Являлся ли Третий Рейх империей?
Прочитал интересную статью 2013 г. по Holocaust studies (да, на Западе исследования Холокоста – это полноценная научная дисциплина), в которой ставится вопрос о том, можно ли считать Третий Рейх «империей», аналогичной прочим империям прошлого.
Определений, чем же является «империя», множество, но в целом они сводятся к тому, что это форма контроля над многоэтничным пространством, при которой различные территории управляются каждая «по-своему» при том или ином привлечении местных элит. То есть у Российской империи, например, были свои Остзейские губернии, Кавказ или Царство Польское, Британия по-разному правила в Индии или в Южной Африке, у французов существовала система индигената, и так далее. Геноцид не свойственен империям, так как в нём нет смысла: куда рациональнее подчинить туземцев, обложить данью, назначить администрацию из местных и пожинать плоды завоевания. Более того, имперские структуры зачастую склонны ассимилировать покорённых с целью включить их в социально-культурную систему метрополии. С этой точки зрения поведение нацистского руководства совершенно выбивается из «имперского стандарта».
Завоевав новые территории, прежде всего на Востоке, нацисты не собирались ни ассимилировать славян, считая тех «расово неполноценными», ни предоставлять тем какого бы то ни было самоуправления (Локотская республика не в счёт, слишком уж ограниченный и локализованный пример). Лишь малая часть славянского населения подлежала ассимиляции, большинству была уготована участь либо прямого, либо косвенного уничтожения посредством депортаций или невыносимого рабского труда. Общеевропейское уничтожение евреев вовсе вылетает за рамки имперской логики, так как никакого рационального объяснения тому, зачем нацисты выискивали евреев на всей подконтрольной территории с целью дальнейшего уничтожения, нет. Холокост в подобном контексте представляется преступлением, основанным на совершенно иррациональной антиимперской идее, вызванной фобиями о «мировом зле».
Все отсылки Гитлера к опыту британского колониального управления в Индии показывают, что он вообще не понимал, как функционирует система имперского управления, и подражал британцам по принципу «слышу звон – не знаю, где он».
Прочитал интересную статью 2013 г. по Holocaust studies (да, на Западе исследования Холокоста – это полноценная научная дисциплина), в которой ставится вопрос о том, можно ли считать Третий Рейх «империей», аналогичной прочим империям прошлого.
Определений, чем же является «империя», множество, но в целом они сводятся к тому, что это форма контроля над многоэтничным пространством, при которой различные территории управляются каждая «по-своему» при том или ином привлечении местных элит. То есть у Российской империи, например, были свои Остзейские губернии, Кавказ или Царство Польское, Британия по-разному правила в Индии или в Южной Африке, у французов существовала система индигената, и так далее. Геноцид не свойственен империям, так как в нём нет смысла: куда рациональнее подчинить туземцев, обложить данью, назначить администрацию из местных и пожинать плоды завоевания. Более того, имперские структуры зачастую склонны ассимилировать покорённых с целью включить их в социально-культурную систему метрополии. С этой точки зрения поведение нацистского руководства совершенно выбивается из «имперского стандарта».
Завоевав новые территории, прежде всего на Востоке, нацисты не собирались ни ассимилировать славян, считая тех «расово неполноценными», ни предоставлять тем какого бы то ни было самоуправления (Локотская республика не в счёт, слишком уж ограниченный и локализованный пример). Лишь малая часть славянского населения подлежала ассимиляции, большинству была уготована участь либо прямого, либо косвенного уничтожения посредством депортаций или невыносимого рабского труда. Общеевропейское уничтожение евреев вовсе вылетает за рамки имперской логики, так как никакого рационального объяснения тому, зачем нацисты выискивали евреев на всей подконтрольной территории с целью дальнейшего уничтожения, нет. Холокост в подобном контексте представляется преступлением, основанным на совершенно иррациональной антиимперской идее, вызванной фобиями о «мировом зле».
Все отсылки Гитлера к опыту британского колониального управления в Индии показывают, что он вообще не понимал, как функционирует система имперского управления, и подражал британцам по принципу «слышу звон – не знаю, где он».
История одного судебного убийства
В 1940 г. рабочий судоверфи из Вильгельмсхафена Эвальд Шлитт до смерти избил свою жену. В середине марта 1942 г. земельный суд Ольденбурга приговорил его к пяти годам лишения свободы, учитывая отсутствие судимостей до того и состояние аффекта в момент преступления. Через неделю о приговоре вычитал в газете Адольф Гитлер. И началось. Фюрер немедленно связался с министром юстиции Францем Шлегельбергером, потребовав отменить решение суда и приговорить Шлитта к смертной казни, обещая в противном случае разогнать всё министерство. Министр инициировал процедуру пересмотра дела на уровне Имперского суда, который уже в конце марта вынес Шлитту смертный приговор. Эвальд Шлитт был гильотинирован несколько дней спустя.
Дело Шлитта стало поводом для последнего заседания рейхстага в истории нацистской Германии 26 апреля 1942 г. На нём Гитлер заявил, что немецкие суды работают слишком плохо, раз отправляют убийц «прохлаждаться» в тюрьмы, пока «честные немцы» погибают на фронте. Для исправления ситуации он потребовал от рейхстага назначить его самого Верховным судьёй с правом отстранения от должности любого другого судьи, чья деятельность ему не понравится. Также фюрер должен был быть наделён правом единолично принимать любые законы, минуя всякую юридическую процедуру их согласования и утверждения. Рейхстаг естественно всё одобрил. Так нацистская Германия окончательно стала государством с уровнем правовой системы, соответствующим скорее древним деспотиям Востока, чем Европе XX в.
В 1940 г. рабочий судоверфи из Вильгельмсхафена Эвальд Шлитт до смерти избил свою жену. В середине марта 1942 г. земельный суд Ольденбурга приговорил его к пяти годам лишения свободы, учитывая отсутствие судимостей до того и состояние аффекта в момент преступления. Через неделю о приговоре вычитал в газете Адольф Гитлер. И началось. Фюрер немедленно связался с министром юстиции Францем Шлегельбергером, потребовав отменить решение суда и приговорить Шлитта к смертной казни, обещая в противном случае разогнать всё министерство. Министр инициировал процедуру пересмотра дела на уровне Имперского суда, который уже в конце марта вынес Шлитту смертный приговор. Эвальд Шлитт был гильотинирован несколько дней спустя.
Дело Шлитта стало поводом для последнего заседания рейхстага в истории нацистской Германии 26 апреля 1942 г. На нём Гитлер заявил, что немецкие суды работают слишком плохо, раз отправляют убийц «прохлаждаться» в тюрьмы, пока «честные немцы» погибают на фронте. Для исправления ситуации он потребовал от рейхстага назначить его самого Верховным судьёй с правом отстранения от должности любого другого судьи, чья деятельность ему не понравится. Также фюрер должен был быть наделён правом единолично принимать любые законы, минуя всякую юридическую процедуру их согласования и утверждения. Рейхстаг естественно всё одобрил. Так нацистская Германия окончательно стала государством с уровнем правовой системы, соответствующим скорее древним деспотиям Востока, чем Европе XX в.
У IT-умельца @denissexy вышло ещё одно оцифрованное видео города столетней давности. На этот раз про Токио 1910-х. До этого были города Европы и Северной Америки.
https://youtu.be/MQAmZ_kR8S8
https://youtu.be/MQAmZ_kR8S8
Котик с этой открытки словно на сто лет предвосхищает мем «Я обязательно выживу».
Открытка на самом деле антисуфражистская. Коты активно использовались в суфражистской пропаганде, а это, так сказать, ответ их противников. Побитый кот, вероятно, означает вышедшую из тюрьмы суфражистку, попавшую туда за вандализм и хулиганство.
Открытка на самом деле антисуфражистская. Коты активно использовались в суфражистской пропаганде, а это, так сказать, ответ их противников. Побитый кот, вероятно, означает вышедшую из тюрьмы суфражистку, попавшую туда за вандализм и хулиганство.
«Национальное собрание предоставляет Правительству Республики под руководством маршала Петена все полномочия обнародовать одним или несколькими Актами новую Конституцию Французского государства. Данная Конституция должна гарантировать право на труд, семью и Отечество».
Восемьдесят лет назад, 10 июля 1940 г. в здании Оперного театра города Виши на совместном заседании Палаты депутатов и Сената Национального собрания Франции был принят новый Конституционный закон. Его единственная статья передавала всю полноту власти в стране, обуреваемой хаосом на фоне военного поражения, Председателю Правительства маршалу Анри-Филиппу Петену. Конституционные законы 1875 г., на которых 65 лет держалась Третья французская республика, были отменены.
Ликвидация парламентского режима была одобрена абсолютным большинством парламента: из 669 присутствовавших депутатов «за» проголосовали 569, «против» - лишь 80, ещё 20 – воздержались. 176 депутатов по различным причинам не присутствовали (кто-то погиб на фронте, кто-то томился в плену, кто-то просто сбежал), мандаты 61 коммуниста были аннулированы ещё в начале года после запрета Компартии.
Республику хоронил самый левый состав парламента из всех избиравшихся до того во Франции. В 1936 г. триумфальную победу на выборах одержал левый социалистический Народный фронт, и вот теперь он большинством голосов отдавал абсолютную власть Петену. Из 569 одобривших переход к диктатуре 286 принадлежали к различным левым фракциям, 237 – к правым, ещё 46 не имели явной идейной принадлежности. Справедливости ради, из 80 проголосовавших «против» 73 были левыми и лишь 7 – правыми.
11 июля маршал Петен издал первые три Конституционных Акта под собственной редакцией. В них он провозглашал себя Главой Французского государства, наделённым всей полнотой исполнительной и законодательной власти, в силу чего Национальное собрание распускалось.
Пояснительный меморандум к Конституционному закону 10 июля гласил: «В самый жестокий момент своей истории Франция должна понять и принять необходимость Национальной революции».
Так начался уникальный для французской истории четырёхлетний эксперимент по пересмотру и ревизии революционных ценностей 1789 г.
Восемьдесят лет назад, 10 июля 1940 г. в здании Оперного театра города Виши на совместном заседании Палаты депутатов и Сената Национального собрания Франции был принят новый Конституционный закон. Его единственная статья передавала всю полноту власти в стране, обуреваемой хаосом на фоне военного поражения, Председателю Правительства маршалу Анри-Филиппу Петену. Конституционные законы 1875 г., на которых 65 лет держалась Третья французская республика, были отменены.
Ликвидация парламентского режима была одобрена абсолютным большинством парламента: из 669 присутствовавших депутатов «за» проголосовали 569, «против» - лишь 80, ещё 20 – воздержались. 176 депутатов по различным причинам не присутствовали (кто-то погиб на фронте, кто-то томился в плену, кто-то просто сбежал), мандаты 61 коммуниста были аннулированы ещё в начале года после запрета Компартии.
Республику хоронил самый левый состав парламента из всех избиравшихся до того во Франции. В 1936 г. триумфальную победу на выборах одержал левый социалистический Народный фронт, и вот теперь он большинством голосов отдавал абсолютную власть Петену. Из 569 одобривших переход к диктатуре 286 принадлежали к различным левым фракциям, 237 – к правым, ещё 46 не имели явной идейной принадлежности. Справедливости ради, из 80 проголосовавших «против» 73 были левыми и лишь 7 – правыми.
11 июля маршал Петен издал первые три Конституционных Акта под собственной редакцией. В них он провозглашал себя Главой Французского государства, наделённым всей полнотой исполнительной и законодательной власти, в силу чего Национальное собрание распускалось.
Пояснительный меморандум к Конституционному закону 10 июля гласил: «В самый жестокий момент своей истории Франция должна понять и принять необходимость Национальной революции».
Так начался уникальный для французской истории четырёхлетний эксперимент по пересмотру и ревизии революционных ценностей 1789 г.
Живым символом Режима Виши и Национальной революции являлся сам маршал и герой Вердена Анри-Филипп Петен, которому на момент прихода к власти было уже 84 года. Его портреты висели во всех витринах магазинов, в классных кабинетах всех школ и государственных учреждений, его профиль чеканился на монетах и изображался на марках. День памяти Святого Филиппа 3 мая являлся национальным праздником, а песня «Маршал, мы здесь!» стала неофициальным гимном Вишистского режима. Пропаганда сравнивала его с Жанной д'Арк и Верцингеториксом, а архиепископ Лиона во всеуслышание провозгласил, что «Петен – это Франция, а Франция – это Петен!»
Теория «Щита и меча».
Существует расхожая фраза, будто де Голль в годы Второй мировой сумел сберечь французскую честь, а Петен – французские кошельки. Мол, благодаря «Сражающейся Франции» французы де-факто оставались в составе антигитлеровской коалиции, боровшейся со вселенским злом, и в то же время коллаборационистский режим Виши до поры до времени обеспечивал относительную безопасность и сохранность собственности на Юге Франции в так называемой «Свободной зоне».
К тому же разряду относится теория «Щита и меча», популярная среди французов в 1940 – 1942 гг., а затем взятая на вооружение провишистскими ревизионистами. Заключалась она в том, что несмотря на внешнюю конфронтацию де Голля и Петена (первый был заочно приговорён в Виши к смерти как дезертир и изменник, второй клеймился «Свободной Францией» как предатель) оба лидера якобы сознательно делали одно дело: де Голль как «меч» разил врагов заграницей, а Петен как «щит» спасал французов в метрополии, дурача глупую немчуру и собирая силы для внезапного удара.
Примечательно, что на первых порах данную теорию активно использовали немногочисленные активисты Сопротивления, пытавшиеся перетянуть к себе как можно больше сторонников из числа вишистов.
Теория о «Щите и мече» значительно поблекла в 1942 г. Сначала весной-летом немцы добились депортации части евреев из Франции в концлагеря, причём облавы осуществляла именно французская полиция. Окончательный крах и популярности режима, и популярности самого маршала произошёл в ноябре, когда немцы, нарушив перемирие 1940 г., вторглись в «Свободную зону». «Щит нации» Петен в критический момент никак не проявил себя, отказавшись от вооружённого сопротивления и перехода на сторону союзников, благо французская Северная Африка уже находилась под их контролем.
Следующие полтора года вишистский режим был скорее фикцией, прикрывавшей немецкое господство. На судебном процессе 1945 г. Петен пытался защищаться, мол он «пытался защитить французов» через коллаборацию, но у него ничего не вышло: маршал был приговорён к смертной казни с лишением гражданских прав и конфискацией имущества. Помилованный де Голлем, Петен умер в заключении на острове Иль-д’Йе в 1951 г.
Существует расхожая фраза, будто де Голль в годы Второй мировой сумел сберечь французскую честь, а Петен – французские кошельки. Мол, благодаря «Сражающейся Франции» французы де-факто оставались в составе антигитлеровской коалиции, боровшейся со вселенским злом, и в то же время коллаборационистский режим Виши до поры до времени обеспечивал относительную безопасность и сохранность собственности на Юге Франции в так называемой «Свободной зоне».
К тому же разряду относится теория «Щита и меча», популярная среди французов в 1940 – 1942 гг., а затем взятая на вооружение провишистскими ревизионистами. Заключалась она в том, что несмотря на внешнюю конфронтацию де Голля и Петена (первый был заочно приговорён в Виши к смерти как дезертир и изменник, второй клеймился «Свободной Францией» как предатель) оба лидера якобы сознательно делали одно дело: де Голль как «меч» разил врагов заграницей, а Петен как «щит» спасал французов в метрополии, дурача глупую немчуру и собирая силы для внезапного удара.
Примечательно, что на первых порах данную теорию активно использовали немногочисленные активисты Сопротивления, пытавшиеся перетянуть к себе как можно больше сторонников из числа вишистов.
Теория о «Щите и мече» значительно поблекла в 1942 г. Сначала весной-летом немцы добились депортации части евреев из Франции в концлагеря, причём облавы осуществляла именно французская полиция. Окончательный крах и популярности режима, и популярности самого маршала произошёл в ноябре, когда немцы, нарушив перемирие 1940 г., вторглись в «Свободную зону». «Щит нации» Петен в критический момент никак не проявил себя, отказавшись от вооружённого сопротивления и перехода на сторону союзников, благо французская Северная Африка уже находилась под их контролем.
Следующие полтора года вишистский режим был скорее фикцией, прикрывавшей немецкое господство. На судебном процессе 1945 г. Петен пытался защищаться, мол он «пытался защитить французов» через коллаборацию, но у него ничего не вышло: маршал был приговорён к смертной казни с лишением гражданских прав и конфискацией имущества. Помилованный де Голлем, Петен умер в заключении на острове Иль-д’Йе в 1951 г.
Сто лет назад, 11 июля 1920 г., в приграничных районах Западной и Восточной Пруссии прошли референдумы, на которых местные жители решали оставаться ли им в составе Германии или присоединиться к Польше.
Версальский мирный договор принято только ругать, и зачастую ругать справедливо, однако при всех своих минусах, Версальская система предполагала проведение плебисцитов на спорных территориях, на которых местные жители демократическим путём решали бы, в каком государстве они хотят жить. Для сравнения, после Второй мировой в Европе никто ничьего мнения не спрашивал, и территориальные проблемы решались другими методами.
В числе прочих, после Первой мировой территориями плебисцита являлись приграничные районы Западной и Восточной Пруссии, именуемые по-польски Вармией и Мазурией. На первый взгляд, надежды поляков на включение этих территорий в свой состав не были лишены оснований: из 720 тыс. населения края официальные подсчёты, проведённые ещё при кайзере, фиксировали 270 тыс. польскоговорящих (37,5%), неофициальные – до 440 тыс. (60%). Однако общий язык оказался недостаточным аргументом для воссоединения с Польшей.
При кайзере немцы проводили очень жёсткую ассимиляторскую политику по отношению к польскому населению, так что к 1920 г. многие носители польского языка воспринимали себя скорее пруссаками, как максимум считали себя отдельными мазурами и вармяками, но не поляками. Свою роль играло и то, что в отличие от поляков, мазуры являлись протестантами, то есть в религиозном отношении стояли ближе к немцам. Наконец, летом 1920 г. в разгаре была советско-польская война, армия Тухачевского рвалась к Варшаве, и было совсем неочевидно, а будет ли вообще существовать независимое Польское государство.
В итоге немцы на референдуме победили с разгромным счётом: в Восточной Пруссии «за» Германию проголосовали 98%, в Западной Пруссии – 92%. К Польше отошли лишь несколько деревенек на самой границе. В честь победы немцы заставили регион памятными камнями и мемориальными табличками с надписями вроде: «Немцами были. Немцами остались» или «Мазурия – немецкая земля, руки прочь, жадные поляки!».
Референдум лишь отсрочил переход Мазурии и Вармии к Польше на 25 лет. В 1945 г. эти земли всё равно отошли к Польше, но теперь уже никто никаких референдумов не проводил. Немецкое население было изгнано, а мазуры и вармяки были объявлены поляками. Сегодня на этих территориях располагается Варминьско-Мазурское воеводство Польши.
Версальский мирный договор принято только ругать, и зачастую ругать справедливо, однако при всех своих минусах, Версальская система предполагала проведение плебисцитов на спорных территориях, на которых местные жители демократическим путём решали бы, в каком государстве они хотят жить. Для сравнения, после Второй мировой в Европе никто ничьего мнения не спрашивал, и территориальные проблемы решались другими методами.
В числе прочих, после Первой мировой территориями плебисцита являлись приграничные районы Западной и Восточной Пруссии, именуемые по-польски Вармией и Мазурией. На первый взгляд, надежды поляков на включение этих территорий в свой состав не были лишены оснований: из 720 тыс. населения края официальные подсчёты, проведённые ещё при кайзере, фиксировали 270 тыс. польскоговорящих (37,5%), неофициальные – до 440 тыс. (60%). Однако общий язык оказался недостаточным аргументом для воссоединения с Польшей.
При кайзере немцы проводили очень жёсткую ассимиляторскую политику по отношению к польскому населению, так что к 1920 г. многие носители польского языка воспринимали себя скорее пруссаками, как максимум считали себя отдельными мазурами и вармяками, но не поляками. Свою роль играло и то, что в отличие от поляков, мазуры являлись протестантами, то есть в религиозном отношении стояли ближе к немцам. Наконец, летом 1920 г. в разгаре была советско-польская война, армия Тухачевского рвалась к Варшаве, и было совсем неочевидно, а будет ли вообще существовать независимое Польское государство.
В итоге немцы на референдуме победили с разгромным счётом: в Восточной Пруссии «за» Германию проголосовали 98%, в Западной Пруссии – 92%. К Польше отошли лишь несколько деревенек на самой границе. В честь победы немцы заставили регион памятными камнями и мемориальными табличками с надписями вроде: «Немцами были. Немцами остались» или «Мазурия – немецкая земля, руки прочь, жадные поляки!».
Референдум лишь отсрочил переход Мазурии и Вармии к Польше на 25 лет. В 1945 г. эти земли всё равно отошли к Польше, но теперь уже никто никаких референдумов не проводил. Немецкое население было изгнано, а мазуры и вармяки были объявлены поляками. Сегодня на этих территориях располагается Варминьско-Мазурское воеводство Польши.
«Парки советского периода», куда можно свезти большинство памятников Ленину и тому подобной красной публике - замечательная идея, которая к тому же может привлечь туристов. Так, например, поступили на Тайване после демократизации: в мемориальные парки свезли вездесущие до того монументы Чан Кайши. В конце концов, у Москвы уже есть подобный опыт: памятник Дзержинскому, который при Советах стоял на Лубянке, сейчас спокойно стоит в «Музеоне».
Впрочем, из огромного массива однотипных Ильичей, пожалуй, стоит оставить те, которые представляют собой нестандартные монументальные решения, вроде достопамятного символа Улан-Удэ. В конце концов, даже у вандалов-коммунистов рука не поднялась на памятник Николаю Павловичу на Исаакиевской площади по причине выдающихся инженерных характеристик монумента.
Впрочем, из огромного массива однотипных Ильичей, пожалуй, стоит оставить те, которые представляют собой нестандартные монументальные решения, вроде достопамятного символа Улан-Удэ. В конце концов, даже у вандалов-коммунистов рука не поднялась на памятник Николаю Павловичу на Исаакиевской площади по причине выдающихся инженерных характеристик монумента.
Forwarded from Роман Юнеман
В новом видео рассказываю, почему России нужна «мягкая» десоветизация, а тотальная война с памятниками в духе украинских националистов или активистов BLM — ни в коем случае не нужна.
Делитесь видео и обязательно подписывайтесь на канал!
https://www.youtube.com/watch?v=tgWXms8V36w
Делитесь видео и обязательно подписывайтесь на канал!
https://www.youtube.com/watch?v=tgWXms8V36w
YouTube
Десоветизация России: почему она должна быть мягкой
В этом видео я подробно рассказал о своём предложении «мягкой десоветизации» или «декоммунизации» России. Почему её надо провести. И почему это надо сделать правильно и спокойно.
Какие названия стоит оставить на карте России? А какие переименовать и предать…
Какие названия стоит оставить на карте России? А какие переименовать и предать…
12 июля 1943 г. в подмосковном городе Красногорске из числа немецких эмигрантов и военнопленных был сформирован Национальный комитет «Свободная Германия» – самая известная структура немецких коллаборантов в годы Второй мировой войны.
Это не было «правительство в изгнании», скорее общественная организация, созданная Главным политическим управлением Красной армии для пропагандистского воздействия на Вермахт и население в самой Германии. Особенность комитета заключалась в том, что, будучи созданным в Советском Союзе, он ставил целью объединение максимально широкого фронта антигитлеровских оппозиционеров: коммунистов, социал-демократов, либералов, христианских демократов, консерваторов, националистов и… даже оппозиционных Гитлеру национал-социалистов, которым обещали амнистию в случае своевременного перехода на сторону Антигитлеровской коалиции. В учредительном манифесте о коммунизме не говорилось ни слова, только о демократии, социальной справедливости и мире.
Финальным штрихом являлось знамя Комитета: кайзеровский чёрно-бело-красный флаг. Красный цвет даже не обсуждался, а от веймарского чёрно-красно-жёлтого знамени отказались из-за неприятных ассоциаций с разрухой, инфляцией и безработицей. Так, антигитлеровские оппозиционеры, собранные Москвой в 1943 г., действовали под флагом империи Бисмарка и Вильгельма II, флагом, являвшимся государственным в самой гитлеровской Германии в 1933 – 1935 гг., когда нацисты только укрепляли свой режим.
В течение первого полугода деятельности пропаганда «Свободной Германии» была нацелена на военную, промышленную и государственную элиту Рейха: свергните Гитлера, отведите войска к довоенным границам и заключите с союзниками почётный мир. Лишь после Тегеранской конференции, где было принято решение о территориальном разделе Германии, пропаганда Комитета переключались на призывы к простым немцам дезертировать из армии и саботировать военные мероприятия дома, приближая военный разгром нацистского режима.
Впрочем, в реальности коммунисты всё равно держали все нити управления «Свободной Германией» в своих руках. Пока военнопленные и беспартийные выполняли представительские функции в подмосковном посёлке Лунёво, именно коммунисты в Москве печатали пропагандистские листовки, издавали газеты и вели радиопередачи для лагерей военнопленных и соотечественников «на той стороне».
В сентябре 1943 г. был создан «Союз германских офицеров», который возглавил генерал от артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах, пленённый под Сталинградом. Вплоть до конца войны «Союз» устами пленных офицеров призывал командиров Вермахта повернуть оружие против нацистов, в августе 1944 г. к кампании удалось привлечь даже пленного фельдмаршала Паулюса. Впрочем, ни одного заметного случая дезертирства или перехода на сторону РККА крупных воинских подразделений Вермахта под воздействием пропаганды «НКСГ» или «СГО» не зафиксировано. Просьбы Зейдлица-Курцбаха о создании боевых подразделений из немецких военнопленных были проигнорированы, и оружие в руки немецкие коллаборационисты так и не взяли.
Это не было «правительство в изгнании», скорее общественная организация, созданная Главным политическим управлением Красной армии для пропагандистского воздействия на Вермахт и население в самой Германии. Особенность комитета заключалась в том, что, будучи созданным в Советском Союзе, он ставил целью объединение максимально широкого фронта антигитлеровских оппозиционеров: коммунистов, социал-демократов, либералов, христианских демократов, консерваторов, националистов и… даже оппозиционных Гитлеру национал-социалистов, которым обещали амнистию в случае своевременного перехода на сторону Антигитлеровской коалиции. В учредительном манифесте о коммунизме не говорилось ни слова, только о демократии, социальной справедливости и мире.
Финальным штрихом являлось знамя Комитета: кайзеровский чёрно-бело-красный флаг. Красный цвет даже не обсуждался, а от веймарского чёрно-красно-жёлтого знамени отказались из-за неприятных ассоциаций с разрухой, инфляцией и безработицей. Так, антигитлеровские оппозиционеры, собранные Москвой в 1943 г., действовали под флагом империи Бисмарка и Вильгельма II, флагом, являвшимся государственным в самой гитлеровской Германии в 1933 – 1935 гг., когда нацисты только укрепляли свой режим.
В течение первого полугода деятельности пропаганда «Свободной Германии» была нацелена на военную, промышленную и государственную элиту Рейха: свергните Гитлера, отведите войска к довоенным границам и заключите с союзниками почётный мир. Лишь после Тегеранской конференции, где было принято решение о территориальном разделе Германии, пропаганда Комитета переключались на призывы к простым немцам дезертировать из армии и саботировать военные мероприятия дома, приближая военный разгром нацистского режима.
Впрочем, в реальности коммунисты всё равно держали все нити управления «Свободной Германией» в своих руках. Пока военнопленные и беспартийные выполняли представительские функции в подмосковном посёлке Лунёво, именно коммунисты в Москве печатали пропагандистские листовки, издавали газеты и вели радиопередачи для лагерей военнопленных и соотечественников «на той стороне».
В сентябре 1943 г. был создан «Союз германских офицеров», который возглавил генерал от артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах, пленённый под Сталинградом. Вплоть до конца войны «Союз» устами пленных офицеров призывал командиров Вермахта повернуть оружие против нацистов, в августе 1944 г. к кампании удалось привлечь даже пленного фельдмаршала Паулюса. Впрочем, ни одного заметного случая дезертирства или перехода на сторону РККА крупных воинских подразделений Вермахта под воздействием пропаганды «НКСГ» или «СГО» не зафиксировано. Просьбы Зейдлица-Курцбаха о создании боевых подразделений из немецких военнопленных были проигнорированы, и оружие в руки немецкие коллаборационисты так и не взяли.
Спустя десять лет после того, как Адольф Гитлер на два года вернул немецкой «имперке» государственный статус, она стала символом антигитлеровской оппозиции немецких эмигрантов в советской Москве.