В ГДР, которая по понятным причинам была тесно связана с советской мемориальной традицией, 8 мая праздновался как «День освобождения» (восточных немцев от фашизма).

С 1950 по 1966 г. эта дата являлась государственным праздником и выходным днём. В 1967 г. выходной отменили, хотя памятные мероприятия в этот день всё равно проводились. Единично в 1975 г. – на 30-летие Победы – выходным сделали 9 мая, а в 1985 г. – на 40-летие – снова отдыхали 8-го числа.

В ФРГ, как я писал, 8 или 9 мая никогда не имели статуса государственного праздника. Однако начиная с 2000-х гг. 8 мая стали объявлять земельными «днями памяти» в различных регионах ФРГ (Мекленбург-Передняя Померания, Бранденбург, Шлезвиг-Гольштейн, Гамбург и т.д.). С 2010-х гг. всё громче раздаются голоса, например от Объединения немецких профсоюзов, всё же сделать 8 мая государственным праздником с целью борьбы против расизма и дискриминации.

​​В День Победы, который празднуется в годовщину капитуляции Вермахта в 1945 г., самое время вспомнить подборку постов, которые посвящены государственно-правовым вопросам, связанным с существованием побеждённой Германии после поражения в войне:

1. Создание Фленсбургского правительства после самоубийства Гитлера;

Приложение: Людвиг Шверин фон Крозиг – последний «главный министр» Германского Рейха;

2. Капитуляция Вермахта;

3. Арест и роспуск Фленсбургского правительства. Запечатлено в кинохронике. Обсуждено на стриме с Николаем Росовым;

Приложение: Ганс-Георг фон Фридебург – преемник Дёница на посту главнокомандующего ВМФ, свидетель четырёх капитуляций Германии за двадцать майских дней 1945 г.;

4. Четырёхсторонний кондоминиум Союзников над оккупированной Германией;

5. Правовая дискуссия о юридическом статусе Германии после 1945 г.;

6. Политическая инструментализация правовых дискуссий о статусе Германии после 1945 г. в период «Холодной войны»;

7. Рейхсбюргеры;

8. «Канцлер-акт»;

9. Оккупирована ли Германия до сих пор?

​​День сожжения книг

10 мая 1933 г. во всех университетах Германии состоялась кульминация «Акции против негерманского духа» – публичное сожжение книг, содержание которых не устраивало нацистскую диктатуру.

Немецкие университеты оказались под контролем нацистов ещё до того, как Гитлер получил назначение канцлером в январе 1933 г. Университетская среда в Германии, начиная со второй половины XIX в., в принципе была более «правой», чем «левой». Национализм, переходящий в ксенофобию, чувство «элитарности» и стойкое неприятие Модерна были «мейнстримом» для этой среды. Радикализация политики в Веймарской республике привела значительную часть студенческого сообщества к нацистским взглядам уже на рубеже 1920-х – 1930-х гг. В 1931 г. на выборах в руководящие органы «Немецкого студенческого союза» – зонтичной организации студенческого самоуправления – победили нацисты из «Национал-социалистического союза студентов».

После прихода Гитлера к власти началась полномасштабная кадровая и идеологическая «унификация» университетской среды. Как часто бывало в нацистском бардаке, тут же началась грызня между «государственным» и «партийным» студенческими союзами, кто эффективнее «синхронизирует» университеты. По инициативе «Немецкого студенческого союза» с 12 апреля началась месячная «Акция против негерманского духа».

Во всех университетах были вывешены «12 тезисов против негерманского духа». Они в основном были посвящены борьбе «за чистоту немецкого языка» и против евреев.

Затем начались кадровые чистки. В соответствии с законом от 7 апреля «О восстановлении профессиональной государственной службы» из университетов изгонялись все преподаватели, кто был евреем, марксистом, либералом или пацифистом.

«Боевые комитеты против негерманского духа», состоявшие из студентов и преподавателей, стали изымать из библиотек «вредные» книги. За основу был взят список, составленный 29-летним библиотекарем Вольфгангом Херрманном. На протяжении нескольких лет этот выпускник мюнхенского истфака составлял список «нежелательной» литературы, которую следует изъять из библиотек в будущем «Немецком национальном государстве». В «чёрный список» Херрманна вошли книги следующего содержания:

– марксистская и коммунистическая литература;
– «асфальтовая литература», то есть литература про будни «большого города», оторвавшаяся от «народа»;
– литература, «оскорбляющая» ветеранов;
– литература, подрывающая «нравственные и религиозные устои»;
– литература, прославляющая Веймарскую республику;
– литература, оскорбляющая «национальные чувства».

Список Херрманна хоть и был взят за стандарт, не был исчерпывающим. «Боевым комитетам» на местах была предоставлена полная свобода по изъятию любой литературы. В общем-то, это и является одной из ключевых характеристик фашистской диктатуры, что государственная власть в нужный для себя момент ослабляет бюрократические вожжи, оказывается открытой для «низовой инициативы» и временно даёт волю политически мобилизованным активистам творить произвол.

Собранные книги были сожжены рядом с университетскими корпусами одновременно по всей стране вечером 10 мая. В столице акция прошла на Опернплац напротив Берлинского университета. Сожжение примерно 25 тыс. книг сопровождалось митингом, на котором выступил Геббельс. На шесте перед митингующими пронесли голову с разбитого бюста эмигрировавшего сексолога Магнуса Хиршфельда – основателя разгромленного Института сексуальных наук.

Всего в «списки вредной и нежелательной литературы» за 12 лет тирании попали около 12,4 тыс. изданий 149 авторов.

Ещё в годы диктатуры в эмиграции, а после конца войны и в Германии активисты стали собирать библиотеки, состоящие из книг, которые при нацистах были запрещены. На местах публичных сожжений открыты мемориалы. Например, в Берлине это место отмечено стеклянной плитой, вмонтированной в мостовую, под которой находятся пустые книжные полки. Рядом с плитой вмонтированы бронзовые таблички, на одной из которых высечена цитата из Генриха Гейне:

«Это была лишь прелюдия, там, где сжигают книги, впоследствии сжигают и людей».

​​«Ужасный юрист» или жертва кэнселинга?

Когда нацисты пришли к власти, 20-летний баденец Ганс Фильбингер поступил в университет. Ещё в школьные годы он стал активистом католического ученического союза. Тем не менее убеждения Фильбингера не были чересчур уж оппозиционными, так что в 1933 г. он подал заявку на вступление в НСДАП. Однако тогда ему не повезло – нацисты быстро закрыли приём, ошалев от потока карьеристов – и заветный партийный билет Фильбингер получил только в 1937 г.

Закончив университет и став дипломированным юристом, Фильбингер в 1940 г. был призван во флот, где стал служить в военном трибунале. Вплоть до конца войны он либо выступал прокурором, либо сам судил немецких военнослужащих на Балтийском море и в Норвегии. Во время отпусков возвращался домой, где вращался в оппозиционно-католических сферах, например, в так называемом «Фрайбургском кружке». Никаких реальных действий против режима эта «интеллектуальная оппозиция» не предпринимала, так что под каток репрессий Фильбингер не попал.

После войны бывший военный судья вступил в Христианско-демократический союз (ХДС), где сделал успешную политическую карьеру. В 1966 г. Фильбингер стал премьер-министром Баден-Вюртемберга. Сторонник сохранения конфессиональных школ, противник абортов и переговоров с коммунистами из ГДР, он был очень популярен среди консервативного электората и несколько раз переизбирался с большим отрывом.

Блестящая карьера с перспективами выйти на федеральный уровень разбилась в 1978 г.

Вообще о том, что премьер служил военным судьёй, было известно, но до какого-то момента никто особо не обращал на это внимания. В 1972 г. бывший моряк, которого Фильбингер в июне 1945 г. приговорил к полугодичному заключению за «подрыв дисциплины» (я писал, что западные Союзники сохранили суды Вермахта для пленных), заявил, будто судья вынес приговор со славословиями в адрес уже мёртвого фюрера. Фильбингер подал в суд за клевету, пруфов у моряка не было, и премьер выиграл.

В 1978 г. писатель Рольф Хоххут в печати назвал Фильбингера «ужасным юристом», «гитлеровским судьёй», который остаётся на свободе только потому, что уничтожил все компрометирующее документы. Премьер снова подал в суд – никаким преступником он не мог быть по определению, так как ни один немецкий военный судья не был привлечён к ответственности за бытность членом военного трибунала, это всегда признавалось «нормальной» военной службой. Суд снова встал на сторону Фильбингера, но позволил Хохутту продолжать употреблять оценочные суждения в рамках его права на свободное мнение.

Премьеру этого показалось мало, и он решил через суд запретить Хоххуту вообще хоть как-то высказываться о нём. В рамках судебного процесса стороны получили доступ к архивам. И тут выяснилось много интересного.

В январе 1945 г. Фильбингер как прокурор ходатайствовал о пересмотре приговора моряку-дезертиру с восьми лет заключения на расстрел. Ходатайство было удовлетворено, и моряка расстреляли, причём прокурор как старший по званию командовал расстрелом. Обвинитель Фильбингер ходатайствовал об ещё одном смертном приговоре за мародёрство в 1943 г., но потом согласился с апелляцией и заменой расстрела на тюремный срок. Ещё два смертных приговора Фильбингер вынес как судья в апреле 1945 г. двум дезертирам, но те уже были вне зоны досягаемости.

Премьер изворачивался, сначала говорил, что ничего не помнит, а затем, что просто «исполнял приказ». Формально, конечно, Фильбингер ни в чём не был виноват. Но его линия защиты – полное игнорирование нравственного компонента и зацикленность на том, что он действовал «по закону» (пусть и нацистскому), отшатнули от него не только «левых», но и собственных однопартийцев. В конце концов, соратники по партии уговорили премьера, ставшего излишне «токсичным», уйти в отставку.

Тем не менее Фильбингер оставался уважаемым «патриархом» ХДС до самой смерти в 2007 г., пользуясь вниманием как региональных, так и федеральных боссов христианских демократов. До самого конца жизни Фильбингер считал себя настоящим немецким патриотом и жертвой «леволиберальных СМИ».

Сегодня в 16:00 по мск. состоится наш юбилейный 30-й стрим с Николаем Росовым на канале «Гроза». Говорим про Вторую Речь Посполитую. Присоединяйтесь!

https://youtu.be/D93Zj5Kau5A

Тусим!

https://youtu.be/D93Zj5Kau5A

Третья республика

Постсоветскую Россию часто любят сравнивать с Веймарской республикой в Германии. Проигранная война, реваншизм, экономические неурядицы, нестабильная демократия с высоким потенциалом трансформации в авторитарную диктатуру, отсутствие «люстраций» по отношению к прежним элитам, культурный раскол общества на «консерваторов» и «прогрессистов». Можно долго рассуждать, насколько эта аналогия справедлива для российского настоящего, а насколько – для российского будущего.

Но эта чрезмерная «германоцентричность» исторических аналогий затушёвывает для нас примеры из других стран. А между тем в европейской истории была ещё одна страна – великая держава с тысячелетней историей, которая проиграла войну, лишилась территорий, но поклялась отомстить. Авторитарный режим, который проиграл войну, был свергнут и заменён на демократию с неустойчивыми правительствами и постоянными коррупционными скандалами. Значительная часть общества открыто мечтала о «сильной руке», но каждый раз с потенциальными «диктаторами» что-то не складывалось, и проклятая республика как ни в чём не бывало продолжала влачить своё «жалкое» в глазах многих существование. На лицо был и культурный раскол – часть общества отчаянно цеплялась за «традиционные ценности», тогда как другая стремилась их пересмотреть, а то и полностью разрушить.

Я говорю о Третьей французской республике. Наполеон III – автократ, во многом похожий на нынешнего правителя России – проиграл франко-прусскую войну и был свергнут «рассерженными патриотами». У тех, впрочем, тоже не получилось сдержать немецкое наступление, так что Эльзас-Лотарингию пришлось отдать Германии, а вдобавок ещё и выплатить контрибуцию. Вторая империя после долгой борьбы республиканцев и монархистов была заменена либеральной Третьей республикой с парламентской формой правления. Эта республика, как я уже отметил, характеризовалась бешеной «министерской чехардой» и запредельной коррупцией. Однако французским «правым» вечно чего-то не хватало в их планах по свержению республики и замене её на более «авторитарное» правление. И граф Шамбор, и маршал Мак-Магон, и генерал Буланже так и остались нереализованными альтернативами.

В итоге поразительным образом сотрясаемая вечными скандалами Третья республика, где редкому премьеру удавалось просидеть в своём кресле больше года, оказалась самой стабильной политической системой во всей современной французской истории после революции. Она простояла 70 лет (нынешней – Пятой – республике пока только 65). Ничего не забыв и ничего не простив, либеральная республика смогла выстроить систему внешнеполитических союзов с Россией и Великобританией – ту самую Антанту – а также стать самой милитаризованной страной Европы – при населении, которое было на 25 млн. меньше, чем у Германии, Франция к 1914 г. имела такую же по численности кадровую армию.

В итоге, оставшись функционирующей демократией, Франция вынесла на своих плечах четыре года чудовищной мировой войны и стала континентальным гегемоном. По мнению историка Эрнста Нольте, это стало главной причиной, почему французские ультраправые из «Аксьон франсез» вплоть до 1940 г. так и остались маргиналами в отличие от их «идейных» аналогов в других странах Европы – демократия успешно расквиталась со своей «родовой» травмой капитуляции 1871 г. посредством безоговорочной победы в 1918 г.

Республика всё-таки обосралась в 1940 г. – уже в следующей мировой войне, но это было поражение Голиафа, пролежавшего 20 лет на лаврах прошлой победы. Лишь в этот трагический момент для ультраправых открылось окно возможностей, а республиканские элиты сами вручили всю полноту диктаторской власти маршалу Петену.

Впрочем, авторитарный режим Виши слишком тесно связал себя с проигравшей Осью и ушёл в небытие всего через 4 года, а Франция вернулась к парламентской республике. Её сверг военный переворот в 1958 г., после чего Франция стала президентской республикой, но это уже другая история и другой контекст.

Парламентская или президентская республика?

В прошлом посте я уже отметил сходство Веймарской Германии и Третьей французской республики – двух политических режимов, которые родились из унизительного поражения своих стран в войне. Обе страны после поражений стали либеральными демократиями с неустойчивыми правительствами. В обеих значительная часть населения надеялась на реванш и на «сильную руку», которая положит конец осточертевшей республике.

Различия также очевидны. Веймарская республика в Германии продержалась 14 лет, после чего сменилась нацистской диктатурой, которая развязала войну против всего мира, добилась кратковременных успехов, но всё равно разгромно проиграла. Третья республика во Франции продержалась 70 лет, успела в коалиции с остальным миром победить в Первой мировой войне и отомстить за старое унижение, но проиграла уже во Вторую мировую, сменилась на кратковременный авторитарный режим Виши, но вернулась после победы Антигитлеровской коалиции уже как Четвёртая республика.

Я не ставлю своей целью ответить на вопрос, почему немецкая демократия после проигранной войны провалилась, а французская демократия продержалась 70 лет и смогла победить в своей реваншистской войне. Мне интереснее проложить мостик к разговору о том, как Франция и Германия каждая пытались на протяжении столетий найти свою собственную формулу стабильного политического режима. В итоге обе её, кажется, нашли, но для каждой из стран она оказалась разной.

После того как Февральская революция 1848 г. свергла последнего французского короля – Луи-Филиппа Орлеанского – была установлена Вторая республика. Её президентом в конце того же года стал Луи-Наполеон Бонапарт. До 1851 г. президент и парламент бодались за то, будет ли республика президентской или парламентской, пока Луи-Наполеон не совершил государственный переворот и не установил собственное диктаторское правление. Через год Вторая республика была преобразована во Вторую империю.

После свержения Наполеона III в 1870 г. была установлена Третья республика, которая после длительной борьбы между республиканцами и монархистами к концу 1870-х гг. окончательно стала парламентской республикой.

Парламентское правление с нестабильными кабинетами и постоянно чередующимися премьерами длилось 70 лет, пока в 1940 г. парламент на фоне поражения в войне не передал всю полноту диктаторской власти маршалу Петену.

Авторитарный режим Виши продержался лишь 4 года. Ему на смену пришло Временное правительство генерала де Голля. Он выступал за президентскую республику, но на референдуме 1946 г. большинство избирателей проголосовали за возвращение к парламентскому правлению.

Четвёртая – парламентская – республика с неустойчивыми кабинетами и чередующимися премьерами продержалась до 1958 г., пока не была свергнута в результате военного переворота. К власти вернулся де Голль, который через новый референдум установил Пятую – президентскую – республику. Таковой Франция остаётся и по сей день.

У Германии получился прямо противоположный путь. Веймарская Конституция, принятая после свержения кайзеровской империи, сделала Германию президентской республикой. Это в итоге привело к назначению Гитлера канцлером и диктатуре. После краха нацизма, когда в западных зонах оккупации обсуждался проект Основного закона ФРГ, было принято решение сделать Германию парламентской республикой, пусть и с «сильным» канцлером и стабильными кабинетами.

Кажется, мораль этой истории заключается в том, что не существует никаких «общих» рецептов стабильной и эффективной формы правления, так что в случае каждой конкретной страны нужно смотреть на её историю и контекст. У Франции сначала получилось построить стабильную функционирующую демократию на 70 лет с парламентской республикой, а затем – на 65 лет – с президентской. Германия, наоборот, вот уже почти 75 лет является парламентской республикой.

Наступит ли прогресс после конца диктатуры?

Вопрос о соотношении «прогрессистского» и «реакционного» в нацистской диктатуре остаётся дискуссионным. Аргументом в пользу «прогрессистского» характера режима является усиление роли государства – продукта Модерна – во всех сферах жизни, а следовательно подрыв всех прежних «традиционных» лояльностей – семье, Церкви, профессиональной корпорации, региону. В пользу «реакционности» режима свидетельствует уничтожение либерального политического и правового поля, искоренение независимого рабочего движения, неприятие женской субъектности и пропаганда патриархальных «традиционных ценностей» с особым упором на возвращение к крестьянскому идеалу «крови и почвы».

В 1945 г. режим пал, и после четырёх лет оккупации в Западной Германии было восстановлено многопартийное демократическое государство. Оно было либеральным по букве своего Основного закона, но было ли либеральным по существу?

В течение первых двадцати лет существования Федеративной республики во главе неё стояли канцлеры из Христианско-демократического союза (ХДС) – правоцентристской партии, которая вобрала в себя большую часть правого спектра предыдущей Веймарской республики.

Так вот, прежде всего, христианские демократы критиковали нацистов именно СПРАВА. То есть за «излишний» прогрессизм – за то самое низвержение родительского авторитета в пользу «Гитлерюгенда» или ограничение прав католической церкви. Политическое освобождение от нацизма воспринималось как возможность вернуться к идеалу патриархальной религиозной семьи. Понятно, что совсем не этого желали люди с левыми или либеральными прогрессистскими взглядами. Гюнтер Грасс впоследствии шокирует общественность своим высказыванием, что в пятидесятые – в эпоху Аденауэра – со всей их благообразной «католической чушью» жить было куда душнее, чем при нацистах.

У историка Лутца Нитхаммера в книге «Вопросы к немецкой памяти» есть серия интервью с женщинами, которые в последние годы войны служили на различных вспомогательных должностях в Вермахте (в ПВО или телеграфистками), а после вернулись домой к своей «традиционной» роли – Kinder, Küche, Kirche. Стоит ли удивляться, что именно военные годы эти женщины поразительным образом считали самыми счастливыми годами своей жизни, когда они чувствовали максимальную самореализацию.

В послевоенной ФРГ ещё с кайзеровских времён в силе оставались и 175-й параграф, каравший за мужскую гомосексуальность, и 218-й – запрещавший аборты.

Антикоммунизм, реваншизм и образ «восточной угрозы» – одни из важнейших пропагандистских столпов нацистского режима, благополучно перекочевали в качестве основных «скреп» и в государственную идеологию ранней Федеративной республики, официально имевшей претензии на границы 1937 г.

Одним словом, политическое освобождение Германии от нацизма вовсе не означало социального раскрепощения общества, а в чём-то даже привело к регрессу. С точки зрения людей левых прогрессистских взглядов, например, социал-демократов или левых либералов, правая диктатура просто сменилась другим правым консервативным националистическим режимом, пусть более терпимым и демократичным.

Социал-демократическая партия – крупнейшая «прогрессистская» партия Германии в XX в. – покинула имперское правительство ещё в 1930 г. в момент оформления «консервативной диктатуры» Брюнинга–Гинденбурга. При нацистах СДПГ была вне закона. После конца войны её снова легализовали, но политической власти на федеральном уровне социал-демократам пришлось ждать ещё двадцать лет. Лишь в 1966 г. они вернулись в федеральное правительство, а первый социал-демократический канцлер после 1930 г. – Вилли Брандт – был избран только в 1969 г.

Социальное и политическое раскрепощение Западной Германии произошло лишь на рубеже 1960-х – 1970-х гг. на волне протестов 1968 г., студенческих движений, победы леволиберальной коалиции Вилли Брандта на выборах и нормализации отношений с Восточным блоком.

​​Дубы и лиственницы имени Гитлера

У немцев есть историческая традиция высаживать дубы в честь знаменательных личностей. Всё началось с Мартина Лютера. Согласно романтической легенде, один из последователей Лютера – студент Виттенбергского университета – полюбил девушку из католической семьи, но её бабушка отказывалась благословлять брак внучки с «еретиком». В день, когда Лютер демонстративно сжёг папскую буллу с отлучением себя от Церкви, студент как раз привёл девушку с бабушкой посмотреть на историческое событие. Вредная бабка воткнула свою трость в кучу золы и сказала, что не даст благословения на брак, пока воткнутая трость не зазеленеет. Находчивый студент в ту же ночь принёс на это место саженец дуба, который зазеленел следующей весной. Поражённая «чудом» бабуля благословила молодых, а Лютер венчал их.

Широкое общенациональное значение коллективное высаживание деревьев в честь зачинателя Реформации приобрело в 1883 г., когда вся протестантская Германия праздновала 400-летие со дня рождения Лютера. Эта традиция воспроизводилась и в 1917 г. в память о 400-летии Реформации, и в 1983 г. по случаю 500-летия Лютера, и, наконец, в 2017 г. в честь 500-летия Реформации.

Вскоре конфессиональную традицию апроприировало государство. В кайзеровской империи стали сажать «императорские дубы» в честь Вильгельма I и Вильгельма II, «дубы Бисмарка», а в годы Первой мировой – «дубы Гинденбурга».

В 1933 г. настала очередь «дубов Гитлера». Нацистам подфартило, что год их прихода к власти совпал с 450-летием Лютера, так что одновременная высадка дубов в честь отца-основателя Реформации и фюрера НСДАП легитимировала новый режим.

В 1936 г. традиция стала «трансграничной». По инициативе одного немецкого флориста победителям берлинской Олимпиады помимо золотых медалей вручали ещё и саженцы дубов. Всего по миру – от Аргентины до Новой Зеландии – разъехались 129 саженцев, часть из которых живы до сих пор.

После конца войны и оккупации Германии какие-то «гитлеровские дубы» были выкорчеваны, но многие деревья растут до сих пор.

В 1992 гг. в бранденбургском районе Уккермарк случайно во время аэрофотосъёмки обнаружили целую лесопосадку в форме свастики. Около 140 лиственниц были высажены посреди сосен. Осенью лиственницы сначала желтели, потом бурели, а весной становились светло-зелёными, сильно отличаясь от цвета остальных деревьев. Таким образом, весной и осенью с неба можно было видеть огромный свастон посреди леса. Кто именно высадил эти деревья, так и осталось неизвестным, но, судя по всему, это произошло где-то в конце 1930-х гг.

Поднялся не только национальный, но и европейский скандал. В 1995 г. 40 лиственниц были срублены, но в 2000 г. заметили, что срубили недостаточно деревьев, и свастику по-прежнему видно. После этого пришлось выкорчевать ещё 25 лиственниц, чтобы полностью преобразовать вид сверху. Некоторые чиновники заявляли о готовности срубить вообще все «нетолерантные» деревья, но за лиственницы заступились в федеральном агентстве по управлению лесными угодьями – сплошная вырубка снизила бы ценность леса. В итоге проблема была решена – 75 деревьев продолжают расти в бранденбургском лесу и уже не образуют свастику.

Прикольный сайт с кучей картографических тестов

https://motovskikh.ru/tests/

Я норм?