​​10 февраля 1920 г. состоялся первый из двух шлезвигских плебисцитов, на которых решалось, останется ли регион в составе Германии или вернётся в состав Дании.

Шлезвиг был аннексирован Пруссией после Второй Шлезвигской войны в 1864 г. После поражения Германии в Великой войне у Дании, избежавшей участия в ней, появилась возможность вернуть часть утраченных территорий.

На основании права народов на самоопределение было решено провести референдумы на спорных землях. Изначально Шлезвиг разделили на три зоны, однако затем по требованию датской стороны третья зона, однозначно пронемецкая, была исключена из планов. Дело в том, что правившие в Дании социал-либералы и социал-демократы не горели желанием включать в состав датского национального государства потенциальную немецкую «пятую колонну» и портить из-за этого отношения с южным соседом. В итоге плебисцит проводился лишь в двух зонах.

В Зоне I референдум прошёл 10 февраля 1920 г. 75% проголосовавших изъявили желание войти в состав Дании и лишь 25%, преимущественно в городах – остаться в составе Германии. Однако прямо противоположные результаты пришли из Зоны II, где голосование состоялось 14 марта. Там за Германию проголосовали 80% при 20% за Данию.

Социал-либеральное правительство Дании признало результаты референдума, однако возмутились консерваторы и король Кристиан X: они хотели включить Зону II в состав Дании, несмотря ни на какие плебисциты.

В конце марта король отправил в отставку прежнее правительство, имевшее парламентское большинство, и назначил консервативный кабинет. Однако общественное возмущение и митинги в ходе так называемого «Пасхального кризиса» заставили Кристиана X капитулировать перед угрозой революции. Спустя 5 дней он сменил правительство консерваторов на переходный кабинет и назначил дату новых выборов. С тех пор датские короли не рисковали ссориться с парламентом и окончательно приняли роль конституционных монархов.

Граница между Германией и Данией, установленная плебисцитами 1920 г., не пересматривалась даже в годы нацистской оккупации Дании во время Второй мировой войны и без изменений сохраняется до сих пор.

Путешествовал я тут по просторам Всемирной Сети в поисках всяких онлайн-курсов, и набрёл на сей чудный сайт.

https://www.lektorium.tv/mooc

В общем, если у вас есть желание узнать что-то новое и пройти какие-нибудь онлайн-курсы (большинство бесплатные) по интересующим темам, то заходите, смотрите.

Курсов в базе более сотни: от астрономии и кристаллохимии до философии, memory studies и еврейской истории.

Историкам особенно советую курсы от Европейского университета в СПб: https://www.lektorium.tv/theory-of-history (для бакалавров) и https://www.lektorium.tv/interdisciplinary-methods-in-history (для магистров).

​​Из грязи в князи: прусский пример

Все прекрасно знают, что в течение 1860-х гг. Пруссия под руководством Отто фон Бисмарка «железом и кровью» объединила Германию. Тем удивительнее, что всего за десятилетие до этого она являлась слабым государством и в политическом, и дипломатическом, и в военном отношении.

В 1850 г. Пруссия проиграла Первую Шлезвигскую войну против Дании. Со времён Средневековья Шлезвиг и Гольштейн считались объединёнными герцогствами, находившимися в личной унии с Данией. При этом Шлезвиг одновременно входил в состав Священной Римской империи, а затем и Германского Союза.

Рост национализма в середине XIX в. привёл к тому, что датские националисты видели оба герцогства в составе датского национального государства, а немецкие – в составе германского. В 1848 г., согласно либеральной датской Конституции, оба герцогства, включая населённый немцами Шлезвиг, были провозглашены неотъемлемой частью Дании.

Немцы Шлезвига восстали, и к ним на помощь пришёл общенемецкий революционный Франкфуртский парламент. Он уполномочил союзные государства, прежде всего Пруссию, помочь соотечественникам. Прусская армия вошла в спорные территории и с переменным успехом дала несколько сражений датчанам. Однако уже через несколько месяцев Швеция, Великобритания и Россия оказали дипломатическое давление на Пруссию, угрожая войной, если та не подпишет перемирие. В итоге оба герцогства остались в составе Дании. Пруссия позорно проиграла войну.

После разгона либерального и великогерманского Франкфуртского парламента в 1849 г. Пруссия попыталась объединить Германию на основе своей консервативной и малогерманской (т.е без Австрии) программы. Однако так называемый «Эрфуртский Союз» просуществовал совсем недолго.

В 1850 г. курфюрст Гессена отменил либеральную Конституцию, дарованную им же за два года до того. Народ восстал, курфюрст бежал и призвал на помощь войска Германского Союза (то есть австрийцев). Оккупация Гессена австрийцами означала бы разрыв связи между восточными и западными провинциями Пруссии, а потому консервативной Пруссии пришлось поддерживать либеральных революционеров.

Однако на сторону Австрии встала Россия, да и в Берлине усилились позиции реакционеров, которые были готовы допустить оккупацию Гессена, лишь бы не поддерживать революционеров. Пруссия попробовала было провести мобилизацию армии, но та полностью провалилась.

В ноябре 1850 г. Пруссия и Австрия подписали соглашение в Ольмюце (известное также как «Ольмюцкое унижение»), по которому Пруссия капитулировала: соглашалась на ввод австрийских войск в Гессен, распускала Эрфуртский Союз и возвращалась в Германский Союз.

За десятилетие ситуация в прусской армии не улучшилась. В 1859 г. во время военной тревоги, связанной с австро-итало-французской войной, Пруссия снова провалила мобилизацию. Историк Арден Бухольц, писал: «Когда появился приказ о мобилизации, лишь половина корпусов располагала возможностями для ее проведения. В полной готовности был железнодорожный транспорт, однако в первую очередь обслуживались гражданские нужды, войска продвигались к Рейну по-черепашьи…»

Понимая, что с этим позорищем надо что-то делать, король Вильгельм I вознамерился провести военную реформу. Но её тут же начал торпедировать либеральный парламент, опасавшийся выделять деньги на «реакционную армию».

В условиях жёсткого противостояния между исполнительной и законодательной властью консерваторы продвинули реакционера Бисмарка на пост министр-президента, чтобы тот разобрался с либералами. Но Бисмарк вскоре «кинул» своих консервативных друзей и замирился с либералами, опираясь на последних в деле объединения Германии.

Пример Пруссии показывает, что при умелом руководстве, наличии политической воли и должном везении даже государство со слабой армией, расколом в обществе, не имея союзников, совсем недавно пережившее унизительные дипломатические капитуляции, всего за десять/двадцать лет способно собраться с силами и достичь невероятных успехов.

На картине: датчане празднуют победу над пруссаками в 1849 г.

С 13 по 15 февраля 1945 г. англо-американская авиация нанесла серию бомбовых ударов по Дрездену, что стало наиболее известной ковровой бомбардировкой союзниками немецкого города во время Второй мировой войны.

Данная бомбардировка не являлась ни самой разрушительной – в Дрездене были уничтожены до 60% зданий, меньше, чем в Кёльне, Дюссельдорфе или Гамбурге, ни самой смертоносной – если в Дрездене погибли 25 тыс., то в том же Гамбурге – до 40 тыс. Однако совокупность факторов: всемирная слава «центра европейского барокко», умелая пропаганда нацистов (объявивших, будто якобы погибли 200 тыс. человек), перенятая позднее властями ГДР в контексте «Холодной войны», а также роман Курта Воннегута «Бойня номер 5», сделали Дрезден наиболее известным примером «тотальной войны» в воздухе.

Дебаты об оправданности бомбардировок начались почти сразу же и продолжаются до сих пор. С одной стороны, никакого нарушения международных норм не произошло. Даже абстрагируясь от того, что на момент 1945 г. международное гуманитарное право вообще не затрагивало воздушную войну, и, следовательно, «нарушать» было нечего, Дрезден представлял собой «законную военную цель». Это был административный, промышленный и логистический центр, через который шла переброска немецких войск на Восточном фронте, а сам город защищался системой ПВО и вовсе не был «беззащитным». С другой стороны, авиаудар нанёс достаточно ограниченный урон промышленности и логистическим узлам, в результате чего возникают сомнения в соразмерности между результатами и жертвами среди гражданского населения.

Дорогая Редакция придерживается сбалансированного мнения по этому вопросу. 25 тыс. мирных жителей, конечно, жалко, и чтить их память бюргеры имеют полное право, но огненная буря, которую немцы познали в 45-м, возникла не из ниоткуда, а была посеяна ими же в Варшаве, Ковентри, Ротердаме, Белграде, Минске, Сталинграде и сотнях других городов за несколько лет до того. Не Англия и не Америка, как и не Советский Союз, начали ту «тотальную войну», но они её закончили. И, в конце концов, цитируя Артура Харриса, города вражеской страны действительно не стоят костей ни одного своего гренадера.

Видеохронику бомбардировки Дрездена от British Pathé можно посмотреть по ссылке: https://www.youtube.com/watch?v=gh-KWJWRjcI

​​Соединённые Штаты Польши

Высокий уровень человеческого капитала позволил полякам в начале XX в. достаточно эффективно лоббировать свои национальные интересы перед правительствами самых разных государств. В годы Великой войны различные группы поляков сотрудничали со всеми странами-участницами конфликта: от Германии и Австро-Венгрии до России, Франции, Великобритании и США.

В январе 1917 г. один из крупнейших лоббистов польских интересов в лагере союзников – композитор Игнаций Ян Падеревский, представил американскому президенту Вильсону проект будущего польского федеративного государства, окрестив его «Соединёнными Штатами Польши». СШП должны были включать в себя четыре автономных штата: Королевство Польское, Королевство Литовское, Королевство Полесское и Королевство Галиция. В этих границах новоявленное государство должно было приближаться к историческим границам Речи Посполитой до разделов конца XVIII в., включая, помимо поляков, также литовцев, белорусов, часть украинцев и немцев.

Проект «Соединённых Штатов Польши» был положен в основу польских предложений на Парижской мирной конференции 1919 г. Однако, в конце концов, польские границы были скорректированы в пользу их уменьшения. С одной стороны, этому способствовали внешние обстоятельства: результаты референдумов в Силезии и Восточной Пруссии, желание Великобритании и США не сильно ослаблять Германию, военное противостояние с большевиками на Востоке. С другой стороны, внутри самой Польши разгорелась дискуссия о том, нужно ли ей безграничное расширение границ. В противовес планам Юзефа Пилсудского о воссоздании Речи Посполитой в виде «Междуморья», национал-демократы во главе с Романом Дмовским требовали построения мононационального государства без меньшинств.

Границы межвоенной Второй Речи Посполитой в итоге стали результатом своеобразного компромисса. Пилсудскому удалось включить в состав Польши часть Литвы, Белоруссии и Украины, но не более того. Во время переговоров в Риге на рубеже 1920/21 гг. большевики были готовы сдать полякам едва ли не всю Белоруссию, включая Минск, однако польские национал-демократы однозначно выступили против включения в состав польского государства дополнительного белорусского населения.

​​Уроки устной истории

Когда речь заходит об истории как о науке, первым делом в голову приходит образ историка, сидящего в архиве и изучающего те или иные письменные источники. И в основном этот образ соответствует действительности, ведь историческая наука, прежде всего, стоит именно на письменных документах. Но не на них одних.

Со второй половины XX в. на Западе, в том числе и в России, начала формироваться так называемая «устная история», чей метод получения информации заключается в интервьюировании участников и свидетелей исторических событий.

Во многом рождению данной методики поспособствовали трагедии первой половины XX в.: мировые войны, нацистский и коммунистический террор, пик колониализма. Во-первых, масштаб всех этих событий привёл к тому, что история перестала быть «историей элит». Во-вторых, появилась потребность заполнить многочисленные лакуны и «белые пятна», неохваченные «официальной историей» по причине уничтожения или засекречивания архивных документов. «Устная история» дала «голос» жертвам Холокоста, сталинских репрессий или расовой сегрегации.

Впрочем, у нового метода быстро появились и критики. Насколько допустимо полагаться на память респондентов, учитывая, что чаще всего их просят рассказать о событиях, произошедших много десятилетий назад? Многочисленные междисциплинарные исследования показали, что даже если человек не врёт, его память неизбежно трансформируется под воздействием последующего опыта и общепринятых социальных установок. Иными словами, процесс вспоминания в большей степени зависит от актуального настоящего, чем от прошлого, которое «вспоминается».

Историк Лутц Нитхаммер, являющийся пионером «устной истории» в Германии, отвечает на критику следующим образом. Он сравнивает «устную историю» с археологией, только последняя больше специализируется на древности, а «устная история» – на современности. В остальном же оба метода схожи «нетрадиционным» добыванием информации, которая всегда является неполной и должна подтверждаться как другими аналогичными «находками», так и письменными источниками. Для того чтобы делать какие-то конкретные выводы, недостаточно одного или двух свидетельств, а следует накопить определённую «критическую массу» подтверждений.

«Устная история», по мнению Нитхаммера, способна примирить традиционный историзм, который обычно представлял историю как череду действий «великих личностей», и социальную историю, проистекающую из марксизма, согласно которой внимания заслуживают, прежде всего, общественные классы. «Устная история» сохраняет индивидуализм биографий, но концентрируется отныне уже не на «фонах» и «баронах», а на шахтёрах, прачках, дворниках и прочих представителях «глубинного народа».

Следовательно, продуктивнее использовать подобный метод не для узнавания каких-либо конкретных фактов (по причине вышеизложенных издержек воспоминаний), а для реконструкции бытовавших некогда общественных отношений: как относились к той или иной социальной группе, кто на кого работал, что и о ком думали, какие были особенности повседневной жизни? Здесь тоже нужно быть осторожным: вспоминают, прежде всего, об отличиях между «тогда» и «сейчас», игнорируя сходства, а повседневная рутина зачастую «вымывается» из памяти, и остаются воспоминания о каких-то непоказательных уникальных нетипичных ситуациях.

Однако если исследователь надлежащим образом подготовится к интервью, составит подходящую методику, внушит к себе доверие и впоследствии правильно отфильтрует информацию, полученную от разных респондентов, то в таком случае «устная история» в самом деле способна обогатить историческую науку новыми знаниями, которые не получится вычитать ни в одном документе.

На картинке: обложка книги Лутца Нитхаммера «Вопросы к немецкой памяти», переведённой на русский язык в 2012 г. В ней собраны фрагменты интервью с респондентами как из Западной, так и из Восточной Германии, посвящённые их воспоминаниям о военных и послевоенных годах.

​​Чан Кайши-лэнд

Широко обсуждается инициатива по возвращению памятника основателю ВЧК Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь. Думаю, постоянные читатели канала не удивятся позиции Дорогой Редакции, согласно которой организатор Красного террора Дзержинский – явно не та фигура, памятник которой должен определять внешний вид одной из центральных площадей крупнейшей европейской столицы.

При этом нынешнее нахождение памятника Дзержинскому в своеобразном «Парке советского периода» «Музеон» кажется оптимальным решением проблемы: монумент не вандализирован, не раскурочен и не закопан, а спокойно стоит в центре Москвы. Раскалывающий общество идеологический посыл скульптуры нейтрализован умиротворяющим окружением «Музеона». В результате он превращён в обычный элемент паркового дизайна. Тем же, кто положительно относится к фигуре Дзержинского, ничего не мешает свободно прийти в парк и поностальгировать там.

«Музеон» в этом отношении демонстрирует крайне удачный пример нейтрализации конфликтного потенциала, заключённого в монументах тоталитарного и авторитарного прошлого. Известным заграничным аналогом подобной символической политики служат мемориальные сады на Тайване, куда свезены многочисленные скульптуры Чан Кайши.

После того, как Чан Кайши проиграл Мао Цзэдуну Гражданскую войну на территории материкового Китая, он со своими сторонниками бежал на остров Тайвань, где продолжала сохраняться администрация «белой» Китайской Республики. Чан Кайши продолжил править Тайванем как авторитарный диктатор в режиме перманентного чрезвычайного положения вплоть до своей смерти в 1975 г. За время его правления и последующего правления его сына небольшой Тайвань был заставлен десятками тысяч статуй национального лидера.

В 1990-х гг. на Тайване прошла демократизация, и правившая до того десятилетиями консервативная партия «Гоминьдан» начала сдавать позиции в пользу леволиберальной Демократической прогрессивной партии. Представители последней, придя к власти, начали «дечанкайшизацию», обвиняя Чан Кайши в авторитаризме, организации «Белого террора» и дискриминации автохтонного тайваньского населения в пользу «пришлых» китайцев с материка.

Наряду с переименованием улиц и площадей демократическая администрация столкнулась и с проблемой демонтажа многочисленных статуй Чан Кайши. Дело осложняется тем, что в стране остаётся достаточное количество симпатизантов политики Чана, считающих его героем, которому удалось спасти хотя бы кусочек Китая от коммунистов и заложить основы экономического благополучия острова. Противники удаления монументов регулярно дерутся с полицией, в ответ на что радикальные «античанкайшисты» могут отвинтить голову у какой-нибудь очередной статуи.

Чтобы не накалять страсти, тайваньские власти переносят многочисленные демонтированные памятники Чан Кайши в мемориальные сады, в которых они превращаются в элементы парковой среды. В этих садах посетители могут спокойно созерцать сотни «деактивированных» Чанов, находящихся отныне в более нейтральной обстановке.

Подобная стратегия обращения с проблемным мемориальным прошлым кажется заслуживающей внимания альтернативой сохранению в публичном пространстве монументов всяким диктаторам и палачам с одной стороны и вандализации, раздражающей значительную часть общества – с другой.