Маше 18. У неё свидание. Напялила самые облегающие штаны.
– Что это? – спросил я. – У нас два прадеда священники, один академик и один цыган.
Откуда эта тяга к пороку и голым ягодицам? И где ты взяла грудь? Тебя же примут за женщину, которая хочет любви!
Я предложил одеться просто и эффектно: свитер до колена, лыжные штаны. Рассказал правила свиданий для женщин.
1. Первый поцелуй не раньше помолвки.
2. В подъезды не входить.
3. Ницше не обсуждать.
4. Домой не позже семи.
И это ещё повезло, что я отец-пофигист. Будь я мать-истеричка, правила были бы намного жёстче.
Когда-то и на мне лежал покров невинности. Но однажды ураган страсти по имени Юля затянул меня в подъезд и отцеловал там до синяков.
Мужчины не любят целоваться дольше четырёх часов. Начинают возиться, просятся присесть, отвлекаются. Я навсегда запомнил все трещинки в этом подъезде и как по-разному булькали его радиаторы.
На второе свидание Юля пригласила к себе. Как воспитанный гость, я принёс подарок – книгу «Камасутра». Подарил, а сам сел в ногах, стал смотреть, как Юля читает. Она прочла все триста страниц. И ничто в её лице не поменялось. Она сказала «ну всё, принцип понятен».
Некоторое время мы сидели молча. Потом я предложил выйти в подъезд, поцеловаться. Тут припёрлась её бабушка, наше время истекло.
В третий раз я пришёл рассказать о Фридрихе Ницше. Начал с цитаты:
«Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. И потому он ищет женщину как самую опасную игрушку».
И вот вам превосходство немецких техник над индийскими: минуты не прошло, Юля меня поцеловала с неистовой силою.
– Вот так выполняется настоящий французский поцелуй! – сказала она, игриво оттолкнув моё обескровленное тело. Следующие четыре часа мы целовались с очень опытным видом.
Чмоканье сотрясало округу. А потом оказалось, что Юля курит. Я не смог этого перенести.
Мы расстались.
Всё это я подробно изложил Маше, как пример ненужного молодёжного пыла. Заодно объяснил, что целоваться надо без слюней, короткими очередями, слегка привлекая и одновременно отталкивая жертву. Губы должны быть чуть напряжены, тренироваться лучше на помидорке. Помидорка вот, бери, дарю.
Маша ответила:
«Возлюби ближнего своего» – это значит «Оставь ближнего своего в покое!».
И ушла. Судя по цитате, Ницше они уже прошли.
Я подглядывал сквозь занавеску с девятого этажа во двор. У кавалера шарфик, шапочка, перчатки, притворяется приличным, усыпляет бдительность. Формально они пошли выгуливать нашего пёсика. В мирное время собачка ходит противолодочным зигзагом, брызгая на мир из пипетки. Тут же её потащили, как банку за свадебной машиной. Она билась о деревья, – всем плевать. Настолько интересный разговор сразу начался.
Они скакали по непонятным кустам четырнадцать часов. По возвращении собачка выпила свою миску и оба унитаза. И два дня при слове «гулять» бежала под кровать и там о чём-то причитала. И я её прекрасно понимаю. Вид со стороны на зрелые чувства кого угодно сделает неврастеником.
Слава Сэ
– Что это? – спросил я. – У нас два прадеда священники, один академик и один цыган.
Откуда эта тяга к пороку и голым ягодицам? И где ты взяла грудь? Тебя же примут за женщину, которая хочет любви!
Я предложил одеться просто и эффектно: свитер до колена, лыжные штаны. Рассказал правила свиданий для женщин.
1. Первый поцелуй не раньше помолвки.
2. В подъезды не входить.
3. Ницше не обсуждать.
4. Домой не позже семи.
И это ещё повезло, что я отец-пофигист. Будь я мать-истеричка, правила были бы намного жёстче.
Когда-то и на мне лежал покров невинности. Но однажды ураган страсти по имени Юля затянул меня в подъезд и отцеловал там до синяков.
Мужчины не любят целоваться дольше четырёх часов. Начинают возиться, просятся присесть, отвлекаются. Я навсегда запомнил все трещинки в этом подъезде и как по-разному булькали его радиаторы.
На второе свидание Юля пригласила к себе. Как воспитанный гость, я принёс подарок – книгу «Камасутра». Подарил, а сам сел в ногах, стал смотреть, как Юля читает. Она прочла все триста страниц. И ничто в её лице не поменялось. Она сказала «ну всё, принцип понятен».
Некоторое время мы сидели молча. Потом я предложил выйти в подъезд, поцеловаться. Тут припёрлась её бабушка, наше время истекло.
В третий раз я пришёл рассказать о Фридрихе Ницше. Начал с цитаты:
«Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. И потому он ищет женщину как самую опасную игрушку».
И вот вам превосходство немецких техник над индийскими: минуты не прошло, Юля меня поцеловала с неистовой силою.
– Вот так выполняется настоящий французский поцелуй! – сказала она, игриво оттолкнув моё обескровленное тело. Следующие четыре часа мы целовались с очень опытным видом.
Чмоканье сотрясало округу. А потом оказалось, что Юля курит. Я не смог этого перенести.
Мы расстались.
Всё это я подробно изложил Маше, как пример ненужного молодёжного пыла. Заодно объяснил, что целоваться надо без слюней, короткими очередями, слегка привлекая и одновременно отталкивая жертву. Губы должны быть чуть напряжены, тренироваться лучше на помидорке. Помидорка вот, бери, дарю.
Маша ответила:
«Возлюби ближнего своего» – это значит «Оставь ближнего своего в покое!».
И ушла. Судя по цитате, Ницше они уже прошли.
Я подглядывал сквозь занавеску с девятого этажа во двор. У кавалера шарфик, шапочка, перчатки, притворяется приличным, усыпляет бдительность. Формально они пошли выгуливать нашего пёсика. В мирное время собачка ходит противолодочным зигзагом, брызгая на мир из пипетки. Тут же её потащили, как банку за свадебной машиной. Она билась о деревья, – всем плевать. Настолько интересный разговор сразу начался.
Они скакали по непонятным кустам четырнадцать часов. По возвращении собачка выпила свою миску и оба унитаза. И два дня при слове «гулять» бежала под кровать и там о чём-то причитала. И я её прекрасно понимаю. Вид со стороны на зрелые чувства кого угодно сделает неврастеником.
Слава Сэ
вспомним)))
Дождь! Шлепая по лужам, чуть не споткнулась о странную бабулю- стоя на четвереньках, она светила фонариком в какой-то подвал и умоляла кота вылезти, причем делала это на упоительнейшем русском:
- Барсо, ты мой жизн покушал, Барсо. Тебе миш укусит бешени, Барсо, шамашечи будишь, цанцар. Виходи! Не хочишь?Я знаю, зачем не хочиш, этот сери пиляд тебе лучи калбас, лучи сасиска. Харашо, чичас двер аткрою, вада к тибе прыдет, знаишь, что ты делать будишь с ней вместе?
Барсо безмолвствовал. Я боялась шевельнуться.
-Плават будиш! Брассом плават будиш, животни звер!
Встала с колен, повернулась ко мне и снисходительно пояснила:
-Пуст знаит, что жизн не мармалад!
Елена Петросян
Дождь! Шлепая по лужам, чуть не споткнулась о странную бабулю- стоя на четвереньках, она светила фонариком в какой-то подвал и умоляла кота вылезти, причем делала это на упоительнейшем русском:
- Барсо, ты мой жизн покушал, Барсо. Тебе миш укусит бешени, Барсо, шамашечи будишь, цанцар. Виходи! Не хочишь?Я знаю, зачем не хочиш, этот сери пиляд тебе лучи калбас, лучи сасиска. Харашо, чичас двер аткрою, вада к тибе прыдет, знаишь, что ты делать будишь с ней вместе?
Барсо безмолвствовал. Я боялась шевельнуться.
-Плават будиш! Брассом плават будиш, животни звер!
Встала с колен, повернулась ко мне и снисходительно пояснила:
-Пуст знаит, что жизн не мармалад!
Елена Петросян
...мужские истории
На кораблях всегда была уйма тараканов.
Тепло, много еды и воды, есть где зашхериться – что ещё этим насекомым нужно? Тараканов было настолько много, что когда заходишь в каюту и включаешь свет, слышен громкий шорох от разбегающихся тараканьих лап. Моряки с тараканами не особо враждовали и относились к ним, скорее, как к домашним животным. Вреда-то от них никакого, это ж не комары и не мухи.
Однажды замполит малого противолодочного корабля Северного флота отбыл в заслуженный отпуск и непредусмотрительно оставил на столе баллончик с красной нитрокраской. После ужина его сосед по каюте, штурман, лежал на койке и смотрел в пространство. По переборкам, потолоку, столу и всем остальным поверхностям, как обычно, шлялись тараканы. Штурман долго смотрел на тараканов, на забытый баллончик с краской. И тут ему пришла в голову идея, как скрасить серую флотскую жизнь.
Из пустой коробки была изготовлена ловушка, несколько десятков тараканов были словлены, покрашены в красный цвет и выпущены на волю. Ещё пару заходов – и практически все тараканы в каюте приобрели нетипичную для них ярко-красную масть.
Закончив дело, штурман привел в каюту своего кореша – минера. Огненный окрас разбегающихся насекомых очаровал сурового минера, и он с криком «У меня они будут синими!» умчался в свою каюту.
Следующие пару недель жизнь на корабле напоминала день открытых дверей в дурдоме. В каждом жилом помещении, на каждом боевом посту стояли тараканьи ловушки, тараканы отлавливались и окрашивались в геральдические цвета своего сюзерена. Моноцвета быстро закончились.
Но тут кто-то из таракановладельцев вспомнил, что болеет за «Спартак» и его отряд приобрел красно-белые цвета любимой команды. После этого сразу же появились «зенитовцы», «локомотивцы» и т.д. Возникли и другие, неспортивные сообщества. Например, тараканы, покрашенные под пчел, с черно-желтыми полосками. Тараканы-крестоносцы, и так далее.
Армии росли, накал страстей увеличивался. Инициативная группа разработала правила взаимодействия между боссами тараканьих группировок. Было строго запрещено перекрашивать чужих тараканов. Но их можно было или уничтожать, или брать в плен (но только на своей территории!). Пленение особо поощрялось. По количеству плененных бойцов хозяину каюты давались очки, от которых поднимался его рейтинг. На корабельном стенде была вывешена таблица соревнования. Инициативная группа ежедневно считала количество пленных и награждала передовиков сгущенкой.
На тараканов началась настоящая охота – и на чужих, и на бесхозных. В каютах возникли концлагеря для пленных. Если требовались деньги, группу тараканов (пленных или даже своих) можно было выгодно продать желающему. Это был уже перебор. Тараканья эпидемия не обошла стороной даже командира корабля.
Неизвестно, сколько ещё бы продолжалась эта безумная вакханалия, но однажды на корабль зашел командир бригады. Попивая чаёк в кают-компании, он увидел напоминающую веселый детский мультик группу разномастных тараканов. У капраза случился шок. Вестовой кают-компании был строго допрошен, экипаж построен по большому сбору и комбриг произнес эмоциональную речь, полную красочных эпитетов и метафор, смысл которой сводился к следующему: «Родина вам доверила защищать себя, а вы тут всякой херней маетсь!»
Кораблю был объявлен орпериод на неделю, в течение которого была подтянута дисциплина, вылизаны до блеска все помещения и истреблены все тараканы. Благо, это было уже достаточно несложно сделать, по причине их хорошей заметности на фоне тусклых корабельных переборок, а также выросшего охотничьего опыта всех членов экипажа.
Землянин.Ф
На кораблях всегда была уйма тараканов.
Тепло, много еды и воды, есть где зашхериться – что ещё этим насекомым нужно? Тараканов было настолько много, что когда заходишь в каюту и включаешь свет, слышен громкий шорох от разбегающихся тараканьих лап. Моряки с тараканами не особо враждовали и относились к ним, скорее, как к домашним животным. Вреда-то от них никакого, это ж не комары и не мухи.
Однажды замполит малого противолодочного корабля Северного флота отбыл в заслуженный отпуск и непредусмотрительно оставил на столе баллончик с красной нитрокраской. После ужина его сосед по каюте, штурман, лежал на койке и смотрел в пространство. По переборкам, потолоку, столу и всем остальным поверхностям, как обычно, шлялись тараканы. Штурман долго смотрел на тараканов, на забытый баллончик с краской. И тут ему пришла в голову идея, как скрасить серую флотскую жизнь.
Из пустой коробки была изготовлена ловушка, несколько десятков тараканов были словлены, покрашены в красный цвет и выпущены на волю. Ещё пару заходов – и практически все тараканы в каюте приобрели нетипичную для них ярко-красную масть.
Закончив дело, штурман привел в каюту своего кореша – минера. Огненный окрас разбегающихся насекомых очаровал сурового минера, и он с криком «У меня они будут синими!» умчался в свою каюту.
Следующие пару недель жизнь на корабле напоминала день открытых дверей в дурдоме. В каждом жилом помещении, на каждом боевом посту стояли тараканьи ловушки, тараканы отлавливались и окрашивались в геральдические цвета своего сюзерена. Моноцвета быстро закончились.
Но тут кто-то из таракановладельцев вспомнил, что болеет за «Спартак» и его отряд приобрел красно-белые цвета любимой команды. После этого сразу же появились «зенитовцы», «локомотивцы» и т.д. Возникли и другие, неспортивные сообщества. Например, тараканы, покрашенные под пчел, с черно-желтыми полосками. Тараканы-крестоносцы, и так далее.
Армии росли, накал страстей увеличивался. Инициативная группа разработала правила взаимодействия между боссами тараканьих группировок. Было строго запрещено перекрашивать чужих тараканов. Но их можно было или уничтожать, или брать в плен (но только на своей территории!). Пленение особо поощрялось. По количеству плененных бойцов хозяину каюты давались очки, от которых поднимался его рейтинг. На корабельном стенде была вывешена таблица соревнования. Инициативная группа ежедневно считала количество пленных и награждала передовиков сгущенкой.
На тараканов началась настоящая охота – и на чужих, и на бесхозных. В каютах возникли концлагеря для пленных. Если требовались деньги, группу тараканов (пленных или даже своих) можно было выгодно продать желающему. Это был уже перебор. Тараканья эпидемия не обошла стороной даже командира корабля.
Неизвестно, сколько ещё бы продолжалась эта безумная вакханалия, но однажды на корабль зашел командир бригады. Попивая чаёк в кают-компании, он увидел напоминающую веселый детский мультик группу разномастных тараканов. У капраза случился шок. Вестовой кают-компании был строго допрошен, экипаж построен по большому сбору и комбриг произнес эмоциональную речь, полную красочных эпитетов и метафор, смысл которой сводился к следующему: «Родина вам доверила защищать себя, а вы тут всякой херней маетсь!»
Кораблю был объявлен орпериод на неделю, в течение которого была подтянута дисциплина, вылизаны до блеска все помещения и истреблены все тараканы. Благо, это было уже достаточно несложно сделать, по причине их хорошей заметности на фоне тусклых корабельных переборок, а также выросшего охотничьего опыта всех членов экипажа.
Землянин.Ф
Учитeльница дaлa учeникaм зaдaниe в четвёртoм клaссe: пoпрoсить свoих рoдитeлeй рaсскaзать им истoрию с мoралью в кoнце. На следующий день дети пришли на урок, чтобы рассказать свои истории.
У всех детей были обычные рассказы, типа «убежало молоко — не отходи от плиты». К концу урока учительница поняла, что осталась только Катя.
- Катя, ты хочешь нам что-нибудь рассказать?
- Да! Мой папа рассказал мне историю про мою маму. Она была пилотом самолета, который был сбит вражеской зениткой. Мама успела катапультироваться, и всё, что у нее было в арсенале — это нож, пистолет и бутылка водки. Приближаясь к вражеской земле, она стала опасаться, что во время приземления бутылка с водкой разобьётся — и выпила всё в воздухе. Она приземлилась прямо посередине врагов. 15 человек она застрелила из пистолета, но потом у нее закончились патроны. Еще десятерых моя мама нейтрализовала ножом, пока не сломалось лезвие. Последнего врага мама задушила голыми руками!»
- Боже мой! — вскрикнула учительница.- И какая же мораль у этой истории?
- Не связывайтесь с моей мамой, когда она пьяная!..
У всех детей были обычные рассказы, типа «убежало молоко — не отходи от плиты». К концу урока учительница поняла, что осталась только Катя.
- Катя, ты хочешь нам что-нибудь рассказать?
- Да! Мой папа рассказал мне историю про мою маму. Она была пилотом самолета, который был сбит вражеской зениткой. Мама успела катапультироваться, и всё, что у нее было в арсенале — это нож, пистолет и бутылка водки. Приближаясь к вражеской земле, она стала опасаться, что во время приземления бутылка с водкой разобьётся — и выпила всё в воздухе. Она приземлилась прямо посередине врагов. 15 человек она застрелила из пистолета, но потом у нее закончились патроны. Еще десятерых моя мама нейтрализовала ножом, пока не сломалось лезвие. Последнего врага мама задушила голыми руками!»
- Боже мой! — вскрикнула учительница.- И какая же мораль у этой истории?
- Не связывайтесь с моей мамой, когда она пьяная!..
Манька пошла в первый класс и влюбилась в мальчика из параллельного «Г».
Звали мальчика Араратом, и отчаянно грассирующая Манька из кожи вон лезла, чтобы правильно произнести его имя. Впрочем, тщетно. Два «р» подряд были непосильной для Манюни задачей – она начинала булькать и тормозить уже на первом слоге. Правда, сдаваться не собиралась.
– Агхагхат, – приперла как-то к стенке своего возлюбленного Манюня, – а как тебя по отчеству зовут?
– Размикович, – побледнел Арарат.
– Издеваешься надо мной, что ли? – рассердилась Манька и ударила его по голове портфелем.
Наринэ Абгарян
Звали мальчика Араратом, и отчаянно грассирующая Манька из кожи вон лезла, чтобы правильно произнести его имя. Впрочем, тщетно. Два «р» подряд были непосильной для Манюни задачей – она начинала булькать и тормозить уже на первом слоге. Правда, сдаваться не собиралась.
– Агхагхат, – приперла как-то к стенке своего возлюбленного Манюня, – а как тебя по отчеству зовут?
– Размикович, – побледнел Арарат.
– Издеваешься надо мной, что ли? – рассердилась Манька и ударила его по голове портфелем.
Наринэ Абгарян
Это фото сделано в 1946 году. Мужчина на фото — Ким Шимизу. Ему 35 лет. У него двое детей. Шимизу никогда не бегает, спит до поздна, ест всё, что хочет, вместо воды пьёт пиво. Он ужинает плотно. И что же делает Шимизу для того, чтобы иметь такую фигуру? У Шимизу нет никаких секретов. Шимизу — это тот человек, который сидит в левом углу фотографии... А что касается стоящего на фото мужчины, кто он такой, неизвестно.
(С) пёрто!
(С) пёрто!
«В августе 1989-го к бабушке в огород повадились лазить воришки - таскали по ночам огурцы из парника, помидоры из теплицы, топтали грядки.
Неприятно.
И жалко.
Особенно бабушку. Бабушка бледнела, надевала старое зимнее пальто (на моей сибирской родине в августе ночью зимняя одежда - самая подходящая) и караулила воров.
Но они были хитрее, они пробирались в огород под утро, когда уставшая бабушка сдавалась и уходила домой.
Папа сказал, не дело бродить в зимнем пальто по мокрому от росы огороду в 20-м веке.
Папа был инженер, поэтому быстро всё придумал.
До вечера в сарае он смастерил три ловушки, а потом разложил их на тропинках вдоль грядок и вдоль забора.
Ловушками были небольшие листы мягкого железа, которые папа забросал землёй и песком.
Стоило наступить на ловушку, как сигнал по длинным проводам, незаметно проложенным сквозь морковную ботву и зелёные перья лука, запускал велосипедный звоночек в доме над дедушкиной кроватью.
Дед был глуховат, но от этого звонка даже он подпрыгивал. Рядом с его кроватью папа привинтил тумблер, который одновременно включал прожектор на крыше дома и врубал пожарную сирену. Прожектор был вынесен со спортивного стадиона - 2000 ватт, не меньше.
Он светил так, будто космические пришельцы и ЦСКА устроили межгалактический матч.
Папа придерживался принципов гуманизма (к великому дедушкиному сожалению), убивать никого не планировал, хотел только хорошенько напугать.
Когда в два ночи над тихой деревней оглушительно завыла сирена, а окрестности залило ярким белым пламенем, проснулась абсолютно вся округа, включая соседние сëла, решив, что война. Мы с бабушкой и родителями прильнули к окнам, с интересом глядя на мечущихся между грядками людей.
Это были взрослые парни и даже две девицы лет двадцати. Они, наверное, решили, что сейчас их порешат из лазерного оружия.
Помню, как они приседали в панике, прикрывая головы руками, один лёг возле гороха и пополз по-пластунски.
Дед в пижаме высунулся из окна и вопил дурным голосом про четырёх всадников апокалипсиса.
Это был акт упоительного возмездия.
Больше к бабушке в огород никто не лазил. Никогда.
Мы с сёстрами с сожалением разглядывали ловушки, зря пылившиеся в сарае.
Иногда я думаю, как сложилась судьба тех любителей чужих огурцов. Победили они заикание? Или до сих пор ссутся, если резко включить в комнате свет.
Наверняка кто-то из их компании помер от разрыва сердца возле компостной кучи. Дед просто ничего нам не сказал тогда - такой человек - вывез труп на тележке на свалку и забросал сухими ветками малины. А иначе чего он потом целую неделю улыбался?
Наталья Волошина
Неприятно.
И жалко.
Особенно бабушку. Бабушка бледнела, надевала старое зимнее пальто (на моей сибирской родине в августе ночью зимняя одежда - самая подходящая) и караулила воров.
Но они были хитрее, они пробирались в огород под утро, когда уставшая бабушка сдавалась и уходила домой.
Папа сказал, не дело бродить в зимнем пальто по мокрому от росы огороду в 20-м веке.
Папа был инженер, поэтому быстро всё придумал.
До вечера в сарае он смастерил три ловушки, а потом разложил их на тропинках вдоль грядок и вдоль забора.
Ловушками были небольшие листы мягкого железа, которые папа забросал землёй и песком.
Стоило наступить на ловушку, как сигнал по длинным проводам, незаметно проложенным сквозь морковную ботву и зелёные перья лука, запускал велосипедный звоночек в доме над дедушкиной кроватью.
Дед был глуховат, но от этого звонка даже он подпрыгивал. Рядом с его кроватью папа привинтил тумблер, который одновременно включал прожектор на крыше дома и врубал пожарную сирену. Прожектор был вынесен со спортивного стадиона - 2000 ватт, не меньше.
Он светил так, будто космические пришельцы и ЦСКА устроили межгалактический матч.
Папа придерживался принципов гуманизма (к великому дедушкиному сожалению), убивать никого не планировал, хотел только хорошенько напугать.
Когда в два ночи над тихой деревней оглушительно завыла сирена, а окрестности залило ярким белым пламенем, проснулась абсолютно вся округа, включая соседние сëла, решив, что война. Мы с бабушкой и родителями прильнули к окнам, с интересом глядя на мечущихся между грядками людей.
Это были взрослые парни и даже две девицы лет двадцати. Они, наверное, решили, что сейчас их порешат из лазерного оружия.
Помню, как они приседали в панике, прикрывая головы руками, один лёг возле гороха и пополз по-пластунски.
Дед в пижаме высунулся из окна и вопил дурным голосом про четырёх всадников апокалипсиса.
Это был акт упоительного возмездия.
Больше к бабушке в огород никто не лазил. Никогда.
Мы с сёстрами с сожалением разглядывали ловушки, зря пылившиеся в сарае.
Иногда я думаю, как сложилась судьба тех любителей чужих огурцов. Победили они заикание? Или до сих пор ссутся, если резко включить в комнате свет.
Наверняка кто-то из их компании помер от разрыва сердца возле компостной кучи. Дед просто ничего нам не сказал тогда - такой человек - вывез труп на тележке на свалку и забросал сухими ветками малины. А иначе чего он потом целую неделю улыбался?
Наталья Волошина
В восемь лет наша старшая изъявила желание проколоть себе ушки.
– Хочу гвоздики, – сказала она. – Простые серебряные.
– Так простые или серебряные? – уточнил я.
– Простые серебряные!
– Скажи спасибо, что не золотые, – проговорила жена.
– А что, можно золотые? – встрепенулась старшая.
– Нет, золотые – нет!
– Тогда серебряные, с камушком...
– С каким ещё камушком?
– С обычным.
– С гранитом, что ли?
– С бриллиантиком.
– С бриллиантиком?! – задохнулся я.
– Да не с настоящим, – сказала жена. – С цирконием. Своди её в магазин и пусть выберет себе что-нибудь с цирконием.
И мы отправились в магазин втроём – я, старшая и младшая, которой на тот момент не было ещё и шести.
– Мне гвоздики в уши, – сказала продавщице старшая, – серебряные с бриллиантиком…
– С бриллиантиком?! – воодушевилась ювелирная фея.
– С цирконием! – умерил я её пыл.
– Жаль. На бриллиантики у нас сегодня отличные скидки!
– И всё же нам с цирконием.
– Ну хорошо, выбирайте, – указала фея на стеклянную витрину с гвоздями, и старшая, точно заправский столяр, тут же ткнула пальцем в стекло:
– Эти!
– Отличный выбор, – похвалила её фея, и озвучила цену.
– Окей… – не став спорить, проскрипел я кошельком.
А младшая обиженно буркнула:
– Я себе тоже такие хочу...
– Подрастёшь, купим, – улыбнулся я ей.
– А я сейчас хочу! – надулась младшая.
– Так! – строго сказал я. – Сегодня прокалываем только одну!
И продавщица, понимающе кивнув, извлекла из-под прилавка нечто металлическое с массивной рукоятью.
– Что это? – округлив глаза, спросила старшая.
– Пистолетик.
– Зачем?
– Ушки прокалывать.
– Кому?!
– Тебе.
– Не-ет, – замотала она головой. – Я пистолетик не хочу! Я гвоздики хочу!
– Так это же пистолетик для гвоздиков, – с улыбкой объяснила ей фея. – Вот сюда вставляем – щёлк, и гвоздик у тебя в ушке.
– А я не хочу «щёлк»!
– Что значит не хочу? – улыбнулся я дочери натянуто. – Мы ведь уже купили. Я ведь всё уже оплатил, и гвоздики эти твои сра…серебряные, и цирконий с пистолетиком…
– А я не хочу пистолетиком!.. Я тогда совсем не хочу!
– Я хочу! – попыталась перехватить инициативу младшая. – Стреляйте в меня!
– Да, лучше в неё стреляйте! – указала на сестру старшая. И младшая, просияв, выкрикнула:
– В меня! В меня!
– Стоп! – рявкнул я. – Никаких «в меня»! Мама нам выдала квоту лишь на один расстрел, так что сегодня стреляем в старшую.
– Но я не хочу! – взвыла жертва.
– А я хочу! – взвыла её сестра.
– Так! – сказал я. – Сейчас мы разворачиваемся и уходим! Вы поняли? Никто не получит гвоздики! Ясно вам?!
– Так вы же дома можете проколоть, – рассудительно подсказала ювелирная фея. – А гвоздики я вам сейчас красивенько заверну…
– С пистолетиком?!
– Нет. Дома проколите иглой…
– Хочешь, чтобы мама тебе ухо цыганской иглой прокалывала?! – зловеще поинтересовался я у старшей.
– Помнишь, я тебе рассказывал, как она мне ухо дырявила?! Помнишь, что у меня потом было?! Видишь эту дыру!
– Не хочу! – всхлипнула дочь.
– А я хочу! – выкрикнула младшая.
– Не вмешивайся! – отодвинул я её, и приблизил своё лицо к лицу старшей дочери.
– Значит так, выбирай: мама иглой или тётя пистолетиком? Выбирай!
– Хорошо! – всхлипнула дочь. – Только не мама!
И я кивнул фее:
– Заряжайте!
– А это не больно?! Точно не больно?! Поклянитесь, что не больно! Честно, честно не больно?! – хватала палача за руки жертва.
– Послушайте, – сказала мне фея, – я так больше не могу. У меня клиенты, а я тут уже полчаса с вами! Стреляем или нет?!
– Стреляем!
– Не мне, дочке своей скажите!
– Стреляем! – повторил я, и скомандовал: – Пли!!!
– И это всё? – размазывая сопли по зарёванной физии, спросила старшая.
– Всё! – рявкнул я. – Второе ухо и всё!.. Пли!!!
А потом расстрелянной поднесли зеркальце.
– Смотри, какая красота! Видишь? Видишь? – приговаривала фея-садистка, поворачивая продырявленную голову то вправо, то влево. – Всё как ты и хотела – серебряные с бриллиантиками…
– Хочу гвоздики, – сказала она. – Простые серебряные.
– Так простые или серебряные? – уточнил я.
– Простые серебряные!
– Скажи спасибо, что не золотые, – проговорила жена.
– А что, можно золотые? – встрепенулась старшая.
– Нет, золотые – нет!
– Тогда серебряные, с камушком...
– С каким ещё камушком?
– С обычным.
– С гранитом, что ли?
– С бриллиантиком.
– С бриллиантиком?! – задохнулся я.
– Да не с настоящим, – сказала жена. – С цирконием. Своди её в магазин и пусть выберет себе что-нибудь с цирконием.
И мы отправились в магазин втроём – я, старшая и младшая, которой на тот момент не было ещё и шести.
– Мне гвоздики в уши, – сказала продавщице старшая, – серебряные с бриллиантиком…
– С бриллиантиком?! – воодушевилась ювелирная фея.
– С цирконием! – умерил я её пыл.
– Жаль. На бриллиантики у нас сегодня отличные скидки!
– И всё же нам с цирконием.
– Ну хорошо, выбирайте, – указала фея на стеклянную витрину с гвоздями, и старшая, точно заправский столяр, тут же ткнула пальцем в стекло:
– Эти!
– Отличный выбор, – похвалила её фея, и озвучила цену.
– Окей… – не став спорить, проскрипел я кошельком.
А младшая обиженно буркнула:
– Я себе тоже такие хочу...
– Подрастёшь, купим, – улыбнулся я ей.
– А я сейчас хочу! – надулась младшая.
– Так! – строго сказал я. – Сегодня прокалываем только одну!
И продавщица, понимающе кивнув, извлекла из-под прилавка нечто металлическое с массивной рукоятью.
– Что это? – округлив глаза, спросила старшая.
– Пистолетик.
– Зачем?
– Ушки прокалывать.
– Кому?!
– Тебе.
– Не-ет, – замотала она головой. – Я пистолетик не хочу! Я гвоздики хочу!
– Так это же пистолетик для гвоздиков, – с улыбкой объяснила ей фея. – Вот сюда вставляем – щёлк, и гвоздик у тебя в ушке.
– А я не хочу «щёлк»!
– Что значит не хочу? – улыбнулся я дочери натянуто. – Мы ведь уже купили. Я ведь всё уже оплатил, и гвоздики эти твои сра…серебряные, и цирконий с пистолетиком…
– А я не хочу пистолетиком!.. Я тогда совсем не хочу!
– Я хочу! – попыталась перехватить инициативу младшая. – Стреляйте в меня!
– Да, лучше в неё стреляйте! – указала на сестру старшая. И младшая, просияв, выкрикнула:
– В меня! В меня!
– Стоп! – рявкнул я. – Никаких «в меня»! Мама нам выдала квоту лишь на один расстрел, так что сегодня стреляем в старшую.
– Но я не хочу! – взвыла жертва.
– А я хочу! – взвыла её сестра.
– Так! – сказал я. – Сейчас мы разворачиваемся и уходим! Вы поняли? Никто не получит гвоздики! Ясно вам?!
– Так вы же дома можете проколоть, – рассудительно подсказала ювелирная фея. – А гвоздики я вам сейчас красивенько заверну…
– С пистолетиком?!
– Нет. Дома проколите иглой…
– Хочешь, чтобы мама тебе ухо цыганской иглой прокалывала?! – зловеще поинтересовался я у старшей.
– Помнишь, я тебе рассказывал, как она мне ухо дырявила?! Помнишь, что у меня потом было?! Видишь эту дыру!
– Не хочу! – всхлипнула дочь.
– А я хочу! – выкрикнула младшая.
– Не вмешивайся! – отодвинул я её, и приблизил своё лицо к лицу старшей дочери.
– Значит так, выбирай: мама иглой или тётя пистолетиком? Выбирай!
– Хорошо! – всхлипнула дочь. – Только не мама!
И я кивнул фее:
– Заряжайте!
– А это не больно?! Точно не больно?! Поклянитесь, что не больно! Честно, честно не больно?! – хватала палача за руки жертва.
– Послушайте, – сказала мне фея, – я так больше не могу. У меня клиенты, а я тут уже полчаса с вами! Стреляем или нет?!
– Стреляем!
– Не мне, дочке своей скажите!
– Стреляем! – повторил я, и скомандовал: – Пли!!!
– И это всё? – размазывая сопли по зарёванной физии, спросила старшая.
– Всё! – рявкнул я. – Второе ухо и всё!.. Пли!!!
А потом расстрелянной поднесли зеркальце.
– Смотри, какая красота! Видишь? Видишь? – приговаривала фея-садистка, поворачивая продырявленную голову то вправо, то влево. – Всё как ты и хотела – серебряные с бриллиантиками…
– Это я такие хотела… – бурчала надувшаяся младшая.
А старшая лишь сказала:
– Да-а… очень красиво…
И, выронив зеркальце, повалилась в обморок.
– Чтоб я ещё когда-нибудь!.. – орал я в трубку жене, задирая вверх ноги старшей дочери, без чувств лежавшей под прилавком с гвоздиками. – Слышишь меня?! Чтоб я ещё хоть когда-нибудь! Лучше сразу меня пристрели! Поняла? Из того же пистолетика!!!
А младшая, поливая сестру из бутылочки, бубнила:
– А потому что – мне надо было… мне, а не ей… с бриллиантиками…
Эдуард Резник
А старшая лишь сказала:
– Да-а… очень красиво…
И, выронив зеркальце, повалилась в обморок.
– Чтоб я ещё когда-нибудь!.. – орал я в трубку жене, задирая вверх ноги старшей дочери, без чувств лежавшей под прилавком с гвоздиками. – Слышишь меня?! Чтоб я ещё хоть когда-нибудь! Лучше сразу меня пристрели! Поняла? Из того же пистолетика!!!
А младшая, поливая сестру из бутылочки, бубнила:
– А потому что – мне надо было… мне, а не ей… с бриллиантиками…
Эдуард Резник
Романтичный и в тоже время необычный праздник отмечается 18 сентября, который называется Днем первой любви. Того дня, когда наши коленки подкосились впервые от кого-то. Стоит вспомнить все те необычные эмоции, что открывались перед человеком тогда. Мы совершали глупости, робели и сомневались, но были счастливы.
Сценка
"Женщина и холодильник"
Женщина:
- Люблю кофе с молоком по утрам.
Мозг:
- Штош, если мы сегодня снова не в стане антилактозников, то
посмотрим в холодильнике.
Женщина открывает холодильник:
- О, у меня же есть золотые патчи!
Мозг:
- Клева. Молоко ищи, молоко.
Женщина:
- Оооо, и зелёные есть. Такие прикольные. И серебряные.
Мозг:
- Иииии?
Женщина:
- И розовые тоже. Прикинь, тут куча патчей, куча. Почему я ими не пользуюсь?
Мозг:
- А есть там что-то белое?
Женщина:
- Маски тканевые? Есть. И плоскогубцы почему-то в морозилке.
Мозг:
- Какова была первоначальная цель, солдат?
Женщина:
- Щаз. Надо было найти что-то. Что-то что наливают.
*задумчиво смотрит на коньяк*
Мозг:
- Отлично. Посмотри на правую руку.
Женщина:
- Блин, маникюр облупился.
*звонит маникюрше*
Через 5 минут:
- Так, почему я стою у холодильника с остывшей кружкой кофе?
Мозг:
- Та забей.
Женщина:
- МОЛОКО!
*бежит в магазин. Возвращается с патчами, витаминами для памяти, шампанским, бюстом Достоевского и надувным фламинго. Бережно все кладет в холодильник*
Мозг:
- Мая зая. Люблю ее.
Зоя Арефьева
"Женщина и холодильник"
Женщина:
- Люблю кофе с молоком по утрам.
Мозг:
- Штош, если мы сегодня снова не в стане антилактозников, то
посмотрим в холодильнике.
Женщина открывает холодильник:
- О, у меня же есть золотые патчи!
Мозг:
- Клева. Молоко ищи, молоко.
Женщина:
- Оооо, и зелёные есть. Такие прикольные. И серебряные.
Мозг:
- Иииии?
Женщина:
- И розовые тоже. Прикинь, тут куча патчей, куча. Почему я ими не пользуюсь?
Мозг:
- А есть там что-то белое?
Женщина:
- Маски тканевые? Есть. И плоскогубцы почему-то в морозилке.
Мозг:
- Какова была первоначальная цель, солдат?
Женщина:
- Щаз. Надо было найти что-то. Что-то что наливают.
*задумчиво смотрит на коньяк*
Мозг:
- Отлично. Посмотри на правую руку.
Женщина:
- Блин, маникюр облупился.
*звонит маникюрше*
Через 5 минут:
- Так, почему я стою у холодильника с остывшей кружкой кофе?
Мозг:
- Та забей.
Женщина:
- МОЛОКО!
*бежит в магазин. Возвращается с патчами, витаминами для памяти, шампанским, бюстом Достоевского и надувным фламинго. Бережно все кладет в холодильник*
Мозг:
- Мая зая. Люблю ее.
Зоя Арефьева
В какой бы финансовой жопе ни находилась женщина, у неё обязана быть заначка для эпиляции всего тела на случай спонтанного секса с Томом Харди.
Эпиляция - страшная вещь, скажу я вам. Нет, это не так чтоб уж очень больно, это очень страшно на другом уровне.
Когда ты приходишь к мастеру и говоришь: мне б вот ножки бы повыдрать.
А тебя спокойно спрашивают: как будем делать? До колена или выше тоже?
А ты такая: ой, а надо, да?
А тебе: Ну, это по желанию, конечно, но как не надо-то? Вы себя сзади-то вот не видите, а там ооооооооооо
И ты такая сразу: Огосподи!!!!! Прям вот ООООООООООО??? Конечно, рвите тогда всё!!!!!
А тебе: С руками-то чо делать будем-не будем?
И ты уже прям в состоянии, близком к обмороку, спрашиваешь: А там тоже оооооооооо?
- Конечно. - Отвечают тебе. - Так-то не видно, а на солнце-то вот руку подставьте. Видите? Тут всё у вас волосатое!!!!!!!
И дальше без остановки:
- Бикини делаем глубокое? А то вам-то сверху не видно, а кто-то снизу-то каааак посмотрит! А там оооооооооооооооооо! А ещё, я смотрю, у вас усы же есть, да?
И ты такая: Огосподи!!! Ещё и усы??? Прям вот УСЫ???????
Не, - говорят тебе, - ну не прям вот УСЫ. Но так, усята. И их бы тоже надо выдрать. В общем, ложитесь, приступим.
И вот это всё - очень страшно. Потому что ты пришла к мастеру, ощущая себя немного мохноногой лошадкой, а сейчас лежишь на столе и чувствуешь себя волосатой самкой йети.
С усятами и чем-то таким "оооооооооооо!" глубоко внизу и внутри.
А потом у тебя вдруг звонит телефон, и твой муж в трубке весело спрашивает: "А ты где?"
А ты ему со слезами и отчаянием в голосе кричишь в трубку, в рифму: "В пи.........!!!!!! У меня! Человек! Сейчас! Делает мне! Очень! Больно!!!! Чтобы ты вот заглянул куда не надо, и не сказал потом ООООООООООООО! Пошёл в жопу, сволочь, ненавижу!!!"
И кладёшь трубку. И тебе рвут усы. Которых ты сроду у себя и не замечала, а поди ж ты: они есть!
Страшное дело, говорю, эта эпиляция. Самооценку убивает напрочь.
Говорят, мода идёт по спирали. Когда там вернётся мода семидесятых, никто не в курсе? Очень бы уже надо.
Лидия Раевская
Эпиляция - страшная вещь, скажу я вам. Нет, это не так чтоб уж очень больно, это очень страшно на другом уровне.
Когда ты приходишь к мастеру и говоришь: мне б вот ножки бы повыдрать.
А тебя спокойно спрашивают: как будем делать? До колена или выше тоже?
А ты такая: ой, а надо, да?
А тебе: Ну, это по желанию, конечно, но как не надо-то? Вы себя сзади-то вот не видите, а там ооооооооооо
И ты такая сразу: Огосподи!!!!! Прям вот ООООООООООО??? Конечно, рвите тогда всё!!!!!
А тебе: С руками-то чо делать будем-не будем?
И ты уже прям в состоянии, близком к обмороку, спрашиваешь: А там тоже оооооооооо?
- Конечно. - Отвечают тебе. - Так-то не видно, а на солнце-то вот руку подставьте. Видите? Тут всё у вас волосатое!!!!!!!
И дальше без остановки:
- Бикини делаем глубокое? А то вам-то сверху не видно, а кто-то снизу-то каааак посмотрит! А там оооооооооооооооооо! А ещё, я смотрю, у вас усы же есть, да?
И ты такая: Огосподи!!! Ещё и усы??? Прям вот УСЫ???????
Не, - говорят тебе, - ну не прям вот УСЫ. Но так, усята. И их бы тоже надо выдрать. В общем, ложитесь, приступим.
И вот это всё - очень страшно. Потому что ты пришла к мастеру, ощущая себя немного мохноногой лошадкой, а сейчас лежишь на столе и чувствуешь себя волосатой самкой йети.
С усятами и чем-то таким "оооооооооооо!" глубоко внизу и внутри.
А потом у тебя вдруг звонит телефон, и твой муж в трубке весело спрашивает: "А ты где?"
А ты ему со слезами и отчаянием в голосе кричишь в трубку, в рифму: "В пи.........!!!!!! У меня! Человек! Сейчас! Делает мне! Очень! Больно!!!! Чтобы ты вот заглянул куда не надо, и не сказал потом ООООООООООООО! Пошёл в жопу, сволочь, ненавижу!!!"
И кладёшь трубку. И тебе рвут усы. Которых ты сроду у себя и не замечала, а поди ж ты: они есть!
Страшное дело, говорю, эта эпиляция. Самооценку убивает напрочь.
Говорят, мода идёт по спирали. Когда там вернётся мода семидесятых, никто не в курсе? Очень бы уже надо.
Лидия Раевская