Мы очень много знаем о фашистской пропаганде в странах Европы. Уже в 1965 году в СССР вышел отличный документальный фильм Михаила Ромма "Обыкновенный фашизм" (правда, многие его не любят за параллели, которые подозрительно легко проводятся между нацизмом и сталинизмом). А вот про Японию в нашем обществе традиционно говорят куда меньше как и в целом про тихоокеанский театр военных действий WWII. Однако именно в японской пропаганде общие для всех фашистских режимов идеи героизма и героического самопожертвования достигли своего логического завершения.
Поскольку я писала диссертацию на соседнюю с пропагандой тему, мне хочется об этом поговорить. В течение ближайших дней я постараюсь понемногу рассказывать про примеры японской милитаристской пропаганды первой половины XX века и попробую провести параллели с другими более знакомыми нам фашистскими режимами.

Для начала предлагаю просто посмотреть недлинный анимационный фильм 1942 года "Морские орлы Момотаро" (桃太郎の海鷲).

Момотаро ("мальчик из персика") — один из наиболее известных сказочных героев в Японии, примерно как Иванушка-дурачок для русскоязычных людей. В сказке чудесный мальчик, появившийся из персика как дар божеств бездетным старику и старухе, отправляется сражаться с демонами-они. По дороге он встречает волшебных животных — обезьяну, собаку и фазана — которые соглашаются ему помочь в обмен на угощение. Сказочный отряд проникает в логово демонов и конечно же побеждает.

Благодаря своей известности во всех слоях населения, героем пропаганды Момотаро стал довольно рано. Например, во время "маленькой победоносной" 1904-1905 годов писатель Исихара Васабуро написал детскую книгу про новые приключения Момотаро, где сообщал читателю: "раньше демоны жили в южных странах, но теперь и на Западе завелись демоны — демоны-роски". Слово "роски" он остроумно записал иероглифами 露西鬼 (это сочетание одновременно фонетически звучит похоже на самоназвание врага "ruski" и переводится как "западные демоны-русские").

Окончательно миф о Момотаро оформился во время специальной военной операции имперской Японии против Китая. О храбром Момотаро рассказывали как о национальном герое, который наконец выгонит из Азии европейских демонов и вместе с младшими братьями-животными из менее священных стран создаст Великую сферу сопроцветания.

В приложенном к посту мультфильме Момотаро командует армией кавайных обезьянок, собачек и фазанов, которые надевают головные повязки с изображением Восходящего Солнца и летят уничтожать объект военной инфраструктуры "Перл-Харбор".
Очевидно, что под его блестящим командованием операция завершается оглушительным успехом!

В последнее время я часто натыкалась на размышления о том, что только глупые люди верят пропаганде. Даже придумала название этой теории — "Brains vs. Zombies". Мол, умный человек не может поверить в [сюда вставьте любой факт на ваш вкус].
Это не совсем так. Исследователи культуры фейков и теорий заговора, в последние годы вырвавшихся из маргинальных сообществ в пространство обывателей, пишут, что конвенционально "умные" люди с высшим образованием парадоксально оказываются более уязвимыми перед пропагандой. Обколются своим ивермектином и ебут друг друга в форчан, так сказать. Кроме этого, таким людям сложнее дается пересмотр своих идей, даже если они основаны на ложной информации, поскольку они более уверены в своей интеллектуальной непогрешимости.

Проблема в том, что пропаганда никогда не пытается логически переубедить человека. Она вообще старается избегать контакта с той частью мозга, которая занимается критической обработкой новой информации. Пропаганда взывает к уже существующим ценностям, часто — к самым базовым (именно поэтому в глазах людей, которые радикально не согласны с месседжем, она выглядит настолько смешной и нелепой). Ее сила в простоте, но, чтобы она сработала, ей нужно обойти антивирус мозга — рациональное мышление. Это достигается за счет образности и эмоциональности, которые взывают к морали/традициям/религиозным догматам — то есть к тому, что мы не привыкли активно обдумывать и оспаривать. А еще активно давят на страхи и болевые точки.
Для примера возьмем общество, которое сравнительно недавно пережило жесткий экономический кризис и не полностью вышло из депрессии — многие его члены до сих пор не чувствуют себя в безопасности финансово, не имеют подушки безопасности, живут в страхе перед, говоря модным языком, высвобождением с работы. Такое общество уязвимо перед манипуляциями, надо только посадить его на качели и постоянно раскачивать между обещаниями стабильности и запугиванием переменами.

Срочно на выборы, иначе всем выдадут по коммунисту на передержку!

А кроме шуток, основной электорат НСДАП составляли не очень богатые люди, которым тем не менее было что терять, поэтому они оказались особо чувствительными к обещаниям стабильности и порядка. Безработные и нищие склонялись к коммунистам, более зажиточные граждане придерживались либерально-центристских взглядов, а вот мелкие фермеры и предприниматели, самозанятые, работники сферы услуг диспропорционально часто по сравнению с другими группами голосовали за нацистов, особенно в регионах с высоким уровнем безработицы.

Еврей чужд идее государственности не со вчерашнего дня. Этим качеством он отличается еще издавна. Но отсюда мы уже можем заключить, что у еврея, как и у женщины, личность совершенно отсутствует.
Отто Вейнингер, "Пол и характер. Принципиальное исследование"

Неприятнее всего, что на стороне пропаганды выступает опасный союзник — эволюция. В течение развития мы накопили множество багов мышления: на каком-то этапе эти стратегии содействовали выживанию, но сейчас проявляются в виде самых разных когнитивных искажений.
Грубый пример — страх темноты. Наша бабушка-обезьяна, живущая в саванне, имела все причины подозревать, что темнота несет опасность. Но теперь ее потомкам, живущим в безопасных городских квартирах, по ночам не очень комфортно ходить в туалет, поскольку в коридоре можно встретить Пирамидоголового.

Среди когнитивных искажений можно выделить обширную категорию, которая связана с распределением людей на группы "свой-чужой", и политической пропаганде очень, очень легко использовать наше врожденное недоверие и нелюбовь к "чужакам" как бэкдор в систему. Мы так устроены.
Отличный пример — горячо любимый мной ориентализм, в котором уродливо срастаются почти все когнитивные искажения этой категории. Членам "чужой" группы отказывают в праве на индивидуальные качества, заменяя их универсальным национальным менталитетом. При этом, если на "наше" поведение влияют самые разные внешние факторы, то все проявления всех членов "чужой" группы продиктованы исключительно их личностными качествами, а точнее — неизменным и неотъемлемым характером, который у них один на всех. И это мерзкий, мерзкий характер!

Например, рассуждения Отто Вейнингера о китайцах: "Что можно сказать, например, о китайцах с их чисто женской нетребовательностью и отсутствием всяких стремлений? Здесь, без сомнения, соблазн приписать целому народу исключительную женственность особенно велик. Ведь обычай носить косу не есть же пустой каприз целой нации, а что должна означать собою скудная растительность на лице?".

На всякий случай уточню, что для Отто "Почему сасные арийские парни мне не дают?" Вейнингера сравнение с женщиной — худшее из возможных оскорблений. В его мире все бабы (и евреи) — шлюхи, и один Отто не такой: "Мужчина, представляющий собою олицетворение низости, стоит бесконечно выше наиболее возвышенной из женщин" и все дела.

Извините за обилие Вейнингера в прошлом посте: было жалко сокращать миллиарды искрометных шуток про so deep in the closet you can see Narnia. А еще хотелось задать контекст для следующего произведения японской пропаганды, ставшего прямым ответом Японии на снисходительное отношение стран Запада к азиатским культурам.

В эпоху Мэйдзи идея европейского превосходства была импортирована в Японию вместе с другими плодами западной науки. Правда с маленькой звездочкой: японцев убрали из списка азиатов с их "чисто женской нетребовательностью и отсутствием всяких стремлений". Да, все национальное было объявлено отсталой и ненужной "азиатчиной", но обычно после критики любой неугодной традиции немедленно выяснялось, что на самом деле эта плохая традиция пришла из подлого Китая. А до нее существовала другая, хорошая и правильная и конечно же чисто японская традиция, мистическим образом копировавшая западную.
Например, когда в 1871 году император Мэйдзи издал указ о переходе чиновников на западную одежду, он объяснял свое решение желанием вернуться к "японским корням". Если верить указу, многослойный придворный костюм с широкими рукавами, тяжелыми накидками и длинными штанинами, был заимствован у танского Китая и демонстрировал миру слабость Японии. Поэтому император требовал у государственных служащих перейти на европеизированную форму с узкими рукавами и штанинами, а если говорить словами эдикта — "вернуться к стилю сильных японских воинов". Почему? Якобы так одевался божественный основатель японской правящей династии — легендарный император Дзимму.

Короче, когда-то в далеком блистательном прошлом японцы одевались как настоящие мужики. Но потом изнеженные китайцы соблазнили их своими метросексуальными нарядами, и сыны Ямато, переодевшиеся в заморский шмот, позабыли про самурайскую честь.
Прости нас, Дзимму, мы все проебали…

В то же время начал формироваться национальный миф об особом пути Японии и ее уникальном месте в мире: только она одна способна объединить знания бездуховных скрепошатающих гейропейцев с самурайским духом сынов Ямато и принести убогим и дремучим братьям по Азии свет императорского солнца.

В результате курса на европеизацию Япония смогла очень быстро модернизироваться. К началу XX века у нее были современное оружие и военная техника, армия нового образца, огромные захватнические амбиции и даже первые трофеи в клубе имперских держав — колонии в Азии. Но вскоре выяснилось, что европейцы все равно смотрят на Японию как-то свысока. И это было обидно: дипломаты и военные, выросшие на мифе о своей исторической исключительности, чувствовали, что для Запада они так и остались в одной категории с остальными отсталыми азиатами… Хотела проиллюстрировать этот пост карикатурой конца XIX, на которой японец и японка изображены в виде мартышек, примеряющих перед зеркалом европейские костюмы, но, к сожалению, не нашла ее.

Даже после того как Россия по полному обцусимилась в "маленькой победоносной", Япония не получила заслуженный титул прогрессивной колониальной империи. И хотя ее позвали в Лигу наций после Первой мировой, там Японии совсем не понравилось: ее постоянно осуждали за военную агрессию в Китае, требовали отвести войска от границы, а в 1933 году еще и отказались признать свежесозданное японское марионеточное государство Маньчжоу-го.
Тут Япония совсем обиделась, не выдержала такой несправедливости, забрала свои формочки и ушла в другую песочницу, где уже давно обосновались страны-аутсайдеры, затравленные злой Лигой наций. Здесь дело пошло веселее: новые друзья наконец перестали ругать японцев за Китай и даже занесли в список "почетных арийцев"!
Обрадованная таким поворотом событий, Япония решила, что пришло время показать всему миру: мы не уступаем Западу не только в военной, но и культурной сфере. Пришло время южным варварам увидеть истинное лицо модернизированной, современной, мощной, развитой и совсем-совсем не азиатской Японии! 💪🎌💪

Именно с таким запросом Кавакита Нагамаса, основатель компании-дистрибьютора и киностудии Towa Shoji-Film, прибыл в Берлин в августе 1935 года.

Немного о Каваките.
Как и многие активные деятели своей эпохи, Кавакита получил образование за рубежом: он отучился в Гейдельбергском университете имени Рупрехта и Карла в Германии и отлично владел немецким. По возвращению домой он начал заниматься дистрибуцией зарубежных фильмов в Японии, сначала как представитель немецкой кинокомпании UFA, затем — как основатель собственной компании Towa. Но Кавакита мечтал о большем: он хотел вывести японский кинематограф, до этого обслуживающий только внутренний рынок, на мировую арену.

Его первой попыткой стала антология Nippon 1929 года — фестивальный фильм из трех небольших новелл от разных режиссеров, которые должны были представить западному зрителю современную Японию "как она есть". Но вскоре выяснилось, что современная Япония "как она есть" западному зрителю плохо заходит. Люди на показах откровенно смеялись над незнакомыми реалиями, например, когда восточные дикари в смокингах и фраках внезапно снимали туфли и садились на "грязный" пол.

Кавакита умел учиться на своих ошибках. Он решил радикально изменить стратегию. Его новый план вывода Японии в свет был такой:
1. нанимаем режиссера-гайдзина, который уж точно знает, что нравится гайдзинской публике, и заказываем ему фильм о Японии
2. прикрепляем к режиссеру-гайдзину местных режиссеров, которые учатся у него всем секретным гайдзинским технологиям
3. выпускаем получившийся бомбический фильм во всех серьезных гайдзинских странах и ловим мегахайп
4. импортозамещаем гайдзина свежеобученными японскими режиссерами, которые снимают 100500 фильмов про Японию
5. ?????
6. WORLD DOMINATION!!!

С этими скромными пунктами Кавакита прибыл в Берлин и начал подбирать команду под амбициозный проект, который должен был поднять японское кино с колен. У него не было ни сценария, ни актеров, только собранные для съемок средства (примерно в десять раз превышающие средний бюджет японского фильма 30-х). По рекомендации японского посольства Кавакита обратился к режиссеру Арнольду Фанку. Геолог по профессии, Фанк был известен своими высокобюджетными горными фильмами, про триумф, кхм, человеческой, кхм, воли над силами природы, и отлично подходил на роль певца японского пейзажа.

Позднее, в мемуарах, опубликованных в 1973 году, Фанк так описал события 1935 года:
Они [японцы] знали, что японские фильмы не понимают заграницей, и отдавали предпочтение немецким режиссерам перед американскими, поскольку немцы в большей мере наделены эмпатией по отношению к чужим народам.

Не знаю, насчет эмпатии… Тут это... Press X to doubt.

Что было дальше с кинодетищем Кавакиты? Договор подписали, Фанк начал писать сценарий и занялся кастом (следующие сегменты рекомендуется читать под музыку из "Фильм, фильм, фильм" или из Team Fortress 2 на свой вкус).

Фанк назвал свой сценарий Die Tochter des Samurai ("Дочь самурая"), и поместил в центр повествования молодого японца Тэруо, неохотно возвращающегося в Японию после учебы в Европе. Дело в том, что Тэруо — обычный японский крестьянин, шесть лет назад обвенчался с Мицуко — единственной наследницей богатой самурайской семьи, чтобы в будущем принять ее фамилию и продолжить историю благородного рода. В обмен на это отец Мицуко оплатил его образование в Германии. Но в институте Тэруо заразили возмутительными либеральными идеями о какой-то там свободе личности, и он решил, что забьет на невесту, тестя и собственную honoru, поскольку полюбил прекрасную немку Герду. Вдобавок у Тэруо в жопе играет толстовство, которое требует поднимать свежезахваченную манчжурскую целину, а изнеженная аристократка Мицуко не подходит на роль вайфы, которая поднесет ему к трактору крынку свеженадоенного молока.

Весь фильм герои бестолково мучаются, разрываясь между чувствами и долгом. Кульминация этой истории про любовный треугольник с тремя тупыми углами наступает когда отвергнутая Мицуко пытается броситься в вулкан от неразделенных чувств. Но Тэруо конечно же вовремя вспоминает, что честь для японца — превыше всего, спасает невесту и все же женится.

За Герду не переживайте, она не пострадала! Как истинная белая женщина она изначально была против кровосмесительных браков и решительно отвергала все подкаты парня. Все же между "истинными арийцами" и "почетными арийцами" лежит непреодолимая пропасть шириной в одного Эмиля Мориса (во всяком случае, так это задумывал Фанк, судя по его переписке с актрисой, но у меня при просмотре сложилось впечатление, что Герда просто сурово френдзонит унылого Тэруо с его стремным фетишем на большие мощные немецкие комбайны).

А потом все поехали в Маньчжурию пить чай с конфетами и служить японскому народу!
В последней сцене фильма обычный манчжурский агроном Тэруо кладет своего новорожденного сына во вспаханную колею и провозглашает, что и тот станет "ребенком земли". Мицуко в простой рабочей одежде улыбается рядом. Затем кадр сменяется: камера крупным планом показывает лицо японского солдата, который охраняет границы поселения от злых китайцев. Солдат, которого мы до этого ни разу не видели, тоже улыбается, наблюдая за новой ячейкой общества. Но внезапно что-то за границами кадра привлекает его внимание! Лицо солдата становится настороженно-напряженным. На штык его винтовки падает луч солнца...


Кстати! "Дочь самурая" или 新しき土 ("Новая земля"), как фильм назвали в японском прокате, есть в свободном доступе с достаточно адекватными английскими субтитрами (есть и русские, но я не могу поручиться за их качество).
Фильм скучный, но нереально красивый. Если проматывать все сцены с героями — смотрится как очень дорогой рекламный ролик японского турагентства.

Экран темнеет. Овации, цветы, титры!

Косуги Исаму — Тэруо. К 1936 году был уже состоявшимся актером, прославившимся благодаря ведущей роли в нескольких военных фильмах.
Хара Сэцуко — Мицуко. В 1936 году — малоизвестная шестнадцатилетняя актриса, впервые получившая ведущую роль в фильме. В будущем — одна из самых любимых японцами актрис XX века. Забавно, что в "Дочери самурая" Мицуко олицетворяет идеал японской женщины, при этом на роль была выбрана актриса с максимально европейскими чертами лица.
Рут Эвелер — Герда. Победительница конкурса красоты и полный diversity hire: Фанк предложил Рут роль в фильме до того, как написал сценарий. В письмах к Рут он писал, что, в фильме нет других "белых" персонажей, поэтому героиня Рут должна быть максимально идеализированной.
Итами Мансаку — второй режиссер и консультант по культурным особенностям. Относительно известный режиссер, снимавший псевдоисторические фильмы про самураев, эдакие японские вестерны. Фанк хотел иметь японского напарника, который мог бы указать на культурные неточности в сценарии и по приезде в Японию посмотрел несколько лент разных режиссеров, у которых был контракт с компанией-подрядчиком Кавакиты. Из них ему особо понравилась лента Итами про самураев: Фанк знал про бусидо и хотел передать в своей ленте этот "особый японский дух".

Кроме этого в фильме есть еще много ненужных персонажей — семья Тэруо, его буддийский наставник, учитель немецкого Мицуко и еще много кто...
Ну и отец Мицуко, которому в сценарии отведена роль правильного традиционного японца и настоящего самурая. Если присмотреться к приложенному плакату, видно, что его героя так и зовут — "Самурай".

Он большую часть фильма ходит в кимоно, занимается каллиграфией, учит дочь пользоваться нагинатой, демонстрирует honoru и всячески олицетворяет!
А еще пафосно стоит на берегу бушующего моря и рассказывает Герде, что в мире начинается шторм: опасный ветер из эпицентра этого "шторма" дует в Германию с востока, а в Японию — с запада. Но как бы этот шторм не бушевал, он непременно разобьется о скалы Страны восходящего солнца!

Премьера фильма "Дочь самурая" в японском посольстве в Берлине.
16 апреля 1937 года

Слева направо:
Рут Эвелер — исполнительница роли Герды
Йозеф Геббельс — рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Германии
Хара Сэцуко — исполнительница роли Мицуко
Виконт Мусякодзи Кинтомо — посол Японии в Германии

Думаю, что подпись под фотографией выше вполне объясняет, почему "Дочь самурая" была результатом усилий частных лиц только на бумаге. На деле же участие Фанка в проекте привлекло интерес немецких властей: в брошюре, которая распространялась перед показом фильма, было напечатано письмо режиссера, в котором он горячо благодарил Риббентропа и Геббельса за содействие проекту. Благодарил вполне по делу: министерство пропаганды, возглавляемое Геббельсом, щедро бросило в фильм еще около 100 000 рейхсмарок, что по подсчетам некоторых исследователей увеличило бюджет аж в два раза.
Очевидно, что кто девушку ужинает, тот ее и танцует, и если вы главный пиарщик нацистского бренда, ужин которому стоил примерно 1,5 миллиона долларов в пересчете на современные деньги, то естественно вы ожидаете, что она хотя бы для вида зиганет. А тем более, если эта метафорическая девушка — достаточно известный провластный режиссер, открывший миру Лени Рифеншталь.

Таким образом, с самого первого дня на съемочной площадке не существовало единой идеологии: если Кавакита мечтал создать японский пропагандистский материал, направленный на жителей крупных западных держав, то Фанк и его покровители видели своей целевой аудиторией японцев, которым нужно было с помощью фильма показать героизм фашизма перед лицом нависшей над миром коммунистической угрозы. Именно поэтому милитаризм и военный пафос играют настолько важную роль в истории про банальный любовный треугольник. И именно поэтому они смотрятся настолько неестественно: Тэруо мечтает вспахать манчжурскую целину не потому что это диктует сценарий: он просто транслирует классическую нацистскую идею о Volk ohne Raum — народе, которому недостаточно жизненного пространства.
Кроме этого, Фанк очень хотел показать, что японский и немецкий народы близки друг другу на неком базовом уровне. И, судя по всему, действительно в это поверил во время съемок: например, он отожествлял японского императора с нацистским фюрером и писал о неотъемлемой роли, которую эти фигуры исполняют в политической жизни двух стран.
Попытки свести совершенно разные культуры достигают кульминации неуклюжего символизма в сцене, где Тэруо навещает своего "учителя" в буддийском храме.

Подозреваю, что по сценарию учитель должен был быть буддийским монахом, но в своей лекции потерявшему национальное самосознание ученику он почему-то говорит о синтоизме как о центральной концепции японского духа.

Так вот, в этой сцене Тэруо около минуты стоит перед оградой храма, и камера фокусируется на возвышающимся у него над плечом символе manji (卍) — буддийской свастике. Никакой смысловой нагрузки для сюжета этот кадр не несет и, по моим ощущениям, появился в фильме исключительно потому что кто-то из работавших на съемочной площадке немцев увидел мандзи и позвал остальных со словами: "лол кек народ зацените бомбический свастон!".