Виктор Клемперер был немецким филологом еврейского происхождения, который до 1935 г. преподавал романскую филологию в Дрезденском техническом университете. Потеряв работу при нацистах, он так и не эмигрировал, претерпев почти все репрессии, которые национал-социалисты обрушили на немецких евреев: запрет на профессию, лишение гражданских прав, надзор гестапо, маркирование «жёлтой звездой», конфискация собственности и принудительное переселение в коммуналки, именуемые «еврейскими домами». От депортации в концлагерь Клемперера спасало одно обстоятельство – его жена была немкой, а режим до самого конца боялся депортировать вот таких евреев с немецкими супругами, чтобы не провоцировать внутренних беспорядков среди «арийцев».

Главной отдушиной филолога Клемперера в этот период стала фиксация особенностей нацистского «новояза», о чём он регулярно вёл записи в дневнике. В феврале 1945 г. Клемпереры воспользовались хаосом во время бомбардировки Дрездена и сбежали из города, спрятавшись в деревенской глубинке до конца войны.

В 1947 г. Клемперер издал свои дневниковые записи под заголовком «LTI – Lingua Tertii Imperii: Notizbuch eines Philologen» («LTI. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога»). Несмотря на то, что в первую очередь Клемперер фиксировал и рассуждал о филологических аспектах словоупотребления в нацистскую эпоху, в его книге хватает и чисто бытовых заметок о жизни, нравах и чувствах простых немецких обывателей в те трагические времена.

Например, вот запись от 1943 г.

За семь месяцев до этого арийцы и неарийцы сообща поверили в одну легенду. То была легенда о бабиснауерском тополе. На холме в юго-восточной части города стоит он в необычном одиночестве, возвышаясь и господствуя над всем, видимый – что тоже необычно – со всех концов. В начале мая жена сказала, что в трамваях она уже не раз слышит упоминание бабиснауерского тополя, но не знает, в чем дело. Через несколько дней и у меня на фабрике зашумели: бабиснауерский тополь! Я спросил, что с ним такое. И услышал в ответ: тополь зацвел. Событие довольно редкое, до этого он цвел в 1918 г., а ведь тогда был заключен мир. Тут же вмешалась в разговор одна работница: не только, мол, в 1918 г., но и в 1871 г. «И в остальных войнах прошлого века было то же самое», – подхватила другая, а чернорабочий обобщил: «Всякий раз, как он зацветает, жди замирения». В следующий понедельник Федер сказал: «Вчера к бабиснауерскому тополю было настоящее паломничество. Он действительно цветет, и просто роскошно. Может и вправду будет мир, ведь никогда нельзя отмахиваться от народных поверий».

29 сентября 1918 г. верховное командование германской армии потребовало у политического руководства страны срочно начать мирные переговоры с Антантой

После провала блицкрига на Марне в сентябре 1914 г. и перехода к окопной войне державы Центрального блока оказались в своеобразной грандиозной осаде. Антанта обладала колоссальным демографическим и экономическим преимуществом, так что немцы и их союзники могли одерживать какие угодно тактические и стратегические победы в 1915, 1916 и 1917 гг. – Антанта могла компенсировать любые потери, тогда как «осаждённая» полуголодная Германия к 1918 г. выгребла последние резервы.

В отчаянии немцы в марте 1918 г. предприняли последнее генеральное наступление на Западном фронте, которое привело к большим тактическим успехам, но стратегически полностью провалилось – Антанту всего лишь оттеснили, но не разгромили. Более того, с августа Союзники сами перешли в контрнаступление. Причём не только на Западном фронте, но и на всех других направлениях.

Первым посыпался Балканский фронт. Во второй половине сентября Союзники прорвали болгарскую оборону в Македонии, и 29 сентября Болгария согласилась на перемирие. Фактически на капитуляцию. Крах Болгарии означал, что Союзники теперь могли свободно выйти в тыл Османской и Габсбургской империям, которые и так дышали на ладан, а через последнюю Антанта получала плацдарм для атаки на Германию с юга. Все немецкие резервы были сожжены в последнем наступлении, и закрывать новые дыры на фронте было нечем.

Узнав о капитуляции болгар, генерал-квартирмейстер германской армии Эрих Людендорф, который де-факто ею и командовал, завалился на пол и забился в истерике. Придя в себя, морально сломленный генерал потребовал от кайзера и канцлера срочно просить Антанту о перемирии. В своём меморандуме Людендорф честно указывал, что главной причиной поражения стал недостаток людских резервов и материальных ресурсов, прежде всего танков.

Несмотря на войну, в Германской империи сохранялись демократические институты, прежде всего, парламент. Большинство в рейхстаге принадлежало оппозиции – социал-демократам, католическим центристам и социал-либералам. В начале войны все они поддержали правительство, но по мере ухудшения общей стратегической обстановки оппозиционные партии стали требовать скорейшего мира на принципах довоенного статус-кво. Из-за этого оппозиционные парламентские партии получили репутацию изменников и «сливщиков» в глазах правых лоялистов и военных, которые вплоть до осени 1918 г. ещё грезили о решительной военной победе.

И вот, в сентябре 1918 г. командующий немецкой армией признал, что положение в самом деле безнадёжно. Тогда он, парадоксальным образом, предложил немедленно начать политическую «перестройку» в Германии, чтобы ввести своих парламентских противников в состав правительства. По мысли Людендорфа это должно было облегчить будущие переговоры с Антантой, которая отнеслась бы куда лояльнее к немецкому парламентскому кабинету, чем к прежнему монархо-бюрократическому правительству.

В течение октября 1918 г. в Германии действительно произошла демократизация, и империя фактически превратилась в конституционную парламентскую монархию. Самого Людендорфа тогда же отправили в отставку, так как он в какой-то момент посчитал требования Антанты чрезмерными и снова стал требовать сражаться «до последнего немца». Однако в начале ноября «перестройка» вышла из-под контроля, и в Германии началась стихийная революция, которая свергла монархию.

Перемирие с Антантой было подписано демократическими политиками 11 ноября. Фактически Людендорф подложил мину замедленного действия под будущую Веймарскую республику, так как военные, которые вели и, в общем-то, проиграли войну, в последний момент ушли от ответственности за её завершение и спихнули её на гражданских демократических политиков. Таким образом, в глазах немецкого обывателя, которого 4 года кормили историями, что на фронте всё хорошо и до победы осталось всего ничего, именно демократическая республика оказалась виновной в поражении, а не старые авторитарные военно-бюрократические элиты.

30 сентября 1938 г. лидеры Великобритании, Франции, Италии и Германии подписали Мюнхенское соглашение, которое, как тогда казалось, предотвратило большую войну в Европе

Гитлер взял курс на уничтожение Чехословакии весной 1938 г. сразу после аншлюса Австрии. Под властью Праги, прежде всего в Судетской области, компактно проживали 3,25 млн. немцев – почти четверть всего населения государства. Они пользовались всеми гражданскими и политическими правами, их депутаты заседали в чехословацком парламенте, немецкие министры были даже в пражском правительстве, действовали немецкие школы и университеты. Тем не менее чехи всё равно подспудно проводили мягкую культурную «чехизацию», назначали чешских чиновников в немецкие районы и старались решать экономические споры в пользу чехов. Судетские немцы обижались и с середины 1930-х гг. массово голосовали за Судето-немецкую партию, которая требовала как минимум автономии, а как максимум воссоединения с Германией. В реальности все инструкции Судето-немецкая партия получала из Берлина.

Первый Судетский кризис случился в мае. По приказу из Берлина Судето-немецкая партия потребовала полной автономии региона. Пражское правительство согласилось дать немцам больше прав, но отказалось предоставлять автономию и объявило частичную мобилизацию. Вермахт ещё не был готов к военной кампании, поэтому германскому МИДу пришлось публично опровергнуть наличие каких-либо претензий к Чехословакии. Одновременно Гитлер тайно утвердил «План «Грюн» по захвату Богемии и Моравии после 1 октября.

Вообще у Чехословакии были союзные договоры с Францией и СССР. В свою очередь союзницей Франции являлась Великобритания, поэтому агрессия Гитлера против Чехословакии могла по цепочке привести к новой европейской войне. Франция была намерена защищать своего союзника, но проблема заключалась в том, что без поддержки Великобритании французская армия была неспособна вести активные наступательные действия. А вот консервативное британское правительство и лично премьер Невилл Чемберлен не горели никаким желанием ввязываться в новую войну ради каких-то очередных восточноевропейских разборок. Консерваторы в целом сочувствовали судетским немцам и полагали, что если дать Гитлеру то, чего он хочет, то на этом территориальная экспансия Германии прекратится.

С августа в Судетах действовала британская правительственная комиссия, которая в итоге рекомендовала передать регион Германии. Одновременно ситуация здесь всё сильнее выходила из-под контроля, так как Рейх принялся организовывать и снабжать вооружённые отряды местной самообороны, которые в середине сентября фактически подняли восстание против пражского правительства. В ответ Чехословакия начала полную мобилизацию. Европа оказалась на грани войны.

Чемберлен трижды летал в Германию на переговоры с Гитлером: 15, 22 – 23 и 29 – 30 сентября. В конце концов, при посредничестве Муссолини англичане и французы договорились с немцами, что Судеты перейдут под контроль Германии, также будут решены территориальные вопросы с Польшей и Венгрией, а взамен Чехословакия получит гарантии своих оставшихся границ и суверенитета. С точки зрения большинства тогдашних европейцев, соглашение в Мюнхене было спасением континента от новой ужасной войны за очень умеренную цену (Чехословакия, например, сохраняла 80% своей промышленности).

Иллюзии рассеялись всего через полгода. Гитлер ВНЕЗАПНО оказался абсолютно недоговороспособным политиком. В середине марта 1939 г. Германия в одностороннем порядке нарушила Мюнхенский договор и полностью оккупировала Богемию и Моравию. Чемберлен и британские консерваторы осознали ошибочность прежней политики умиротворения, и тут же выдали гарантии Польше, которые в итоге и стали формальным поводом для вступления западных союзников в войну в сентябре 1939 г. после очередной немецкой агрессии.

О Мюнхене ходит очень много мифов, поэтому могу посоветовать почитать вот эту заметку от знающего человека. В ней и о том, кто кого предал, и о готовности Чехословакии к войне, и о роли СССР, Польши, Франции и Италии в кризисе.

С Мюнхеном-1938 связан ещё один исторический сюжет, который касается первого структурированного заговора немецкой элиты с целью свержения Гитлера

Вообще ненацистские правые – монархисты, консерваторы, националисты, восприняли приход фюрера к власти в 1933 г. с воодушевлением, посчитав что «национальный поворот» важнее каких-то «мелких» претензий к фигуре канцлера или эстетике НСДАП. Более того, летом 1934 г. Гитлер вообще оказался их прямым союзником при разгроме «революционеров» из Штурмовых отрядов (СА). Пока пропаганда трубила о «вставании с колен», а Вермахт рос не по дням, а по часам, на «мелочи», вроде ликвидации всех демократических прав, создания концлагерей, разгона профсоюзов, авантюрной экономической политики и государственного антисемитизма, правочки предпочитали не обращать внимания.

Ощущение, что Гитлер свернул куда-то не туда, начало смутно возникать среди немецкой консервативной элиты на рубеже 1937/38 гг. Считается, что именно тогда фюрер ознакомил военно-политическую верхушку со своими планами начать европейскую войну «пока не поздно». Перспектива второй раз за 20 лет воевать с Англией и Францией элиты не впечатлила. В прошлый раз Германия оказалась не в состоянии разгромить западных союзников, очутилась в блокаде и начала вымирать с голоду. Закончилось всё капитуляцией и революцией.

Изначально министры и генералы попытались «открыть глаза» фюреру. Кончилось всё тем, что Гитлер в феврале 1938 г. провёл массовые кадровые чистки и уволил всех, кто открыто проявил недовольство.

В мае фюрер утвердил план нападения на Чехословакию не позднее 1 октября. У чехов был военный союз с Францией, а у французов в свою очередь – с англичанами. Тем самым Гитлер вплотную подводил Германию к новой и – как казалось – безнадёжной войне.

Голосом оппозиции в среде военных стал начальник Генштаба Людвиг Бек. Всё лето он забрасывал главнокомандующего Сухопутными войсками – Вальтера фон Браухича, меморандумами с критикой планов агрессивной войны. Наивный Бек ожидал, что Браухич покажет все эти выкладки Гитлеру, фюрер одумается, и на этом угроза войны исчезнет. Но Браухич, которого Гитлер только-только назначил на пост главнокомандующего, сначала боялся передавать меморандумы Бека, а после того, как всё же решился и передал, не поддержал их. Прочие высшие офицеры Вермахта, которых Бек умолял о поддержке, тоже решили не перечить фюреру.

В августе отчаявшийся Бек подал в отставку. Но идею спасения Германии от войны не бросил. Через офицера абвера Ганса Остера Бек вышел на связь с другими военными и государственными служащими, кто вознамерился остановить Гитлера. Преемник Бека на посту начальника Генштаба – Франц Гальдер, тоже был посвящён в заговор.

К концу сентября, когда вся Европа ожидала новой войны из-за Судет, у заговорщиков созрел план переворота. За 48 часов до нападения на Чехословакию надёжные войска должны были арестовать Гитлера. Бывшего фюрера планировалось то ли судить и отправить в психушку, то ли расстрелять. Не было секретом, что немецкое общество боялось новой войны, поэтому можно было надеяться на общественное понимание переворота. После краткой военной диктатуры заговорщики собирались реставрировать монархию Гогенцоллернов.

Несколько раз через лояльных дипломатов заговорщики отправляли посланцев в Лондон, чтобы добиться от англичан твёрдой позиции по Чехословакии, дабы Гитлер в глазах немецкого общества окончательно выглядел сумасшедшим поджигателем войны. Но консервативный премьер Невилл Чемберлен проигнорировал все призывы, и 28 сентября – за сутки до предполагаемого переворота, согласился прилететь в Мюнхен, чтобы по-хорошему договориться с Гитлером. После бескровного присоединения Судет смысл в перевороте отпал, и заговор распался.

Главные лица заговора 1938 г. ещё сыграют свою роль в «Операции Валькирия» 1944 г., но будет уже слишком поздно. Несмотря на героизм прозревших – пусть и слишком поздно – бойцов Сопротивления, абсолютное большинство немецкой элиты так и остались трусами и ссыкунами до самого конца сумасшедшего диктатора, который в итоге утянул вслед за собой и всю страну.

​​Другой Карл III

В 1688 г. на британских островах произошла «Славная революция». Протестантские элиты свергли католического короля Якова II (в Шотландии он считался Яковом VII) и пригласили на престол штатгальтера Нидерландов Вильгельма III Оранского, женатого на дочери Якова – протестантке Марии II. «Славная революция» считается ключевым событием, которое развернуло будущую Великобританию с пути «нормального» европейского абсолютизма в сторону парламентской монархии.

Но не всем нравились такие перемены. Свергнув Якова II, английские протестанты законодательно закрепили положение католиков как «людей второго сорта», ограничив их гражданские и политические права. Чтобы не допустить возвращения католиков на престол, протестанты даже пригласили в 1714 г. на царствование чужеродных немцев из Ганновера. Иностранцы на престоле в незнакомой стране были вынуждены ещё сильнее опираться на парламент. В глазах многих – даже части протестантов – «сильный король» выглядел предпочтительнее, чем олигархическая вольница парламентских политиков. Обделёнными себя чувствовали и национальные окраины – католическая Ирландия и Шотландия. Независимость последней официально упразднили в 1707 г. и слили с Англией в единое королевство Великобритания.

Взоры всех недовольных естественным образом обращались к свергнутой династии Стюартов. Яков II до конца жизни продолжал считать себя «законным королём». После его смерти в 1701 г. ему наследовал сын Джеймс Фрэнсис Эдуард, которого сторонники считали «Яковом III» (или «Яковом VIII» в Шотландии). В историю они вошли как «якобиты». На протяжении 60 лет – с 1690-х по 1750-е гг. – Великобритания жила в ожидании грядущей попытки очередной Реставрации Стюартов, с разницей лишь в том, что кто-то ждал этого с надеждой, а кто-то – готовился отбивать вторжение.

Повод беспокоиться у противников Стюартов был. Свергнутую династию тут же взяли в оборот внешние враги Великобритании – Франция, Испания и Святой Престол. Именно на их деньги движение существовало десятилетиями, а во французской и испанской армиях были целые подразделения, набранные из якобитских эмигрантов.

Главной базой якобитов традиционно являлась Шотландия, благо сами Стюарты изначально были именно шотландской династией. Якобитские восстания вспыхивали здесь регулярно – в 1689, 1715, 1719 и 1745 гг. Каждая попытка французов вторгнуться на острова – в 1708, 1744 и 1759 гг. – также исходила из того, что тут их встретит якобитская «пятая колонна».

Последнее крупное якобитское восстание произошло в 1745 – 1746 гг. Якобиты захватили большую часть Шотландии и дошли до Центральной Англии. «Старый претендент» Джеймс Фрэнсис Эдуард к тому моменту уже отошёл от дел. Восстание возглавил его сын – Карл Эдуард, которого сторонники считали будущим «Карлом III».

О якобитах, «Старом» и «Молодом» претендентах, их отчаянных попытках отвоевать отчий престол и трагической судьбе читайте новый материал для премиум-подписчиков на Boosty или на Patreon.

​​О воссоединении Германии

3 октября 1990 г. Германская Демократическая республика прекратила существование и вошла в состав Федеративной республики Германия. Это нельзя назвать «аннексией», потому что процесс не был насильственным и опирался на международно-признанные договоры. Но и «объединением» события 1990 г. тоже назвать нельзя, так как «объединение» подразумевает создание новой сущности из вошедших в неё элементов (как, например, произошло с Германской империей в 1871 г.), тогда как в 1990 г. ничего нового не возникло – просто ФРГ поглотила ГДР. Поэтому ограничимся термином «воссоединение».

Вообще воссоединение Германии, причём в границах 1937 г., было конституционной целью ФРГ с самого её основания в 1949 г. Об этом прямо было записано в 23-й статье Основного закона. На протяжении 20 лет христианско-демократические власти ФРГ ничего и слышать не хотели ни о какой «ГДР» или о суверенитете Польши и СССР над бывшими немецкими восточными территориями. В начале 1970-х гг. к власти пришли социал-демократы, и политический курс изменился. ФРГ признала отдельную восточногерманскую государственность и послевоенные границы, хотя конституционная цель по воссоединению никуда не делась, просто её стали трактовать через постепенное взаимное сближение двух субъектов.

В итоге в 1980-х гг. сложилась парадоксальная ситуация. ГДР из-за кризиса государственной социалистической экономики оказалась по уши в долгах и оставалась на плаву во многом благодаря поддержке западногерманских капиталистов. Но одновременно потепление отношений означало «нормализацию» 40-летнего раскола, то есть на Западе ГДР всё больше воспринимали в качестве отдельного субъекта. Знаковым стал 1987 г. Сначала социал-демократы – главная оппозиционная партия на тот момент – официально заявили, что больше не будут стремиться к воссоединению страны. Вскоре генсек СЕПГ и председатель Госсовета ГДР Эрих Хонеккер совершил государственный визит в ФРГ, во время которого федеральный канцлер от христианских демократов Гельмут Коль встречал гостя как полноценного лидера отдельного суверенного государства.

Весной 1989 г. по заказу журнала «Spiegel» был проведён опрос, который показал, что большинству западногерманской молодёжи уже неинтересно никакое воссоединение, а тем более возвращение к имперским границам 1937 г. Какие-то надежды на национальное единство ещё питало в основном старшее поколение.

Массовые протесты в ГДР осенью 1989 г., падение Берлинской стены и крах авторитарного режима застали западногерманских политиков врасплох. Впрочем, нужно отдать должное Колю, который быстро спохватился и начал вести дело к воссоединению.

Ключевым событием стали мартовские выборы 1990 г. в парламент ГДР – первые и единственные честные и свободные в истории этой страны. Перед выборами все ждали победы социал-демократов. Казалось, что их левоцентристская программа с упором на социальную рыночную экономику должна зайти восточным немцам. Но социал-демократы так и не сказали ничего внятного по поводу национального единства и, как считается, тем самым завалили свою кампанию. В итоге они набрали всего 22%, тогда как правоцентристы из «Альянса за Германию», которые топили за скорейшее воссоединение и рыночек, получил аж 48%. Третье место с 16,5% заняли «совки» из Партии демократического социализма – наследники СЕПГ. Правые либералы из Союза свободных демократов получили чуть больше 5%. Восточногерманские леволиберальные диссиденты с лозунгами про сохранение независимой ГДР и «социализм с человеческим лицом», полностью провалились, набрав 3%.

По итогам выборов было создано коалиционное правительство с недвусмысленным мандатом на подписание документов о скорейшем объединении, которое и произошло 3 октября.

По большому счёту воссоединение Германии в 1990 г. состоялось благодаря желанию «осси» жить «как на Западе» и политической воле канцлера Коля, тогда как значительному числу «весси» единая Германия была уже неинтересна. Вполне возможно, что рухни Восточный блок чуть позже или будь канцлером ФРГ другой человек, независимая ГДР могла остаться и в новой политической реальности.

​​Нью-йоркский бунт против призыва

В первой половине XIX в. Нью-Йорк был накрепко связан с южными штатами. Южный хлопок шёл в Нью-Йорк, обрабатывался на здешних фабриках, а затем отсюда же вывозился в Европу. Поэтому когда в 1861 г. южные штаты вышли из Союза, а федеральные власти силой попытались вернуть их обратно, Нью-Йорк стал оплотом «партии мира» на Севере, которая призывала перестать воевать, а как-нибудь по-хорошему договориться с южанами ради общей торговой выгоды.

Одновременно Нью-Йорк был центром притяжения иммигрантов, особенно немцев и ирландцев, составлявших основу низкоквалифицированной рабочей силы.

Изначально, весной 1861 г., федеральное правительство рассчитывало быстро подавить мятеж на Юге. Президент Линкольн издал декларацию о призыве 75 тыс. добровольцев со сроком службы на три месяца. Но одолеть южан нахрапистым блицкригом не получилось. Война затянулась, вчерашние добровольцы либо дезертировали, либо просто не продлевали контракт, а искать им замену становилось труднее с каждым месяцем.

В марте 1863 г. Конгресс с подачи правительства принял беспрецедентный для США закон о воинском призыве. Теперь, если в штате не набиралась квота на добровольцев, среди граждан мужского пола от 20 до 45 лет проводилась жеребьёвка, которая определяла будущих призывников. Впрочем, тот, на кого выпал жребий, мог или выставить вместо себя замену, или законно откупиться 300 долларами. Понятно, что заплатить такие деньги могли только зажиточные люди. Это ещё сильнее распаляло чувство несправедливости, а противникам боевых действий позволило говорить о «войне богатых руками бедных». Огромная масса вчерашних иммигрантов, только-только получивших гражданство, не понимали, за что им воевать. К тому же их главные конкуренты на рынке низкоквалифицированного труда – чёрные рабочие, под закон о призыве не попадали, так как в большинстве своём не являлись гражданами. Получалось, что белый рабочий уходил на войну, о которой трубили как о войне за свободу афроамериканцев, тогда как его место тут же занимал тот самый чёрный.

В июле в Нью-Йорке начались первые жеребьёвки, которые спровоцировали социальный взрыв. 13 июля разъярённая толпа стала крушить полицейские участки, призывные пункты и редакции провоенных и аболиционистских газет. Начальника полиции штата изрезали ножами и избили до полусмерти. Начались погромы в чёрных кварталах и массовые линчевания негров, которых вешали прямо на улицах. Ополчение штата было на фронте, поэтому изначально полиция оказалась один на один с бунтовщиками и не справилась с ними.

Нью-Йорк горел и пребывал в хаосе в течение четырёх дней, вплоть до 16 июля, когда срочно отозванные с фронта федеральные войска вступили в город и навели порядок. Считается, что нью-йоркский бунт спас армию генерала Роберта Ли после поражения при Геттисберге, так как федеральные полки, которые могли преследовать и добить южан, пришлось отводить в тыл для подавления беспорядков.

По официальным данным в ходе бунта погибли 120 человек, по неофициальным – от нескольких сотен до 2000. Нью-Йорк понёс миллионные финансовые убытки. Из города начался массовый исход чернокожих, которые теперь боялись здесь жить.

Призыв в Нью-Йорке был отложен на месяц, но возобновился уже в августе. По большому счёту, ни шатко, ни валко, но добровольческая система комплектования федеральной армии всё равно осталась превалирующей формой набора на службу. Зачастую, конечно, не из-за патриотизма, а из-за крупных денежных выплат добровольцам. Призыв в каком-то роде остался пугалкой, мол «не запишитесь добровольцами, всё равно призовём, но за меньшие деньги». В итоге из 2,1 млн. человек, прошедших через федеральную армию в годы Гражданской войны, реальных призывников было меньше 50 тыс.

Самым известным отражением нью-йоркского антипризывного бунта 1863 г. в культуре является фильм «Банды Нью-Йорка» (2002) с Леонардо Ди Каприо:

https://www.youtube.com/watch?v=TKJ_OOKQVrU

​​Призыв в Конфедерации

Окей, вчера мы разобрались, как функционировал воинский призыв на Севере в годы американской Гражданской войны, и к чему он привёл. А как дела с призывом обстояли на Юге?

Изначально армия Конфедеративных штатов, естественно, была добровольческой со сроком действия контракта в один год. Но против фактов не попрёшь: на Севере жили 22 млн. человек, а на Юге – 9 млн. из которых 3,5 млн. были рабами. К тому же Север имел подавляющее превосходство в промышленном производстве, а блокада северянами южных портов вкупе с захватом ими Нового Орлеана фактически уничтожили внешнюю торговлю Конфедерации. Время объективно работало на Север, так что уже через год после начала войны, когда годичные контракты добровольцев стали истекать, а они сами разбегаться, южанам пришлось менять всю прежнюю систему комплектования армии.

В апреле 1862 г. конфедеративный Конгресс впервые в истории Северной Америки санкционировал обязательный воинский призыв для всех белых мужчин от 18 до 35 лет. В сентябре того же года верхнюю границу расширили до 45 лет, а в феврале 1864 г. стали выгребать всех от 17 до 50. «Бронь» полагалась чиновникам, священникам, медикам, учителям и квалифицированным рабочим. Если на Севере самым спорным положением закона о призыве была возможность откупиться за $300, то на Юге аналогичное недовольство вызывала норма, согласно которой на плантациях освобождалось по одному надзирателю на каждые 20 рабов. В глазах абсолютного большинства белых южан, у которых никаких рабов не было, это выглядело так, будто богатеи освобождаются от призыва, скрываясь за спинами своих негров. Впоследствии «Закон о двадцати неграх» ужесточался в деталях, чтобы закрыть лазейки для уклонистов, но общественный негатив так никуда и не делся. Как и на Севере, на Юге изначально призывник мог выставить вместо себя добровольца, но такой подход тоже столкнулся с широкой критикой, и в конце 1863 г. эту возможность отменили.

Как и на Севере, призыв во многом был способом заставить граждан записываться добровольцами раньше, чем их призовут. В ситуации краха экономики и гиперинфляции толку от денежного вознаграждения на Юге не было, поэтому добровольцев заманивали возможностью голосовать за выборных офицеров в своём подразделении.

Как и на Севере, призыв столкнулся с широкой оппозицией в элитах и в народе. Власти некоторых штатов – в особенности тех, что находились вдали от фронта – считали, что исполнительная власть КША лезет не в своё дело, нарушает гражданские права и вообще ведёт себя по-диктаторски, почти как то федеральное правительство в Вашингтоне, от которого южане ушли. Как я уже писал, Конфедерация во многом была failed state, где власти штатов могли открыто игнорировать распоряжения центрального правительства, так что некоторые местные суды прямо выдавали постановления о недопустимости призыва на территории соответствующих штатов.

Народ в основном не соглашался с призывом «ногами», то есть массово дезертировал. Причём хорошо (для властей), если дезертиры просто «растворялись» в закате. Но зачастую они начинали свою Гражданскую войну в тылу, захватывали целые округа и восстанавливали там власть США. Я тоже уже писал, что в массовом сознании как-то забывается тот факт, что значительное число южан воевали за Союз и против сепаратистов.

А вот чёрных военнослужащих-конфедератов, вопреки правым мифам, не было. Конечно, могли быть единичные индивидуальные случаи, но за все четыре года войны не было создано ни одной чёрной конфедеративной боевой части, в отличие от северных чёрных полков, которые составляли 10% армии Союза (200 тыс. человек). Лишь за месяц до капитуляции – в марте 1865 г. – Конгресс КША санкционировал формирование чёрных частей (и то при сохранении за солдатами статуса рабов), но фактически ничего в этом направлении сделано не было.

Всего через армию Конфедерации прошли до 1 млн. человек при 5,5 млн. свободного населения на Юге. Для сравнения, через армию северян прошли более 2 млн. человек при населении Союза в 22 млн. Призвали на Юге до 400 тыс. человек в сравнении с 50 тыс. на Севере.

​​Из коммунистов в фашисты: французская история

Жак Дорио родился в рабочей семье, и все его юношеские симпатии всецело принадлежали французским социалистам. В 1917 г. Дорио мобилизовали, и он честно отслужил на фронтах Первой мировой, причём его даже наградили Военным крестом. Война ещё сильнее сдвинула Дорио влево, и после её окончания он присоединился к французским коммунистам.

В 1920-х гг. и первой половине 1930-х гг. Дорио сделал блестящую красную карьеру: стал вожаком комсомола и членом Политбюро, ездил в Москву к Ленину, избрался в депутаты парламента и стал мэром столичного пригорода Сен-Дени. Как и подобает настоящему коммунисту, Дорио обличал империализм, колониализм и Версальский договор, выступал за право народов на самоопределение, имея в виду «деколонизацию» Эльзаса и Лотарингии.

Но у Дорио был «смертный грех», который, впрочем, для политика и не грех вовсе. Он был зашкаливающее амбициозен и открыто метил на должность лидера французских коммунистов. Проблема заключалась в том, что такие кадровые вопросы решали не в Париже, а в Москве. Руководство Третьего Интернационала предпочитало видеть на посту главы французской Компартии послушного Мориса Тореза, а не выскочку Дорио. В конце концов, в 1934 г. Дорио схлестнулся с Москвой по вопросу о союзе между коммунистами и социал-демократами против фашистов. Москва признала, что с социал-демократами действительно нужно формировать широкую антифашистскую коалицию, но Дорио всё равно исключили из Компартии как слишком самостоятельного, неконтролируемого и имеющего собственное мнение.

Дорио страшно обиделся и поклялся отомстить. В 1936 г. он основал Французскую народную партию (PPF). Изначально она позиционировала себя как ещё одна левая партия, альтернативная коммунистам, но личная обида Дорио была такой сильной, что бешеный антикоммунизм в итоге всё сильнее сдвигал партию вправо. Бывший коммунист теперь рассуждал о нравственном упадке французской нации и требовал межклассового единства в корпоративистском государстве. К концу 1930-х гг. PPF стала классической фашистской партией.

Мюнхенское соглашение почти убило PPF, так как часть партийцев приветствовали мирный франко-германский договор, тогда как другие посчитали сдачу Чехословакии ударом по французским национальным интересам. Дорио попытался спасти партию и в 1939 г. после начала войны снова ушёл в армию, воевал против немцев и опять получил Военный крест.

Как известно, Франция капитулировала в июне 1940 г., после чего Дорио снова переобулся. Теперь PPF стала партией радикальных коллаборационистов, тесно сотрудничавших с СС. Тут следует иметь в виду, что с 1940 по 1944 г. внутри самих французских коллаборационистов был явный раскол. На Юге, в Виши, сидели национал-консерваторы, традиционалисты и технократы-оппортунисты, которые либо верили в «Национальную революцию» (французский вариант «консервативной революции»), либо просто пытались встроить Францию в «Новый порядок». На Севере, в Париже, сидели неироничные фашисты, вроде Дорио, которые искренне верили в фашизм/национал-социализм, и для которых вишисты были ретроградами-реакционерами.

В 1941 г. Дорио всецело поддержал создание «Легиона французских добровольцев против большевизма» (через который в итоге прошёл какой-то мизер – около 6 тыс. человек, что смешно для такой державы как Франция). С 1943 по 1944 г. он даже сам воевал в его составе против ненавистных ему коммунистов на Восточном фронте, за что получил от немцев Железный крест.

После освобождения Франции от нацистов летом 1944 г. Дорио бежал с другими коллаборационистами в Германию, где вишисты и французские фашисты снова начали выяснять отношения друг с другом.

Развязки Дорио так и не увидел. В феврале 1945 г. он погиб при авианалёте Союзников, чьи самолёты обстреляли его машину. Уже после войны пошли теории заговора, будто неудобного политика устранили сами немцы, но всё это так и осталось на уровне конспирологии. Впрочем, как бы то ни было, с такой биографией сорок пятый год Дорио, вероятно, всё равно бы не пережил.

​​Как Гитлер отпраздновал своё 50-летие

В нацистской Германии с 1933 г. государственным праздником был Первомай, который, впрочем, праздновался не как «День международной солидарности трудящихся», а как «Национальный день немецкого народа». В 1939 г. статус государственного праздника получил ещё и «День памяти Движения» 9 ноября – в память о Пивном путче.

Помимо государственных праздников были ещё памятные даты, которые сопровождались обязательным вывешиванием флагов, вроде дня основания Рейха (18 января) или «дня национального возвышения» (так называлась годовщина назначения Гитлера канцлером 30 января). К числу таких памятных дат принадлежал и день рождения фюрера 20 апреля. Традиционно вечером 19 апреля по всей стране проходили церемонии принятия в Гитлерюгенд. На следующий день везде вывешивались флаги, а партийные ячейки НСДАП организовывали всяческие торжества с исполнением нацистских песен.

Но был один единственный раз, когда день рождения Гитлера сделали не просто «памятным днём», а целым государственным праздником. Это произошло в 1939 г., когда диктатору исполнилось 50 лет.

Мир уже катился к новой мировой войне. В марте Гитлер в одностороннем порядке нарушил Мюнхенский договор и захватил Чехословакию, что окончательно настроило против него Великобританию и Францию. Отношения с США, которые у нацистов всегда были плохими, упали ещё ниже после «Хрустальной ночи» в ноябре 1938 г. Уже начался публичный дипломатический конфликт с Польшей из-за Данцига, который через несколько месяцев приведёт к началу боевых действий.

В такой нервозной обстановке министр пропаганды Йозеф Геббельс решил провести особенно пышные торжества, чтобы показать, что Германия никого не боится и едина в своей поддержке фюрера. По случаю юбилея диктатора общественный транспорт на день стал бесплатным, а малоимущим семьям выплатили единовременное пособие в 20 марок.

19 апреля Гитлер проехал в кортеже, состоявшем из пятидесяти белых лимузинов, по недавно спроектированной Альбертом Шпеером берлинской оси «Восток – Запад», которую планировалось сделать центральным бульваром в будущей полностью перестроенной столице Рейха. Вдобавок Шпеер подарил фюреру модель триумфальной арки, которая бы венчала центральный бульвар. Вечером для диктатора устроили факельное шествие, которое он наблюдал с балкона рейхсканцелярии.

10 тыс. подарков, которые прислали Гитлеру со всей страны, заняли главный зал и три дополнительных комнаты в рейхсканцелярии. Из тех подарков, что не вошли туда, стоит отметить личный четырёхмоторный самолёт Фокке-Вульф Fw 200 «Кондор» и домик для отдыха Кельштайнхаус (он же «Орлиное гнездо») в Баварских Альпах недалеко от гитлеровской резиденции Бергхоф. Домик стоил около 200 млн. долларов в пересчёте на нынешние деньги, а при его строительстве погибли 12 рабочих.

Но главной изюминкой юбилея стал пятичасовой военный парад, который прошёл в Берлине 20 апреля. Перед зрителями, включая иностранных представителей, прошли до 50 тыс. военнослужащих, представлявших все три вида войск. Также проехали танки, мотоциклы, бронемашины, грузовики и артиллерия. Пролетели более полутора сотен самолётов. В общем, нацисты хотели показать западным державам, что они их не боятся, и в случае чего могут применить силу. Впрочем, послов Великобритании, Франции и США на параде всё равно не было, как и представителей Польши. Более того, французы и американцы вообще не отправили поздравительных телеграмм, а британский король Георг VI отправил её в последний момент.

Юбилейные торжества запечатлели на киноплёнку и впоследствии использовали в пропагандистских целях. Например, показывали школьникам во время так называемых «Часов молодёжного кино».

Про то, как Гитлеру в честь 50-летия дарили золотые пистолеты и страусиные яйца, можно посмотреть видео:

https://www.youtube.com/watch?v=ee7uBc2IZvs

«Манифест 93-х» – открытое письмо немецких интеллектуалов к нейтральным державам

Мы, представители немецкой науки и искусства, заявляем перед всем культурным миром протест против лжи и клеветы, которыми наши враги стараются загрязнить правое дело Германии в навязанной ей тяжкой борьбе за существование. События опровергли распространяемые слухи о выдуманных немецких поражениях. Тем усерднее сейчас работают над искажениями и выдумками. Против них поднимаем мы наш громкий голос. Да будет он вестником истины.

Неправда, что Германия повинна в этой войне. Её не желал ни народ, ни правительство, ни кайзер. С немецкой стороны было сделано все, что только можно было сделать, чтобы её предотвратить. Мир имеет к тому документальные доказательства. Достаточно часто Вильгельм II за 26 лет своего правления проявлял себя как блюститель всеобщего мира, очень часто это отмечали сами враги наши. Да, этот самый кайзер, которого они теперь осмеливаются представлять каким-то Аттилой, в течение десятилетий подвергался их же насмешкам за своё непоколебимое миролюбие. И только когда давно подстерегавшие на границах враждебные силы с трех сторон накинулись на наш народ, – только тогда встал он, как один.

Неправда, что мы нагло нарушили нейтралитет Бельгии. Доказано, что Франция и Англия сговорились об этом нарушении. Доказано, что Бельгия на это согласилась. Было бы самоуничтожением не предупредить их в этом.

Неправда, что наши солдаты посягнули на жизнь хотя бы одного бельгийского гражданина и его имущество, если это не диктовалось самой крайней необходимостью. Ибо постоянно и беспрерывно, несмотря на всяческие призывы, население обстреливало их из засады, увечило раненых, убивало врачей при выполнении их человеколюбивого долга. Нет подлее лжи, чем замалчивание предательства этих злодеев с тем, чтобы справедливое наказание, ими понесенное, вменить в преступление немцам.

Неправда, что наши войска зверски свирепствовали в Лувене. Против бешеных обывателей, которые коварно нападали на них в квартирах, они с тяжелым сердцем были вынуждены в возмездие применить обстрел части города. Большая часть Лувена уцелела. Знаменитая ратуша стоит цела и невредима. Наши солдаты самоотверженно охраняли её от огня. Каждый немец будет оплакивать все произведения искусства, которые уже разрушены, как и те произведения искусства, которые ещё должны будут быть разрушены. Однако насколько мы не согласны признать чье бы то ни было превосходство над нами в любви к искусству, настолько же мы отказываемся купить сохранение произведения искусства ценой немецкого поражения.

Неправда, что наше военное руководство пренебрегало законами международного права. Ему несвойственна безудержная жестокость. А между тем, на востоке земля наполняется кровью женщин и детей, убиваемых русскими ордами, а на западе пули «дум-дум» разрывают грудь наших воинов. Выступать защитниками европейской цивилизации меньше всего имеют право те, которые объединились с русскими и сербами и дают всему миру позорное зрелище натравливания монголов и негров на белую расу.

Неправда, что война против нашего так называемого милитаризма не есть также война против нашей культуры, как лицемерно утверждают наши враги. Без немецкого милитаризма немецкая культура была бы давным-давно уничтожена в самом зачатке. Германский милитаризм является производным германской культуры, и он родился в стране, которая, как ни одна другая страна в мире, подвергалась в течение столетий разбойничьим набегам. Немецкое войско и немецкий народ едины. Это сознание связывает сегодня 70 миллионов немцев без различия образования, положения и партийности.

Мы не можем вырвать у наших врагов отравленное оружие лжи. Мы можем только взывать ко всему миру, чтобы он снял с нас ложные наветы. Вы, которые нас знаете, которые до сих пор совместно с нами оберегали высочайшие сокровища человечества – к вам взываем мы. Верьте нам! Верьте, что мы будем вести эту борьбу до конца, как культурный народ, которому завещание Гёте, Бетховена, Канта так же свято, как свой очаг и свой надел.

В том порукой наше имя и наша честь!

4 октября 1914 г.

​​11 октября 1931 г. в брауншвейгском курорте Бад-Гарцбурге правые радикалы попытались создать единый фронт против Веймарской республики

В Германии свирепствовала Великая депрессия. Правоцентристский канцлер Генрих Брюнинг проводил непопулярную политику сокращения госрасходов, что вело к снижению зарплат и массовым увольнениям. В этих условиях немецкие ультраправые увидели возможность прорваться к власти и демонтировать ненавистную им республику. Однако их лагерь был расколот. Осенью 1931 г. правые антиреспубликанцы попытались собраться вместе, чтобы создать «единый фронт» для координации действий.

Инициатором встречи стал лидер главной правоконсервативной монархической силы – Немецкой национальной народной партии (DNVP), Альфред Гугенберг, владелец крупнейшего в Рейхе медиахолдинга, в состав которого входили газеты, информационные агентства и киностудии. Олигарх планировал с помощью «фронта» укрепить свои позиции как общепризнанного правого лидера.

В Бад-Гарцбург съехалось всё руководство «Стального шлема». Вообще изначально, в первые годы республики, это была умеренно-правая ассоциация ветеранов-фронтовиков, тесно связанная с немецкими национал-либералами Густава Штреземана. Однако к концу 1920-х гг. организация сильно радикализировалась, а её лидеры стали позиционировать себя в качестве «немецких фашистов», ориентировавшихся на опыт Муссолини.

Прибыли представители от главной лоббистской организации прусских лендлордов – «Ландбунда». Были делегаты от других более мелких правых структур. Присутствовали два сына изгнанного кайзера и около десятка отставных генералов и адмиралов, включая создателя рейхсвера Ганса фон Секта. Сенсацией стало прибытие бывшего президента Рейхсбанка Ялмара Шахта, который только начинал входить в правую тусовку и ещё не принадлежал ни к какой партии. А вот от крупной промышленности на фан-встречу почти никто не приехал. Промышленники, сидевшие на господрядах, сохраняли лояльность правительству. Помимо упомянутого Гугенберга, мероприятие посетили лишь несколько бизнесменов средней руки.

Наконец, организаторы позвали присоединиться к «приличному обществу» и одну молодую, пусть и плебейскую, но динамично развивавшуюся партию во главе с её фюрером – австрийским иммигрантом без немецкого гражданства. На выборах в рейхстаг в сентябре 1930 г. НСДАП неожиданно добилась оглушительного успеха, став второй по популярности (после социал-демократов) партией в стране. В ряде земель нацисты уже входили в состав региональных правительств. Монархисты и фашисты надеялись использовать популярных у «плебса» нацистов в качестве «младших партнёров».

Только вот Гитлер не желал быть «на подхвате» и сразу начал выделываться. Встреча «фронта» должна была начаться с совместного парада военизированных группировок – фюрер нацистов прибыл туда позже всех, отсалютовал только своим штурмовикам и тут же ушёл с парада. Когда лидеры «фронта» собрались вместе для переговоров, Гитлер тут же со всеми разругался и покинул собрание. Только в конце съезда, когда вожди ультраправых подводили итоги встречи, Гитлер удосужился выступить с короткой публичной речью.

В итоге во многом из-за Гитлера триумф олигарха Гугенберга провалился. «Правый движ» остался расколотым, и уже в начале 1932 г. «Гарцбургский фронт» развалился, когда его участники разругались по поводу грядущих президентских выборов. Гитлер предложил себя в качестве единого ультраправого кандидата, тогда как монархисты и фашисты поддержали одного из лидеров «Стального шлема» Теодора Дюстерберга. В ответ нацисты начали раскручивать тему еврейских корней Дюстерберга. В течение всего 1932 г. «реакционеры» были для нацистов не меньшими электоральными врагами, чем «марксисты».

По факту «Гарцбургский фронт» оказался мертворождённым. Тем не менее через вот такие краткосрочные и ситуативные союзы ковались личные и политические связи, которые в итоге и привели к тому, что 30 января 1933 г. Гугенберг и Гитлер всё-таки оказались в одном ультраправом правительстве под руководством последнего.

​​Три стрелы «Железного фронта» и русский след

Ультраправый «Гарцбургский фронт», созданный в октябре 1931 г., оказался мертворождённой инициативой. Однако этот факт известен нам с высоты послезнания. Современники воспринимали новости об объединении немецких ультраправых с куда большей обеспокоенностью. Получив известия из Бад-Гарцбурга, умеренно-левые сторонники Веймарской республики тоже решили объединиться.

В декабре 1931 г. вокруг структур, связанных с Социал-демократической партией (СДПГ), возник «Железный фронт». На тот момент СДПГ оставалась самой популярной партией в стране (нацисты были вторыми). Социал-демократы позиционировали себя как марксистов, стремившихся построить прогрессивное социалистическое общество через реформы и компромисс с «демократической буржуазией». Также социал-демократы контролировали крупнейшую в стране профсоюзную организацию – Всеобщую федерацию немецких профсоюзов. Был у социал-демократов и силовой блок – военизированная организация «Рейхсбаннер», которая сражалась в уличных схватках против монархистов, нацистов и коммунистов. Наконец, со всеми вышеуказанными структурами тесно сотрудничала Федерация рабочей гимнастики и спорта, которая ещё с кайзеровских времён занималась популяризацией спорта среди рабочих.

Символом «Железного фронта» стали три стрелы, дизайн которых разработал наш соотечественник – Сергей Чахотин. О таких говорят, человек с «праздничной биографией». Родился в Константинополе в семье русского дипломата, который до того служил секретарём у Тургенева. Окончил гимназию в Одессе. Поступил на медицинский факультет Московского университета. Вылетел оттуда за участие в студенческих протестах. Продолжил обучение в Германии, где получил докторскую степень по зоологии. Вернулся в Россию. Стал ассистентом у Павлова. Меньшевик. После начала Первой мировой подвязался на ниве «оборонческой» пропаганды. В Гражданскую занимался пропагандой у Краснова и Деникина. Эмигрировал. Стал «сменовеховцем». Одновременно продолжал заниматься биологией, курсируя между Италией и Германией. Тусил с Эйнштейном. В начале 1930-х гг. включился в антифашистскую борьбу.

Логотип с тремя стрелами, придуманный Чахотиным, имел несколько смыслов. Во-первых, стрелы символизировали три силы рабочего класса: политическую (социал-демократы), экономическую (профсоюзы) и физическую («Рейхсбаннер» и спортсмены). Во-вторых, стрелы поражали трёх главных врагов «Фронта»: монархистов, нацистов и коммунистов. В-третьих, триада напоминала о французской революционной формуле «Liberté, Égalité, Fraternité».

Несмотря на такую организационную махину за спиной и преданное ядро сторонников (социал-демократы наряду с католиками были наименее других подвержены нацистской пропаганде) СДПГ полностью слила республику сначала «консервативным революционерам» в 1932 г., а затем и нацистам в 1933 г. С одной стороны, умеренно-левым оказалось нечего предложить «буржуазному» электорату, который в начале 1930-х гг. поголовно ушёл «вправо» (даже вчерашние демократы). С другой, партийные лидеры старались действовать «по закону» (даже когда закон нарушали против них самих), исходя из принципа «лишь бы не было гражданской войны», из-за чего самый активный электорат перебегал к более решительным коммунистам. В итоге так и дотерпели до самого конца.

Ну а Сергей Чахотин после 1933 г. продолжил свою «праздничную биографию». Переехал во Францию, где одновременно занимался и биологией, и антифашистской пропагандой. После оккупации попал в концлагерь, но был освобождён (!) после ходатайства немецких учёных. После войны жил и работал во Франции и Италии. В 1958 г. вернулся (!!) в СССР. Работал в Академии наук в Ленинграде и Москве. Умер в 90 лет в 1973 г.

Честно, не знаю, верить в такую биографию или нет, кажется, тут непаханое поле для Галковского, @kashinguru и @chuzhbina

Ну а три стрелы «Железного фронта» стали популярным мемом, и до сих пор используются левым движем по всему миру.

Этнические группы в Королевстве Югославия на момент его создания в 1918 г.

Сербы (включая черногорцев) – 39%
Хорваты – 24%
Словенцы – 8,5%
Бошняки – 6%
Македонцы (они же «болгары», они же «южные сербы») – 5%
Немцы - 4,5%
Венгры - 4%
Албанцы - 3,5%
Румыны – 2%
Турки – 1,5%

Как все они пытались ужиться в одном государстве, и к чему это привело, слушайте меня сегодня на стриме у Николая Росова в 16:00 по мск.

https://youtu.be/t-V_ySSrekg

Присоединяйтесь!

https://youtu.be/t-V_ySSrekg

Ну всё, кочаем Викторию 3)))

Интересная статья о противоречивых взаимоотношениях Эрнста Юнгера и нацистов

https://knife.media/nazi-junger/

Ровно сто лет назад – 30 октября 1922 г. – в Рим на аудиенцию к королю Виктору Эммануилу III прибыл дуче Национальной фашистской партии Бенито Муссолини. За два дня до того монарх отказался вводить военное положение, несмотря на приближение к столице колонн фашистских чернорубашечников, и вместо этого предложил Муссолини самому стать новым премьером.

Обстоятельства развития итальянского фашизма и прихода Муссолини к власти, как мне кажется, известны русскоязычному читателю куда меньше, чем аналогичные события, связанные с Гитлером и нацистами, так что я проведу краткий ликбез.

«Союз борьбы» был создан Муссолини – бывшим радикальным социалистом – в марте 1919 г. Политическая программа Союза представляла собой смесь из левых и правых пунктов. Левым Муссолини обещал республику (знаменитые фасции – прежде всего, республиканский антимонархический символ), отмену дворянских привилегий, аграрное перераспределение, конфискацию церковного имущества, социализацию экономики и создание производственных Советов. Правым – «Великую Италию» с Фиуме и Далмацией. В общем, ранние фашисты – это итальянские имперцы за либертарную Советскую республику.

В ноябре 1919 г. в Италии состоялись парламентские выборы, которые показали, что избиратель (право голоса было у всех грамотных мужчин с 21 года и всех неграмотных мужчин с 30 лет) не оценил такой постмодерн. Из 5,6 млн. избирателей за фашистов проголосовали несколько тысяч человек. Зато полный триумф праздновали социалисты (32%) и христианские демократы (21%). Правящая Либеральная партия оказалась на третьем месте с 16%.

В качестве издёвки социалисты даже пронесли мимо дома бывшего соратника гроб с именем Муссолини, чтобы зафиксировать полный крах его политической карьеры. Сам Муссолини также болезненно воспринял свой провал и подумывал над эмиграцией, чтобы отныне посвятить себя карьере писателя-фантаста.

Тем временем в Италии с конца 1918 по конец 1920 гг. бушевало «Красное двухлетие». Социалисты и анархисты захватывали заводы и муниципалитеты, крестьяне занимались «чёрным переделом» земли. По всей стране как грибы после дождя возникали Советы.

Однако «Красное двухлетие» так и не вылилось в Итальянскую революцию. Несмотря на отдельные кровавые инциденты, классовая борьба в эти два года скорее напоминала карнавал, чем революцию, которую мы себе представляем по отечественному опыту. Итальянские социалисты скорее надували щёки и трепались о революции, чем реально имели духу пойти ва-банк и возглавить её.

В конце концов, момент был просран, и с осени 1920 г. началось уже «Чёрное двухлетие». Перепуганные помещики, промышленники и чиновники (которых «красные» именно что «пугали», а не «стреляли») обратили внимание на неприкаянного Муссолини, который в тот момент фактически шабашил на куда более субъектного Габриэле д'Аннунцио. Правда, сам д’Аннунцио совершал художества в Фиуме, а Муссолини был тут – в Италии. В «Союз борьбы» потянулись люди – в основном ветераны и студенты, не успевшие на войну, из «среднего класса» – и деньги. Муссолини увидел свой шанс, и если ещё в 1919 г. его разногласия с «красными» касались в основном только темпов и радикальности «советизации», то с конца 1920 г. фашисты стали авангардом «десоветизации».

Фашистский террор демонстративно был максимально непропорциональным и жестоким. «Буржуазная жакерия», как её тогда называли, проходила при полном попустительстве местных и государственных властей. Зачастую помещики сами нанимали фашистские ОПГ, чтобы разобраться с непокорными крестьянами.

Все «красные» попытки организовать вооружённое сопротивление оказывались хаотичными и нескоординированными. Это, пожалуй, служит главным доказательством, что угроза повторения Русской революции в Италии изначально была преувеличена. «Большевизм» фактически свели на нет сами итальянские социалисты, и никакой «заслуги» фашистских террористов в этом нет.

«Фашистский леопард» – как писал Муссолини – «мог делать что угодно с вялым скотом социалистических масс».

Но вскоре дуче фашистов оказался перед новым вызовом со стороны собственных соратников.

Продолжение следует

Октябрьская революция (первая часть тут)

В мае 1921 г. в Италии прошли очередные парламентские выборы. Социалисты, хоть и остались крупнейшей партией, оказались на спаде (25% против 32% в 1919 г.). Христианские демократы получили 20%. Правящие либералы сделали финт ушами и… пригласили к себе в коалицию фашистов и ультраправых националистов. Получившийся «Национальный блок» набрал 19% голосов. «Союз борьбы» смог провести 35 депутатов в парламент (из общего числа в 535), включая самого Муссолини.

И тут лидер «Союза борьбы» начал раздавать интервью, от которых у его боевиков глаза полезли на лоб. Муссолини внезапно вспомнил, что вообще-то Союз – республиканская организация. Большевизм, по его словам, уже побеждён, и будущий политический пейзаж мирной Италии он видит покоящимся на трёх столпах – умеренные социалисты, христианские демократы и фашисты.

Фашистское движение оказалось на грани раскола. За предыдущие месяцы в «Союз борьбы» вступили десятки тысяч консерваторов, монархистов и националистов, туда были влиты деньги от помещиков и промышленников. Они убили сотни и ранили тысячи людей не ради того, чтобы Муссолини превратил «Союз борьбы» в обычную парламентскую партию для нижнего среднего класса. Летом и осенью 1921 г. существовала реальная возможность, что фашизм и «муссолинизм» пойдут разными путями, как в своё время уже произошло с «муссолинизмом» и социализмом.

Но этого не произошло. Муссолини понимал, что третьего шанса встать во главе массового политического движения у него, пожалуй, уже не будет. Лидеры фашистских военизированных отрядов тоже не хотели упускать такого прирождённого вождя. В конце концов, в ноябре стороны пришли к компромиссу. Муссолини был провозглашён дуче новой Национальной фашистской партии, которая сохранила свою военизированную структуру и продолжила террор. В сфере идеологии фашизм всё больше становился «правым» – монархическим, клерикальным и консервативным, уходя от истоков.

В течение 1922 г. фашисты продолжали ураганить при полном попустительстве государственных институтов. Социалисты и христианские демократы продолжали собачиться в парламенте вместо создания единого антифашистского фронта, тогда как либеральные правительства упорно продолжали считать, что фашисты – не более чем удобный инструмент по искоренению «Красной угрозы».

Даже когда в октябре десятки тысяч вооружённых чернорубашечников начали «марш на Рим», либеральный кабинет несколько дней размышлял, стоит ли вводить военное положение или с фашистами удастся договориться «по-хорошему». Очевидно, что если бы приказ был отдан, регулярной армии не составило труда разогнать ораву полугопников. Это понимал и сам Муссолини, который предпочёл отсиживаться в Милане и ждать новостей, тогда как колонны на Рим вроде бы «по своей инициативе» вели четверо доверенных квадрумвиров.

Но декрета о военном положении так и не последовало. Когда премьер Луиджи Факта в последний момент всё же попросил Виктора Эммануила III отдать приказ, тот отказался. Король боялся. Боялся гражданской войны. Боялся, что в случае военного положения его популярный в армии двоюродный брат – герцог д’Аоста – сам займёт трон. Боялся, что силы неравны – монарху сообщили о подавляющем численном преимуществе фашистов, хотя всё было с точностью до наоборот. Боялся, что после силового подавления фашистов вновь поднимут голову социалисты.

Получив отказ, Факта подал в отставку. Король же послал за Муссолини с предложением стать новым премьер-министром. Формально всё прошло по закону, ибо монарх имел конституционное право назначать главой кабинета любого своего поданного. Вступившие без боя в Рим отряды чернорубашечников ограничились погромами антифашистских газет и избиениями антифашистов, после чего прошли маршем перед королевским дворцом. «Октябрьская революция» (как официально называли вышеописанные события при фашистском режиме) завершилась внезапным успехом.

Но не завершился «приход фашистов к власти». На самом деле он только начинался, ведь в октябре 1922 г. Муссолини возглавил коалиционный кабинет.

Продолжение следует

Посмотрел нетфликсовский фильм «На Западном фронте без перемен».

Для начала, конечно, хочу сказать, что называть это «экранизацией» нельзя. Это фильм «по мотивам» романа Ремарка, в котором лишь отдельные сцены вдохновлены литературной первоосновой.

Лично я считаю это… нормальным, но если вы ожидаете именно киношного переложения романа, то будете разочарованы.

Отдельные сцены мне понравились и зацепили. Превосходное начало, где показан весь ужас массовой войны индустриальной эпохи, для которой отдельный человек – всего лишь винтик в грандиозном механизме, и его спокойно можно заменить, лишь отодрав ярлычок с именем предыдущего владельца у отстиранной от крови и заштопанной униформы. Пробрала батальная сцена с танками и огнемётами. Хороша идея периодически демонстрировать кадры с природой с посылом, что ей, в общем-то, побоку на внутривидовые разборки homo sapiens. Классный саундтрек.

Но последние 30 минут фильма – это ПИЗДЕЦ.

Во-первых, полностью убито сочувствие к персонажам. Кат теперь не очередная жертва войны – как было в романе или в двух предыдущих экранизациях (1930 и 1979) – а жертва того, что сам долбоёб. Как можно сочувствовать безвольному скоту Боймеру после того, что он делает в последние 15 минут фильма, я не знаю.

Во-вторых, мне, как человеку, который что-то да понимает в событиях в Германии октября – ноября 1918 г., было больно смотреть, насколько глупой, нелогичной и неисторичной сделали развязку. Мало того, что любое немецкое наступление 11 ноября было бессмысленным (в чём смысл, если понятно, что вы не удержите этих территорий по условиям перемирия?), так и любой офицер, который выступил бы перед солдатами так, как это сделал генерал из фильма, скорее тут же получил пулю в лоб. Собственно Ноябрьская революция и началась с того, что немецкие моряки отказались исполнять бессмысленный приказ командования выйти в море на самоубийственную «последнюю битву» с британским флотом, не желая умирать в последние дни войны. Чем армия хуже флота – непонятно.

Известно, что утром 11 ноября генералы в самом деле бросали солдат в атаки на вражеские окопы, но это были, конечно, военачальники наступавшей Антанты (в основном американцы, которым кровь из носу хотелось успеть показать свою доблесть, но также и британцы с французами). Но уж никак не отступающие немцы.

Мне нравится теория, что михалковские «Утомлённые солнцем» заканчиваются первым фильмом, а весь тот сюр, что происходит в двух сиквелах – это просто предсмертный бред Котова или Мити. Так и тут. Сюжетная линия Пауля Боймера и Ката заканчивается вечером 10 ноября. Утром они проснутся, узнают о перемирии и вернутся в Германию – навстречу революции, гражданской войне, фрайкорам и красным армиям, гиперинфляции и прочим «бурным двадцатым». А вся та ебатня, которую показали на экране в последние полчаса – это всё плохой сон Боймера.

Если бы не говно-концовка, я бы думал над тем, чтобы поставить фильму 6 или 7, но с такой концовкой стал раздумывать над 5 или 6. Однако в финальных титрах я увидел утверждение, будто с «октября 1914 и по ноябрь 1918 линия фронта на Западе почти не сдвинулась» (что как бы полная неправда, она двигалась в ту или иную сторону регулярно).

5 из 10.