news/2017/mar/16/what-happens-when-queen-elizabeth-dies-london-bridge

К вопросу о критической теории (и вообще хороший канал с пересказами всяких академических исследований в социальных науках; рекомендую совершенно бескорыстно).

TODD MCGOWAN

Capitalism and Desire
The Psychic Cost of Free Markets

«Капитализм и желание» фокусируется на классической левацкой проблематике: разрушительное влияние капитализма на целостность индивидуальной психики. McGowan пытается разгадать тайну капитализма: почему при всей своей деструктивности в отношении индивида капитализму удалось полностью подчинить себе желания миллиардов людей? Почему многочисленные кризисы и отчуждение, порождаемое капитализмом, лишь усиливают его власть? То есть, как именно капитализму удается снова и снова успешно предлагать себя в качестве средства от кризиса, который он сам и порождает?

Автор утверждает, что сила капитализма заключается в его способности копировать структуру желаний индивидов, скрывая травму наносимую им. Капитализму удается создать иллюзию того, что он соответствует нашим естественным потребностям. Обещая дать нам то, что мы хотим, а именно удовлетворение наших потребностей, капитализм дает то, что нам действительно необходимо: «перманентная невозможность удовлетворения». Именно это приносит человеку наслаждение, согласно психоанализу.

При этом, капитализм создает миф, препятствующий травматичному осознанию того, что мы стремимся к состоянию «нехватки» в качестве единственного способа наслаждения. Согласно этому мифу, полное удовлетворение может наступить в будущем, однако, чтобы его достичь, необходимо страдать.

Автор иронично подмечает, что даже коммунисты действовали в рамках капиталистического мифа, исходя из возможности счастья в обмен на страдания.

https://www.amazon.com/dp/0231178727/?tag=newbooinhis-20

Еще один любимый жанр – истории мошенников и авантюристов. Всегда весело и дико.

В апреле 2012 года Селия Мур, сдававшая Дону Морсетту — растрепанному мужчине, бывшему офицеру полиции, который работал консультантом в компании Boeing, _ комнату в своем доме в Портленде, обнаружила на пороге полтора десятка полицейских и судебных приставов. Они пришли за Доном — которого, как выяснилось, звали не Дон. А как его звали на самом деле — ни полицейские, ни следователи не знали вовсе: известны им были только несколько псевдонимов, под которыми мужчина жил последние пару десятков лет.

Самым продолжительным из них было имя Бобби Чарльз Томпсон. Под этим именем бородатый человек с выдающимся чубом на голове, представляясь вышешдшим в отставку капитаном военного судна, создал Ассоциацию ветеранов ВМФ США, собрал пожертвований на 100 миллионов долларов — и познакомился с кучей влиятельных людей: так, он жал руку лидеру республиканцев Джону Бонеру и ходил в Белый дом на прием к президенту Бушу-младшему; со всеми ними у Томпсона были совместные фотографии, которыми он впоследствии подтверждал свою легитимность. Томпсон и его организации давали деньги консервативным кандидатам и нанимали лоббистов; мужчине явно нравилось заниматься политикой. Но потом корреспондент одной газеты во Флориде, занимаясь материалом о том, как один мелкий чиновник солгал про свою биографию, наткнулся на организацию Томпсона, заподозрил неладное — и через пару месяцев пришел к выводу, что вся Ассоциация ветеранов ВМФ США представляет собой одно большое мошенничество. Ему не удалось найти ни одного ее живого представителя, кроме Томпсона; людей, которые по бумагам занимались региональными отделениями, не существовало; сами эти отделения зачастую были зарегистрированы просто на почтовую ячейку; документы, которые должны были проверять налоговики, по словам Топмсона, были уничтожены в результате потопа — и так далее.

Юрист, которая работала с Томпсоном, однако, верила ему, — и помогла ему разобраться налоговиками; когда он предложил ей нанять частного детектива, чтобы он подтвердил, что мужчина — тот, за кого себя выдает, она решила, что волноваться уж точно не о чем, но проверку на всякий случай запустила. Детектив, однако, подтвердил, что Томпсон вовсе не служил в армии, а его номер социального страхования принадлежал другому человеку. Через некоторое время флоридская газета начала публиковать свое расследование — а Томпсон сбежал.

Его искали несколько лет — за это время он успел появиться в нескольких штатах под разными именами; в одном из них, в Нью-Мексико, он, кажется, пытался создать религиозный благотворительный фонд; в другом, будто заигрывая с преследователями, взял себе имя убитого на службе офицера полиции. В конце концов его все-таки поймали в Портленде — однако перед следователем теперь стояла довольно неочевидная задача: установить личность человека, известного под несколькими украденными именами и отказывающегося называть настоящее.

Нашлось это имя почти случайно — полицейские наткнулись на фотографию молодого Томпсона в давных списках лиц в розыске, составленных ФБР. Он оказался Джоном Дональдом Коди — человеком, который отслужил в армии (хоть и не в МВФ) и в военной разведке, а потом работал юристом до тех пор, пока его не заподозрили в том, что он ворует у своих же клиентов. После этого, в 84-м, Коди сбежал — полиция замечала его следы в Мексике и Калифорнии, но так и не поймала. В 97-м его мать и сестра попросили суд официально признать его мертвым. Через несколько месяцев некто по имени Боб Редбеар основал ЧОП в Портленде и начал набирать сотрудников; фирма закрылась через год — но среди тех, кто пытался в нее устроиться и подавал документы, были все те люди, чьи имена и данные впоследствии использовал Коди-Томпсон.

У всего этого есть еще один твист: сам мужчина объясняет все странности, связанные с фондом, одним обстоятельством — все это время он был агентом ЦРУ под прикрытием, а сам фонд и был прикрытием. При этом существуют действительные документальные подтверждения, что у героя в 70-х был доступ к секретным документам, но неясно, насколько серьезный; при этом сам герой, судя по всему, еще и не до конца психически здоров — его явно шатает из одного психологического состояния в другое, а еще он время от времени начинает настаивать на том, что его зовут Бобби Томпсон, хотя уже доказано, что это не так. В сущности, непонятно и то, в чем был смысл столь публичной деятельности Ассоциации; она, конечно, обманывала своих жертвователей — но Томпсон ничего особенно не крал и не тратился на роскошную жизнь, предпочитая вкладывать деньги в политику. То ли еще какая-то тайна, то ли просто болезнь.

https://www.washingtonian.com/2017/03/19/the-strange-spectacular-con-of-bobby-charles-thompson/

Пожалуй, главный страшила прогрессивных американских СМИ за последнее время — нелюдимый миллиардер Роберт Мерсер. Был про него уже и разоблачительный профайл в The Guardian (совсем уж спекулятивный), и всякие другие заметки, и вот теперь — фундаментальный текст Джейн Мэйер, авторки The New Yorker, специализирующейся на разоблачении так называемых «тайных денег» в американской политике; она, в частности, написала большую книгу про братьев Кох и их кампанию по ребрендингу консерваторов, которая, как выяснилось на последних выборах, оказалась успешной. Читать, конечно, надо со скидкой на интонацию — Мэйер явно терпеть не может республиканцев вообще, Трампа конкретно и в особенности людей, которые тех и другого закулисно финансируют (например, когда она пишет о прошлом Мерсера, который когда-то получал на свои научные исследования деньги от государства, журналистка назидательно обращает внимание: вот, мол, теперь отрицает госфинансирование, а сам-то без него никуда бы не уехал); но по фактуре все довольно интересно.

Мерсер в прошлом — талантливый математик и программист, применивший научные методы к игре на котировках акций и преуспевший до той степени, что один из фондов, входящий в компанию Renaissance Technologies, которую Мерсер возглавляет, часто называют самым прибыльным в истории (собственно, про этот фонд был отдельный материал в Bloomberg, о котором я писал). Заработав миллиарды, купив себе яхты и поместья, наняв прислугу и личного врача, построив в подвале одного из своих домов игрушечную железную дорогу почти за 3 миллиона долларов, Мерсер, судя по всему, в какой-то момент начал задумываться о том, куда движется его страна и как он может на это повлиять — и когда Верховный суд разрешил тратить на политику сколько угодно частных денег, от души воспользовался этой возможностью. «Судя по всему» — тут необходимая оговорка, поскольку сам бизнесмен с журналистами, разумеется, не общается (да и вообще куда больше любит компанию чисел или вычислительных машин, чем людей); тут все написано по документам и разговорам со знакомыми героя.

С альт-правыми и Дональдом Трампом у Мерсера много общего: Мерсер ненавидит политический истеблишмент на всем идеологическом спектре; считает, что чем меньше государства — тем лучше; якобы даже взгляды на войну в Ираке — «надо было забрать их нефть» — Трамп в ходе президентской кампании такие же, как у миллиардера (впрочем, добавлю от себя, каузальность тут неочевидно — может, один другого и поддерживает из-за близости взглядов, а не из-за того, что их ему навязал). Многие считают, что Мерсер сейчас имеет очень большое влияние на администрацию Трампа — чуть ли не до той степени, что президент и его люди продвигают именно идеологию и политику миллиардера.

Помимо нелюдимости у Мерсера много странностей. Он очень расчетливый человек, но, кажется, охотно верит в конспирологические теории — особенно если они касаются его политических оппонентов и конкретно Хиллари Клинтон. Он ученый — но при этом считает, что угрозы от ядерного оружия преувеличены. Он — по слухам — считает, что в США нет белых расистов, только черные. При всей его рациональности в доверие к семье Мерсеров втерся некий Артур Робинсон — ученый, которого многие считают самозванцев и который создал печально известную петицию «ученых» против идеи глобального потепления; также Робинсон заявляет, что работает над проектом по продлению жизни и замедлению старения. С этой целью он уже собрал более четырех тысяч образцов мочи.

Мэйер, как это ей свойственно, подробно — и, что важно, доступно — разбирает, как именно деньги и интересы Мерсеров задействованы в политике. Оказывается, что они действуют через свой частный фонд; что один из ближайших к ним людей — тот самый демонический Стив Бэннон из Breitbart (в этот сайт Мерсеры вложили 10 миллионов долларов); что дочь Мерсера Ребекка — одна из самых активных людей в элите новых правых (в частности, она входит в совет директором созданного Бэнноном Института подотчетности правительства, который выпускал книги и документалки с расследованиями финансов семей Клинтонов и Бушей); что они связаны с теми же Кохами и входили в некий Совет по национальной политики, полусекретный клуб для консервативной элиты; что они финансировали кампании радикальных правых на местах и давали деньги организациям, посвятившим себя борьбе с Хиллари Клинтон; ну и так далее.

Одна из главных страшилок тут — конечно, связь Мерсеров с Cambridge Analytica, компанией, которая утверждает, что с помощью научных методов может крайне эффективно влиять на политические взгляды людей через соцсети (вокруг большого материала про Cambridge Analytica был сильный и не до конца обоснованный хайп несколько месяцев назад); Мэйер пишет, что Мерсер, который уже устроил с помощью программистских методов на Уолл-стрит, не мог отказать себе в удовольствии произвести ту же операцию в американской политике, — впрочем, оговаривается, что роль Cambridge Analytica в победе Трампа совершенно неясна, и многие считают, что компания набивает себе цену.

Все это, конечно, довольно возмутительно, но, как по мне, скорее именно с точки зрения общих принципов устройства американской политической экономики, чем с точки зрения конкретных взглядов конкретного человека. Где-то в середине текста Мэйер впроброс упоминает, что Мерсер — вовсе не чемпион по политическим пожертвованиям; среди сторонников демократов есть пара людей, его опередивших; интересно, мог ли бы в The New Yorker появиться аналогичный текст про них, если бы выиграла Хиллари Клинтон. Хочется, конечно, верить, что да.

http://www.newyorker.com/magazine/2017/03/27/the-reclusive-hedge-fund-tycoon-behind-the-trump-presidency

Фотопроект — впрочем, с заметной текстовой составляющей — про Диксон, самый северный поселок в России: даже до Норильска отсюда 500 километров, а самолеты летают только раз в неделю. Раньше у Диксона была островная и материковая часть; теперь, когда от пяти тысяч жителей, осталось около пятисот, на острове уже никого нет — только работают гидрометеостанция и аэропорт. Вместо привычных автомобилей тут — гусеничные снегоходы и «бураны»; температуры зимой достигают минус сорока; все дома стоят на сваях, чтобы летом здание не нагревало грунт и не подтаивало собственное основание. От былого изобилия научных учреждений мало что осталось; основной бизнес в Диксоне теперь — ловля рыба: муксун, сиг, омуль и далее по списку. В общем, как бы и упадок; но с другой стороны, понятно, что человеку в таких местах жить на самом деле не слишком и полагается. А с третьей — очень красиво.

https://birdinflight.com/ru/vdohnovenie/fotoproect/20170315-dikson-na-krayu-snega.html

Бывший музыкальный обозреватель «Афиши» Александр Горбачев снова берется за старое — на сей раз чтобы рассказать о новом (очень хорошем!) альбоме ростовской группы «Каста».

«Эмоция «Касты» — не столько диссидентское негодование, сколько, пользуясь выражением другого автора, вулканическое недоумение; сакраментальный риторический вопрос «как так?» «Четырехглавый орет» — музыка людей, которые чувствуют угрозу своему обжитому миру и, кажется, готовы на эту угрозу реагировать».

Пошумим!

https://meduza.io/feature/2017/05/19/o-chem-govoryat-muzhchiny/?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

На следующей неделе в Москве начинается очередной фестиваль нового документального кино Beat, в котором на сей раз есть моя авторская программа, проходящая при поддержке родной «Медузы». Во-первых, это очень почетно и приятно. Во-вторых, в ближайшую неделю я буду тут много об этом писать — не только сугубо в рекламных целях, но и потому что эту программу мы собирали больше полугода, все фильмы имеют самое непосредственное отношение к этому каналу, ну и вообще: по большому счету, программа «Последствия медиа» на Beat — это такой способ «я просто текста» стать не просто текстом.

Соответственно, первым делом расскажу про фильм, программу открывающий; в каком-то смысле, с него она и началась: во всяком случае, когда я его впервые увидел год назад, я подумал, что ужасно хотелось бы показать его всем, кого я знаю, — да и кого не знаю тоже. Это фильм «Tickled»; по-русски — «Щекотка» . Я уже писал о нем немного и здесь, и для «Медузы» , но все же повторю главное.

Начинается «Щекотка» как абсурдистская комедия: веселый новозеландский журналист Дэвид Ферриер в поисках сюжета для нового материала обнаруживает в интернете объявление о том, что в Лос-Анджелесе ищут желающих участвовать в соревнованиях по щекотке — типа кто должен продержится. Видео с конкурса похожи на фетишистскую порнографию; все это звучит занятно; Ферриер отправляет создателям объявления запрос — и получает в ответ порцию отборной гомофобской ругани, а потом и угрозу судебного иска. Тут журналиста по-настоящему разбирает любопытство — и он с приятелем-оператором едет в Америку, чтобы разобраться, что к чему.

Что начинается дальше — лучше не описывать: это тот редчайший пример документального фильма, для которого релевантен термин «спойлер». Комедия быстро превращается в триллер, а потом и в трагедию; «Щекотка» оказывается не столько исследованием человеческих дикостей, сколько очень выпуклой историей про социальную несправедливость и, если угодно, пороки капитализма. Я бы сказал, что это что-то среднее между «Вечерним Ургантом» и фильмом «Spotlight»: одновременно и бодро, и пронзительно; весело и страшно.

Честно — это один из лучших фильмов, которые я видел; неважно, документальных или художественных. Поэтому мне ужасно хочется, чтобы вы его посмотрели, — и желательно в кинотеатре: «Щекотка» — один из тех опытов, которым добавляет ценности коллективное переживание.

Первый показ — 26 мая в большом зале «Октября» (там я еще все это как-то представлю); потом — еще два, 31 мая и 4 июня, в залах поменьше. Приходите. Билеты тут.

А вот трейлер картины:
https://www.youtube.com/watch?v=iOBXuCYB4jQ

Ну и «Щекотка» в расширенном контексте. Дальше буду рассказывать про другие фильмы.

Немного отвлечемся от новостей, хоть сегодня это и особенно сложно. На этой неделе в Москве начинается фестиваль нового документального кино Beat, в рамках которого есть и программа, созданная при поддержке «Медузы», — авторский проект редактора отдела спецкоров Александра Горбачева «Последствия медиа», четыре классных фильма про то, как журналистика и медиа меняют людей и мир вокруг нас.

Так вот, по такому случаю мы решили составить ультимативный список 15 лучших документальных фильмов-расследований, вышедших за последние 30 лет. Один из них — «Щекотка» — уже в эту пятницу откроет программу; это одновременно смешное и страшное кино про то, что стоит за странными видео на ютюбе, где щекочут атлетичных мужчин; нечто среднее между передачей The Daily Show и фильмом «Spotlight» (да, бывает и такое).

В общем, изучайте и приходите на нашу программу — там будет интересно.

https://meduza.io/feature/2017/05/23/15-luchshih-dokumentalnyh-filmov-rassledovaniy-snyatyh-za-poslednie-30-let?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

По ряду причин в России слово «гражданский журналист» приобрело какой-то комичный оттенок. Меж тем, есть на свете места, где у него смысл подвижнический, если не сказать мученический. Про таких людей — новый фильм Мэттью Хайнемана «Город призраков», который мы показываем в рамках программы «Последствия медиа» на фестивале Beat.

Герои фильма — группа жителей Ракки, которые, когда их город захватило ИГ, решили, что мир должен знать об ужасах, там происходящих, и запустили блог. Многих из них убили; у многих убили родственников; кто-то вынужден был сбежать в Европу, где их совсем не ждали — ну и так далее. У Хайнемана, который делал дико бодрую «Землю картелей» про мексиканских наркобаронов, есть какой-то свой режиссерский драйв, и «Город призраков» — это не только и не столько выступление в традиционном жанре героизации правозащитников, сколько фильм про очень живых людей, попавших в жуткую (действительно жуткую — это тот редкий случай, когда я готов согласиться с маркировкой 18+) передрягу и теперь все время сомневающихся: а стоит ли продолжать; а услышит ли кто-нибудь вообще.

Ну и особенная гордость — после показа в это воскресенье будет дискуссия не менее интересная, чем сам фильм. Спецкор «Медузы» Даня Туровский, лауреат всех фотопремий в мире Сергей Пономарев и журналистка и фотограф Нигина Бероева — люди, которые своими глазами видели охваченную войной Сирию и работали с темой ИГИЛ, — обсудят все увиденное и то, что осталось за кадром. Приходите. Билеты по ссылке.

http://2017.beatfilmfestival.ru/movies/city-of-ghosts/