Осип Мандельштам

* * *

Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки,
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят.

О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И неживого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь!

1908

Дмитрий Медведев предлагает действовать по правилам военного времени с предателями, переметнувшимися к врагу и желающими гибели своему Отечеству.

Ян Сатуновский

* * *

Слушай сказку, детка.
Сказка
опыт жизни
обобщает
и обогащает.
Посадил дед репку.
Выросла — большая-пребольшая.
Дальше слушай.
Посадили дедку за репку.
Посадили бабку за дедку.
Посадили папку за бабкой.
Посадили мамку за папкой.
Посадили Софью Сергеевну.
Посадили Александру Матвеевну.
Посадили Павла Васильевича.
Посадили Всеволод Эмильевича.
Посадили Исаак Эммануиловича.

Тянут-потянут.
Когда уже они перестанут?

Отвратительнейший шум на свете — 
Грохот авиона на рассвете...

И зачем тебя, наш дом, разбили?
Ты был маленький, волшебный дом,
Как ребенка, мы тебя любили,
Строили тебя с таким трудом.

© Георгий Иванов
1920-ые

Разрушен жилой дом в Днепре.
14.01.2023

Осип Мандельштам родился 15 января.

Зверинец

Отверженное слово «мир»
В начале оскорбленной эры;
Светильник в глубине пещеры
И воздух горных стран — эфир;
Эфир, которым не сумели,
Не захотели мы дышать.
Козлиным голосом, опять,
Поют косматые свирели.
...
В зверинце заперев зверей,
Мы успокоимся надолго,
И станет полноводней Волга,
И рейнская струя светлей,—
И умудренный человек
Почтит невольно чужестранца,
Как полубога, буйством танца
На берегах великих рек.

Вахтанг Кикабидзе как-то в интервью вспоминал один из своих разговоров с Георгием Данелией:

«Я тоже тогда болел серьезно, он (Гия) сказал, что уйдет первым, потому что он старше. И потом сказал, что ты когда тоже пойдешь и будешь входить в ворота святого Петра, там с правой стороны где-то я буду тебя ждать. Мы с ним часто, когда снимали фильмы, часто рыбачили. И, продолжая эту историю, я сказал ему, что у меня в руках будет две удочки, и мы с ним пойдем ловить золотых рыбок. Вечером устроим застолье из разнообразных блюд, пригласим всех наших близких друзей, которые раньше нас ушли, и первый тост поднимем за тех, кто остался в Москве, Тбилиси, в России»…

Вот они и встретились. Сидят там, рыбачат, и болтают о своем.

💔

После оговорки Арестовича начался переполох со шпионским подтекстом.


Навстречу мне, — хороший, дружелюбный —
из подворотни смотрит человек.

© Владимир Эрль
Декабрь 1968

​​На прорыв блокады Ленинграда (18 января 1943 года).

Алексей Сомов
ЗИМНИЕ КВАРТИРЫ

Выпадает меченая карта.
Выпадает срок уплаты долга.
Выпадает супермен из кадра.
Выпадает снег. Уже - надолго,
чуть не навсегда. Опустим шторы
и в буржуйку хвороста подкинем.
За порогом - вход в пустую штольню,
а под стрехами - гнездо валькирий.

Так, нутром предчувствуя период
ледниковый, устрашась полярных
холодов, судачат сибариты-
мамонты: а вправду, не пора ли
к Господу на зимние квартиры,
в голубые гибельные толщи?
Что кому - а нам с лихвой хватило
нежности - и ненависти тоже.

Ныне существуем по законам
времени военного - а значит,
сколько ни шатайся по знакомым -
не застанешь никого из наших.
Да и ваших нет - ушли в разведку,
в андеграунд, к полуденному бесу,
попадая пальцами в розетку
при очередной попытке к бегству.

Что ж, махнемся судьбами и снами,
овладеем межпланетным сленгом.
Все, что было с вами-с ними-с нами,
станет снегом-снегом-снегом-снегом.
Потому что снег дороже боли,
потому что все врата отверсты.
За порогом - чисто волчье поле,
а в конце задачника - ответы.
Завтра - ленинградская блокада.

Костантинос Кавафис
В церкви

Я церкви Греции люблю - их шестикрьшья, звоны,
обрядовое серебро, светильники, иконы,
лампады, чаши, алтари, огни, амвоны.
И каждый раз, когда вхожу я в греческую церковь
с благоуханьями ее, сияньем, песнопеньем,
с многоголосьем литургий, священников явленьем -
само величье строгий ритм диктует их движеньям,
их жесты свыше им даны, их облаченье свято,
лампад сияньем, жаром свеч убранство их объято, -
и в этот час объят мой дух величьем нашей Византии,
культурой моего народа, великого когда-то.

Перевод Ю. Мориц

Михаил Этельзон 

Так умирают империи


Так, постарев, империи
(с ними морока та еще)
медленно и растерянно
тают непонимающе.
Тычут – тысячелетние –
в мифы, былины, летопись;
предков своих наследники –
дедушек с эполетами.
Кровушкой добывали, мол,
пяди земли и пристани,
многих-то и не звали мы –
сами просились исстари.
Бьются и добиваются
ярости или рвения:
да, по столицам – звания,
а на границах? – звери там.

Что им народ окраинный?
Мифы у них и летопись?
Мы одарили раем их,
мы закормили хлебом их.
Варвары непреклонные,
что же не благодарны нам?
Им бы – без нас – колонией
выть под чужими странами.
Были когда-то ордами,
ханствами, каганатами?
Мы их породы гордые
выведем мирным атомом.

Кровью держать, как предки их,
правдами и неправдами;
только победы редкие
бедами так не радуют.
Медленны и растерянны,
земли теряя, пристани,
в самом высоком тереме
сами не знают истину.
Царственны и божественны,
но не любимы многими:
так высыхают женщины –
брошены – одинокие.

Станут еще Италией,
Швецией или Данией,
с бережной тонкой талией,
сказками и преданием.
Станут еще Голландией –
сыто цвести тюльпанами,
маленькой и налаженной
Грецией иль Испанией.
Станут...
когда закончатся
мантии, мани, мании,
дети – солдаты-срочники,
вера и понимание.