Прочел, пожалуй, все, что наговорили про НОС, Сорокина и Сальникова. Кратко: премия ВГ досталась по делу. О Манараге я писал здесь: https://soloma.today/manaraga

Что такое Петровы? Пни-себя-дочитай - вот что это такое. Говорят, в процессе что-то раскрывается и чем дальше, тем больше. Не знаю, у меня не раскрылось. Потому, наверное, что нет ничего хуже в литературе, чем интеллигент на шуточке. А в целом ровный романоид без других явных перегибов и без сюжета. Ну и всего-то. Надо-не надо, ес-о-но, как говорят в Китае.

Почему так много о нем разговоров/фб- и телеграм-панегириков?

Во-первых, машинка должна вертеться, литература в стриме она такая, увы, нужно о чем-то писать, причем по работе. Но любой стрим предполагает качество оценки/отбора, что, в целом, и прорастает потом в нечто похожее на медиа. Здесь уместно сравнить яндекс-музыку и бендкемп, чтобы было понятно. В позиции Яндмуз. стоит условный Горький, а условного бендкемпа о литературе у нас не получилось, процесса-то нет, Шубина наше все, фб-тред как истина равных, схлопнутый рынок бумажных изданий и т.д.

Во-вторых, это, конечно, очевидный при таком положении дел комплекс вины: а если упустим? а если не дадим? а если не поддержим? Писатель Сальников укололся об этот шип увядшей розочки, который, верю, даст ему гонорар, встречи с читателями в библиотеках, тираж и отчисления от ЛитРеса.. Я очень этого хочу. Но я не хочу, чтобы Сальников олицетворял процесс, не потому, что он не достоин, а потому, что это будет означать его не-бытие, ибо не-бытие и есть состояние русской словесности сегодня.

Дело, повторяю, не в именах, дело в наличии процесса, в котором капиталом является русский язык, а не цифры рублей или количество знаков. Я понимаю, что литература не может быть делом одиночек, подлинный процесс - это разговор группы, объединения. (Мне кажется, Носорог хороший шаг в эту сторону сделал в одном из недавних номеров, пусть и виртуальный, но верный.) А пока объединяющим фактором будет работа и чувство вины - ничего не получится.

Евгений Чижов. Фото 1994-го, кажется, года. Незаметно сам для себя прочел все его книги. Это самый значительный сегодня писатель. Совсем скоро будет большое интервью.

Мы мало обращаем внимания на жизнь, мы невнимательны и небрежны к жизни, которая является причиной искусства, мы занимаемся творчеством в кабинетах по принципу Жюля Верна. Возникло какое-то огромное количество штампов, какой-то условный язык, эсперанто. Мы занимаемся тем, что рассказываем какие-то истории, исторьетки старым языком, не свойственным нам самим, повторяем друг друга и ничего никому дать не можем.
Ну, это может привлечь определенную публику, прокат на этом заработать может. А в принципе кинематограф еще по существу серьезно не тронут.

Мне рассказали случай, который произошел с одним человеком во время войны. Одного человека расстреливали за трусость или за предательство, не помню. Человек этот и еще несколько людей с ним стояли около бывшей начальной школы. Была весна, снег кое-где еще не растаял, лужи вокруг. Они стояли около стены. Перед тем как их расстреливать, им приказали раздеться, снять шинели и сапоги. Потому что трудно было с обмундированием и вообще. Все сняли, а один из них снял шинель, аккуратно сложил, думая о чем-то другом, наверное, и стал ходить с целью положить шинель на сухое место. А кругом были лужи, просто некуда было ее положить. А он не привык класть ее в воду. Этот человек через несколько минут лежал уже в виде трупа у стены, и никакая шинель была не нужна ему. Но он действовал автоматически, по привычке, так как мысли его были далеко в преддверии смерти. И в этом выразилось его состояние. Мне это кажется чрезвычайно выразительным.

Андрей Тарковский

Далее там немного об Алексее Германе, о котором вышел огромный массив материалов на @chapaevproject

https://chapaev.media/faces/348

Олег Дмитриев, прочел я.

Я понимаю, что навешиваю альбому собственные интенции, но это свойство любого открытого произведения: сработать механизмом зажигания, форсункой, доставляющей топливо к наэлектризованной искре. Ночные грузчики берутся отрефлексировать выбор. Здесь опять выявляются совсем иные отношения со временем (судит выбор не тот, кто оказался его следствием, а тот, кто его сделал, а, вернее, как-бы-не-сделал) и новый сюжет. В уже упомянутой подборке жениных стихов был и тот, что стал частью финального трека. В возвращении к старым текстам есть какая-то особенная сила, это круги на воде, то ли камень сорвался, то ли завертелась воронка. Три человека - Стас, Саша и Женя - записали очень большой альбом.

Читать полностью о возвращении Ночных грузчиков: https://goo.gl/TiB1sJ
веб: https://soloma.today/nightloaders/

Лишенный, с одной стороны, возможности существовать литературным трудом, а с другой — не готовый к творческим компромиссам «поперечный поэт» (как охарактеризовал его тогда же А.М. Ремизов), Тиняков в апреле 1925 года, казалось, был готов смириться с предуготованным ему уделом: «судьба неудачника отяготела надо мною и, вероятно, я не только не добьюсь известности и успеха, но погибну безвременно от голода и нищеты». Однако уже в марте 1926 года, потерпев полное поражение в литературном мире, он решается окончательно покинуть его — но на этот раз не проторенной дорогой Александра Добролюбова, а своей, далекой, наконец, от всякого эпигонства. Радикальный биографический жест, осуществленный Тиняковым, располагался уже не в текстуальных границах модернизма, а в пространстве сменяющего его авангарда — искусства, ориентированного на гипертрофированную прагматику, или, проще говоря, на скандал, в пространстве, где «главным становится действенность искусства — оно призвано поразить, растормошить, взбудоражить, вызвать активную реакцию у человека со стороны»

http://gefter.ru/archive/24090
—
Снова хороший исторический текст на Гефтере. Об исходе из литературы и из жизни на обочину. Судьба поэта второго ряда Тинякова и судьба, в общем, всей русской литературы сегодня. Не в материальном, конечно, смысле, но в смысле ментальном, онтологическом, если угодно. Где-то в этом месте (середина 20-х, век назад) нитка оборвалась, возможно, неокончательно.

Это расхожая формула - нет слов. Между тем, именно слова - самое необходимое тогда, когда нужно пойти дальше эмоций, дальше времени, дальше трагедии. Со слов все зачинается, если хотите, то слово - это начало. Я филолог, я верю в слова. Но, как многие повторяют, слов нет. Слова сильнее скорби, траура, кирпичей лиц, вставания на колени, поклонов, просьб о прощении, слова перешагивают смерть, потому что слова созидательны, они всегда проводники будущего. Слова, если они подобраны правильно, а нет - неправда задушит. Сегодня правду зовут русским именем Игорь. Т.е. охраняющий бога.

61.

Люблю, как и все, когда весна попадает на шаг. Когда выходишь в весну. На дюжину минут ветер кутается в твою раскрытую курточку, завтра наверняка пробудится насморк, но сейчас ноздри щекочет самый приятный - свободный - воздух. Зимой 2014-го я также выходил на растекшуюся латвийскую оттепель - да что там: натуральную, нашу, весну - и шагал 3 километра к морю. Свободе нужен собеседник, но там у меня его не было, мое державие привыкало к изоляции, но и ждало главного - дружбы. Неделю назад мы встретились. Я записывал интервью с писателем Чижовым, а он показывал мне "свою" Москву, ту, которая сутулится и прячется в его книжечках. В нынешнем здании Сургутнефтегазбанка я снимал угол в огромной 10-комнатной квартире, - говорил он, - я работал адвокатом по делам несовершенеолетних, меня звали адвокат Террозинни. А где было кафе для глухонемых из Бесконечного праздника? - спросил я. На стыке Страстного и Петровки, где сейчас стоит памятник Высоцкому, там всегда можно было купить наркотики. Мне кажется, я оказался хорошим собеседником, как раз по весне и ее воздуху, так и вижу, как он выходит на зеленоградскую улицу без названия и вдыхает его, ну, ветер. Погода улыбнулась нам, дождь кончился, небо побледнело и почти проявило несильное солнце, под ногами хрустели крошки льда. Я рассказал ему о Балтийском море. Таллеб называет случай черным лебедем, случай не оправдывает систему, а настраивает ее на послушание. В общем, говорит он, это самый важный экономический фактор. Возможно, так оно и есть, но культура кормится случаем и лишь слегка послушанием. Первый роман Чижова - Темное прошлое человека будущего - весь рожден из случая. Он и доказывает случай - это язык. Я говорю об этом, но мой собеседник не согласен. Почти все мои интерпретации не угадывают ни частицы правды. Сколько тебе лет? - спрашивает писатель Чижов. Лапы Севера зажимают мой рот. Из города мы спускаемся в подпол, теряемся за спинами вагонов, желваками движущихся лестниц и протоптанных станций метрополитена мартовской Москвы.

Пауль Клее. Сильная мечта.

Позвольте, я вам приблизительно расскажу, что такое счастье, на примере, который случился на днях.

Это вот когда ты приходишь с женой в онкоинститут, чтоб сдать анализы для очередной госпитализации, тебе делают УЗИ и обнаруживают, что у тебя увеличены лимфоузлы с обеих сторон шеи, и если лимфоузлы справа нас интересуют мало, то лимфоузел слева интересует гораздо больше, потому что слева в шею могут пойти метастазы. Ты приходишь к врачу с результатами УЗИ, и врач, конечно, говорит, что бояться нечего, скорее всего это воспаление, потому что тут у вас и облучение, и химия, иммунитет подорван и т.д., и т.п., но надо убедиться и если там что-то нехорошее — действовать быстро. И ты опять возвращаешься в кабинет УЗИ, и там тебе в шею делают пункцию, берут немного жидкости из увеличенного лимфоузла, затем помещают эту жидкость на стекла и отдают тебе, и ты вместе с женою несешь стекла в кабинет цитологии, а он на четвертом этаже, лифт не работает, потому что в здании ремонт, но жена все равно поднимается с тобой по лестнице, несмотря на больную ногу, и по дороге бодрым голосом рассказывает, что это все ерунда и, конечно, все будет нормально, и ты заходишь в кабинет цитологии, отдаешь стекла работнице, а она говорит, что результат будет готов примерно через полтора часа, погуляйте пока, и вы с женой идете в столовую обедать, едите и говорите о каких-то пустяках, и время движется то ли слишком быстро, то ли очень медленно, вот и салат почти закончился, дрянь, конечно, салат был, и ты говоришь жене, салат как-то не очень, а ты не доедай, говорит она, конечно, не буду, говоришь ты, а вот суп-харчо неплох, хороший у них получился суп, смотри, уже время подходит, пошли, говорит она, и вы идете по коридору онкоинститута, а там на стенах репродукции каких-то картин, Дали, например, есть, и жена говорит, смотри, это Дали, да, говоришь ты, он самый, и разговор переходит вдруг на Третьяковку, мы ведь ни разу не были в Третьяковке, говорит она, вот поедем в Москву, надо обязательно сходить в Третьяковку, а то стыдно как-то, ни разу не были, да, говоришь ты, обязательно сходим, ну даже если и метастазы, говорит жена, это ничего страшного, вырежут, да, говоришь ты, ничего страшного, вырежут обязательно, смотри, говоришь, осталось минут десять, пойдем или посидим еще на диване, смотри, какой удобный тут диван, давай, говорит жена, какой классный диван, так удобно сидеть, да, говоришь, очень удобно, а это кабинет, где мне переописывали КТ из облбольницы, помнишь, ага, говорит жена, кажется уже несколько лет прошло, ну что пошли, да, идем, и вы идете в здание, где находится кабинет цитологии, и ты видишь, что жена очень устала, и говоришь, ты подожди меня тут внизу, я сам схожу, может все-таки вместе, нет, я сам, это быстро, не переживай, ладно, говорит она, и ты поднимаешься наверх, и перед кабинетом на полминуты останавливаешься, чтоб перевести дыхание, и говоришь себе, сейчас, еще несколько секунд, только переведу дыхание, еще пару секунд, господи, только пару секунд, а потом быстрым шагом входишь в кабинет, там сидит работница и перебирает бумаги, фамилия, говорит она, и ты называешь фамилию, да, говорит она, ваш результат готов, ты смотришь на бумагу в ее руках, она переломлена в толстых пальцах работницы и кроме старого диагноза и твоей фамилии ничего не видно, работница протягивает тебе бумагу и говорит, пожалуйста, с этим к врачу, конечно, говоришь ты, берешь бумагу, выходишь из кабинета, разворачиваешь и читаешь «В представленном образце следы крови и жировой ткани», печать, подпись и больше ничего, только кровь, жировая ткань, печать и подпись.

Так вот, это еще не счастье.

Счастье — это когда ты побыстрее спускаешься вниз, показываешь бумажку жене, а она плачет и улыбается тебе сквозь слезы.
—
Володя Данихнов

ему снова нужна помощь: http://danihnov.ru/help

Лет десять назад я шел как-то ночью по Тверской и вдруг встретил Беар. Странным образом она была одна, без спутников, любовников, охранников. Цикады машин вокруг звенели негромко. Я так растерялся, что посмотрел ей прямо в глаза, она в ответ уставилась на меня и мне пришлось отвести взгляд. То есть я, конечно, хотел спросить про океан и Марсель и всякое такое. Но ответ заранее известен. Что умирает и не воссоздается, милая Эммануэль? Все.

Я почувствовал, как заправляю майку в джинсы за несуществующий ремешок. Как говорит в этом фильме Джейн Биркин — а что тут поделать, уже поздно махать крыльями.
--
Максим Семеляк

http://seance.ru/blog/stop-kadr/semeljak-noiseuse/

Сделал миксетйп с любимым (уже) старым русским хапом. Скоро на Соломе будет больше аудио.

https://soloma.today/hop-mixtape/

Саундклауд: https://goo.gl/pr6z1V

Миксклауд: https://goo.gl/eRFpm4

@solomatoday

Земля - уж год, как я тебя люблю!