Пользуясь случаем, хочу немного попиарить Ольгу. В её коллекции невероятное количество классических антикварных гравюр и литографий, а также самых разных обложек и иллюстраций из французских и итальянских журналов начала прошлого века, уже оформленных в виде картин. Как человек, который обожает ар-нуво и ар-деко я просто не могла пройти мимо.
Но больше всего меня заинтересовали печатные репродукции классических японских гравюр, которые делали для европейского рынка в основном с помощью цинкографии. И в коллекции Rariteca целые сундуки самых разных работ, начиная от оригинальных ксилографий из альбома в стиле "цветы и птицы" и заканчивая репродукциями нежных гравюр Судзуки Харунобу.
Очень рекомендую!

И небольшое объявление: я немного изменила профиль канала.

1) наконец-то убрала с аватарки Восходящее солнце — аналог свастики в странах восточной Азии. Оно висело там по моей дурости: я выбрала аватарку много лет назад ради ироничной подписи "бака-гайдзин". Теперь на аватарке шлем Датэ Масамунэ в цветах сливы.

2) добавила в описание свои контакты. Пишите мне на @takoyuzu, жду фидбека как джун на собеседовании!

3) подумала, что у бака-гайдзина скоро день рождения, поэтому для всех желающих поддержать бака-гайдзинские изыскания материально добавила в описание номер карты — 5536 9141 3313 4480
Торжественно обещаю, что все подарочные средства потрачу на литературу в Желтом дворе или на настолки про Японию.

Спасибо, что читаете меня! 🤍❤️🤍

Самый тупой в мире спор — спор о тождественности Восходящего солнца и свастики. Ответ очевиден, но многие продолжают настаивать, что параллели проводить нельзя. У меня даже есть иллюстрация от какого-то баттхертящего идиота.

Технически он прав: Восходящее солнце было военным флагом — флагом японской имперской армии, а Hakenkreuzflagge — флагом партии, который затем стал использоваться на государственном уровне.
На это у меня есть простой ответ:
НИКОГО НЕ ЕБЕТ

Вопрос не в таксономическом соответствии, как это пытаются представить недобросовестные спорщики. Он в восприятии. Свастика уже давно не просто деталь флага НСДАП, это символ преступлений против человечества.

Неважно, какой герб и гимн у страны, которая вторгается на твою территорию, убивает мирное население, разрушает памятники культуры и сгоняет людей как скот в лагеря. Важно какая очередная уродливая закорючка нарисована на танке, въезжающем в еще недавно тихий город.
Гимн забудут. Закорючку запомнят. И именно за закорючку придется расплачиваться.

Театр Мэйдзи-дза, май 1928 года

Биографическая пьеса "Муссолини" режиссера Осанаи Каору для кабуки (да-да, для кабуки) в пяти актах, которая в свое время просто взорвала театральную сцену.

Слева на фотографии Бенито Муссолини (играет Итикава Садандзи II), втирающий социалисту Джачинто Серрати (играет Итикава Энноскэ II) за великое будущее фашизма.
Японские и зарубежные критики отмечали уникальное умение Итикавы зажигательно читать длинные речи, которыми так славился дуче.
Когда Итикава скончался в 1940 году, Муссолини лично направил в Японию телеграмму с соболезнованиями.

Пятый акт пьесы заканчивается речью Муссолини, который ведет последователей на Рим, чтобы окончательно утвердить власть фашизма.
Муссолини: "Братья мои, фашисты Италии! Объединимся, как это делали римляне до нас! Вперед! У нас лишь одна цель. Мы построим новую Италию. Маршем, друзья! Сейчас! На Рим!"
В ответ толпа ревет: "На Рим, на Рим!". Начинает играть фашистский марш. Муссолини с последователями спускается с холма.
Занавес.

Театр Кабуки-дза, июнь 1930 года

Кульминация исторической пьесы "Записки об осаде Порт-Артура", посвященной триумфу Японии над Россией во время моей любимой "маленькой победоносной".
Героический (и к этому моменту уже ставший легендой) генерал Ноги (играет Итикава Садандзи II) демонстрирует непревзойденное благородство японцев, пожимая руку поверженному коменданту Порт-Артура Анатолию Стесселю (играет Морита Канья XIII) в знак уважения перед его воинской доблестью.


Кабуки — традиционный японский театр. Ключевое слово — "традиционный".
Наверное, многие видели фрагменты из меметичных постановок типа Star Wars, где злой ситх в черном сокутае размахивает лазерной катаной. Но не стоит заблуждаться: в большинстве случаев в театре кабуки ставят классические произведения эпохи Эдо. Это такой осколок прошлого, капля янтаря, в которой застыло время. Национальное достояние, не всегда понятное и интересное рядовому японцу.

Но так было не всегда: когда-то это была живая традиция. Пока ее не убили война и пропаганда.

Посмотрел театр но
Отупление одно
Чтоб не помереть со скуки
Посмотрю-ка я кабуки!

Фить-ха!
Но и не фить: для японца начала XX века кабуки успешно заменял одновременно кино и телевидение. Это было очень удачное средство от скуки. Несмотря на большой классический репертуар, пьесы кабуки часто ставились и на злободневные темы, из постановок можно было узнавать новости о происходящем в мире, а Великая депрессия привела к сильной либерализации сферы, поскольку понадобилось привлекать новую публику, которая до этого не могла себе позволить билеты. Появлялись новые революционные труппы, которые специализировались на современных постановках, несмотря на возмущения любителей "классического" кабуки. Критики писали разгромные статьи, публика захлебывалась от восторга, количество независимых театров росло... а государство очень-очень внимательно присматривалось к происходящему.

Уже к началу 30-х годов появилась интересная тенденция: огромную часть репертуара составляли так называемые постановки итиядзукэ, посвященные "новой истории". "Итиядзукэ" называют японские соленья быстрого приготовления, когда овощ проводит в рассоле всего одну ночь. По аналогии такие постановки создавались невероятно быстро, буквально за 2-3 дня. О чем же зрителю рассказывали авторы итиядзукэ?
О победах доблестной японской армии и о героизме ее солдат. Обычно бралась какая-нибудь реальная новость и превращалась в такую вот неуклюжую постановку "быстрого засола". При этом часто сама история могла занимать довольно небольшую часть пьесы, в остальное же время актеры со сцены рассказывали о расовой гармонии в Азии, о том, как страна славно объединит Китай, Монголию и Корею у себя под крылышком, читали патриотические стихи, размахивали знаменами армии. Ну и конечно же обвиняли Китай во всех грехах: и армия у него состоит из нецивилизованных бандитов, которых надо вычистить и заменить вышколенными японцами, и традиции у него отстой, да и вообще, что это за страна такая — Китай?

Чтобы понять настроения публики хватит небольшой истории: однажды актер такой вот патриотической пьесы услышал, как мимо театра шел разносчик газет, кричащий "Срочные новости с фронта!". Актер остановил спектакль, купил у разносчика газету и со сцены зачитал новость об очередной космической победе японцев под бурные овации аудитории.

Фотографии с социальных ивентов, потрясающе в своем цинизме рекламирующих одну из множества пьес про "Трех героических живых бомб".

Сюжет пьес основан на реальных событиях: 22 февраля 1937 года трое японских саперов были отправлены к китайским укреплениям, чтобы проделать дыру в колючей проволоке, которая мешала продвижению пехоты. С собой они несли бамбуковую трубку, начиненную взрывчаткой. В результате взрыва все трое погибли, но пропаганда превратила несчастных "живых бомб" в героически геройских героев, решившихся на акт самопожертвования во имя родины и императора. В ответ на это кабуки, конечно же, немедленно выдал миллион "быстрых засолов".

На первой фотографии — трое актеров, которые играли в крупной пьесе троих "живых бомб", стоят перед поминальными портретами саперов перед выступлением.
На второй — те же трое актеров во время поминальных мероприятий рядом со скорбящими матерями.

13-е декабря 1937 года. Праздничная постановка в честь взятия Нанкина

Благодаря своей уникальной роли, кабуки быстро стал рупором милитаризма. Когда в Японии было создано Бюро информации — новый институт, глава которого мечтал повторить успехи Геббельса, кабуки был признан чрезвычайно важным медийным каналом. Истинно национальный театр должен был продемонстрировать превосходство японского над буржуазно-западным.

Кабуки расцвел. Кроме пьес про то как все хорошо заживут, когда Япония захватит Азию, появилось множество исторических пьес, где проводились параллели с современными событиями. Одним из особо популярных героев был канцлер Тоётоми Хидэёси, в конце своего правления решивший захватить Корею и Китай. Интересно, что драматурги не обращали внимание на неоднозначный конец его истории: военный поход провалился, а сам престарелый Хидэёси приуныл и умер, просрав вместе с тонной ресурсов свою династию.
Учитывая, как закончилось великое объединение Азии под крылом японского императора, как вы лодку назовете...

Афтерпати удалась, если на нее пришли гитлерюгентовцы!

Но, как вскоре выяснилось, в центре внимания ока Саурона некомфортно.
Власть начала критиковать кабуки: если хочешь быть национальным театром, то изволь соответствовать! Штаб цензоров кромсал и запрещал элементы, которые делали кабуки привлекательным: дуэли, кровь, эротику. Из театра постепенно вымарывалось все, что напрямую не служило целям пропаганды. Например, в одной пьесе выкинули босоногих (читай, "сексуализированных") танцовщиц и заменили их на целомудренных девушек, демонстрирующих боевые приемы. Публика не оценила: количество зрителей театра значительно снизилось.

Но японское правительство уже ехало на полных парах. Постепенно система начала переваривать сама себя, и как всегда в таких случаях ее первыми жертвами стали самые лояльные институты.
Государственная любовь окончательно прошла в 1944 году, когда кабуки был признан неподобающей для военного времени роскошью и строго запрещен. Гадюка сожрала жабу, а потом и сама себя.

После войны евангелисты кабуки приложили много усилий, чтобы восстановить театр. Так получился современный традиционный кабуки: пьес про восемь народов, собранных под одной крышей, там уже не играют. Зрители в основном ходят посмотреть классику эпохи Эдо про храбрых самураев, верных жен, прекрасных куртизанок и вороватых монахов.
Может оно и к лучшему: кабуки стал академическим, серьезным и главное — лишенным идеологии. Но при этом совершенно утратил живую традицию. Новые пьесы, хоть и пишутся, но с сильной опорой на существующий репертуар; герои тех же "Звездных войн" одеты в дорогие японские одежды, а не в смешные DIY-костюмы как в довоенных постановках. Ушла эпоха художественной революции.

Мораль истории вечна: сколько бы пьес про Хидэёси, захватывающего Нанкин верхом на имперских орлах, ты бы ни поставил, однажды государство решит, что ты недостаточно стараешься и объявит нежелательным элементом. И через много лет, собирая золу того, что однажды было твоей жизнью, ты задумаешься: "А стоило ли оно того?".

Каунасский вокзал, последние дни лета — 31 августа 1940 года. На платформе толпятся люди — даже для столицы Литвы это невиданное количество провожающих! Слышится речь: польский, литовский, русский, идиш...

Если присмотреться, то становится очевидно: толпа собралась вокруг одного поезда — того, что скоро отходит на Берлин. Даже не поезда — одного купе. Кажется, что все собравшиеся ждут чего-то от конкретного пассажира, который вот-вот уедет в Германию. Люди тянут к нему руки. Усталый пассажир — говорят, что это дипломат из Токио, в спешке дописывает длинный текст в каком-то документе, ставит печать и отдает его одному из провожающих. Начинает писать на следующем.

Раздается гудок, люди в отчаянии покидают вагон. Поезд трогается, но японец высовывается из окна. Он смотрит на платформу в последний раз, разжимает ладонь и бросает какой-то предмет одному из бегущих за поездом.

— Мир похож на большое колесо... Желаю вам здоровья и удачи!

Поезд набирает скорость.

Прежде чем проследить за тем, как сложились судьбы пассажира и собравшихся на платформе людей — история о храбрости и готовности пожертвовать всем ради чистой совести, я хочу привести небольшой пример из жизни бака-гайдзина, который поможет лучше понять контекст.

В этом году Девятое ава — день траура в иудейской традиции, выпал на субботу. В такие годы день скорби переносится на следующий день, в случае 2022 года с 6-го августа на 7-е, то есть, со вчера на сегодня. Литургия Девятого ава включает в себя песни-плачи, посвященные бедствиям еврейского народа начиная с разрушения Первого и Второго Храмов и заканчивая Шоа ("Катастрофа", т. е. Холокост).
А еще так вышло, что сегодня еще мой день рождения. Мне показалось, что это довольно символично, поэтому сегодня я хочу поговорить про Холокост через призму одной семьи. Моей.

Мой пра-пра-прадед Бер Райман работал кожевником в Риге. У него было трое братьев — Рубин, Хацкель и Меер, каждый из которых был женат и имел детей. У Бера тоже были дети — аж одиннадцать от двух браков. До взрослого возраста дожили семеро. К началу WWII у большинства уже у самих были взрослые дети, а у некоторых — даже внуки.
Это была огромная семья. Но сейчас от нее осталась одна маленькая ветвь — потомки моей пра-прабабушки. В моем поколении шесть человек. В предыдущем — двое.
Пра-прабабушке повезло: она полюбила не местного рижского парня, а моего пра-прадеда Адольфа Певзнера, который увез ее в свою родную Россию. Встретиться с семьей после WWII ей не было суждено.

Я не знаю, чем занимался дедушка Соломон, как звали кузенов семьи Райман из Польши и были ли у бабушки Шарлотты и ее мужа Давида дети. Я не знаю, как звали жен, детей и внуков Рубина, Хацкеля и Меера. Единственное, что осталась от этой огромной семьи — насупленные лица на паспортных фотографиях с печатями рижской полиции и одна дата смерти на всех.

Я не знаю, зачем объясняю, что Холокост — это ужасная трагедия на всех уровнях, начиная от личностного и заканчивая поколенческим и общечеловеческим. Возможно, потому что это всегда казалось мне очевидной для всех истиной, но количество оторванных от реальности фантазеров-нацидрочеров, которых я повстречала в институте, показало мне всю необоснованность такого оптимизма. Начиная от фриковатого парня, который ставил себе на обои фотографии из концлагерей и любил присесть на ухо рандомной жертве с рассказами о величии Третьего Рейха и заканчивая очень образованной девочкой из очень приличной семьи, отец которой "из любви к истории" скупал у черных археологов медальки СС, а мать — ради "шутки" заклеила разбитые окна свастиками из скотча. Девочка как-то на голубом глазу спросила меня, правда ли что кровь евреев при обработке определенными химическими реагентами приобретает синий окрас, в то время как кровь остального человечества остается неизменной.

Наверное, с тех пор я стараюсь объяснять. Потому что если человек не понимает все горе, которое в мир привели шизотерические убеждения определенной группы, то он никогда не поймет, почему меня бросает в слезы от биографии японского дипломата, который 31 августа 1940 года выехал на поезде из Каунаса в Берлин.

Пора представить пассажира поезда. Его звали Сугихара Тиунэ.

Когда читаешь биографию Тиунэ, создается ощущение, что он всегда оказывался в противофазе миру.
Его отец сменил фамилию с "Мицугоро" на "Сугихара" в честь врача, спасшего его от смерти. Отец мечтал, чтобы Тиунэ стал врачом, но тот поступил в Васэду, чтобы изучать языки, лишившись семейной поддержки.
Васэда был известен своим западничеством, и Сугихара в ветхом хаори отличался от своих сверстников в "европейской" форме. За ним закрепилась слава чудака: за пазухой он носил учебники, а за ухом — ручку с чернильницей, прикрепленной к кончику пера. "А вдруг мне понадобится что-то написать?".
Манеру носить учебники в одежде он сохранил: когда МИД, где молодой Сугихара работал, бросив обучение, направил его изучать русский, он разрезал словарь пополам и носил половины в карманах, заучивая страницу за страницей. Он был настолько хорош, что коллега-японец, из-за двери услышавший беседу Сугихары с советским представителем, решил, что в комнате двое русских.

Благодаря невероятному трудолюбию Тиунэ стал главным экспертом по СССР. Его отправили в Маньчжоу-го, где Сугихара занимался переговорами с советской стороной. И регулярно получал в панамку: от Квантунской армии (женат на русской — явно шпион!), от СССР (женат на белой эмигрантке — симпатизирует антисоветскому движению!), от Китая (тут понятно), от Всероссийской фашистской партии (да, такая была)...
А еще Сугихара принял православие, что тоже вызывало у его коллег некоторый зуд. Из-за подозрений Сугихара был вынужден развестись и повторно жениться — на японке Юкико (на фото).

Раздражение, которое у армии вызывал Тиунэ, вылилось в его изгнание из Маньчжурии. МИД направил дипломата в Литву, где он должен был создать консульство Японии и одновременно опосредованно следить за настроениями в Германии. Японию напрягала мысль, что под боком сидит злой коммунистический Союз, который облизывается на Маньчжурию, поэтому она очень хотела, чтобы Рейх в лучших традициях Хеталии отметелил бы СССР ради своих японских накам.

Приезд Сугихары в Каунас вызвал почти такой же ажиотаж как и его отъезд год спустя. Он был одним из первых японцев, посетивших Литву, и публике было очень любопытно, как же выглядит такая далекая Япония. Местный журнал взял у Сугихары длинное интервью, где тот отвечал на вопросы про свою родину, в том числе честно рассказал, что в Японии в тот момент существовала легализованная проституция. Статья была невероятно успешной и даже привела к всплеску японофильских настроений в стране.
Уже во время интервью Сугихара понял, что собеседникам с трудом дается его имя — Тиунэ, поэтому он недолго думая переименовался в "Сугихара Сэмпо", где Сэмпо — фонетическое прочтение иероглифов, составляющих имя Тиунэ (千畝).

Сугихара провел в Литве всего год: с 28-го августа 1939-го до 31-го августа 1940-го года.
Через четыре дня после его приезда в Каунас началась Вторая мировая война: Германия вторглась в Польшу. В страны Балтии хлынул поток беженцев, пытавшихся спастись от нацистского режима. Они стучались во все посольства в надежде на помощь, но к этому времени большинство стран закрыли границы для евреев.

Сугихара еще в 1938 году получил строгое распоряжение не выдавать евреям разрешения на въезд в Японию. Представитель МИДа написал Сугихаре, чтобы на подобные запросы он отвечал, что Япония — страна маленькая, тесная, короче, нерезиновая, война в Китае ее выматывает, поэтому "беженцев" принять не сможет. И японские колонии тоже не смогут. В целом, давайте, мол, без "беженцев" (депеша с умилительной прямотой уточняет, что под "беженцами" подразумеваются евреи, но для коммуникации с внешними сторонами надо использовать термин "беженцы").

Ситуация ухудшилась в июне 1940 года, когда СССР решил повысить ставки и аннексировал страны Балтии. Первым делом после оккупации Литвы Союз потребовал у иностранных консулов выметаться из страны, лишив беженцев последней надежды на отъезд из полыхающей Европы.

Еще до советской агрессии, одним из немногих мест, которое приветствовало беженцев, было посольство Нидерландов. К этому моменту сама страна уже была оккупирована Рейхом, но ее посол в Литве Ян Цвартендийк нашел неожиданное решение: он начал выдавать "проездные документы" для въезда на территорию голландских колоний в Америке.
Документ выглядел совершенно абсурдно, поскольку он состоял из записи в паспорте: "Голландское королевское посольство в Риге объявляет, что для въезда иностранцев в Суринам, Кюрасао и другие голландские владения в Америке не требуется визы".

Но чтобы добраться до Америки нужно было проделать длинный путь через весь СССР... А оттуда переправиться в Японию и сесть на корабль до места назначения (на скрине маршрут с вариациями).
А значит, кроме печати, что виза в голландские колонии не нужна, беженцам была нужна была уже настоящая виза — в Японию.

Сугихара, который отлично представлял ситуацию, запросил возможность выдавать такие "транзитные визы" беженцам и получил ответ: нежелательно.

На этом история могла бы и закончиться. Сугихара бы повздыхал о советской оккупации, сел на поезд вместе с другими дипломатами и уехал в Берлин.

Но все сложилось иначе. Сугихара не закрыл представительство и не уехал под предлогом личных дел. Это давало ему отсрочку на месяц. Все это время он занимался тем, что выписывал "визы жизни" — документы, которые позволяли евреям въезжать в Японию. Он не делал ничего, только писал по 18-20 часов в сутки, почти без сна.
Жена Сугихары вспоминала, что время от времени ей приходилось разминать руку мужа, поскольку у него начинались судороги, мешающие держать ручку. С помощью Юкико он выписал невероятное количество виз.
Когда пришло время, он закрыл представительство и переехал в отель Metropolis, где продолжил принимать беженцев до самого отъезда. Он писал визы по дороге на поезд, писал их в поезде, писал, когда поезд отправлялся. А потом через окно передал свою печать людям, ожидавшим на перроне, чтобы они могли продолжить штамповать визы.

Пример визы жизни на фото.