Рассказываю про венгерский ирредентизм

https://youtu.be/qPOlqjrtsKk

Вышел трейлер к 4 сезону сериала «Вавилон-Берлин» про закат Веймарской республики.

Премьера нового сезона состоится 8 октября.

https://youtu.be/ZNi2a22ZvDk

​​17 сентября 1939 г. началось вторжение Красной армии в Польшу.

Одним из его непосредственных последствий стала передача Вильнюса Литве.

Об этом как-то мало вспоминают, но вообще-то межвоенная буржуазная Литва де-факто была военным союзником СССР на протяжении всех двадцатых и тридцатых годов.

Причина для такого странного союза стара как мир и очевидна – общий враг, а именно Польша. Напомню, что поляки в 1919 и 1920 гг. пытались аннексировать Литву целиком, хотя, в конце концов, ограничились только захватом Виленского края.

Пожалуй, из-за более обострённой внешней угрозы Литва стала первой автократией из стран Прибалтики. Государственный переворот, установивший авторитарную диктатуру президента Антанаса Сметоны, произошёл здесь уже в 1926 г., тогда как в Эстонии и Латвии аналогичные перевороты случились лишь в 1934 г.

В итоге в 1920 г. литовцы пропускали советские войска через свою территорию, чтобы РККА было удобнее бить поляков. В свою очередь Советы именно тогда в первый раз передали Литве освобождённый от поляков Вильнюс, хоть литовцы его, в конце концов, и не удержали. В 1926 г. стороны заключили пакт о нейтралитете и ненападении. На протяжении всех двадцатых и тридцатых годов продолжалось обоюдно выгодное военное сотрудничество. Ну и как венец фактического союза – вторая передача Вильнюса Литве в 1939 г.

Представляется, что лишь аннексия республики в 1940 г. привела к тому, что Советы сменили поляков в статусе «главных врагов» для литовцев.

Цветное видео с литовской армией 1938 г. можно посмотреть по ссылке:

https://youtu.be/gZqQpSRIuDQ

А вообще там на канале много разного видео из межвоенной Литвы.

​​Мобилизация в Канаде полностью провалилась. ПОЛНОСТЬЮ.

Канада как британский доминион вступила в Первую мировую войну одновременно с метрополией в августе 1914 г. Как и в других странах, начало войны здесь сопровождалось взрывом народного энтузиазма и массовой записью в добровольцы. К лету 1917 г. в Канадский экспедиционный корпус, сражавшийся на Западном фронте, записались более 430 тыс. человек (при общем населении доминиона в 8 млн.).

Однако к исходу третьего года войны поток добровольцев стал иссякать, тогда как мясорубка Западного фронта не прекращалась и требовала ещё больше пушечного мяса. В самой Великобритании обязательный призыв действовал с марта 1916 г. Соответственно метрополия стала требовать, чтобы её доминионы тоже перешли от добровольческой к призывной армии. Канадой тогда правили консерваторы, которые искренне взяли под козырёк и в августе 1917 г. провели через парламент закон об обязательном призыве на воинскую службу всех мужчин от 20 до 45 лет. Главная оппозиционная – Либеральная – партия раскололась, хотя большая часть либералов, в конце концов, поддержали правительство и составили про-призывную коалицию с консерваторами.

В качестве «пряника» правительство провело радикальную политическую демократизацию, предоставив право голоса на федеральных выборах всем военнослужащим, независимо от пола и возраста (до этого могли голосовать только мужчины-собственники старше 21 года), а также всем женщинам-родственницам солдат. В декабре 1917 г. про-призывная консервативно-либеральная коалиция победила анти-призывных либералов на федеральных парламентских выборах. Лишь в одной провинции правительство потерпело разгромное поражение. В Квебеке.

Отношения между англо- и франко-канадцами всегда были трудными. Хотя последние имели собственную автономию в Квебеке с самого создания Конфедерации в 1867 г., во всех остальных провинциях Канады англо-канадцы всячески третировали и выдавливали французскую культуру. Никаких симпатий к Британской империи у франко-канадцев тоже не было, и они регулярно выступали против любых заграничных военных кампаний, в которых Канада должна была участвовать на правах британского доминиона. Не стала исключением и Первая мировая. Добровольцами в армию шли в основном англо-канадцы, значительная часть которых вовсе родились ещё в Великобритании, а потому считали себя, прежде всего, англичанами, и только потом канадцами. Франко-канадских добровольцев было очень мало.

Закон о призыве вступил в силу 1 января 1918 г. В армию дополнительно призвали более 400 тыс. мужчин. Но призывной закон оставлял так много лазеек, что 385 тыс. из них запросили «отсрочку». Тем не менее это не уберегло страну от бунта.

На Пасху 28 марта в Квебеке полиция задержала мужчину, уклонявшегося от призыва. Отбивать «своего» вышли несколько тысяч человек, которые стали громить полицейские участки, военкоматы и редакции про-призывных газет. Правительство срочно выдвинуло в Квебек англо-канадские войска, которые встретили вооружённый отпор со стороны франко-канадских бунтовщиков. Беспорядки в Квебеке продолжались до 1 апреля, пока армия, наконец, не сломила сопротивление. Погибли 5 человек, до 150 были ранены.

В конце концов, канадское правительство смогло мобилизовать только 125 тыс. человек, из которых до конца войны на фронт успели отправиться всего 25 тыс. В общем итоге за годы Первой мировой через канадскую армию прошли около 620 тыс. человек, из которых погибли почти 70 тыс.

Удивительным образом, но на «длинной» исторической дистанции «победило» скорее франко-канадское «независимое» отношение к войне. Франко-канадцы изначально не желали умирать за Британскую империю, тогда как англо-канадцы продолжали быть её верными сыновьями и дочерями. Однако, как считается, именно в грязи Соммы и Пашендаля англо-канадцы впервые начали массово осознавать себя в первую очередь именно «канадцами», а не «англичанами», которых волею судеб занесло на территорию Канады. Поэтому Первая мировая до сих пор играет важную роль в исторической памяти канадцев едва ли не как момент «рождения нации».

​​Как Z-омбанутых отправляли на войну

Нет, не этих, а других.

Канада вступила во Вторую мировую войну 10 сентября 1939 г. В июне 1940 г. парламент принял закон о мобилизации, который разрешил правительству неограниченно распоряжаться всей рабочей силой в стране. Был введён обязательный воинский призыв. Впрочем, власти помнили, как в предыдущей мировой войне призыв едва не привёл к Гражданской войне между англо- и франко-канадцами, и разбили военнослужащих на две категории. Отправиться на фронт могли только добровольцы, приписанные к категории «А». Напротив, мобилизованные граждане могли быть использованы исключительно при обороне национальной территории. Официально их считали приписанными к категории «R», но скоро в оборот вошёл термин «зомби». «Ястребы» сравнивали «зомби» с гаитянскими воскресшими мертвецами. Мол, как оригинальные зомби – ни живые ни мёртвые, так и канадские «зомби» – вроде солдаты, а не воюют, только бессмысленно охраняют побережье от нереальных немецких и японских вторжений.

На протяжении всей войны вопрос, отправлять ли «зомби» воевать, был центральным в канадской политике. На тот момент страной управляло либеральное правительство во главе с премьером Макензи Кингом, который «твёрдо и чётко» пообещал, что призывников никто не будет посылать на фронт. В сентябре 1939 г. Либеральная партия победила квебекских националистов, которые были радикально против войны, на местных провинциальных выборах исключительно из-за обещания не привлекать мобилизованных к службе заграницей.

Главной сторонницей «тотальной войны» и отправки «зомби» на фронт была Консервативная партия, позицию которой разделяли и многие либералы. На протяжении двух лет они обрабатывали общественное мнение, пока в декабре 1941 г. не случилась военная катастрофа – японцы захватили Гонконг, где в плен попали и канадские батальоны. Консерваторы заявили, что «больше вполсилы воевать нельзя», и усилили информационные атаки на правительство. Кингу пришлось согласиться на референдум, который прошёл в апреле 1942 г. 66% избирателей одобрили снятие запрета на отправку «зомби» заграницу. «Против», причём со огромным отрывом (72 к 28), проголосовал лишь Квебек, франкоязычные граждане которого принципиально не желали воевать за Великобританию. Хотя отправка призывников на фронт оказалась разрешена, Кинг не решился её активировать, опасаясь восстания в Квебеке. В течение следующих 2,5 лет воевали и умирали (в Италии, Франции, Бельгии и Нидерландах) по-прежнему только добровольцы.

Кульминация кризиса произошла во второй половине 1944 г. Сначала в августе в Квебеке к власти вернулись местные националисты. Их возглавлял Морис Дюплесси – этакий «квебекский Трамп», который был убеждённым католическим борцом за «традиционные ценности», антикоммунистом, фанатом Петена и любителем поговорить о всемирном еврейском заговоре.

Осенью из Европы пришли известия, что канадской армии настолько критически не хватает солдат, что раненые вынуждены недолеченными вновь вставать в строй. Консерваторы, военные и даже собственные министры-либералы потребовали от Кинга, наконец, отправить «зомби» на войну. Премьер пытался выкрутится. Попросил Черчилля заявить, что войск на фронте хватает – тот отказался. Уволил чересчур «ястребиного» военного министра – прочие министры заявили, что тоже подадут в отставку, если призывников не отправят заграницу. В ноябре премьер сдался и объявил об отправке в Европу 17 тыс. мобилизованных (всего в Канаде под ружьём были 1,1 млн. человек при населении в 11 млн., из которых «зомби» и «добровольцы» соотносились примерно 50 на 50). Выяснилось, что угроза со стороны Квебека оказалась дутой. Если бы либеральное правительство пало, к власти пришли консерваторы, которых квебекцы не любили ещё больше, чем идею призыва.

Среди «зомби» прокатились локальные бунты «отказников», но их легко подавили. Благо, война уже заканчивалась, и всего на фронт попали 2,5 тыс. призывников, из которых погибли 70 человек. Для сравнения, общие потери канадской армии в войне составили более 40 тыс. убитыми.

​​Яйцом по мобилизационщику

Воинский призыв в Австралии был введён с 1911 г., причём на воинский учёт австралийские мальчики должны были вставать с 12 (!) лет. При этом закон запрещал отправку срочников заграницу.

Австралия вступила в Первую мировую войну 5 августа 1914 г. Как и в остальной империи, изначально на фронт шли исключительно добровольцы. Всего за годы войны в армию записались более 415 тыс. австралийцев (из 5 млн. населения), которые участвовали в боях на Ближнем Востоке, Дарданеллах и Западном фронте. Но со временем добровольцев стало не хватать. Поэтому с 1916 г. федеральное правительство стремилось к отмене запрета на отправку призывников заграницу.

Страной тогда управлял лейбористский кабинет во главе премьером Билли Хьюзом. Вообще он мог осуществить задуманное через обычное голосование в парламенте. Но премьер знал, что большая часть его собственной партии сомневается в необходимости «тотальной войны», поэтому Хьюз решил провести консультационный референдум. Как и в других доминионах, главными сторонниками более активного участия Австралии в войне были протестантские выходцы из Великобритании, которые считали себя в первую очередь «британцами» и только потом «австралийцами». Главными противниками были профсоюзы и ирландские католики, которые не имели никакого желания воевать за Великобританию.

Изначально ничего не предвещало провала правительства, но буквально за несколько дней премьер лично всё испортил. Сначала он выпустил предписание, чтобы все военнообязанные с 21 до 35 лет явились на призывные пункты, прошли медкомиссию с дактилоскопией и отправились в тренировочные лагеря. Выглядело так, будто Хьюз уже праздновал победу. Спустя несколько дней премьер приказал узнавать на избирательных участках, являются ли голосующие мужчины с 21 до 35 лет «уклонистами», и если да, то просто не считать их голоса.

Наглость премьера возмутила общество. Октябрьский референдум 1916 г. он проиграл с результатом 52% «против» к 48% «за». Через пару недель Хьюза выгнали из Лейбористской партии. Впрочем, он остался премьером, так как смог объединить своих сторонников из теперь уже Национал-лейбористской партии с бывшей до того оппозиционной Либеральной партией в новую Национальную партию. В мае 1917 г. Хьюз победил на федеральных парламентских выборах и решился на второй референдум. Премьер пообещал, что если избиратели снова отвергнут отправку призывников заграницу, он подаст в отставку.

К тому моменту главная оппозиция премьерскому курсу сконцентрировалась в правительстве и парламенте штата Квинсленд. Цензура запрещала публикацию пацифистских материалов в стране, и тогда власти Квинсленда стали цитировать анти-призывные статьи в своих парламентских речах, печатать их в парламентских протоколах и распространять как официальные материалы. В итоге Хьюз лично приехал в Брисбен – столицу штата, с отрядом солдат, захватил типографию и конфисковал все «экстремистские материалы».

Вскоре премьер отправился агитировать избирателей Квинсленда. На одной из станций какой-то ирландец запустил в Хьюза яйцом, сбив с того шляпу. Нравы в Австралии были суровые, поэтому премьер бросился в толпу, чтобы лично наказать обидчика. Ирландца схватили, после чего Хьюз приказал полиции арестовать «экстремиста», и… получил отказ. В Австралии тогда не существовало федеральной полиции, поэтому квинслендские полицейские подчинялись исключительно местным властям, а не федеральным. В итоге ирландца оштрафовали на 10 шиллингов за хулиганство и отпустили.

Второй референдум в декабре 1917 г. премьер проиграл с ещё большим разрывом: 54% «против» к 46% «за». В итоге до конца войны австралийские призывники так и не были отправлены заграницу. Всего в Первой мировой войне погибли более 60 тыс. австралийцев.

Выполняя своё обещание, Хьюз подал в отставку, но… тут же снова был назначен на этот пост генерал-губернатором. Он оставался австралийским премьером до 1923 г. Помня об яйце в Квинсленде и вообще о противостоянии с властями штата, Хьюз стал инициатором создания федеральных полицейских сил в Австралии.

Долгая дорога итальянских постфашистов к власти

Итальянский опыт «проработки тоталитарного прошлого» кардинально отличался от немецкого. Немецкое общество до самого апреля 1945 г. в целом было консолидировано вокруг Гитлера и нацистов. Поэтому Союзники в принципе уничтожили немецкую государственность, попытавшись денацифицировать и переучредить её по своему образу и подобию (насколько успешно – другой вопрос). При всех провалах и ограниченности денацификации любая немецкая партия, которую можно было бы расценить как «преемницу НСДАП», была либо прямо запрещена (как Социалистическая имперская партия в 1952 г.), либо вытеснена в неизбираемую маргинальщину (как Национал-демократическая партия).

Но в Италии всё вышло совсем по-другому. Прежде всего, итальянские элиты оказались и смелее, и удачливее немецких. Своего диктатора они самостоятельно свергли ещё в июле 1943 г. После этого в стране началась Гражданская война между фашистами из Итальянской социальной республики (она же «Республика Сало»), сохранившими верность Муссолини, и широкой коалицией антифашистов (от монархистов и либералов до социалистов и коммунистов). В общем, в отличие от немцев итальянское общество оказалось куда более непокорным тоталитарному режиму. Поэтому Союзники не упраздняли итальянскую государственность и не проводили здесь принудительной «дефашизации». Недобитых фашистов изначально никто не преследовал на государственном уровне после 1945 г., и уже в следующем 1946 г. они открыто создали свою новую партию – Итальянское социальное движение (ИСД).

Если открытых нацистов в Бундестаге не было никогда (в 1950-х гг. были правые национал-консерваторы, о которых можно почитать у меня на Boosty или на Patreon), то фашисты спокойно заседали в итальянском республиканском парламенте с первого же его созыва в 1948 г. В годы Первой республики ИСД обычно набирало 5-6% голосов, преимущественно за счёт нищего аграрного Юга. В начале 1970-х гг. партия расширила свою электоральную базу, объединившись с монархистами. В 1972 г. фашисты в союзе с монархистами и консерваторами достигли своего электорального пика – 9%.

Проблема ИСД заключалась в постоянных расколах и внутренних дрязгах. Наследие Муссолини само по себе было противоречивым. Умеренные «консерваторы», ориентировавшиеся на Юг, апеллировали к «традиционным ценностям» «фашистского двадцатилетия» 1922 – 1943 гг., когда Муссолини дружил с монархией, Церковью и крупным бизнесом. Но в партии хватало и радикалов, преимущественно с Севера, которым куда милее был опыт левацкого «революционного фашизма» 1919 – 1921 гг. и 1943 – 1945 гг. Если «консерваторы» пытались создать фашистам репутацию респектабельной политической силы, которую другие правоцентристские партии могли бы рассматривать как парламентских союзников, то «революционеры», наоборот, провоцировали уличные столкновения и даже террор против коммунистов и прочих несогласных, пытаясь в принципе обрушить всю либеральную республиканскую систему.

Из-за «токсичных» контактов с ультраправыми бомбистами ИСД, несмотря на все попытки улучшить свой имидж в глазах «правого избирателя», так и оставалось в 5-6% «гетто» на протяжении полувека.

​​Всё изменилось в середине 1990-х гг. Тогда старая партийная система в Италии рухнула – выяснилось, что все прежние правящие партии начисто проворовались и погрязли в связях с мафией. Это привело к их самороспуску. Казалось, теперь дорога к власти открыта перед главными оппозиционерами времён Первой республики – коммунистами, но у них в это время предсказуемо случился кризис идеологии, так что главная западноевропейская Компартия, занятая переосмыслением себя, тоже ушла в историю. Получалось, что из «старых» партий на арене осталась только фашистское ИСД.

Однако массовый избиратель по-прежнему не особо горел желанием видеть фашистов у власти. Тогда лидер партии – Джанфранко Фини, провёл ребрендинг. ИСД переименовалось в «Национальный альянс», который теперь позиционировал себя как право-консервативную партию. Фини перестал зиговать и через какое-то время вообще стал проклинать фашистское прошлое. Тут же поддержка «Национального альянса» взлетела в три раза в сравнении с ИСД примерно до 15%. Консерваторов-постфашистов впервые начали приглашать в правоцентристские правительства: сначала в 1994, потом в 2001 – 2006 и 2008 – 2009 гг. (все три раза при Берлускони). Сам постфашист Фини побывал и вице-премьером, и министром иностранных дел, и спикером нижней палаты парламента. Для большинства наблюдателей это было удивительной историей правого успеха, основанного на обновлении и модернизации старых догм, хотя наиболее «убеждённые» фашисты считали, что Фини «предал» историческое наследие ИСД ради собственной карьеры в правительстве.

Небольшие группы «истинных» фашистов остаются в Италии и по сей день, но кажется, что они скорее про тусовку, чем про реальную борьбу за власть.

В 2009 г. «Национальный альянс» Фини слился с партией Берлускони «Вперёд, Италия» в единую партию «Народ свободы». Впрочем, два амбициозных лидера быстро разругались, и уже в 2010 г. Фини покинул общую партию с небольшим числом сторонников. Он полностью провалился на выборах 2013 г., после чего ушёл с поста спикера Палаты депутатов и больше выборных должностей не занимал.

Хотя Фини не удалось увести большую часть бывших членов «Национального альянса», он всё равно проторил дорогу к развалу берлускониевской партии. В 2012 г. от «Народа свободы» откололось правое крыло, которое назвало себя «Братья Италии». В целом, партия считает себя наследницей «Национального альянса», а через него и ИСД. Трёхцветное зелёно-бело-красное пламя (под цвет национального флага) на логотипе «Братьев» прямо заимствовано у их предшественников. С 2014 г. «Братьев Италии» возглавляет Джорджа Мелони, которая начинала политическую карьеру в начале 1990-х гг. в молодёжке ещё фашистской ИСД, продолжила её в «Национальном альянсе» и даже была министром по делам молодёжи в 2008 – 2011 г. в правительстве Берлускони.

К 2022 г. «Братья Италии» стали самой популярной правой партией в Италии, возглавили правоцентристскую коалицию, и на парламентских выборах 25 сентября получили большинство голосов избирателей (26% у «Братьев», 44% у всей правой коалиции). Джорджа Мелони, скорее всего, станет новым итальянским премьером. В послевоенной истории Италии были премьеры от христианских демократов, которые в годы Муссолини состояли в фашистской партии, но Мелони, пожалуй, первая, у кого путь от фашизма к премьерству имеет прямую партийную траекторию.

​​О правопреемстве

В отставку ушёл судья Конституционного суда Константин Арановский, которого запомнят отнюдь не тем, что он учился в аспирантуре с Медведевым, а тем, что в декабре 2019 г. в своём «особом мнении» он охарактеризовал СССР как «незаконно созданное государство» в противовес «законной власти Учредительного собрания». Российская Федерация в трактовке Арановского «не продолжает собою в праве, а заменяет на своей территории государство, незаконно однажды созданное, что и обязывает её считаться с последствиями его деятельности». То есть Арановский прямо оппонировал официальной концепции, будто РФ является универсальной правопреемницей СССР. Правовые обязательства и членство России в международных организациях, достававшиеся от Союза, бывший судья Конституционного суда предлагал считать элементами частичного, а не универсального правопреемства.

Итак, если в рамках мысленного эксперимента попытаться поразмышлять, когда закончилась «легальная государственность» в «старой России», к какой исторической дате мы придём?

Я не буду исходить из конспирологии, будто «отречения Николая II не было». Эта статья убедительно доказывает, что отречение Николая II за себя и своего сына 2 марта 1917 г. было полностью законным. Таким же легальным представляется «отказ от восприятия верховной власти» со стороны Михаила II 3 марта, в котором последний российский император передавал власть Временному правительству вплоть до созыва Учредительного собрания. Таким образом, в марте 1917 г. никакого «разрыва» с прежней государственностью не произошло.

Временное правительство продолжало легально реализовывать свой мандат вплоть до созыва Учредительного собрания, и большевистский переворот 25 октября здесь ничего не поменял – первый Совет народных комиссаров был таким же «Временным правительством», как и то, которое он сверг.

Разрыв «законности» произошёл лишь 6 января 1918 г., когда большевики силой разогнали Учредительное собрание. Таким образом, Российская Демократическая Федеративная республика, провозглашённая Учредительным собранием на своём единственном заседании, может считаться последней легальной и непрерывной государственной формой «исторической России».

Впрочем, можно вспомнить и о прерывных формах «легальной государственности». Речь идёт о Российском государстве, созданном в Уфе 23 сентября 1918 г., чьё Временное Всероссийское правительство черпало свою легальность от Учредительного собрания и ставило своей целью заново его созвать. Концом ненадолго восстановленной «законности» можно считать 18 ноября, когда в Российском государстве произошёл военный переворот, связь с прежним Учредительным собранием была разорвана, а к власти как Верховный правитель пришёл адмирал Колчак.

Впрочем, институты Российского государства были сохранены, поэтому вопрос, насколько власть Колчака была «законной», можно оставить дискуссионным. Это же касается и оформленной в январе 1920 г. передачи верховной власти от Колчака к Деникину. Если считать Деникина «законным правителем», то таковым представляется и его преемник на посту Главнокомандующего вооружёнными силами Юга России с апреля барон Врангель. После эвакуации из Крыма в ноябре, в Константинополе, а позже в Югославии была предпринята попытка создать русское правительство в изгнании, так называемый Русский совет, во главе с Врангелем. Он существовал с апреля 1921 по сентябрь 1922 гг., пока не был распущен в силу политической бесперспективности. На этом, пожалуй, даже такая натянутая на глобус прерывистая «законность» от «исторической России» завершилась.

Понятно, что реставрация «старой» российской государственности невозможна по объективным причинам. Остаётся лишь возможность реконструкции, о чём и писал в своём «особом мнении» Арановский:

«Российское государство учреждено не в продолжение коммунистической власти, а в реконструкции суверенной государственности с ее возрождением на конституционных началах; оно воссоздано против тоталитарного режима и вместо него, чтобы впредь в самих основах пресечь амбициозное насильственное беззаконие с попранием свободы и достоинства людей».

Виктор Клемперер был немецким филологом еврейского происхождения, который до 1935 г. преподавал романскую филологию в Дрезденском техническом университете. Потеряв работу при нацистах, он так и не эмигрировал, претерпев почти все репрессии, которые национал-социалисты обрушили на немецких евреев: запрет на профессию, лишение гражданских прав, надзор гестапо, маркирование «жёлтой звездой», конфискация собственности и принудительное переселение в коммуналки, именуемые «еврейскими домами». От депортации в концлагерь Клемперера спасало одно обстоятельство – его жена была немкой, а режим до самого конца боялся депортировать вот таких евреев с немецкими супругами, чтобы не провоцировать внутренних беспорядков среди «арийцев».

Главной отдушиной филолога Клемперера в этот период стала фиксация особенностей нацистского «новояза», о чём он регулярно вёл записи в дневнике. В феврале 1945 г. Клемпереры воспользовались хаосом во время бомбардировки Дрездена и сбежали из города, спрятавшись в деревенской глубинке до конца войны.

В 1947 г. Клемперер издал свои дневниковые записи под заголовком «LTI – Lingua Tertii Imperii: Notizbuch eines Philologen» («LTI. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога»). Несмотря на то, что в первую очередь Клемперер фиксировал и рассуждал о филологических аспектах словоупотребления в нацистскую эпоху, в его книге хватает и чисто бытовых заметок о жизни, нравах и чувствах простых немецких обывателей в те трагические времена.

Например, вот запись от 1943 г.

За семь месяцев до этого арийцы и неарийцы сообща поверили в одну легенду. То была легенда о бабиснауерском тополе. На холме в юго-восточной части города стоит он в необычном одиночестве, возвышаясь и господствуя над всем, видимый – что тоже необычно – со всех концов. В начале мая жена сказала, что в трамваях она уже не раз слышит упоминание бабиснауерского тополя, но не знает, в чем дело. Через несколько дней и у меня на фабрике зашумели: бабиснауерский тополь! Я спросил, что с ним такое. И услышал в ответ: тополь зацвел. Событие довольно редкое, до этого он цвел в 1918 г., а ведь тогда был заключен мир. Тут же вмешалась в разговор одна работница: не только, мол, в 1918 г., но и в 1871 г. «И в остальных войнах прошлого века было то же самое», – подхватила другая, а чернорабочий обобщил: «Всякий раз, как он зацветает, жди замирения». В следующий понедельник Федер сказал: «Вчера к бабиснауерскому тополю было настоящее паломничество. Он действительно цветет, и просто роскошно. Может и вправду будет мир, ведь никогда нельзя отмахиваться от народных поверий».

29 сентября 1918 г. верховное командование германской армии потребовало у политического руководства страны срочно начать мирные переговоры с Антантой

После провала блицкрига на Марне в сентябре 1914 г. и перехода к окопной войне державы Центрального блока оказались в своеобразной грандиозной осаде. Антанта обладала колоссальным демографическим и экономическим преимуществом, так что немцы и их союзники могли одерживать какие угодно тактические и стратегические победы в 1915, 1916 и 1917 гг. – Антанта могла компенсировать любые потери, тогда как «осаждённая» полуголодная Германия к 1918 г. выгребла последние резервы.

В отчаянии немцы в марте 1918 г. предприняли последнее генеральное наступление на Западном фронте, которое привело к большим тактическим успехам, но стратегически полностью провалилось – Антанту всего лишь оттеснили, но не разгромили. Более того, с августа Союзники сами перешли в контрнаступление. Причём не только на Западном фронте, но и на всех других направлениях.

Первым посыпался Балканский фронт. Во второй половине сентября Союзники прорвали болгарскую оборону в Македонии, и 29 сентября Болгария согласилась на перемирие. Фактически на капитуляцию. Крах Болгарии означал, что Союзники теперь могли свободно выйти в тыл Османской и Габсбургской империям, которые и так дышали на ладан, а через последнюю Антанта получала плацдарм для атаки на Германию с юга. Все немецкие резервы были сожжены в последнем наступлении, и закрывать новые дыры на фронте было нечем.

Узнав о капитуляции болгар, генерал-квартирмейстер германской армии Эрих Людендорф, который де-факто ею и командовал, завалился на пол и забился в истерике. Придя в себя, морально сломленный генерал потребовал от кайзера и канцлера срочно просить Антанту о перемирии. В своём меморандуме Людендорф честно указывал, что главной причиной поражения стал недостаток людских резервов и материальных ресурсов, прежде всего танков.

Несмотря на войну, в Германской империи сохранялись демократические институты, прежде всего, парламент. Большинство в рейхстаге принадлежало оппозиции – социал-демократам, католическим центристам и социал-либералам. В начале войны все они поддержали правительство, но по мере ухудшения общей стратегической обстановки оппозиционные партии стали требовать скорейшего мира на принципах довоенного статус-кво. Из-за этого оппозиционные парламентские партии получили репутацию изменников и «сливщиков» в глазах правых лоялистов и военных, которые вплоть до осени 1918 г. ещё грезили о решительной военной победе.

И вот, в сентябре 1918 г. командующий немецкой армией признал, что положение в самом деле безнадёжно. Тогда он, парадоксальным образом, предложил немедленно начать политическую «перестройку» в Германии, чтобы ввести своих парламентских противников в состав правительства. По мысли Людендорфа это должно было облегчить будущие переговоры с Антантой, которая отнеслась бы куда лояльнее к немецкому парламентскому кабинету, чем к прежнему монархо-бюрократическому правительству.

В течение октября 1918 г. в Германии действительно произошла демократизация, и империя фактически превратилась в конституционную парламентскую монархию. Самого Людендорфа тогда же отправили в отставку, так как он в какой-то момент посчитал требования Антанты чрезмерными и снова стал требовать сражаться «до последнего немца». Однако в начале ноября «перестройка» вышла из-под контроля, и в Германии началась стихийная революция, которая свергла монархию.

Перемирие с Антантой было подписано демократическими политиками 11 ноября. Фактически Людендорф подложил мину замедленного действия под будущую Веймарскую республику, так как военные, которые вели и, в общем-то, проиграли войну, в последний момент ушли от ответственности за её завершение и спихнули её на гражданских демократических политиков. Таким образом, в глазах немецкого обывателя, которого 4 года кормили историями, что на фронте всё хорошо и до победы осталось всего ничего, именно демократическая республика оказалась виновной в поражении, а не старые авторитарные военно-бюрократические элиты.

30 сентября 1938 г. лидеры Великобритании, Франции, Италии и Германии подписали Мюнхенское соглашение, которое, как тогда казалось, предотвратило большую войну в Европе

Гитлер взял курс на уничтожение Чехословакии весной 1938 г. сразу после аншлюса Австрии. Под властью Праги, прежде всего в Судетской области, компактно проживали 3,25 млн. немцев – почти четверть всего населения государства. Они пользовались всеми гражданскими и политическими правами, их депутаты заседали в чехословацком парламенте, немецкие министры были даже в пражском правительстве, действовали немецкие школы и университеты. Тем не менее чехи всё равно подспудно проводили мягкую культурную «чехизацию», назначали чешских чиновников в немецкие районы и старались решать экономические споры в пользу чехов. Судетские немцы обижались и с середины 1930-х гг. массово голосовали за Судето-немецкую партию, которая требовала как минимум автономии, а как максимум воссоединения с Германией. В реальности все инструкции Судето-немецкая партия получала из Берлина.

Первый Судетский кризис случился в мае. По приказу из Берлина Судето-немецкая партия потребовала полной автономии региона. Пражское правительство согласилось дать немцам больше прав, но отказалось предоставлять автономию и объявило частичную мобилизацию. Вермахт ещё не был готов к военной кампании, поэтому германскому МИДу пришлось публично опровергнуть наличие каких-либо претензий к Чехословакии. Одновременно Гитлер тайно утвердил «План «Грюн» по захвату Богемии и Моравии после 1 октября.

Вообще у Чехословакии были союзные договоры с Францией и СССР. В свою очередь союзницей Франции являлась Великобритания, поэтому агрессия Гитлера против Чехословакии могла по цепочке привести к новой европейской войне. Франция была намерена защищать своего союзника, но проблема заключалась в том, что без поддержки Великобритании французская армия была неспособна вести активные наступательные действия. А вот консервативное британское правительство и лично премьер Невилл Чемберлен не горели никаким желанием ввязываться в новую войну ради каких-то очередных восточноевропейских разборок. Консерваторы в целом сочувствовали судетским немцам и полагали, что если дать Гитлеру то, чего он хочет, то на этом территориальная экспансия Германии прекратится.

С августа в Судетах действовала британская правительственная комиссия, которая в итоге рекомендовала передать регион Германии. Одновременно ситуация здесь всё сильнее выходила из-под контроля, так как Рейх принялся организовывать и снабжать вооружённые отряды местной самообороны, которые в середине сентября фактически подняли восстание против пражского правительства. В ответ Чехословакия начала полную мобилизацию. Европа оказалась на грани войны.

Чемберлен трижды летал в Германию на переговоры с Гитлером: 15, 22 – 23 и 29 – 30 сентября. В конце концов, при посредничестве Муссолини англичане и французы договорились с немцами, что Судеты перейдут под контроль Германии, также будут решены территориальные вопросы с Польшей и Венгрией, а взамен Чехословакия получит гарантии своих оставшихся границ и суверенитета. С точки зрения большинства тогдашних европейцев, соглашение в Мюнхене было спасением континента от новой ужасной войны за очень умеренную цену (Чехословакия, например, сохраняла 80% своей промышленности).

Иллюзии рассеялись всего через полгода. Гитлер ВНЕЗАПНО оказался абсолютно недоговороспособным политиком. В середине марта 1939 г. Германия в одностороннем порядке нарушила Мюнхенский договор и полностью оккупировала Богемию и Моравию. Чемберлен и британские консерваторы осознали ошибочность прежней политики умиротворения, и тут же выдали гарантии Польше, которые в итоге и стали формальным поводом для вступления западных союзников в войну в сентябре 1939 г. после очередной немецкой агрессии.

О Мюнхене ходит очень много мифов, поэтому могу посоветовать почитать вот эту заметку от знающего человека. В ней и о том, кто кого предал, и о готовности Чехословакии к войне, и о роли СССР, Польши, Франции и Италии в кризисе.

С Мюнхеном-1938 связан ещё один исторический сюжет, который касается первого структурированного заговора немецкой элиты с целью свержения Гитлера

Вообще ненацистские правые – монархисты, консерваторы, националисты, восприняли приход фюрера к власти в 1933 г. с воодушевлением, посчитав что «национальный поворот» важнее каких-то «мелких» претензий к фигуре канцлера или эстетике НСДАП. Более того, летом 1934 г. Гитлер вообще оказался их прямым союзником при разгроме «революционеров» из Штурмовых отрядов (СА). Пока пропаганда трубила о «вставании с колен», а Вермахт рос не по дням, а по часам, на «мелочи», вроде ликвидации всех демократических прав, создания концлагерей, разгона профсоюзов, авантюрной экономической политики и государственного антисемитизма, правочки предпочитали не обращать внимания.

Ощущение, что Гитлер свернул куда-то не туда, начало смутно возникать среди немецкой консервативной элиты на рубеже 1937/38 гг. Считается, что именно тогда фюрер ознакомил военно-политическую верхушку со своими планами начать европейскую войну «пока не поздно». Перспектива второй раз за 20 лет воевать с Англией и Францией элиты не впечатлила. В прошлый раз Германия оказалась не в состоянии разгромить западных союзников, очутилась в блокаде и начала вымирать с голоду. Закончилось всё капитуляцией и революцией.

Изначально министры и генералы попытались «открыть глаза» фюреру. Кончилось всё тем, что Гитлер в феврале 1938 г. провёл массовые кадровые чистки и уволил всех, кто открыто проявил недовольство.

В мае фюрер утвердил план нападения на Чехословакию не позднее 1 октября. У чехов был военный союз с Францией, а у французов в свою очередь – с англичанами. Тем самым Гитлер вплотную подводил Германию к новой и – как казалось – безнадёжной войне.

Голосом оппозиции в среде военных стал начальник Генштаба Людвиг Бек. Всё лето он забрасывал главнокомандующего Сухопутными войсками – Вальтера фон Браухича, меморандумами с критикой планов агрессивной войны. Наивный Бек ожидал, что Браухич покажет все эти выкладки Гитлеру, фюрер одумается, и на этом угроза войны исчезнет. Но Браухич, которого Гитлер только-только назначил на пост главнокомандующего, сначала боялся передавать меморандумы Бека, а после того, как всё же решился и передал, не поддержал их. Прочие высшие офицеры Вермахта, которых Бек умолял о поддержке, тоже решили не перечить фюреру.

В августе отчаявшийся Бек подал в отставку. Но идею спасения Германии от войны не бросил. Через офицера абвера Ганса Остера Бек вышел на связь с другими военными и государственными служащими, кто вознамерился остановить Гитлера. Преемник Бека на посту начальника Генштаба – Франц Гальдер, тоже был посвящён в заговор.

К концу сентября, когда вся Европа ожидала новой войны из-за Судет, у заговорщиков созрел план переворота. За 48 часов до нападения на Чехословакию надёжные войска должны были арестовать Гитлера. Бывшего фюрера планировалось то ли судить и отправить в психушку, то ли расстрелять. Не было секретом, что немецкое общество боялось новой войны, поэтому можно было надеяться на общественное понимание переворота. После краткой военной диктатуры заговорщики собирались реставрировать монархию Гогенцоллернов.

Несколько раз через лояльных дипломатов заговорщики отправляли посланцев в Лондон, чтобы добиться от англичан твёрдой позиции по Чехословакии, дабы Гитлер в глазах немецкого общества окончательно выглядел сумасшедшим поджигателем войны. Но консервативный премьер Невилл Чемберлен проигнорировал все призывы, и 28 сентября – за сутки до предполагаемого переворота, согласился прилететь в Мюнхен, чтобы по-хорошему договориться с Гитлером. После бескровного присоединения Судет смысл в перевороте отпал, и заговор распался.

Главные лица заговора 1938 г. ещё сыграют свою роль в «Операции Валькирия» 1944 г., но будет уже слишком поздно. Несмотря на героизм прозревших – пусть и слишком поздно – бойцов Сопротивления, абсолютное большинство немецкой элиты так и остались трусами и ссыкунами до самого конца сумасшедшего диктатора, который в итоге утянул вслед за собой и всю страну.

​​Другой Карл III

В 1688 г. на британских островах произошла «Славная революция». Протестантские элиты свергли католического короля Якова II (в Шотландии он считался Яковом VII) и пригласили на престол штатгальтера Нидерландов Вильгельма III Оранского, женатого на дочери Якова – протестантке Марии II. «Славная революция» считается ключевым событием, которое развернуло будущую Великобританию с пути «нормального» европейского абсолютизма в сторону парламентской монархии.

Но не всем нравились такие перемены. Свергнув Якова II, английские протестанты законодательно закрепили положение католиков как «людей второго сорта», ограничив их гражданские и политические права. Чтобы не допустить возвращения католиков на престол, протестанты даже пригласили в 1714 г. на царствование чужеродных немцев из Ганновера. Иностранцы на престоле в незнакомой стране были вынуждены ещё сильнее опираться на парламент. В глазах многих – даже части протестантов – «сильный король» выглядел предпочтительнее, чем олигархическая вольница парламентских политиков. Обделёнными себя чувствовали и национальные окраины – католическая Ирландия и Шотландия. Независимость последней официально упразднили в 1707 г. и слили с Англией в единое королевство Великобритания.

Взоры всех недовольных естественным образом обращались к свергнутой династии Стюартов. Яков II до конца жизни продолжал считать себя «законным королём». После его смерти в 1701 г. ему наследовал сын Джеймс Фрэнсис Эдуард, которого сторонники считали «Яковом III» (или «Яковом VIII» в Шотландии). В историю они вошли как «якобиты». На протяжении 60 лет – с 1690-х по 1750-е гг. – Великобритания жила в ожидании грядущей попытки очередной Реставрации Стюартов, с разницей лишь в том, что кто-то ждал этого с надеждой, а кто-то – готовился отбивать вторжение.

Повод беспокоиться у противников Стюартов был. Свергнутую династию тут же взяли в оборот внешние враги Великобритании – Франция, Испания и Святой Престол. Именно на их деньги движение существовало десятилетиями, а во французской и испанской армиях были целые подразделения, набранные из якобитских эмигрантов.

Главной базой якобитов традиционно являлась Шотландия, благо сами Стюарты изначально были именно шотландской династией. Якобитские восстания вспыхивали здесь регулярно – в 1689, 1715, 1719 и 1745 гг. Каждая попытка французов вторгнуться на острова – в 1708, 1744 и 1759 гг. – также исходила из того, что тут их встретит якобитская «пятая колонна».

Последнее крупное якобитское восстание произошло в 1745 – 1746 гг. Якобиты захватили большую часть Шотландии и дошли до Центральной Англии. «Старый претендент» Джеймс Фрэнсис Эдуард к тому моменту уже отошёл от дел. Восстание возглавил его сын – Карл Эдуард, которого сторонники считали будущим «Карлом III».

О якобитах, «Старом» и «Молодом» претендентах, их отчаянных попытках отвоевать отчий престол и трагической судьбе читайте новый материал для премиум-подписчиков на Boosty или на Patreon.

​​О воссоединении Германии

3 октября 1990 г. Германская Демократическая республика прекратила существование и вошла в состав Федеративной республики Германия. Это нельзя назвать «аннексией», потому что процесс не был насильственным и опирался на международно-признанные договоры. Но и «объединением» события 1990 г. тоже назвать нельзя, так как «объединение» подразумевает создание новой сущности из вошедших в неё элементов (как, например, произошло с Германской империей в 1871 г.), тогда как в 1990 г. ничего нового не возникло – просто ФРГ поглотила ГДР. Поэтому ограничимся термином «воссоединение».

Вообще воссоединение Германии, причём в границах 1937 г., было конституционной целью ФРГ с самого её основания в 1949 г. Об этом прямо было записано в 23-й статье Основного закона. На протяжении 20 лет христианско-демократические власти ФРГ ничего и слышать не хотели ни о какой «ГДР» или о суверенитете Польши и СССР над бывшими немецкими восточными территориями. В начале 1970-х гг. к власти пришли социал-демократы, и политический курс изменился. ФРГ признала отдельную восточногерманскую государственность и послевоенные границы, хотя конституционная цель по воссоединению никуда не делась, просто её стали трактовать через постепенное взаимное сближение двух субъектов.

В итоге в 1980-х гг. сложилась парадоксальная ситуация. ГДР из-за кризиса государственной социалистической экономики оказалась по уши в долгах и оставалась на плаву во многом благодаря поддержке западногерманских капиталистов. Но одновременно потепление отношений означало «нормализацию» 40-летнего раскола, то есть на Западе ГДР всё больше воспринимали в качестве отдельного субъекта. Знаковым стал 1987 г. Сначала социал-демократы – главная оппозиционная партия на тот момент – официально заявили, что больше не будут стремиться к воссоединению страны. Вскоре генсек СЕПГ и председатель Госсовета ГДР Эрих Хонеккер совершил государственный визит в ФРГ, во время которого федеральный канцлер от христианских демократов Гельмут Коль встречал гостя как полноценного лидера отдельного суверенного государства.

Весной 1989 г. по заказу журнала «Spiegel» был проведён опрос, который показал, что большинству западногерманской молодёжи уже неинтересно никакое воссоединение, а тем более возвращение к имперским границам 1937 г. Какие-то надежды на национальное единство ещё питало в основном старшее поколение.

Массовые протесты в ГДР осенью 1989 г., падение Берлинской стены и крах авторитарного режима застали западногерманских политиков врасплох. Впрочем, нужно отдать должное Колю, который быстро спохватился и начал вести дело к воссоединению.

Ключевым событием стали мартовские выборы 1990 г. в парламент ГДР – первые и единственные честные и свободные в истории этой страны. Перед выборами все ждали победы социал-демократов. Казалось, что их левоцентристская программа с упором на социальную рыночную экономику должна зайти восточным немцам. Но социал-демократы так и не сказали ничего внятного по поводу национального единства и, как считается, тем самым завалили свою кампанию. В итоге они набрали всего 22%, тогда как правоцентристы из «Альянса за Германию», которые топили за скорейшее воссоединение и рыночек, получил аж 48%. Третье место с 16,5% заняли «совки» из Партии демократического социализма – наследники СЕПГ. Правые либералы из Союза свободных демократов получили чуть больше 5%. Восточногерманские леволиберальные диссиденты с лозунгами про сохранение независимой ГДР и «социализм с человеческим лицом», полностью провалились, набрав 3%.

По итогам выборов было создано коалиционное правительство с недвусмысленным мандатом на подписание документов о скорейшем объединении, которое и произошло 3 октября.

По большому счёту воссоединение Германии в 1990 г. состоялось благодаря желанию «осси» жить «как на Западе» и политической воле канцлера Коля, тогда как значительному числу «весси» единая Германия была уже неинтересна. Вполне возможно, что рухни Восточный блок чуть позже или будь канцлером ФРГ другой человек, независимая ГДР могла остаться и в новой политической реальности.

​​Нью-йоркский бунт против призыва

В первой половине XIX в. Нью-Йорк был накрепко связан с южными штатами. Южный хлопок шёл в Нью-Йорк, обрабатывался на здешних фабриках, а затем отсюда же вывозился в Европу. Поэтому когда в 1861 г. южные штаты вышли из Союза, а федеральные власти силой попытались вернуть их обратно, Нью-Йорк стал оплотом «партии мира» на Севере, которая призывала перестать воевать, а как-нибудь по-хорошему договориться с южанами ради общей торговой выгоды.

Одновременно Нью-Йорк был центром притяжения иммигрантов, особенно немцев и ирландцев, составлявших основу низкоквалифицированной рабочей силы.

Изначально, весной 1861 г., федеральное правительство рассчитывало быстро подавить мятеж на Юге. Президент Линкольн издал декларацию о призыве 75 тыс. добровольцев со сроком службы на три месяца. Но одолеть южан нахрапистым блицкригом не получилось. Война затянулась, вчерашние добровольцы либо дезертировали, либо просто не продлевали контракт, а искать им замену становилось труднее с каждым месяцем.

В марте 1863 г. Конгресс с подачи правительства принял беспрецедентный для США закон о воинском призыве. Теперь, если в штате не набиралась квота на добровольцев, среди граждан мужского пола от 20 до 45 лет проводилась жеребьёвка, которая определяла будущих призывников. Впрочем, тот, на кого выпал жребий, мог или выставить вместо себя замену, или законно откупиться 300 долларами. Понятно, что заплатить такие деньги могли только зажиточные люди. Это ещё сильнее распаляло чувство несправедливости, а противникам боевых действий позволило говорить о «войне богатых руками бедных». Огромная масса вчерашних иммигрантов, только-только получивших гражданство, не понимали, за что им воевать. К тому же их главные конкуренты на рынке низкоквалифицированного труда – чёрные рабочие, под закон о призыве не попадали, так как в большинстве своём не являлись гражданами. Получалось, что белый рабочий уходил на войну, о которой трубили как о войне за свободу афроамериканцев, тогда как его место тут же занимал тот самый чёрный.

В июле в Нью-Йорке начались первые жеребьёвки, которые спровоцировали социальный взрыв. 13 июля разъярённая толпа стала крушить полицейские участки, призывные пункты и редакции провоенных и аболиционистских газет. Начальника полиции штата изрезали ножами и избили до полусмерти. Начались погромы в чёрных кварталах и массовые линчевания негров, которых вешали прямо на улицах. Ополчение штата было на фронте, поэтому изначально полиция оказалась один на один с бунтовщиками и не справилась с ними.

Нью-Йорк горел и пребывал в хаосе в течение четырёх дней, вплоть до 16 июля, когда срочно отозванные с фронта федеральные войска вступили в город и навели порядок. Считается, что нью-йоркский бунт спас армию генерала Роберта Ли после поражения при Геттисберге, так как федеральные полки, которые могли преследовать и добить южан, пришлось отводить в тыл для подавления беспорядков.

По официальным данным в ходе бунта погибли 120 человек, по неофициальным – от нескольких сотен до 2000. Нью-Йорк понёс миллионные финансовые убытки. Из города начался массовый исход чернокожих, которые теперь боялись здесь жить.

Призыв в Нью-Йорке был отложен на месяц, но возобновился уже в августе. По большому счёту, ни шатко, ни валко, но добровольческая система комплектования федеральной армии всё равно осталась превалирующей формой набора на службу. Зачастую, конечно, не из-за патриотизма, а из-за крупных денежных выплат добровольцам. Призыв в каком-то роде остался пугалкой, мол «не запишитесь добровольцами, всё равно призовём, но за меньшие деньги». В итоге из 2,1 млн. человек, прошедших через федеральную армию в годы Гражданской войны, реальных призывников было меньше 50 тыс.

Самым известным отражением нью-йоркского антипризывного бунта 1863 г. в культуре является фильм «Банды Нью-Йорка» (2002) с Леонардо Ди Каприо:

https://www.youtube.com/watch?v=TKJ_OOKQVrU

​​Призыв в Конфедерации

Окей, вчера мы разобрались, как функционировал воинский призыв на Севере в годы американской Гражданской войны, и к чему он привёл. А как дела с призывом обстояли на Юге?

Изначально армия Конфедеративных штатов, естественно, была добровольческой со сроком действия контракта в один год. Но против фактов не попрёшь: на Севере жили 22 млн. человек, а на Юге – 9 млн. из которых 3,5 млн. были рабами. К тому же Север имел подавляющее превосходство в промышленном производстве, а блокада северянами южных портов вкупе с захватом ими Нового Орлеана фактически уничтожили внешнюю торговлю Конфедерации. Время объективно работало на Север, так что уже через год после начала войны, когда годичные контракты добровольцев стали истекать, а они сами разбегаться, южанам пришлось менять всю прежнюю систему комплектования армии.

В апреле 1862 г. конфедеративный Конгресс впервые в истории Северной Америки санкционировал обязательный воинский призыв для всех белых мужчин от 18 до 35 лет. В сентябре того же года верхнюю границу расширили до 45 лет, а в феврале 1864 г. стали выгребать всех от 17 до 50. «Бронь» полагалась чиновникам, священникам, медикам, учителям и квалифицированным рабочим. Если на Севере самым спорным положением закона о призыве была возможность откупиться за $300, то на Юге аналогичное недовольство вызывала норма, согласно которой на плантациях освобождалось по одному надзирателю на каждые 20 рабов. В глазах абсолютного большинства белых южан, у которых никаких рабов не было, это выглядело так, будто богатеи освобождаются от призыва, скрываясь за спинами своих негров. Впоследствии «Закон о двадцати неграх» ужесточался в деталях, чтобы закрыть лазейки для уклонистов, но общественный негатив так никуда и не делся. Как и на Севере, на Юге изначально призывник мог выставить вместо себя добровольца, но такой подход тоже столкнулся с широкой критикой, и в конце 1863 г. эту возможность отменили.

Как и на Севере, призыв во многом был способом заставить граждан записываться добровольцами раньше, чем их призовут. В ситуации краха экономики и гиперинфляции толку от денежного вознаграждения на Юге не было, поэтому добровольцев заманивали возможностью голосовать за выборных офицеров в своём подразделении.

Как и на Севере, призыв столкнулся с широкой оппозицией в элитах и в народе. Власти некоторых штатов – в особенности тех, что находились вдали от фронта – считали, что исполнительная власть КША лезет не в своё дело, нарушает гражданские права и вообще ведёт себя по-диктаторски, почти как то федеральное правительство в Вашингтоне, от которого южане ушли. Как я уже писал, Конфедерация во многом была failed state, где власти штатов могли открыто игнорировать распоряжения центрального правительства, так что некоторые местные суды прямо выдавали постановления о недопустимости призыва на территории соответствующих штатов.

Народ в основном не соглашался с призывом «ногами», то есть массово дезертировал. Причём хорошо (для властей), если дезертиры просто «растворялись» в закате. Но зачастую они начинали свою Гражданскую войну в тылу, захватывали целые округа и восстанавливали там власть США. Я тоже уже писал, что в массовом сознании как-то забывается тот факт, что значительное число южан воевали за Союз и против сепаратистов.

А вот чёрных военнослужащих-конфедератов, вопреки правым мифам, не было. Конечно, могли быть единичные индивидуальные случаи, но за все четыре года войны не было создано ни одной чёрной конфедеративной боевой части, в отличие от северных чёрных полков, которые составляли 10% армии Союза (200 тыс. человек). Лишь за месяц до капитуляции – в марте 1865 г. – Конгресс КША санкционировал формирование чёрных частей (и то при сохранении за солдатами статуса рабов), но фактически ничего в этом направлении сделано не было.

Всего через армию Конфедерации прошли до 1 млн. человек при 5,5 млн. свободного населения на Юге. Для сравнения, через армию северян прошли более 2 млн. человек при населении Союза в 22 млн. Призвали на Юге до 400 тыс. человек в сравнении с 50 тыс. на Севере.

​​Из коммунистов в фашисты: французская история

Жак Дорио родился в рабочей семье, и все его юношеские симпатии всецело принадлежали французским социалистам. В 1917 г. Дорио мобилизовали, и он честно отслужил на фронтах Первой мировой, причём его даже наградили Военным крестом. Война ещё сильнее сдвинула Дорио влево, и после её окончания он присоединился к французским коммунистам.

В 1920-х гг. и первой половине 1930-х гг. Дорио сделал блестящую красную карьеру: стал вожаком комсомола и членом Политбюро, ездил в Москву к Ленину, избрался в депутаты парламента и стал мэром столичного пригорода Сен-Дени. Как и подобает настоящему коммунисту, Дорио обличал империализм, колониализм и Версальский договор, выступал за право народов на самоопределение, имея в виду «деколонизацию» Эльзаса и Лотарингии.

Но у Дорио был «смертный грех», который, впрочем, для политика и не грех вовсе. Он был зашкаливающее амбициозен и открыто метил на должность лидера французских коммунистов. Проблема заключалась в том, что такие кадровые вопросы решали не в Париже, а в Москве. Руководство Третьего Интернационала предпочитало видеть на посту главы французской Компартии послушного Мориса Тореза, а не выскочку Дорио. В конце концов, в 1934 г. Дорио схлестнулся с Москвой по вопросу о союзе между коммунистами и социал-демократами против фашистов. Москва признала, что с социал-демократами действительно нужно формировать широкую антифашистскую коалицию, но Дорио всё равно исключили из Компартии как слишком самостоятельного, неконтролируемого и имеющего собственное мнение.

Дорио страшно обиделся и поклялся отомстить. В 1936 г. он основал Французскую народную партию (PPF). Изначально она позиционировала себя как ещё одна левая партия, альтернативная коммунистам, но личная обида Дорио была такой сильной, что бешеный антикоммунизм в итоге всё сильнее сдвигал партию вправо. Бывший коммунист теперь рассуждал о нравственном упадке французской нации и требовал межклассового единства в корпоративистском государстве. К концу 1930-х гг. PPF стала классической фашистской партией.

Мюнхенское соглашение почти убило PPF, так как часть партийцев приветствовали мирный франко-германский договор, тогда как другие посчитали сдачу Чехословакии ударом по французским национальным интересам. Дорио попытался спасти партию и в 1939 г. после начала войны снова ушёл в армию, воевал против немцев и опять получил Военный крест.

Как известно, Франция капитулировала в июне 1940 г., после чего Дорио снова переобулся. Теперь PPF стала партией радикальных коллаборационистов, тесно сотрудничавших с СС. Тут следует иметь в виду, что с 1940 по 1944 г. внутри самих французских коллаборационистов был явный раскол. На Юге, в Виши, сидели национал-консерваторы, традиционалисты и технократы-оппортунисты, которые либо верили в «Национальную революцию» (французский вариант «консервативной революции»), либо просто пытались встроить Францию в «Новый порядок». На Севере, в Париже, сидели неироничные фашисты, вроде Дорио, которые искренне верили в фашизм/национал-социализм, и для которых вишисты были ретроградами-реакционерами.

В 1941 г. Дорио всецело поддержал создание «Легиона французских добровольцев против большевизма» (через который в итоге прошёл какой-то мизер – около 6 тыс. человек, что смешно для такой державы как Франция). С 1943 по 1944 г. он даже сам воевал в его составе против ненавистных ему коммунистов на Восточном фронте, за что получил от немцев Железный крест.

После освобождения Франции от нацистов летом 1944 г. Дорио бежал с другими коллаборационистами в Германию, где вишисты и французские фашисты снова начали выяснять отношения друг с другом.

Развязки Дорио так и не увидел. В феврале 1945 г. он погиб при авианалёте Союзников, чьи самолёты обстреляли его машину. Уже после войны пошли теории заговора, будто неудобного политика устранили сами немцы, но всё это так и осталось на уровне конспирологии. Впрочем, как бы то ни было, с такой биографией сорок пятый год Дорио, вероятно, всё равно бы не пережил.

​​Как Гитлер отпраздновал своё 50-летие

В нацистской Германии с 1933 г. государственным праздником был Первомай, который, впрочем, праздновался не как «День международной солидарности трудящихся», а как «Национальный день немецкого народа». В 1939 г. статус государственного праздника получил ещё и «День памяти Движения» 9 ноября – в память о Пивном путче.

Помимо государственных праздников были ещё памятные даты, которые сопровождались обязательным вывешиванием флагов, вроде дня основания Рейха (18 января) или «дня национального возвышения» (так называлась годовщина назначения Гитлера канцлером 30 января). К числу таких памятных дат принадлежал и день рождения фюрера 20 апреля. Традиционно вечером 19 апреля по всей стране проходили церемонии принятия в Гитлерюгенд. На следующий день везде вывешивались флаги, а партийные ячейки НСДАП организовывали всяческие торжества с исполнением нацистских песен.

Но был один единственный раз, когда день рождения Гитлера сделали не просто «памятным днём», а целым государственным праздником. Это произошло в 1939 г., когда диктатору исполнилось 50 лет.

Мир уже катился к новой мировой войне. В марте Гитлер в одностороннем порядке нарушил Мюнхенский договор и захватил Чехословакию, что окончательно настроило против него Великобританию и Францию. Отношения с США, которые у нацистов всегда были плохими, упали ещё ниже после «Хрустальной ночи» в ноябре 1938 г. Уже начался публичный дипломатический конфликт с Польшей из-за Данцига, который через несколько месяцев приведёт к началу боевых действий.

В такой нервозной обстановке министр пропаганды Йозеф Геббельс решил провести особенно пышные торжества, чтобы показать, что Германия никого не боится и едина в своей поддержке фюрера. По случаю юбилея диктатора общественный транспорт на день стал бесплатным, а малоимущим семьям выплатили единовременное пособие в 20 марок.

19 апреля Гитлер проехал в кортеже, состоявшем из пятидесяти белых лимузинов, по недавно спроектированной Альбертом Шпеером берлинской оси «Восток – Запад», которую планировалось сделать центральным бульваром в будущей полностью перестроенной столице Рейха. Вдобавок Шпеер подарил фюреру модель триумфальной арки, которая бы венчала центральный бульвар. Вечером для диктатора устроили факельное шествие, которое он наблюдал с балкона рейхсканцелярии.

10 тыс. подарков, которые прислали Гитлеру со всей страны, заняли главный зал и три дополнительных комнаты в рейхсканцелярии. Из тех подарков, что не вошли туда, стоит отметить личный четырёхмоторный самолёт Фокке-Вульф Fw 200 «Кондор» и домик для отдыха Кельштайнхаус (он же «Орлиное гнездо») в Баварских Альпах недалеко от гитлеровской резиденции Бергхоф. Домик стоил около 200 млн. долларов в пересчёте на нынешние деньги, а при его строительстве погибли 12 рабочих.

Но главной изюминкой юбилея стал пятичасовой военный парад, который прошёл в Берлине 20 апреля. Перед зрителями, включая иностранных представителей, прошли до 50 тыс. военнослужащих, представлявших все три вида войск. Также проехали танки, мотоциклы, бронемашины, грузовики и артиллерия. Пролетели более полутора сотен самолётов. В общем, нацисты хотели показать западным державам, что они их не боятся, и в случае чего могут применить силу. Впрочем, послов Великобритании, Франции и США на параде всё равно не было, как и представителей Польши. Более того, французы и американцы вообще не отправили поздравительных телеграмм, а британский король Георг VI отправил её в последний момент.

Юбилейные торжества запечатлели на киноплёнку и впоследствии использовали в пропагандистских целях. Например, показывали школьникам во время так называемых «Часов молодёжного кино».

Про то, как Гитлеру в честь 50-летия дарили золотые пистолеты и страусиные яйца, можно посмотреть видео:

https://www.youtube.com/watch?v=ee7uBc2IZvs

«Манифест 93-х» – открытое письмо немецких интеллектуалов к нейтральным державам

Мы, представители немецкой науки и искусства, заявляем перед всем культурным миром протест против лжи и клеветы, которыми наши враги стараются загрязнить правое дело Германии в навязанной ей тяжкой борьбе за существование. События опровергли распространяемые слухи о выдуманных немецких поражениях. Тем усерднее сейчас работают над искажениями и выдумками. Против них поднимаем мы наш громкий голос. Да будет он вестником истины.

Неправда, что Германия повинна в этой войне. Её не желал ни народ, ни правительство, ни кайзер. С немецкой стороны было сделано все, что только можно было сделать, чтобы её предотвратить. Мир имеет к тому документальные доказательства. Достаточно часто Вильгельм II за 26 лет своего правления проявлял себя как блюститель всеобщего мира, очень часто это отмечали сами враги наши. Да, этот самый кайзер, которого они теперь осмеливаются представлять каким-то Аттилой, в течение десятилетий подвергался их же насмешкам за своё непоколебимое миролюбие. И только когда давно подстерегавшие на границах враждебные силы с трех сторон накинулись на наш народ, – только тогда встал он, как один.

Неправда, что мы нагло нарушили нейтралитет Бельгии. Доказано, что Франция и Англия сговорились об этом нарушении. Доказано, что Бельгия на это согласилась. Было бы самоуничтожением не предупредить их в этом.

Неправда, что наши солдаты посягнули на жизнь хотя бы одного бельгийского гражданина и его имущество, если это не диктовалось самой крайней необходимостью. Ибо постоянно и беспрерывно, несмотря на всяческие призывы, население обстреливало их из засады, увечило раненых, убивало врачей при выполнении их человеколюбивого долга. Нет подлее лжи, чем замалчивание предательства этих злодеев с тем, чтобы справедливое наказание, ими понесенное, вменить в преступление немцам.

Неправда, что наши войска зверски свирепствовали в Лувене. Против бешеных обывателей, которые коварно нападали на них в квартирах, они с тяжелым сердцем были вынуждены в возмездие применить обстрел части города. Большая часть Лувена уцелела. Знаменитая ратуша стоит цела и невредима. Наши солдаты самоотверженно охраняли её от огня. Каждый немец будет оплакивать все произведения искусства, которые уже разрушены, как и те произведения искусства, которые ещё должны будут быть разрушены. Однако насколько мы не согласны признать чье бы то ни было превосходство над нами в любви к искусству, настолько же мы отказываемся купить сохранение произведения искусства ценой немецкого поражения.

Неправда, что наше военное руководство пренебрегало законами международного права. Ему несвойственна безудержная жестокость. А между тем, на востоке земля наполняется кровью женщин и детей, убиваемых русскими ордами, а на западе пули «дум-дум» разрывают грудь наших воинов. Выступать защитниками европейской цивилизации меньше всего имеют право те, которые объединились с русскими и сербами и дают всему миру позорное зрелище натравливания монголов и негров на белую расу.

Неправда, что война против нашего так называемого милитаризма не есть также война против нашей культуры, как лицемерно утверждают наши враги. Без немецкого милитаризма немецкая культура была бы давным-давно уничтожена в самом зачатке. Германский милитаризм является производным германской культуры, и он родился в стране, которая, как ни одна другая страна в мире, подвергалась в течение столетий разбойничьим набегам. Немецкое войско и немецкий народ едины. Это сознание связывает сегодня 70 миллионов немцев без различия образования, положения и партийности.

Мы не можем вырвать у наших врагов отравленное оружие лжи. Мы можем только взывать ко всему миру, чтобы он снял с нас ложные наветы. Вы, которые нас знаете, которые до сих пор совместно с нами оберегали высочайшие сокровища человечества – к вам взываем мы. Верьте нам! Верьте, что мы будем вести эту борьбу до конца, как культурный народ, которому завещание Гёте, Бетховена, Канта так же свято, как свой очаг и свой надел.

В том порукой наше имя и наша честь!

4 октября 1914 г.

​​11 октября 1931 г. в брауншвейгском курорте Бад-Гарцбурге правые радикалы попытались создать единый фронт против Веймарской республики

В Германии свирепствовала Великая депрессия. Правоцентристский канцлер Генрих Брюнинг проводил непопулярную политику сокращения госрасходов, что вело к снижению зарплат и массовым увольнениям. В этих условиях немецкие ультраправые увидели возможность прорваться к власти и демонтировать ненавистную им республику. Однако их лагерь был расколот. Осенью 1931 г. правые антиреспубликанцы попытались собраться вместе, чтобы создать «единый фронт» для координации действий.

Инициатором встречи стал лидер главной правоконсервативной монархической силы – Немецкой национальной народной партии (DNVP), Альфред Гугенберг, владелец крупнейшего в Рейхе медиахолдинга, в состав которого входили газеты, информационные агентства и киностудии. Олигарх планировал с помощью «фронта» укрепить свои позиции как общепризнанного правого лидера.

В Бад-Гарцбург съехалось всё руководство «Стального шлема». Вообще изначально, в первые годы республики, это была умеренно-правая ассоциация ветеранов-фронтовиков, тесно связанная с немецкими национал-либералами Густава Штреземана. Однако к концу 1920-х гг. организация сильно радикализировалась, а её лидеры стали позиционировать себя в качестве «немецких фашистов», ориентировавшихся на опыт Муссолини.

Прибыли представители от главной лоббистской организации прусских лендлордов – «Ландбунда». Были делегаты от других более мелких правых структур. Присутствовали два сына изгнанного кайзера и около десятка отставных генералов и адмиралов, включая создателя рейхсвера Ганса фон Секта. Сенсацией стало прибытие бывшего президента Рейхсбанка Ялмара Шахта, который только начинал входить в правую тусовку и ещё не принадлежал ни к какой партии. А вот от крупной промышленности на фан-встречу почти никто не приехал. Промышленники, сидевшие на господрядах, сохраняли лояльность правительству. Помимо упомянутого Гугенберга, мероприятие посетили лишь несколько бизнесменов средней руки.

Наконец, организаторы позвали присоединиться к «приличному обществу» и одну молодую, пусть и плебейскую, но динамично развивавшуюся партию во главе с её фюрером – австрийским иммигрантом без немецкого гражданства. На выборах в рейхстаг в сентябре 1930 г. НСДАП неожиданно добилась оглушительного успеха, став второй по популярности (после социал-демократов) партией в стране. В ряде земель нацисты уже входили в состав региональных правительств. Монархисты и фашисты надеялись использовать популярных у «плебса» нацистов в качестве «младших партнёров».

Только вот Гитлер не желал быть «на подхвате» и сразу начал выделываться. Встреча «фронта» должна была начаться с совместного парада военизированных группировок – фюрер нацистов прибыл туда позже всех, отсалютовал только своим штурмовикам и тут же ушёл с парада. Когда лидеры «фронта» собрались вместе для переговоров, Гитлер тут же со всеми разругался и покинул собрание. Только в конце съезда, когда вожди ультраправых подводили итоги встречи, Гитлер удосужился выступить с короткой публичной речью.

В итоге во многом из-за Гитлера триумф олигарха Гугенберга провалился. «Правый движ» остался расколотым, и уже в начале 1932 г. «Гарцбургский фронт» развалился, когда его участники разругались по поводу грядущих президентских выборов. Гитлер предложил себя в качестве единого ультраправого кандидата, тогда как монархисты и фашисты поддержали одного из лидеров «Стального шлема» Теодора Дюстерберга. В ответ нацисты начали раскручивать тему еврейских корней Дюстерберга. В течение всего 1932 г. «реакционеры» были для нацистов не меньшими электоральными врагами, чем «марксисты».

По факту «Гарцбургский фронт» оказался мертворождённым. Тем не менее через вот такие краткосрочные и ситуативные союзы ковались личные и политические связи, которые в итоге и привели к тому, что 30 января 1933 г. Гугенберг и Гитлер всё-таки оказались в одном ультраправом правительстве под руководством последнего.