Джефф Аптер “Всегда мало. История группы The Cure” (2019)

Я человек простой: если Джонатан Дэвис говорит, что ему что-то нравится или он делает с кем-то фит – слушаю все, что издали эти музыканты. Поэтому, когда в 2007 Korn на MTV Unplugged сыграли мэшап Make Me Bad/In Between Days, а Дэвис сказал, что The Cure – это саундтрек его жизни, я был обречен полюбить их.

Помню, что в этом июне увидел книгу на полке и как в тумане понес ее на кассу. Через пару часов я вспомнил, что книги про музыкантов написаны обычно либо криворукими гострайтерами, как в случае тех же Korn, либо людьми, которые разбираются в музыке на уровне “Hurt – отличная песня Джонни Кэша”.

“Всегда мало” начинается со флеш-форварда и почти детективного рассказа, как в 1984 году на концерт The Cure пришел человек, который начал себя резать в толпе. В конце этого пассажа Аптер вбрасывает мысль, которую ведет затем через всю книгу. Он говорит о том, что несмотря на успех, The Cure всегда находились в конфликте, всегда на грани распада, и всегда в события вмешивалась какая-то роковая случайность.

Когда повествование возвращается к началу – это уже воспринимается как передышка перед основным замесом. Далее Аптер делает еще одну классную вещь: он подробно рассказывает про среду 70-ых. Про порядки Англии того времени и почему родилось we don't need no education. Много говорит про музыкантов, которые загорались как костры на башнях Гондора, а потом захлебывались от выпитого.

Не последнее место на этом полотне занимает судьба Иэна Кертиса из Joy Division. Аптер пишет про его смерть и про влияние на Роберта Смита, лидера группы, как про определяющее событие для целой эпохи творчества The Cure.

Книга позволяет посмотреть на все наследие группы под другим углом. Дает понять, какие песни написаны по приколу, а какие выстраданы. Показывает Смита не просто забавным дедом, а человеком, который всю жизнь боролся с вредными привычками и желанием контролировать вообще все.

Можно никак не относиться к творчеству The Cure, но отрицать их вклад и влияние на самые разные жанры от пост-панка до готики нельзя.

9 из 10

P.S. Если у вас будет возможность сходить на лайв The Cure – идите обязательно. В свои 63 дед выдает покруче многих молодых.

Ричард Бротиган "В арбузном сахаре" (1968)

Бротигана часто называют последним битником. Хотя, как по мне, это тот случай, когда яблоко упало настолько далеко от яблони, что нужно проводить генетическую экспертизу, чтобы установить их родство. Направление битников плотно связано с творчеством Берроуза, Керуака и Гинзберга. Среди этой троицы “дядюшек” Бротиган скорее похож на Каспера, чем на еще одного аптечного ковбоя, иф ю ноу.

С первых страниц “В арбузном сахаре” ты понимаешь, что это приключение с повышенным уровнем абстракции. Все предметы в мире героев делают из арбузного сока, поэтому происходящее сначала кажется кукольным, почти детским, как в книгах Носова про коротышек из Цветочного города.

В то же время Бротиган явно играет на поле Бориса Виана, а такие вещи покупают меня с потрохами. Когда читаешь у Бротигана про песни тигров или о том, как они помогали герою решать математику после убийства – сразу вспоминаешь приколы пса Дюпона из “Красной травы”.

Кого-то могут отпугнуть эти сказки для взрослых, но я бы предложил не бросать книгу, а дать ей подышать, как открытому красному.

Можно сказать, что “В арбузном сахаре” книга не столько про события и сюжетные повороты, сколько про ощущения. Тем не менее сам феномен Смертьидеи настолько многомерен, что в него можно зарыться с головой.

8 из 10

Чак Паланик “Ссудный день” (2018)

Появлению этой книги в “моей библиотеке” способствовало кривое расписание электричек в Красное село. Я приехал на вокзал за полтора часа и не знал, чем себя занять. В местном магазине из приличного оказался только Паланик. Так и порешили. Знал ли я о чем книга? Нет. Мне было достаточно, что она умещается в карман.

“Ссудный день” удивляет с первых страниц. Это одновременно и самая паланиковская книга, и максимальный эксперимент. Самая паланиковская, потому что автор опять исследует “подпольных людей”, как сказал бы Достоевский. Среди его инструментов опять грубый натурализм и табуированные темы. Его герои упоминают “Бойцовский клуб”, что неплохо накручивает градус постмодерничности этому произведению. Паланик узнаваем всегда.

В то же время он экспериментирует на всех уровнях. Здесь нет цельного повествования или главных героев. Автор рисует американскую нацию перед войной и революцией. Паланик вплетает десяток микроисторий в одну композицию по типу “Сада земных удовольствий” Босха.

Сюжет романа примерно такой: “миллениалы изобрели социализм”. Накануне подписания документа о вступлении США в войну в обществе назревает переворот. Кланы рвутся к власти и распространяют “сакральную книгу”. Интересно, что Паланик отводит новому учению достаточно много места. Книга соткана из популистских клише, но они очевидно работают как и в случае со знаменитой работой одного немецкого художника.

А еще в это время в интернете набирает популярность сайт с простым названием – Список. В список пользователи добавляют людей, которые по их мнению заслуживают смерти. Двумя словами – книга мертвых. Если кандидат стабильно набирает голоса – в ссудный день за ним придут. В доказательство ликвидации цели клановец возьмет ухо жертвы. Истории про скальпы, back to roots – все, как мы любим.

“Ссудный день” – интересный мыслительный эксперимент. Книжка как мокрыми руками бьет по лицу и заставляет выйти из шокового состояния. Ей немного не хватает целостности, но зато правды – в избытке.

7 ушей со светом в конце туннеля из 10

Борис Виан “Деваться некуда” (2020)

Несколько лет назад группа авторов Улипо решила сделать фанатскому сообществу подарок, дописав последний роман Бориса Виана по обрывочным 4 главам и синопсису.

Литературное творчество Бориса Виана всегда шло как бы параллельными дорогами. Его сюрреалистические, полные иронии и отсылок книги продавались никак. В конце 40-ых во Франции была мода на все американское: джаз, машины, детективы. Поэтому друг Виана предлагает ему написать несколько классических pulp fiction историй с насилием, сексом, расовым вопросом и еще раз насилием. Первый роман “Я приду плюнуть на ваши могилы” (1946) расходится тиражом в 120 000 экземпляров. Книги выходят под псевдонимом Вернон Салливан, а Виан как бы выступает переводчиком с английского, но общественность не проведешь, и вот Борису уже в суде приходится доказывать, что это не он шатает устои французского общества.

Суд Виан проиграет, но публика полюбит его темную сторону. Он всю жизнь будет пытаться разделиться с этим симбиотом, но будет вынужден его использовать, чтобы зарабатывать деньги. Через 13 лет Виан придет на экранизацию первого “сального романа”, увидит свое имя в титрах и умрет от сердечного приступа.

Мне бы хотелось, чтобы Улипо досталась неоконченная рукопись Виана, но “Деваться некуда” — роман Салливана. Поэтому я 3 года ходил вокруг этой книги, зная, что где-то есть последний гвоздь в крышку моего любимого автора.

Но роман оказался вообще не тем, чего я ждал. На вид это классическая детективная история о парне, который вернулся с войны. Его вполне мог бы сыграть Хамфри Богарт. Внутри — Виан как будто примирился со своей второй сущностью, стал профессором Халком. Это чувствуется из описаний, нестандартных сравнений, которые точечно встречаются в тексте, чтобы не отвлекать читателя от экшена.

Книга совсем короткая, а места, которые стоило бы развить чувствуются, но Улипо не стали пускаться в самодеятельность и поставили точку ровно там, где заканчиваются оригинальные идеи.

Достойное прощание для обоих авторов.

Константин Куприянов «Музей „Калифорния“» (2023)
#ноунеймы

/Это будет несколько необычный обзор с подстрочником мыслей по ходу чтения романа/

На обложке книги написано: Если бы Линч и Пинчон вместе задумали написать роман, то получился бы «Музей „Калифорния“». Повертев книгу в руках 5 минут, я так и не понял, сжечь ее на месте или побежать скорее домой и не подавать признаков жизни, пока не дойду до финала. Потому что очень нравится Линч и все книги вокруг Твин Пикса, но не очень нравится Пинчон. Я нашел выход и взял еще пару книг, чтобы не чувствовать себя погано, если эта не пойдет.

Роман начинается бодро – герой рассказывает про свой неудавшийся роман с ведьмой и службу в полиции.
/Предвкушаю неонуар с элементами “Ведьмака” Сапковского/
Известно, что протагонист из России, но несколько лет назад перебрался в США (как и сам автор), а теперь чувствует экзистенциальную тоску по дому, за которую иногда бьет себя по рукам. Однажды из воды вынимают тело девушки. Похоже, в городе появился маньяк, поскольку на бытовуху это убийство не тянет.
/Так-так, сейчас пойдут какие-то детективные штучки, герой покажет нестандартный подход к делу, чтобы вычислить убийцу Лоры Палмер/
Затем Куприянов сворачивает повествование в дорожное приключение героя и адюльтер с попутчицей.
/Ну, наверное это как-то связано. Автор дает нам этот план, чтобы показать темные стороны героя, хотя какое эстетическое наслаждение я должен испытывать при перечислении американского захолустья мне непонятно еще со времен “В дороге”/
Чуть дальше – рассказывает про отношения с девушкой из России.
/О, такое было в “тропиках” Генри Миллера, посмотрим куда заведет нас эта дорога. А, никуда, понятно/
Через всю книгу прослеживается рассуждение про человека, который представляется многоуровневой конструкцией (с уровнями допуска) вроде музея. Все это смешивается с чередой суррогатных отношений – автор достаточно постепенно дает понять, что эта книга не про сюжет. То есть, на самом деле, расстановка сил в романе такая: Линч – 3%, Пинчон – 17%, Генри Миллер 60%, Керуак – 20%.
/Надеюсь, правильно посчитал процентики/

К финалу выясняется, что книга – автофикшн, но для меня это настоящий сюжетный поворот. Я ничего не знал об авторе, на обложке об этом не было ни слова, а теперь надо уверовать в сомнительные события.

Мои подписчики часто просят /никто не просит/ объяснить, что такое автофикшн в трех словах. Я бы сказал, что это “экзгибиционизм в литературе”. Классные примеры жанра – книги Оксаны Васякиной. А когда ты не очень веришь самому автору – тут система дает сбой. Сейчас важно: писать на потоке сознания ≠ делать автофикшн. В случае с «Музей „Калифорния“» меня как будто обманули дважды. Сначала пообещали детектив, а когда я смирился и стал смотреть на текст глазами Рауля Дюка, оправдали его отсутствие личной историей автора.

Я не могу сказать, что книга плохая, потому что это просто неправда, но она не то, чем кажется, иф ю ноу.

5 Ух из 10 сука сос мыслом

Джон Кеннеди Тул “Неоновая библия” (1989)

Джон Тул был уже 20 лет в земле, когда вышла “Неоновая библия”. Почему Тул покончил с собой неизвестно. Разбирая вещи сына, мать нашла две рукописи с очень разной судьбой. Есть версия, что Тул болезненно переживал отказ напечатать его роман “Сговор остолопов”, поэтому решил уйти из жизни в 31. Усилиями матери книга все-таки вышла и получила Пулитцеровскую премию в 1981. “Библию” нашли позже, но из-за бюрократии не могли издать несколько лет. Зато быстро экранизировали. Когда Тул закончил книгу — ему было всего 16.

Приступив к чтению “библии”, я был готов поверить в единорогов, но не в то, что это написано подростком. И дело не в том, о чем книга — это простая и местами наивная история взросления. Дело в том, как она написана. Тул уже в 16 лет показывает такой уровень детализации, к которому не могут приблизиться даже самые опытные авторы. Здесь я не имею в виду километровые “толстовские” описания дубов и телег. Тул всегда знает, когда нужно добавить красок, когда только намекнуть на события и не развивать их, потому что еще не может знать каких-то вещей в силу возраста своего персонажа.

Одни авторы придумывают классные сюжеты с кучей поворотов. Другие — умеют в эпатаж и актуалочку. Но многим не хватает настоящего интереса к жизни, умения наблюдать за людьми — и вот в этом Тул невозможно хорош. В свои 16 он понимает про мир взрослых, будто бы уже сто триллионов миллиардов лет проживает на триллионах и
триллионах таких же планет.

Представьте, что “Бремя страстей человеческих” пропустили через нейронку и сжали в 4 раза. Я не говорю, что Моэм плохой писатель и не сравниваю произведения. Скорее просто навигирую. Если понравилось “бремя”, то для “библии” должно найтись место в вашем сердечке.

9 из 10

Итало Кальвино “Наши предки” (1952)

Про Итало Кальвино я узнал странным образом еще в 2009-ом. Когда разглядывал издание Леонида Андреева, ко мне подошел консультант с месседжем расширения чека и выдал следующее:
– О, а ты знал, что Вернер из “Рассказа о семи повешенных” имел прототип? Этот парень носил паспорт Марио Кальвино. Только это чужой паспорт был, а сын настоящего Марио Кальвино тоже писателем стал.
А затем протянул книгу Итало Кальвино. На обложке был человек, привязанный веревкой за ногу вниз головой. Лишних денег у меня тогда не было, поэтому план провалился, но обложка запомнилась. Потому что очень скоро случился просмотр фильма “Воображариум доктора Парнаса”, в котором Хит Леджер висел ровно также. Потом я узнал, что это символика таро, но не суть.

Этой зимой я делал выбор в пользу книг, которые умещаются в карман парки. И вот как-то зацепил взглядом “Наши предки”, словно надел куртец из 2009-ого и открыл в прошлое дверцу.

Книга “Наши предки” включает в себя три истории в жанре магический реализм: “Раздвоенный виконт”, “Барон на дереве” и “Несуществующий рыцарь”. Между ними вряд ли можно найти связь, скорее Кальвино исследует наше прошлое, но сам при этом выступает ненадежным рассказчиком. Он как бы предлагает читателям поверить в фантастические события, которые сейчас уже невозможно проверить.

Основную технику “Наши предки” хорошо описывает вторая история “Барон на дереве”. В нем героиня готовит на всю семью разнообразную дичь, но прикрывает это благими намерениями. То есть все три истории замаскированы под классические европейские романы, но постепенно в них попадают странные элементы, которые расширяют границы жанра.

Пожалуй, мне больше всего понравилась первая история про виконта, в которого на войне попало пушечное ядро, что разделило его на двух персонажей. Для справки – виконт не был дождевым червем, да и черви так не умеют, училки биологии врут.

“Наши предки” легко и интересно написаны. Хороший выбор, чтобы валяться с ней на пляже, а то вдруг у вас отпуск.

7 ай пуш май фингерс инто май айс из 10 пол – это лава

Юлия Яковлева “Нашествие” (2022)

Сложно поверить, но эта книга не о том, как батя месил грязь в 2002 под Короля и Шута в Раменском. “Нашествие” притворяется классическим романом так искусно, что иногда забываешь, что там еще и про оборотней.

Любопытно, что кино и игры значительно лучше освоили жанр исторической дичи. Вещи типа Vidocq или Order 1886 всегда находили во мне отклик, поэтому, увидев “Нашествие” на полке, – сразу понес к книгу к кассе. Пока нес, увидел на форзаце, что герой не всегда был таким, а заболел ликантропией, вернувшись с фронта.

Любопытная метафора для книги из 2022 года, но из чего вообще сделан роман, как он (не)становится историческим?

С одной стороны, в книге есть очень вольные интерпретации идей Наполеона и расхождения в датах, поэтому про трушную историчность говорить не стоит. С другой стороны, я помню, как в твиттере накидывали на сериал “Великая”, где графа Ростова играл не белый парень. То, что графья Ростовы – такая же выдумка как и оборотни, думаю, опустим.

Но с атмосферой царской России у Яковлевой получается хорошо. Дело не только в языке повествования и историческом колорите наполеоновский войн. Яковлева делает отсылки на героев Толстого так, что мы как бы существуем с ними в одном мире, но не можем встретиться на мазурке. Это не дает роману превратиться в мэшап и потерять самостоятельность.

С атмосферой понятно, а что с сюжетом? Тут сложно. Читателю быстро дают проглотить детективную наживку, а потом ⅔ книги приходится наблюдать унылый дворянский быт и эротизм категории ren tv. Честно ли так делать? Не знаю. В третьей части, конечно, начинается некоторый экшен, но я уже наелся к этому времени.

“Нашествие” – интересный эксперимент, но больше аттракцион, чем художественная литература. Мне нравится, что Яковлева постаралась расширить жанровое полотно, но из этого волка можно достать еще живую бабушку – сущности плохо смешались.

6 джейкобов из 10 эдвардов

Когда Брайан ушел из Корн — казалось группа развалится. За ним ушел ударник, и опасения усилились. В 2005 я не понимал этого поступка, был обижен, поэтому долго не слушал сольный альбом Уэлча. Кажется, включил его только через пару лет, когда стало понятно, что Корн в безопасности. За это время пришло понимание, как бы сказал Ирвин Уэлш, что Брайан выбрал жизнь. Эта книга не совсем про музыку или Корн в частности. Эта история, как вернуться и быть просто отцом, а не рок-звездой.

Завтра будет пост про художку;)

Джефф Нун «Иглой по винилу» (2000)

Критика вокруг книги всегда говорит, что это максимально экспериментальный роман. Есть ощущение, что критики просто не читали другие вещи автора. Нун всегда был панком. И на сцене с гитарой, и за печатной машинкой. Даже в ранних произведениях видно, что его работа со словом — это вызов/взрыв. Это не значит, что эксперимента в книге нет вовсе, просто здесь Нун больше работает с формой и разбивает поток сознания на строфы через слэши.

Когда читал роман «Пыльца», то часто ловил себя на мысли: «О, а так можно было?». «Иглой по винилу» продолжает удивлять, но больше не играет на поле киберпанка, хотя фантастические элементы остались. Например, в книге можно переводить звук в жидкость и ставиться ей. Мне это напомнило фортепиано-смешиватель коктейлей из "Пены дней", который выдавал разные напитки в зависимости от мелодии, которую на нем играли.

Герой романа ищет новый звук и понимает, что его группа к нему не придет никогда. Затем он встречает девушку, которая предлагает присоедениться к их проекту. У команды огромный потенциал, но почти сразу видно, что музыканты темнят. А когда исчезает ударник группы – дела начинают резко идти в гору.

Книжка небольшая, поэтому про сюжет больше рассказывать не буду, чтобы не спойлить. Важно, что Нун смог сделать то, что удается очень редко в книгах, написанных потоком сознания – не потерять сюжет. Кажется, на 300 страниц MF от Берджесса я потратил пару месяцев.

С «Иглой по винилу» есть хитрость. Нужно выделить один вечер и постараться не отвлекаться ни на что, чтобы не сбиться с ритма.

Тогда роман раскроется, а вы действительно кайфанете от него.

7 из 10

Был в Нижнем Новгороде, зашел в книжный, дальше все как в тумане. Новый обзор завтра.

Стиг Дагерман “Остров обреченных” (1946)

Где-то на середине книги я решил почитать про писателя и тут же пожалел об этом. Тот момент, когда рандомно покупаешь две книги, а оба автора кончают жизнь самоубийством в 31 от удушья выхлопными газами своих машин.

Этой зарисовкой я хотел задать тон обзора. “Остров обреченных” рассказывает о группе выживших после кораблекрушения. Сам остров, на котором они оказались, похож на тропический рай, но такой — обильно политый мутагеном. На земле плотоядные ящерицы, в небе — чудовищные птицы, в воде поджидают ожившие морские мины. У героев мало еды, но они не пытаются охотиться. У них мало пресной воды, но один персонаж сливает остатки в песок. Мы понимаем, что жажда скоро добьет случайно выживших. В общем, у нас тут сериал Lost, если бы его писал Сартр.

Далее Дагерман делает шаг назад и уводит повествование в интерлюдию. Он подробно рассказывает о том, как герои попали на злополучный корабль, но не чтобы мы прониклись к ним чувствами. Оказывается, что у всех пассажиров в той или иной мере беды с башкой, поэтому для них НОРМАЛЬНО не искать спасения.

Дальше я заткнусь про сюжет, потому что хочется поговорить про символический план. Этой книге нельзя дать однозначную оценку, потому что она как бы существует в двух измерениях. Как классический роман, в котором все потекли кукухой, и как экзистенциальный эксперимент. Вот насколько Комедиант из “Хранителей” отличается от классического Супермена, настолько “Остров обреченных” отличается от “Повелителя мух”.

То, как люди ведут себя на острове — это даже не попытка вскрыть животную природу человека и показать, что слой цивилизации — легкий налет. Чуть задень и мы опять зароемся в привычные паттерны поведения, которые использовали на большой земле. Дагерман забирается глубже как гастроскопический зонд, он ковыряет самое воспаленное, иррациональное и живое, поэтому вторую половину книги читать физически тяжело.

В романе не обсуждается причина крушения корабля, но много уделяется чувству вины. Мы 460 страниц знаем, что герои вряд ли выживут, но ничего не делаем. Эту книгу сложно рекомендовать, потому что она заразная, она подселяет это чувство читателям, и мы становимся соучастниками.