начало

В дальнейшем критика “приукрашивания роли Золотой Орды” и идеализации “ханско-феодального прошлого” татарскими интеллигентами была продолжена вплоть до публикации разгромных статей в теоретическом журнале ЦК ВКПб “Большевик”.

Естественно, указания из Москвы положили конец не только “идеализации Золотой Орды”, но и крайне затормозили изучение этого периода вне спущенных сверху идеологических интерпретаций, говоривших об однозначной “реакционности” монголо-татарского ига для русского и других народов.

Теперь перед советскими товарищами встала задача доказать, что советские татары никак не связаны с враждебной и вредной Золотой Ордой и ее государствами-преемниками и что волжские татары вместе с русскими воевали и с нею, и с Казанским ханством.

И выход был найден в обращении к истокам, т.е. к народнической “булгаристской” теории, которую изначально и продвигали разгромленные в 1923 году как “буржуазные сектанты и реакционеры” ваисовцы. 

Продолжая начатое, в апреле 1946 года в Москве по поручению ЦК ВКПб была собрана сессия Академии наук СССР, специально посвященная теме происхождения поволжских татар. Академики коллективно отвергли теорию “монголо-татарского” (сибирского) происхождения поволжских мусульман, сойдясь на том, что предками казанских туземцев являются пришлые булгары и местное автохтонное (финно-угорское) население. В 1948 был опубликован первый в таком роде сборник научных статей, где не только разбиваются “ордынские” домыслы поверженных в прах “татаристов”, но и утверждается, что единственным историческим государственным образованием предков поволжских мусульман была Великая Булгария, а Золотая Орда и Казанское ханство суть агрессивные и захватнические государства с господством монгольского этноса, которые установили тяжелое иго над всеми народами Среднего Поволжья.

Версия о взаимодействии наследников булгар с русскими в борьбе с ордынскими и казанскими ханами вплоть до “освобождения” Казани войсками Ивана Грозного станет официальной в 1951 году, когда наконец, после долгих мытарств и многочисленных переделок (с 1939 года), связанных с быстро меняющейся политической конъюнктурой, увидит свет первый том “Истории Татарской АССР с древнейших времен до Октябрьской революции”.

Правда донести эту официальную версию до самих татар, которые продолжали испытывать некоторую неловкость из-за ассоциации с ужасными и дикими монголо-татарами, удалось не сразу, потому что “История ТАССР” была включена в школьную программу самой ТАССР лишь в 1965 году (до этого это был внеклассный урок). Ну а первый школьный учебник по этому профильному предмету и вовсе был выпущен лишь в 1980. Так что особенно глубоких корней “булгаризм” в татарском обществе пустить не сумел.

А уже в 70-х годах даже наоборот, в качестве сопротивления надоевшему советскому официозу среди татарской интеллигенции возрос интерес к абсолютно изгнанной из публичной истории эпохе Золотой Орды и Казанского ханства. И старый “татаризм” вновь стихийно пошел в рост, но уже в качестве идейной основы критически настроенной по отношению к СССР республиканской фронды, давшей жизнь “национальному возрождению”. Постепенная переоценка роли Золотой Орды и исторической связи булгар с современными поволжскими татарами уже в конце 80-х открыла шлюзы ожесточенных дебатов вокруг вопроса о самоназвании и корнях татарского народа (к тому же статус наследницы булгар у Татарстана начала оспаривать соседняя Чувашия).

Что характерно, но дискуссии между “татаристами” и “булгаристами”, хоть и потерявшие былую остроту, не утихают до сих пор. Как бы намекая на то, что точка в истории татарской нации еще не поставлена.

Павел Дуров встревожился повсеместным движением к закрепощению населения и возведению электронного концлагеря настолько, что даже не стал праздновать свой 41-й день рождения. Мысль о насаждении государством цифрового тоталитаризма во имя безопасности самих граждан, которая еще во времена пандемии казалась конспирологическим бредом диссидентов-антиваксеров, увидевших во введении “зеленых паспортов” и qr-кодов некий “заговор элит”, теперь уже не кажется настолько безумной. 

Видимо, технически и организационно мероприятия пятилетней давности продемонстрировали тем самым условным “элитам” принципиальную эффективность, и курс на укрепление социального и политического цифрового контроля над населением сегодня взят на вооружение не только передовыми державами (причем, независимо от того, авторитарные они или демократические), но и такими “титанами бигтеха” как Шри-Ланка,  Буркина-Фасо и Сомали. Которые, не успев удовлетворить даже элементарные нужды нищего населения, навязывают ему (под угрозой лишения различных гражданских прав) электронные id, связанные, естественно (через привязку к сим-карте), с любой цифровой активностью граждан.

Вообще, конечно, возвышение “цифрового суверенитета” началось не вчера. Изначально проклятые американцы из администрации Клинтона, исходя из опыта Холодной войны и своего наивного представления о том, что диктатуры держатся во многом благодаря цензуре и ограничению доступа к информации, рассматривали юную тогда еще всемирную паутину как универсальный инструмент демократизации планеты. И на государственном уровне прикладывали немалые усилия для преодоления “диджитального разрыва” в т.н. “третьем мире”. Потому что повсеместный доступ в интернет, который, как думали эти оголтелые империалисты, невозможно централизованно контролировать, сделает столь же невозможными цензуру, сокрытие информации, идеологическую монополию и тому подобные штучки, на которых якобы зиждилось господство рассевшихся по разным странам еще со времен Холодной войны “отцов народа”. Которые, быстренько сменив после крушения СССР идеологические ориентиры, оставили в неприкосновенности свой авторитарный стиль управления.

Вот такой был примерно идейно-политический бэкграунд развития всемирной паутины. Однако уже на ранних этапах американцам показали, что они очень ошибаются, рассчитывая на безграничные возможности доступа к “свободной информации”. И показали не кто-нибудь, а искушенные в деле борьбы с “буржуазной пропагандой” китайские коммунисты, начав в 1998 году разработку программы фильтрации контента и мониторинга активности граждан под названием “Золотой щит” (ака “великий китайский файрвол”), которая успешно была введена в строй в 2003 году. Продемонстрировав другим заинтересованным, что иллюзии насчет “свободного интернета” - это именно что иллюзии и государство при желании и техническом оснащении способно контролировать виртуальное пространство.

А по мере компьютеризации планеты количество таких заинтересованных начало возрастать, особенно после “Арабской весны”, когда стало очевидным, что неподконтрольные социальные сети по своему протестно-мобилизационному потенциалу превосходят во много раз все то, с чем государственные мужи и правоохранительные органы доселе сталкивались. 

Началась эпоха стихийного и все более нарастающего наступления на “свободу интернета”, характеризуемая не только ростом различных ограничений для “защиты суверенитета” и усиления “кибербезопасности”, но и укреплением систем государственной интернет-пропаганды со всеми этими “патриотическими хакерами”, “кибердружинами” и “армиями троллей”, широко использующимися по всему свету, как в демократических Великобритании или Франции, так и в авторитарных Венесуэле или Таиланде (масштаб только разный).

продолжение

начало

Интерпретировать всю эту укрепляющуюся “цифровую суверенизацию” можно по разному, лично я предпочитаю версию духовного вождя Рабочей Партии Курдистана Абдуллы Оджалана о том, что основной тенденцией развития современного государства (nation state), - независимо от того, каким идейным флагом оно прикрывается, - является движение к бюрократической монополизации управления абсолютно всеми социальными процессами. Т.е. к “тотальности” (ака тоталитаризму). И замедление этого движения в некоторых странах объяснимо лишь тем, что кое-где на пути госаппарата возведены преграды в виде политических и культурных традиций общественного сопротивления подобной монополизации. Там же, где таких традиций нет, государство легко подминает общество под себя, заставляет воспринимать интересы государства как интересы общества. “Хотя Гитлер, Муссолини и им подобные потерпели поражение, их системы победили и развиваются” - так вот пишет Оджалан о современном мире. 

Невесело, конечно.

Но есть и хорошие, так сказать, новости. Пока Дуров, вращающийся в центре процессов тоталитарной цифровизации, судачит о потерянных свободах, российские коммунисты (по крайней мере, они себя так именуют), находящиеся на самом краю маргинального политического поля, горячо приветствуют усилия государства по борьбе с преступностью в интернете, сигнализируя о необходимости покрепче взяться за враждебный Discord, превратившийся в площадку для распространения запрещенного контента и вербовки диверсантов. 

Отечественные разработчики могут создать аналоги ничем не хуже западных. Которые ловят даже на автостоянках и соблюдают законодательство. А этот Discord нам и нахой не нужон. 

Так что отдельные российские коммунисты все-таки продолжают идти на самом острие наиболее передовых направлений развития человечества. Слезы накатываются на глаза, ей-богу. Одно слово - авангард эпохи!

Кстати говоря, произошедшие сегодня тяжелые, как пишут, столкновения между вооруженными силами Исламского Эмирата Афганистан и Исламской Республики Пакистан, еще раз доказывают силу этатизма, который “перемалывает” и подчиняет своей логике любую идеологию. Абсолютно безразлично, флаг какого цвета поднимается в Кабуле или Исламабаде; при любых политических раскладах константа противостояния Афганистана и Пакистана остается неизменной.

В этой связи, я могу лишь беззастенчиво повторить кусок из специального сообщения об исторических взаимоотношениях Афганистана и Пакистана, парадоксальным образом вновь вернувшихся к резко конфронтационной линии при втором правлении полуразрешенных талибов:

Собственно, запрещенные талибы как раз являлись эталонным образцом творчества пакистанских спецслужб, которые буквально на руках вырастили это движение транснациональной исламской революции; идеологии, которая отвечала тогдашним (90-е годы) намерениям Пакистана по проникновению в постсоветскую Центральную Азию. Хотя уже тогда талибы, раздражая пакистанцев, отказывались признавать "линию Дюранда", утверждая что "между мусульманами не может быть границ".

И что же случилось с талибами далее? А с ними случилось примерно то же самое, что и с большевиками. Еще в 2000-х, в ходе борьбы с американской оккупацией, запрещенный Талибан все больше стал клонится в сторону “исламского афганско-пуштунского национализма”,  спровоцировав, - к ужасу своих бывших пакистанских кураторов, - подъём вооруженной борьбы уже и в самом Пакистане, где в середине 2000-х возник союзный афганцам запрещенный альянс Техрик-е Талибан Пакистан, откровенно стоящий на позициях религиозного пуштунского национализма и ныне представляющий реальную опасность для целостности страны.

Ну а когда бывшие непримиримые исламские революционеры превратились в государственных бюрократов, весь былой радикально-транснациональный дискурс 90-х испарился окончательно. Уступив место заботам о единстве, процветании и величии Исламского Эмирата Афганистан, новом воплощении Великого Афганистана, о котором в разные годы мечтали и Захир-шах, и националист-модернизатор Дауд, и радикальные левые Тараки с Амином, и даже умеренно-левый Кармаль. 

Таким образом, “вечное афганское государство” со своими “вечными” геополитическими интересами и “вечными” врагами (Пакистаном и, отчасти, Ираном, с которым у талибов в 2021 и 2023 так же произошли пограничные столкновения) вновь прорывается наружу, приняв лишь новую форму Исламского Эмирата.

Когда лишаешь людей возможности принимать решения в значимых вопросах, то они начинают проявлять удивительную активность в абсолютно незначимых вопросах, выбор в которых ни на что особо не влияет. Но в итоге даже выборы картинки на купюре вдруг превращаются в потенциальную угрозу для стабильности, которую нам построили.

UPD: Я за Эльбрус, только исходя из эстетических предпочтений. Высотки в Грозном — это не то, что требует такого фундаментального увековечивания. Чечня могла бы предложить Шаройский башенный комплекс (до реставрации), башенный комплекс Никарой и т.д.

В тему неумолимого смещения “интернационального” политического исламизма в сторону “национал-исламизма”. Это ведь не только с коммунистами такое происходило (в смысле движения к национальной суверенности при изначальном идеологическом интернационализме). 

Попались на глаза 2 свежие статьи о запрещенных пакистанских талибах (Техрик-е Талибан Пакистан) и еще более запрещенной сомалийской Харакат аш-Шабаб. 

Если вкратце, автор первого материала констатирует, что запрещенные пакистанские талибы вынуждены все больше сдвигаться в сторону “исламского национализма”, позиционируя себя прежде всего как защитников пуштунской нации. Со ссылками на племенную честь, доисламские традиции и этническое единство пуштунов по обе стороны линии Дюранда, разделившего Афганистан и Пакистан.

Причины этого кроются, во-первых, в конкуренции с запрещенным ИГ Хорасан, которое удачно перехватило у запрещенных талибов “интернационалистский” нарратив, а во-вторых, в расширении партизанской борьбы в Белуджистане (восточная провинция Пакистана), где местные светские сепаратисты-белуджи как бы демонстрируют, что национальные и социальные лозунги в мобилизации масс работают лучше, чем узко-религиозные. Тем более, что Пакистан, против которого сражаются талибы, сам является достаточно архаичной Исламской Республикой, поэтому религиозный дискурс ТТП довольно слабо подкрепляет оппозиционные настроения. В отличие от дискурса национального и социального угнетения.

Посему, ТТП все чаще позиционирует себя как защитника единого пуштунского общества, все чаще в пропаганде обращается к историческим фигурам прошлого, стоящим у истоков пуштунского национализма (который изначально вовсе носил светский и даже левый характер), все чаще юзает антиколониальные лозунги (протягивая руку дружбы даже “безбожникам”-белуджам, товарищам по оружию в борьбе с “панджабским колониализмом”), при этом, конечно, не отказываясь и от идей “оборонительного джихада”, которые по-прежнему являются традиционной осью движения. Тем не менее, по мнению автора, “националистический ребрендинг” ТТП налицо.

Вторая статья повествует о фактическом превращении запрещенной исламистской аш-Шабаб в параллельное “теневое правительство” Сомали. Почему так происходит? Потому что басмачи режут головы, надевают всем платки и запрещают музыку? Нет конечно. Так происходит потому, что, в отличие от федерального правительства аш-Шабаб качественнее руководит жизнью населения.

Понятная, предсказуемая и довольно прозрачная система налогообложения, эффективная и быстрая работа судебной системы, поддержание порядка на подконтрольных территориях, борьба с голодом и обезвоживанием (даже через организацию принудительных общественных работ), короче говоря, по всем базовым методам управления запрещенный аш-Шабаб превосходит коррумпированное, некомпетентное и разделенное на тысячи грызущихся меж собою клик федеральное правительство.

Вместо хаоса исламисты предлагают детально разработанную и неплохо функционирующую централизованную систему с четкой иерархией и прозрачными механизмами подотчетности. Вместо межклановой войны, раздирающей страну с самого её основания, - абсолютную монополию “теневого государства” на насилие с изъятием у граждан незарегистрированного оружия. Вместо открытия дверей для зарубежных товаров и жизни на донаты - регулирование рынка и поддержку местных производителей, поощрение потребления отечественных продуктов и пропаганду против “вредного для здоровья” пищевого импорта. Даже экологической безопасностью исламисты озаботились, запретив вырубку деревьев и использование пластиковых пакетов на своих территориях.

И, самое главное: со времен борьбы с эфиопским вторжением в 2000-х, аш-Шабаб последовательно усиливает свой де-факто националистический дискурс.

Выступая против незаконных “колониальных” сепаратистских правительств Пунтленда и Сомалиленда, создавая через репрессии и подавление из разрозненного кланового конгломерата единое сообщество-нацию, предпринимая усилия по закреплению в населенном сомалийцами эфиопском Огадене (в 2022 даже совершили вторжение) и называя границы с Эфиопией и Кенией “искусственными”, стремясь к ликвидации любого иностранного влияния (западного, турецкого, арабского, эфиопского или кенийского) и продвигая идею “самодостаточности” (вплоть до критики западной помощи, которая, якобы, разрушает производительные сектора страны и приучает сомалийцев к лени и патернализму), запрещенная аш-Шабаб стихийно воскрешает идею великодержавного сомалийского национализма, которая была положена в основу формирования Сомали как современного национального государства в 1960-е годы. 

Конечно, нынешний великодержавный национализм аш-Шабаб все-таки имеет модный фасад в виде исламизма, в отличие от светского великодержавного национализма Сиада Барре, который игрался некоторое время даже в марксизм-ленинизм с исламской спецификой. Однако с точки зрения практических целей, - т.е. достижения экономической самодостаточности, борьбы с т.н. неоколониализмом, унификации общества через уничтожение кланового разделения, создания современного централизованного аппарата управления, наконец, посильной промышленной модернизации, - оба этих национализма идентичны.

И я осмелюсь предположить, что, не будь запрещенная аш-Шабаб настолько экстремальной в плане проведения в жизнь религиозных норм гражданского быта, коммунисты вполне могли бы рассуждать о “критической поддержке” сомалийских исламистов как “более прогрессивной” силе, нежели федеральное правительство; коррумпированное, трайбалистское и полностью зависимое от разных фракций “международного сообщества”.

Случайно встретил англоязычную статью под названием “Городская идентичность vs национальная идентичность”, в которой осторожно высказывается мысль о том, что глобализированные и растущие как на дрожжах городские агломерации могут создавать собственную культурную и политическую идентичность, которая в дальней перспективе (в условиях расширения автономии) гипотетически способна оказаться приоритетней чем все более размываемая глобальным капитализмом национальная идентичность, источником которой является государство. 

Меня эта оригинальная гипотеза заинтересовала. 

Во-первых, как старый адепт историко-материалистического подхода, я сразу отметил историческую иронию. Ведь как известно, централизованное государство начиналось именно с городов-государств, последовательно подчинявших своему господству окружающие территории или другие, менее устойчивые города-государства (либо создавая альянсы городов). И будет очень забавно, если в будущем мультикультурные и мультиязычные города (какие-нибудь экономически мощные федерации городов) положат конец современной системе национальных централизованных государств. В том числе и за счет замещения национальной идентичности куда менее конфликтной и куда более пластичной городской идентичностью.

Во-вторых, как старый социалист, я отметил, что сам принцип городской идентичности очень сочетается с идеалами федеративного социализма XIX века. Т.е. социализма той эпохи, когда марксизм с его апологетикой централизованного и работающего по единому плану индустриального “государства-фабрики” еще не узурпировал сам термин “социализм”. И который на практике вылился в знаменитую Парижскую коммуну, с её идеями федерации независимых городских коммун, делегаты которых образуют центральную администрацию, ведающую вопросами обороны и внешней политики. Или в Кантональное восстание в Испании 1873-74 гг., в котором вместе с непримиримыми федералистами (интрасижентами) активно участвовали деятели Первого Интернационала, отстаивая автономию кантонов и некую вариацию коммунализма/муниципализма (прямой демократии), превратив многие города Испании в центры “сепаратистского” мятежа (хотя целей отделения от Испании не ставилось). 

Все это были уже не средневековые крестьянские восстания под лозунгами уравнительного “аграрного социализма” и мечтами о возврате в светлое прошлое, но городские революции новой индустриальной эпохи, предлагавшие некую альтернативу, которая в 20 веке была основательно подзабыта и даже целенаправленно дискредитирована идейно победившими марксистами как мелкобуржуазный, тупиковый и “ненаучный” демократизм.

В-третьих, как старый антрополог и любитель культурного разнообразия, я вообще очень неплохо отношусь к локальным идентичностям мультикультурных городских центров, которые жителям постсоветского пространства известны на примерах Одессы, Баку, Казани, Петербурга, Донбасса или т.н. Уральского промышленного центра. Где даже интернациональный дореволюционный пролетариат имел свои специфические черты, отличающие его от пролетариата других регионов РИ. Впрочем, под ударами государственной унификации,  капиталистической глобализации, цифровизации и трудовой миграции нынче от этой локальной самобытности тоже мало что осталось и она все больше переходит в разряд китча для привлечения туристов. 

Так что тут еще большой вопрос, на самом деле, насколько корректной является гипотеза о формировании городской культурно-политической идентичности в новейшую эпоху. Но в целом, сама идея выглядит красивой и, при желании, в наших широтах к ней можно даже было бы притянуть исторический бэкграунд в виде каких-нибудь средневековых “городов” Беломорья или поволжских посадов, которые так же имели свою оригинальную, мультикультурную и свободолюбивую самобытность.

А вот еще один, как говорят, кейс “национал-исламизма” - пример злополучного Хамас от господина Кирилла Семенова, востоковеда и антисиониста.

Хочешь не хочешь, а резюме напрашивается само собой. Риторика о “мусульманской умме”, о том, что среди мусульман не может быть границ, о мусульманском братстве, об отрицании национализма и тому подобных вещах, составляющих костяк т.н. политического ислама, имеют примерно такое же значение, какое для Андропова или Чаушеску имела демагогия про “пролетарский интернационализм” и “мировую социалистическую революцию”. Т.е. дежурный характер, форму ритуального почитания идейных истоков, с помощью которых демагоги (в “афинском” смысле этого слова - т.е. популисты ака “вожди народа”) легитимизируют собственную власть, направленную на построение отнюдь не фантастического всемирного халифата по образцам 7-8 вв., а современного тоталитарного (в смысле контроля над массой черни) национального государства с некоторой ориенталистской спецификой. Необходимого для корректной интеграции исторически отсталых, разобщенных и конфликтных территорий в безальтернативный глобальный капиталистический проект (это, кстати, старая мысль Бжезинского, который исламизма вообще не боялся). Естественно, не в качестве инновационных сверхдержав и примеров для подражания.

Перефразируя лозунг запрещенных в РФ “Братьев-мусульман”, можно сказать однозначно: политический Ислам - это не решение. Ислам не преодолевает неумолимой “централистской” логики государства, которая заставляет вчерашнего сирийского джихадиста воспроизводить худшие черты светской диктатуры Асада. Ислам не преодолевает неумолимой логики модернового национализма, которая заставляет вчерашних “международных исламских революционеров” вещать про великий Афганистан и сражаться с другими мусульманами за возврат “утерянных исторических земель”. Ислам сам по себе даже не гарантирует социальной справедливости, как мы видим на примере того же Хамас, чьи руководители купались в роскоши и жили в особняках с мраморными полами посреди нищей Газы. Даже демографических проблем Ислам не может решить, как можно видеть на примерах Турции и Ирана, где средний коэффициент рождаемости достиг исторического минимума.

Естественно, наиболее радикально настроенные адепты тоталитарного политического ислама с этим могут не согласиться и заявить, что все беды от “куфра” и “нововведений”, а вот если точно держаться заветов пророка и его сподвижников, беспощадно бороться с отступниками и жить по книге и преданию, то будет все очень здорово и в кайф, и наверное вообще не надо будет умирать. 

В этом своём радикальном упорстве, отрицании реальности и непримиримости к многочисленным (воистину бесконечным) отступникам от веры, препятствующим наступлению рая на земле, такие радикальные исламисты немного напоминают…столь же решительных и непримиримых к бесчисленным врагам мирового пролетариата ортодоксальных коммунистов. И это забавно, что во многих европейских странах первой половины XX века таких радикальных ультралевых сторонников учения Маркса-Энгельса-Ленина оппоненты как раз и называли “ваххабитами”. В том числе, кстати, и за неизбывную любовь к распрям вокруг цитат классиков, со стороны напоминающим споры факихов (исламских богословов-правоведов), способных проклясть друг друга за “неверную” интерпретацию какого-нибудь стиха из Корана.

А вот еще небольшой штрих становления национал-коммунизма в Восточной Европе: празднование “тысячелетних дат” на государственном уровне.

Практически во всех странах европейского соцблока (за исключением Чехословакии и, отчасти, ГДР, где местный национал-коммунизм носил специфический характер) по примеру СССР происходило формирование местных примордиалистских исторических школ, рисовавших (подобно мудрому Гегелю, видевшему в прусской монархии XIX века высший этап воплощения “абсолютной идеи”) социалистические режимы как триумфальный апогей древней государственной истории своего “национального сообщества”. Исходя из этого выпускались многотомники а-ля “История СССР с древнейших времен до XVIII века” и никого такое абсурдное название не удивляло, поскольку новейшая коммунистическая школа Geschichtspolitik (исторической политики) постулировала непрерывность и преемственность национальной государственности.

Первыми на путь публичного увековечивания древнего величия встали мужественные поляки, что неудивительно, т.к. национал-коммунистическая фракция в местной Объединенной Рабочей Партии в 60-е годы была крайне сильна. Кроме того, борясь с конкурирующим католицизмом, коммунисты не желали без боя отдавать в руки церкви столь выдающуюся с точки зрения пропаганды дату, каковой являлось тысячелетие крещения Польши.

По прямому распоряжению ЦК ПОРП от 1958 года, с 1960 в стране проходили различные мероприятия, посвященные миллениуму польской государственности, увенчавшиеся большим патриотическим митингом молодежи и крупнейшим в истории страны “юбилейным парадом тысячелетия” 22 июля 1966 года, на котором вместе с войсками дефилировали разодетые в различные исторические военные костюмы артисты.

Не сказать, что это мемориальное торжество оказало значительное влияние на другие страны соцлагеря, где так же бурно развивалась примордиалистская “политика памяти”. И хотя в 1967 в ГДР широко отмечалось 450-летие Реформации (здесь так же как и в польском случае коммунистические власти соревновались в любви к немецкой истории с церковью), а в Албании в 1968 500-летие со дня смерти Скандербега (культ которого занял центральное место в социалистической историографии), умы пролетарских вождей куда больше поразило празднование 2500-летия Персидской империи в 1971 году.

Неслыханное по своему масштабу торжество, на которое были приглашены представители многих государств (в том числе и государств соцлагеря), проводилось в рамках шахской Белой Революции и имело идейную подоплеку, сходную с целями и задачами национал-коммунистических режимов: обособление Ирана от архаично-консервативной мусульманской культуры Ближнего Востока, подчеркивание роли персидского “ядра” в строительстве многонациональной державы, увековечивание “древности” и самобытности современного иранского национализма, демонстрация модернизационного и прогрессивного характера власти шаха Мохаммеда Резы Пехлеви.

Очевидно, на делегатов из Болгарии (Тодор Живков) и Румынии (Николае Чаушеску) гигантский праздник в Персиполисе повлиял особенно сильно, поскольку в обеих странах именно с 1971 года был дан старт еще бóльшему “удревлению” национальной истории. И если в болгарском случае партийное руководство ограничилось возведением корней государственности к хану тюркоязычной булгарской орды Аспаруху (в том же 1971 году на герб Социалистической республики Болгария была помещена цифра 681 - год признания Византией Болгарского царства великого хана), то румыны пошли еще дальше. 

продолжение

начало

Прежняя “буржуазная” интерпретация исторической связи современной Румынии и римской провинции Дакия не удовлетворяла Чаушеску по политическим причинам (нежелание видеть имперскую провинцию источником государственности), поэтому в качестве отца-основателя румынской державы был избран некий Буребиста, создавший в 1 в. до н.э. царство гето-даков. Пролетарские историки очень быстро обосновали непрерывность существования Румынии, - иногда как “неорганизованного государства”, - с тех самых времен и в 1974 году эта точка зрения была официально утверждена партийным руководством. Став осью знаменитого румынского “протохронизма” - националистической теории, подчеркивающей величие культуры и традиции дакийских племен, превосходящих даже упадочную и торгашескую культуру Римской империи.

Активно насаждаемый в рамках румынской культурной революции “протохронизм”, в свою очередь, повлиял на коммунистическую Албанию, где в 72-75 гг. пошла мощная волна “иллиризации” истории. Т.е. возведения истории албанцев к древней Иллирии, простиравшейся на всю западную часть Балканского полуострова. “Иллиризм” впоследствии стал не только одной из основ антирелигиозной практики режима (когда в 1975 году началась кампания смены имен, фамилий и топонимов, имевших славянское, христианское или мусульманское происхождение на “исторические” иллирийские имена, фамилии и топонимы), но и сыграл роль в росте великоалбанского национализма 80-х, с претензиями на защиту “албанских братьев”, живущих на своих исторических землях, захваченных славянами (в Косово, Черногории и Македонии).

Возвращаясь к румынам и болгарам, можно отметить, что практически синхронно, - в 1976 и 1977 соответственно, - центральные комитеты местных компартий дали отмашку на начало подготовки к торжествам по случаю 1300-летия болгарской и 2050-летия румынской государственности. Которые и были успешно проведены в 1980 (Румыния) и 1981 (Болгария). Сопровождаясь не только военными парадами и гала-концертами, но и тысячами других мероприятий из области масс-культуры (постановкой театральных пьес, установкой памятников, выпуском марок, монет, книг, журналов, кинофильмов и т.д.), призванных укрепить патриотическую гордость народа за свое великое и древнее прошлое.

По существу, румыны, болгары, албанцы, поляки или венгры (в меньшей степени, т.к. местное великодержавие порождало опасный территориальный реваншизм по отношению ко всем окружавшим соцстранам, занимавшим земли “исторической” Венгрии) просто воспроизводили ту же практику мифотворчества эпохи “национального романтизма”, посредством которой в 19 веке страны Западной Европы, типа Италии или Германии, возводили корни своей государственности к Римской империи или союзу племен Арминия. Поэтому, сколь бы ни были сомнительны исторические изыскания социалистических режимов Восточной Европы, даже после крушения социализма сформулированные ими примордиалистские теории древней государственности особой ревизии не подвергались. Продолжая служить целям укрепления лояльности населения национальным бюрократиям.

Более того, в Албании, Болгарии или Румынии великодержавный примордиалистский дискурс эпохи социализма сегодня парадоксальным образом вовсе взят на вооружение ультраправыми антикоммунистическими силами, мечтающими о возвращении “утраченных исторических территорий”, о “монолитном единстве большой нации” (вспоминаем принудительную болгаризацию мусульман-помаков и турок при Живкове или албанизацию мультикультурного и мультирелигиозного общества при Ходже) и о крепкой руке вождя, который все это дело обустроит на радость благодарному народу. 

Уважаемый Александр Коммари с недавних пор хорошую придумал штуку: прогоняет через нейронку книжки на иностранных языках и выкладывает некую выжимку-резюме. Не знаю, насколько корректно ИИ излагает содержание, но в любом случае почитать такое бывает любопытно. Сам бы я утруждаться не стал чтением всей книги, а вот тезисный конспект освоить легко и, порою, небезынтересно.

Тут вот нейросеть “прочитала” книжечку про взаимоотношения революционной Кубы и франкистской Испании. Взаимоотношения, далёкие от конфронтационных, несмотря на вроде бы полярно-противоположные идеологические позиции двух вождей (Франко и Фиделя). Были и здесь, получается, точки взаимопонимания, оттеснявшие в сторону вопросы противостояния по линии “коммунизм vs фашизм”. 

По этому поводу вспомнился аналогичный эпизод. Относительно недавно (в 2014 году) аргентинское правительство Кристины Киршнер рассекретило документы Министерства Иностранных Дел, которые продемонстрировали достаточно тесное сотрудничество на дипломатическом уровне (в стиле "услуга за услугу") между Кубой и антикоммунистической военной диктатурой Виделы-Виолы. Казус тут не только в том, что хунта за 7 лет уничтожила больше левых, чем демонизированный Пиночет за 14, но еще и в том, что Куба поддерживала левую аргентинскую герилью (марксистов из Народно-революционной Армии и левых перонистов из Монтонерос), безуспешно боровшуюся в 76-80 гг. с этим военным правительством. 

При этом, - опять же, из соображений геополитического противостояния с проклятыми американцами и необходимости закупать зерно после введенных в 1979 санкций, - СССР тоже к хунте Виделы-Виолы относился с некоторой симпатией, ориентируя подконтрольную Компартию Аргентины на “критическую поддержку” террористического режима (это не эмоциональный оборот; использование “государственного терроризма” и массовых убийств против левой оппозиции было позднее доказано в судебных инстанциях). И, оказывая услугу добрым советским друзьям, Куба во время Фолклендской войны 1982 года, начатой хунтой против Великобритании с целью стабилизации своего положения, предоставила самолеты для тайных поставок советского оружия и техники в Аргентину (которая столкнулась с военным эмбарго со стороны Западной Европы).

И это при том, что в тот же самый момент 401-й батальон аргентинской армии при поддержке ЦРУ активно участвовал в гражданской войне против левых в Сальвадоре, а сама Аргентина напрямую вооружала (правда не своим, а, в основном, купленным у Израиля оружием) тех самых антикоммунистических “контрас”, партизанивших в Никарагуа против сандинистского правительства. Которое, в свою очередь, поддерживали и Куба, и СССР. Вот такие сумасшедшие зигзаги международной политики. Прямо как в том фильме: есть только два класса, и кто не за один, тот, значит, за другой, да-с.

ЗЫ. Было дело, я как-то касался еще нескольких аналогичных случаев, демонстрирующих приоритет государственного прагматизма перед чистотою идеологической линии. 

О ленинской “реальной политике” в отношении иранских и турецких коммунистов

О “реальной политике” СССР в отношении литовских фашистов

О поддержке СССР неонацистской и антиамериканской Социалистической Имперской Партии в ФРГ

О взаимовыгодных отношениях СССР с исламистским Пакистаном во время Афганской войны, где Пакистан выступал тыловой и логистической базой для антисоветских муджахидов

Об успешном советском бизнесе в Сингапуре, страдавшим под пятой антикоммунистической диктатуры Ли Куан Ю

Вдобавок к теме франкистской Испании. Многие наверное замечали (по телевизору об этом говорят иногда), что граждане Испании страсть как любят палестинцев. В отличие от других государств Западной Европы, в Испании любовь к палестинскому сопротивлению не является маркером принадлежности к левому движению. Ибо и левые, и правые, и центристы примерно одинаково ненавидят Израиль и сочувствуют Палестине.

Спасибо за такой устойчивый консенсус нужно сказать как раз Франсиско Франко. Режим которого, оказавшись в международной изоляции после Второй Мировой, бросился искать помощи как раз в освободившемся от колониальных пут арабском мире. Отказ от признания Израиля и довольно громкая поддержка палестинского дела стали для франкизма методом завоевания симпатий как со стороны консервативных монархий Залива, так и со стороны “национал-социалистических” арабских режимов Египта, Ирака, Сирии, с которыми у франкизма были весьма теплые отношения.

В общем-то, и первый офис Организации Освобождения Палестины в Западной Европе был открыт в 1972 году как раз в Мадриде, а с начала 60-х большое количество палестинских студентов обучалось в испанских ВУЗах на льготных условиях.

Дружба с арабским миром на почве ненависти к Израилю и любви к Палестине позволила франкизму выпутаться из тяжелого топливного кризиса и укрепить свои позиции в ООН. Где представители Испании всегда голосовали против произраильских резолюций и за пропалестинские соответственно.

Идеологически эта ненависть франкизма к Израилю обосновывалась ненавистью к…”международному коммунизму”. Частью которого, по мнению франкистских идеологов, являлся сионизм. Доказательств этому было полно: социалистические корни сионизма были хорошо известны, а в первые десятилетия существования еврейского государства именно социалисты, - умеренные МАПАИ и более радикальные МАПАМ, - являлись господствующими политическими силами как в политике, так и в армии. 

Очевидная поддержка Израиля со стороны США франкистских идеологов совершенно не смущала, т.к. во второй половине 40-х США для Испании являлись “центром торгашеской плутократии”, намеренным завоевать весь мир. Т.е. американцы воспринимались с той же враждебностью, что и СССР. И консенсус обеих сверхдержав по поводу создания Израиля интерпретировался как некий глобальный сговор враждебных "антинациональных" сил против арабского мира, который они стремятся взорвать через искусственное создание в его центре еврейского государства.

И даже потепление отношений с США в середине 50-х не привело к исчезновению правого антиамериканизма в официальной пропаганде, источником которого были церковь и фаланга (вообще, в Испании с 19 века антиамериканизм был традиционной чертой как левых, так и правых, и даже сегодня Испания является страной с очень высоким уровнем неприязненного отношения к США).

Начало демонтажа франкизма после смерти Франко в 1975 году не просто не привело к переосмыслению ставшего уже традиционным “антисионизма”. Новая демократическая Испания даже усилила поддержку Палестины и неприятие Израиля, официально признав ООП в 1977 представителем палестинского народа. Лишь в 1986 году, - и то, в рамках исполнения предписаний, необходимых для вступления в ЕЭС, - Испания наконец признала Израиль, установив с ним дипломатические отношения.

Но естественно, что нормализация отношений с еврейским государством не могла перечеркнуть традиций, укоренившихся в мозгах за счет почти 40-летней правой официальной и левой оппозиционной “антисионистской” и “про-арабской” пропаганды. Которые (традиции то есть) воспроизводятся уже по инерции из поколения в поколение, обеспечивая (по опросам социологов) самый высокий в Западной Европе процент общественной поддержки палестинского сопротивления и осуждения действий Израиля. 

В бразильском Рио-де-Жанейро жара: вчера в городе завязались настоящие бои между полицией и бойцами бандитской группировки “Красная команда”, по итогам которых погибло не менее 60 человек. Баррикады из автобусов, стрельба на перекрестках, сбрасывание бомб с дронов, военный хаос в многомиллионном городе - речь идет о наиболее масштабных и кровавых городских боях из всех тех, что знал Рио когда-либо. А со времен восстания тенентистов в 1922 знал он их немало, особенно в последние лет 10-15, когда практически каждая операция против гангстеров превращала городские районы в филиал Мосула в ЛА.

Особенно трогательно для нас, что наводящая страх на федеральное правительство супербанда, с которой власти не могут справиться никакими репрессиями много лет, имеет, - как можно догадаться из самого названия, - коммунистические корни. Об чем я делал даже целую статью. Корни эти, понятно, сгнили уже давно, оставив после себя лишь отдельные популистские лозунги о справедливости, которыми прикрывают обычный криминал, но все равно - вот так вот, в преображенном до неузнаваемости виде, наследие Холодной войны все еще оказывает влияние даже в далекой Бразилии.

Дело такое. Некий телевизионный диктор по прозвищу “Мардан” раскрыл страшный секрет о том, что ранее всем нам хорошо известная Наталья Поклонская сменила свое паспортное имя на какое-то языческое. Во какая необычная штука. “Мардану” не понравилось предательство традиционных христианских ценностей, он по этому поводу язвит и паясничает.

Однажды я уже использовал инфоповод с Поклонской, - ударившейся в неоязычество, взбесив тем самым лютых православных патриотов, чьё усердие в вере скорее служит не сплочению, а еще бóльшему расколу общества, - для того, чтобы ввернуть по случаю небольшой рассказ о боснийских неоязычниках. Теперь, верный своему стилю информационного паразита, я, отталкиваясь от истории с именами Поклонской, вновь переношусь на Балканы. Потому что тут тоже была одна прелюбопытная история со сменой имен.

Итак, социалистическая Албания времен Энвера Ходжи, страна-загадка.

По результатам VII съезда Албанской Партии Труда в мае 1975 года был выпущен Декрет # 5354, обязывающий любого гражданина в течение года сменить своё имя в случае если оно “не соответствует политике, идеологии или моральным нормам” социалистической республики.

Хотя и в 1948, и в 1966 АПТ предпринимала некоторые усилия по “албанизации” топонимов и личных имен представителей национальных меньшинств, дело это двигалось ни шатко ни валко, однако теперь партия решила всерьёз взяться не только за малочисленных греков и славян, но и за самих албанцев, чьи имена христианского или мусульманского происхождения более не устраивали руководство первого в мире атеистического государства.

На самом деле целью смены имен являлось не столько насаждение научного атеизма, сколько унификация национального сообщества. Ибо, сколь ни старались Энвер Ходжа и его товарищи, довольно отсталое албанское общество продолжало сохранять исторически обусловленное территориально-групповое разделение на мусульман-суннитов, мусульман-бекташей, православных и католиков. Изменение традиционных имен, способствующих закреплению этой многовековой религиозно-культурной сепарации, должно было служить торжеству единой национальной светской идентичности. Которая, в свою очередь, во многом выстраивалась на разработанной пролетарскими учеными новейшей теории о происхождении албанцев от доисторических иллирийцев, некогда населявших западную часть Балкан и юг Апеннин.

И чтобы лишенный своих “старых” имен народ не впал в какую-нибудь новую ересь, под эгидой госорганов в том же 1975 году было выпущено научно-популярное руководство по ономастике (разделу языкознания, изучающего имена собственные), содержащие более 3 тысяч имен, одна часть которых определялась как “иллирийские”, а другая - как “революционные”.

Естественно, что принудительное навязывание партией древних иллирийских имен взамен традиционных христианско-мусульманских особого восторга не вызвало ни у кого и нередки были случаи, когда в официальных документах родители записывали детей одним революционно-иллирийским именем, а дома обращались к ним по религиозному имени. Тяжело приживалась в Албании эта новая передовая традиция, смысл которой население не понимало и воспринимало с большим скепсисом.

И вот тут, ребята, настал момент продемонстрировать коренное отличие между принуждением и добровольностью. Потому что среди албанцев соседнего югославского Косова все происходило совсем по другому.

Я уже писал о связях между социалистическим режимом Энвера Ходжи и сепаратизмом косовских албанцев (тут и тут), усердно боровшихся за национальное самоопределение всю короткую историю народной Югославии. И косовары, наблюдавшие за жизнью своей “исторической родины” из-за рубежа (и поэтому имевшие самые идиллические представления о ней), в отличие от населения Албании, с большим энтузиазмом восприняли новую традицию “революционной иллиризации” личных имен. Потому что она, эта традиция, выступала для косоваров не в виде навязанной сверху обязаловки, а в качестве формы сопротивления “славянскому шовинизму” и “религиозной реакции”.

продолжение

начало

Тем более, что уже в 60-е годы борьба со славянскими топонимами являлась одной из точек сборки местного национал-коммунистического движения албанцев. Под нажимом которого в 1968 году федеральный центр убрал из официального названия региона сербский топоним “Метохия”.

Таким, образом, если до 50-х годов в Косово практически тотально господствовала традиция мусульманских имен, то, начиная с середины 60-х, все бóльшее распространение получают албанизированные новые имена (преимущественно женские, типа Лумние/”счастье”, Букурие/”красота” или Лулзим/”цветение”). 70-е же и вовсе становятся эпохой доминирования “революционных” (Энвер, Ганимете, Фадиль и т.д.) и “иллирийских” (Илир, Теута, Арбен, Таулат и т.д.) имен. А одним из наиболее популярных мужских имен среди косоваров стало Бакшим (“единство”), олицетворяющее стремление к единству косовских и албанских братьев.

Однако уже в 80-е, по мере разложения социалистического идеала и торжества чисто этнического воинственного национализма, “революционно-иллирийские” имена уступают место таким именам как Шкипе (“албанец”), Влёра (город, где в 1912 году была провозглашена независимость Албании), Лиридон (“свобода”), Куштрим (“клич войны”), Кендреса (“сопротивление”) или Бесарта/Бесарт (от “беса” - “честь”, один из главных традиционных постулатов албанской идентичности).

Любопытно, что к началу 90-х самым популярным мужским именем среди косовских албанцев стало Пайтим (“примирение”) и производные от него Пайтеша и Пайтиме. И связано это было отнюдь не с растущим доверием к социалистическому режиму Слободана Милошевича, который превратил сербский национализм в один из своих идейных столпов. Наоборот, пропасть между славянами и косоварами расширялась все больше, и последние осознавали, что назревающее масштабное противостояние с сербами требует внутреннего единства. А т.к. косовское общество даже к началу 90-х сохраняло частично дофеодальные черты, первейшей задачей косовских националистов стало примирение т.н. “кровников”. Чему и была посвящена громкая кампания, отражением которой стали новые популярные имена.

И в то время как в Албании после крушения социализма прежняя мода на “иллиризм” и албанизацию практически сошла на нет (частично даже откатившись к прежним религиозным традициям), в Косово все 90-е годы среди личных имен продолжали мелькать Кастриоты (Кастриоти - фамилия Скандербега, национального героя Албании), Фламуры (“флаг”) и Члиримы (“освобождение”). Лишь в 2010-е годы жизнь взяла своё и новое поколение уже независимого Косово начало принимать тренд всего остального мира, где выбор имени основан на звучании, а не на значении.

Продолжая тему неоязычества и всякого такого “нью эйджа”.

Я уже писал, как Рабочая Партия Курдистана еще в эпоху господства марксизма-ленинизма вписала народные доисламские представления о кузнеце Каве и священном огне Новруза в свой культ революционного самопожертвования. Уже в 90-х, по мере развития Абдуллой Оджаланом, - лидером РПК, - концепции радикального феминизма, к культу Кавы добавился не менее таинственный социально-политический “культ” древней шумеро-аккадской богини Иштар.

Но это не было пределом. Потому что Оджалан, переосмысливая марксизм-ленинизм, - который изначально служил идейной основой РПК, - в тех же 90-х годах проникся социально-экологической доктриной за авторством американского федералиста-муниципалиста Мюррея Букчина. Которая (в отличие от исходного американского образца) была преподнесена публике опять же в форме социальной мистики, близкой по своему характеру к неоязыческим учениям “новой эры”. 

Для неоязычества во всех его видах вообще характерно обожествление природы. Однако Оджалан новаторски связал идиллические представления о матушке-земле с национализмом/народничеством и  радикальными взглядами в “эко-социалистическом” стиле. Превратив “экологическую сознательность” в один из ключевых аспектов борьбы против нынешнего упадочного порядка ради подлинной социальной революции.

Критикуя индустриализм, - причем, как капиталистический, так и “реально-социалистический”, - примерно теми же аргументами, что и другой ультралевый эко-социалист Джоэл Ковел, новоиспеченный неонародник Оджалан делает обязательные ссылки на древнее общинное прошлое, при котором еще сохранялась “естественная религия доклассового общества”. Т.е. отношение к природе как к матери, с “золотым правилом” не делать ничего против природы чтобы не быть наказанным ею же. 

Хотя Оджалан не призывает ни к религиозному поклонению земле, ни к технологическому примитивизму, по его мнению именно лежащая в основе той “естественной доклассовой религии” философия (т.е. квазилюбовные отношения между человеком и землей с осознанием необходимости заботы о ней) должна стать основой революционной освободительной социально-экологической ментальности. А чтобы все выглядело изящней, подкрепляет он это указанием на древне-шумерский термин “амарги”, который одновременно означает и “освобождение” и “возвращение (к природному естеству)”. 

Кроме того, Оджалан уверяет, будто Земля сама по себе так же вовлечена в борьбу с глобальным капитализмом, воспринимающим природу потребительски и в сугубо утилитарно-коммерческом духе, поэтому любое “нападение” на природу нужно воспринимать как нападение капитализма на все свободное человечество. Короче говоря, по мнению Оджалана, борьба против уничтожения природы столь же важна, как и борьба за социальную справедливость, как и борьба против национального угнетения, как и борьба за освобождение женщин.

В практической плоскости социально-экологические ориентиры Оджалана были достаточно быстро адаптированы и внедрены в освободительное курдское движение. Это было не просто, а очень просто, т.к. для курдов символический момент окончательной “утраты свободы” совпал с моментом становления новых национальных государств, - Турции, Сирии, Ирана и Ирака, - которые разрушали идеализированные солидарные и общинные связи между людьми не столько с помощью репрессий, сколько через достаточно хищническую (с точки зрения экологии) индустриализацию. 

Более того, на живых примерах Турции, Сирии и Ирана последователи освободительного движения лично могли видеть, как государства продолжают целенаправленное разрушение окружающей среды (вырубку плодовых деревьев, сжигание лесов и пастбищ, забор вод из рек, питающих сельскую глубинку и т.д.), вытесняя курдов из мест их традиционного обитания, лишая их того, что именуется “хвебун” (идентичность, “самость” на курманджи).

продолжение

начало

Соответственно, уже в период 1999-2004 гг. (т.е. задолго до того, как “зеленая повестка” стала планетарным мейнстримом) ориентировавшаяся на РПК легальная Партия Народной Демократии в управляемых ею муниципалитетах (а таких насчитывалось более трех десятков) начала проводить активную социально-экологическую политику (в том числе и распространяя экземпляры книг Букчина), подивив всю Турцию, для которой тема экологии была новым и еще не очень понятным чудачеством. 

В канун Навруза 2005 года Оджалан, подводя итог тяжелому периоду трансформации РПК, начавшемуся в 1999 году, провозгласил новым ориентиром курдского движения “демократический конфедерализм”. Окончательно откинув прочь идею независимого государства, теперь следовало бороться не за политическую власть, а за “свободную жизнь”, базирующуюся на трех столпах: радикальная демократия, выходящая за рамки парламентаризма, радикальный феминизм, выходящий за рамки формального юридического равноправия и радикальный экологический подход, выходящий за рамки борьбы за “зеленый капитализм”, но скорее борющийся с монополистическим капитализмом как таковым.

Ставка на экологию, овеянная неким революционно-социальным мистицизмом, позволила курдскому движению выйти за пределы чисто политической сферы, продвигая свои “подрывные нарративы” с помощью борьбы за чистоту окружающей среды. Особенно тут примечателен пример Ирана, где все политические курдские организации запрещены и не могут действовать публично. 

Здесь связанные Партией Свободной Жизни Курдистана (иранский филиал апочистского курдского движения) активисты используют тему защиты лесов Загроса в точном соответствии с инструкциями Оджалана.

Транслируя мысль о том, что леса Загроса являются символом и колыбелью курдской идентичности (“мы - народ Загроса”), подчеркивая тесную связь между народом и “отцом-лесом”, повторяя речение Оджалана о том, что “великий патриотизм заключается в лесовосстановлении и посадке деревьев”, ориентированные на РПК иранские курды не только развивают пропаганду по поводу защиты Загроса от разрушения индустриально-капиталистической системой Исламской Республики, но и активно, - через многочисленные фонды и группы “гражданского общества”, - мобилизуют население на восстановление леса и борьбу с частыми пожарами, в ходе которых практически каждый год гибнут курдские волонтеры, “мученики Загроса”, “истинные друзья гор, равнин и лесов Курдистана”.

Важно отметить, что рисуя Загрос как мистического “отца”, вырастившего под своей тенью народ, который его же и убивает, социал-экологические курдские активисты не склонны винить в его уничтожении человечество как таковое, но именно систему индустриального эгоистического потребления, которую защищают законы авторитарного исламского государства. Таким образом, призывы к защите “природной автономии Загроса” вкупе с организацией низовых сетей экологических активистов, являются важным инструментом, с помощью которого иранские апочисты продвигают концепцию “демократического конфедерализма” в массы, минуя чисто политические вопросы. 

Тем не менее, репрессивные органы Исламской Республики с большим подозрением относятся к экологическому курдскому движению, небезосновательно видя в нем “квазиполитическую” оппозицию. Однако, - либо благодаря отсутствию прямых призывов к свержению власти мулл, либо благодаря достигнутому в начале 2010-х хрупкому нейтралитету между ИРИ и ПСЖК, - экологическое апочистское движение не подвергается столь лютым репрессиям, как открыто оппозиционные группы. Хотя, помимо подозрительной практики “защиты Загроса” от индустриально-потребительской эксплуатации, практически все подобные группы подчеркивают еще и свой секуляризм, выстраивая идеологию вокруг заданной Оджаланом экологической мистики в духе самобытного “нью эйджа” с доисламской спецификой.

В годовщину 1917 левые начали поздравлять друг друга и всех остальных. Но, увы, в поздравлениях только гордость нафталином октября – и ни капли осмысления.

Олег Ясинский пишет:

"Главный урок Октябрьской революции в том, что ей было доказано, что создание общества, отличного от капиталистического, возможно. Сегодня необходимость в этом больше, чем когда бы то ни было раньше, причём это уже вопрос не только социальной справедливости, но и самого выживания человечества. Необходимо извлечь уроки из прошлого, учиться на ошибках - своих и чужих, освободиться от догм и страхов перед призраками истории".

А когда вы хотя бы назовете эти ошибки по имени, вместо того чтобы раз в год играть в обнимашки-поздравляшки?

"Создание общества, отличного от капиталистического, возможно". Ну и что? Тут нет никакого чуда, и если для этой банальной мысли была разрушена страна и миллионы сограждан убили друг друга, то мои вам соболезнования. Капиталистическое – общество, которым правит капитал, вернее его носители, капиталисты. Возможно еще теистичестическое общество – которым правят жрецы, феодальное – которым правят феодалы, филателистическое общество – которым правят собиратели марок. В каждом случае речь лишь о названии узурпатора, захватившего власть над большинством. Но имя узурпатора не важно, важен захват и порабощение большинства.

По сути, существуют лишь два вида общества: общество распределенной воли – народоправство, и общество узурпированной воли – государство, с его разновидностями в зависимости от того, кто стал узурпатором-государём, какой класс его выдвигает, чьим интересам "государь" служит.

Что произошло 25 октября (7 ноября) 1917?

Большевики с Лениным последовательно и упорно оттолкнули от участия во власти все остальные движения, классы и силы, окончательно став тем самым коллективным узурпатором после разгона Учредительного собрания в 1918. Ленин был умнейшим человеком, движимым исключительно справедливыми мотивами, но у него не было политического опыта и знания истории, который тогда, в октябре, остановил бы его от узурпации власти – опыта, который однозначно говорит: всякая узурпация власти неизбежно ведёт к возникновению в ней отрицательного отбора, её вырождению и падению.

И именно благодаря Ленину и большевикам мы этот опыт получили. Полный, всеобъемлющий, чудовищно дорогой ценой. Но получили.

Мы узнали, что всякий узурпатор прежде всего начинает войну со своими конкурентами, которых он оттолкнул от власти. Уничтожив их, он подавляет свободу политической воли и слова, стремясь обезопасить своё положение. Получив несправедливым путём власть, он не может удержаться, чтобы не начать злоупотреблять ею, какими бы высокими мотивами он её не захватывал: почитайте Че Гевару о "революционных бандитах". Потому что таков человек – животное, пару исторических часов назад вставшее с четверенек.

Но главное, что установленная путём узурпации властная организация начинает неминуемо вырождаться – в ней запускается подковерная борьба всех против всех, главная цель которой – власть как право доступа и насилия, а не польза народу, эффективность решений и прочее. И в этой борьбе последовательно побеждают наихудшие, которые могут только бороться за власть либо подчиняться победителям в этой борьбе, а не те, кто может по уму и совести управлять страной к её общему благу.

Вот такой опыт мы получили благодаря Октябрю.

Для чего? Чтобы вы спустя 108 лет мучений и лишений свели всё к детскому сюсюканью "я знаю точно – невозможное возможно"?

https://xn--r1a.website/olegyasynsky/2117