Пока Керенский находился на вершине власти, он старательно конструировал собственный культ личности, перенимая традиции ещё монархических времён и одновременно предвосхищая советскую традицию прославления вождей.
Одним из любопытных эпизодов такого рода является его позирование перед двумя живописцами – И.Е. Репиным и И.И. Бродским. Репин писал портрет ещё Александра III, а одной из вершин его творчества является картина «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года», на которой была изображена вся государственная элита Российской империи. Ученик Репина Бродский, напротив, после победы большевиков стал «придворным» художником, прославившимся «Расстрелом 26 бакинских комиссаров» и бесчисленными портретами членов Политбюро.
Но пока в 1917 г. оба: и Репин, и Бродский, пишут Керенского. Репин написал даже два варианта. Один из них, наряду с портретом кисти Бродского, хранится в Государственном центральном музее современной истории. Второй репинский портрет (с перчаткой) – в частной коллекции.
Одним из любопытных эпизодов такого рода является его позирование перед двумя живописцами – И.Е. Репиным и И.И. Бродским. Репин писал портрет ещё Александра III, а одной из вершин его творчества является картина «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года», на которой была изображена вся государственная элита Российской империи. Ученик Репина Бродский, напротив, после победы большевиков стал «придворным» художником, прославившимся «Расстрелом 26 бакинских комиссаров» и бесчисленными портретами членов Политбюро.
Но пока в 1917 г. оба: и Репин, и Бродский, пишут Керенского. Репин написал даже два варианта. Один из них, наряду с портретом кисти Бродского, хранится в Государственном центральном музее современной истории. Второй репинский портрет (с перчаткой) – в частной коллекции.
Зачем немцы аннексировали Эльзас-Лотарингию?
150 лет назад, 10 мая 1871 г., Франция и Германия подписали Франкфуртский мирный договор, который окончил войну, известную в русско- и англоязычном пространстве как «франко-прусскую», а в немецкоязычном – как «немецко-французскую».
Согласно условиям договора, Франция обязывалась выплатить Германии контрибуцию в размере 5 млрд. франков. Эти деньги были выплачены к 1873 г. Любопытно, что судя по соотношению ежегодных выплат к ежегодному национальному доходу, выплаты французов немцам в 1870-х гг. были выше, чем аналогичные репарационные выплаты немцев в 1920-х гг.
Однако помимо выплаты контрибуции Франции пришлось уступить Германии регион Эльзаса и Лотарингии. Зачем же тот понадобился немцам?
С точки зрения политики и дипломатии аннексия Эльзаса-Лотарингии принесла одни проблемы. Это заблокировало возможность потенциального союза с Францией и создало перманентную угрозу реваншистской войны с её стороны. В 1866 г., победив Австрию, Пруссия ограничилась очень скромными целями. Бисмарк отклонил настойчивые просьбы кайзера об аннексии Богемии и даже запретил военным проводить парад победы в Вене. Через 13 лет эта умеренность вернулась сторицей: в 1879 г. Германия и Австро-Венгрия заключили военный союз, и с тех пор до самого своего конца обе империи выступали единым фронтом. Но в случае с Францией всё получилось совсем по-другому.
В тот раз Бисмарка-дипломата перебороли аргументы националистов с одной стороны, и военных с другой. Немецкие националисты считали Эльзас и Лотарингию немецкими национальными территориями, которые в прошлом принадлежали Священной Римской империи. Их население, по их мысли, также принадлежало к германской нации даже в том случае, если само этого не осознавало. Историк-националист Генрих фон Трейчке, например, писал: «Мы, немцы, лучше знаем, что хорошо для эльзасцев, даже лучше, чем сами несчастные. В своей извращённой французской жизни они не имеют истинного представления о том, что такое Германия». С националистами Бисмарку в тот момент нужно было дружить, поэтому их мнение не могло быть проигнорировано.
Военные требовали аннексии по стратегическим соображениям. Эльзас и Лотарингия были буфером между южной Германией и Францией, и таким образом прикрывали «южан» от потенциальных французских нападений.
Любопытна коллизия, которая встала перед империей уже после аннексии. Касалась она того, в состав какого государства включать новое приобретение? Пруссаки естественно выступали за то, чтобы присоединить его к Пруссии. Против этого выступили «южане», которым был милее план раздела региона на баварскую Лотарингию и баденский Эльзас. В конце концов, пришли к компромиссу: регион стал «имперской землёй», которой управляли напрямую из Берлина как «имперским», но не «прусским» владением. Это позволило с одной стороны и не обидеть «южан», и де-факто всё равно сосредоточить нити управления регионом в Берлине и держать там прусские войска.
Впрочем, уникальный статус отрицательно сказывался на региональных свободах. Пока во всей остальной Германии царил федерализм, при котором отдельные монархии могли сохранять внешние признаки суверенитета, иметь собственные парламенты, армии и налоговые системы, в Эльзасе и Лотарингии господствовал авторитаризм назначенных из столицы генерал-губернаторов. Длительное время имперское руководство считало, что «попорченных» французами эльзасцев и лотарингцев следует сначала «германизировать», а потому уже давать автономию. Ослабление гаек наметилось лишь под конец немецкого правления, когда в 1911 г. региону, наконец, даровали Конституцию и позволили выбирать собственный парламент.
«Имперская земля» Эльзас-Лотарингия оставалась под властью Германии до ноября 1918 г. Во время Ноябрьской революции там даже успели провозгласить Советскую республику, но в 20-х числах того же месяца французы полностью заняли территорию региона и интегрировали его в состав Французской республики.
150 лет назад, 10 мая 1871 г., Франция и Германия подписали Франкфуртский мирный договор, который окончил войну, известную в русско- и англоязычном пространстве как «франко-прусскую», а в немецкоязычном – как «немецко-французскую».
Согласно условиям договора, Франция обязывалась выплатить Германии контрибуцию в размере 5 млрд. франков. Эти деньги были выплачены к 1873 г. Любопытно, что судя по соотношению ежегодных выплат к ежегодному национальному доходу, выплаты французов немцам в 1870-х гг. были выше, чем аналогичные репарационные выплаты немцев в 1920-х гг.
Однако помимо выплаты контрибуции Франции пришлось уступить Германии регион Эльзаса и Лотарингии. Зачем же тот понадобился немцам?
С точки зрения политики и дипломатии аннексия Эльзаса-Лотарингии принесла одни проблемы. Это заблокировало возможность потенциального союза с Францией и создало перманентную угрозу реваншистской войны с её стороны. В 1866 г., победив Австрию, Пруссия ограничилась очень скромными целями. Бисмарк отклонил настойчивые просьбы кайзера об аннексии Богемии и даже запретил военным проводить парад победы в Вене. Через 13 лет эта умеренность вернулась сторицей: в 1879 г. Германия и Австро-Венгрия заключили военный союз, и с тех пор до самого своего конца обе империи выступали единым фронтом. Но в случае с Францией всё получилось совсем по-другому.
В тот раз Бисмарка-дипломата перебороли аргументы националистов с одной стороны, и военных с другой. Немецкие националисты считали Эльзас и Лотарингию немецкими национальными территориями, которые в прошлом принадлежали Священной Римской империи. Их население, по их мысли, также принадлежало к германской нации даже в том случае, если само этого не осознавало. Историк-националист Генрих фон Трейчке, например, писал: «Мы, немцы, лучше знаем, что хорошо для эльзасцев, даже лучше, чем сами несчастные. В своей извращённой французской жизни они не имеют истинного представления о том, что такое Германия». С националистами Бисмарку в тот момент нужно было дружить, поэтому их мнение не могло быть проигнорировано.
Военные требовали аннексии по стратегическим соображениям. Эльзас и Лотарингия были буфером между южной Германией и Францией, и таким образом прикрывали «южан» от потенциальных французских нападений.
Любопытна коллизия, которая встала перед империей уже после аннексии. Касалась она того, в состав какого государства включать новое приобретение? Пруссаки естественно выступали за то, чтобы присоединить его к Пруссии. Против этого выступили «южане», которым был милее план раздела региона на баварскую Лотарингию и баденский Эльзас. В конце концов, пришли к компромиссу: регион стал «имперской землёй», которой управляли напрямую из Берлина как «имперским», но не «прусским» владением. Это позволило с одной стороны и не обидеть «южан», и де-факто всё равно сосредоточить нити управления регионом в Берлине и держать там прусские войска.
Впрочем, уникальный статус отрицательно сказывался на региональных свободах. Пока во всей остальной Германии царил федерализм, при котором отдельные монархии могли сохранять внешние признаки суверенитета, иметь собственные парламенты, армии и налоговые системы, в Эльзасе и Лотарингии господствовал авторитаризм назначенных из столицы генерал-губернаторов. Длительное время имперское руководство считало, что «попорченных» французами эльзасцев и лотарингцев следует сначала «германизировать», а потому уже давать автономию. Ослабление гаек наметилось лишь под конец немецкого правления, когда в 1911 г. региону, наконец, даровали Конституцию и позволили выбирать собственный парламент.
«Имперская земля» Эльзас-Лотарингия оставалась под властью Германии до ноября 1918 г. Во время Ноябрьской революции там даже успели провозгласить Советскую республику, но в 20-х числах того же месяца французы полностью заняли территорию региона и интегрировали его в состав Французской республики.
План Моргентау
Чем ближе приближался момент окончательного разгрома «Третьего Рейха», тем больше Союзники задумывались над тем, что делать с побеждённой Германией. Пожалуй, наиболее известным из подобных планов был так называемый «План Моргентау», названный по фамилии министра финансов США Генри Моргентау.
Вообще-то разработка внешнеполитических планов и стратегий не входит в сферу компетенций министра финансов, но Моргентау, который в 1930-е гг., помогал Рузвельту проводить «Новый курс», считал иначе. Он активно участвовал в делах, связанных с ленд-лизом и с помощью еврейским беженцам, спасавшимся от Холокоста (сам Моргентау тоже был евреем), и в 1944 г. министр финансов решил оставить след и в определении послевоенного будущего Германии.
В меморандуме, поданном на имя Рузвельта, Моргентау ставил главной целью послевоенной политики полную деиндустриализацию Германии и превращение её в аграрную страну. Восточная Пруссия делилась между СССР и Польшей, к последней отходила и Силезия. Саар и Рейнланд-Пфальц отходили к Франции. Образовывались два независимых государства: Северо-немецкое и Южно-немецкое. Наконец, западная и северо-западная часть страны, включая Рур и побережье Северного моря, переходили под международный контроль ООН. Большая часть промышленности здесь также подлежала демонтажу и уничтожению. Осенью 1944 г. президент на словах одобрил план. Первоначальное сопротивление Черчилля было преодолено после того как Моргентау увязал согласие англичан с выделением Великобритании дополнительных кредитов.
Однако после публикации плана в прессе поднялась волна общественного недовольства. Прежде всего, она была связана с тем, что Моргентау фактически подарил нацистам эффектный материал для пропаганды, мол «евреи с Уолл-стрит готовят уничтожение немецкого народа!», что только настраивало немцев на дальнейшее сопротивление. Высказывались сомнения и в том, что достижение подобной «пасторальной идиллии» в принципе возможно без уничтожения миллионов «лишних» едоков. В итоге Рузвельт быстро «соскочил» с темы, и «План Моргентау» официально никогда так и не был принят.
Однако «дух» плана продолжил жить и без официального утверждения. Первые два года оккупации Германии в принципе отражали «жёсткий» поход американцев к побеждённым немцам по заветам Моргентау. В мае 1945 г. президент Трумэн подписал директиву JCS 1067, согласно которой оккупационным властям вменялось в обязанность «не предпринимать никаких мер, направленных на экономическое восстановление Германии».
Демонтаж промышленности, искусственное квотирование производства, массовая вырубка лесов, занижение экспортных цен и запрет импорта привели к тому, что с 1945 по 1947 гг. большая часть населения Германии находилась на грани голодной смерти. Отчёт гуманитарной миссии во главе с бывшим президентом Гувером в 1947 г. гласил, что продолжение подобной политики приведёт к тому, что рано или поздно от голода умрут 25 млн. человек.
Подобное искусственное ограничение немецкой экономики фактически вело к замедленному восстановлению всей Европы, так как на торговле с Германией до войны были завязаны экономики большинства прочих государств континента. Теперь же они, например, не могли купить немецкой стали или угля и, напротив, продать той свои товары. Перманентный голод угрожал и повышением симпатий к коммунизму. Верховный комиссар американской оккупационной зоны генерал Клей сетовал, что нет выбора между коммунистом, потребляющим 1500 калорий в день, и демократом, потребляющим 1000 калорий.
Пересмотр политики по отношению к Германии начался в сентябре 1946 г. с одноименной речи американского госсекретаря Бирнса. В июле 1947 г. Трумэн подписал новую директиву JCS 1779, в которой признавалось, что «процветающая Европа требует экономического вклада стабильной и производительной Германии». В том же году Западная Германия вошла в число адресатов американских инвестиций по «Плану Маршалла». Политика деиндустриализации в западных зонах на этом в основном прекратилась, сменившись противоположной политикой, направленной на стимулирование промышленного производства.
Чем ближе приближался момент окончательного разгрома «Третьего Рейха», тем больше Союзники задумывались над тем, что делать с побеждённой Германией. Пожалуй, наиболее известным из подобных планов был так называемый «План Моргентау», названный по фамилии министра финансов США Генри Моргентау.
Вообще-то разработка внешнеполитических планов и стратегий не входит в сферу компетенций министра финансов, но Моргентау, который в 1930-е гг., помогал Рузвельту проводить «Новый курс», считал иначе. Он активно участвовал в делах, связанных с ленд-лизом и с помощью еврейским беженцам, спасавшимся от Холокоста (сам Моргентау тоже был евреем), и в 1944 г. министр финансов решил оставить след и в определении послевоенного будущего Германии.
В меморандуме, поданном на имя Рузвельта, Моргентау ставил главной целью послевоенной политики полную деиндустриализацию Германии и превращение её в аграрную страну. Восточная Пруссия делилась между СССР и Польшей, к последней отходила и Силезия. Саар и Рейнланд-Пфальц отходили к Франции. Образовывались два независимых государства: Северо-немецкое и Южно-немецкое. Наконец, западная и северо-западная часть страны, включая Рур и побережье Северного моря, переходили под международный контроль ООН. Большая часть промышленности здесь также подлежала демонтажу и уничтожению. Осенью 1944 г. президент на словах одобрил план. Первоначальное сопротивление Черчилля было преодолено после того как Моргентау увязал согласие англичан с выделением Великобритании дополнительных кредитов.
Однако после публикации плана в прессе поднялась волна общественного недовольства. Прежде всего, она была связана с тем, что Моргентау фактически подарил нацистам эффектный материал для пропаганды, мол «евреи с Уолл-стрит готовят уничтожение немецкого народа!», что только настраивало немцев на дальнейшее сопротивление. Высказывались сомнения и в том, что достижение подобной «пасторальной идиллии» в принципе возможно без уничтожения миллионов «лишних» едоков. В итоге Рузвельт быстро «соскочил» с темы, и «План Моргентау» официально никогда так и не был принят.
Однако «дух» плана продолжил жить и без официального утверждения. Первые два года оккупации Германии в принципе отражали «жёсткий» поход американцев к побеждённым немцам по заветам Моргентау. В мае 1945 г. президент Трумэн подписал директиву JCS 1067, согласно которой оккупационным властям вменялось в обязанность «не предпринимать никаких мер, направленных на экономическое восстановление Германии».
Демонтаж промышленности, искусственное квотирование производства, массовая вырубка лесов, занижение экспортных цен и запрет импорта привели к тому, что с 1945 по 1947 гг. большая часть населения Германии находилась на грани голодной смерти. Отчёт гуманитарной миссии во главе с бывшим президентом Гувером в 1947 г. гласил, что продолжение подобной политики приведёт к тому, что рано или поздно от голода умрут 25 млн. человек.
Подобное искусственное ограничение немецкой экономики фактически вело к замедленному восстановлению всей Европы, так как на торговле с Германией до войны были завязаны экономики большинства прочих государств континента. Теперь же они, например, не могли купить немецкой стали или угля и, напротив, продать той свои товары. Перманентный голод угрожал и повышением симпатий к коммунизму. Верховный комиссар американской оккупационной зоны генерал Клей сетовал, что нет выбора между коммунистом, потребляющим 1500 калорий в день, и демократом, потребляющим 1000 калорий.
Пересмотр политики по отношению к Германии начался в сентябре 1946 г. с одноименной речи американского госсекретаря Бирнса. В июле 1947 г. Трумэн подписал новую директиву JCS 1779, в которой признавалось, что «процветающая Европа требует экономического вклада стабильной и производительной Германии». В том же году Западная Германия вошла в число адресатов американских инвестиций по «Плану Маршалла». Политика деиндустриализации в западных зонах на этом в основном прекратилась, сменившись противоположной политикой, направленной на стимулирование промышленного производства.
«Стальной шлем» и Дорогая редакция возвращаются!
Первая тема будет под стать возвращению с длительных каникул. Сегодня в 16:00 по мск. обсудим с Николаем Росовым на канале «Гроза» Реставрацию Бурбонов. Присоединяйтесь!
https://www.youtube.com/watch?v=9rmW98Kcz-o
Картина «Возвращение Карла X» кисти художницы Полин Озу
Первая тема будет под стать возвращению с длительных каникул. Сегодня в 16:00 по мск. обсудим с Николаем Росовым на канале «Гроза» Реставрацию Бурбонов. Присоединяйтесь!
https://www.youtube.com/watch?v=9rmW98Kcz-o
Картина «Возвращение Карла X» кисти художницы Полин Озу
Forwarded from Роман Юнеман
ТОТАЛЬНАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ — ИЩЕМ АГИТАТОРОВ!
Прошу максимальный репост.
Президент подпишет указ о выборах не позднее 20 июня. Это значит, что до старта сбора подписей в поддержку моего выдвижения остаётся меньше двух недель.
На выборы я иду самовыдвиженцем. Чтобы стать зарегистрированным кандидатом, мне нужно сдать 15 тысяч идеальных подписей жителей Чертаново, Ясенево и Бутово. Для этого моему штабу потребуется целая армия сборщиков-агитаторов.
Эти выборы в Госдуму, прямо скажем, вряд ли будут конкурентными. Множество опасных потенциальных кандидатов срезали на дальних подступах.
Передо мной же стоит другое испытание — преодолеть тяжелейший подписной барьер.
Нужно собрать очень много подписей за очень небольшое время. Да ещё и по новым правилам, которые введены специально к этим выборам.
Скорее всего, во властных кабинетах уверены, что я точно не смогу этого сделать. Два года назад собрать подписи было куда легче. Сейчас — на грани возможного.
Давайте огорчим этих людей.
Я предпринимаю всё возможное и невозможное, чтобы в парламенте звучал голос гражданского общества. И мне требуется ваша помощь.
Главное, что мне нужно нужно сейчас — кадры.
Вот условия работы:
1) За одну подпись платим 300 рублей + есть бонусы. В среднем один сборщик будет зарабатывать от 1,5 до 3 тысяч рублей за смену.
2) График работы — гибкий.
3) Оплата еженедельная.
4) Требования: возраст 18 лет и старше, гражданство РФ.
Заявку можно заполнить по ссылке:
https://team.yuneman.ru/#rec317439158
Если у вас есть знакомые, которых может заинтересовать вакансия агитатора-сборщика, пожалуйста, скиньте им эту ссылку или мой пост.
Также у нас есть вакансии в колл-центре — нужно информировать жителей округа о сборе подписей (звонки «тёплые»).
И, главное: прошу МАКСИМАЛЬНО РАСПРОСТРАНИТЬ ЭТОТ ПОСТ.
Давайте побеждать!
Прошу максимальный репост.
Президент подпишет указ о выборах не позднее 20 июня. Это значит, что до старта сбора подписей в поддержку моего выдвижения остаётся меньше двух недель.
На выборы я иду самовыдвиженцем. Чтобы стать зарегистрированным кандидатом, мне нужно сдать 15 тысяч идеальных подписей жителей Чертаново, Ясенево и Бутово. Для этого моему штабу потребуется целая армия сборщиков-агитаторов.
Эти выборы в Госдуму, прямо скажем, вряд ли будут конкурентными. Множество опасных потенциальных кандидатов срезали на дальних подступах.
Передо мной же стоит другое испытание — преодолеть тяжелейший подписной барьер.
Нужно собрать очень много подписей за очень небольшое время. Да ещё и по новым правилам, которые введены специально к этим выборам.
Скорее всего, во властных кабинетах уверены, что я точно не смогу этого сделать. Два года назад собрать подписи было куда легче. Сейчас — на грани возможного.
Давайте огорчим этих людей.
Я предпринимаю всё возможное и невозможное, чтобы в парламенте звучал голос гражданского общества. И мне требуется ваша помощь.
Главное, что мне нужно нужно сейчас — кадры.
Вот условия работы:
1) За одну подпись платим 300 рублей + есть бонусы. В среднем один сборщик будет зарабатывать от 1,5 до 3 тысяч рублей за смену.
2) График работы — гибкий.
3) Оплата еженедельная.
4) Требования: возраст 18 лет и старше, гражданство РФ.
Заявку можно заполнить по ссылке:
https://team.yuneman.ru/#rec317439158
Если у вас есть знакомые, которых может заинтересовать вакансия агитатора-сборщика, пожалуйста, скиньте им эту ссылку или мой пост.
Также у нас есть вакансии в колл-центре — нужно информировать жителей округа о сборе подписей (звонки «тёплые»).
И, главное: прошу МАКСИМАЛЬНО РАСПРОСТРАНИТЬ ЭТОТ ПОСТ.
Давайте побеждать!
Про время, когда ничего не было
Одна из глав книги Лутца Нитхаммера «Вопросы к немецкой памяти» посвящена периоду в истории Германии, о котором на русском языке, как мне кажется, написано достаточно мало, а потому русскоязычный читатель имеет о нём весьма смутное представление. Речь идёт о периоде оккупации между капитуляцией в мае 1945 г. и созданием двух немецких государств в 1949 г.
В воспоминаниях большинства респондентов об этом времени наиболее часто встречаются такие характеристики, как «Великий голод», «сумасшедшее времечко» и «время, когда вообще ничего не было». Частично это было связано с разрушением большей части инфраструктуры в результате боевых действий и гитлеровской тактики «выжженной земли», но главной причиной, делавшей немецкий опыт уникальным в сравнении с остальной разрушенной Европой, являлся крах государства и всех его институтов как таковых.
При нацистах Германия оставалась относительно бедной страной с введённой ещё до войны карточной системой, сопровождавшейся товарным дефицитом и «чёрным рынком». Однако система государственного обеспечения худо-бедно работала, а нацистский режим, боявшийся революции в тылу по примеру Первой мировой, до самого конца войны обеспечивал сносные бытовые условия большинству населения.
«Настоящий» голод наступил только весной 1945 г., когда государство рухнуло как институт, ведь Союзники не спешили восстанавливать немецкую государственность. Руководство оккупационных зон сосредоточилось на демонтаже промышленности и переустройстве политической системы, в то время как гражданское население фактически осталось один на один с нехваткой еды, жилья, работы и тех «благ цивилизации», которые уже казались естественными в XX в. Конечно, какие-то формы квазигосударственного обеспечения со стороны оккупационных администраций имели место быть, как и помощь от благотворительных организаций, но по признанию респондентов, они бы не выжили, если бы рассчитывали только на них.
И дальше началось то, что у большинства жителей постсоветского пространства ассоциируется со словом «девяностые». Каждый выживал, как мог. Социальные связи в условиях разгрома всех институтов скукожились до архаичных дополитических форм, прежде всего, до расширенной семьи, когда под одной крышей жили представители сразу нескольких поколений. Этим, кстати, частично объясняются последующие проблемы с замедленной денацификацией сознания у немцев. В условиях, когда буквально нечего есть, немного не до того, за кого в 1933 г. голосовал ваш родственник или сосед. Политические споры в такой ситуации, скорее всего, привели бы к тому, что их участники попросту умерли с голоду. Шанс на выживание появлялся лишь в случае сотрудничества с тем или иным человеком здесь и сейчас, независимо от его взглядов.
Крах денежной системы привел к массовому переходу на бартер. Главной валютой отныне были шнапс, сигареты и шоколад. Один из респондентов вспоминал, как оказался однажды у здания английского военного трибунала, где судили какого-то немца, попавшегося на спекуляции сигаретами. После вынесения приговора английский судья вышел из здания суда, встретил рассказчика… и тут же выменял у того фотоаппарат за блок сигарет. Сам респондент вскоре поменял сигареты на сало. Одна семейная пара, в которой муж был столяром, обменяла спальный гарнитур на медную проволоку, а ту в свою очередь на строгальный станок.
В условиях расцвета «чёрного рынка» и принципа «каждый сам за себя» рухнула старомодная мораль. Ещё один респондент хвастался, как обманул недалёких крестьян, втюхав им шахматные часы под видом обычных в обмен на картошку. Сами крестьяне, впрочем, тоже не были ангелами и в обмен на часть урожая зачастую использовали на полях буквально рабский труд соотечественников. Католический архиепископ Кёльна Йозеф Фрингс в декабре 1946 г. благословил воровство в том случае, если речь шла о жизни и здоровье. Яркий след в коллективной памяти респондентов оставила проституция немок, которые пошли на панель ради подачек от солдат союзных армий.
Одна из глав книги Лутца Нитхаммера «Вопросы к немецкой памяти» посвящена периоду в истории Германии, о котором на русском языке, как мне кажется, написано достаточно мало, а потому русскоязычный читатель имеет о нём весьма смутное представление. Речь идёт о периоде оккупации между капитуляцией в мае 1945 г. и созданием двух немецких государств в 1949 г.
В воспоминаниях большинства респондентов об этом времени наиболее часто встречаются такие характеристики, как «Великий голод», «сумасшедшее времечко» и «время, когда вообще ничего не было». Частично это было связано с разрушением большей части инфраструктуры в результате боевых действий и гитлеровской тактики «выжженной земли», но главной причиной, делавшей немецкий опыт уникальным в сравнении с остальной разрушенной Европой, являлся крах государства и всех его институтов как таковых.
При нацистах Германия оставалась относительно бедной страной с введённой ещё до войны карточной системой, сопровождавшейся товарным дефицитом и «чёрным рынком». Однако система государственного обеспечения худо-бедно работала, а нацистский режим, боявшийся революции в тылу по примеру Первой мировой, до самого конца войны обеспечивал сносные бытовые условия большинству населения.
«Настоящий» голод наступил только весной 1945 г., когда государство рухнуло как институт, ведь Союзники не спешили восстанавливать немецкую государственность. Руководство оккупационных зон сосредоточилось на демонтаже промышленности и переустройстве политической системы, в то время как гражданское население фактически осталось один на один с нехваткой еды, жилья, работы и тех «благ цивилизации», которые уже казались естественными в XX в. Конечно, какие-то формы квазигосударственного обеспечения со стороны оккупационных администраций имели место быть, как и помощь от благотворительных организаций, но по признанию респондентов, они бы не выжили, если бы рассчитывали только на них.
И дальше началось то, что у большинства жителей постсоветского пространства ассоциируется со словом «девяностые». Каждый выживал, как мог. Социальные связи в условиях разгрома всех институтов скукожились до архаичных дополитических форм, прежде всего, до расширенной семьи, когда под одной крышей жили представители сразу нескольких поколений. Этим, кстати, частично объясняются последующие проблемы с замедленной денацификацией сознания у немцев. В условиях, когда буквально нечего есть, немного не до того, за кого в 1933 г. голосовал ваш родственник или сосед. Политические споры в такой ситуации, скорее всего, привели бы к тому, что их участники попросту умерли с голоду. Шанс на выживание появлялся лишь в случае сотрудничества с тем или иным человеком здесь и сейчас, независимо от его взглядов.
Крах денежной системы привел к массовому переходу на бартер. Главной валютой отныне были шнапс, сигареты и шоколад. Один из респондентов вспоминал, как оказался однажды у здания английского военного трибунала, где судили какого-то немца, попавшегося на спекуляции сигаретами. После вынесения приговора английский судья вышел из здания суда, встретил рассказчика… и тут же выменял у того фотоаппарат за блок сигарет. Сам респондент вскоре поменял сигареты на сало. Одна семейная пара, в которой муж был столяром, обменяла спальный гарнитур на медную проволоку, а ту в свою очередь на строгальный станок.
В условиях расцвета «чёрного рынка» и принципа «каждый сам за себя» рухнула старомодная мораль. Ещё один респондент хвастался, как обманул недалёких крестьян, втюхав им шахматные часы под видом обычных в обмен на картошку. Сами крестьяне, впрочем, тоже не были ангелами и в обмен на часть урожая зачастую использовали на полях буквально рабский труд соотечественников. Католический архиепископ Кёльна Йозеф Фрингс в декабре 1946 г. благословил воровство в том случае, если речь шла о жизни и здоровье. Яркий след в коллективной памяти респондентов оставила проституция немок, которые пошли на панель ради подачек от солдат союзных армий.
Сегодня, 19 июня 2021 г., в Соединённых Штатах впервые на федеральном уровне празднуется Juneteenth или, как его ещё называют – «Чёрный День независимости».
В этот день в 1865 г. войска Союза провозгласили свободными рабов Техаса – последнего штата поверженной Конфедерации, где к тому моменту ещё сохранялось рабство. Справедливости ради, рабы оставались в неволе на территории ещё двух северных штатов – Делавэре и Кентукки, вплоть до декабря 1865 г., пока не была ратифицирована 13-я поправка к Конституции. Тем не менее именно отмена рабства в Техасе традиционно отмечается в качестве даты освобождения рабов в США.
Чёрное сообщество сначала в Техасе, а затем и по всей стране, начало праздновать эту дату ещё с первой годовщины в 1866 г. Интерес к празднику усилился с 1970-х гг. на волне движения за гражданские права. Постепенно Juneteenth приобретал официальный статус, так как почти все штаты по отдельности признали его праздничным днём. Наконец, в июне 2021 г. Сенат единогласно, а Палата представителей подавляющим большинством голосов, проголосовали за провозглашение Juneteenth федеральным праздником.
Достаточно забавно было слушать сегодня бомбящих американских консерваторов с PragerU, для которых «федерализация» Juneteenth почему-то означает попытку вездесущих «леваков» углубить межрасовые конфликты в Америке. И вообще, по мысли PragerU, не праздновать надо, а работать. Да и рабство ведь было не только в Америке, зачем его отмену только в США праздновать? В общем, позиция американских консерваторов удивительным образом смыкается с позицией определённой части отечественной публики, для которой, например, пересмотр мемориальной и топонимической политики «что-то там разжигает», «зачем ворошить прошлое?», да и вообще «в стране столько проблем, больше заняться нечем?»
Дорогая редакция, которая к консерваторам себя не причисляет, в свою очередь может только порадоваться за американцев и их новый праздник, отражающий безусловно важную веху в американской истории. В связи с этим захотелось составить пост с изложением некоторых нетривиальных фактов о рабстве в Америке. Но об этом, пожалуй, завтра.
В этот день в 1865 г. войска Союза провозгласили свободными рабов Техаса – последнего штата поверженной Конфедерации, где к тому моменту ещё сохранялось рабство. Справедливости ради, рабы оставались в неволе на территории ещё двух северных штатов – Делавэре и Кентукки, вплоть до декабря 1865 г., пока не была ратифицирована 13-я поправка к Конституции. Тем не менее именно отмена рабства в Техасе традиционно отмечается в качестве даты освобождения рабов в США.
Чёрное сообщество сначала в Техасе, а затем и по всей стране, начало праздновать эту дату ещё с первой годовщины в 1866 г. Интерес к празднику усилился с 1970-х гг. на волне движения за гражданские права. Постепенно Juneteenth приобретал официальный статус, так как почти все штаты по отдельности признали его праздничным днём. Наконец, в июне 2021 г. Сенат единогласно, а Палата представителей подавляющим большинством голосов, проголосовали за провозглашение Juneteenth федеральным праздником.
Достаточно забавно было слушать сегодня бомбящих американских консерваторов с PragerU, для которых «федерализация» Juneteenth почему-то означает попытку вездесущих «леваков» углубить межрасовые конфликты в Америке. И вообще, по мысли PragerU, не праздновать надо, а работать. Да и рабство ведь было не только в Америке, зачем его отмену только в США праздновать? В общем, позиция американских консерваторов удивительным образом смыкается с позицией определённой части отечественной публики, для которой, например, пересмотр мемориальной и топонимической политики «что-то там разжигает», «зачем ворошить прошлое?», да и вообще «в стране столько проблем, больше заняться нечем?»
Дорогая редакция, которая к консерваторам себя не причисляет, в свою очередь может только порадоваться за американцев и их новый праздник, отражающий безусловно важную веху в американской истории. В связи с этим захотелось составить пост с изложением некоторых нетривиальных фактов о рабстве в Америке. Но об этом, пожалуй, завтра.
День, когда всё появилось
«Время, когда ничего не было», закончилось 20 июня 1948 г. В этот день в Западной Германии началась денежная реформа. Судя по воспоминаниям немцев, ни одно из событий той эпохи за исключением капитуляции – ни создание ФРГ, ни первые выборы, ни образование Европейского союза угля и стали – не оставило в коллективной памяти такого следа, как денежная реформа. Она стала водоразделом между двумя эпохами: «до денег» и «после денег».
Крах государства весной 1945 г. привёл к тому, что и денежные знаки этого государства обесценились. Формально старая рейхсмарка продолжала оставаться официальной валютой, но союзники начали выпускать собственные оккупационные деньги, что только разогнало инфляцию. Искусственное сдерживание спроса, проводившееся оккупантами с 1945 по 1947 гг., также увеличивало денежный навес. В этих условиях население массово перешло на бартер, меняя товар на товар, а эрзац-валютой стали в основном сигареты. Изменение политики в отношении Германии, которую западные союзники начали проводить с 1947 г., потребовало нормализации денежной системы.
Проект реформы был разработан командой экономистов во главе с Людвигом Эрхардом. В условиях военной оккупации никакого широкого общественного обсуждения будущей реформы или дебатов о ней не проводилось. Население было уведомлено о реформе за двое суток до начала обмена. Отношения с Советским Союзом у западных союзников уже были испорчены, так что реформа распространялась только на три западных оккупационных зоны.
С 20 июня каждому немцу единовременно выдавалось по 40 марок наличными, спустя месяц каждый получил на руки ещё по 20 марок. Все прежние сбережения на банковских счетах фактически сгорали в ходе конвертации по курсу 6,5 новых дойчмарок на 100 старых рейхсмарок. Обязательства по зарплатам, социальным выплатам и арендной плате сохранялись в соотношении 1 к 1. Одновременно прошла либерализация цен.
«Шоковая терапия» фактически запустила простаивавшие до того шестерёнки немецкой экономики. Если 19 июня большинство магазинов ещё были закрыты и заколочены, а торговля велась через бартер, то уже 20 числа всё вдруг оказалось открытым, витрины ломились от товаров, которые до того «придерживались» продавцами, а расчёт отныне вёлся через твёрдую и стабильную валюту.
Впрочем, как и всякая другая «шоковая терапия», реформа 1948 г. имела и обратную сторону. Было мало приятного в сгорании сбережений. Цены одномоментно взлетели на несколько сотен процентов. Большинство честных бюргеров были раздражены тем, насколько сильно обогатились всевозможные барыги и спекулянты. Но главное: необходимость расчёта в твёрдой валюте означала разорение многих работодателей, неспособных платить работникам стабильную зарплату, что привело к взлёту безработицы. За полгода число безработных выросло вчетверо (!), составив 2 млн. человек. Осенью 1948 г. профсоюзы провели единственную в истории Западной Германии всеобщую забастовку, которая заставила правительство согласиться на кое-какие компенсационные выплаты владельцам сгоревших вкладов.
Хотя денежная реформа 1948 г. ретроспективно и считается исходной точкой западногерманского «экономического чуда», большая часть населения начала ощущать повышение уровня жизни лишь через несколько лет – с начала 1950-х гг. Тогда ФРГ очень помогла внешнеполитическая конъюнктура. Война в Корее, начавшаяся в 1950 г., привела к увеличению международного спроса на промышленные товары (например, на чугун и сталь), и здесь-то Западная Германия с её дешёвой рабочей силой обскакала других конкурентов. Безработица снизилась, и началось Prosperity.
«Время, когда ничего не было», закончилось 20 июня 1948 г. В этот день в Западной Германии началась денежная реформа. Судя по воспоминаниям немцев, ни одно из событий той эпохи за исключением капитуляции – ни создание ФРГ, ни первые выборы, ни образование Европейского союза угля и стали – не оставило в коллективной памяти такого следа, как денежная реформа. Она стала водоразделом между двумя эпохами: «до денег» и «после денег».
Крах государства весной 1945 г. привёл к тому, что и денежные знаки этого государства обесценились. Формально старая рейхсмарка продолжала оставаться официальной валютой, но союзники начали выпускать собственные оккупационные деньги, что только разогнало инфляцию. Искусственное сдерживание спроса, проводившееся оккупантами с 1945 по 1947 гг., также увеличивало денежный навес. В этих условиях население массово перешло на бартер, меняя товар на товар, а эрзац-валютой стали в основном сигареты. Изменение политики в отношении Германии, которую западные союзники начали проводить с 1947 г., потребовало нормализации денежной системы.
Проект реформы был разработан командой экономистов во главе с Людвигом Эрхардом. В условиях военной оккупации никакого широкого общественного обсуждения будущей реформы или дебатов о ней не проводилось. Население было уведомлено о реформе за двое суток до начала обмена. Отношения с Советским Союзом у западных союзников уже были испорчены, так что реформа распространялась только на три западных оккупационных зоны.
С 20 июня каждому немцу единовременно выдавалось по 40 марок наличными, спустя месяц каждый получил на руки ещё по 20 марок. Все прежние сбережения на банковских счетах фактически сгорали в ходе конвертации по курсу 6,5 новых дойчмарок на 100 старых рейхсмарок. Обязательства по зарплатам, социальным выплатам и арендной плате сохранялись в соотношении 1 к 1. Одновременно прошла либерализация цен.
«Шоковая терапия» фактически запустила простаивавшие до того шестерёнки немецкой экономики. Если 19 июня большинство магазинов ещё были закрыты и заколочены, а торговля велась через бартер, то уже 20 числа всё вдруг оказалось открытым, витрины ломились от товаров, которые до того «придерживались» продавцами, а расчёт отныне вёлся через твёрдую и стабильную валюту.
Впрочем, как и всякая другая «шоковая терапия», реформа 1948 г. имела и обратную сторону. Было мало приятного в сгорании сбережений. Цены одномоментно взлетели на несколько сотен процентов. Большинство честных бюргеров были раздражены тем, насколько сильно обогатились всевозможные барыги и спекулянты. Но главное: необходимость расчёта в твёрдой валюте означала разорение многих работодателей, неспособных платить работникам стабильную зарплату, что привело к взлёту безработицы. За полгода число безработных выросло вчетверо (!), составив 2 млн. человек. Осенью 1948 г. профсоюзы провели единственную в истории Западной Германии всеобщую забастовку, которая заставила правительство согласиться на кое-какие компенсационные выплаты владельцам сгоревших вкладов.
Хотя денежная реформа 1948 г. ретроспективно и считается исходной точкой западногерманского «экономического чуда», большая часть населения начала ощущать повышение уровня жизни лишь через несколько лет – с начала 1950-х гг. Тогда ФРГ очень помогла внешнеполитическая конъюнктура. Война в Корее, начавшаяся в 1950 г., привела к увеличению международного спроса на промышленные товары (например, на чугун и сталь), и здесь-то Западная Германия с её дешёвой рабочей силой обскакала других конкурентов. Безработица снизилась, и началось Prosperity.
Про работорговлю
Как и обещал вчера по случаю празднования Juneteenth, выкладываю небольшой конспект с некоторыми фактами об истории работорговли.
– Для начала следует отметить, что африканцев продавали не только в Америку. Согласно примерным подсчётам, в 1500 – 1900 гг. с целью отправки в Новый Свет были схвачены около 12 – 12,5 млн. негров. Из них от 1,5 до 2 млн. умерли во время перевозки. Таким образом, всего в Америку в качестве рабов доставили примерно 10,5 млн. чернокожих. За то же время ещё 8 млн. африканцев были порабощены для продажи внутри самого континента. Наконец, около 6 млн. негров продали в Азию, в основном на Ближний Восток, в Индию и в европейские колонии в Индийском океане. Неизвестное количество людей умерли или были убиты ещё до того, как их доставили на суда в пункты вывоза.
Почти 40% обращённых в рабство для перевозки в Америку происходили из Западной Центральной Африки (Ангола и Конго). 20% были отправлены из Бенинского залива (совр. Бенин, Того и западная Нигерия), 15% – из залива Биафра (совр. Габон, Экв. Гвинея, Камерун и восточная Нигерия). Ещё 10% – с Золотого берега (совр. Гана и Кот-д'Ивуар). По 5% – с Сенегамбии и Юго-Восточной Африки (Мозамбик и Мадагаскар).
– 38% всех перевезённых рабов были проданы в Бразилии, 18% – в британских карибских колониях, 17% – во владениях Испании, 14% – во французских карибских колониях. На долю британских Тринадцати колоний и позднее США пришлось лишь 10% импорта рабов. Наконец, 2% рабов были доставлены в карибские колонии Нидерландов, и совсем уж малая статистическая погрешность, о которой тем не менее стоит сказать – в карибские владения Дании.
– Если распределять ответственность за транспортировку через Атлантику по государствам, то 47% рабов были перевезены на португальских кораблях, 26% – на британских, 11% – на французских, 8% – на испанских, 4% – на голландских, 2% – на американских и 1% – на датских.
Безусловно, следует упомянуть об активном участии самих африканских народов в работорговле. Что касается других направлений, то в Северной Африке торговлей рабами занимались в основном арабы и берберы, в восточной части континента – те же арабы, эфиопы и сомалийцы. Работорговля в Индийском океане вовсе представляла собой полный «интернационал», в котором, наряду с африканцами, участвовали арабы, европейцы (в основном португальцы, голландцы, французы и британцы), индийцы, малайцы, индонезийцы и даже китайцы.
Среди историков так и не сложилось консенсуса по поводу того, что же послужило основной причиной отказа западных держав от работорговли. Классическое экономическое объяснение гласит, что рабство перестало быть рентабельным. Однако ряд историков полагают, что рабство до самого конца продолжало оставаться крайне выгодным бизнесом, а корни его отмены лежали скорее в «культурной революции», когда в начале XIX в. значительная часть британской элиты ударилась в религию и стала считать рабство морально неприемлемым. Также указывается на страх перед повторением Гаитянской революции, когда восставшие рабы во французской колонии перебили на острове всех белых.
Как бы то ни было, в 1807 г. британский Парламент и американский Конгресс фактически синхронно объявили о запрете трансатлантической работорговли. Пользуясь статусом «Владычицы морей», Великобритания в следующие десятилетия заставила прочие европейские государства также прекратить работорговлю.
Конечно, в реальности она никуда не делась, уйдя в «тень», после чего британский и американский флоты начали, пожалуй, первую в истории глобальную гуманитарную военную операцию, десятилетиями гоняясь за контрабандистами (например, последний известный транспорт с рабами прибыл в США аж в 1860 г.). В конце концов, повсеместная отмена рабства: в британских колониях – в 1833 г., во французских – в 1848 г., в США – в 1865 г. и, наконец, в Бразилии – в 1888 г., окончательно перевернула эту постыдную страницу истории.
Впрочем, перед обществами американских государств встала новая проблема: как интегрировать миллионы чернокожих, до конца нерешённая до сих пор.
Как и обещал вчера по случаю празднования Juneteenth, выкладываю небольшой конспект с некоторыми фактами об истории работорговли.
– Для начала следует отметить, что африканцев продавали не только в Америку. Согласно примерным подсчётам, в 1500 – 1900 гг. с целью отправки в Новый Свет были схвачены около 12 – 12,5 млн. негров. Из них от 1,5 до 2 млн. умерли во время перевозки. Таким образом, всего в Америку в качестве рабов доставили примерно 10,5 млн. чернокожих. За то же время ещё 8 млн. африканцев были порабощены для продажи внутри самого континента. Наконец, около 6 млн. негров продали в Азию, в основном на Ближний Восток, в Индию и в европейские колонии в Индийском океане. Неизвестное количество людей умерли или были убиты ещё до того, как их доставили на суда в пункты вывоза.
Почти 40% обращённых в рабство для перевозки в Америку происходили из Западной Центральной Африки (Ангола и Конго). 20% были отправлены из Бенинского залива (совр. Бенин, Того и западная Нигерия), 15% – из залива Биафра (совр. Габон, Экв. Гвинея, Камерун и восточная Нигерия). Ещё 10% – с Золотого берега (совр. Гана и Кот-д'Ивуар). По 5% – с Сенегамбии и Юго-Восточной Африки (Мозамбик и Мадагаскар).
– 38% всех перевезённых рабов были проданы в Бразилии, 18% – в британских карибских колониях, 17% – во владениях Испании, 14% – во французских карибских колониях. На долю британских Тринадцати колоний и позднее США пришлось лишь 10% импорта рабов. Наконец, 2% рабов были доставлены в карибские колонии Нидерландов, и совсем уж малая статистическая погрешность, о которой тем не менее стоит сказать – в карибские владения Дании.
– Если распределять ответственность за транспортировку через Атлантику по государствам, то 47% рабов были перевезены на португальских кораблях, 26% – на британских, 11% – на французских, 8% – на испанских, 4% – на голландских, 2% – на американских и 1% – на датских.
Безусловно, следует упомянуть об активном участии самих африканских народов в работорговле. Что касается других направлений, то в Северной Африке торговлей рабами занимались в основном арабы и берберы, в восточной части континента – те же арабы, эфиопы и сомалийцы. Работорговля в Индийском океане вовсе представляла собой полный «интернационал», в котором, наряду с африканцами, участвовали арабы, европейцы (в основном португальцы, голландцы, французы и британцы), индийцы, малайцы, индонезийцы и даже китайцы.
Среди историков так и не сложилось консенсуса по поводу того, что же послужило основной причиной отказа западных держав от работорговли. Классическое экономическое объяснение гласит, что рабство перестало быть рентабельным. Однако ряд историков полагают, что рабство до самого конца продолжало оставаться крайне выгодным бизнесом, а корни его отмены лежали скорее в «культурной революции», когда в начале XIX в. значительная часть британской элиты ударилась в религию и стала считать рабство морально неприемлемым. Также указывается на страх перед повторением Гаитянской революции, когда восставшие рабы во французской колонии перебили на острове всех белых.
Как бы то ни было, в 1807 г. британский Парламент и американский Конгресс фактически синхронно объявили о запрете трансатлантической работорговли. Пользуясь статусом «Владычицы морей», Великобритания в следующие десятилетия заставила прочие европейские государства также прекратить работорговлю.
Конечно, в реальности она никуда не делась, уйдя в «тень», после чего британский и американский флоты начали, пожалуй, первую в истории глобальную гуманитарную военную операцию, десятилетиями гоняясь за контрабандистами (например, последний известный транспорт с рабами прибыл в США аж в 1860 г.). В конце концов, повсеместная отмена рабства: в британских колониях – в 1833 г., во французских – в 1848 г., в США – в 1865 г. и, наконец, в Бразилии – в 1888 г., окончательно перевернула эту постыдную страницу истории.
Впрочем, перед обществами американских государств встала новая проблема: как интегрировать миллионы чернокожих, до конца нерешённая до сих пор.
Самый известный немецкий дезертир
Среди нескольких миллионов военнослужащих Вермахта, готовившихся к нападению на СССР в июне 1941 г., не могли не найтись люди, готовые перебежать на сторону Советов. Отдельные перебежчики начали пересекать границу с середины июня. В ночь на 22-е число на советскую сторону дезертировали как минимум четверо немцев. Самым известным из них стал столяр-коммунист из Кольберга ефрейтор Альфред Лисков, перешедший границу Львовской области за восемь часов до наступления.
Естественно, ничего предотвратить Лисков уже не мог. В последний момент его успели вывезти из Львова и переправили в Москву. В июле он стал звездой советской пропаганды, образцом настоящего коммуниста-интернационалиста, перешедшего на сторону пролетарского государства. С листовок Лисков обращался к бывшим сослуживцам, убеждая переходить на советскую сторону. Призывы оказались не очень убедительными: к концу 1941 г. в советских лагерях находились лишь 9 тыс. немецких военнопленных (при 3,35 млн. советских военнопленных по другую сторону).
Поселившись в общежитии Коминтерна, Лисков не нашёл общего языка с его обитателями. С сентября на него посыпались доносы. В них бывший ефрейтор обвинялся в антисемитизме, разочаровании в Советском Союзе, тоске по Германии, распространении порочащих слухов о вождях Коминтерна. Например, Лисков по форме ушей определил, что настоящий Георгий Димитров был убит нацистами в 1933 г., а в Москве находился его двойник и фашистский агент. Во время эвакуации в Уфу Лисков бил своих попутчиков и отбирал у них тёплые вещи, аргументируя тем, что «сильный всегда прав».
В январе 1942 г. странного немца арестовал НКВД. Во время следствия он проявлял признаки психического расстройства, после чего им занялись психиатры. В июле того же года дело почему-то закрыли, а освобождённый Лисков был направлен в Новосибирск. На этом следы самого известного дезертира Вермахта окончательно теряются. Больше о нём ничего неизвестно.
Среди нескольких миллионов военнослужащих Вермахта, готовившихся к нападению на СССР в июне 1941 г., не могли не найтись люди, готовые перебежать на сторону Советов. Отдельные перебежчики начали пересекать границу с середины июня. В ночь на 22-е число на советскую сторону дезертировали как минимум четверо немцев. Самым известным из них стал столяр-коммунист из Кольберга ефрейтор Альфред Лисков, перешедший границу Львовской области за восемь часов до наступления.
Естественно, ничего предотвратить Лисков уже не мог. В последний момент его успели вывезти из Львова и переправили в Москву. В июле он стал звездой советской пропаганды, образцом настоящего коммуниста-интернационалиста, перешедшего на сторону пролетарского государства. С листовок Лисков обращался к бывшим сослуживцам, убеждая переходить на советскую сторону. Призывы оказались не очень убедительными: к концу 1941 г. в советских лагерях находились лишь 9 тыс. немецких военнопленных (при 3,35 млн. советских военнопленных по другую сторону).
Поселившись в общежитии Коминтерна, Лисков не нашёл общего языка с его обитателями. С сентября на него посыпались доносы. В них бывший ефрейтор обвинялся в антисемитизме, разочаровании в Советском Союзе, тоске по Германии, распространении порочащих слухов о вождях Коминтерна. Например, Лисков по форме ушей определил, что настоящий Георгий Димитров был убит нацистами в 1933 г., а в Москве находился его двойник и фашистский агент. Во время эвакуации в Уфу Лисков бил своих попутчиков и отбирал у них тёплые вещи, аргументируя тем, что «сильный всегда прав».
В январе 1942 г. странного немца арестовал НКВД. Во время следствия он проявлял признаки психического расстройства, после чего им занялись психиатры. В июле того же года дело почему-то закрыли, а освобождённый Лисков был направлен в Новосибирск. На этом следы самого известного дезертира Вермахта окончательно теряются. Больше о нём ничего неизвестно.