​​«Изуродованная» победа?

Тезис, будто Италия формально выиграла в Первой мировой войне, но «как-то не так», «не до конца» и по «ненастоящему», пожалуй, является трюизмом. Примерно таким же, будто Версальский мир якобы стал катастрофой для Германии и предопределил приход нацистов к власти.

Про то, что с Версалем всё не так просто, я уже писал (ничего хорошего как для страны, проигравшей мировую войну, но не катастрофа). А что же с Италией?

Италия вступила в Первую мировую в соответствии с условиями Лондонского договора, заключённого в апреле 1915 г. В обмен на помощь Антанта обещала итальянцам Южный Тироль, Австрийское Приморье и Северную Далмацию. После конца войны Тироль и Приморье отошли к ней без вопросов, а вот с Далмацией произошла оказия. Если присоединение первых двух регионов ещё можно было счесть ирредентой – там действительно жило значительное число итальянцев, хотя одновременно бок о бок с ними жили и немцы (в Тироле), и славяне (словенцы и хорваты в Приморье), то претензии на Далмацию были уже чистой «имперщиной». Итальянцев здесь было мало, большинство составляли хорваты, и все претензии сводились к тому, что «когда-то эти земли принадлежали Венеции».

На Парижской мирной конференции американский президент-идеалист Вудро Вильсон выворачивал руки своим союзникам, чтобы те забыли о прежних «империалистических» договорах и определяли границы исходя из «права народов на самоопределение». В итоге Италия получила те территории, где жили итальянцы (и даже те, где они не жили, если вспомнить про тирольских немцев, а также приморских словенцев и хорватов). А вот от Далмации удалось откусить лишь населённый итальянцами прибрежный город Зара. Остальное отошло к Югославии.

Ещё одна оказия случилась с Фиуме (Риекой). По Лондонскому договору этот на 60% италоязычный город должен был остаться в составе Австро-Венгрии как её единственный порт (в 1915 г. даже Антанта не верила, что Габсбургская монархия распадётся). В 1918 г., когда империя рухнула, Фиуме оказался «бесхозным», после чего претензии на него выдвинули как Италия, так и Югославия. Великие державы не смогли решить его будущее в Париже, оставив спорный вопрос на усмотрение Рима и Белграда. Но договориться не успели, так как в сентябре 1919 г. Фиуме захватили отряды знаменитого поэта Габриеле Д’Аннунцио. Он хотел явочным порядком присоединить город к Италии. Однако итальянское правительство не оценило такой самодеятельности и начало блокаду Фиуме. Тогда Д’Аннунцио провозгласил независимое «Итальянское регентство Карнаро» с прицелом уже не присоединить Фиуме к Италии, а скорее присоединить Италию к Фиуме. Весь этот карнавал продолжался около года, пока в конце 1920 г. итальянские войска силой не взяли город. По договорённости с югославами Фиуме до 1924 г. был «Вольным городом», а затем разделён между двумя державами.

Каков же итог? После Первой мировой войны Италия полностью достигла ирредентистских идеалов Рисорджименто, окончательно объединив все италоязычные области в своих национальных границах (и даже кое-где выйдя за пределы проживания итальянского этноса). Контроль над Истрией, Зарой и рядом островов автоматически обеспечивал контроль и над Адриатическим морем в целом. Италия стала членом «Большой четвёрки» (наряду с Великобританией, Францией и Японией), имея статус постоянного члена Совета Лиги Наций (этакий аналог Совбеза ООН).

Но итальянским национал-имперцам всё было мало. Начиная с Д’Аннунцио, они носились с идеями об «итальянских Балканах» и «итальянском Средиземноморье» (где итальянцев очевидно никто не ждал). Эти идеи, будто Италию «обидели» и чего-то «недодали», отравили некогда либеральный итальянский национализм и стали одним из компонентов фашистской идеологии.

Муссолини, как известно, попытался реализовать эту имперскую программу через авантюрный союз с Германией. Итог мы знаем. Италия получила гражданскую войну и иностранную оккупацию, лишившись в придачу всех колоний, анклавов в Далмации и всего Приморья, откуда итальянское население было частью выселено, а частью – вырезано (гуглите слово «Фойба»).

На 4 ноября

Когда речь заходит о событиях «Смутного времени», рано или поздно обязательно всплывает словечко «Семибоярщина». Под ним обычно подразумевают омерзительных коллаборантов «бояр-изменников», которые составили правительство в Москве летом 1610 г. после свержения Василия Шуйского, совершили акт национальной измены – присягнули иностранному польскому королевичу Владиславу, а затем впустили в Златоглавую войска интервентов. Однако в стандартном повествовании «Семибоярщина» куда-то «растворяется» после освобождения Москвы осенью 1612 г. Куда же она делась в реальности?

Перед тем, как ответить на этот вопрос, немного напомню закваску событий.

В конце 1600-х гг. в Русском государстве шла гражданская война. Большая часть страны признавала царём Дмитрия Ивановича (в историографии остался под кличкой «Лжедмитрия II»), меньшая – сидевшего в Москве Василия Шуйского. Чтобы одолеть Дмитрия, Шуйский призвал на помощь шведов. Однако сами шведы в тот момент воевали против поляков, так что последние расценили русско-шведский союз как угрозу для себя и сами вторглись в пределы Русского царства.

В первой половине 1610 г. Дмитрий был почти побеждён. Русско-шведские войска нанесли ему военное поражение, а часть его собственных элит (например, тушинский «патриарх» Филарет – Фёдор Романов) перебежали к полякам, признав царём королевича Владислава. Именно тогда, кстати, Дмитрий, который до того активно пользовался поддержкой Речи Посполитой, переориентировался на популистскую риторику защитника простого люда и православной веры от иноземцев.

Торжество Шуйского длилось недолго. В июне 1610 г. поляки начисто разгромили царскую армию у села Клушино. Дмитрий получил второй шанс и снова двинулся к Москве. В условиях, когда под стенами столицы оказались сразу две враждующие армии, активизировались «пятые колонны» каждой из партий в самой Москве. Всего через три недели после клушинского разгрома Шуйский был свергнут с престола и насильно пострижен в монахи. К власти в Москве пришла та самая «Семибоярщина».

И вот перед чем она оказалась. «Глубинный народ» выступал за популиста Дмитрия. Однако тот был неприемлем для правящей верхушки так как уже обзавёлся собственными альтернативными элитами и вообще воспринимался как «царь голытьбы». Поэтому в августе «Семибоярщина» в качестве противодействия Дмитрию официально пригласила польского королевича Владислава на русский престол. Чтобы гарантировать собственную безопасность посреди обозлённых сторонников Дмитрия, бояре сами впустили в Москву польский контингент.

Напомню, что в национальных категориях люди тогда не мыслили, поэтому никаким «нацпредательством» приглашение Владислава, конечно, не было. Главной «скрепой» тогда была вера, а условия договора прямо обязывали королевича перейти из католицизма в православие. Другое дело, быстро стало ясно, что Владислав не собирается переходить в православие, и вот тогда-то акции королевича резко пошли вниз, а его прежние сторонники отвернулись от него (например… патриарх Гермоген). Но дело было сделано, войска впущены, и фактически осенью 1610 г. «Семибоярщина», сама того не желая, потеряла политическую субъектность в пользу интервентов.

Дмитрий, которого уже начали видеть единственным достойным православным кандидатом, переборщил с репрессиями против собственной элиты, и в декабре 1610 г. был убит своими служилыми татарами. Однако сторонники Дмитрия никуда не делись. В лице своих казацких вождей – Ивана Заруцкого и Дмитрия Трубецкого, они объединились с «дворянской» бывшей «пропольской партией», которая разочаровалась во Владиславе после его отказа переходить в православие (её вождём был Прокопий Ляпунов). Так возникло Первое ополчение. Весной 1611 г. оно освободило большую часть Москвы, загнав поляков за стены Кремля (правда, те успели предварительно сжечь большую часть столицы). Впрочем, бывшие «дмитриевцы» разругались с бывшими «владиславцами», по итогу чего Ляпунов был убит, а большая часть дворян вышла из ополчения.

Казаки остались стоять у стен Кремля, ну а возвращать дворян пришлось уже Второму ополчению тех самых Минина и Пожарского.

Пока дворяне в лице Дмитрия Пожарского и купцы в лице Кузьмы Минина собирали Второе ополчение, стоявшие у стен Кремля остатки Первого ополчения – казаки Заруцкого и Трубецкого (бывшие сторонники «Лжедимитрия II») успели весной 1612 г. присягнуть новому «царю Дмитрию Ивановичу» (он же «Лжедимитрий III», он же «Псковский вор»). Однако тот оказался птицей совсем уж невысокого полёта, и, живя по принципу «бери от жизни всё», настроил против себя вообще всех. Очередную вариацию Дмитрия быстро схватили, доставили в Москву, посадили на цепь и через какое-то время казнили.

При подходе Второго ополчения к Москве в августе 1612 г. «отвалился» и Заруцкий. Он сделал ставку на продолжение «дмитриевской» легитимности, а именно на Марину Мнишек и её полуторагодовалого сына Ивана, который был то ли сыном «Лжедмитрия II», то ли сыном самого Заруцкого. С атаманом, Мариной и их сыном случится отдельная драма – до 1614 г. они будут сопротивляться московским войскам у Астрахани, а после пленения Заруцкого посадят на кол, трёхлетнего Ивана повесят, а Марина умрёт в тюрьме при невыясненных обстоятельствах.

Так вот, возвращаясь к «Семибоярщине», где же они были? Потеряв политическую субъектность со вступлением польских войск в Москву осенью 1610 г. «временное боярское правительство» всё равно оставалось в столице, полагая, что поляки их хотя бы не убьют, чего совсем нельзя было сказать о казацкой вольнице по другую сторону стен. Рядом с членами «Семибоярщины» находились и члены их родов. Например, при боярине Иване Никитиче Романове – брате Филарета (Фёдора Романова), находился его племянник… Михаил. Да-да, в «исторические месяцы» будущий царь присутствовал на месте событий, только, гм, немного по другую сторону баррикад.

Второе ополчение разгромило польские войска, пытавшиеся прорваться к истощённому голодом гарнизону Кремля, затем штурмом взяло Китай-город и, наконец, вынудило поляков капитулировать. Часть из них (кого взяла «земщина») пленили, часть (кто попал к казачкам) – перерезали на месте. Но что же стало с коллаборантами изменниками власовцами из «Семибоярщины»?

А ничего плохого.

Более того, эти люди стали архитекторами нового политического режима, и всё у них было замечательно.

Один член «Семибоярщины» умер ещё в 1611 г., сведения о другом обрываются в начале 1612 г., так что на момент освобождения Кремля и последующих событий в живых достоверно оставались пятеро.

Глава «временного правительства» – князь Фёдор Иванович Мстиславский, при коронации Михаила Романова держал царскую корону и осыпал его золотыми. В 1618 г. при крестном целовании о мире со Швецией держал государеву шапку. В 1619 г. упомянут первым в Царской думе, встречал Филарета из польского плена. Умер в 1622 г.

Князь Иван Михайлович Воротынский стоял во главе лиц, посланных к избранному Михаилу с просьбой поспешить в столицу, и подписался четвёртым по старшинству боярином на грамоте об его избрании. Воеводствовал в Казани, в отсутствие царя в звании первого воеводы семь раз ведал Москвой. Умер в 1627 г.

Князь Борис Михайлович Лыков-Оболенский – муж тётки Михаила Романова. Последовательно возглавлял Разбойный, Монастырский, Ямской, Казанский, Сибирский и Каменный приказы. Умер в 1646 г.

Иван Никитич Романов – родной дядя Михаила. Богатейший человек Русского государства в царствование своего племянника. Умер в 1640 г.

Фёдор Иванович Шереметьев возглавлял посольство Земского собора в Кострому, уговорившее Михаила принять царский венец. До возвращения Филарета из плена с 1613 по 1619 гг. фактически возглавлял московское правительство, снова возглавлял его с 1633 по 1646 гг. Умер в 1650 г.

История окончания Смуты – это история о том, как Романовы – начисто беспринципные гроссмейстеры московской игры престолов, которые за эпоху Смуты предали и продали кого только можно, благодаря своей беспринципности заручились поддержкой буквально всех партий (и бывших «прошуйских», и бывших «дмитриевцев», и бывших «владиславцев»), сорвали ва-банк и мудро им распорядились, встроив всех своих сторонников в новую политическую систему, невзирая на их предыдущие приключения.

Интеллектуальная история идей — одна из самых захватывающих гуманитарных дисциплин. Лекторы Магистерии прослеживают историю возникновения и развития либеральной, социалистической и консервативной мысли и приглашают слушателей к совместному размышлению над тонкостями известных идеологий.

Также стоит отметить телеграм-канал проекта @magisteria_ru: здесь редакция делится не только материалами на историческую тематику, но и подборками заслуживающих внимания произведений искусства от литературы до музыки.

​​Квадрумвиры

Как я уже писал, «Марш на Рим», предпринятый фашистами в октябре 1922 г., был крайне рискованной авантюрой. Никто не мог гарантировать, что чернорубашечников просто не перестреляют военные на подходах к столице (кто ж мог подумать, что король окажется таким ссыкуном, а либералы в правительстве «гениальными» многоходовочниками?).

Рискованность предприятия понимал и Муссолини, который до определённого момента вообще делал вид, что не при делах, и сидел, ждал в Милане, чем всё закончится. В итоге вместо дуче марш возглавили четверо квадрумвиров (по аналогии с дуумвирами и триумвирами). Биографии квадрумвиров – это наглядная демонстрация, насколько итальянский фашизм был эклектичным движением, совместившим в себе, казалось, несочетаемое.

Микеле Бьянки изначально был социалистом, но покинул партию ещё раньше Муссолини, так как стал лидером итальянских синдикалистов (это было левое рабочее движение, альтернативное марксизму, которое делало ставку на профсоюзы и акции прямого действия). В Первую мировую Бьянки обратился к национализму и пошёл на фронт. После войны присоединился к «Союзу борьбы». В двадцатые годы Бьянки возглавлял «левое» крыло фашизма, но так и не успел развернуться, скончавшись от туберкулёза в 1930 г.

Итало Бальбо в юности был республиканцем. Поддержав вступление Италии в Первую мировую, храбро отвоевал на фронте, и после войны какое-то время тусил с футуристами. Темперамент вскоре привёл его к фашистам, и Бальбо со своим отрядом головорезов стал одним из самых отмороженных чернорубашечников. Сыграв мрачную роль в установлении фашистского режима, он вскоре стал министром авиации. Лично пилотируя самолёты и совершив несколько трансатлантических перелётов, Бальбо стал мировой знаменитостью. Муссолини испытывал ревность к популярному соратнику и назначил того губернаторствовать в Ливию. В конце 1930-х гг. Бальбо активно выступал против союза с Германией. Как известно, к нему не прислушались. Спустя три недели после вступления Италии во Вторую мировую самолёт с Бальбо на борту был по ошибке сбит итальянской ПВО в Ливии. Естественно, это породило конспирологические теории, будто Муссолини специально устранил своего потенциального соперника.

Эмилио Де Боно был аристократом и профессиональным военным, который участвовал во всех итальянских войнах, начиная с завоевания Эритреи в 1880-х гг. После прихода фашистов к власти, статусный генерал сначала формально возглавлял чернорубашечников, а затем был назначен руководить африканскими колониями. В 1935 г. Де Боно возглавил первый этап итальянского вторжения в Эфиопию, который был признан неудовлетворительным, и старичка пришлось менять на более энергичных полководцев. Выступал против вступления страны во Вторую мировую. В июле 1943 г. был одним из тех, кто на заседании Большого фашистского совета (этакое фашистское Политбюро) голосовал за отрешение Муссолини от должности. От немецкой оккупации не бежал, полагая, что ему в силу возраста и заслуг ничего не сделают. Но ошибся. Власти Итальянской Социальной республики арестовали, судили и расстреляли 77-летнего ветерана за «госизмену».

Чезаре Мария Де Векки происходил из семьи среднего класса и был монархистом. Воевал и после войны присоединился к фашистам, видя в них силу, способную защитить «традиционные ценности» от «Красной угрозы». При Муссолини губернаторствовал в Сомали и на Эгейских островах, какое-то время руководил министерством образования. Как и Де Боно в 1943 г. голосовал за отставку Муссолини, хотя после сделал всё, чтобы подчинённые ему войска в Тоскане без сопротивления сдались немецким оккупантам. Но в отличие от Де Боно вовремя смекнул, что от Итальянской Социальной республики, приговорившей его к смерти, лучше держаться подальше, и до конца войны прятался по монастырям. После войны сбежал в Аргентину. Но в Италии быстро прошла амнистия, и уже в 1949 г. Де Векки, не боясь преследований, вернулся на Родину. Впрочем, в том же году его разбил паралич, и последние 10 лет жизни последний из квадрумвиров прожил овощем.

​​Как в Веймарской Германии боролись с «фильмом-иноагентом»

Роман Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» был впервые опубликован отдельной книгой в январе 1929 г. Он получил огромную популярность, и к концу 1930 г. тираж книги, переведённой на десятки языков, достиг 3,5 млн. экземпляров. Одновременно права на экранизацию выкупила американская студия Universal. Премьера немой версии фильма состоялась в США в апреле 1930 г., а премьера звуковой версии – в июне того же года в Великобритании. В ноябре «На Западном фронте без перемен» получил два «Оскара» (за лучший фильм и лучшую режиссуру). И по сей день это кино признаётся одним из лучших фильмов о Первой мировой войне.

Премьера фильма в Германии была запланирована на начало декабря 1930 г. Но тут поднялась волна хейта. Для немецких правых антивоенный фильм оскорблял ветеранов, так как якобы обесценивал их жертвы, принесённые на алтарь Отечества. Раздражало, что немецких солдат играли американские актёры. Наконец, совсем уж нонсенсом для правых был факт того, что режиссёром и продюсером фильма о немецких солдатах были – о Боже – евреи!

Немецкая премьера – изначально значительно урезанная со 139 до 85 минут – состоялась в Берлине 4 декабря 1930 г. В последующие дни на острие атаки против фильма оказалось берлинское гау НСДАП во главе с гауляйтером Йозефом Геббельсом. Нацистские штурмовики намеренно устраивали потасовки, проносили дымовые шашки и бомбы-вонючки, выпускали мышей – в общем, делали всё, чтобы сорвать кинопоказы.

Одновременно, фильм «проверяли на экстремизм» и государственные органы. Правительства сразу нескольких германских земель – Саксонии, Тюрингии, Баварии, Вюртемберга и Брауншвейга – при поддержке рейхсвера, а также министерств внутренних и иностранных дел, подали запрос в Высшую надзорную инстанцию в области кинопроизводства (в общем, в Рейхскомнадзор) с требованием запретить фильм. Требование было удовлетворено 11 декабря – спустя неделю после премьеры – под предлогом «угрозы престижу Германии» и «очернения германской армии».

Запрет фильма лишь запустил очередной виток общественной дискуссии.

Геббельс писал: «Кинотеатр напоминает сумасшедший дом. Полиция бессильна. Озлобленная толпа вымещает свой гнев на евреях. Полиция нам сочувствует. Оконные стекла разбиты. Тысячи людей наслаждаются зрелищем. Показ сорван, как и следующий. Мы победили. Газеты пестрят нашим протестом. Нация на нашей стороне. Одним словом: победа!».

Социал-демократический премьер Пруссии Отто Браун сомневался в целесообразности запрета: «Престиж Германии представляется мне ущемлённым оттого, что фильм этот, который предъявляет единственное, серьёзное, веское и справедливое обвинение бессмысленности современной войны и предназначен исключительно для того, чтобы сорвать подстрекающую к войне агитацию, больше нельзя показывать в Германии».

Левый журналист Карл фон Осецкий утверждал: «Фильм открыто терроризировала фанатически настроенная гвардия хулиганов под руководством одного неуклюжего психопата, а затем он был просто отменён обскурантистской цензурной палатой одного обскурантистского министерского совета. Речь идёт лишь о том, должен ли и в дальнейшем быть разрешён (или же нет) определённо умеренный пацифистский образ мыслей, у которого миллионы сторонников и который нашёл законное отражение в самой Конституции, в каждом призыве стремиться к воспитанию в духе примирения между народами».

В конце концов, в июне 1931 г. фильм вновь был выпущен на экраны, но лишь для «закрытых показов». В сентябре экранизация была разрешена, но в ещё более урезанном виде. Так продолжалось до 1933 г., когда нацисты снова запретили фильм, а его литературный первоисточник стали жечь на кострах. Немецкие зрители смогли вновь увидеть «На Западном фронте без перемен» только после очередной войны – в начале 1950-х гг.

К слову, аналогичные запреты на этот фильм были введены в межвоенных Италии и Австрии, а также в австралийском штате Виктория. Во Франции цензура вырезала из проката сцены, где немецкие солдаты отправляются в самоволку по французским бабам.

О фашистах-ветеранах

Недавно я уже разбирал трюизм, будто победа Италии в Первой мировой войне была какой-то «увечной», и это способствовало приходу фашистов к власти. По крайней мере, я пытался показать, что это утверждение небесспорно и можно найти достаточное количество аргументов против него.

Сегодня же я хочу коснуться другого трюизма, будто фашисты пришли к власти как ветеранское движение и как выразители интересов этих самых ветеранов. Сами фашисты (и позднее нацисты в Германии) любили так утверждать. Тот же Муссолини в октябре 1922 г. презентовал себя королю Виктору Эммануилу III как выразителя «духа Витторио-Венето» (главной итальянской победы в войне, произошедшей в октябре 1918 г.).

В реальности, конечно, нужно иметь в виду, что в ситуации массовой индустриальной войны при мобилизации значительной части мужского населения ни одна послевоенная политическая сила не может претендовать, будто она «выражает интересы всех ветеранов». Ветераны естественным образом в больших количествах будут представлены во всех политических силах – от ультралевых до ультраправых.

Не стала исключением и Италия. В 1919 г. здесь была создана «Национальная ассоциация комбатантов», в которую входили до 400 тыс. человек. Политическим крылом ассоциации стала «Партия комбатантов», которая на парламентских выборах в ноябре 1919 г. получила 4% (230 тыс. голосов) и провела в парламент 20 своих депутатов. Для сравнения, фашистский «Союз борьбы» тогда набрал меньше 5 тыс. голосов по всей стране и никого никуда не провёл. На местах «комбатанты» активно вступали в союзы с социалистами, которые тогда – в годы «Красного двухлетия» – активно захватывали фабрики и муниципалитеты.

И вот здесь верхушка Итальянской социалистической партии совершила роковую ошибку. Будучи антивоенной и пацифистской, она не смогла перешагнуть через своё пренебрежение к военным и официально заключить с ними союз. Из-за этого огромная масса стихийно левых ветеранских масс так и осталась «бесхозной».

Часть ветеранов в самом деле ушла к фашистам, но в абсолютных цифрах их число не выглядело чем-то решающим. В этой статье, которая некогда была опубликована на отличном, но почившем сайте Warhead, приводятся цифры, правда почему-то без указания источника, что в 1921 г. чернорубашечников было 150 тыс., а ветеранов среди них около 85 тыс. Получается, что в тот момент ветеранов из «Национальной ассоциации комбатантов» было как минимум в пять раз больше, чем ветеранов-фашистов.

А ведь были ещё ветеранские структуры выходцев из элитных подразделений ардити. Их тоже зачастую поголовно представляют фашистами, что совершенно не так. Ардити были разными. Были фашистские, а были и «народные» ардити, которые вместе с социалистами, коммунистами и анархистами под красными флагами, наоборот, били фашистов.

Ещё одним немаловажным фактором, когда мы говорим об ультраправом насилии, было активное участие молодёжи и студентов, которые «не успели на войну», но зато успели пропитаться национал-милитаристским угаром и беспределили дома после войны, надеясь компенсировать тот опыт, которого они «недополучили». Это справедливо и по отношению к фашистам, и, например, по отношению к немецким фрайкорам (Эрнст фон Заломон был 16-летним прусским кадетом, когда в конце 1918 г. начались его фрайкоровские приключения).

В конце концов, фашисты победили благодаря своему наглухо отбитому отмороженному напору и договорняку со старыми элитами. Тем не менее с ветеранами нужно было что-то делать и… их купили. «Национальную ассоциацию комбатантов» реорганизовали и превратили в щедро финансируемый пенсионный фонд, деньгами которого поставили распоряжаться прежнюю верхушку ассоциации, с кем удалось сговориться.

Таким образом, цитируя вышескинутую статью: «Сотни тысяч ветеранов были побеждены десятками тысяч ветеранов, которыми просто грамотно распорядились».

Как изменилась анархическая мысль со времен Бакунина и Кропоткина? Составили подборку книг о мире без государства, изданных недавно в России

https://telegra.ph/5-knig-ob-anarhizme-10-19

​​Великое выселение народов

1915 г. вошёл в историю как год «Великого отступления» Русской императорской армии. Будучи страной с менее организованной промышленностью, чем у её противников и союзников, Россия медленнее мобилизовывала экономику, и это неизбежно вело к более серьёзным перебоям со снабжением на фронте, чем у Германии и Австро-Венгрии (по крайней мере, по состоянию на 1915 г.). Вражеское наступление, начавшееся в мае, привело к тому, что к октябрю русские оставили Галицию, Волынь, Польшу, Литву, Курляндию и Западную Белоруссию.

Одним из элементов драмы «Великого отступления» стало вынужденное переселение на Восток огромных масс гражданского населения. Пожалуй, такого числа беженцев Россия до этого не видела никогда. Согласно официальной переписи, проведённой благотворительным «Татьянинским комитетом» (назван в честь дочери Николая II), к 1917 г. беженцами являлись 3,2 млн. человек. Сам комитет признавал, что его данные неполны, и вынужденных переселенцев ещё больше. В исследовательской литературе (А. Н. Курцев, Е. З. Волков, П. Гартелл) число беженцев к лету 1917 г. колеблется между 5 и 7,4 млн.

Термин «вынужденные переселенцы» включает в себя и тех, кто снялся с места относительно добровольно, не желая оказаться под немецкой оккупацией, и тех, кого царские власти насильно депортировали во внутренние районы империи. Основную массу последних составляли две конкретные этнические группы – немцы и евреи. Уже с осени 1914 г. военные власти, руководствуясь принципом «коллективной ответственности», принудительно выселяли с «прифронтовой полосы» сотни тысяч человек, относившихся к «неблагонадёжным этносам». И ладно бы дело касалось исключительно иностранных подданных (подобная практика была тогда «в норме» во всех воюющих странах). Депортации касались даже тех, кто формально находился в российском подданстве. Всю эту вакханалию обычно связывают с именами тогдашнего Верховного главнокомандующего Николая Николаевича и его начальника штаба Николая Янушкевича, хотя при их попустительстве самодурством и произволом занимались и более мелкие военные начальники на местах. Этнические чистки достигли пика весной – летом 1915 г. в самый разгар военных поражений. Разобраться, сколько человек в итоге были насильственно переселены, вряд ли возможно. Э. Лор, например, указывает цифру в 1 млн. В августе 1915 г. МВД фактически отменило более чем вековую «черту оседлости» для евреев-беженцев, разрешив последним селиться во всей империи за исключением обеих столиц и казачьих областей.

На Кавказе выселению подверглись до 10 тыс. мусульман из Карсской и Батумской областей, граничивших с враждебной Турцией.

Помимо депортаций, Николай Николаевич уже осенью 1914 г. ввёл практику брать еврейских заложников из числа местных жителей и казнить их в случае, если кого-либо из членов общины заподозрят в шпионаже или предательстве. Согласно закону, вышедшему в феврале 1915 г., немецкие колонисты, проживавшие в 150-вёрстной приграничной полосе Европейской России, в том числе и те, кто уже находился в российском подданстве, были обязаны как можно скорее продать всё своё недвижимое имущество и выселиться с мест традиционного проживания. В начале февраля 1917 г. аналогичные положения были распространены и на поволжских немцев. От экспроприаций и депортаций их спасла только Февральская революция.

Одним словом, в свои последние годы Российская империя ступила на скользкую дорожку этнического национализма, который традиционно ей был не свойствен.

Тем не менее справедливости ради всё же стоит иметь в виду, что немцы и евреи, значительную часть которых выселяли принудительно, составляли каждые лишь по 5% от общего числа беженцев. Львиная же доля – 55%, приходилась на русских, украинцев и белорусов. 15% составляли поляки, ещё 10% - латыши. До 85% беженцев в итоге осели в Европейской части России, хотя отдельные отчаянные добирались аж до Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока.

Помощь беженцам оказывали как государство, выделившее около 600 млн. рублей, так и гражданское общество через сеть благотворительных организаций и землячеств.

​​Миф об ударе ножом в спину

11 ноября 1918 г. было заключено Компьенское перемирие, которое окончило Первую мировую войну.

По условиям перемирия немецкие войска, которые с августа только и делали, что отступали, полностью очищали все оккупированные территории во Франции и Бельгии, уходили из Эльзаса-Лотарингии и Рейнской области. Туда вводились войска Антанты. Кроме того, немцы передавали Союзникам весь свой флот, а также огромное число самолётов, пулемётов, пушек и ж/д вагонов.

Со стороны Германии перемирие подписывала делегация, которую возглавлял гражданский человек – депутат рейхстага от католической партии Центра Маттиас Эрцбергер. В Рейхе уже бушевала антимонархическая революция, которая тем не менее осталась довольно умеренной – свержение кайзера уравновешивалось сохранением всего прежнего бюрократического аппарата и военной верхушки (за исключением совсем уж токсичного Людендорфа), а передача дел от последнего кайзеровского правительства новому революционному прошла мирно и буднично.

Тем не менее уже в эти дни среди «правой общественности» началась раскрутка утверждения, будто заключённое капитулянтское перемирие – это не следствие безнадёжной военной обстановки, а акт предательства. Большая часть из тех, кто поддерживал этот тейк, в годы войны принадлежали к так называемым «аннексионистам», кто требовал «Немецкого мира» от Парижа до Ростова с половиной Африки в придачу.

«Умеренная оппозиция», а именно социал-демократы, социал-либералы и католики, которые составляли большинство рейхстага, с одной стороны исходили из тезиса о «поддержке своего Отечества», но одновременно публично указывали, что войну нужно скорее кончать на довоенных границах, так как никаких шансов победить весь мир у Рейха объективно нет. В ходе Ноябрьской революции прежний режим, дабы не допустить красных радикалов, фактически добровольно и передал кормило власти этой «умеренной оппозиции». Впрочем, заключать перемирие той пришлось уже на тех условиях, какие выставила Антанта, причём согласие заранее было одобрено немецким Генеральным штабом.

На протяжении всех последующих 14 лет Веймарской республики правые – бывшие «аннексионисты», проклинали «веймарские партии» – социал-демократов, социал-либералов и католический Центр (ну и, конечно, евреев, куда ж без них), будто те всадили «нож в спину» героической немецкой армии. Правый обыватель охотно верил. Казалось бы, на момент 11 ноября немецкие войска всё ещё стояли на вражеской территории (даром что отступали уже несколько месяцев). Военная цензура блокировала «пораженческий контент», и вплоть до осени 1918 г. многие были уверены, что «наверху виднее», осталось «чуть-чуть потерпеть», и немецкие войска «вот-вот» войдут в Париж. В конце концов, на Восточном фронте в марте удалось добиться победы, почему бы ей не случиться и на Западе? Так как культура работы с источниками в массовом обществе по определению плоха безотносительно эпох, быстро возник популярный фейк, будто «даже два британских генерала признали – немецкая армия осталась непобеждённой». В реальности там была мутная история, как немецкие правые брали цитаты реальных генералов, коверкали и переиначивали их, полностью извращая смысл сказанного.

Наряду с проклятиями в адрес «веймарских партий» и евреев, доставалось и кайзеру («куколд» – сохранил оппозиционный демократический парламент, не перестрелял леваков и либералов, не провел тотальной «идеологической мобилизации» общества), да и вообще «народу» (оказался «не тот», на четвёртом году войны не захотел дальше гнить и умирать в окопах, дал себя охмурить пацифистской пропагандой).

В общем, весь этот реваншистский копиум сыграл роль в том, что большая часть правых так и не приняла Веймарскую республику, считая её «предательской» в своей первооснове. Нацистская пропаганда строилась на тех же утверждениях.

Уже в годы следующей – Второй – мировой Союзники изначально исходили из необходимости подписания немецкой капитуляции военными, а не гражданскими, чтобы исключить даже возможность повторения разговоров о новом «ударе ножом в спину».

Государственные люди. Зачем нужна оппозиция во время войны

Осенью 1918 г. руководство Второго Рейха сначала запросило перемирия, а затем капитулировало, имея потенциальную возможность продолжать сопротивление. Однако общее положение дел было таково, что в случае продолжения войны немецкая армия продолжила бы отступать, и потенциальная военная кампания 1919 г. шла уже на Рейне, на руинах Кёльна и Франкфурта. Капитулировав и согласившись на «похабный» Версальский мир, немцы, вероятно, сами того не осознавая, предотвратили приход войны непосредственно на территорию Германии.

Версальским миром принято было возмущаться и мечтать о его пересмотре. В итоге, всего через 21 год Германия волею очередного диктатора начала новую мировую войну, первичной целью которой было исправление «версальских границ» с Польшей. К лету 1944 г. эта война опять была проиграна. Немецкие войска, хотя по-прежнему и стояли на вражеской территории, откатывались по всем фронтам к довоенным границами Германии.

И вот здесь проявилась вся пропасть, которая при прочих сходствах пролегала между Вторым и Третьим Рейхами. Империя Гогенцоллернов являлась полуфеодальной военно-бюрократической автократией, которая тем не менее обладала сложной и плюралистичной политической системой. Во Втором Рейхе продолжал работу оппозиционный рейхстаг, в котором тон задавала коалиция социал-демократов, прогрессивных либералов и католических центристов. У них были сложные отношения с правительством и Генштабом – в начале войны все сплотились вокруг трона, но по мере затягивания боевых действий рейхстаг всё сильнее требовал «мира без аннексий и контрибуций».

В конечном итоге наличие вот такой – шумной, неудобной, самостоятельной, но одновременно конструктивной и умеренной – парламентской оппозиции, стало спасением для Германии в конце Первой мировой. Проиграв войну и оказавшись на пороге революции, прежний режим хотя бы имел людей, кому можно было перепоручить «расхлёбывать кашу».

Совсем не так было в Третьем Рейхе. Захватив власть, национал-социалисты начисто выжгли всё политическое поле. Рейхстага фактически не существовало. Бюрократический бардак и межведомственная грызня сходились на личности неограниченного диктатора – Адольфа Гитлера. И все действия этого диктатора летом/осенью 1944 г. кричали, что он скорее будет воевать до последнего немца, чем допустит повторение «ноября 1918».

20 июля часть немецких военных и чиновников попыталась убить Гитлера, чтобы воспроизвести ситуацию осени 1918 г., когда Союзники согласились вести переговоры с незамазанными немецкими представителями. Убить Гитлера не получилось, и большая часть заговорщиков отправилась в петлю.

Судя по всему, Гитлер понял логику своих внутренних врагов. В августе 1944 г. по всей Германии в рамках операции «Решётка» были арестованы около 5 тыс. человек – давно бывшие не у дел федеральные, региональные и муниципальные депутаты Веймарской республики, бывшие партийные и профсоюзные активисты – словом все, кто потенциально мог стать тем самым незамазанным представителем Германии на переговорах с Союзниками. Бывших лидеров коммунистов, социал-демократов, центристов и либералов массово отправляли в тюрьмы и лагеря. Многие из них так и не дожили до весны 1945 г.

Гитлер делал всё, чтобы ни у кого не было иллюзий – никаких переговоров не будет, и фюрер утащит всю страну и весь народ вслед за собой. В октябре 1944 г. началась тотальная мобилизация всех мужчин от 16 до 60 лет в фольксштурм. Через несколько месяцев война пришла в Германию, и к весне 1945 г. страна полностью лежала в руинах. Никакого Версаля больше не было – была тотальная оккупация и полное упразднение немецкой государственности.

Публицист Себастьян Хаффнер писал, что Гитлера ни в коей мере нельзя считать «государственным деятелем». Государственный деятель исходит из того, что государство и народ останутся и после него. Логика уровня «Есть Гитлер – есть Германия, нет Гитлера – нет Германии» никакой «государственности» не предполагает. И, пожалуй, именно она, а не что-то другое, является главным предательством и своей страны, и своего народа.

В октябре 1922 г. Бенито Муссолини был назначен премьер-министром Италии. Обычно с этого момента отсчитывают начало фашистского режима, но «всё не так однозначно».

С конституционной точки зрения, ничего экстраординарного в октябре 1922 г. не произошло. Италией продолжало управлять коалиционное правительство. Помимо самого Муссолини, который одновременно занял посты министра внутренних и иностранных дел, прочие фашисты получили лишь должности статс-секретарей. Остальные портфели остались у других правых партий: либералов, христианских демократов и националистов. Более того, многопартийный парламент, избранный в мае 1921 г., тоже никуда не делся. Из 535 депутатов фашистами были всего 35 человек, так что судьба кабинета Муссолини всецело зависела от коллег по коалиции.

Процесс «консолидации власти» растянулся на несколько лет.

Прежде всего, Муссолини наделил чернорубашечников официальным статусом. Затем – в июле 1923 г. – парламент благодаря голосам либералов и христианских демократов принял «закон Ачербо», по которому партия, набравшая 25% голосов на выборах, получала 2/3 мест в парламенте. Зачем правоцентристы это сделали? В их представлениях Италии всё равно бы не помешало «сильное правительство», не зависящее от парламентской фортуны. Фашистов же планировали постепенно «приручить». Тем более на протяжении двадцатых годов экономическая политика Муссолини была про-рыночной и либеральной. Огосударствление экономики начнётся лишь после Великой депрессии.

В апреле 1924 г. состоялись очередные парламентские выборы, на которых масштабы террора и административного давления достигли новых «высот». В итоге «Национальный список» (блок фашистов и либералов) набрал 65%. Христианские демократы получили 9%, «унитарные» социалисты – 6%, «мейнстримные» социалисты – 5%.

Затем события понеслись как снежный ком. 30 мая лидер «унитарных» социалистов Джакомо Маттеотти публично с парламентской трибуны потребовал отмены итогов выборов. Естественно, палата большинством голосов отклонила предложение. 10 июня чернорубашечники силой втащили Маттеотти в машину, где и зарезали его. Историки до сих спорят, был ли это «заказ» самого Муссолини или боевики действовали по собственной инициативе.

Как бы то ни было, убийц быстро арестовали. Против премьера поднялась буря общественного и элитарного недовольства. Муссолини пришлось уволить и отдать под суд нескольких подозреваемых фашистских должностных лиц и самому уйти с поста министра внутренних дел.

Более того, 130 депутатов от оппозиционных партий – социалисты, коммунисты, левые либералы и часть христианских демократов – объявили бойкот и стали собираться отдельно от остального парламента. Эта «Авентинская сецессия» отсылала к древнеримскому обычаю, когда плебеи уходили на Авентинский холм с целью добиться уступок от патрициев.

Главным оружием против почти оформленной диктатуры сецессионисты посчитали… моральное давление. Депутаты ждали, что их бойкот так впечатлит короля Виктора Эммануила III, что тот отправит Муссолини в отставку. Обсуждали идеи о всеобщей забастовке, создании альтернативного парламента и даже подготовке вооружённого восстания, но от них быстро отказались. За Муссолини в тот момент были король и парламент, правые либералы и индустрия, наконец, партийная армия чернорубашечников.

Король предсказуемо отверг предложения оппозиционных «ходоков». Впрочем, сам премьер и лидеры чернорубашечников не были окончательно уверены в лояльности монарха. Более того, в глазах многих ветеранов фашистского движения Муссолини оказался «куколдом» – не заткнул рот, не пересажал и не перестрелял оппозиционеров, более того, снял с постов и отдал под суд тех товарищей, кого обвиняли в убийстве Маттеотти. В конце декабря «турбофашисты» поставили перед премьером ультиматум: либо тот, наконец, устанавливает «нормальную» диктатуру, либо чернорубашечники это делают сами без Муссолини.

3 января 1925 г. Муссолини выступил перед парламентом и взял на себя «всю политическую, моральную и историческую ответственность за всё, что произошло в Италии за последние месяцы».

Продолжение следует

​​Как в Италии окончательно была установлена фашистская диктатура

Как я уже писал ранее, в течение нескольких лет после «марша на Рим» и назначения Муссолини премьер-министром в Италии сохранялись атрибуты прежней либеральной политической системы. Оставался многопартийный парламент, действовали оппозиционные партии и профсоюзы, выходили антифашистские газеты.

Благодаря союзу со «старорежимными» либералами фашисты в апреле 1924 г. полностью взяли парламент под свой контроль, заняв 2/3 депутатских кресел. В мае фашистские боевики похитили и убили лидера социалистов депутата Джакомо Маттеотти. Убийство главы парламентской фракции на какой-то момент сплотило все антифашистские силы в стране, и даже внутри фашистской партии пошёл ропот против «беспредела». Впрочем, были среди фашистов и радикалы, которые наоборот обвиняли премьера в нерешительности и требовали окончательно разогнать оппозицию.

Получив угрозы от радикалов внутри собственной партии, что те устроят «патриотический путч», если премьер не определится «с кем он», Муссолини 3 января 1925 г. выступил с парламентской речью. В ней он отрицал прямую причастность к смерти Маттеотти, но взял полную моральную ответственность за всё, что случилось в Италии с октября 1922 г. На следующий день полиция стала изымать тиражи оппозиционных газет и закрывать антифашистские собрания, задерживая политических активистов. «Авентинская оппозиция», которая бойкотировала парламент, продолжила высокоморально критиковать правительство, постепенно разлагаясь от бессилия, несбывшихся надежд на короля и внутренних раздраев.

Агония либеральных институтов продолжалась ещё два года. Имея на руках полный контроль над парламентом, поддержку со стороны короля и экономических элит, а также партийную армию чернорубашечников, Муссолини шаг за шагом превращал Италию из конституционной монархии в тоталитарную диктатуру. В октябре 1925 г. распущены все нефашистские профсоюзы. В декабре Муссолини укрепил своё формальное положение. Раньше премьер был всего лишь «первым министром среди равных», зависимым от парламента. Теперь глава правительства имел полную власть над кабинетом и нёс ответственность исключительно перед королём. В январе 1926 г. правительство получило возможность принимать любые декреты в обход законодательной власти. Вся печать была поставлена под административный контроль. В феврале отменены выборы мэров и муниципальных советов. В апреле фашисты запретили забастовки. Тогда же была создана общеобязательная молодёжная организация «Балилла».

31 октября 1926 г. – в четвёртую годовщину прихода Муссолини к власти – на него было совершенно (четвёртое по счёту) покушение. В Болонье в дуче стрелял 15-летний анархист, которого толпа тут же линчевала на месте. Существует теория заговора, будто премьера в реальности пытались убить собственные однопартийцы, недовольные, что фашизм «обуржуазился» и потерял свою изначальную «революционность».

Как бы то ни было, покушение в Болонье стало прелюдией к окончательному оформлению диктатуры. В ноябре парламент проголосовал за запрет всех партий, кроме фашистской, аннулировал депутатские мандаты всех оппозиционных «авентинских» депутатов, вернул смертную казнь, санкционировал создание особой политической полиции и специального трибунала по госизмене.

Финальным штрихом к созданию тоталитарного фашистского режима стало законодательное превращение в декабре 1928 г. неформального партийного «Политбюро» – Большого фашистского совета – в высший конституционный орган Италии, который должен был согласовывать все вопросы вплоть до порядка престолонаследия.

Парламентские выборы 1929 и 1934 гг. превратились в фарс, во время которых избиратели голосовали за единый список, заранее составленный Большим фашистским советом. Уже в 1939 г. Палату депутатов вовсе отменили, а на её месте возникла Палата фасций и корпораций, членов которой вообще не избирали, а назначали по профессионально-отраслевому принципу.

Таким образом, на полную зачистку итальянского политического поля фашистам понадобилось четыре года плюс ещё два на цементирование новой политической конструкции.

Карта «болгарского мира», на который претендовала Болгария в течение обеих мировых войн.

Сегодня в 16:00 по мск. говорим с Николаем Росовым на канале «Гроза» о межвоенной Болгарии, царе Борисе III и участии страны во Второй мировой.

https://youtu.be/nZas0wTPPIU

Залетайте!

https://youtu.be/nZas0wTPPIU

https://www.youtube.com/watch?v=Cnf9t49t_9I

Когда хотел в Ваканду, но оказался на Западном фронте.

4-го января выходит в прокат новый французский фильм о Первой мировой, повествующий о нелёгкой доле колониальных солдат на полях сражений Первой мировой. Если без шуток, то колониальные части во французской армии зачастую использовались как ударные и несли огромные потери, раз за разом оказываясь на самых сложных участках.

Ещё примечательно, что историческим консультантом фильма выступил известнейший французский исследователь Мишель Гойя, который о французской армии в Первую мировую успел забыть больше, чем весь авторский коллектив нашего канала когда-либо знал. #Франция

​​Сходил сегодня в кино, посмотрел «Историю гражданской войны» Дзиги Вертова.

Историк Николай Изволов продолжает возвращать из небытия фильмы Дзиги Вертова. Пять лет назад его трудами уже был восстановлен считавшийся утраченным дебют Вертова – «Годовщина революции», смонтированный в 1918 г. к первой годовщине Октябрьского переворота. Теперь на экраны вышло ещё одно собрание кинохроники, частью смонтированной, а частью лично снятой Вертовым – «История гражданской войны» 1921 г. Тогда фильм сделали буквально на коленке к Третьему конгрессу Коминтерна, показали один раз и забыли о нём настолько, что сам Вертов в начале 1930-х гг. писал об «Истории гражданской войны» как об утраченном фильме. Николай Изволов нашёл в архивах литературные источники с описанием раскадровки, а затем соотнёс их с архивной кинохроникой. Подробнее о процессе реконструкции можно почитать тут.

Я ничего не понимаю в истории кино, поэтому поделюсь исключительно общественно-политическими размышлениями по итогу увиденного.

Во-первых, ценность «Истории гражданской войны», как и «Годовщины революции», состоит в том, что она создана до того, как сложился привычный нам советский канон описания революции и Гражданской войны. Например, здесь совершенно нет Ленина, главный герой обоих фильмов – Лев Троцкий. Наряду с теми, кому в итоге «повезёт» остаться в пантеоне «красных героев» (Чапаев, Будённый, Ворошилов, Киров, Орджоникидзе, Калинин), здесь можно видеть и тех, кто из этого канона вскоре выпадет (Троцкий, Смилга, Зиновьев, Мехоношин, Раскольников, Махно, командарм 2-й конной Филипп Миронов, вожак «красных партизан» Иннокентий Кожевников). В оригинальной версии, как пишут, был и Сталин на Царицынском фронте в 1919 г., но найти кадры с ним в архивах так и не удалось.

Во-вторых, фильм ожидаемо посвящён «борьбе с «контрреволюцией». Но что это за «контрреволюция»? Мы видим разоружение московских анархистов в апреле 1918 г. и последствия взрыва анархистской бомбы в московском горкоме РКП(б) в сентябре 1919 г. Подавление Ярославского восстания в июле 1918 г. (организованного широчайшей коалицией от монархистов до меньшевиков) и антибольшевистского рабочего восстания в Астрахани в марте 1919 г. В фильме регулярно говорится о «чехословаках». И это кажется очень удачной находкой большевистской пропаганды, которая затушевала этим клише тот факт, что летом/осенью 1918 г. пионерами организованного сопротивления против большевиков на Восточном фронте были не столько чехословаки, сколько другие левые – эсеры и меньшевики. Наконец, фильм заканчивается подавлением Кронштадтского восстания в марте 1921 г., в котором большевикам, как известно, противостояли «краса и гордость Октября» – балтийские матросы.

В общем, «История гражданской войны» ещё раз заставляет задуматься о, как кажется, до сих пор не отрефлексированном взгляде на Русскую революцию и Гражданскую войну, как на противостояние «левых» с «левыми», одних «революционеров» с другими «революционерами», «советских» с «советскими», «красных» с «красными» или даже «красных» с «чёрными», если мы говорим об анархистах. По крайней мере этот нарратив кажется гораздо менее популярным, нежели набившее оскомину представление о войне «левых» и «правых». По-моему, подробно об этом пишет только Александр Шубин, но могу ошибаться, подскажите, если знаете ещё авторов.

Сюжет о трибунале над красноказачьим комкором Филиппом Мироновым (самовольно отправился на фронт с недоформированным корпусом в августе 1919 г., в итоге помилован ВЦИК, будет убит без суда весной 1921 г.) ещё раз показывает, что «красные», «белые», «зелёные» и кто угодно ещё в годы революции – это скорее «франшиза», которая могла объединять под одной политической крышей самых разных людей с самыми разными жизненными траекториями.

Ну и в заключение, антропологическое наблюдение. Насколько же людей той эпохи должны были поражать «английские чудища «танки» и трактора, массовые манифестации с оркестрами и транспарантами, речи зажигательных ораторов, вроде Троцкого, в конце концов.

Наверное, сейчас такого эффекта всё это уже не произведёт.

​​От друга Ленина к другу Муссолини

По иронии судьбы Никола Бомбаччи учился в том же педагогическом колледже в Форлимпополи, где в то же время учился другой его земляк – Бенито Муссолини. Выходцы из «простых семей», оба молодых человека с ранних лет стали убеждёнными социалистами и, попреподавав в школе некоторое время, посвятили себя революционной борьбе.

Как и Муссолини, Бомбаччи был сторонником самого радикального «максималистского» крыла в Итальянской Социалистической партии. Оба сделали блестящие партийные карьеры. Впрочем, Муссолини «сломался» на поддержке вступления Италии в Первую мировую войну и покинул партию, тогда как Бомбаччи остался на антивоенной платформе. В годы «Красного двухлетия» с 1918 по 1920 гг. Бомбаччи по-прежнему был одним из лидеров самых радикальных социалистов. Его фракция так и не смогла побороть «умеренных» однопартийцев, которые боялись совершить полноценную социальную революцию и делали ставку на реформы. В итоге Бомбаччи стал первым из итальянских социалистов, кто пришёл к идее партийного раскола и сепарации «максималистов» в отдельную итальянскую Компартию. Раскол состоялся в январе 1921 г., и Бомбаччи вошёл в состав ЦК новообразованной КПИ.

Впрочем, Компартия мгновенно раскололась уже внутри себя. Бомбаччи предлагал всё же сохранить какие-никакие контакты с «левыми социалистами» из Социалистической партии, но проиграл более сектантским товарищам. В итоге он лишился руководящих постов и даже был временно исключён из КПИ. Тем не менее, съездив в Москву на похороны Ленина (с которым Бомбаччи был лично знаком и общался на Конгрессах Коминтерна), товарищ заручился поддержкой Зиновьева и был восстановлен.

Однако активной партийной деятельностью Бомбаччи больше не занимался. Теперь он работал в советском торгпредстве в Риме (у фашистской Италии и СССР были отличные торговые и дипломатические отношения в 1920-х гг.). В 1927 г. за «отрыв от партии» Бомбаччи окончательно исключили из КПИ.

Судя по всему, денег Бомбаччи не хватало, и с того момента его взял в оборот старый знакомый Муссолини. В 1936 г. на правительственную субсидию Бомбаччи стал издавать журнал «Правда», в котором бывший коммунист восхвалял фашистский режим за осуществлённую им «пролетарскую социальную революцию».

Но настоящий взлёт Бомбаччи случился после 1943 г. Тогда «правое» крыло фашизма – монархисты, консерваторы, военные и бюрократы – пожертвовали дуче ради «договорняка» с Союзниками и выхода из войны. Немцы освободили Муссолини из под ареста и перевезли его на север, где была создана Итальянская Социальная республика. Там фашизм вернулся к своим изначальным левацким «истокам» 1919 г. как республиканское, антиклерикальное, социалистическое и пролетарское движение. Главным идеологом Социальной республики стал Бомбаччи, который публично заявлял, что только при режиме его друга Муссолини можно претворить в жизнь идеалы другого его друга – Ленина.

Именно Бомбаччи стал главным вдохновителем февральского декрета 1944 г., согласно которому все частные, государственные и муниципальные компании с капиталом более 1 млн. лир или с числом работников более 100 «социализировались», то есть переходили в собственность рабочих коллективов. Впрочем, из-за того, что Итальянская Социальная республика всё время своего краткого существования фактически находилась в прифронтовой зоне, реальной «социализации» так и не произошло. Владельцы предприятий массово саботировали декрет, а большинство рабочих переориентировались на коммунистов и не воспринимали всерьёз «фашистские подачки».

Никола Бомбаччи остался с Муссолини до конца и был расстрелян вместе с ним 28 апреля 1945 г. По одной из версий, последними словами основателя итальянской Компартии стали «Да здравствует Муссолини! Да здравствует социализм!» (по другой, вместо «Муссолини» была «Италия»). Труп Бомбаччи вместе с трупом дуче был подвешен вниз головой на миланской автозаправке, а над его телом вывесили табличку с надписью «Архипредатель».

​​Британские эсэсовцы

О коллаборационизме представителей континентальных европейских народов во Второй мировой войне массовый читатель знает уже довольно много. А как обстояли дела у британцев?

Разговор о британском коллаборационизме следует начать с личности Джона Эмери. Он был сыном видного консервативного политика Лео Эмери, который в 1920-х гг. занимал посты Первого лорда Адмиралтейства и Канцлера казначейства, а в годы Второй мировой был министром по делам Индии в кабинете Черчилля. Джон рос трудным и неуправляемым ребёнком и, судя по всему, его базовой мотивацией было выйти из тени знаменитого отца. После того, как Эмери-младший вырос, он попытался вложиться в кинобизнес, но прогорел. Залез в долги, которые частично пришлось погашать отцу. Вдобавок молодой человек шокировал «приличное общество», женившись на бывшей проститутке. В общем, к середине 1930-х гг. Эмери-младший был патентованным неудачником.

В 1936 г., спасаясь от кредиторов, Джон покинул Великобританию и поселился во Франции. Там он связался с местными фашистами. Увлёкшись их идеологией, Эмери посетил франкистскую Испанию, Австрию, Италию и, наконец, Германию. После разгрома Франции в 1940 г. он остался на территории режима Виши.

Осенью 1942 г. Эмери вышел на связь с нацистами и предложил им создать британский антибольшевистский легион по аналогии с аналогичным французским подразделением, где уже воевали его друзья, вроде Жака Дорио. Немцев заинтересовала эта идея, и они привлекли Эмери к пропагандистской работе в лагерях военнопленных.

Попытки распропагандировать пленных военнослужащих из Великобритании и стран Содружества полностью провалились. Из 170 тыс. британских пленных, взятых немцами и итальянцами во Второй мировой, через «Легион Святого Георгия» (позже переименованный в «Британский Свободный корпус») прошли 54 человека, причём единовременно в нём состояли не более 30 военнослужащих. Из них только один был офицером в чине лейтенанта (да и тот вскоре сошёл с ума и был помещён в психушку), так что «Корпусом» на всём протяжении его истории командовали немецкие офицеры из СС. Большинство рядовых и сержантов вступили в «Корпус», прельщённые повышенным пайком или с целью избежать наказания за различные проступки.

В конце концов, эта полупотешная воинская часть так ни разу и не вступила в бой. В марте 1945 г. британцев приписали к 11-й дивизии СС «Нордланд», которая базировалась в Северо-Восточной Германии. До самого конца войны «Свободный корпус» только и делал, что отступал. В начале мая его члены окончательно сдались американцам.

Никто из «Свободного корпуса» так и не был казнён. Вина некоторых была признана столь незначительной, что их вообще освободили от какого-либо наказания. Кого-то оштрафовали, кого-то посадили на несколько лет. Те, чья вина была признана наиболее серьёзной, отсидели чуть дольше, но всё равно вышли на свободу уже в начале 1950-х гг.

Джону Эмери повезло меньше. Эсэсовцы быстро отстранили инициатора создания «Британского Свободного корпуса» от всех дел, касавшихся формирования подразделения. Какое-то время Эмери вёл пропагандистские передачи на английском языке в Берлине, а в конце 1944 г. переехал в Италию к Муссолини, где продолжил заниматься пропагандой. В апреле 1945 г. его взяли в плен местные партизаны и передали британцам.

Родственники и адвокат пытались защитить Джона, представив его психически больным, а значит не отдававшим отчёта в совершении государственной измены. Однако в день суда подсудимый неожиданно полностью признал свою вину. В итоге пропагандист Джон Эмери был приговорён к смертной казни и повешен в декабре 1945 г.

Впрочем, наличие брата-изменника не помешало политической карьере его младшего брата Джулиана, который в годы войны был британским офицером связи на Балканах и в Китае. Затем он много десятилетий заседал в парламенте от Консервативной партии и в начале 1970-х гг. даже возглавлял сначала ряд социальных министерств, а затем и министерство иностранных дел.

​​Пропагандист по кличке Гав

Уильям Джойс родился в Нью-Йорке в семье ирландских иммигрантов. В отличие от большинства соотечественников, родители Джойса скорее принадлежали к «среднему классу», никоим образом не симпатизировали идеям об ирландской независимости, а мать и вовсе была протестанткой. Через несколько лет после рождения Уильяма, семья вернулась в Ирландию.

Будучи подростком, Джойс застал ирландскую Войну за независимость и, более того, стал информатором. Информатором британцев, державшим последних в курсе действий местной ИРА. В конце концов, чтобы не быть убитым за «предательство», Джойс при помощи своих кураторов окончательно перебрался в Англию и стал учителем.

По своим взглядам он уже тогда был ультраправым. Неудивительно, что Джойс завязал контакты с представителями только-только нарождавшегося британского фашизма. В 1924 г. на одном из митингов ему порезали бритвой лицо, оставив шрам от уха до рта. Сам Джойс впоследствии утверждал, что это сделали «жидокоммунисты», но есть версия, что до него всё же добрались старые ирландские знакомые.

В 1932 г. Джойс вступил в знаменитый «Британский союз фашистов» и вскоре стал заместителем его лидера – Освальда Мосли, ответственным за пропаганду. Впрочем, своей агрессивной риторикой и упёртым антисемитизмом Джойс скорее отпугивал чопорных британцев от «Союза». Также есть версия, что он постукивал на товарищей британским спецслужбам. В конце концов, Джойс разругался с Мосли, вышел из партии и основал собственную «Национал-социалистическую лигу». Лига предсказуемо не взлетела и к лету 1939 г. представляла собой микротусовку.

В конце августа 1939 г. Джойс с супругой успел сбежать из Великобритании в Германию, понимая, что после начала войны его интернируют как «неблагонадёжного» (что в итоге произошло с Мосли). В Берлине он устроился на англоязычную пропагандистскую радиостанцию, где и проработал до весны 1945 г.

BBC в годы войны транслировала душный официоз. Прямых включений не делали «кабы чего не вышло», а все выпуски новостей жёстко цензурировались. В музыкальном сопровождении в основном использовали старомодную органную музыку.

И тут в прямой эфир врывался Джойс, который с шутками-прибаутками начинал рассказывать «альтернативную точку зрения». И пусть это была галимая немецкая пропаганда, в ситуации информационного вакуума программы Джойса заходили на ура. Его аудитория могла доходить до 18 млн. человек, при том, что в Британии тогда жили 45 млн. Для музыкального сопровождения нацисты даже собрали джаз-бэнд из недобитых немецких джазмэнов. Вообще-то в «Третьем Рейхе» джаз был запрещён как «нигерская музыка», но ради трансляций на Великобританию и США на это закрыли глаза.

Вообще кроме Джойса на англоязычную аудиторию работали ещё и другие пропагандисты. Одного из них за стереотипное для высших классов произношение прозвали «Лордом Гав-Гав», но так как Джойс всё равно был самым популярным, вскоре это прозвище перешло и на него, чем он сам стал кичиться.

Однако геббельсовская пропаганда могла одерживать какие угодно победы на информационном фронте – на реальном фронте Вермахт проиграл. Последняя передача Джойса была записана 30 апреля 1945 г. – в ней вдрызг пьяный ведущий упрекал англичан, что те в борьбе против Германии «проморгали Красную угрозу».

После краха Рейха Джойс попытался скрыться, но был арестован уже в конце мая 1945 г., причём при аресте ему прострелили жопу. При рассмотрении его дела суд столкнулся с коллизией – родившийся в США ирландец Джойс получил британский паспорт в 1934 г., но при его получении соврал о месте рождения. Так как процедура была нарушена, то и Джойса можно было не считать британским подданным, а значит у англичан не было никакого права его судить. К тому же в годы войны Джойс успел получить немецкое гражданство.

Впрочем, суд расценил, что раз был паспорт, то была и ответственность. В итоге «Лорда Гав-Гав» отправили на виселицу за государственную измену в январе 1946 г. В своём предсмертном слове он ни в чём не раскаялся и продолжил винить во всех бедах евреев и коммунистов.